Сохранено 2585967 имен
Поддержать проект

Денисов Николай Григорьевич

Денисов Николай Григорьевич
Страницу ведёт: Светлана Денисова Светлана Денисова
Дата рождения:
1903 г.
Дата смерти:
17 декабря 1941 г., на 39 году жизни
Социальный статус:
на момент ареста - начальник ЖКО "Кордной фабрики"
Национальность:
русский
Место рождения:
Холуй село, Южский район, Ивановская область, Россия (ранее РСФСР)
Место проживания:
Ярославль, Ярославская область (ранее Ярославский край), Россия (ранее РСФСР)
Дата ареста:
31 июля 1941 г.
Приговорен:
Военный трибунал войск НКВД по Ярославской области. Обв.: 19-58, п. 2, 17-58, п. 8, 58, п. 10ч.2, 58, п. 11. Формулировка приговора «За разговоры о создании вооружённых отрядов для борьбы с советской властью». 28 октября 1941 год
Приговор:
к высшей мере наказания — расстрел
Реабилитирован:
5 мая 1955 года
Источник данных:
Собственные данные от родственников.
Фотокартотека
Денисов Николай Григорьевич
От родных

Отрывок из книги моего отца "Любительские снимки прошлого". Этот кусок рассказывает о его отце, моем деде, Денисове Николае Григорьевиче, расстрелянном в 1941 г. «за разговоры о создании вооружённых отрядов для борьбы с советской властью».

 

"Отец наш 15-летним мальчишкой ушёл на Гражданскую войну и там же в 17 лет в 1920 году вступил в партию. После демобилизации несколько лет был на партийной работе в своей Ивановской области, где женился, и родилась наша старшая сестра. A в 1925 году был послан в Сибирь на укрепление советской власти секретарём райкома партии. Началась кочевая, неустроенная жизнь, полная опасностей. Его перебрасывали из одного города в другой, туда, где назревали волнения, а поскольку сибирские мужики, очевидно, упирались – география была обширная.

Первый сын родился в Семипалатинске, назвали Альберт. Умер, не дожив до года. Второй сын родился в Рубцовске, мнова был назван Альбертом и тоже пожил недолго; наверное, сказывалась бытовая неустроенность, переезды, стрессы. В отца стреляли. Мать рассказывала, что однажды подожгли дом, в котором они жили.

Я родился в Мариинске в 1931 году и меня назвали...Альбертом. Младший брат родился в Абакане в 1933 году, а до этого мы жили в Минусинске. О том, что я «Альберт Третий», я узнал от матери, когда уже был взрослый. Она мне так и не объяснила своего упорства с этим "несчастливым" именем.

Многие родители тогда, видно, заражённые бациллой мировой революции и загипнотизированные сияющими огнями светлого будущего, которое вот-вот должно было наступить, давали имена философские: Диамара или КИМ (Коммунистический интернационал молодёжи), Вилор (Владимир Ильич Ленин организатор революционеров) или романтические вроде Альберта.

У нас в подъезде, когда мы жили на проспекте, была, например, девочка Ия, в другой семье Фира. А то в одной семье были: Каролина, Аверьян, Альбина, Эмма, Арнольд. И это вполне естественно: ведь нельзя было допустить, чтобы в наступающей житейской благодати – коммунизме, жили Ваньки да Маньки (до Хрущёва такие же обещания давал Владимир Ильич, только в ещё более сжатые сроки). А пока эти Каролины и Аверьяны ходили в перелицованных старых пальто и в бахилах с галошами.

В 1934 году отец ушёл с партийной работы, и мы приехали в Ярославль, где уже обосновались его друзья по Ивановской области. Мне было три года, но хорошо помню несколько отрывков из Сибирской жизни и, особенно, как ехали из Сибири в каком-то жёстком вагоне. Электроосвещения не было. Вечерами зажигали свечку.

Помню, как на первое место жительства в Ярославле – «Фибролитовый посёлок», нас с вокзала привезли в лошадиной повозке. Сейчас там улица Свердлова, а тогда была окраина города. Посёлок тот давно снесли. К тому времени, когда мы переехали на проспект Шмидта, отец работал начальником отдела транспорта Ярославского резино-асбестового комбината.

Хорошо запомнил, как однажды отец пришёл с работы в ужасном состоянии. Шёл 38-й год. Как я понял – на производственном собрании из-за каких-то неполадок в работе его объявили «врагом народа». Он понимал, что это значит. Был в шоке и всё повторял: «Какому народу я враг? Покажите мне хоть одного человека из этого народа!». Вскоре его уволили, и несколько месяцев он не работал – ждал ареста, но до ареста дело не дошло. А в начале 39-го года репрессии дали ненадолго обратный ход, как я сейчас понимаю, меняли отработанный материал Ежова и К0 . Отца не только восстановили в правах, но заплатили зарплату за время вынужденного прогула (такого я в печати не встречал, но это было). Он после этого был определён на засекреченный в то время завод (сейчас «Резинотехника»). Тогда, насколько я помню, он назывался завод № 151. Замдиректора или помдиректора - я точно не знаю.

Я знал, что часть большой по тем временам суммы отцовской компенсации хранилась в томах полного собрания сочинений Ленина, и мне подумалось, что, если я из многого возьму чуть-чуть, ничего не случится. Так я впервые познакомился с трудами Великого Ленина, правда, очень коротко, так как, естественно, книга сразу открылась на нужной мне странице. На улице, когда я показал деньги, шефство надо мной взяли два приятеля постарше. Для начала мы сходили на Центральный рынок (тогда он назывался Мытным), купили давнюю мою мечту пугач (грубо отлитая из какого-то оловянного сплава поделка). Папа, у которого я давно просил купить его, отвечал – «на г...о деньги тратить не буду». Накупили мороженого. Кстати, и пугачи, и мороженое продавали частники – это были последние конвульсии НЭПа.

Эти микро-капиталисты, мороженщики, безжалостно обманывали. Мороженое тогда продавали так: на дно формочки укладывали вафлю. На неё ложкой накладывали мороженое, накрывали другой вафлей и после чего готовую выталкивали из формочки. Так вот, если эти мини-акулы капитализма видели, что покупает ребёнок, то они вафлю укладывали не на дно, а ставили наискосок, тогда мороженого получалось почти в два раза меньше, но мы не обращали на это внимания. Мы ведь могли купить хоть по 10 порций. Потом были пироги с ливером, пирожные с газировкой. Гуляли по-купечески, а у меня ещё приятно оттягивала карман моя давнишняя мечта – пугач. Но день, к сожалению, быстро кончился вместе с деньгами и почтительным отношением ко мне моих шефов.

Дома вечером я никак не мог толком объяснить, где же я нашёл пугач и как в моём кармане оказались дорогие конфеты «Мишка на севере». Долгого следствия не было: пришлось признаться, что я знаком с произведениями вождя революции. Лупили меня ремнём долго и безжалостно. Несмотря на глубокий склероз, я и сейчас это помню.

Таким образом, хотя я и не читал Владимира Ильича, но его труды в детстве, да и не только в детстве, имели большое воспитательное значение для меня: как только возникала ситуация, при которой можно было где-нибудь чего-нибудь хапнуть, я вспоминал тяжёлые, красные тома полного собрания сочинений вождя Революции, и все криминальные искушения отлетали от меня, как горох от стенки.

Но, несмотря на этот эпизод, у отца всё-таки я ходил в любимчиках. Он брал меня в поездки по районным городам, на рыбалку, на охоту, правда, охотников я ждал в деревне. Ездили мы на легковой, как тогда говорили, машине «ЭМКе». Принадлежала она другу моего отца директору Асбестового завода Цветкову. Машину, тогда это было обычным явлением, ему подарил Серго Орджоникидзе, очевидно, за выполнение или перевыполнение плана заводом.

Не знаю, при каких обстоятельствах пересеклись их пути, но они были знакомы семьями. Во всяком случае, жена Цветкова была знакома с женой Серго. И, бывая в Москве, иногда встречалась с ней, в то время уже вдовой. По официальной версии Орджоникидзе умер от разрыва сердца, как тогда говорили, но я хорошо помню, как Цветкова, будучи у нас в гостях, проговорилась, что «Серго не умер, а застрелился». (Сейчас существует версия, что ему помогли застрелиться). Это стало известно только в начале 90-х годов.

Жили мы, по тем временам, сравнительно неплохо. Помню, в школе переписывали: кем работают родители и какая у них зарплата; мне было как-то неудобно и в тоже время приятно, что зарплата отца была в 3-4 раза больше, чем у родителей многих в классе.

В школу я ходил тогда в сером «английском» костюмчике. Был ли он действительно английским или только так говорили, не знаю. Короткие штанишки застегались пуговками под коленками. Беззаботное светлое детство длилось недолго. Отца опять в начале 41-го года объявили врагом народа, уволили с работы. После долгих поисков он устроился на незначительную должность на Кордную фабрику, но поработать уже не пришлось: сначала был арестован Цветков, а через неделю отец.

Как это ни банально звучит после стольких публикаций, но было именно так – ночной стук в дверь, долгий и тщательный обыск. Не помню, сколько их было человек, но помню, как по комнатам разбрасывались вещи, разлетались бумаги. Мы смотрели на все это с испугом. Не знали, что для нас начинается совсем другая жизнь. Когда отца уводили, он сказал матери: «Ты не беспокойся. Дня через два я вернусь. Тут какая-то ошибка». Мать после ареста отца собрала передачку и несколько раз ходила в «Серый дом» и в Коровники, пока ей не сказали: «Ещё раз придёшь, и тебя посадим». Я помню, как она, плача, разбирала дома эту скудную передачку и почему-то на всю жизнь в память врезалась зубная щётка, которая ему больше не понадобилась. Было ему 38 лет. Как-то это странно осознавать, но он был в два раза моложе меня, пишущего эти строчки. И почему-то острое, щемящее чувство вызывает не момент его увода из квартиры, а эта не нужная ему зубная щётка. Не знаю, правда это или нет, но мне рассказывали, Цветкова как-то добилась свидания. Она говорила: «Ваш отец где-то в компании высказал своё мнение, что «партия превратилась в стадо овец, которое пасёт грузинский пастух». Кто-то из этой компании стукнул в «серый дом». Всех, кто молча скушал это высказывание, забрали. Были там ещё такие фамилии: начальник цеха Шинного завода Маковкин, работник райкома партии Мазуров, остальных – не помню. Но почему тогда Цветков был арестован на неделю раньше?

Цветкова тогда говорила, что те, кто признался в антисоветской деятельности, получили срок 10 лет без права переписки, а кто ни в чём не признался, получили расстрел. Не знаю, насколько это правда. Но, очевидно, отец не подписал то, что от него требовали. Реабилитировали его раньше, чем Хрущёв дал отмашку на XX-м съезде, 1 августа 1955 года. В приговоре, который я получил в 90-х годах, в первом главном пункте обвинения было сказано: «За разговоры о создании вооружённых отрядов для борьбы с советской властью». С той самой властью, за которую он воевал, которую утверждал на Сибирской земле, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью семьи.

Всё это было как в страшном сне. Старшая сестра, студентка 2-го курса техникума, я, десяти лет, брат восьми лет, сёстры – шесть лет и два года. Надо было выживать: мать устроилась на работу уборщицей, сестра бросила учёбу и пошла работать на Асбестовый завод. На этом заводе в технологическом процессе применялся крахмал. Сестра несколько раз приносила его под мышкой грамм по 200. Мы варили нечто вроде киселя и ели. Потом она попалась. Я помню, как её, плачущую, вели мимо нашего дома. Я в это время гулял на улице. Она схватила меня и не хотела отпускать. Было ей 17 лет. Дали ей год тюрьмы. Нас к тому времени выселили из квартиры, где у нас было две комнаты, в комнату в коридорной системе, в тёмный, заставленный ящиками и висящими на стенах корытами, коридор. В коридор выходили двери шести комнат. Без мужчин (все были на фронте) население нашей коридорной кишки составляло 22 человека. Кухня 6м2, туалет, умывальник с холодной водой, дровяная плита.

Но один мужчина в нашей «кишке» всё-таки был. Высокий, интеллигентный, он плохо вписывался в нашу убогую пещеру. Говорили, что он эмигрант из США чешского происхождения. Фамилия его была Месяч. Поселили его с семьёй (женой и сыном) в маленькую девятиметровку как раз напротив туалета. Не знаю, когда он вырвался из капиталистического ада и попал в социалистический рай, но жена его довольно сносно говорила по-русски, правда, с некоторыми закидонами. Например, в то время были не только хлебные карточки, но и продуктовые, в которых были купончики на крупу, на масло. Можно было сходить на Фабрику-кухню и взять кашу, куда добавляли маленькую ложку масла. При этом, у тебя вырезали купончик на 30 грамм крупы и 5грамм жиров. Почти всегда это была ячневая каша. И хотя мы знали это меню, но по привычке спрашивали – что там сегодня? Ответ был всегда один – шрапнель! Месяч же неизменно отвечала: «крупнозернистая каша и 5 грамм жиров», чем вызывала наше хихиканье – культурная! Сам же Месяч ни с кем никогда не разговаривал в нашем коридоре. Наверное, это его и спасло. Вскоре после начала войны его арестовали. И это естественно – своих троцкистов и шпионов в стране были миллионы, а тут иностранец - и не шпион. Такого быть не может. Я хорошо помню тогда слова его жены: «Лучше бы мне отрубили правую руку!». Я сейчас сопоставляю даты и думаю, что его выпустили после того, как, получив Перл-Харбор, США вступили в антигитлеровскую коалицию. После освобождения он был, очевидно, без хлебной карточки и голодал. Самая благополучная в нашем коридоре была тётя Нюра. Муж её, естественно, был на фронте (он был единственный в коридорной системе, кто вернулся живым после войны). Тётя Нюра работала на хлебозаводе. Злые языки говорили, что хлеб она проносит на ляжках. Разрезает буханку вдоль и привязывает. Как бы то ни было, а хлеб она выносила, стоил он 200 рублей буханка. Мать наша - уборщица, получала 250 рублей в месяц. Чтобы купить картошки или капусты на суп, приходилось продавать часть хлебного пайка. Так что у тёти Нюры всегда была картошка и даже молоко для двух её маленьких дочек.

Однажды, когда у неё разварилась картошка в «мундирах», она предложила её Месяч со словами: «Картошка разварилась, она мне не нужна. Может, возьмёте?». Он, разумеется, взял и сказал: «Спасибо». Это единственное слово, которое я от него услышал. Я уверен, что добрая тётя Нюра переварила картошку специально, чтобы накормить человека и не обидеть. Вскоре его окончательно реабилитировали, устроили на работу, и их переселили куда-то в центр города...."

Короткие и порой отрывочные сведения, а также ошибки в тексте - не стоит считать это нашей небрежностью или небрежностью родственников, это даже не акт неуважения к тому или иному лицу, скорее это просьба о помощи. Тема репрессий и количество жертв, а также сопутствующие темы так неохватны, понятно, что те силы и средства, которые у нас есть, не всегда могут отвечать требованиям наших читателей. Поэтому мы обращаемся к вам, если вы видите, что та или иная история требует дополнения, не проходите мимо, поделитесь своими знаниями или источниками, где вы, может быть, видели информацию об этом человеке, либо вы захотите рассказать о ком-то другом. Помните, если вы поделитесь с нами найденной информацией, мы в кратчайшие сроки постараемся дополнить и привести в порядок текст и все материалы сайта. Тысячи наших читателей будут вам благодарны!