От родных
По отцовской линии о его предках почти ничего мне неизвестно. У него была сестра Анна, которая проживали в Карловых Варах /Карлсбаде/ в Чехословакии и был еще старший брат. Сестру его я не знала, а брат, приезжал к нам, примерно, в 1931 году покупать для меня скрипку. Он был дирижером оркестра.
Когда отец женился на моей матери, родителей его уже давно не было в живых.
Но материнской линии сведений у меня гораздо больше. Мой прапрадедушка Просвирнин Алексий и его жена Просвирника Александра Алексеевна, проживая в Кировской области, переехали в Пермскую, а потом бежали не южный край Енисейской губернии, поселились у озера и это озеро стали называть Просвирнинским. У них было четыре сына /Константин, Семен, Иван и Илья/ и три дочери /Елизавета, Виринея и Александра/. Дочь Александра была красивой женщиной. Она вышла замуж /брак незаконный/ за политического ссыльного - поляка Песковского. Улиям Песковский был, очевидно, геологом и в музее г. Минусинска в архивных документах по освоению Красноярской губернии, упоминается о его деятельности в развитии золотопромышленности.
От этого брака родилось двое сыновей:
I/ Валентин Улиямович Просвирнин - мой дедушка и
2/ Александр Улиямович Просвирнин - отец Зинаиды Александровны Соломиной.
Александр родился после смерти отца Улияма Песковского, которого убили в период геологических изысканий.
Оставшись с двумя сыновьями, Александра, после смерти мужа выходит замуж / и снова незаконный брак/ за Тимофея Талызина. От этого брака родились два сына /Григорий и Петр/ и три дочери /Елизавета, Веньямин и Анна/. Все дети носили фамилию матери.
I. Просвирнин Валентин Улиянович /возможно Юлианович/ родился примерно в 18Б8-70гг'. Мой дедушка. Был грамотным, служил первым приказчиком в г. Красноярске. В революцию был участником боев против Колчака в Сибири, сидел в тюрьме, где заболев в 1921 году умер. Похоронен в Братской могиле.
Бабушка Просвирнина Ксенья Алексеевна родилась в 1870 году, из мещан. Было у/ них 8 или 9 детей, но выросло пятеро. Старший сын Александр - студент гимназии, погиб во время студенческих беспорядков. Дочь Мария - моя мать родилась 7.Ш.1901 года, Александра - 1908 года рождения, Нина - 1915 г.р. и Виктор - 1919 г.р.. Все дети получили образование. Мама закончила гимназию.
Бабушка умерла в 1946 году. Моя мама умерла от сердечного приступ 16.УШ.1942 г. Шура умерла от рака печени в ноябре 1943 года. Виктор инвалид с детства умер тоже во время Отечественной войны. Нина по се день /1992г./ проживает в Твери.
Просвирнин Александр Улиянович /Юлианович/. О его жене сведений не имею. Их дочь Зинаида Александровна /по мужу Соломина/ была очень симпатичной, привлекательной женщиной. Я ее хорошо помню, переписывалась с ней и говорила по телефону. Умерла она в 1987 году. Дважды вы ходила замуж. Имела двух дочерей: Долорес - 1925 г.р., сейчас проживает в Риге, замуж не выходила и Воля - примерно 1927 г.р. умерла давно молодой. Имела дочь Валентину и сына. Сейчас они проживают в Америке.
Просвирнин Григорий Тимофеевич - 1884 г.р.. Всю жизнь прожил в Красноярске. У него своих детей не было. У жены была дочь Нонна Бибикова, прож. в г. Клин Московской области и сын Порфирий, который жил в Красноярске и умер в 70х годах.
Григорий Тимофеевич всю свою жизнь проработал в железнодорожных мастерских. Был участником Гражданской войны. Член партии с 1917 года. Был делегатом XVI партсъезда. Награжден орденом "Знак почета" и значком "Почетному железнодорожнику".
Просвирнин Петр Тимофеевич был полярником. Жил в г. Игарке. Был у него три сына, два из которых погибли в Отечественную войну I94I-4 и две дочери Галина и Тамара. Приезжал с Галиной к нам в отпуск в Красноярск в 1936 году. Больше я никого из них не видела и ничего не знаю.
Просвирнина Елизавета Тимофеевна по мужу Лук. Детей у них не было. Муж работал в органах НКВД. Их я тоже знала хорошо.
Просвирнина Веньямина Тимофеевна по мужу Перминова. Имели одно: сына Петра, примерно одного возраста со мной. Эту семью я также хорошо знала, но только в детстве.
6. Просвирнина Анна Тимофеевна по мужу Шаповаленко имела двух детей, которые уже умерли.
Жизнь так складывается, что когда ты молод, полон сил, с хорошей памятью - ты не думаешь о том, что наступит время, когда тебе захочется узнать побольше и подробнее о своих предках. Обидно, что ты прошла мимо интересных людей и необыкновенных событий, в которых принимали участие близкие тебе в родственных отношениях, люди. Это чувство рано или поздно приходит ко всем и ты стараешься еще что-то узнать, но многое уже ушло бесследно. Что это были за люди? Чем занимались? Чем были интересны для своего времени?
Мой отец Файстль /Фойстль/ Иосиф Францевич; - родился 25 апрели в 1877 году в Австрии в г. Фрауенройт. Сейчас 1992 год. Прошло больше века. Как бы я хотела сейчас побеседовать с ним о его жизни во всех подробностях и деталях. К, сожалению, мне уже трудно создать хороший рассказ о нем, так как многого не помню, да и многого не знала.
Родился он в обыкновенной семье. Отец его умер, когда ему было всего четыре года. Воспитывала его мать. Окончил он только начальную школу, но занимался самообразованием и стал довольно образованным человеком. По профессии был часовым мастером. Он был женат, но детей у них не было. Жена во время Первой империалистической войны, когда он был i русском плену, умерла.. Когда началась война, отца призвали в армию и отправили на Восточный фронт, где он , как австриец, сдался в плен русским. Плен отбывал в военном городке г. Красноярска. Он был ранен в ногу. Лежал в госпитале. После выздоровления сам был поставлен ухаживать за ранеными. Позже работал официантом, обслуживал офицерский состав. Но долго там не выдержал, так как не мог видеть как офицеры во время обеда кидались хлебными шариками друг в друга, в то время как в госпитале лежали тяжело раненые солдаты, получавшие мизерные пайки. Он добился того, что ему разрешили в городе открыть свою часовую мастерскую. Разрешили ему также проживание в городе, так как военный городок находился, примерно, в восьми километрах, а транспорта не было. У моей бабушки он снял койку и у нее же и питался. За ремонт часов ему многие платили продуктами.
К этому времени моей маме исполнилось 19 лет, а папе было 43. Жене его умерла и он снова был холост. Он стал серьезно ухаживать за моей мамой и , наконец, уговорил ее выйти за него замуж. Свадьба состоялась летом 192.0 года- К этому времени он получил разрешение уехать на родину. Западная граница была закрыта, поэтому пришлось ехать через Дальний Восток. Приехав во Владивосток они не успели сесть на пароход, так как замерзло море. Они остались во Владивостоке до весны и там у них 28-1 февраля 1921 г. родилась дочь Анна. Отец был страшно рад этой девочке
В начале лета они сели на пароход и поплыли через Индийский океан с заходом в Сингапур, дальше через Красное море в Европу. Два месяца были на воде. На пароходе был один профессор, который обучал маму немецкому языку.
Приехали в Чехословакию в Карловы Вары к папиной сестре - Анне. Потом переехали в г. Гранезау, где 16.П.1923 года родилась я – Гертруда.
На папу повлияла революция в России и он вступил в Компартию Чехословакии и стал партийным работником. В 1923 году в партию вступила и моя мама. В 1925 году отца направили на работу в округ Гроттау и мы переехали жить в г. Кратцау. До сих поп хорошо помню этот маленький городок. Он был таким уютным. Имел небольшую площадь, посреди которой стояли какие-то фигуры с фонтаном. На этой же площади находилась наша школа, детский сад. Были там и магазины. Один год я посещала детски; сад, а в шесть лет пошла в школу. Занимались в две смены. С 9 утра; 11ч. 30 м. и с 13ч. ЗО м. до 15ч. 30 м.
Ели мы пять раз в день. Утром кофе с булочкой, в 10 часов бутерброд в 12 часов обед, в 16 часов хлеб с маслом и кофе, а в 19 часов легкий ужин. Ежедневно мама готовила свежие обеды. Супы были прозрачные, обязательно с овощами, но без картошки, но варили и картофельный суп. На второе были кнедлики, шницель, гуляш, фрикадельки, отварное мясо. Готовила кровяную колбасу, которую покупала в мясном магазине. Она была очень вкусная. В воскресенье мама готовила телятину под соусом с рисом и черносливом. Папа приносил пиво. Обед был всегда торжественный. Когда папа уезжал в командировку на 2-3 дня, мама готовила для нас сладкие пуддинги, каши на молоке с маслом, сахаром и корицей. Блины из сырого картофеля с черничным вареньем. К рождеству пекла очень вкусное печенье с орехами, торт шоколадный и делала шоколад в формочках для ёлки на Рождество. Иногда долго не выпадал снег и мы вместе с мамой переживали, так как шоколад в формочках должен застывать на сне: Холодильников в то время ещё не было. Застывшие фигурки мы заворачивали в разноцветную фольгу и вешали на ёлку.
28.V.1926 года родилась сестра Лидия. Она была болезненным ребенком. В два года болела дифтеритом, а потом началась экзема.
1-го января 1929 г. родилась сестра Мария. Звали мы ее Маришей. Зима 1929 года была довольно суровой, морозы доходили до -20°, а кварт не имели отопления, отапливались только плитой на кухне и в спальне стояла буржуйка, которую мама перед сном протапливала.
Рождество было для нас самым желанным праздником. Вечером 24-го декабря, мы дети, вместе с папой украшали ёлку. Мама в это время готовила всякие вкусные вещи. Потом нас выпроваживали в другую комнату, а мама с папой раскладывали подарки для нас под ёлкой. Делали они подарки друг другу. Всё это до Рождества держали в секрете. Когда было вес готово, нас звали и мы наперегонки летели в комнату и каждый искал с подарок. Радости не было конца. Аня играла на пианино и она к этому д готовила новую пьесу. Папа в награду давал ей пять крон. Я тоже хоте себя представить: или рассказывала стишок, или пела песенку и папа j. вал мне крону.
Наша квартира была на втором этаже. Был длинный во весь этаж коридор, а по сторонам были двери в квартиры. У нас была больше кухня с плитой, которая топилась углем. Кухня была и столовой, делали там уроки и почти все свое время проводили там. Рядом с кухней находилась наша гостиная. Эта комната была у нас всегда очень чистая, красивая. Там стояла красивая мебель, пианино, красивый овальной формы ре ной полированный стол на одной ножке, стулья с высокими спинками. Диван, обтянутый плюшем с яркими розами. Над диваном висела огромная, как ковёр, картина в позолоченной раме. Письменный стол, обтянутый зеленым сукном и книжный шкаф. На полу лежал большой ковёр. Вход в спальню был через общий коридор. Там стояли кровати, небольшой столик и буржуйка, которую мама затапливала в морозные дни перед сном. Ванн в доме не было и мама купала нас в небольшой ванночке.
Климат в Чехословакии мягкий. Зимой ходили в кожаных ботинках, чаще лыжных. Пальто были без ватина. Носили вязанные шапочки. Чулки мама нам вязала из шерсти.
В окрестностях города были хорошие горки и мы катались на санках. Папа нас очень любил и всё свое свободное время проводил с нами. Мы много путешествовали всей семьей. За городом виднелись горы. Одна из них была особенно интересной. Была круглой, как террикон на шахте, а наверху из далека, казалось, стоит стул. На самом же деле это был ресторан со смотровой площадкой. Мы туда ходили несколько раз. Дорога туда была винтовой. Пока придешь наверх, несколько раз обойдешь гору. Позже была построена канатная дорога, но пешком подниматься было интересней. Гора эта называлась Ешкенг.
Папа нас никогда не бил. Мы его во всем слушались, он умел нас убеждать. Когда папа был назначен секретарем райкома партии, мы переехали в "Рабочий дом". Это был двухэтажный дом. На первом этаже был зал ресторан, где собирались рабочие на кружку пива и вели свои беседы. Здесь можно было и пообедать, поужинать, выпить чашку кофе. На втором этаже был огромный зал, где проводились нелегальные рабочие собрания, иногда снимали зал под свадьбу. Во второй части дома была наша квартира. Нам с Аней выделили небольшую комнатку на мансарде. Один маляр нам ее очень красиво оформил. Стены были нежно-розового цвета, и на ней он нарисовал золотой краской разных зверей и птиц. Ещё был большой двор с деревьями, беседкой и качелями.
Мы с Аней уже ходили в школу. Учились хорошо. В школе преподавали урок божия, но мы его не посещали, потому что родители были коммунистами. Мы были пионерами и на сборы носили красные галстуки. Папа иногда брал нас с собой на демонстрации. Был случай, когда во время демонстрации папу арестовали, а нас привели домой чужие люди. Когда отец сидел в тюрьме, мы с мамой ездили к нему на свидание. В комнату выводили по два политзаключенных и ставили их по одну сторону стола, a мы стояли по другую. За нашим разговором следил надсмотрщик. Не разрешалось говорить о политике. Попадались и такие надсмотрщики, которые находились в конце комнаты и дремали. В тюрьме папа находился от двух недель до четырех месяцев.
На летние каникулы меня отправляли в деревню к нашей знакомой Антонии Аугстен. Это была очень приятная, симпатичная женщина лет 50-Муж ее был лет на двадцать старше её. Это был уже глубокий старик, хозяйства никакого участия не принимал. Чаще всего он сидел в заде обеденным столом и дремал. У них был прекрасный двухэтажный каменный дом. На первом этаже был ресторан с кухней и небольшой комнаткой. На первом-же этаже был небольшой магазинчик, где продавали мясные продукты. У них была своя бойня и коптильня. Они держали мясника, ему помогал Эммрих, сын хозяина. Во дворе стояла огромная груша, на которой росли большие груши. Я никогда не могла съесть грушу целиком.
На втором этаже дома жили в трех комнатах квартиранты, ещё в одной жил сын мужа хозяйки, а в большой квадратной комнате жили хозяева. Вместе с ними жила и я. Спала я на диване, но во сне вечно с него падала на пол. Потом хозяйка стала к дивану подставлять стулья, но я веера падала. Тогда она стала брать меня с собой в кровать.
В одной из комнат жила семья чехов. С их дочерьми я дружила. Звали их Иржина и Ярмила. Девочки были, примерно, моего возраста. Отец их был сапожником, а мать занималась вышивкой. Это была их работа.
Жилось мне там хорошо. У хозяйки никогда не было детей и она меня сильно баловала. Старалась усиленно кормить, и я за лето прибавляла по 4-5 кг. Когда я уезжала домой, она мне всегда что-нибудь дарила из своего приданого, хранившегося много лет в её сундуке, заказывала у портнихи новое платье для меня и давала для моей семьи целую корзину груш.
Аня жила летом в другой деревне у пекаря. У них была своя собственная пекарня с новейшим оборудованием. Был у них яблоневый сад. Очень низенькие деревья, но очень вкусные яблоки.
Я никогда не забуду свое раннее детство, оно было действительно золотым. Папа был нам близким другом. Когда мне было шесть лет он научил маня танцевать вальс. Он пел с нами песни, брал с собой в походы. Если бы в дальнейшем не наша тяжелая судьба, мы дети, получили бы все высшее образование и обучились бы музыке. Музыку он любил страстно, посещал оперу и брал нас с Аней с собой. Он прививал нам хороший вкус.
Я мало пищу о нашей маме. Но мама есть мама и не забыть мне её до самой смерти. Всю жизнь переживаю за то, что так рано покинула нас наша мама, которая отдала нам до конца свою любовь и здоровье, ведь она умерла в 41 год. Она умела шить, вышивать, вязать, готовить вкусные обеды, помогала нам детям в учебе, воспитывала нас уважать старших, учила порядку.
Первый этап в моей жизни на этом закончился. Мне исполнилось девять лет.
1932 год. К власти в Германии пришел Адольф Гитлер. Началось гонение на коммунистов. Маму тянуло на свою родину. Ещё была жива её мама, наша бабушка. Решили мои родители уехать в Советский Союз. Осенью 19 года уехал отец. Устроиться в Москве он не мог, так как не было квартиры для такой большой семьи. Тогда он поехал в Красноярск к бабушке и устроился механиком на обувную фабрику " Спартак ". Добиться визы для всей семьи было совсем непростым делом. Переписка с Москвой ничего не дала. Тогда папа выехал в Москву и стал там обивать пороги МИД"а. И только тогда, когда попал на прием к Молотову, вопрос решился положительно.
В конце февраля 1933 года мы выехали из Чехословакии. Ехали через Польшу. Пограничная станция Негорелое. Там был таможенный досмотр и через несколько часов ехали уже на советском поезде.
В одном купе с нами ехал молодой человек. Русский. На границе у него забрали сувенирную коробку с туалетными принадлежностями. Когда мы отъехали от станции, проводник ему эту коробку вернул, но она оказал; пустой. Мама и он тогда очень смеялись.
1-го марта мы прибыли в Москву, где нас встречал папа. С вокзала нас повезли в гостиницу. Папа нас немного поводил по Москве, по Красной площади. 3-го марта мы выехали из Москвы в Красноярск. Но получилось недоразумение, вместо того, чтобы ехать на восток, мы ехали на запад. Сели не на тот поезд. Ночью мы сошли на какой-то станции, сел: на обратный поезд и снова приехали в Москву. Пока папа бегал переоформлять билеты, мы были на вокзале. Мы всех боялись. Народ был плохо одет, было много нищих-попрошаек, ходили какие-то узбеки в стеганых халатах. Маму мы не отпускали ни на шаг, буквально держались за её юбку.
Наконец, в 23 часа мы сели на поезд и поехали. Занимали целое купе и ехали целую неделю. 11-го марта мы прибыли в Красноярск. Встретили нас тётя Шура и дядя Витя - мамины сестра и брат. Приехали они за нами на санях. Усадили нас на сани и уложили наши вещи, их было не так много, так как основной багаж уже прибыл. Бабушка жила по ул. Маркса ? в одноэтажном доме. Бабушка приболела, лежала в постели. Когда к ней подошла мама, она потеряла сознание, и когда она пришла в себя, мы тоже к ней подошли, и она нас поочередно всех поцеловала, что-то нам говорила, но мы ничего не понимали. Потом нас усадили за стол, и мы стали обедать. Жизнь в то время была очень тяжелой. Хлеб был по карточкам, продуктов в магазинах не было, всё было дорого. Первые месяцы мы жили ещё хорошо, потому что было золотишко, и мы его меняли в Торгсине на бонны и покупали продукты. Питались мы все вместе с семьей бабушки.
К осени нам выделили 15-ти метровую комнату. Она нам досталась после смерти тифозника. Тогда свирепствовал тиф. Все больницы и клубы были переполнены больными. Жили мы в квартиле ещё с одной семьей, которая занимала две комнаты. Была на всех небольшая кухня и коридор, в котором мы с Аней спали на одной кровати. Нашими соседями были Осетровы: отец, мать, дочь Нина моего возраста и баба Лида, которая очень любила поворчать, но была доброй.
С Ниной мы подружились сразу. Она постоянно спрашивала маму нашу как будет по-немецки та или другая фраза. Довольно легко усваивала целые фразы. Отец Нины был частенько пьян. В эти моменты он просил жен; поиграть на гитаре, а он с Ниной плясал. Нину он очень любил и балов;
Осенью 1933 года мы с Аней пошли в школу, а говорить по-русски не умели. За лето изучили с мамой только русский алфавит. Я в Чехословакии окончила четыре класса, но по русской школьной программе я должна была идти в третий класс. Приняли меня в классе хорошо. Все ребята гордились тем, что с ними учится иностранка и каждая девочка хотела со мной дружить.
Учиться было, конечно, трудно. Я ничего не понимала по-русски. Когда писали диктант, то я в каждом слове делала 2-3 ошибки, а по арифметике, когда меня учительница спрашивала, писала примеры на бумажке, а я писала ответ. Звали её Смола Татьяна Сергеевна. Она мне за диктанты никогда не ставила "плохо", учитывая мое незнание языка. Я страшно переживала и стеснялась, что не могла говорить и писать правильно. Но время шло, и я усваивала язык. Уже, будучи в четвертом классе я училась на "хорошо" и "отлично". Писала почти без ошибок и меня ставили в пример русским. Дружила я со всеми девочками, но лучшей моей подругой была Алиса Русакевич. Мы много лет с ней дружили, сидели за одной партой.
Через год нам дали двухкомнатную квартиру, довольно большую по тел временам. Был вокруг дома большой, заросший полынью, сад. По краям сада росла белая акация и несколько деревьев ранета. Как-то вечером отец собрал нас и предложил вырвать с корнем всю полынь перед нашими окна ми. Мы обрадовались и дружно взялись за это. Потом вскопали землю, сделали грядки и посадили овощи и немного картошки. Соседи сначала посмеивались, но потом поняли, что это дело хорошее и тоже стали вырывать полынь и сажать овощи.
Потом мы взялись и за двор. Тут мы уже действовали сами. Собрали всех детей из дома и работа пошла. И вот мы имели большой двор, где ь играли в волейбол, лапту, прятки и т.д. К нам приходили дети с соседнего двора или мы шли играть к ним.
Жизнь была тяжелой, но, мы дети, не унывали. Мы были всегда веселье жизнерадостными, любили петь песни. Иногда пели вместе с папой, он пел хорошо.
По праздникам к нам приходили родственники или мы ходили к ним. В Красноярске жили дядя Гриша и тётя Вена со своими семьями. Это были интересные люди, настоящие сибиряки. Они прекрасно исполняли русские народные песни. А, мы дети, пели немецкие.
2-го мая 1935 г. родился наш первый мальчик, о котором отец мечта, всю жизнь. Назвали его Валентином в честь дедушки, маминого отца. Валентин был нашим общим любимцем, и мы с Аней его вынянчили. Вся домашняя работа лежала на нас с Аней, но мы должны к тому-же ещё и хорошо учиться. Я была очень веселой и живой девочкой, много смеялась. Мама говорила, что сколько смеешься, столько ещё будешь плакать. Я всегда удивлялась, как можно не смеяться, когда так весело.
Летом 1936 года моя мама заболела брюшным тифом. Болела тяжело с температурой за 40°. Инфекционная больница находилась от нас близко и мы часто ее навещали. Она была очень слабой.
1937 год. Аресты "врагов народа" достигли и Красноярска. В ноябре арестовали и моего отца. Было 12 часов ночи, и мы уже все спали. К нам постучали. Вошли два работника НКВД с понятыми, предъявили разрешение на арест моего отца. Мы все спешно поднялись, накинули свои платья. Папу посадили посередине комнаты на стул, а сами стали производить обыск. Отобрали много фотографий, которые были подписаны по-немецки, немецкие документы, забрали мои метрики и мне потом было трудно получить паспорт. Перерыли всю одежду, потом составили протокол и велели отцу одеваться. Папа простился с нами. Он сказал, что произошла ошибка, всё выяснится, и он вернется домой. Вернулся он в декабре 1939-го г., вернулся больным стариком, который уже не мог кормить свою семью. Ему было 62 года.
Итак, осталось нас пятеро детей. Мама одна работала. Аня ушла из 9-го класса дневной школы и перешла на вечерний рабфак, а днем работала на складе Когиза. Она дружила с соседским мальчиком Мишей Юшковым, который был на четыре года старше её, окончил Водный техником и работал первым помощником капитана на пассажирском теплоходе "Мария Ульянова", который курсировал до Дудинки и обратно. Между ними была крепкая дружба и, если бы не арест нашего отца, создалась бы и крепкая семья. Родители стали вмешиваться, мешали их встречам, стали Мише подыскивать девушек. Они боялись за сына. Но они всё равно встречались.
В мае 1938 года нас с милицией выселили из квартиры, так как на фабрике никто не работал. Вот так, взяли вынесли во двор наши вещи, закрыли квартиру и оставили нас на улице под открытым небом. Кто нас возьмет? Все боялись "врагов народа" как чумы, в том числе и наша бабушка.
Была у меня тогда подруга Вера Белинская. У них был свой небольшой домик в конце города на берегу Енисея. Мать была глуховатой, но очень человечной, простой женщиной. Отец имел свою лошадь, на которой работал по найму. Была у Веры ещё сестра Зина, а также два брата Сергей и Александр. Все дети были здоровые и красивые.
Когда нас выселяли, Вера как раз была у нас. Она схватила меня за руку и потащила за собой. По дороге она мне сказала, что будет просить маму, чтобы она нас пустила к себе в сарай на лето, а к зиме может что-нибудь выяснится. Тётя Наташа, так звали Верину маму, тут-же дала согласие и послала своего мужа на лошади забрать наши вещи. Это был геройский поступок. Там мы прожили до холодов. Сарай служил нам комнатой, а на сеновале мы спали.
В октябре месяце было уже очень холодно, тогда бабушка все-таки решилась пустить нас в маленькую комнатку. Я ещё до ноябрьских праздников спала на сеновале, укрывшись периной и сверху брезентом. Утром на брезенте лежал снег.
В июле 1939 года я с большим трудом смогла устроиться на работу. Мне ещё не было 16-ти лет.
Сколько мытарств пришлось пережить нашей маме невозможно передать. Тянуть такую семью: всех накормить и одеть нужно было. О папе ничего не знали, где он, что с ним? Мама каждый месяц ходила в тюрьму, простаивала всю ночь для того, чтобы услышать очередную ложь: "выслан без права переписки" или "выслан за пределы СССР". Отец все два года сидел в Красноярской тюрьме.
В начале 1939 года маму вызвали в иностранный стол /мама с папой ещё не приняли советское подданство/ и объявили, что нас всех высылают из страны. Через два месяца должны уехать за свой счет. Что-же делать, откуда взять столько денег?
Каждое воскресенье я с мамой ходила на барахолку в надежде хоть что-то продать, хотя и продавать-то, особо, было нечего, но никто ничего не хотел покупать. Уж такое было тогда время.
Через месяц маме сказали, что пока отменили, а потом и вовсе отменили решение*
Примерно с августа месяца разрешили папе передачи. Мама сушила сухари, покупала сахар и сало. С каким трудом собирались эти крохи. Наконец в конце ноября папа вернулся домой с опухшими ногами, мы едва узнавали в нем своего отца. Через месяц, немного оправившись, он устроился на работу в часовую мастерскую, но работа не клеилась, он плохо видел руки, не слушались, зарабатывал мало. Через несколько месяцев его раз бил паралич. Отнялась вся правая сторона. Он пролежал четыре месяца в постели. Все невзгоды ложились на мамины плечи. К тому времени мы уже получили набольшую комнату на Игарской улице.
Аня работала в школе, преподавала немецкий язык. Школа находилась на правом берегу Енисея, поэтому ей в учительском доме выделили комнату в двухкомнатной квартире вместе с одной пожилой учительницей. 24 июля 1939 года у нее от Миши родилась дочь Эдит. С Мишей она никогда не жила вместе и не регистрировалась, но они встречались с ним на пароходе. В те годы можно было ребенка записать на фамилию отца по его согласию без регистрации брака. В октябре Мишу призвали служить во флоте. Служили тогда пять лет. Служил он на Дальнем Востоке в бухте Де-Кастри. Семья сломалась. Вернулся он в 1942 году с женой. Аня уже была замужем и имела вторую дочь Машу.
Когда папа вернулся из тюрьмы, он заставил меня уйти с работы и снова заставил учиться. Тогда я поехала к Ане и стала учиться в её школе. Это был уже 1940 год. Я училась в 9-м классе. Школа мне очень нравилась. Прекрасный учительский состав, прекрасное здание, двор. Был большой зал со сценой, где проводили школьные вечера. У меня сохранились самые лучшие впечатления об этой школе.
Шёл уже 1941 год. Мы все успешно сдали экзамены за 9-й класс. И вдруг... ВОЙНА! 22-е июня. Был теплый, солнечный день, все было спокойно и хорошо. Слово война было для нас непонятным, неожиданным. Сделалось жутко. Никто не знал, что ждет впереди.
Я ушла из школы и поступила работать на авиационный завод №447. В этом здании были авиамастерские, а сейчас сюда был эвакуирован авиационный завод из-под Тулы. Когда я сюда пришла, цехи еще не работали. Шла организационная работа. Я подала заявление на ученицу сварщицу, но начальник слесарно-сварочного цеха поставил меня заведующей проском цеха. Пришлось заняться созданием кладовой цеха. К новому году завод давал уже продукцию. Работа меня захватила. Меня всегда тянуло к самолетам, а тут я среди них. У меня был доступ во все цеха, и я с интересом смотрела на всё. Я не раз ходила в аэроклуб, просила, чтобы меня приняли учиться на лётчицу, но им нужны были ребята. А так было обидно!
Когда стала работать, я опять вернулась к родителям. Зимой шла на работу пешком через Енисей. Расстояние от дома до завода было примерно 7-8 км. Летом нас перевозили на катере. Ежедневно вставала в 6 утра.
Мама тоже работала на военном заводе, делала патроны. Здоровье у нее резко ухудшилось, плохо работало сердце, и она часто теряла сознание. Отец по какой-то своей личной причине ушел из семьи. Для нас это было трагедией. Мы любили отца. Он устроился в парке сторожем и там и проживал.
В детстве я подружилась с одним мальчиком, который был другом Миши. Звали его Анатолием. Мне он очень нравился. Он закончил Аэроклуб, а потом его направили на учебу в Ачинскую авиашколу. В июне его вызвал! родители, потому-что парализовало его отца. Был он дома неделю. Мы с ним встретились как жених и невеста. Он приходил к нам, а потом шли к нему. Ходили на танцы. Я была счастлива, но на сердце была тревога, ведь его скоро отправят на фронт. Это была наша последняя встреча, хотя мы переписывались всю войну. Кончилось всё плохо. Отец его умер во время войны, сам он получил тяжелое ранение и ему ампутировали ногу. На долечивание его отправили в Красноярск и там ему одна девочка закрутила голову и он женился. Безусловно, я очень переживала, потому-что по натуре я однолюб.
16 августа 1942 года умерла моя мама от сердечного приступа. Похороны были бедные. Что мы могли сделать? Папу тоже позвали и он приходил и всё говорил: бедная Мария. В тот раз я его видела в последний раз. Остались мы одни среди войны. 16 сентября мне исполнилось 19 лет, Лиде было 16, Марише 12, а Валентину 7. Но жить нужно было. Мне хотелось на фронт. У нас в Красноярске создавали добровольную Сталинскую дивизию. Я обратилась туда и меня хотели взять писарем, но, когда спросили фамилию, то сразу отказали.
В ноябре месяце меня, как немку, мобилизовали в трудармию. Погрузили нас в товарные вагоны и повезли в неизвестность. В основном были немцы Поволжья, которых во время войны выселили и переселили в Сибирь. Несколько девочек было красноярских, в том числе и я. У нас были отцы немцами, а матери русскими. Они, как и я говорили по-русски. Проводила меня до эвакопункта Толина мама и дала мне 50 рублей. Ехали две недели. Прибыли на станцию Уруссу Татарской Асср, где строили электростанцию. Жили мы в бараках, спали на двухэтажных нарах. Рядом была татарская деревня Апсалямово, а чуть дальше был лагерь заключенных, которых приводили конвоем на рытьё фундамента под здание электростанции. Никакой механизации не было.
Нас сгруппировали в бригады, назначили бригадиров, а начальниками у нас были эвакуированные вольнонаемные, в основном, с Украины. Дали нам в руки лопаты и ломы, и мы целый день на морозе долбили землю. Никакой спец-одежды нам не выдали, работали в том, в чём приехали. Обувь особенно быстро износилась и к весне, в распутицу, нам приходилось на рваные валенки одевать лапти. Лаптей хватало на 2-3 дня, а ведь мы за них платили.
Летом 1943 года нашу бригаду со стройки перевели в дирекцию строящейся ЦЭС. Мы занимались перевозкой оборудования, которое поступало на нашу железнодорожную станцию из города Шахты. Разгружали вагоны с железом. Даже пришлось разгрузить лебедкой 20-ти тонную фундаментную плиту под генератор. Были мы все еще такие молоденькие, а тяжесть поднимали под силу крану. Как-то разгружали большой фарфоровый изолятор мы его не смогли удержать в руках и он упал. Отлетел от него кусочек фарфора. Что мы должны были за это выслушать! Оборудование мы складировали на стройплощадке и приводили в порядок.
Здание электростанции было полностью построено руками женщин. Всё понималось по трапам на носилках, раствор замешивался вручную. Камень добывали в карьере и потом также вручную поднимали наверх. Работали по 12 часов и почти без выходных. Эти женщины даже не имели возможности пойти в деревню и что-либо выменять на картошку.
Нашей бригаде было легче. Мы работали по восемь часов, имели выходной день, но зато, когда прибывали вагоны, нас поднимали и ночью, и мы шли пешком до станции, разгружать их.
В бараке мы прожили только одну зиму. Весной стали копать землянки. Также были двухэтажные нары. Плиту топили мазутом, смешанным с опилками. Пока топили было жарко, ночью было очень холодно. Очень тесно было спать, в землянке было по 20 человек. Уже позже стали нас расселять по другим землянкам и у нас осталась наша бригада в 11 человек. Нары были у нас уже одинарные и стало у нас довольно уютно и чисто. Питания, конечно, нам не хватало, хотя и получали рабочую карточку 800 гр. Хлеба. Обедали в столовой по продуктовым карточкам, но а вечером готовили себе то, что имели. Когда нам выдавали соль, спички или керосин, мы отправлялись по деревням и обменивали это на картошку.
Несмотря на тяжелые условия, мы не унывали. Нам хотелось и петь, и танцевать, и смеяться. У одной из наших девушек была с собой гитара, она прекрасно играла на ней и очень хорошо подбирала мелодии.
Вскоре меня взяли в секретари к директору. Не было пишущих машинок, и вот я заменила ее. Директор, Черкасов Николай Тихонович, посылал всегда длинные, в трех- четырех экземплярах, телеграммы. А сколько я написала спецификаций, писем, даже мозоли были на пальцах. Но зато, я сидела в тепле и мне не нужно было много питания. Кроме директора в штате были инженер-турбинист - Лисичкин Григорий Михайлович и инженер по оборудованию Васин Василий Васильевич. Это были хорошие, добрые люди, которые прекрасно относились ко мне, да и ко всей нашей бригаде.
Я имела всего одно платье и оно уже порвалось. Не было ни ниток, ни тряпочек, чтобы можно было зачинить. К счастью мне директор выделил талон на новое платье. Еще одно платье я заработала у продавщицы, которой я помогала в свободное время наклеивать купоны от карточек. Как-то я купила на рынке кожаные туфли, простенькие, но туфли.
Была у нас при дирекции ЦЭС лошадь, полудохлая кляча. Её часто нечем было кормить. Она была настолько слаба, что часто утром конюх Мария Бистерфельд, находила ее лежащий, и никакими силами не была в состоянии ее поднять. Тогда она приходила в землянку и просила нас помочь поднять ее.
Ещё был такой случай. Жена директора Валентина Ивановна, со своей сестрой Тоней по воскресным дням ездили на лошади на рынок за 15 км торговать солью, конечно, взятую со склада электростанции. Тогда стакан соли стоил 15-20 рублей. И вот, возвращаясь домой, лошадь вдруг упала и уже могла встать. Это случилось в 2-3 -х километрах от дома. Что делать? Это было зимой, и они боялись, что лошадь может замерзнуть. Тогда Тоня пришла домой и рассказала о случившемся. Николай Тихонович тут же послал наших девчат на выручку. Это было смешно и грустно. Смотрим, идут девчата, впряженные в сани, а лошадь лежит на санях. Мы после, вспоминая об этом случае, всегда много смеялись.
Постепенно условия жизни улучшались, но было все равно трудно.
Я не все годы работала в конторе. Как-то директор привез из деревни красивую женщину - Нину Тимофееву с четырехлетним ребенком. Муж ее был работником НКВД. Готовили к сдаче фашистам г. Николаев, где они жили, ее с ребенком эвакуировали, а сам он остался до последнего, а потом ушел в Брянские леса к партизанам.
Директор решил взять ее на мое место. Он был приличный бабник и, безусловно, ему хотелось иметь рядом такую женщину, к тому-же вольнонаемную. С нами тогда не считались и я снова пошла работать в бригаду. Работа была разная. Получали материалы в Техснабе, возили каустически соду, соль и много чего другого. Посылали нас и на повал леса на несколько дней. Строили узкоколейку и возили потом по ней песок и гравий. Одно время работала официанткой в столовой. Там было сытно и я тогда у пленных мадьяр кое-что купила из одежды.
В войну у нас многие болели малярией. Я тоже заболела и очень сильно. Это тяжелая болезнь, она изнуряет. Начинается с сильного озноба, невозможно согреться даже под несколькими одеялами. Это длиться примерно полчаса, а потом начинается жар, даже теряешь сознание, очень болит голова и ничего не хочется есть. Первый месяц у меня были приступы через два дня в течение десяти дней. Потом начинаешь поправляться, но на следующий месяц приступы были уже через день, еще через месяц ежедневно, а на четвертый месяц в день два раза. Я была страшно худой и зеленой. Делали уколы акрехином и пила хину, даже глохла от нее. На этом моя болезнь кончилась, но еще несколько лет у меня было отвращение к воде, я боялась купаться, мне казалось, что если я искупаюсь, то снова заболею малярией.
Через непродолжительное время меня снова перевели в контору, так как с Ниной у директора ничего не получалось, она очень быстро стала увлекаться приезжим персоналом, а он злился. Но главная причина состояла в том, что она была украинкой и писать правильно по-русски не могла. Он ее сделал снабженцем. Через некоторое время спустя она познакомилась с заведующим столовой, и он взял ее работать в свой склад, конечно, на своих условиях. После у нее было еще много романов, но по окончании войны ее вызвал муж.
Наступил и день Победы 9-е мая 1945 года. Передали по радио, что фашистская Германия капитулировала и, наконец-то, окончилась эта проклятая война.
Что творилось невозможно передать. Обнимались, целовались, поздравляли друг друга с победой. В этот день кормили всех без карточек досыта. Мы радовались, что теперь нас отпустят домой. Но, увы, получилось так, что нам морально стало еще хуже. Мы из спец-мобилизованных превратились в спец-переселенцев. Правда, нам, наконец, выдали паспорта, но в них была сделана приписка о невыезде за пределы Туймазинского района. К тому-же мы ежемесячно обязаны были являться в комендатуру для отметки, чего во время войны не было. Это был позор!
Жить стало немного легче. Переселили нас в барак, где уже спали на кроватях. В 1947 году отменили карточную систему. Нам выделяли по пять соток земли под картошку.
Если до окончания войны у нас в поселке совсем не было ребят, то потом появилось их с избытком. Были: репатриированные, шестилетники, власовцы и другие. Не было отбоя от них. Они вечерами приходили к нам человек по 6-8. Но я как-то не доверяла никому. После того, как у меня не сложилось с Толей, я боялась ребят. Долго ни с кем не дружила, а если и дружила, то недолго и несерьезно. Из всех с кем я дружила, мне нравился только один парень. Звали его Николаем. У него были большие, добрые карие глаза. Это был культурный человек - интеллигент. До войны он работал фотографом. Мы с ним дружили около года, но в нашу дружбу ввязался красноярский парень, который считал меня своей землячкой и поэтому у него была наглая уверенность, что у него больше прав. Мешал нам встречаться. В конце концом мне это все надоело и я обоим отказала. Николай передавал мне нежные письма и всегда подписывался "твой Нико". Вскоре его куда-то перевели и тем все кончитесь. К тому времени уже выстроили большую столовую, где по субботам были танцы. Играл джаз пленные мадьяры. Играли здорово. Привозили их к нам из г. Октябрьского, где они жили. Перед столовой они немного поиграют, чтобы мы слышали, что танцы начались. Мы уже были наготове. После трудовой недели нам хотел повеселиться от души. Ведь мы все были еще очень молоды.
Уже закончилось строительство первой очереди электростанции. Стал приезжать инженеры и техники со своими семьями. Уже было построено№ несколько двухэтажных домов, а также коттеджей для начальства.
В 1947 году я подала заявление о переводе меня в бухгалтерию. Хотелось получить специальность. Наш новый управляющий Шелякин мое заявление подписал и передал главному бухгалтеру. Он дал согласие, но попросил подождать, когда закончат годовой отчет. На это время меня посад ли в плановый отдел к начальнику отдела Ноздреву Владимиру Никитович; Когда закончили годовой отчет и гл. бухгалтер пришел за мной, то Влад мир Никитович заявил ему, что он меня оставляет себе. Они начали ссориться, но я так и осталась в плановом отделе.
Мой начальник был общительным человеком. К нему заходили все начальники цехов и отделов по делу и без. Шли разговоры о шахматах, об охоте, о рыбалке. Работы у меня было не так много, поэтому я стала учиться на пишущей машинке. Чтобы не загружать машинисток я все наши бумаги печатала сама.
Дружила я с Зоей Федоровной Лебедевой, которая работала чертежниц; в техотделе и была старше меня на II лет. Ее брат Федор Федорович бы главным инженером отдела капитального строительства. Это были интересные люди.
В декабре 1947 года я ездила к Ане в Коломну, куда она переехала из Красноярска с мужем.
В начале 1948 года к нам в командировку приехал бригадный инженер-наладчик из Москвы из Главэнерго Малков Александр Григорьевич. Мой начальник уехал в Москву с годовым отчетом и я в кабинете сидели одна. Как-то приходит начальник техотдела Ярошук с Малковым и говорит: вот, Александр Григорьевич, стол свободный, можете здесь заниматься. Мне это не очень понравилось, я была очень стеснительной девушкой, поэтому чужой человек мне мешал. Но я ничего не могла поделать. Я занималась своими делами, а он своими. Но через некоторое время я стала замечать, что он не работает, а смотрит на меня. Я смущалась. Я была рада, когда вернулся Владимир Никитович. Но на этом не кончилось. Он все равно заходил к нам в кабинет просмотреть свежие газеты. Старался зайти, когда кончался рабочий день, чтобы проводить меня домой. Иногда приглашал в кино, а чаще всего мы просто прогуливались. Он рассказывал о своей семье, о трудностях с женой. Я его внимательно выслушивала, жалела его внутренне, но связывать свою судьбу с ним я не хотела. Четверо детей и нет развода меня пугало. Уговаривала его жить с женой ради детей. Но он мне сказал твердо: если не Вы, то будет кто-то другой. Я боролась с собой, меня отговаривали мои подруги, и я радовалась, когда мне казалось, что его в чем-то убедила. Но он уходил и приходил снова, уезжал и писал мне нежные письма, он не желал меня оставлять в покое.
Так прошел год. Наступил 1949-й. Встречали его вместе у нас в общежитии. Было очень весело, он умел всех развлекать. Ко мне он прекрасно относился. Он брал меня лаской и добротой. Я стала верить его искренности, а веруя, полюбила. Я потеряла голову и отбросила всю осторожность прочь. Так началась наша интимная жизнь. О, как нам было хорошо вдвоем, как радовались встречам. Через несколько месяцев я забеременела. Я была счастлива!
Когда я уже родила дочку, свою Наташу, о которой мечтала еще со школьной скамьи, Саша поражался, что я была такая гордая, независимая. Я не боялась трудностей, мне было ради кого жить. Мы получили отдельную комнату. Первый год Саша весь год был со мной, у него была длительная командировка. Наташа родилась 2-го февраля в 1950 году. Я должна была стать матерью-одиночкой, так как мы небыли зарегистрированы. Но Саша пошел в поселковый совет и после долгих уговоров председателя все-таки записал Наташу на свою фамилию. Это было очень важно, ведь многие считали, что кончится его командировка и он уедет, а я останусь с ребенком одна. Единственной и самой серьезной преградой для нас было то, что он не мог на мне жениться, так как у него не было развода с женой, а получить развод, тем более члену КПСС, было сложно. И его жена этим пользовалась.
Примерно через полгода после рождения Наташи, Саша уехал в командировку в Ангарск, где он пробыл целый год. Наша электростанция из министерства нефтепромышленности перешла в министерство электростанции, поэтому и командировки Саши к нам кончились. Теперь он мог приезжать только попутно на 2-3 дня. Это продолжалось до 1954 года.
Осенью 1950 года приехал ко мне мой брат Валентин. Он жил войну в детском доме, окончил там начальную школу, потом послали его в Красноярск в ФЗО. Окончив его, он стал работать на заводе, но не по специальности. Заставляли подметать двор, делать другие мелкие работы. На таких условиях он работать не хотел и без расчета уехал.
Приехал к нам, и представьте, он оказался замечательной няней. Ему шел 16-й год. Он Наташу сильно полюбил и воспитывал ее как самый любящий отец. В тоже время он был к ней строг, что у меня совершенно не получалось. Положит спать и скомандует: Ложись на бочок, ручки под щеку, глазки закрой, спи! И она тут-же засыпала. Вечерами он учился в школе для взрослых в 7-м классе. Парень он был способный, занимался не так много, но всё схватывал на уроках. После окончания седьмого класса он поехал в Донбасс поступать в горный техникум. С отличным аттестатом, он поступал без экзаменов, но в виду того, что он поздно выехал, надеясь, что его примут всё равно, он не попал, сказали, что все места заняты. Тогда он там-же в Красном луче, поступил в горнопромышленное училище. Учился на машиниста угольного комбайна. Одновременно он учился в вечерней школе в 8-м классе. Училище он успешно закончил и одновременно окончил девятый класс. Работал там-же в шахте.
Наташу устроила с 2 1/2 лет в детский садик и мне стало полегче.
В конторе у нас шли реорганизации. Появилась спец-часть, без которой до этого вполне обходились. Наш отдел плановый засекретили. Меня, как спец-переселенку, нужно было куда-то перевести. Владимир Никитович ломал себе голову, куда меня устроить. Хотел перевести в слесарно-строительный цех нормировщиком, но там работала такая-же женщина , как я, у нее на иждивении была дочка и мать. Я категорически отказалась от этого места. Тогда меня назначили экономистом энергопоездов. У нас пр. электростанции было еще три передвижных энергопоезда.
Моя семейная жизнь в основном состояла из писем. Письма Саша писал очень нежные, полные любви, они меня очень поддерживали, но мне хотелось, чтобы мы были вместе.
Я написала несколько писем в Москву с просьбой освободить меня, но ответов не получала. Последнее письмо я послала в Казань. Через какое-то время мне позвонили и просили срочно зайти в комендатуру. Я побежала. Наш уполномоченный спросил меня, писала-ли письмо? Я сказала, что да. А что видели во сне? Не помню, ответила я. Ну, тогда пляшите, Вас сняли со спец-учёта. Фотографируйтесь и меняйте паспорт! Вы свободны! Когда я шла снова на работу я еще ничего не могла понять. Это чувство должно быть известно лишь заключенному, которого после длительного заключения отпускают на волю. И только, когда я вошла в контору, я разрыдалась. Двенадцать лет, вся моя молодость прошла здесь.
Я стала свободным человеком, я могла купить билет на поезд и поехать в любой город Советского Союза. Это было невероятно!
К этому времени была выдана полная проектная мощность наших турбин и отпала необходимость содержать четыре энергопоезда. Я уже работала и.о. инженера-экономиста энергопоездов. При мне был произведен демонтаж. Один поезд ушел в Муханово, Куйбышевской обл., один на Сахалин еще один в Ангрен Ташкентской АССР и четвертый в Саратов. Ехать мне с энергопоездом не хотелось Мне предлагали работы чертежницы в техотделе или в бухгалтерию. Меня хорошо знали, знали как отношусь к работе. Но мне уже ничего не хотелось, мне хотелось уехать оттуда, хотя это было рискованно, так как я теряла свою комнату и прописку.
Саша был в это время в Казахстане в Доссоре. Я ему написала, что приеду в отпуск. Отпуск был у меня за два года. Мы поехали с Наташей в октябре месяце 1954 года. Саша нас в Доссоре встретил. Мы были счастливы. Из Доссора мы поехали в Камыскуль. Условия проживания были не ахти. Но не зря говорят - с милым рай и в шалаше. Впервые ели там свежую рыбу, да какую: сазан, жерех, судак прямо из озера. Мяса почти не было, не было и картошки. Прожили мы там до середины декабря.
Может было бы разумнее, снова поехать в Уруссу работать, но это было выше моих сил. Мы решили, что я поеду в Уруссу увольняться с работы, продам нашу мебель и поеду к Анне в Коломну. Много трудностей было потом. Я выписалась и оказалась без постоянной прописки. Командировки у Саши пока не было, а отчет он должен писать в конторе. Анин муж не прописал меня, видимо, боясь, что я от них не уеду. Я теперь уже не помню сколько я прожила у Ани, потом я с месяц жила у Мариши, потом поехали с Наташей к Валентину в Донбасс, и месяц была у Лиды в Назаро? Возвращалась я уже к Саше в июне 1955 года в Орск, где он был в командировке. Сняли мы комнату в коммунальной квартире у двух стариков. По воскресным дням ездили на Урал купаться. Было плохо с питанием, магазины были пустые. Однажды только удалось нам купить копченые языки. Продукты приходилось покупать на рынке. Из Орска мы снова поехали в Гурьевскую область на Кульсаринскую ЦЭС в Камыскуле. Оттуда мы еще месяца на два уезжали в Гурьев, а потом снова в Камыскуль.
Летом 1956 года Сашу командировали в Албанию на полгода. Туда мы ехать не могли, и мне пришлось устраиваться на работу и остаться в Камыскуле. Наташу отдала в детский сад. В марте 1957 года Саша вернулся в Камыскуль. Из Одессы он мне прислал посылку с вещами и книгами, которые он купил в Албании.
Когда он вернулся в Москву он сразу стал хлопотать, чтобы его перевели в такую-же наладочную организацию в Уфе. Ему пошли навстречу, т.-как знали о его семейных делах. В Уфе его приняли с распростертыми руками, сразу выделили двухкомнатную квартиру в новом доме. Мы туда приехали, я прописалась, но вдруг пришла телеграмма из Москвы из ЦК, что нужно ехать в Гурьев по именной заявке для работы в Совнархозе. Мы оставили вещи в Уфе и снова поехали в Москву. Сашу ознакомили с приказом о назначении его главным энергетиком Гурьевского совнархоза. Через неделю мы уже ехали в Гурьев. Квартиры еще не было, мы недели 2-3 жили в гостинице. Когда был сдан дом для работников совнархоза, мы получили отличную трехкомнатную квартиру. Это было в сентябре. Наташа пошла в первый класс. Когда мы получили подъемные, то купили мебель. В квартире стало уютно. Я занималась домашним хозяйством, ходила на рынок, готовила, но и всё остальное. Много занималась с Наташей, помогала ей в учебе. Всё было у нас хорошо. Всё лето купались в Урале. Мучили только по вечерам комары. Их там была уйма. Жили мы очень дружно и весело. Наташа оказалась способной ученицей. Посещала она еще балетную студию. Я стала замечать, что она горбится, нужно было принять какие-то меры, поэтому мы и решили ее учить балетному искусству.
Я подружилась с соседкой Надеждой Степановной. У нее было трое детей. Она тоже не работала. Мы с ней вместе ездили на рынок, изобретали вкусные обеды и пекли всякие вкусные вещи. Вечерами играли в лото. Телевизоров тогда еще не было. Прожили мы в Гурьеве три года. У нас были хорошие друзья. Это семья Генкиных: Герселия Ивановна и Моисей Самойлович. Они оба работали на Гурьевском нефтеперерабатывающем заводе начальниками цехов. Он был Сашиным товарищем ещё по Штеровке в тридцатые годы.
В 1959 году мы ездили в отпуск. Плыли на пароходе от Гурьева по Каспийскому морю до Астрахани, а потом по Волге до Саратова. Заезжали в Баутино близ г. Шевченко. Купались в море. Море было салатового цвета, чистое, всё дно было видно, а песок кругом такой сыпучий и горячий, что невозможно было босиком ступить.
Дальше мы на несколько часов останавливались в Волгограде. Ездили на Мамаев курган и к дому Павлова. Мне там так понравилось, что не хотелось уезжать.
В Саратове мы навестили Сашину сестру Фаню, которая тяжело болела и через два месяца умерла. Там мы пробыли сутки и уже поездом приехали в Москву. Остановились у Мариши. Она нас всегда хорошо принимала. Мы привезли целый чемодан черной икры и она нам ее в ЦУМ"е, где она работала, продавала. В Москве мы всегда старались побольше увидеть. Мы были на американской выставке, где впервые пили кока-колу, которую посетителям выставки давали бесплатно. Посещали театры и кино. Ходили по магазинам и делали покупки.
В I960 году Саша получил персональную пенсию в 55 лет, решил уволиться, поехать в Москву и заняться разводными делами. Но на Кульсаринской ЦЭС создалось аварийное положение. Персонал был неопытный, запустили станцию. Саша решил по почину Валентины Гагановой поехать в Камыскуль и помочь вывести станцию из аварийного тупика. Мы уехали туда, поселились в хорошем доме, в котором было три больших комнаты, кухня, кладовка, большая терраса и сад. Сашу назначили главным инженером. Он весь окунулся в работу. И я тоже. Были у меня куры, кролики, поросенок, 10 кустов винограда, 75 кустов черной смородины и все овощи. Поливкой нужно было заниматься ежедневно, иначе всё гибнет из-за жары. Это полупустыня. Трудилась я с 6-ти утра до 12 ночи. В тот год было плохо с водой. Она шла по трубам за 250 км из Урала. Воды не хватало для нужд на электростанции, поэтому на полив огородов включали ее часов в 10—11 вечера на один-два часа.
Наташа училась уже в 4-м классе всё так-же на отлично. В школу их возили на машине в Кульсары. Возле поселка было огромное полусоленое озеро Камыскуль, по-русски Камышевое. Это был настоящий курорт. Песок белый, как сахар, в него можно было полностью зарыться. Купались ежедневно два раза, в обед и вечером. В воскресенье часто катались на своей лодке, однажды мы довольно далеко отъехали на лодке и, вдруг, смотрим, со стороны Кульсаров надвигается пыльная буря, прямо целый столб. Мы повернули лодку в сторону берега, но не успели доплыть, как поднялся страшный ветер и пошел сильный дождь, волны бушевали так, что лодка не хотела подчиняться. С большим трудом мы пристали к косе, лодку оставили там, а сами скорее побежали домой, так как очень замёрзла и боялись за Наташу, что она простудится. Пока добежали до дома, уже светило яркое солнце и не видно было, что прошел дождь. Дожди там редкость, иногда за всё лето не пройдет ни одного.
В огороде у нас всё хорошо росло. Каждый день я снимала по тазу помидор. Была своя капуста, баклажаны, редиска, свекла, лук и т.д. Куры хорошо неслись, и нам хватало яиц, даже иногда продавала. Резали кроликов, петушков, а там и подросла Машка, наш поросенок. Когда Саша ее резал я ушла в Кульсары, чтобы ничего не видеть и не слышать, так мне ее было жаль.
Дела свои Саша постепенно заканчивал. Станция работала нормально. Заранее он списался со своей наладочной организацией, чтобы снова поступить к ним на работу и получить квартиру. Когда получил подтверждение, он 13 октября 1961 года выехал в Москву.
Московская прописка у него не пропала, так как он был квартиросъемщиком. Он быстро прописался, оформился на работу и получил командировку в г. Торжок, на газокомпрессорную станцию.
Мне опять пришлось продавать свои вещи. Продавались легко, потому-что на периферии ничего подобного нельзя было купить. От Сашиной помощи по переезду отказалась, сказала, что выеду сама. В декабре из Гурьева прислали три автомашины /с нами еще уезжала одна учительница/-две трехтонки и один вездеход. Дороги в это время года ужасные. 180 км мы ехали с двух часов дня до 12-ти ночи. Правда, часа два мы потеряли на кабана, который попался нам по дороге. Шофера решили его поймать и гнались за ним по пятам. И бежал он вроде, не быстро, но догнать они его никак не могли. Наконец, он забежал в стог сена, в котором был сделан шалаш для теленка. Теленок там стоял привязанный. Мы своим вездеходом преградили путь кабану, да он уже и устал сильно. Один из шоферов пошел искать кого-нибудь на ферме. Нашел сторожа, у которого было ружье. Тогда они просунули ружье через стог и наповал уложили кабана. Потом погрузили его на нашу машину. Приехав в Гурьев, мы первым долгом заехали к шоферу, и он сгрузил кабана. Два других шофера были казахи, а они свинины не едят. Потом поехали к дяде учительницы и оставили там ящики. Он жил ближе к жел.дор.станции. А нас с Наташей отвели в жилгородок к Генкиным. У них мы переночевали, а рано утром поехали на станцию. Грязь была ужасная. Пошли в контейнерную. Там сказали, что для заклейки контейнера нужна бумага и клей, а также необходимо составить три экземпляра описи. Пришлось идти в магазин купить бумаги и клей. Потом пошли к учительнице и я составила описи. И снова на станцию. Приношу всё, а девушка мне говорит: "а контейнеров нет". Я чуть не заплакала. Я к ней подошла и подала деньги. Она сразу изменила тон и сказала: "давайте оформим". Она заполнила бланки, потом я пошла в кассу платить деньги, нашла машину, забрала вещи, погрузили их в контейнер и на этом всё закончилось.
Было уже три часа дня, а мы с утра ничего не ели. Столовые уже были закрыты. Тогда я решила купить билеты на Москву. Обращаюсь в кассу, говорят, есть только один билет. Стала просить кассира помочь, что еду с ребенком, остановиться негде. Помогла. Потом зашли в магазин, купили какую-то кислую булочку. Я уже была сыта всем. Но ещё решила зайти в парикмахерскую и сделать себе прическу. Одним словом, к Генкиным пришли уже вечером. Они уже были в отчаянии, куда мы могли деться. Накормили нас сытно и уложили спать. Поезд отходил в 10 утра. Моисей Самойлович нас проводил, а Саша в Москве встретил. Переночевали мы у Мариши, а на следующий день выехали в Торжок.
Саша с большим трудом нашел для нас комнатушку в частном доме. В ней умещалось лишь две кровати и тумбочка. Не было двери, вместо дверей висели занавески и перегородка не доходила до потолка. Это все равно, что мы жили в одной комнате с хозяйкой. После того, что мы имели и от чего добровольно отказались, это было ужасно. Ко всему ещё хозяйские внуки все время заходили в нашу комнату и глядели нам в рот, когда мы обедали. Там мы прожили месяца два, а потом мы нашли тоже небольшую, но отдельную комнату с комфортом и с замечательной хозяйкой Татьяной Степановной. Мы с ней очень сдружились и она нами была довольна. Даже приезжала к нам в гости в Опалиху.
Наташа училась в пятом классе и занималась в спортивной школе спортивной гимнастикой. В школе она быстро освоилась и стала опять первой ученицей в классе.
Торжок интересный, своеобразный город. Он расположен на возвышенности, а поэтому, никогда не бывает грязи. Внизу протекает река Тверца и вся вода стекает в нее. Недалко от города начинается лес.
Мы каждое воскресенье проводили в лесу. Собирали грибы или просто осматривали памятные места. В Торжке много церквей. Торжок когда-то навещал Пушкин. Там-же захоронена его возлюбленная Анна Керн. Мы были на ее могиле. Жилось нам там неплохо, но были затруднения с продуктами. Иногда хозяйка доставала нам свиные ножки. Мы их клали в чугунок, заливали водой и ставили в протопленную печь на ночь. К утру они были готовы, пальчики оближешь. На рынке было много творога, молока, огурцов, грибов и ягод. Мы, как всегда, очень быстро приспосабливались к новой обстановке.
В Торжке мы прожили до сентября 1962 года. Саша занимался бракоразводными делами, поэтому часто ездил в Москву. Жена его не являлась в суд под разными предлогами, и суд снова откладывался. Нам нужен был этот развод, потому-что иначе нам не могли дать квартиру. Развод Саша получил 12 августа 1962 года, Наташе было уже 12 лет.
В сентябре этого года мы поехали в свою последнюю командировку в Починки, Горьковской области тоже на газокомпрессорную станцию. Там нам дали сразу однокомнатную квартиру. Опять была школа за шесть км. Туда увозили детей автобусом, а домой чаще шли пешком. Там чернозём, грязь после дождей непролазная. Школа была плохая. Но, что поделать? Как все. В тот год было трудно с хлебом, иногда его выдавали по списку по 500 гр на человека. Но там было на рынке много индюшек, кур. Молоко носили по домам очень недорого. Яйца стоили по 50-70 копеек за десяток. Продавались в магазинах соленые грибы и моченые яблоки. Гуляли мы в свободное время мимо полей кукурузы или по длинной аллее. Мы очень любили эти места. Купаться было негде, но там и не было так жарко.
Очень хотелось уже своего угла. Я завидовала у кого была квартира. Нам все время приходилось таскаться с чемоданами. А, главное, Наташе приходилось без конца менять школы.
Летом Саше пришлось срочно выехать в Торжок и закончить работу по ревизии большого трансформатора, который находился под открытым небом. Было холодно, он простудился и заболел крупозным воспалением легких. Его положили в больницу. У нас гостила Маришина дочь Люда. Я им с Наташей купила путевки в пионерский лагерь в Арзамас. Они уехали в пионерский лагерь, а я поехала в Торжок выхаживать Сашу. Прожила я там дней десять. Дважды в день ходила к нему в больницу, приносила свежий творог, сметану, апельсины и другое. Он начал быстро поправляться и его выписали.
Когда мы приехали в Москву, то там уже были Наташа с Людой. Нам намечалась квартира в Опалихе в Подмосковье, в 30-ти километрах от Москвы. Мы туда съездили, посмотрели дом и местность. Вроде понравилось и я дала согласие. Наташу оставили в Москве у Мариши и она некоторое...
Андрей
