Люцедарский Всеволод Всеволодович

Последнее место работы В.В. Люцедарского - старший инженер-технолог «Гипросахара» НКПП (Наркомата пищевой промышленности). По установленному тогда порядку, ходатайства об арестах конкретных работников различных отраслей промышленности направлялись в НКВД руководителями соответствующих  наркоматов. В данном случае в архивном следственном деле В.В. Люцедарского № 14757 обнаружено письмо А.И.Микояна «Народному Комиссару Внутренних Дел СССР тов. ЕЖОВУ Н.И.» (так в оригинале) от 31.10.1937 с просьбой «распорядиться арестовать снятых мною с работы и переданных следственным органам следующих лиц:

Гл. инженер Гипросахара БЛЮМБЕРГ Н.Д. (?!)
Нач. Технологического сект. Гипросахара ГАНКЕ В.Э.
Зав. Технологическим сект.  Гипросахара ИВАНЧЕНКО А.М.
Ст. инженера-технолога Гипросахара ЛЮЦЕДАРСКОГО В.К. (?!)
Зав. Электротехническим сект. Гипросахара ГОРОВИЦА С.А.
Нач. сект. Наружных сооружений Гипросахара МИХАЙЛОВА А.И., а также старшего инженера Главсахара ЭРДМАНА В.А.

Все эти лица работают и проживают в Москве»

Резолюция: «Арестовать. Ежов».

Не знаю, как у остальных, а у Люцедарского и Блюмберга перепутаны инициалы. Так же неправильно будет написана у деда и его фамилия при фотосъёмке в Бутырской тюрьме. Торопились – не до формальностей. Хорош нарком! Посылает на смерть своих сотрудников и даже не знает, как их зовут.

Семеро указанных работников, как следует из письма Микояна, ранее были отстранены от работы, а за этим тогда следовало одно - арест. Они, естественно, встречались, обменивались мнениями о происходящем и ждали…  В те дни дед получил из Одессы письмо от тётки с просьбой приехать для выяснения вопросов по наследству. Он взял билет на 9 ноября, но вечером  6-го был арестован. Окажись он в Одессе или в любом другом месте, кроме своего адреса прописки: Арбат д. 30 кв. 7, и никто бы искать не стал. Но…

Согласно ордеру № Б204 от 6 ноября 1937 года был произведено задержание Люцедарского В.В. и обыск, при котором в качестве понятого присутствовал дворник Кадыков П.Н. При этом «взято»: паспорт МР № 658269, профбилет № 012135, военный билет, личная переписка – 1 пакет, деловые бумаги – 1 пакет, охотничье ружьё № 8891. О том, как это происходило, оставила письменные воспоминания его жена – Валентина Петровна: «Был самый страшный день моей жизни. Вечером 6 ноября к нам постучали и вошли двое, предъявили ордер на арест Севы – самого дорогого мне человека. Сделали какой-то непонятный обыск, самый поверхностный – искать было нечего. В шкафу были пачки писем – в основном Севы. Всё это было мне так дорого… Взяли все пачки писем и несколько фотографий. Предложили ему одеться. Я не могу забыть его прощания с дочкой, он как-то весь лёг на сетку её кроватки, поцеловал её головку несколько раз. Меня он обнял и сказал: «Не волнуйся, Валечка, я скоро вернусь. Это недоразумение, за мной ничего нет, помни, я честный человек». Севу увели и больше я его не видела. Утром я узнала, что в этот же вечер были арестованы ещё 6 человек из проектного института, где он работал».

        В той вакханалии репрессий, начавшейся в марте 1937 года, людей сначала задерживали, помещали в камеру, где можно было находиться только стоя из-за дикой переполненности, через некоторое время, когда «руки доходили», арестовывали, и без допроса держали месяцами.

        Из материалов следственного дела видно, что первый допрос состоялся только 13 марта 1938 года, то есть спустя 4 месяца (!) после задержания. При этом постановление об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей и предъявлении обвинения датировано 19-м декабря 1937 года,  а ведомственная «экспертиза», на основании которой Люцедарскому и его коллегам были предъявлены обвинения, была проведена и вовсе 28 апреля 1938 года, то есть спустя полгода (!) после задержания. На основе чего же обвинение было предъявлено за пять (!) месяцев до этой самой экспертизы?! С 6 ноября по 19 декабря 1937 года  В.В. Люцедарский содержался в заключении вообще без всяких оснований. Естественно, что нормальная логика здесь неприменима. В деле сохранилась перехваченная и адресованная также содержавшемуся в Бутырке (камера № 82) товарищу по работе (Александру Митрофановичу Иванченко) записка деда: «На 128 день меня вызвали и составили протокол, содержащий биографические сведения. На этом всё и замёрзло. Как видите, дело движется очень «форсированно». За это время я присутствия духа не теряю и остался таким, каким Вы меня знали. За время Вашего сидения многое Вам стало известно, что на воле заставляло всех пожимать плечами. Это я в отношении «чистосердечных покаяний». Лично я решил твёрдо никаких романов не писать». В протоколе допроса от 3 мая 1938 года ответ Люцедарского и его подпись: «В проведении сознательной вредительской деятельности виновным себя не признаю». В протоколе от 8 мая: «Ни в какой антисоветской организации я не состоял и вредительской работы не вёл», от 23 мая: «Свою виновность в антисоветской деятельности я по-прежнему отрицаю».

К осени 1938 года этот адский конвейер стал давать сбои.  Стали исчезать и сами допрашивавшие: каждый следующий протокол содержал другую фамилию сотрудника. Ни одной подписи деда с признанием вины, я среди реквизитов этих «процессуальных документов» не обнаружил. Протокол так называемой «очной ставки» Люцедарского с Ганке, по-моему, вообще составлен без их присутствия. Лепили материал, из чего придётся, зная, что суд – простая формальность. В окончательном обвинительном заключении на месте фамилии в графе «Утверждаю» - замазки. Видимо ранее подписавший его комиссар госбезопасности сам  оказался в камере. Осень 1938 года – закат Ежова, в ноябре его сменил Берия, и многие дела были пересмотрены. Как знать, продлись  «следствие» ещё два месяца, может, и приговора этого не было бы…

О том, как их физически обрабатывали, рассказал уже в 1956 году годах Всеволод Эдуардович Ганке – единственный из семерых, кто выжил и вернулся из лагеря. Он вспоминал, что, не выдержав издевательств, Всеволод Всеволодович ударил допрашивавшего его опера мраморным преспапье. За это был избит – особенно пострадали почки.

В.П. Люцедарская: «Мучительным было хождение в Бутырку, куда его увезли. Раз в месяц разрешалась передача в сумме 30 рублей. Мы – жёны, и другие близкие родственники занимали очередь и сидели по 7 часов для этой передачи. Деньги брали под расписку. Это было единственной ниточкой нашего общения. Позже я узнала, что он уже был выслан, а деньги продолжали принимать. Я в то время не работала, и в денежном отношении мне было очень трудно. Приходилось продавать, что было ценного. Устроиться на работу было не просто. В анкете нужно было указывать, что я – жена «врага народа». Хождение в прокуратуру с заявлениями с просьбами о пересмотре дела было мукой. Женщины часто сидели с детьми в этих очередях. Грубое отношение, хамские окрики всегда доводили до слёз».

Приговором  Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 23 сентября 1938 года   «Люцедарский Всеволод Всеволодович, 1902 г.р., уроженец г. Одессы, бывший старший инженер-технолог «Гипросахара»  НКПП, по ст.ст. 58-7, 17-58 и 58-11УК РСФСР, в порядке постановления ЦИК от 01.12.1934 г., был осуждён к 10 (десяти) годам тюремного заключения, поражению в правах сроком на 5 лет, с конфискацией всего лично принадлежащего имущества».

А за полгода до этого 19 марта 1938 года  (т.е. ещё до проведения так называемой «экспертизы») бывший главный инженер «Гипросахара» Нисон Лазаревич Блюмберг был приговорён к расстрелу. Основной его виной оказалось то, что заведующим технологическим сектором он назначил приглашённого в СССР иностранного специалиста («фашиста») Р.Р. Краусса. Согласно компьютерной базе данных «Жертвы политических репрессий, расстрелянные и захороненные в Москве и Московской области за 1918-1953 годы», составленной Сахаровским центром, Блюмберг был расстрелян в день вынесения ему приговора и похоронен в братской могиле на полигоне Бутово-Коммунарка.

В.П. Люцедарская: «Когда Севу отправили в лагерь, известно не было. С дороги, из Сызрани, я получила маленькое письмо на папиросной курительной бумажке. Несчастные заключённые бросали в окна эти письма. Добрые люди ходили по рельсам, подбирали их и отправляли по адресу. Так, мне сообщила какая-то добрая женщина, которая подобрала письмо от Севы и написала мне. Первое его письмо из лагеря было стоном – За что?!».

Прадед из лагеря не вернулся. Согласно официальной справке от 18 марта 1957 года    №Л-195 он умер в Магаданской области 20 июля 1940 года. Со слов Ганке, Всеволод Всеволодович, даже будучи физически очень крепким человеком, не выдержал и на прииске «Мальдяк» покончил жизнь самоубийством – бросился в шахту. По зловещей иронии судьбы с 21.04.1939 по 23.12.1939 на этом же прииске "Мальдяк" Западного горнопромышленного управления на так называемых «общих работах» находился и С.П. Королёв, в детстве учившийся в гимназии, где работал отец Всеволода Всеволодовича. А уже в 60-е годы радиосвязь с королёвским спутником обеспечивал Н.А. Белкин (см. стр. 100 и 107). 

Вот фамилии этих ублюдков, входивших в состав Военной Коллегии: бригадвоенрюст Романычев – председатель, бригадвоенюристы Детистов и Дмитриев – члены, военюрист 1-го ранга Батнер – секретарь. К этой же компании душегубов относятся заместитель прокурора СССР Рогинский и сотрудники ГУ ГБ НКВД Вараксо, Луховицкий и Мильгунов. Сколько же невинных людей они отправили на тот свет?!

А вот ещё персонажи, которые выполняя «поручение следственных органов» (так в документе), угодливо подготовили насквозь лживые акты технической экспертизы и отзывы о работе «Гипросахара» и «Главсахара»: Бургман, Рейнин, Неструев, Мельников М.Т., Прилуцкий А.И., Ерёменко Б.А., Розум Л.И.,   Тобилевич Н.Ю., Ярмолинский М.Б. И ещё один мерзавец – парторг «Гипросахара» Кобликов, писавший гнусные доносы. Вот уж действительно – нет более страшного порока, чем трусость…Интересно, сколько из этих перечисленных, умерли своей смертью, а сколько сгинули сами в лагерях и расстрельных подвалах? Главный же трус и подлец в этой истории: Анастас Иванович Микоян, безропотно смотревший, как сажают даже собственных сыновей Ивана и Серго, а сам проживший «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», бегая «между струйками».

Но среди всех этих моральных уродов были и приличные люди. В.П. Люцедарская: «Однажды в филиале прокуратуры я встретила, как видно, хорошего человека – следователя. Помню его фамилию – Шапошников. Прочитав моё заявление, он сказал: «Много, к сожалению, ещё несправедливостей. Приходите ко мне через два месяца». Вскоре и он сам был арестован».

Через 18 лет после неправосудного приговора решением № 4н-012366/56 та же Военная Коллегия Верховного Суда СССР, но уже в составе: председательствующего полковника юстиции Дашина, членов: полковника юстиции Юткина и подполковника юстиции Бороздина, а также судебного секретаря капитана юстиции Маркова, рассмотрев в заседании от 25 августа 1956 года заключение Главного военного прокурора на приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 23 сентября 1938 года, определила: «приговор в отношении Люцедарского Всеволода Всеволодовича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, и дело о нём производством прекратить за отсутствием состава преступления».

В ходе заседания было отмечено, что заключение экспертизы от 28 апреля 1938 года, на котором основывалось обвинение Люцедарского во вредительстве, опровергается заключением Главного Управления Сахарной промышленности от 3 декабря 1955 года. Были полностью реабилитированы Блюмберг и остальные.

В.П. Люцедарская: «В этом же 1956 году по приглашению прокуратуры получила справку – приговор отменён за отсутствием состава преступления. Так, за жизнь дорогого человека и отца моей дочки я получила эту справку и двухмесячный оклад…».