Румер Юрий Борисович

Юрий Борисович Румер (1901-1985) 
Биографический очерк

Жизненный путь физика Юрия Борисовича Румера поражает своей насыщенностью событиями. Ровесник XX века, он в полной мере ощутил его суровый нрав, испытал взлеты и падения, любовь и вражду. В биографии отразилось время со всеми его противоречивыми тенденциями.

Герой нашей книги Юрий Борисович Румер родился 28 апреля 1901 года в Москве в состоятельной купеческой еврейской семье. До революции жили в доме на Маросейке, в Козмодемьянском переулке. Круг знакомств и родственных связей включал главного раввина Москвы Я.И. Мазе, который составил и подписал метрическое свидетельство о рождении Юрия Румера. Дочь раввина – Альгута, Аля – была подругой детства, любовью Ю. Румера, но стала женой его друга гимназических времен, литератора О.Г. Савича. Осип Брик – двоюродный брат Юрия, их матери – родные сестры. В том же доме жила семья адвоката Ю. Кагана, отца Лили и Эльзы, впоследствии Лили Брик и Эльзы Триоле. Цепочка тянется к В. Маяковскому, И. Эренбургу… Этот потрясающий воображение круг пополнился позже другими значительными именами великих ученых и инженеров.

Юрий был младшим. Воспитанный няней немкой, получил немецкий в качестве второго родного языка. Способности к языкам были в семье Румеров обычным явлением. Блистал талантами старший брат Осип, известный лингвист, знаток многих языков, в том числе древних, восточных, он переводил Платона, Горация, Шекспира и Омара Хайяма. Не менее талантлив был и средний брат Исидор, глубокий философ, филолог, семейное предание говорит о его работе в качестве референта Льва Троцкого. После административной ссылки в 1935 г., за которой последовал арест, судьба его неизвестна. Сестра Елизавета в юности увлекалась системой Далькроза, более 20 лет прослужила в библиотеке Московской консерватории, занималась систематизацией фондов, снискала уважение сослуживцев.

В 1917 году, окончив реальное училище, Юрий Румер поступил на математический факультет Петроградского университета. В 1918 году перешел в Московский университет. В зачетной книжке практически нет отметок за этот год. Видимо, занятия проводились бессистемно. По воспоминаниям первой жены Юрия Борисовича, Людмилы Залкинд, они познакомились в 1918 г.: «Он мечтатель, фантазер, чрезвычайно увлекающийся разными вещами, был тогда секретарем организующегося в Москве Института ритмического воспитания. Организацию этого института благословил Луначарский. Идея и русские преподаватели пришли из Швейцарии, где Далькроз провозгласил идею, что музыку надо пропустить сквозь тело».

Далее следуют два «туманных» года в биографии Юрия Румера: 1919 и 1920-й. Из архивной справки Министерства иностранных дел Российской Федерации мы узнали, что с октября 1920 по июль 1921 г. Ю.Б. Румер служил в системе Народного комиссариата внутренних дел, одновременно являясь слушателем Восточного отделения Академии Генерального штаба (лето 1921 г.). Есть его рассказ Маргарите Рютовой, что в 1921 г. он в качестве переводчика находился в организованном в это же время персидском посольстве (г. Решт, провинции Гилян). Об этом есть упоминание в прошении, направленном Юрием в комиссию по взиманию платы за обучение в МГУ в марте 1922 г. Он просит отсрочки по болезни, ввиду чего в состоянии заниматься только переводами, а заработки малы. Летом 1922 г. Ю.Б. Румер уволен из армии в бессрочный отпуск на основе приказа РВСР № 1653 от 10 июля 1922 г. Приказ предписывал увольнять независимо от должностей всех военнослужащих, откомандированных в гражданские учреждения и учебные заведения.[1]

По версии другого документа, сохранившегося в Архиве МГУ, Румер был призван в армию в 1921 г., он участник Гражданской войны, курсант военно-инженерных курсов. Демобилизован в 1922 г., состоит на учете комсостава в качестве переводчика с иностранных языков.

Он получил диплом об окончании МГУ в 1924. Запись студента (аналог зачетной книжки), в которой проставлены отметки о сдаче зачетов и экзаменов профессорами МГУ, свидетельствуют, что весной-летом 1922 г. Румер сдавал их за период 1918-1921 гг., последние зачеты по общественным наукам получены в ноябре 1923 г. В зачетке автографы Н.Н. Лузина, Л.К. Лахтина, Н.Н. Бухгольца, С.А. Чаплыгина, Д.Ф. Егорова, А.Н. Реформатского и других профессоров.

После университета все, что смог найти дипломированный математик, это место статистика Госстраха. В 1927 г., перед отъездом за границу, Юрий и Людмила оформили брак: «У Юры возникла идея, что раз он завел семью, то ему надо прочно встать на ноги, зарабатывать на жизнь, то есть приобрести практическую инженерную профессию, а значит, бросить математику и всякие воздушные замки. Устроить поездку ему помог высокопоставленный коминтерновец Мартынов. Мой отец дал деньги на первое время». В середине декабря 1927 г. они поселились в Ольденбурге. Юрий обучался строительной профессии в Высшей политехнической школе (статика сооружений и железобетон). По свидетельству жены, ему наскучило обучение, поскольку оно не выходило за пределы известного, и он отправился в Геттинген. Что повлияло на столь неожиданное решение, и было ли оно неожиданным? Возможно, сказался непоседливый характер Румера, его склонность к теоретическим изысканиям, а атмосфера Гёттингена посылала свои флюиды… Он не остался в стороне от научных веяний времени.

Математическая и физическая научные школы Гёттингена находились тогда в зените мировой славой. По словам Румера, «этот город притягивал к себе романтически настроенных молодых людей…». Ему было 28 лет. С работой о некотором обобщении общей теории относительности, где он пытался придать динамический смысл известным в дифференциальной геометрии уравнениям Гаусса-Кодацци, Румер «со всей самонадеянностью молодости» явился к Максу Борну, главе гёттингенской школы теоретической физики. Борн выслушал соискателя, оценил его фундаментальную математическую подготовку, через некоторое время Юрий и Людмила окончательно перебрались в Гёттинген. Атмосфера города и университета поражали, чувствовалось, что вокруг происходит нечто значимое, и в центре этих событий находится Макс Борн – замечательный ученый и педагог.

В начале XX века закладывалась новая парадигма науки, не только содержательная, которая последовала за открытием Эйнштейна, но и институциональная. Время гениальных одиночек уходило в историю, наступало время коллегиальной науки. Эту особенность ее организации отмечал и Ю.Б. Румер. Он понял, что Макс Борн был тем человеком, «который, очевидно, нутром или исторически понял, что физика переходит в новую фазу. Раньше физика создавалась в маленьких лабораториях маленьким количеством людей. Если посмотреть, сколько было создателей теоретической физики в прошлом столетии, то это – Максвелл, Лоренц, Кирхгоф, ещё несколько, ну, скажем, пять человек. Они и создали теоретическую физику девятнадцатого столетия. А здесь пошло такое бурное развитие, что её один, два, три, десять человек уже не могли продвигать. Здесь шла речь о сотне, о двухстах, о пятистах человеках, и нужно было этих людей создавать». Одним из таких «создателей физиков» и стал Макс Борн, который собирал вокруг себя талантливую молодежь, поддерживал условия академической свободы, когда обучая друг друга и всех, кто желал обучаться, рождалось новое поколение ученых. Это был новый интернациональный круг, в краткий период накануне Второй мировой войны определивший пути дальнейшего развития физики.

В ту пору Гёттинген был одним из центров «новой квантовой веры», притягивающим к себе талантливую молодежь со всех концов света. В числе сотрудников Борна в Институте теоретической физики были В. Гейзенберг, В. Паули, П. Дирак, Э. Ферми, Э. Теллер и Р. Оппенгеймер, В. Гайтлер и Л. Нордгейм. Через некоторое время после знакомства с Румером Макс Борн написал Эйнштейну в Берлин: «Недавно здесь появился молодой русский с шестимерной теорией относительности... Копию этой работы я посылаю тебе и убедительно прошу прочесть и оценить ее. Молодого человека зовут Румером... Он знает всю литературу по математике, начиная с Римановой геометрии до самых последних публикаций, и мог бы быть идеальным ассистентом для тебя. У него приятная внешность и он производит впечатление весьма образованного человека». Они встретились вскоре. После первой встречи с Румером Эйнштейн писал Борну: «Господин Румер мне очень понравился. Его идея привлечения многомерных множеств оригинальна и формально хорошо осуществлена». Он был готов взять Румера в качестве «рук, в которых так нуждался». Но это сотрудничество не состоялось. В свой следующий приезд к Эйнштейну Румер был уже полным адептом квантовой веры и не скрывал своего скептицизма относительно создания единой теории поля, которой полностью был поглощен величайший из физиков. Румер остался у Борна. К этому времени относятся его работы по квантовой химии, в том числе в соавторстве с Эдвардом Теллером, а также с Германом Вейлем, в ту пору преемником великого Гильберта. Работы Румера по квантовой химии были пионерскими и способствовали становлению этой области науки.

Румер провел в Гёттингене три года. Полтора десятка работ опубликовано им в немецких физических журналах, что позднее сыграло роль в получении им места сотрудника НИИ физики Московского университета, а также позволило получить докторскую степень и профессорское звание. Ему пришлось покинуть Германию в 1932 г., когда фашизм стал реальностью. Ксенофобия новых властей по отношению к евреям положила конец академической идиллии Гёттингена. Юрий Борисович писал: «Развитие Гёттингена в мировой центр науки шло медленно и нуждалось в открытии квантовой механики, гибель Гёттингена произошла необычайно просто и быстро. Гитлеровский министр просвещения Руст, четыре буквы, подписал приказ о том, чтобы все профессора Германии еврейской национальности были освобождены от работы в соответствующих университетах. Вот тогда в Гёттингене и появилось: для того, чтобы Гёттинген стал Гёттингеном, понадобилось четыре столетия, а чтобы его уничтожить – четыре буквы».

В январе 1932 г. Ю.Б. Румер подает прошение в дирекцию Научно-исследовательского института физики МГУ с просьбой предоставить работу согласно его квалификации в области теоретической физики и квантовой химии. Он подкрепляет свои потенции ссылкой на возможность получить положительные отзывы физиков М. Борна, Э. Шредингера и А. Эйнштейна, а также математиков Л.Г. Шнирельмана, А.О. Гельфонда, В.В. Степанова и Г.К. Хворостина. В середине февраля приходит положительный ответ из Москвы. После прочтения лекций по квантовой химии в Ганновере, в начале мая 1932 г. Румер возвратился на родину.

В СССР в 1930-е гг. происходит дальнейшее укрепление тоталитарного режима. Политика унификации и подчинения всех групповых и личностных устремлений общественным интересам, усугубляется атмосферой поиска врагов и чуждых элементов. Но поскольку Советскому государству требовалось техническое и военное развитие, оно придерживалось патерналистской политики в отношении науки: последняя стала одним из факторов т.н. социалистического строительства. Поддерживалась и развивалась квалификация ученых внутри страны, кроме того, научные коммуникации призваны были улучшать имидж СССР на международной арене. Ярким выражением проявления новой научной политики в физике стала мартовская сессия АН СССР 1936 г., на которой прошло обсуждение состояния теоретических и прикладных разработок, и с особой силой прозвучала формула академика А.Ф. Иоффе о физике, как научной базе социалистической техники. Развитие науки как коллегиальной сущности, нуждающейся в материальной поддержке государства, стало очевидным.

Физика в СССР в 1930-е гг. формировалась и институализировалась как самостоятельная и успешная. Она получила признание коллег из европейских стран, где существовало несколько сильных физических школ, группировавшихся вокруг таких лидеров, как Н. Бор, М. Борн, Э. Резерфорд. Многие советские физики получили образование или стажировались за рубежом: Д.С. Рождественский, Н.Д. Папалекси, А.Ф. Иоффе, И.В. Обреимов, П.Л. Капица, И.Е. Тамм, Б.М. Гессен, Л.В. Шубников, А.И. Лейпунский, Г.А. Гамов и др. Признание важности физических исследований выразилось в материальном подкреплении этой отрасли науки: во второй половине 1930-х гг. создается Физический институт им. П.Н. Лебедева АН СССР (ФИАН) под руководством С.И. Вавилова, в мае 1935 года началось строительство лабораторного корпуса для Института физических проблем, директором которого стал П.Л. Капица, происходит укрупнение физических институтов в Ленинграде. Физико-технический институт А.Ф. Иоффе стал прародителем физико-технических институтов в Томске, Свердловске и Харькове. Харьковский физико-технический институт становится одним из центров теоретической физики мирового уровня благодаря работам Л.В. Шубникова и Л.Д. Ландау. Здесь в мае 1934 г. состоялась Всесоюзная конференция по теоретической физике, в которой принимал участие Н. Бор. В Москве Румер, чья научная карьера поначалу складывалась успешно, вел активную исследовательскую и преподавательскую деятельность. Помимо НИИ физики МГУ, он служил в Физическом институте им. П.Н. Лебедева АН СССР, заведовал кафедрой теоретической физики в Институте кожевенной промышленности им. Л.М. Кагановича. В это время он опубликовал получившие известность книги: «Введение в волновую механику» (1935 г.) и «Спинорный анализ» (1936 г.). Дружба и тесное сотрудничество с Л.Д. Ландау, знакомство с которым произошло в Германии, привели к одному из значимых результатов: классической теории космических ливней (теория Ландау–Румера). Позднее, в 50-е годы, была издана популярная книга «Что такое теория относительности?», написанная Ландау и Румером в год 30-летия теории относительности. Невозможно подсчитать, сколько изданий она выдержала и в России, и за рубежом, весь мир, похоже, читал Ландау и Румера на английском, немецком, японском, арабском, иврите, маратхи…

Но наряду с конструктивными изменениями в отечественной науке, существенное влияние на положение ученых оказывала репрессивная политика Советского государства предвоенного периода. Еще до начала «Большого террора», когда был арестован и Ю.Б. Румер, подверглись преследованию и были уничтожены многие советские ученые. В целом в 1930-е гг. было проведено несколько, специально направленных против ученых кампаний, таких, как «Академическое дело» начала 1930-х гг., «Дело Лузина» 1936 г., «Дело Украинского физико-технического университета (УФТИ)» 1937 г. против физиков-теоретиков и «Пулковское дело» 1936-1937, которое захватило ученых различных специальностей в нескольких научных центрах. В 1935 г. был подвергнут административной ссылке, а затем арестован Исидор Румер[2]. В августе 1936 г. по обвинению в террористической деятельности арестовали директора НИИФ МГУ и заместителя директора ФИАНа чл.-корр. АН СССР Б.М. Гессена. За ним последовало (в апреле 1937 г.) заседание актива Физического института АН СССР, на котором многим сотрудникам пришлось доказывать свою политическую благонадежность[3]. На заседании актива выступал и Ю.Б. Румер. Он говорил: «В январе месяце я был командирован в город Харьков, где работал Ландау. Товарищ Дивильковский [4] тоже был там. Он знает, какое там было острое положение. Ландау взяли тогда в подозрение, и я считал своим долгом открыто выступить в защиту своего друга Ландау. И сейчас заявляю: «Если Ландау окажется вредителем – я, несомненно, буду привлечен к ответственности; но и теперь, когда это мое заявление запротоколировано, я все же ручаюсь за него, как за своего лучшего друга. Больше ни за кого я не поручусь – ни за Гессена, ни за Г.С. Ландсберга, ни за И.Е. Тамма, потому что я с ними мало знаком, но за Ландау я готов всегда поручиться». Поскольку на заседании говорили и об арестованном брате Румера, Юрий Борисович парировал претензии тем, что может выбирать друзей, но не братьев. Тем не менее, рассказал, как ему предложили уволиться из НИИФ МГУ, что в итоге и пришлось сделать осенью 1937 г. Тогда он и перешел в Институт кожевенной промышленности им. Л.М. Кагановича. Румер чувствовал себя «политически чистым», но установленное за ним негласное наблюдение и доносы зафиксировали его критические высказывания в адрес советской действительности. Затем последовал арест.

Л.Д. Ландау, М.А. Корец и Ю.Б. Румер были арестованы в конце апреля 1938 г. В перечне обвинений – составление антисоветской листовки, шпионская деятельность в пользу фашистской Германии. Под поручительство П.Л. Капицы Л.Д. Ландау был освобожден через год. Румер, с приговором, что он «являлся участником антисоветской группы и проводил подрывную работу в области советской физики, … с 1932 г. являлся агентом германской разведки», был осужден приговором от 27 мая 1940 г. по статьям 58 п.6 (шпионаж) и 58 п.11 (всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений) УК РСФСР. Юрию Борисовичу повезло: он избежал лесоповала и рудников. После объявления приговора он был, по-видимому, направлен в Болшево, пересыльный пункт НКВД для инженерно-технических работников – будущих специалистов «шараг». Затем отправлен на моторостроительный завод НКВД № 82 в Тушино. В начале 1940 г. Румер работал в «Туполевской шараге» – ЦКБ-29 – в Москве на улице Радио, 24. С началом войны ЦКБ-29 эвакуируют в Омск, откуда в 1946 г. Ю.Б. Румера переводят в Таганрог в ОКБ-4 Роберта Бартини. Поскольку тюремно-лагерная документация пока не изучена, этот «маршрут» восстановлен по косвенным свидетельствам.

Обширные физико-математические знания Румера нашли применение к решению практических вопросов авиапромышленности: проблем антивибратора изгибных колебаний, крутильных колебаний сложных систем коленчатых валов и колебаний колеса при его качении (шимми). А «свободное» от работы время он посвящал преподаванию теоретической физики молодым своим сокамерникам, а накануне освобождения писал работу по единой теории поля, которую назвал пятиоптикой. Несколько тетрадок с записями статей тайно вывезла в Москву его невеста Ольга Михайлова. Они познакомились в Таганроге, где Ольга Кузьминична была вольнонаемной в КБ. Л.Д. Ландау вместе с Е.М. Лифшицем помогали организовать публикации. Первая статья вышла в 1949 г. в журнале «Успехи физических наук».

По истечении срока заключения из Таганрога Ю.Б. Румер был направлен на поселение в Енисейск. Здесь он принят профессором на кафедру физики и математики в Учительский институт, где продолжил серию статей о пятиоптике, вовлек в научную работу преподавателей института. Все на первый взгляд, складывалось благополучно: он любим, его Ольга последовала за ним, родился сын, восстанавливается переписка с московскими физиками Ландау, Лифшицем, Леонтовичем, Марковым. В конце 1940-х гг. набирает обороты кампания по борьбе с космополитизмом, которая носит в т.ч. и антисемитский характер. На данный момент исследования не удалось установить подлинной причины, которая привела к потере работы Ю.Б. Румером, но мы знаем, что в начале 1950 г. он был уволен из Учительского института, и формальной причиной увольнения стала его судимость.

С помощью московских друзей Румер добивается перевода в Новосибирск. Президент Академии наук С.И. Вавилов принял участие в судьбе ученого и всячески помогал ему в поисках достойного его квалификации места работы. Смерть Вавилова не позволила завершить переезд в Новосибирск трудоустройством. Не помогли отзывы крупнейших ученых – Келдыша, Ландау, Стечкина, Тамма. Ни в Новосибирске, ни в других крупных городах Сибири и Казахстана шансов найти работу не было. Процитируем один характерный документ из УМГБ г. Томска: «В связи с тем, что ЦК ВКП(б) своим постановлением от 30 января 1950 года «О работе Томского Обкома ВКП(б)» отметило значительную засоренность профессорско-преподавательского состава Томских ВУЗ-ов политически сомнительными элементами, приезжавшей в Томск бригадой Министерства Высшего Образования были намечены мероприятия по очищению ВУЗ-ов от этих лиц. Устройство на научно-исследовательскую работу в городе Томске Румера Ю.Б. считаю нецелесообразным, так как это может вызвать нежелательную реакцию со стороны общественности и партийных организаций ВУЗ-ов. Верно: СТ. ОПЕРУПОЛ. 19 отд. Отдела «А» МГБ СССР Капитан Волков 6 апреля 1950 г.»

Румер остался без работы, и как следствие, без средств к существованию. Помогала поддержка московских физиков и семьи. Сохранились письма Ландау, где он приглашает Румера к написанию учебников по теоретической физике, из переписки с Леонтовичем мы узнаем о сборе денег среди физиков, сам Юрий Борисович имел случайные заработки в виде репетиторства и переводов. Это время было, тем не менее, занято завершением цикла работ, посвященного построению пятимерной теории, которую Румер считал своим гениальным открытием. Но его московские коллеги, называя пятиоптику «изящным математическим построением, не имеющим прямого отношения к физике» (Леонтович, Лифшиц, Тамм), всячески удерживали Румера от «развязывания широкой публичной дискуссии» (Фейнберг). Новосибирские же друзья придерживались иной точки зрения. При поддержке физика Д.Д. Саратовкина и геолога Г.Л. Поспелова было составлено письмо в адрес И. Сталина, в результате чего 11 декабря 1952 г. в Москве была организована дискуссия по пятиоптике с участием многих ведущих физиков. Она показала скептическое отношение большинства. Тем не менее, было рекомендовано продолжать исследования и в заключительном слове председателя дискуссии Н.А. Добротина прозвучало, «что при том положении, которое сейчас имеется в теоретической физике, существенно полезно и нужно продолжать разрабатывать это направление, хотя сейчас еще было бы преждевременно утверждать, что на этом пути можно найти решение тех трудностей, которые стоят перед теоретической физикой».

Румер если не впал в депрессию, то, как он выразился в одном из писем, его «волевой напор ослабел». По результатам дискуссии Румеру было предложено выбрать место работы в одном из научных центров Свердловска, Томска или Новосибирска. Он вернулся в Новосибирск. Юрия Борисовича приняли в Западно-Сибирский филиал АН СССР старшим научным сотрудником Отдела технической физики СССР, вскоре он его возглавил. В 1954 г. Ю.Б. Румер был полностью реабилитирован. Ему восстановлен академический трудовой стаж и научные звания. Появилась возможность свободного передвижения по стране, он стал часто бывать в Москве, активно включился в научную жизнь. Его приглашают на семинары и конференции, он читает лекции студентам МГУ, выходит его монография «Исследования по 5-оптике».

В 1955 г. на базе Отдела технической физики ЗСФ АН СССР был создан Институт радиофизики и электроники. В 1957 году, при создании Сибирского отделения АН СССР, ИРЭ был передан в Отделение. В ИРЭ проводились экспериментальные и теоретические исследования в области электромагнитных колебаний миллиметрового и субмиллиметрового диапазонов, электроники СВЧ, широкополосных волноводных линий связи, новейших антенн и элементов волноводного тракта с применением ферритов, катодной электроники, физики газового разряда. Создание газовых лазеров в 1960 г. в ИРЭ повлекло переход от молекулярных СВЧ генераторов к оптическим квантовым генераторам (ОКГ). В дальнейшем это открытие и создание лазеров стало одним из ведущих направлений теории и практики СО АН. Полупроводниковая тематика также была заложена в научные направления ИРЭ.

Документы и воспоминания свидетельствуют, что под влиянием и опекой Ю.Б. Румера вырос сильный коллектив физиков–теоретиков мирового уровня: В. Покровский, Ф. Улинич, М. Минц, А. Дыхне, А. Казанцев, Б. Конопельченко, Г. Сурдутович, С. Савиных, А. Чаплик, Э. Батыев, М. Энтин, И. Гилинский, Л. Магарилл, А. Паташинский и др. Важные результаты были получены самим Ю.Б. Румером. Так, ему, к примеру, удалось представить уникальные результаты Онзагера в новой математической форме, доступной широкому кругу исследователей. Эта работа стимулировала интерес к теории фазовых переходов и способствовала построению общей теории критических явлений. Но признание его научных заслуг не пошло дальше академической премии. Выборы в Академию наук 1958 и 1962 гг. не принесли Ю.Б. Румеру академического звания. Причина не вполне ясна. На выборах в состав Академии наук СССР в 1958 г. были выделены специальные «сибирские» вакансии. В списки кандидатур внесены имена только тех ученых, которые либо работали в Сибири, либо собирались переехать туда в формирующееся отделение. Было избрано 8 действительных членов и 27 членов-корреспондентов, в числе которых было 6 сибиряков. Пять вакансий членов-корреспондентов оказались незаполненными. Скорее всего, сыграл роль комплекс причин: отчасти непонимание, отчасти негативное отношение к пятиоптической теории некоторых крупных физиков, сложное положение ИРЭ в составе Сибирского отделения, непростые отношения с председателем СО АН академиком М.А. Лаврентьевым.

Первые годы существования ИРЭ – годы становления и развития. Сложилась структура института, сформировались основные направления исследований и экспериментов, окрепла материальная база. Ю.Б. Румер и его ближайшие помощники, такие как Г.В. Кривощеков, Ю.А. Старикин, Ю.В. Троицкий, Г.Ф. Поляков, Н.И. Макрушин, А.У. Трубецкой, И.И. Капралов, Г.Ф. Оленичев и др., работали как одна команда, относились друг к другу с доверием и уважением. Проблемы появились вначале 1960-х гг., когда Институт значительно расширился, пришли люди, которые отчасти сыграли в его судьбе роль катализаторов разрушения. С появлением заведующих лабораториями Р.В. Гострема и В.А. Смирнова, рекомендованных М.А. Лаврентьевым, институт начинает лихорадить, возникают конфликты внутри этих лаборатории, руководство СО АН настороженно отнеслось к бурной деятельности В.А. Смирнова, который работал по закрытой тематике и получал мощную финансовую поддержку военных. К этому времени и сам Ю.Б. Румер понял, что его согласие на директорство было ошибочным решением. Он пытался найти выход из создавшегося положения. Реорганизация института казалась ему оптимальным решением. Еще при создании института планировалось развивать полупроводниковую тематику, Румер искал для руководства этим направлением подходящую кандидатуру. Но инициативу перехватил М.А. Лаврентьев, он принял решение привлечь д.ф.-м.н. А.В. Ржанова, который вскоре был избран членом-корреспондентом АН, и согласился организовать новый институт.

После реорганизации ИРЭ в Институт физики полупроводников, Ю.Б. Румер еще некоторое время работал здесь заведующим отделом теоретической физики. В 1966 г. он перешел в Институт математики. Академическая свобода ИМ СО АН казалась вполне комфортной, но националистические настроения в среде математиков вынудили его перейти в Институт ядерной физики. В это время научные интересы Румера сосредоточены на методах теории групп в современной физике элементарных частиц. Им были получены важные результаты в теории унитарной симметрии и релятивистской теории квантовых полей. Блестящее владение математическим аппаратом теоретической физики нашло отражение в двух монографиях в соавторстве с А.И. Фетом: «Теория унитарной симметрии» (1970 г.) и «Теория групп и квантованные поля» (1977 г.). Ими были обнаружены также новые свойства и связи в классической таблице Менделеева.

Научные интересы Ю.Б. Румера не ограничивались только теоретической физикой. Его широкий кругозор ученого охватил такие области, как молекулярная биология и лингвистика. Он получил неожиданные и интересные результаты при групповом анализе генетического кода, важнейшего объекта современной биологии. Эта работа вызвала живейший интерес и поток писем широкого круга биологов – от первооткрывателя структуры ДНК Нобелевского лауреата Френсиса Крика до молодых африканских генетиков. Написанный им совместно с М.С. Рывкиным учебник «Термодинамика, статистическая физика и кинетика» выдержал ряд изданий и до сих пор остается актуальным.

Педагогическая деятельность Ю.Б. Румера была не менее плодотворна. Блестящий талант лектора и глубокие знания современной физики позволили ему привлечь к любимой науке многих талантливых молодых людей. Преподавательская деятельность Ю.Б. Румера в Новосибирске началась в Новосибирском педагогическом институте: в сентябре 1955 г. он избран по конкурсу на вакантную должность заведующего кафедрой теоретической физики и астрономии. С 1962 г. Юрий Борисович – профессор Новосибирского университета. Как лектор общества «Знание» Румер выступал перед разными аудиториями и в печати, популяризируя современную науку, он был желанным гостем дискуссионного клуба «Под 

Юрия Борисовича не стало 1 февраля 1985 г. Ольга Кузьминична, его любящая жена, была моложе его на 20 лет, на 26 лет она его пережила. Сын Румера – Михаил, кандидат геолого-минералогических наук, живет со своей семьей в Москве. Дочь Татьяна – кандидат физико-математических наук, доцент Новосибирского университета, читает лекции по математике на физфаке. Они носят фамилию матери – Михайловы.

Крайнева Ирина Александровна 
историк, кандидат исторических наук, научный сотрудник Института систем информатики СО РАН. Ученый секретарь интеграционного проекта фундаментальных исследований М-48 <Открытый архив СО РАН как электронная система накопления, представления и хранения научного наследия> (2012-2014). Области исследований – история науки, биографика, музейное дело.

Литература
Александров А. Д. Почему советские ученые престали печататься за рубежом: становление самодостаточности и изолированности отечественной науки, 1914–1940 // Вопр. истории, естествозн. и техники. 1996. № 3. С.3-24.
Блохинцев Д. И. Леонтович М. А., Румер Ю. Б. и др. О статье Н.П. Кастерина «Обобщение основных уравнений аэродинамики и электродинамики» // Извест. Акад. наук СССР: Серия физич. 1937. № 3. С.425–436.
Визгин В. П. «Явные и скрытые измерения пространства» советской физики 1930-х гг. (по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.) 
Горелик Г. Е. Москва, физика, 1937 год (собрание в ФИАНе в апреле 1937) // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М.: Наука, 1995. C. 54–75.
Горелик Г. Е. Советская жизнь Льва Ландау. М. : Вагриус, 2008. 463 с.
Жуков В.Ю. «Пулковское дело» 
Капица П. Л. Эксперимент. Теория. Практика. М. : Наука, 1981. 495 с.
Кемоклидзе М.П. Квантовый возраст. М. : Наука, 1989. 272 с.
Крайнева И.А. Электронные архивы по истории науки // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. 2013. Т.12. Вып. 1: История. С. 76-83.
Колчинский Э. И. Наука и консолидация советской системы в предвоенные годы // Наука и кризисы. Историко-сравнительные очерки: Колл. моногр. СПб. : Дмитрий Буланин, 2003. С.728-782.
Курилов И., Михайлов Н. Тайны специального хранения: о чем рассказали секретные архивы 1930-50-х гг. М. : ДЭМ, 1992. 262 с.
Месяц Г. А. Физический институт им. П.Н. Лебедева РАН: прошлое, настоящее, будущее // Успехи физ. наук. 2009. Т. 179. №11. С. 1146-1160.
Огурцов А. П. Наука и власть // Тез. Второй конференции по социальной истории советской науки. Препр. ИИЕТ АН СССР. М., 1990. № 35. С. 39-40.
Охотин Н. Г., Рогинский А.Б. «Большой террор»: 1937–1938. Краткая хроника 
Российская академия наук. Сибирское отделение: Исторический очерк / Е.Г. Водичев, С.А. Красильников, В.А. Ламин, др. Новосибирск : Наука. 2007. С. 151-152.
Румер Ю. Б. Теория относительности // Известия ЦИК. 1935. № 247. С.2.
Шпольский Э. В. Физика в СССР (1917-1937) // Успехи физ. наук. 1937. Т. XVIII. Вып. 3. С. 295–322.
Юрий Борисович Румер. Физика, XX век. Ред. А.Г. Марчук. Новосибирск : Издательство «АРТА», 2013. 592 с.

Опубликовано: журнал "Семь искусств" №1(49) январь 2014 год

Валерий Покровский. Живой огонь

     
...Ношу в груди, как оный серафим, огонь, светлей и ярче всей вселенной. 
А.А. Фет

Как далеко в прошлое ушел осенний день 1953 года, когда с рекомендательным письмом Ильи Михайловича Лифшица я вошел в тесную, заставленную приборами комнату Отдела Технической физики Западно-Сибирского филиала АН и спросил Юрия Борисовича. Мне объяснили, что он ходит по коридору. Я вышел и тотчас увидел в полутьме приближающегося подпрыгивающей походкой человека большого роста, с большой, прекрасной формы головой и крупными, определёнными чертами. Ещё не зная, какую огромную роль сыграет он в моей жизни, я испытал предчувствие чуда: это был человек невиданной мной ранее породы. Мне довелось провести 13 лет в живом и тесном общении с Ю.Б., и это ощущение не проходило. Его источником была и трагически-счастливая судьба Ю.Б. и сильнейшее поле его интеллекта, страстности и доброты.
 
Он был озарен светом, идущим из его прошлого, от легендарных людей, с которыми он был знаком или встречался: Маяковским, Лилей и Осей Бриками, Пастернаком, Эренбургом, его профессором физики Максом Борном, Эренфестом, Эйнштейном, Гейзенбергом, его профессором математики Лузиным, гениальным топологом Шнирельманом и великим слепым Понтрягиным. Поразителен список его друзей, в первую очередь Лaндау, в гениальность которого Ю.Б. уверовал с первой встречи в Германии. Ландау был младше на семь лет, но во всём, что касалось физики, Ю.Б. признавал его безусловное превосходство, что не мешало Ю.Б. вносить свой вклад и стиль в их совместные работы. Ю.Б. много потрудился, помогая Дау преодолеть застенчивость, даже скованность в отношениях с женщинами. Близкие отношения с Дау продолжались с начала 30-х вплоть до его смерти в 1968 г. Ю.Б. дружил с молодыми ассистентами Борна, восходящими Гёттингенскими светилами Гайтлером, Теллером и Вайскопфом. Много лет спустя Вайскопф (будучи директором CERN) приезжал в Новосибирск, чтобы встретиться с Ю.Б.. Из дотюремных его близких друзей мне довелось встречаться с О.Г. Савичем и его женой Алей. Об Овадии Герцовиче, скромном, седом, подтянутом переводчике испанских поэтов, Ю.Б. рассказывал, что он участвовал в Гражданской войне в Испании и прославился бесстрашием. Он был одним из немногих "испанцев", избежавших репрессий, помимо Эренбурга, которому О.Г. поклонялся и был предан. Аля, к тому времени уже не молодая, сохраняла миловидность и необычайную живость. Отношения между ней и Ю.Б. были особенно тёплыми. Я много слышал от Ю.Б. о замечательном переводчике американских прозаиков ХХ века Рите Райт, с которой он был дружен, её уме, безукоризненном вкусе и резкости суждений. Впоследствии, читая её переводы Воннегута, я убедился, что никакого преувеличения не было. 

Часто Ю.Б. упоминал о друзьях, обретённых в тюрьме: К. Сцилларде, Р.Бартини, Б.С. Стечкине, С.П. Королёве. Карл (Карлуша) Сциллард, венгерский математик, и Роберто Бартини, итальянский аристократ и авиаконструктор, были убежденными коммунистами и прибыли в СССР, чтобы помочь мировой революции. Борис Сергеевич Стечкин, конструктор авиамоторов, академик, потомственный русский интеллигент, был обаятелен и прост в обращении. Солженицын в "Круге первом" привёл рассказ о том, как Стечкин расположился в тюремном бушлате на полу приёмной министра, к которому был вызван по делу. Этот рассказ почти дословно совпадает с тем, что я слышал от Ю.Б. за много лет до публикации романа. К Сергею Павловичу Королёву, главному конструктору космических ракет, чьё имя тогда было официально засекречено, но, разумеется, всем известно, Ю.Б. ездил, на моей памяти, несколько раз. После запуска первого спутника Королёв подарил Ю.Б. кусок полуобгоревшей обшивки ракеты-носителя, который Ю.Б. хранил как реликвию в своём кабинете. Королёв энергично поддерживал выдвижение Ю.Б. членом-корреспондентом Академии, к сожалению, кончившееся неудачей. 
     
В беседах с Ю.Б. мне открывался мир 30-х годов с его атеизмом, почти религиозной верой в науку, наивной и циничной песенкой о Микки Мессере и полной откровенностью в вопросах об отношениях полов, шокирующей человека, воспитанного в духе советского целомудрия. Он спокойно говорил, что причиной разводов часто бывает геометрическое несоответствие. Иногда анализировал по Фрейду сексуальную подоплеку поведения знакомых. Как-то подросший сын Миша прибежал к Ю.Б., очень возбуждённый, и попросил рубль. На вопрос, зачем, ответил, что Петя обещал рассказать, откуда берутся дети именно за эту цену. "Давай я тебе сам всё обьясню, а рубль оставь себе" – предложил Ю.Б.. И объяснил. 

И ещё один, до того неизвестный мне мир приоткрылся в общении с Ю.Б.: мир русской поэзии ХХ века. Я до сих пор явственно слышу голос Ю.Б., произносящий с поэтической монотонностью: 
     
     "Как будто бы железом, 
     Обмокнутым в сурьму, 
     Тебя вели нарезом 
     По сердцу моему. " 
     
Это было около 57 года. "Доктор Живаго" ещё нигде не был напечатан, стихи из романа тоже. Из других стихов Пастернака Ю.Б. предпочитал "Гамлет" и "Лётчик". Но, видимо, гораздо ближе ему были некоторые стихи Есенина. Поэму "Анна Снегина" он знал наизусть и охотно декламировал:

     "Когда-то у этой калитки 
     Мне было шестнадцать лет, 
     И девушка в белой накидке 
     Сказала мне ласково: "Нет" " 
     
Ю.Б. был блестящим расказчиком. Свои устные расказы он называл "пластинками " и охотно их "ставил", слегка варъируя. Было бы нелепо рассматривать "пластинки" как документированные исторические свидетельства. Но в них есть большее: дух эпохи, лица и голоса современников. Я помню больше 20 "пластинок". Вот 2 из них, из тюремной жизни. Прошу извинения за неизбежную приблизительность. 

Разговор полярного лётчика Махоткина с Карлом Сциллардом:

-Карлуша, ты зачем в СССР пожаловал? 
     
- Я же тебе говорил: помогать мировой революции. 

После некоторого молчания: 

- Карлуша, а ты Достоевского читал? 

- Читал. 

- Внимательно читал? 

- Внимательно. 

- Так какого же чёрта ты в эту страну припёрся? 
     
После успешного испытания Туполевского бомбардировщика Берия устроил приём в своём кабинете для всего бюро. На столе стояли изысканные закуски, грузинские вина. Во всю длину стола лежал невиданных размеров осётр. Когда выпито было уже немало и поднято много тостов, слово взял Роберт Бартини. Обращаясь прямо к хозяину, он сказал: "Лаврентий Павлович! Поверьте, что мои товарищи и коллеги ни в чём не виноваты, как и я сам. "- "Дорогой, -отвечал ему Берия, - Виноват был бы, расстреляли бы." 

Память у него была исключительная. Об этом можно судить и по его знанию языков. Ю.Б. владел 13 языками. В числе их, кроме джентльменского набора (немецкий, французский, английский, итальянский, испанский) входили арабский, фарси и венгерский. Последний Ю.Б. выучил с тюрьме, разговаривая со своим другом Карлом Сциллардом. Чтобы овладеть столькими языками, кроме памяти, необходимы были незаурядные лингвистические способности. Я думаю, что Ю.Б. мог бы быть лингвистом с не меньшим успехом, чем физиком. Недаром один из его старших братьев, Осип Борисович, был известным переводчиком восточных поэтов. 
     
О своей семье Ю.Б. упоминал не часто. По его словам, его отец был до революции купцом. Затем работал в Наркомате внешней торговли. Это его положение дало возможность Ю.Б. по окончании Московского Университета выехать в Германию для продолжения образования, случай не типичный для того времени. В конце 50-х годов старших братьев Ю.Б. не было в живых. Задолго до ареста Ю.Б. был расстрелян Исидор Борисович, бывший секретарь Троцкого. Ю.Б. часто навещал сестру, Елизавету Борисовну, жившую в Москве, и принимал деятельное участие в нелёгкой жизни семейства. 
     
Многие, в том числе и я, испытали деятельную доброту Ю.Б. и его королевскую щедрость. Он готов был тратить своё время, вступать в переговоры с малознакомыми, а то и незнакомыми людьми, использовать своё влияние и связи, чтобы облегчить, улучшить жизнь людей, к которым был привязан или ценил. В Новосибирске, едва выйдя из положения поднадзорного, он добывал жильё, устраивал на работу, вызывал из глубокой провинции, продвигал по службе, добывал премии. Не жалея времени, он успешно занимался житейскими мелочами, бесконечно далёкими от теоретической физики. В этом он отчасти следовал своим наставникам, Паулю (Павлу Сигизмундовичу) Эренфесту, в своё время представлявшего Ю.Б. Эйнштейну, и Максу Борну, добывавшему деньги для ассистентуры Ю.Б.. Но прежде всего, эта сторона его деятельности была вызвана движением его души, неиссякаемым интересом к людям. Он не ждал просьб, а всегда предлагал помощь сам. 
     
Но прежде всего он был учёным, представителем той редкой породы, к которой принадлежали Планк, Эйнштейн, Бор. Уступая им в силе таланта, он был так же, как и они, глубоко и бескорыстно увлечён красотой и стройностью законов природы и удивительной способностью человеческого интеллекта постигать эти законы. Именно эта увлечённость притягивала к нему. Окончив МГУ по отделению математики, Ю.Б. решительно оставил уже полученную профессию, чтобы участвовать в революционном преобразовании физики. 
     
Я полагаю, что личный вклад Ю.Б. в науку недооценён. Вместе со своим другом Вальтером Гайтлером и Эдвардом Теллером, он был одним из зачинателей квантовой химии. В их классической работе о спектре и волновой функции бензола и последующих работах без соавторов и с учениками Ю.Б. принадлежит определение базиса независимых валентных состояний. Это было начало теории химического резонанса, основы современной квантовой химии. 
     
Вторая классическая работа Ю.Б. посвящена каскадной теории космических ливней. Она написана совместно с Ландау в 1937 г. В этой работе были найдены и решены уравнения распространения ливней, были сняты ограничения применимости первоначальных теорий Баба-Гайтлера и Карсона-Оппенгеймера, проистекающие из принятых в них приближений. Этот важный шаг стал возможным, благодаря предложенному Ю.Б. применению адэкватного преобразования Мёллина. Работа о космических ливнях вызвала целый поток литературы. На неё до сих пор много ссылок. 
     
В другой совместной с Ландау работой 1937 г. был впервые рассмотрен распад акустического фонона на два с меньшей энергией. Эта работа заложила основы фононной кинетики. По её образцу далее строилась теория черенковского излучения фонона электроном и более сложных процессов. 
     
К 1938 году Ю.Б. стал одной из лидирующих фигур в советской теоретической физике. Он был старшим научным сотрудником ФИАН и читал лекции в Московском Университете. Но в том же году он был арестован "за участие в антисоветской группе Ландау" и осуждён. Сам Ландау был выпущен через год, благодаря заступничеству П.Л. Капицы. Но Ю.Б. отсидел в тюрьме "от звонка до звонка", с 1938 по 1948. Первые 4 года он был присоединён к конструкторскому бюро Туполева. За это время он выполнил ряд прикладных работ по механике, которыми очень гордился. Он расчитал колебания коленчатых валов и других сложных вращательно-колебательных систем и исследовал их устойчивость. Но больше всего он ценил свою работу о специальной неустойчивости, носящей название "шимми переднего колеса самолёта", бывшей проклятием конструкторов. Как и во всём, что делал Ю.Б., в прикладных работах проявился его общий подход к физическим явлениям. Он применил Лагранжев метод, позволивший решить задачи наиболее экономно и элегантно. А.Н. Туполев, привыкший по старинке писать громоздкие уравнения баланса сил и моментов в каждой точке, сначала не поверил расчётам Ю.Б., уместившимся на одной странице. Очень жалко, что эти работы либо остались в секретных отчётах, либо были опубликованы вышедшим на волю механиком Н. без упоминания имени истинного автора. Впоследствие Н. мотивировал это тем, что упоминать имя арестанта не разрешалось, а работа очень нужная, и, в конце концов, не так уж важно, кто автор. 
     
В 1942 году, если память меня не подводит, был с большим успехом испытан Туполевский бомбардировщик. Туполева освободили из заключения и разрешили взять на волю 50 человек. В это число Ю.Б. не вошёл. Сентенция, которую он не раз произносил по этому поводу, такова: "Я бы охотно лизал, если бы от этого был хоть малейший толк". Но из моих наблюдений я однозначно заключаю: нет, этого он сделать не мог бы, подхалимство противоречило его природе. В 1943 году Ю.Б. был отправлен на военный завод в Таганрог, где служил до конца заключения в 1948 г. На работу его доставляли под конвоем. Работа была безрадостной. Блестящего общества, подобного тому, которое было собрано в Туполевском бюро, здесь не было. Но зато здесь Ю.Б. познакомился с юной техником-чертёжницей Ольгой Кузминичной Михайловой, которая последовала за ним в ссылку, стала его женой и верным другом до конца. Не перевелись жёны декабристов! 
     
В 1948 г. Ю.Б. был сослан в Енисейск. Как только он ощутил хотя бы относительную свободу, он немедленно и очень интенсивно вернулся к научной работе и преподаванию. В Енисейске существовал педагогический институт. Разумеется, ссыльным преподавать запрещалось. Но Ю.Б. повезло: нашлось два мужественных человека, секретарь партбюро института Юрий Александрович Старикин и директор И.А. Киселёв, взявшие на себя ответственность. Ю.Б. читал лекции регулярно, но перед прибытием очередной ревизии его имя исчезало из списка преподавателей. Удивительно, но никто не донёс. Ревизии в Енисейске, по природным условиям, не могли быть частыми. Ю.А. Старикин впоследствии работал в Новосибирске, в Институте Радиофизики, где Ю.Б. был директором, а его коллега часто нас навещал. Кроме того, пединститут посылал статьи Ю.Б. в ЖЭТФ. Евгений Михайлович Лифшиц, заместитель главного редактора, взял на себя ответственность за публикацию статей ссыльного. Михаил Александрович Леонтович направлял статьи Ю.Б. в ДАН. Первые после тюрьмы публикации Ю.Б. датированы 48-м и 49-м годами. В Енисейске Ю.Б. в короткий срок написал серию работ о том, что он назвал 5-оптикой. Повидимому, какие-то заготовки были сделаны уже в тюремный период. В этих работах Ю.Б. включил электромагнитное поле в схему общей теории относительности, расширив размерность пространства-времени до 5. Эта идея была высказана ранее Калуцей и Клейном. Новой была идея о компактизации 5-ой координаты, отождествление её с действием, а периода - с постоянной Планка. 
    
При этом автоматически возникает квантование заряда, а калибровочная инвариантность получает смысл общего преобразования 5-ой координаты. В одной из работ этого цикла Ю.Б. предложил вводить спиноры в схему ОТО с помощью свободно вращающихся реперов в каждой точке кривого пространства-времени, что теперь формулируется на языке расслоённых пространств. К сожалению, Ю.Б. не удалось вывести из теории новые экспериментально проверяемые следствия. Поэтому она не вызвала в мировой литературе большого отклика. Много позже компактификация многомерных пространств стала общим местом в теории струн. Работы Ю.Б. по 5-оптике вновь стали цитироваться. Как бы то ни было, эти работы явились серьёзной попыткой построения единой теории поля. Её неудача не уменьшает уважения к автору. Мы знаем, что единая теория Эйнштейна, как и теория кручения Вейля, тоже не имели успеха. Уважение к автору переходит в восхищение, если принять во внимание, в каких условиях создавались эти работы. 
   
Его друзья – известные физики - обратились в Президиум Академии Наук с просьбой о переводе Ю.Б. в более крупный город. Президент АН С.И. Вавилов очень благожелательно отнёсся к этой идее, и по его ходатайству Ю.Б. был переведён в Новосибирск. Он прибыл туда в 1951 г., пробыв в Енисейске 3 года. С.И. Вавилов подготовил приказ о его зачислении в Западно-Сибирский филиал АН, но так и не послал его по назначению: он заболел и умер в том же 1951 году. Ю.Б. оказался в Новосибирске безработным. Пытался устроиться в Новосибирский пединститут, но тщетно. Друзья сложились и ежемесячно высылали Ю.Б. деньги в течение двух лет. Собирал и посылал Е.М. Лифшиц. Раз в три месяца Ю.Б. должен был являться к оперуполномоченному для беседы. По описанию Ю.Б., беседа была однообразной:

- Опять ты, Рюмер, не работаешь! Смотри, вышлю! 
    
-Буду стараться, гражданин начальник!

В 1957 г., когда Ю.Б. уже был директором, он как то заглянул в нашу комнату, чем-то взволнованный. 
    
- Валерий,-сказал он мне, - помните, я вам рассказывал про оперуполномоченного? Так вот, он пришёл наниматься начальником первого отдела. Как вы думаете, нанимать его? 
    
- Гоните его в шею, -ответил я. 
    
По прошествии многих лет я сомневаюсь в справедливости моего совета, но в итоге он оказался удачным, т.к. вместо этого человека был нанят П.И. Чеботаев, отец нашего талантливейшего экспериментатора Вени Чеботаева. 
     
Но возвращусь к научным трудам Ю.Б.. В Енисейский период, он нашёл точное решение уравнений Навье-Стокса для затопленной струи с конечным потоком импульса. Это решение является одной из классических реперных точек гидродинамики. 
     
Тогда же он стал разбираться в знаменитой работе Онсагера о дипольной решётке Изинга. Эта работа, опубликованная в 1944 г., была получена в СССР только два года спустя. Из-за математической трудности её никто не мог понять, пока за дело не взялся Ю.Б.. Он не только разобрался в специальной алгебре, построенной Онсагером, но свёл её к алгебре спиноров в многомерном эвклидовом пространстве. Это позволило значительно упростить построение Онсагера. Одновременно (1949) та же идея была предложена Брурией Кауфман в США. К сожалению, из-за занятости 5-оптикой Ю.Б. не опубликовал во-время эту прекрасную работу, и приоритет достался Кауфман. Своё построение Ю.Б. опубликовал позднее, в обзоре УФН 1954 г. 
     
Из поздних работ Ю.Б. наибольший отклик получила работа о биологическом коде, основанная на принципах симметрии и лингвистических соображениях. Ю.Б. написал и опубликовал 3 прекрасных книги. Первая, "Теория спиноров", была издана ещё в 1935 г. В ней очень просто и изящно излагается теория спиноров Дирака и её физические применения. Эту книгу я с увлечением прочёл, ещё будучи студентом и ничего не зная об авторе. Вторая книга "Статистическая физика и термодинамика " написана совместно с М.С. Рывкиным. Издана в СССР (1971,1977,2000) и в США (1980). Она отличается от многих других книг простотой изложения. В небольшой книге обсуждаются как равновесные, так и неравновесные процессы, включая диффузию, уравнение Фоккера-Планка и многое другое. Последняя книга "Теория унитарной симметрии " написана совместно с А.И. Фетом. 

В работах Ю.Б., написанных после тюрьмы, не чувствуется эффекта долгой изоляции. Его живой интерес к новому и здравый смысл превозмогли. И всё же 10-летняя изоляция, отрыв от текущей литературы не могли пройти бесследно. Ю.Б. ощущал некоторую неуверенность, затевал разговоры о старости (а ему тогда было 50 с небольшим) и неспособности решать новые задачи. Эти настроения, однако, забывались, когда Ю.Б. увлекался чем-то новым. 
     
5-оптические работы Ю.Б. дали его друзьям повод обратиться в Президиум Академии Наук с просьбой о его вызове в Москву для обсуждения. В обращении, по моим сведениям, приняли активное участие В.Л. Гинзбург, Л.Д. Лaндау, М.А. Леонтович, Е.М. Лифшиц, В.А. Фок. Дискуссия в Москве с участием Ю.Б. состоялась и подтвердила важность его новых работ. 
     
В 1953 г., после смерти Сталина положение Ю.Б. значительно улучшилось. Он был принят в Отдел Технической физики Западно-Сибирского филиала АН, где я впервые его увидел. С 1954 он стал одновременно преподавать в Новосибирском педагогическом институте. В 1954 г. Ю.Б. был реабилитирован. Эпоху правления Хрущёва Ю.Б. воспринимал как ренессанс. Он был горячим поклонником Хрущёва и оставался им, невзирая на известные промахи, "за прекрасную идею освободить невинных" (формулировка Ю.Б.). Ещё одно важное событие произошло в 1955 г.: постановление об организации Сибирского Отделения АН. Организаторы Отделения, М.А. Лаврентьев и С.Л. Соболев знали Ю.Б. ещё в его московскую пору и неплохо к нему относились. К тому же Ю.Б. поддерживали влиятельные друзья. Ему предложили организовать Институт радиофизики на базе Отдела Технической физики и возглавить его. Институт просуществовал 10 лет с 1955 по 1964 г. 
     
Был ли Ю.Б. хорошим директором? И да, и нет. Его главный принцип был дать свободу способным людям и не брать бездарных. Этот принцип блестяще себя оправдал. Пришли молодые способные экспериментаторы-радиофизики П. Бородовский и Ю. Троицкий. Бывший начальник Отдела Технической физики Г.В. Кривощёков организовал лабораторию лазеров и нелинейной оптики вскоре после изобретения лазеров. Появление в Институте блестящего молодого В.П. Чеботаева подняло лазерный эксперимент на совершенно новый уровень. Я хорошо помню, как, по просьбе его отца, мы познакомились с Веней, тогда ещё студентом Новосибирского Электротехнического, и поняли, что перед нами восходящая звезда. Ю.Б. сразу поверил в него, предоставил полную свободу и активно поддерживал его начинания. 
     
Главным и любимым детищем Ю.Б. была собранная им теоретическая группа. Хронологически я был в ней первым. Затем появились выпускники Томского Университета Сережа Саввиных, Витя Топоногов и несколько позже Боря Желнов. Приехали мои университетские товарищи Марк Минц и Феликс Улинич. Из Сталинска прибыл попавший туда по назначению после окончания Киевского Политехнического Саша Дыхне. Саша Казанцев приехал с Урала. После нашего посещения Сухуми (1958) к нам переехал оттуда Эдуард Батыев. Затем присоединились Александр Чаплик, нынешний глава теоргруппы в Институте физики полупроводников СО РАН, Гриша Сурдутович, Илья Гилинский, Женя Бакланов. Где-то около 1962 г. стал часто поясляться Саша Паташинский. Формально он работал в Институте теплофизики, но фактически был активным участником нашей группы. Примерно в 1964 г. стало поступать новое пополнение из Новосибирского университета: Рита Витлина, Матвей Энтин, Лев Магарилл, Эммануил Баскин. Все они были талантливыми учёными и яркими личностями. 
     
Каждый вновь пришедший (кроме Саши Казанцева: с ним и так всё было ясно) подвергался простому экзамену, в который, в частности, входил расчёт колебаний связанных осцилляторов. Как ни странно, этот простой тест действовал безотказно. Мне известен лишь один пример, когда человек, не выдержавший этого теста, далеко продвинулся в научной карьере, но ведь и успешная карьера не гарантирует научной доброкачественности. 
     
Группа занималась и прикладными радиофизическими вопросами, например, теорией антенн и волноводов, и фундаментальными проблемами квантовой механики, статистической физики, теории твёрдого тела, плазмы и атомной физики. Не мне судить о результатах. Могу только сказать, что, когда Ландау убеждал собравшихся членов Академии в целесообразности избрания Ю.Б., успехи молодой теоргруппы были весомым аргументом. 
     
Ю.Б. требовал, чтобы теоретики приходили на работу во время, чтобы возможно было общаться и во избежание социальных конфликтов. В остальном режим был свободным. Напряженные обсуждения сменялися трёпом, прыжками через стулья и половым теннисом (пинг-понг на полу вместо стола). Очень серьёзно играли в шахматы (в группе был кандидат в мастера и два перворазрядника) и очень азартно блицевали. В этой вольнице Ю.Б. пользовался непререкаемым авторитетом, что не мешало научным спорам с ним. Когда лаборатория переехала в Академгородок, она разместилась в жилом доме по улице Жемчужной на первом этаже, а Ю.Б. с семьёй жил в том же подъезде на 3-м. Повседневное общение с Ю.Б. украшало нашу жизнь и притягивало большое количество посетителей. Взаимное уважение и дружба между участниками группы остались навсегда. 
     
Ю.Б. всегда энергично поддерживал своих учеников, пропагандировал их результаты. Когда Ю.Б. впервые решил, что я получил серьёзный результат, он повёз меня в Москву, знакомиться с Ландау. Нечего и говорить, как важен был этот шаг для начинающего. Впоследствие, читая воспоминания Е.Л. Фейнберга о Ландау, я обнаружил, что, так же как и меня, но 20 годами раньше, Ю.Б. представлял Ландау начинающего Евгения Львовича. 
     
Почему же Институт был расформирован? Видимо, Ю.Б. нехватало некоторых качеств политика. Маккиавелевская хитрость была ему чужда и неинтересна, равно как закулисная политическая борьба. Он не мог устоять перед просьбами, и время от времени брал людей с видимо солидными рекомендациями, оказывавшимися липовыми. Так, по настоянию М.А. Лаврентьева, появился в Институте международный авантюрист Н., весьма обаятельный. Впоследствии Лаврентьев ставил Ю.Б. в вину приём Н. Появился автор открытия №1, оказавшийся пьяницей и бездельником. Он был принят по рекомендации очень влиятельных московских коллег, которым он, повидимому, порядочно надоел. Скандал, разыгравшийся вокруг В. С., известного специалиста по радиолокации, носил совершенно иной характер. Он получил военный заказ на сооружение огромных антенных полей. Под этот заказ были отпущены такие деньги, которые чуть ли не превышали бюджет всего Сибирского Отделения. 

Этого Лаврентьев не допустил. В.С. был изгнан, а Институт Радиофизики влился в Институт физики полупроводников. Этот сильный толчок привёл к частичному распаду. Ю.Б. ушёл в Институт ядерной физики СО АН. В 1966 г. я перешёл в Институт теоретической физики, организованный к тому времени в Черноголовке учениками Ландау. Основное ядро группы осталось в Институте физики полупроводников. Но и по сию пору я вспоминаю то время как счастливейшее в моей жизни. Вспоминаю как мы вместе учили квантовую электродинамику, и в какой восторг привела Ю.Б. Фейнмановская идея о том, что позитрон есть движущийся вспять по времени электрон.