*(О странном поведении некоторых исследователей прошлого)
УШЛА ЛИ ИСТОРИЯ В ИСТОРИЮ?
11 ноября 2020 года некто Сергей Бондаренко публикует статью о Нюрнбергском процессе. В этом тексте автор удивительным образом обходит основной, казалось бы, для говорящего по-русски и имеющего отношение к постсоветскому пространству вопрос: о невозможности аналога этого Трибунала по отношению к действиям Советского Союза.
Такая избирательная слепота странным образом характеризует подход очень многих сотрудников и "Мемориала", сотрудником которого автор текста является, и других людей, занимающихся периодом Большого террора.
Даже самый поверхностный поиск в интернете дает пищу для размышления. Новое поколение юных исследователей Сталинской эпохи то и дело упрекают других людей в «излишней эмоциональности формулировок».
Используя как бы научную лексику, представители этого новорожденного поколения молодых российских исследователей в числе прочего и Сталинской эпохи, пытаются применять отвлеченные научные категории по отношению к событиям, которые — на самом деле — относятся не к преступлениям ушедшего режима, а к настоящему времени. Логическим следствием того, что вся проблематика Сталинского времени осталась нерешенной, являются большая часть современных проблем в России, системные пытки, отсутствие нормально функционирующей судебно-правовой системы, наличие политических заключенных в стране и рост их числа, отсутствие нормального доступа к архивной и вообще исторической информации и т.д., не будем перечислять. Сейчас не об этом. Сейчас о том, что наличие эмоций и по отношению к истории объяснимо, а уж если эта история еще длится — тем более.
ВНЕЗАПНОЕ ЖЕЛАНИЕ СКАНДАЛА?
Теперь о том тексте, который нас более чем задел. Но более, чем текст задел нас, он заставил расчехлиться (хорошее современное словечко, уж простите нам его) самого автора текста. Словесность мстительна: недостаточно хорошо написанный текст больше говорит о его авторе, нежели о предмете разговора.
14 октября 2020 на уважаемом в целом сайте Кольта был опубликован странный текст за авторством одного из сотрудников «Мемориала», Сергея Бондаренко. Текст сам по себе не был бы странным, будь он опубликован где-то еще, а не на этом ресурсе, который вроде как является последним прибежищем российских либералов и вообще думающих людей.
Дело в том, что автор, один из сотрудников «Мемориала», незадолго до Дня памяти жертв политических репрессий зачем-то тратит свои силы на отмежевание от тех, кто, по его экспертному мнению, неправильно помнит прошлое, не так сохраняет историю, и вообще почему-то мешает ему заниматься делом.
Невольно задумываешься, с какой целью в тот момент, когда логичной выглядела бы максимальная консолидация сил, направленных на восстановление исторической памяти и справедливости, насколько это возможно в нынешнее более чем сложное время — с какой целью и вообще почему столько сил уходит на размежевание с теми, с кем, казалось бы, по пути.
Среди прочего очень много сил уходит на попытку подмены понятий.
РЕПРЕССИЯМИ ДОЛЖНЫ ЗАНИМАТЬСЯ СПЕЦИАЛЬНО ОБУЧЕННЫЕ ЛЮДИ?
Пафос автора прост. Репрессии — тема сложная, вам, простым людям, не понять, и вообще, мы первые начали. Позиция в духе "историянаш", "репрессиинаш" нас и наших подписчиков немного смущают, мягко говоря.
У нас самомнение маленькое, мы можем ошибаться и делаем это время от времени, но когда в ход идут обвинения в том, что неправильно себя ведут частные представители семей репрессированных, которые пришли, например, к нам, на сайт «Бессмертного барака», нам за них обидно. Почему-то кажется, что хватит с них государства, которое и так бесконечно пытается навязывать свои модели отношения к прошлому.
Мы всегда старались сглаживать углы и пропускать многое мимо ушей. Дело-то общее, да и история у нас одна на всех. Однако в ситуации, когда особое право на историю репрессий не дает некоторым покоя, молчать уже нельзя.
Нас пытаются убедить, что "хоронить мертвецов" должны только специально обученные люди.
Цитата:
«Осмыслением репрессий и учетом жертв должны были заниматься не только и не столько сами репрессированные и их семьи, сколько историки, архивисты, социологи. Возвращать мертвых обратно в Википедию «Открытого списка» могут все, но оставшиеся при деле живые редакторы, такие, как я, призваны просеивать правки и регулировать движение душ в книге Страшного суда».
Страшный Суд? А? Где? После чтения подобных пассажей хочется спросить, что заставило автора текста зайти так далеко в поисках моделей для своей деятельности. Даже не будем о самомнении. Просто забавно.
ПРОСТО НАПОМИНАЕМ: МИР НЕМНОЖКО ШИРЕ, ЧЕМ АУДИТОРИЯ НАУЧНОГО ОБЩЕСТВА, А НАРОД НЕ БЫДЛО
Есть еще одна очень комичная тема. У автора текста российское университетское образование, но он совсем, вот просто совсем никогда ничего, похоже, не слыхал о наличии разных социальных страт с различными потребностями. Он, похоже, думает, что весь мир представляет собой что-то вроде научного студенческого общества. Максимум, что он может себе представить: это стенка на стенку — интеллектуалы и так называемые простые люди, которым на роду написано быть ведомыми (подобная позиция, кстати, типична и для многих провластных акторов).
Мир сложнее, в нем кроме научной и околонаучной тусовки, которая готова убивать себе подобных за неправильно поставленную точку в библиографическом списке, есть еще люди, которым нет дела до научных конференций и статей. Им важно понять, например, каким языком говорить с детьми или внуками о прошлом. Им важно принять или не принять и как-то объяснить для себя самих прошлое своей семьи и т.д.
Академического первенства никто из авторов, редакторов или частных людей, которые хотят написать или почитать о своих родных, у представителей «Мемориала» не отбирает. Пусть с них спрашивают профессиональные и неангажированные историки в специальных никем не ангажированных научных изданиях. Мы работаем в другом жанре, который тоже имеет право на существование. У него есть свои преимущества и свои недостатки. Не думаем, что ошибемся, сказав, что для пробуждения исторического сознания «Бессмертный барак» сделал много и относительно быстро.
ДОЛОЙ ЛИ ЭМОЦИОНАЛЬНУЮ ВОВЛЕЧЕННОСТЬ?
Почему-то автор — он типичен, их много, таких молодых исследователей — страшно боится и сам эмоционально вовлекаться, и пугается, когда другие это делают. С чего бы? Страх? Нечистая совесть?
Они просто выучили, что история — это то, что было давно? Их должны были учить, и даже на историческом факультете МГУ, что картина настоящего, и в большей степени будущего определяет прошлое. Почему-то кажется, что эти молодые исследователи, понабравшись умных слов в иностранных и, скорее всего, хороших книжках, пытаются эти умные отвлеченные слова приколотить к нашей истории, а они не приколачиваются.
Мы можем, конечно, и дальше не вовлекаться — окружающий нас мир будет себе рухать дальше.
Можно готовиться к Дню памяти жертв политических репрессий, как к Дню музеев. Но тогда надо хорошенько зажмуриться и не замечать прямо сейчас страдающих от репрессий: крымских татар, свидетелей Иеговы Организация «Свидетели Иеговы» признана экстремистской и запрещена на территории РФ в 2017 году., людей из «Нового величия», ученых, журналистов, гражданских активистов, многих и многих обвиненных в терроризме или создании террористических организаций, сидящих за «лайки и репосты», за «госизмену», список длинный.
Можно и в войну в Украине эмоционально не вовлекаться, но она есть.
Нет ли тут лицемерия?
Людям надо прямо здесь и сейчас дать язык, которым они будут обсуждать и то, что было, и те беззакония, которые происходят сейчас. Вместо этого автору текста зачем-то надо было походя пнуть Анну Андреевну Ахматову за «поименно назвать» («Реквием»). Зачем? Она дала народу, безъязыкому, язык, формулировку, при помощи которой можно не только горевать, но и осмыслить. Что делает молодой независимый [?] исследователь? Он прикладывает массу усилий, чтобы отобрать у просто людей этот язык. Почему? Зачем?
НАМ НЕ СТЫДНО НАЗЫВАТЬСЯ ПРОЕКТОМ СОВЕСТИ И О ДРУГИХ РУГАТЕЛЬСТВАХ
Намереваясь сказать неприятное, автор странного текста говорит о нашем проекте так:
«Он назывался «Бессмертный барак», его главная страница недвусмысленно называла свою миссию «проектом совести» (одновременно амбициозный и трагикомический панчлайн).»
И мы должны сказать, что не видим ничего стыдного или неловкого в том, чтобы быть «проектом совести». Отчего у автора проблемы с таким словосочетанием (со словом «совесть»?), оставим за кадром. Не так ли черт бежит от ладана? Раз уж автору по душе библейские аналогии.
Цитата:
«Амбициозный и трагикомический панчлайн»?
Видимо, со стороны деятельность по исследованию эпохи Большого террора и сохранению народной памяти видится как амбициозная. Это законы создания понятных для читателей заголовков. Потому они и читает то, что мы публикуем. А для нас всё просто: нам будет совестно, если мы бросим это дело. Мы его делаем не за деньги, а потому, что чувствуем внутреннюю необходимость. И — вот сейчас совсем было непонятно, откуда такая странная и отвлеченная терминология — трагикомического мы не видим в наших занятиях ничего. Это трагедия. И она по-прежнему актуальна. Ибо действия нынешнего режима только подтверждают его преемнический характер по отношению к Сталинскому.
Цитата:
«Страницы в "Бессмертном бараке" были закрыты для внешнего редактирования. Для новых историй от пользователей ввели хэштег “#ПамятьКричи” и термидорианский рекламный слоган "Назовем имена всех палачей!"»
Совершенно непонятно, отчего автору неудобно палачей называть палачами. Это даже комментировать как-то неловко. Автор предпочел бы исследовать историю, как труп, и говорить не ясными фразами, а на сереньком безэмоциональном ученом диалекте. Так и пусть говорит. Всему свое место. У нас — иначе. Про вовлеченность уже сказано выше.
Еще цитата:
«Бессмертный барак» быстро рос во «ВКонтакте» и Фейсбуке, используя culture jamming, уцепившись за популярность хэштега «Бессмертный полк».
Маленькая ремарка молодому ученому (скорее всего, учившемуся и много читающему и на иностранных языках) по поводу терминологии. Не знаешь точного значения термина, постарайся его не использовать, а то будет выглядеть смешно. И да, мы не против culture jamming.
Никто не трудился «уцепившись» за какой-то хештег, увы, нам абсолютно не близка идея работы по правилам, в которых разбираются профессиональные SMM-щики. У нас нет начальников или грантодателей, перед которыми мы обязаны отчитываться за потраченные деньги. На страничке во ВК и на фб публиковались тексты, которые люди охотно читали и репостили. Почему? Потому что им была и остается близкой тема. И да, в конечном итоге люди стали больше интересоваться темой, чаще заказывать дела, мы им всегда помогаем по возможности и не дистанцируемся от них.
Мемориал уже несколько лет пытается противопоставить наш проект "Бессмертному полку". Ян Рачинский говорит об этом при малейшей возможности. Не у всех может сложится в голове картинка, что война и репрессии — это взаимосвязанные вещи.
Еще одна странность есть в этом тексте. Какого гоблина автор упоминает всех этих фриков, эльфов, Сталина, неведомых самопровозглашенных жертв и прочих героев Толкина, одним словом, такие страницы, число которых можно было бы свести к статистической погрешности и спаму и которые можно классифицировать как стандартный процент сетевого хулиганства. Они абсолютно нерелевантны для изучения материалов по истории репрессий. Зачем автор их упоминает, для нас загадка. Хочет обесценить деятельность тех, кто занимается архивами недостаточно профессионально? Но ведь, если на то пошло, никто (ну кроме разве что совсем немного Российского государства) не мешал и не мешает Мемориалу создать полноценную и совершенную базу за 31 год его существования (с 1992 г.).
Удивительно одно. Автор этого хлесткого, избыточно эмоционального текста не писал таких ярких обличающих речей ни в защиту Дмитриева, ни о раскопках в Сандармохе, ни о снятии мемориальных досок в Твери. Единственное, что его беспокоит в современной российской ситуации, это другие люди, занимающиеся Большим террором как-то неправильно, на его вкус..
НЕСКОЛЬКО ВОПРОСОВ К «МЕМОРИАЛУ»
И напоследок. Дело, конечно, не только в вышеупомянутой статье. За эти годы нашего сосуществования возникает все больше вопросов к самому «Мемориалу», представителем которого можно считать Сергея Бондаренко. Коллеги из «Мемориала», откуда такая неуместная трата сил на крохотную на вашем фоне группу из пяти человек, которая занимается популяризацией темы на свой лад (в перерывах от основной работы), как будто у нас с вами идет борьба за ресурс? У нас свой проект, мы по мере сил делаем то, что считаем нужным и важным сейчас.
И согласитесь, немного забавно очернять проект, к которому вы когда-то обращались за помощью в размещении ваших материалов, поскольку наши социальные сети работают успешнее. Мы вам тогда отказали по ряду причин, и обиды и месть тут неуместны.
Вы не можете простить нам критику за Коммунарку? Так и мы не можем простить, что вы разместили имена палачей и назвали их жертвами репрессий.
Диалог у нас с вами не выходит. Но вопросы остались. Вот они.
Вопрос 1. Когда с памятника, открытого вами в Коммунарке, будет убрано имя палача, который там не был расстрелян и долгие годы являлся почетным гражданином словацкого города Злате-Моравце? Умер в 1977 году. Похоронен на Пятницком кладбище Москвы. Можете даже проверить, могила есть. За два года вы не ответили на вопрос, как он там оказался и что теперь с этим делать.
Вопрос 2. Почему вы не указываете полный источник информации, например, из какой книги памяти взята какая запись? Сегодня ваша организация рассчитывает на получение вместе с Музеем Гулага президентских грантов на создание базы данных жертв репрессий. В ней вы тоже не будете указывать авторов книг и обходить стороной более мелкие книги?
Вопрос 3. До каких пор на мероприятиях в вашем заведении вы будете публично унижать чужие проекты, высмеивать их и всячески притеснять? Вы вроде бы международная организация, а ведете себя как мелкие пакостники.
Вопрос 4. Риторический. Отчего вам никак не удается поправить ошибки, на системный характер которых мы как-то указывали в переписке? Вы в своих базах объединяете записи о людях из разных книг, подчас это данные, относящиеся к двум совершенно разным людям. В результате объединения иногда оказывается, что человек, арестованный и расстрелянный в 1919 году, у вас повторно расстрелян, допустим, в 1937, просто потому что это были полные однофамильцы и тезки. Мы можем привести в пример десяток таких казусов на вашем сайте. Одна из ошибок была исправлена как раз после того, как мы об этом сказали в частной переписке с вами, увы, не полностью. Ну большая же, серьезная организация. Как же так?
В данном случае были объеденены две записи из разных книг Памяти: "Книги памяти Свердловской области" и "Книги памяти Псковской области".
В данном случае были объеденены две записи из разных книг Памяти: "Ленинградского мартиролога" и "Книги памяти Смоленской области".
Здесь совсем непонятно откуда взялась информация о расстреле. Она была освобождена в декабре 1944 года из-под стражи.
И таких примеров сотни. Это не опечатки или технические ошибки, которые появились в результате человеческой ошибки. Это результаты осознанной работы редакторов "Мемориала" и "Открытого списка".
Вопрос 5. (Для нас очень важный). Не можем не задать вопрос о Дмитриеве. Правозащитники, мемориальцы! Всё ли каждый из вас сделал, чтобы Дмитриев был на воле?
Останутся ли эти вопросы без ответа?
Приложение 1.
Справка о том, что такое «Мемориал».
Итак, 31 год назад было создано общество «Мемориал», целью которого было исследование политических репрессий в СССР и создание памятника и музея в Москве. Шло время, часть «Мемориала» ушла заниматься политикой, какая-то часть ушла в правозащиту, кто-то остался для создания некой базы материалов по жертвам репрессий. Потом появился Музей Гулага, открыли и памятник. Роль и участие «Мемориала» в создании музея и памятника уточнить сложно, но нужно отдать должное: за 30 лет они сумели накопить библиотеку из региональных книг памяти, которую использовали для создания базы жертв репрессий.
С момента появления нашего проекта мы странным образом замечали какую-то ревность со стороны сотрудников «Мемориала». Мы успешно развивались в социальных сетях и отказывались от любого внешнего вмешательства.
Так вышло, что мы заняли нишу, которую почему до нас никто не видел. До нашего проекта никто не пробовал собирать семейные истории в одном месте. Об отдельном сайте и речи не было.
Уже потом в «Мемориале» возникла идея сделать «Открытый список» по принципу Википедии и залить туда базу из «Мемориала», которую, напомню, взяли из региональных книг памяти, созданных по указу «О жертвах репрессий».
В какой-то момент настойчивые просьбы от редакторов «Открытого списка», чтобы мы делали репосты и помогали им развиваться, нам изрядно поднадоели, и мы дружелюбно отправили ребят познавать технологии рекламы.
Настал день, когда произошло открытие памятника в Коммунарке, Мемориал совместно с РПЦ открыли стену скорби на спецобъекте НКВД. Нам очень не понравилось, что памятник открыли без общественного обсуждения, и как оказалось, не зря. Общим списком с репрессированными были указаны фамилии не реабилитированных и признанных Верховным судом преступников (в их числе, например, Генрих Ягода). Руководство «Мемориала» восприняло критику в штыки и ударилось в череду объяснений и оправданий. Позже мы вывесили список указанных на этой стене скорби палачей. Мы же обнаружили в списке людей, которые не были расстреляны.
Ответов на вопросы мы так и не получили, а хотелось бы. Уже позднее «Мемориал» решил провести дискуссию «Что нам делать с Коммунаркой», трусливо не позвав туда никого из нашего проекта. Мы благодарны Юрию Самодурову, который тоже занимался этой темой и который счел нужным отказаться от собственного слова и зачитал письмо от «Бессмертного барака». Правда, не полностью, его оборвали на полуслове и заткнули, отключив микрофон. В тот момент вспомнилось знаменитое выступление Сахарова и толпа, которая затыкает его хлопаньем.
По какому же пути должна была пойти история, если сотрудники Мемориала (в создании которого непосредственно и принимал участие Сахаров), затыкают человека, который долгие годы развивал Сахаровский центр?
И небольшое приложение 2.
О РАБОТЕ С БАЗАМИ ДАННЫХ И КНИГАМИ ПАМЯТИ
В заключение небольшое дополнение о специфике нашей работы с базами данных. Давно хотели рассказать о том, как мы работаем.
Наш сайт позволяет не править — и мы не правим книги Памяти.
База «Мемориала» исходно была создана простым копипастом информации из книг Памяти, после чего уже в своей базе они правят эти записи, объединяют, реже дополняют своими сведениями. В первые годы нашего существования мы пытались посылать им письма и как-то взаимодействовать, когда замечали явные ошибки. Но база была старой, и вносить наши пометки никто не собирался.
Именно так мы пришли к созданию своей собственной базы на своем сайте. Сегодня это почти 2 миллиона записей. Мы ищем книги и работаем с ними, сохраняем авторство этих книг (сотни людей трудились и имеют право быть названными), иногда покупаем книги, некоторые книги нам передают в дар. Более 600 томов книг Памяти вышло на всем постсоветском пространстве, и некоторые из них, например, Тамбовская книга Памяти, тиражом всего в несколько экземпляров.
Как создается наша база данных.
Мы берем книгу, сканируем оттуда информацию и добавляем на наш сайт. Саму информацию из книг мы не правим. Для того чтобы оставить возможность внесения правок, когда к нам обращаются родственники, мы сделали раздел «Памятник». Именно там при обращении родственников создается отдельная страниця, ее может вести родственник, наполняя неограниченным количеством фотографий, документов, воспоминаний. Мы же, в свою очередь, уже эту уточненную запись соединяем с записями из книг Памяти.
Бывает, что человек учтен в двух и более книгах Памяти. Например, он мог быть указан и в книге памяти Московской области, и в списках Государственного архива, где хранится архивно-следственное дело, и в книге Памяти Мытищинского района. Страница в «Памятнике» создается одна, а ссылок на книги делается три. Это позволяет нам править данные о человеке в случае ошибок в книгах Памяти или документах из дела, но оставляет изначальную запись из книг Памяти нетронутыми. Информация из книг Памяти, на наш взгляд, не должна иметь исправлений. И напротив того, страница, созданная родственниками, может быть исправлена и дополнена.
Пример: Данную страницу ведет родственник, она соединена с книгами памяти.
Принцип нашего проекта кажется нам более рациональным, он в корне отличается от того, что происходит в базах «Мемориала» и «Открытого списка». Такой подход исключает возможность потери исходных установочных данных из книги, и при этом оставляет право для родственников уточнять и дополнять сведения по необходимости.
Мы оставляем информацию об авторах книг памяти. Мы не приписываем себе их труд, четко делим все по томам. Если есть 17 томов Ленинградского мартиролога, все они у нас будут разделены и упомянуты отдельно. В базе «Мемориала» почему-то это одна книга, попробуй тут найти в каком из 17 томов указан твой дед!
По-разному устроена и возможность внесения информации со стороны частных граждан и членов семей репрессированных на разных ресурсах.
Сайт «Мемориала» практически закрыт от внесения правок, писать и ждать ответа можно годами. А сайт «Открытый список», построенный по принципу википедии, устроен слишком сложно для простого пользователя, который после многочисленных попыток что-то поправить просто уходит с сайта.
У нас же каждый родственник может зайти на сайт, найти запись и в два клика прислать важную для себя и других дополнительную информацию. При этом первоисточник не подвергается правке.
Кстати, такие базы как «ОБД-Мемориал», «Память народа» или «Подвиг народа» тоже не подвергают правке записи из книг Памяти.
Почему у «Мемориала» не бывает ссылок на книгу Памяти или авторов, которые ее создали, мы не знаем. Еще сложнее дело обстоит с отдельными авторами и книгами Памяти районов. «Мемориал» такие книги не считает важными. Для примера, та же книга памяти Мытищинского района содержит уникальную информацию о репрессиях в районе, но она никогда не попадет в базу Мемориала, а фамилии тех, кто в ней размещен (большая часть впервые) никогда не будут опубликованы. Это только одна из причин, почему мы вынуждены были пойти своим путем, считая важной каждую книгу, а ссылки на авторов обязательными. Еще пример. Книги, изданные отдельными авторами на узкие темы, например, книги Черушева по репрессированным военным, содержат также много важной информации, но у «Мемориала» предвзятое отношение к автору и информация игнорируется.
Информация из книг Памяти не может и не должна принадлежать конкретным лицам или организациям, она принадлежит всем гражданам страны. Нет и не может быть никакого особого права на память.
Приложение 3.
«В интервью главный редактор «Бессмертного барака» Андрей Шалаев рассказывал, что, собственно, жертвами советского политического террора считает всех трагически погибших советских граждан, не исключая Второй мировой, Афганистана и Чечни.»
Андрей Шалаев: Дорогие читатели, тут я вынужден констатировать ложь Сергея. Я таких слов не говорил никогда. Точка. Никогда. Я всегда утверждал, что описанные события Второй Мировой, Афганистана и Чечни являются следствием репрессивной политики государства в той или иной мере. Многие национальные конфликты породили именно репрессии. Но называть погибших в Афганистане и Чечне жертвами репрессий терминологически неправильно. На кого рассчитана эта игра словами? На тех же, ради кого он исказил интервью 2016 года, которое взял у меня ради того, чтобы показать отсутствие в нашей работе академического подхода? Да, мы другие. Но мы нужны людям, свидетельство тому — количество наших читателей и подписчиков.