Сохранено 2585967 имен
Поддержать проект

О Зое Федоровой, заключенной Владимирского централа

Лагеря в Мордовии, то есть в Потьме, были старые, раньше они служили для бытовых заключенных. В особые лагеря их преобразовали перед нашим туда приездом, осенью 1948 года. Система лагерей "Потьма" начиналась от железнодорожной станции Потьма. Несколько километров - и уже 9-й лагпункт, пересыльный. Железнодорожная ветка соединяла все лагпункты. Женские и мужские лагпункты были отдельными. Встретиться мужчины и женщины могли только в центральном лазарете (ЦЛД). Врачи были заключенные и вольные, медсестры - только заключенные. Хотя был и общий лагпункт, то есть мужской и женский, но разговаривать друг с другом почти не разрешалось. Мордовия создана из кусков бывших Тамбовской, Рязанской и Пензенской губерний. Говорят, что лагеря протянулись к лесу на 70 километров. Где-то там близко находился город Саров, где спасался Серафим Саровский. Поселили нас на 13-м лагпункте.

Там жили мы недолго, с неделю. Меня, помню, очень мучала жажда. Кипяченой воды почему-то не было. Вообще-то в лагере принято давать заключенным кипяченую воду. Ее наливали дневальные в деревянные бачки, которые медицинские работники замыкали замком. Да, мне хотелось пить, и я пила из ведра сырую воду, другие тоже пили. Впервые здесь, на 13-м лагпункте, я встретила красивую девушку-польку, Сабину, которой предстояло отсидеть 25 лет. Я впервые видела не бандитку и не заключенную с лагерным сроком, а осужденную девушку, имеющую 25 лет по 58-й статье.

В один из первых вечеров я подсела к веселой компании. Литовка, молодая женщина, рассказывала, как она и ее муж жили в лесу в пещере. Спросить что-либо я стеснялась, только слушала. Наверное, она и муж ее принадлежали к "лесным братьям". Их и в Эстонии было достаточно, я об этом потом узнала, а тогда впервые услышала о сопротивлении советской власти таким образом.

Через несколько дней нас перевезли на 3-й лагпункт. Там была швейная фабрика. Работали главным образом молодые девушки, по 10 часов в три смены. Выходной был раз в десять дней. Нас поселили в отдельном бараке, не разрешали никуда ходить. Делать было нечего. Книг не было. Нам выдали платье первого срока из серой бумажной саржи, белую косынку и телогрейку. Ботинки очень большие, мужские, наверное. Свою одежду носить было нельзя - ее сдавали в каптерку на хранение. На казенном платье был нарисован хлоркой номер (у каждой заключенной свой), на телогрейке, на спине тоже, а на косынке - тот же номер черной краской. У каждого спального места на нарах (нары были двухэтажные) были написаны имя заключенной, статья, срок и опять же личный номер. Мне досталось, как всегда, верхнее место, я ведь была еще молода. Перед тем, как прибить к нарам мой "адрес", надо было сорвать дощечку предыдущей "жилицы". Ее сорвала дневальная, а я прочитала и удивилась. Там была написано: "Зоя Федорова". Я спросила: "Кто? Артистка?" —"Да!" —"А где она сейчас?" — "А она не хотела работать, оскорбляла надзирателя, была груба, и ее куда-то отправили", - последовал ответ.

Сделаю отступление и напишу краткую новеллу о моей "встрече-невстрече" с Зоей Федоровой. Впервые я с ней встретилась в кино, кажется, в 1936 году, она тогда играла в "Музыкальной истории", там еще так прекрасно пел Лемешев. Вторая встреча была тогда, на 3-м лагпункте (значит, я спала на тех же нарах, где и Зоя, только месяцем позже). Третья "встреча" состоялась уже в феврале 1954 года. Я ехала в ссылку, хотя по суду ссылка мне и не полагалась. Но раз попала в 1948 году в особый лагерь, то и в ссылку надо было ехать. Все наши ехали таким путем. Я должна была отсидеть в 9-м лагпункте 10 дней, как бы в карантине.

Кроме меня, в ссылку ехало еще 12 женщин. Скучно было сидеть в камере. И вдруг как будто бы для нашего развлечения ввели в нашу камеру уже знакомых монашек. Они несколько лет сидели вместе с нами на 10-м лагпункте. Работать они отказывались, даже чистить картошку на кухне. Многие из них не брали хлеб - "пайку", так как ее давало советское государство. Кормились они подаянием, делая вид, что подаяние не является лагерной "пайкой". Некоторые из них получали посылки от родственников, главным образом сухари. Они не признавали не только советскую власть, но и официальную православную церковь. Когда пели молитвы, то молились за здравие императора Николая Александровича. Когда им надзиратель говорил, что император давно умер, они ему отвечали: "Это вам только кажется!" Сначала их поселили в отдельном бараке в зоне, так как они все время пели молитвы, даже ночью, а если их уводили в карцер, то они говорили: "Страдаем за Иисуса Христа!" Потом приехали судьи в зону, осудили монашек за то, что они не подчиняются лагерному режиму, и после суда куда-то увезли. И вот теперь, в феврале 1954 года лагерный срок с них был снят, и они ехали досиживать "старый срок". У одних он равнялся году или двум, у других и того меньше. Я очень отвлекаюсь, надо вернуться к Зое.

Мы у монашек спросили, где они были эти годы и что видели. Они рассказали, что были в Суздальской "закрытке" (закрытой тюрьме). Там режим был тюремный. Выводили на двадцать минут гулять, работать не заставляли. Давали читать книги. Вместе с ними, а их было человек десять, сидели и артистки Зоя Федорова и Русланова. "Русланова была женщина серьезная, а Зоя - пустяшная. Опозорила нас!" - сказала одна. "А как?" - "Да генерал приезжал раз, все проверял, спросил у нас, как нас кормят, а Зоя повернулась к нему спиной и испортила воздух. Генерал покраснел, ну, а Зою в карцер отправили. Любила бунтовать!"

Хлебникова-Смирнова К. Мои воспоминания. - Таллинн : Изд-во "Александра", 1994. - 155 с