От родных
Дата или год рождения: 1886 г.
Место рождения: г. Петраков (Польша)
Степень родства: прадед
Мой прадед, Станислав Казимирович Завадский, родился в 1886 г. в г. Петракове. Скорее всего, это тот Петраков, что недалеко от Лодзи, потому что в его биографии фигурирует и Лодзь, но, возможно, и тот, что сейчас влился в черту города Варшавы. Прабабушка, Владислава Владиславовна, родилась в 1893 г. в Варшаве. Сразу после окончания гимназии, в 16 лет, вышла замуж. Её фамилия до замужества осталась неизвестной. Семья была интеллигентная: прадед по образованию был инженером, и судя по всему, жили неплохо. Первая мировая война катком прошлась по Польше. В 1914 – 15 годах под Варшавой шли ожесточённые бои с переменным успехом, часто бомбили. По отрывочным рассказам моего деда (который знал это также лишь из рассказов) семья пряталась в каком-то подвале, где была сырость и крысы. Многие тогда бежали в центральную Россию, поскольку это было одно государство. Уехал и прадед, один. Возможно, поехал устраиваться на новом месте ещё до того, как стало совсем плохо, а жену везти побоялся – она недавно родила. В 14-м году прабабушке был 21 год, по нынешним временам совсем девочка, но у неё уже было трое детей: погодки Данута и Тадеуш (4 и 3 года соответственно) и только родившийся Станислав. Жизни в подвале младенец не перенёс… Похоронив ребёнка, Владислава подхватила старших детей и, влившись в поток беженцев, подалась в Россию. Муж, уезжая, дал координаты: «Ищи меня в Москве, в самой дорогой гостинице». Но, видно, он переоценил свои возможности, да и цены в гостиницах из-за наплыва беженцев, скорее всего, резко взлетели. В общем, в Москву она приехала с двумя малыми детьми, что называется «в белый свет как в копеечку»… Как они устроились, семейное предание умалчивает, скорее всего, помог национальный комитет помощи беженцам. И лишь спустя несколько месяцев она случайно на улице встретила мужа… После этого появился на свет мой дед Болеслав – единственный из семьи, кто родился в России и прожил здесь долгую жизнь. Остальным страна оказалась злой мачехой… Семья Завадских много поездила по России: жили сначала в Москве, потом где-то в Смоленской области, наконец, осели в Коломне. Вроде всё складывалось неплохо: специальность прадеда была востребована, прабабушка занималась домашним хозяйством, дети росли. В начальную школу они не ходили: мать учила их сама. А ещё она была рукодельницей – вышивала, плела кружева. Дома удавалось сохранить тот интеллигентный семейный уклад, к которому привыкли, в котором выросли сами. Старшие дети окончили школу, получили специальность: Тадеуш техническую, Данута работала бухгалтером на Коломенском тепловозостроительном заводе. Младший, Болеслав, рос талантливым ребёнком: играл в спектаклях, хорошо рисовал. Ещё у него был талант цеплять болезни и попадать во всякие несчастливые истории: несколько раз подряд ломал ногу в одном и том же месте – то под телегу попадёт, то под автобус… В очередной раз гипс наложили неправильно, началось воспаление, остеомиелит. Ногу сохранили, но на всю жизнь остался хроменьким, ходил с палочкой, что, правда, не мешало ему пользоваться успехом у девушек. Детство, значительная часть которого прошла в больницах, видимо, сказалось на выборе профессии: после школы он поступил в медицинский институт. Всё перевернулось в один день – 20 августа 1937 г., когда пришли забирать отца. Дома, кроме него, были мать и старший сын. Как многие люди в то время, они оказались в полной растерянности, не понимали, что происходит. «Это какая-то ошибка, мой отец – не враг советской власти» - говорил Тадеуш. «Поедемте с нами, разберёмся» - был ответ. Больше никто из них домой не вернётся… В этот же день стало известно, что забрали и Дануту – прямо с работы. Болеслав был Москве, в институте, и потому чудом избежал ареста. С этого времени началась совсем другая жизнь: хождения по «инстанциям», стояния в очередях, чтобы передать посылку, узнать хоть что-то… Из тюрьмы приходили письма. Сохранились те, что от Дануты и отца. Писал ли Тадеуш – сказать трудно, единственное сохранившееся его письмо к матери не имеет даты и целиком посвящено его предстоящей женитьбе. Дело в том, что избранница, о которой известно только то, что её звали Тая (Таисия, видимо), не нравилась маме. На нескольких страницах почтительный сын уверяет маму в достоинствах своей невесты, апеллируя к мнению сестры, которая с ней хорошо знакома, а также в том, как важно для него родительское мнение, а в самом конце, как бы вскользь, добавляет: «женитьба – дело решённое». Как сложилась дальнейшая судьба Таи – нам неизвестно. С приближением холодов арестованным требовались тёплые вещи. Да и продукты нужны были постоянно. Неработающая Владислава брала деньги, видимо, из имевшихся небольших сбережений. Болеслав начал подрабатывать на Метрострое (потом это пригодится ему, когда его исключат из института как «сына врага народа»). У матери всё чаще стало болеть сердце, работать она не могла. Сбережения быстро закончились, в ход пошли вещи. Данута писала из тюрьмы: «Мама может продать моё синее платье, но пусть ни в коем случае не продаёт своей шубы» (письма писались по-русски, но форма обращения как в польском языке, в третьем лице, по смыслу соответствует нашему обращению на «вы»). Ещё она писала: «Кормят здесь хорошо, даже остаётся» - видимо, чтобы не расстраивать мать - «Женщины в камере хорошие, у нас часто слышны шутки и смех»… В конце октября получили письмо от отца: он просил передать пальто, тёплые носки и папиросы. 31 октября его расстреляли на Бутовском полигоне по обвинению во «вредительстве, контрреволюционной агитации и организации преступной группировки среди польских перебежчиков». Дануту и Тадеуша отвезли туда же чуть раньше – 25 октября. Приговор о «высшей мере» всем троим датирован одним числом – 19 октября. Но, судя по всему, им он не был объявлен... Молодых Завадских обвинили только в «контрреволюционной агитации», видимо, посчитав, что до «организации преступной группировки» они ещё не дозрели, а «вредительствовать» не было возможности. Хотя какой вред мог нанести инженер-землеустроитель – тоже сказать трудно. Родные, как и миллионы их товарищей по несчастью по всей стране – пребывали в неведении: перестали приходить письма, говорили – «без права переписки», а что это означало на самом деле – кто тогда знал... Болеслав продолжал выстаивать очереди «заветному окошечку», в надежде узнать хоть что-нибудь, пока из него однажды не раздалось: «Парень, ты тоже туда хочешь?» С тех пор он ходить перестал: мама тяжело болела, оставить её одну, без поддержки, он не мог. Умерла она в 1940 году в возрасте 47 лет, от сердечной болезни, за три года превратившись из цветущей женщины в измождённую старуху… Она так и не узнала, что стало с её мужем и старшими детьми. В 1962 году, во время хрущёвской «оттепели», когда была первая реабилитация, Болеслав Станиславович получил три справки: «реабилитированы за отсутствием состава преступления». Годы смерти были указаны – 1942, 1943-й. Якобы умерли лагерях во время войны от каких-то болезней. О Бутове тогда ничего не было известно – государство продолжало лгать, скрывая свои преступления, отделываться полумерами. Потом уже стало известно, что такое «десять лет без права переписки» - это была неофициальная информация, но знали все. Однако извиняться за фальшивые справки, оскорбляющие память безвинно пострадавших, перед детьми, у которых отняли родителей, перед жёнами, отцами и матерями, лишёнными своих близких и любимых, никто не собирался. Лишь в 90-е годы открылась правда о Бутовском полигоне, о других расстрельных местах - стало известно, где лежат их останки. Сказать «покоятся» - язык не поворачивается: по отзывам археологов, вскрывавших один из бутовских рвов, меньше всего это похоже на могилу. Даже – на братскую могилу.
Соловьёва (Завадская) Владислава Валентиновна
