Сохранено 2431613 имен
Поддержать проект

Первое слово, которое он произнесет, будет «Сталин»

Александр Авдеенко — это был молодой прозаик-шахтер, который прославился тем, что свое выступление на Первом съезде Союза писателей в 1934 году закончил словами: «Когда у меня родится сын, когда он научится говорить, то первое слово, которое он произнесёт, будет «Сталин».

Дело даже не в том, что он не сомневается, что родится сын. кто еще может родиться у патриота, не девочка же.

И не в том, что даже Сталину, который увлекался, как известно, языкознанием, должно было быть очевидно, что это не то слово, которое первым скажет ребенок. Все-таки обычно первым ребенок говорит слово «мама». Ну, «баба» или «папа», в крайнем случае.

В истории с Авдеенко интересно, что стало с патриотом и почитателем вождя потом. И, кстати, так и неизвестно, каким было слово, которое первым сказал его сын

Ниже — маленький отрывок из воспоминаний о нем:

Непросто сложилась жизнь писателя. Его имя долгое время было под запретом.

Я знал его еще с конца двадцатых годов, когда редактировал в Донбассе алчевскую городскую газету «Большевистский путь». Саша Авдеенко работал у нас корреспондентом. Живой, неугомонный девятнадцатилетний паренек, боевой и своенравный, он мог вдруг исчезнуть из редакции на два-три дня, а потом оказывалось, что эти дни и ночи Авдеенко провел в шахте «Парижская коммуна», лазил по бесконечным штрекам и лавам. Или в прохудившемся пальтишке в ледяную стужу сутки путешествовал на открытой площадке угольного эшелона и мерзлыми руками делал какие-то записи. Возвращался он так же неожиданно, как исчезал, с добротным материалом подчас на целый разворот газеты или с интересным «дневником кондуктора», и язык у меня не поворачивался поругать его за своеволие. Да мне и самому тогда было двадцать два года...

Потом я уехал в Днепродзержинск, и наши дороги с Сашей разошлись.

Я, конечно, читал роман «Я люблю», который так высоко оценил Максим Горький, но не предполагал, что его автором является Саша Авдеенко из нашей газеты. Мало ли однофамильцев на свете! Читал я и очерки специального корреспондента «Правды» А. Авдеенко, часто публиковавшиеся в этой газете, и тоже не думал, что это мой дружок из алчевской газеты.

И вот в 1935 году, когда я уже работал корреспондентом «Правды» на Украине, приехал в Москву, зашел в редакцию, вижу — с лестницы быстрым шагом спускается молодой человек в распахнутой шубе. Присмотрелся — Саша Авдеенко. Остановил его:

— Ты что здесь делаешь? — спросил я.

— Работаю...

— Так это твои очерки в «Правде»?

— Мои...

— А «Я люблю» ты написал?

— Я...

— Ты куда торопишься? — допытываюсь.

— На съезд.

— А эта речь тоже твоя?

— Моя, моя...

Оказалось, что Авдеенко был на Урале избран делегатом Всесоюзного съезда Советов, вчера выступал, и его речь сегодня опубликована в «Правде» под заголовком «За что я аплодировал Сталину». А концовка ее была необычной даже для того времени: «Когда у меня родится сын, когда он научится говорить, то первое слово, которое он произнесет, будет «Сталин».

Вот, подумал я, чудеса! Вот каких «высот» достиг наша Саша! Конечно, я был рад за него, своего алчевского дружка. Мы обнялись, похлопали друг друга по плечам...

Встретиться больше нам не пришлось, тем более что в январе тридцать восьмого года я был назначен в «Красную звезду»...

Вдруг в августе сорокового года в «Правде» под заголовком «Фальшивый фильм» появляется статья о кинофильме Авдеенко «Закон жизни». Вот только некоторые фразы из этой статьи: «клевета на советскую студенческую молодежь», «гнилая философия распущенности», «мораль фильма ложна, и сам фильм является насквозь фальшивым»...

А далее события разворачиваются с катастрофической быстротой.

В ЦК партии было созвано совещание. На нем присутствовали Сталин, Жданов, Маленков, Андреев и президиум Союза писателей во главе с Фадеевым. Разбирали «дело» Авдеенко. Заседание вел самый большой «специалист» по литературе Жданов. Он же докладчик. Жданов повторил все то, что сказано в статье «Фальшивый фильм». Еще бы! Эта статья была написана по указанию Сталина, он же ее редактировал, внес поправки, дописал концовку. К сказанному в статье Жданов прибавил: «Не случайно написан фальшивый, клеветнический киносценарий», — и тут же обрушился на новый роман Авдеенко «Государство — это я». Роман о шахтерской жизни был еще в рукописи, нигде не публиковался, но Жданов каким-то образом разузнал о нем.

А затем выступил Сталин и стал линчевать Авдеенко: «Что это за писатель! Не имеет ни своего голоса, ни стиля... Неискренний человек не может быть хорошим писателем. По-моему, Авдеенко пишет не о том, о чем думает, что чувствует. Он не понимает, не любит Советскую власть. Авдеенко — человек в маске, вражеское охвостье... А кто, кстати, поручался за Авдеенко, когда он вступал в партию? Не враг ли народа Гвахария, бывший директор макеевского завода, где живет Авдеенко? Гвахария был ближайшим его другом...»

Было и другое обвинение, притянутое за уши. «Мы видели, — сказал Жданов, — лицо романиста и драматурга Авдеенко. Давайте теперь посмотрим на Авдеенко-журналиста... Вот как он живописует буржуазный город, только что освобожденный Красной Армией». В дни освобождения Бессарабии «Правда» командировала Авдеенко в этот край. Оттуда он прислал очерк «В Черновицах». В этом очерке говорилось о красивом, чистом, аккуратном городе. Написал он и о социальных противоречиях. Но Жданов распял только первую часть очерка, а о второй молчал. И тут еще Сталин поддал «жару»:

— Тянет его туда... За границу... Ишь как расхвалил Черновицы...

Я там был в те же дни. Действительно, красивый город. И Авдеенко написал о нем честно и правдиво. Вот это и не понравилось «отцу народов» и его приспешникам...

И еще об одном надо сказать. До всего «добрался» Сталин и даже опустился до такой низости, что стал обвинять Авдеенко в... барахольстве: «Сегодня, перед заседанием, мы звонили в Донбасс. Там очень хорошо знают барахольщика Авдеенко...» Это было обычное для того времени дело. Прочитав статью в «Правде», аппаратчики из Макеевского горкома и Донецкого обкома партии, ранее гордившиеся своим писателем, теперь, в угоду «верхам», стали поливать его грязью, сочиняя всякие небылицы! Гнусно, без зазрения совести...

Особенно кипятились Сталин и Жданов, что Авдеенко не пришел с повинной. Вот, мол, и «Известия», и «Кино», хвалившие этот фильм, Комитет кинематографии уже покаялись, а Авдеенко молчит, не бьет себя в грудь, не становится на колени. И хотя он был оглушен всей обстановкой на совещании в ЦК, но, думаю, не потерял своего достоинства, не пошел против своей совести. Единственная фраза, которая вырвалась у него, по тому времени была «сверхкриминальной»: «Я не ожидал, что со мной так поступят в Центральном Комитете...» И эта фраза стоила многих речей!

Фадеев, выступивший на совещании в ЦК с заявлением, что «нужно освободить Союз от таких людей, как Авдеенко», быстро «провернул» это дело. В «Литературной газете» появилась передовая статья, написанная Фадеевым, в которой было сказано: «Решением президиума Союза советских писателей исключен из Союза как человек, проводящий в своих произведениях антисоветские взгляды, писатель Авдеенко...»

На последней странице «Правды» появилось сообщение: «От редакции (о писателе Авдеенко). Ввиду того что, как выяснилось в последнее время, ряд произведений писателя Авдеенко носит не вполне советский характер, редакция «Правды» постановила исключить писателя Авдеенко из списков корреспондентов «Правды» и отобрать у него корреспондентскую карточку».

Побоялись опоздать и партийные аппаратчики. Макеевский горком партии исключил Авдеенко из партии. А подхалюзины из Донецкого обкома партии решили всех переплюнуть. Свое постановление об исключении Авдеенко из партии они «сформулировали» так: «Исключить за... моральное разложение и как буржуазного перерожденца». В эти же дни Авдеенко прочитал в газете «Макеевский рабочий», что он выведен из состава депутатов горсовета, лишен доверия избирателей, хотя, понятно, голосами избирателей здесь и не пахло — никто с ними не говорил ни о чем, не спрашивал. Обычное в те годы дело!

Дальше, как говорится, — больше. На квартиру в Макеевке пришли милицейские чины с предписанием прокурора о выселении. [335] Погрузили вещи, повредив многие из них, и с больным воспалением легких сыном Сашей и больной бабушкой отвезли на край города в мрачное помещение — не то бывший склад, не то кладовая, не то овощехранилище с зарешеченными окнами на уровне земли, в смрад и сырость.

Вот так распяли журналиста, писателя, коммуниста. Так произошло отлучение Авдеенко от литературы. Нигде больше его не печатали...

Бывший шахтер Авдеенко поступил на шахту имени папанинцев, стал помощником машиниста врубовой машины...

Из книги Давида Иосифовича Ортенберга «Сорок третий»