От родных
Иван Антонович Милковский белорус по национальности родился в июне 1901 года в деревне Радваничи Заречные Брест-Литовского уезда Гродненской губернии. Семья была бедная. Отец трудился сторожем на железнодорожной станции. Наверняка и детство Ивана прошло на этой самой станции под паровозные гудки и свистки. В 1915-м с приходом Первой мировой войны к паровозным гудкам и свисткам добавились разрывы шрапнели и свист пуль. Пришлось семье сниматься с насиженного места. Оказались Милковские в Гомеле, где Иван получил первое образование и окончил школу телеграфистов.
В семнадцать лет добровольцем Иван Милковский записался в Красную Армию. То ли предрасположенность изначальная была, то ли на фронтах и в дымах Гражданской войны нажил себе чахотку и в 1925 году его отправили лечиться в Крым, в бессрочный отпуск. В Ялте он трудился сначала заведующим библиотекой. Затем его перевели в Ялтинский горком партии техническим сотрудником.
В конце двадцатых Иван Антонович отправляется в Москву, во Всесоюзный коммунистический институт журналистики имени «Правды», на газетное отделение, где готовили редакторов районных газет. В 1929 году Иван Милковский с дипломом ВКИЖа идет в народ. Сначала редакторствовал в Кирсанове Тамбовской области. Вот, к примеру, отрывок характерной заметки в газете "Кирсановская коммуна" (1931 год): "Сельхозартель им. Ленина к силосованию не приступала... Правление сельхозартели относится к этому делу спустя рукава... Софьинские оппортунисты гробят силосование. Ударить по этому оппортунизму, судить за срыв силосования".
Какое-то время возглавлял газету в городе Острогожске и почти два года «Аннинские вести» в поселке Анна Воронежской области. В главном городе Центральной Черноземной области Воронеже на выпускном вечере в зале планово-экономического института, куда был приглашен в качестве сотрудника “Коммунара” познакомился со своей будущей женой Варварой Александровной Павловой. После свадьбы молодая семья переехала в Ливны, куда Милковский прибыл на должность ответственного редактора местной газеты. Иван Антонович первый номер подписал в 1933 году, последний – в тридцать шестом. За это время сотрудники дважды поздравляли счастливого редактора: в тридцать третьем у него родилась дочь Нина, в тридцать пятом – сын Сергей. Жить бы да радоваться, но после убийства Кирова резко усилился дух классовой борьбы. Осенью 1935 года над Ливнами сомкнулись тучи. В номере за 16 ноября была напечатана статья: “Перестроить всю партийную работу и навести порядок в партийном доме”, из выступления на пленуме райкома ВКП (б) начальника НКВД Чернова, где он многих разделал под орех за “политически вредные ошибки”. Оказался среди них и редактор Милковский, которому влетело за доброту: надо было выгнать с работы осужденного условно Харитонова, а он оставил. Хуже – даже принялся его защищать. Да еще заявил, выступая на пленуме, что “в Ливнах нарушают Конституцию и Советскую демократию, зажимают критику”. Своим убеждениям он остался верен и в Орле, получил приглашение на работу в “Орловскую правду”. Ответственным редактором тогда, в 1936 году, был уроженец Минска Ефим (Хаим) Евсеевич Шект-Сект (1898 г.р.) , которого уже в августе сняли с работы, исключен из партии, арестовали. Впоследствии Шект-Сект был осужден и 11 апреля 1938 года расстрелян.
Тогда в августе 1936 года должность временно исполняющего дела ответственного редактора занял И.А. Милковский. С семьей первое время они жили в гостинице “Коммуналь”, затем заняли большую просторную квартиру на Ленинской, бывшей Болховской. Рано утром редактор шел на работу. Пожимал руки Василию Суроедину, Вадиму Волгину, Николаю Калмыкову, заходил к корректорам, где работала Елена Хитрово, племянница Тухачевского. Радовался новым стихам Александра Астанина, рабочего поэта. В 1937 году образовалась Орловская область. Тут и развернулись во весь размах начальник управления НКВД Пинхус Симановский, его заместитель Валик, начальник Мценского и Ливенского горотделов УНКВД Пикалов и Чернов, начальник межрайонной опрегрупы Вайсбанд и другие лихие исполнители чудовищных директив. Беды И.А. Милковского начались после критики в газете директора завода №5 Дандыкина. На бюро горкома редактору устроили разнос. Наивный редактор пытался отстоять право на критику. Но после ареста директора шпагатной фабрики Маринина в связях с ним, “врагом народа”, был обвинен и Милковский. 13 ноября 1937 года его исключили из партии. Потрясенный Иван Антонович взялся за перо и написал в Центральный Комитет. Объяснял причину двух случайных встречь с Марининым, уверял, что “никогда и ни в каких оппозициях и группировках не состоял”. В конце письма крохотными буквами был обозначен адрес отправителя: Ленинская улица, дом 14, кв.11.
Письмо ушло в Москву 15 ноября. Ровно через 10 дней, 25 ноября 1937 года на второй этаж указанного дома поднялись трое. На дворе была ночь. Сотрудник НКВД Вольфсон и его спутники вели себя тихо. Молча провели обыск. Взяли паспорт, профсоюзный билет, удостоверение члена горкома партии, из множеста книг выбрали томик Есенина.
- Одевайтесь! – приказали Милковскому.
Его увели. На следующий день после ареста Варвару Александровну с детьми выселили из редакторской квартиры и уволили с работы (она работала в горисполкоме начальником планового отдела треста "Росглавхлеб").
Варвара Александровна, чтобы выжить продавала вещи. Все ходила к тюрьме, пока не сказали, что осужден на 10 лет без права переписки и отправлен на север.
Целый год Иван Антонович находился в следственном изоляторе на Красноармейской, в так называемом Орловском централе. Дело по его обвинению (хранится в Орловском архиве) составило целый том.
Шили его из свидетельских показаний. Вот перед нами копия протокольного допроса Владимира Семеновича Маринина, директора шпагатной фабрики. Ему сказали: “Нам известно, что отдельные факты Вашей вредительской работы на фабрике рабочие пытались разоблачить через печать. Каким путем Вам удалось глушить эти сигналы?”. Ответ: “В этом трудности у меня не было. Я имел тесную связь с редактором газеты “Орловская правда” Милковским”.
Судьба Милковского была решена 22 ноября 1937 года, когда начальник госбезопасности Симановский подписал справку на арест. В справке говорилось, что он “из крестьян зажиточных поляков-перебежчиков”, что из партии исключен как троцкист. В первом допросе писали: русский, исключен “за связь и защиту врагов народа”. Противоречия не смущали хозяев положения. Допросы продолжались. Свидетели повторяли почти одно и то же, будто взятое из готового сценария. Искренностью и почти достоверностью веет лишь от признания журналиста Волгина: “С первых дней работы у меня с Милковским установились хорошие, деловые взаимоотношения, впоследствии перешедшие в близкую товарищескую дружбу. Милковский в неоднократных беседах со мной по различным вопросам проводимой политики партии, не скрывая, высказывал резко враждебные выпады против руководства ЦК. Борьбу партии с троцкистско-правыми контрреволюционными элементами и методы этой борьбы я и Милковский рассматривали как “неограниченный произвол” сталинского руководства, который в конечном счете, по нашему мнению, должен будет привести партию к ее полному внутреннему распаду”.
На допросе 9 декабря он, судя по протоколу, заявил: “Я арестован как участник контрреволюционной организации… Это обвинение я признаю без поправок…”. 16 февраля эти показания полностью подтвердил. Редактор держал ответ за все: за анекдоты Самооценок, заведующего отделом информации, за ошибки, пропущенные корректором Соколовым, бывшим белым офицером, за племянницу Тухаческого (Е.Н.Хитрово), которая “нередко в контрреволюционном духе искажала смысл помещаемых в газете материалов”, за снимки “лжеударников”, помещаемых фоторепортером Лисицыным, сыном бывшего владельца фотографии».
Младший лейтенант Полтевский старался изо всех сил. Его коллега Левинсон устроил очную ставку Маринина с Милковским. Бывший директор шпагатной фабрики подтвердил, что завербовал бывшего редактора “Орловской правды”.
- Показания Маринина отрицаю, - твердо заявил Милковский.
- Подтверждаете, что был такого характера разговор?
- Я это отрицаю.
Стоял он твердо и вел себя мужественно в самый страшный день своей жизни – 16 октября 1938 года.
Из обвинительного заключения: "Управлением НКВД по Орловской области вскрыта и ликвидирована контрреволюционная правотроцкистская, террористическая, вредительская организация, проводившая активную вредительскую работу и подготовлявшая террористические акты над вождями ВКП(б) и руководителями Советского правительства.
В начале 1937 года Милковским была организована в редакции газеты "Орловская правда" контрреволюционная, троцкистская группа в составе: секретаря редакции Казакевич, зав. партотделом - Суроедина и корреспондента "Курской правды" - Волгина.
Ставя своей задачей покрывать контрреволюционную деятельность правотроцкистской организации г. Орла, Милковский совместно с участниками данной троцкистской группы задерживал и уничтожал поступающую в редакцию корреспонденцию, разоблачающую вражескую работу участников организации, осевших в предприятиях, хозорганизациях и Соваппарате гор. Орла. Милковский сознательно задерживал опубликование материалов по выборам в Верховный Совет СССР".
Милковского обвиняли также в том, что корректором Соколовым (якобы бывшим белым офицером) в газете допускались ошибки, в том, что племянница Тухачевского Е.Н. Хитрово "нередко в контрреволюционном духе искажала смысл помещаемых в газете материалов", в том, что сотрудники редакции рассказывали анекдоты и т. д. (подробный очерк о И.А. Милковском написал В.М. Катанов, он был опубликован в "Орловской правде" в ноябре 1998 года). Обвинения были явно голословными - например, утверждение о том, что "корректор Соколов - бывший царский офицер". Документы личного дела Соколова свидетельствуют: Евгений Федорович Соколов никогда не был офицером, он родился в семье офицера в Тверской губернии в 1897 году, его отец - капитан - умер в августе 1917 года. Окончив 2-ую орловскую гимназию, Евгений Соколов добровольцем вступил в ряды Красной Армии в 1918 году, служил в военно-реквизиционных отрядах, затем в 8-й армии и в 9-й Кубанской армии - красноармейцем, сотрудником комендатуры. Словом, вполне благонадежная для 1930-х биография... После демобилизации в 1922 году Соколов работал в орловских издательствах и типографии, с февраля 1935 года - в "Орловской правде". Человек квалифицированный и эрудированный (знал латинский, французский, немецкий, украинский языки), он, возможно, кому-то казался "белым офицером". Из-за преследований Соколов в октябре 1937 года был вынужден уйти из "Орловской правды" на работу на... заготовительное предприятие.
Впрочем, для Соколова та история закончилась относительно благополучно, а вот Милковский 16 октября 1938 года на закрытом заседании выездной сессией военной коллегии Верховного суда СССР в Орле был приговорён так называемой "тройкой", к высшей мере наказания – расстрелу.
Свидетелей не вызывали. Милковского спросили, вручена ли ему копия обвинительного заключения, разъяснили права на суде и объявили состав суда. Подсудимый “никаких ходатайств и отказа суду не заявил”.
- Огласите обвинительное заключение, - предложили председательствующий.
Иван Антонович терпеливо дослушал до конца и на вопрос, признает ли себя виновным, ответил твердо:
- Виновным себя не признаю. Показания, данные на предварительном следствии, отрицаю.
Огласили показания Маринина и Волгина.
- Это ложь! – громко произнес Милковский.
В последнем слове просил суд разобраться в его деле, так как считает себя невиновным. Был оглашен приговор. Стоял несчастный Иван Антонович, отец троих маленьких детей, и слушал о себе: “Предварительным и судебным следствием установлено, что Милковский с 1937 года является активным участником антисоветской террористической, диверсионно-вредительской правотроцкистской организации, существовавшей в Орловской области, которая ставила задачу изменения существующего строя в СССР путем совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и советского правительства. Милковский знал о террористической деятельности названной антисоветской организации и был солидарен с последней. По заданию вышеуказанной организации Милковский создал антисоветскую троцкистскую группу в редакции газеты "Орловская правда", совместно с которой занимался подрывной деятельностью. Признавая Милковского виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьей 58-8 и 58-11, коллегия приговорила Милковского И.А. к высшей мере наказания - расстрелу. Приговор окончательный и подлежит немедленному исполнению”.
Приговор подписал майор Государственной безопасности Десарский. Приказ о немедленном исполнении приговора со списком подлежащих расстрелу был направлен председателем выездной сессии Романычевым начальнику Орловского областного управления НКВД Пинхусу Шоломовичу Симановскому (через два года, в 1940 году, Симановского расстреляют за фальсификацию уголовных дел, в том числе и дела Милковского; его подчиненные рассказали жуткую правду, как выбивались показания). Акт о приведении приговора в исполнение подписал комендант УНКВД Орловской области Левинсон. Этот документ после хранится в Москве, на Лубянке. В нем написано: “1938 года, октября 16-го дня, и.о. коменданта УНКВД Орловской области л-нт госбезоп. Левинсон, в моем присутствии приведены в исполнение приговоры выездной сессии Военной коллегии Версуда СССР в отношении перечисленных в настоящем документе двадцати двух лиц, осужденных к высшей мере наказания - расстрелу”.
В тот день, 16 октября 1938 года, в Орле в Медведевском лесу расстреляли 22 человека - это были коммунисты, партийно-хозяйственный актив города: И.А.Алексеев, Н.Н.Архипов, А.П.Березовская, Н.К. Васильева, М.А.Волов и другие.Тринадцатым в списке был И.А.Милковский, двенадцатым – В.С.Маринин. Все невинно убиенные были реабилитированы. Их имена вошли в Книгу Памяти “Реквием” (Орел, 1994-1998).
К сведению читателей: И.А. Милковский был реабилитирован в 1957 году, Е.Е. Шект-Сект - в 1989-м...
У Ивана Антоновича Милковского остались трое детей.
Старшая дочь Нина Басова закончила финансово-экономический институт в Орле, у нее трое детей и внуки.
Сын Сергей Милковский стал известным инженером-конструктором проектного института "Метрогипротранс", лауреатом двух Государственных премий — СССР (1980 г.) и РСФСР (1985 г.). Его дочь Татьяна после окончания института иностранных языков им. Мориса Тореза работает за границей. Внучка Анастасия работает на Центральном телевидении.
Младшая дочь Светлана работала преподавателем немецкого языка в Орловском пединституте. Потом переехала в Москву. У нее тоже своя семья, есть внуки.
Сергей Иванович Милковский на протяжении многих лет собирал материалы о своем отце, не один месяц провел в архивах Государственной библиотеки имени Ленина за чтением районных газет, в которых некогда работал его отец, побывал практически во всех местах, так или иначе связанных с ним:
«Отец учился на редакторском факультете в институте журналистики. После окончания института, около восьми лет отец проработал редактором в различных изданиях. «Орловская газета» была последним местом, где он был главным редактором до ареста. Когда я еще не родился, отец сказал матери, что если будет сын, он назовет его Сергеем в честь Кирова, который был убит 1 декабря 1934 года. Я переписал всю его биографию, выписал все места, где он работал, и проехался по всем городам, где он был, встречался с людьми, которые его знали. Всю его биографию я прочитал только в 1990-х годах в деле, которое хранится в КГБ, а так бы ничего о нем не знал.
Единственное, что я запомнил о нем. 7 ноября 1937 года была годовщина Октябрьской революции, Орел был весь иллюминирован. Мы вышли с отцом на Ленинскую, все вокруг было залито светом. Было шумно и весело. Отец взял нас с сестрой на руки... Мне было два с половиной года. Мы стояли тут как раз неподалеку, рядом с типографией... А через две недели, 24 ноября, его арестовали. Это было ночью, на квартире, где мы жили - улица Ленина, дом 14 (сейчас этот дом числится под номером 10), квартира 11. Это была редакторская квартира. Потом ее у нас забрали. Мама рассказывала, что в последнюю ночь, перед арестом, он боялся, что нас, детей, разбудят (нас было двое, мама была беременна, и когда папа находился в тюрьме, родилась девочка, Светлана, которую он так никогда и не увидел). В квартире был произведен обыск, искали запрещенную литературу. Из книг забрали... томик Есенина. Да, это странно слышать, но великий русский поэт тоже казался им опасен. Мы заканчивали школу и не знали, что был такой поэт в России. И только когда мама рассказала мне об этом эпизоде, я разыскал его произведения и на всю жизнь стал поклонником есенинской поэзии... Чего они боялись? Может быть, вот этой фразы, написанной еще в 20-е годы: "Не злодей я и не грабил лесом, не расстреливал несчастных по темницам...". Это жуткая примета времени: ведь кто-то расстреливал... Сколько их было, несчастных, расстрелянных по темницам, а сколько сирот и вдов осталось после этих расстрелов...
Спасала семью бывшая домработница Татьяна Павловна Черныгина, она работала в пекарне. Низкий поклон этой женщине, ее памяти. В Орле живут ее дочь, Людмила Черныгина, и внучка. Отец, когда уводили его, сказал ей: "Не бросай моих!". И она не бросила. Водила нас в детский сад, потом в школу. Я помню, галош у нас не было, вот она, чтобы мы не промочили ноги, переносила нас через лужи... Точно не знаю, но, по-моему, именно она как-то спасла нас и от дальнейших репрессий, ведь был приказ о репрессировании жен и детей врагов народа. Больше нас не тронули.
Мама прожила с отцом всего три года. Ей было двадцать лет, когда она вышла замуж за него. Я думаю, она сама знала немного и мало что рассказывала детям. Мама не хотела верить, что его нет в живых, и не делала попыток узнать о нем, возможно, страшась узнать правду.
У нее было трое детей, которых надо было поднимать. Но она всю жизнь ждала отца, рассказывала нам, что ей снилось, как он подходит к дому. Мама 50 лет прожила без отца, замуж больше не выходила, умерла в 1986 году.
Я не могу сказать, что наша семья сильно преследовалась. Единственный, может быть, случай произошел в 1941 году, когда мы эвакуировались из Орла. Немцы уже наступали, все учреждения эвакуировались, в том числе и трест хлебопечения, где мама работала. Мать с тремя детьми и узлами стояла у ворот, и так мы, я помню это прекрасно, простояли дотемна. Сейчас, я думаю, что мы просто были не те люди, которых надо было эвакуировать в первую очередь.
После окончания в Орле школы с золотой медалью, я поехал в Москву и поступил в Московский институт инженеров транспорта и закончил его в 1958 году. Я поступил в Московский институт инженеров транспорта и закончил его в 1958 году. Думаю, если бы не золотая медаль по окончанию школы, у меня были бы сложности с поступлением, так как это был 1953 год. Сталин весной умер, и ничего еще практически не изменилось. И в анкете при поступлении я указал, что отец мой умер в 1938 году. Хотя, по правде говоря, я действительно не знал, что с ним произошло. И только в 1992 году я смог познакомиться с делом отца.
Получив профессию проектировщика, я практически всю свою трудовую жизнь проработал в проектных институтах. Занимался проектированием различных зданий и сооружений. Можно очень долго перечислять объекты, построенные мной за эти годы, их очень много.
Вы не поверите, но оба проекта, за которые я был отмечен правительством , были так или иначе связаны с моим отцом.
Первую премию я получил за участие в проектировании санаторного комплекса в Крыму. Сложность в проектировании здания состояла в том, что Крым — особая, сейсмически опасная зона. При проектировании надо заложить расчетную сейсмичность в 8 баллов и эту науку надо знать в совершенстве, иначе здания могут просто сложиться при сильном землетрясении.
Отец после службы в Армии в 1925 году получил бессрочный отпуск по болезни. У него обнаружили скоротечную чахотку, когда ему было 24 года, и он выехал в Крым на лечение. В Ялте он работал заведующим библиотекой, затем техническим сотрудником в Ялтинском горкоме партии.
И судьбе было угодно, чтобы я участвовал в проектировании и строительстве большого санаторно-курортного комплекса в Крыму в районе Фороса. Я был главным конструктором проекта и вместе с моими коллегами архитекторами был удостоен этой награды.
Вторую премию я получил за участие в проектировании здания областного драматического театра в Курске. Здание строилось в 1983 году к юбилею Курской битвы. Я был автором конструкций и считаю, что в архитектурном плане оно получилось очень интересным.
Знакомясь с делом отца, я узнал, что мой отец в 1937 году участвовал в работе Курской областной конференции, проходившей в старом здании драмтеатра им. Пушкина. Когда мы построили новое, этот театр переехал в него. И я понял, что построил памятник своему отцу. Не только отцу, но и многим участникам той конференции, которые впоследствии были также репрессированы, как и мой отец.
В приговоре суда было сказано, что его судят «за участие в правотроцкистской организации, которая ставила задачу свержение Советской власти, засорение аппарата редакции чуждыми элементами» и т. д.
У них в редакции работал фотограф, как сказали потом, из бывших белогвардейцев, кто-то был из кулаков, и еще за то, что держал в редакции корректором племянницу Михаила Николаевича Тухачевского, а Тухачевский в то время уже был расстрелян как враг народа. Отца обвинили в том, что не принял меры к устранению вражеских элементов.
На предварительных следствиях он принял на себя все, потому что известно, что его пытали, избивали. Нам рассказывали, что отца видели с перевязанной головой в тюрьме, когда случайно встретились в коридоре.
Суд в Орле длился всего 10 минут. Его судила тройка военных юристов на выездной сессии военной коллегии Верховного суда, которая приехала из Москвы. Теперь я знаю их фамилии, но это уже не важно.
На суде он отрицал оглашенные свидетельские показания сотрудников редакции, как ложные. Не признал обвинения суда в свой адрес и полностью отказался от свидетельств, которые давал на предварительном следствии.
Никаких свидетелей суд не выслушивал, свидетели были опрошены при допросах, при подготовке дела к судебной коллегии, потом были арестованы и другие сотрудники редакции. Те, кто не был расстрелян, получили различные сроки заключения до 10 лет.
В одном из протоколов допроса я прочитал, что Милковский разделял мнение одного из сотрудников "Орловской правды", что безграничный произвол Сталинского руководства в конечном итоге приведет партию к духовному кризису. Меня это потрясло, так как мы знаем, что произошло в 1991 году в нашей стране. Эту фразу я запомнил на всю жизнь.
У меня на многое открылись глаза. Мое поколение не боролось за свободу, не выходило на площадь, но мы понимали и сознавали, что страна живет неправильно. Однако невозможно перечеркнуть свою молодость и зрелость, которая пришлась на тот отрезок истории. Конечно, и там были хорошие люди, с которыми я учился, работал, но нам не хватало свободы».
Анна Дулевская
