От родных
(На фотографии мой дед - Орлов Иннокентий Львович - расстрелян в ноябре 1937, на фото - примерно за месяц до ареста бабушка - Орлова (Рожкова) Анна Георгиевна, дети: Виктор (старший) и Лев (мой отец))
Дед окончил семинарию. Как потом неоднократно оказалось, совершенно зря он это сделал. Грянуло, грохнуло и полетело все в тартарары. Родитель его был перемолот этой летящей под откос махиной с самого начала. Отец Лев геройски погиб, защищая свой собор от красных мародёров, которым было все равно что тащить то ли золото из храма, то ли квашенную капусту с чьего-то двора.
Бабушка, происходившая из зажиточной семьи греческих иммигрантов, рассказывала о том как их раскулачивали. В городе водилась одна всем известная потаскуха- пьяница и тунеядка. С приходом новой власти она облачилась в кожанку и получила наган. Вот этим наганом она и размахивала, когда возглавила операцию по дележу кулацкого добра. Венцом её победы было изъятие отменной квашеной капусты, которая у моей прабабки особенно хорошо получалась. Комиссарша так и запечатлелась в бабушкиной памяти: в кожанке, с наганом, поедающая квашеную капусту прямо из кадушки со словами: “Поели буржуи капустки, хватит! Теперь наша очередь!”. Ан нет! Съели, а на следующий год её уже никто не посолил. Тунеядка же солить не умела и не хотела. Тогда бы и надо было этот эксперимент закончить, да поздно. Махина уже неслась во всю.
Но это было ещё “до”. Потом они с дедом встретились и поженились. Бабушка, окончившая гимназию ещё при царе, работала учительницей. Дед был директором школы. Как они жили? Об этом известно мало. Два первых ребёнка- девочка и мальчик – умерли от болезней в раннем детстве. Выжили два сына. Мой отец был младшим. Для семьи дед выстроил дом. Хороший добротный дом. На зависть соседям. На зависть…
Скорее всего деду бы рано или поздно и так напомнили о принадлежности к определённому сословию. Но судьбе было угодно ускорить события. 1937 год. Лето. Гроза. От удара молнии сгорает местная хлебопекарня. Ой, а молния ли виновата? Нет ли тут происков империалистических прихвостней или немецких шпионов? Один из завидующих соседей берет перо и бумагу и даёт волю своему богатому воображению. Чёрная машина приехала в начале октября, глубокой ночью. Они почти всех брали по ночам. Меньше свидетелей, больше неожиданности. Отцу тогда было три года. Он на всю жизнь запомнил ужас этой ночи. Она оставила неизгладимое клеймо комплексов и фобий. А деда забрали и больше о нем не было ни слуху, ни духу. Если бы он знал, то мог бы возможно бежать, как один из его знакомых. Тот человек знал. Знал, что нужно ожидать ночных гостей в любую минуту – и был готов. Когда к нему постучали среди ночи, он как был, в пижаме, схватил узелок, рванул через заднее окно и “бежал”, не останавливаясь, до самого Свердловска. Воронок поприезжал ещё несколько раз и мужичка вычеркнули из длинного списка. Хотя мне трудно представить благородного деда, бегущего в пижаме через огороды. Не тот он был человек. А какой он был человек? Чем интересовался? О чем мечтал? Дошли какие-то крупицы информации, передаваемые шёпотом, в страхе, недомолвками. Чудом остались кое-какие выцветшие фотографии. Хранить память было небезопасно.
Добротный дедовский дом достался сотруднику НКВД. Семью из дома вышвырнули. Бабушка была арестована, как жена немецкого шпиона. Детей врага народа должно было отправить в детский дом. Но вступилась бабушкина сестра и сирот приютила. За что её супруг тут же поплатился членством в коммунистической партии, о чем подвыпив приёмышам любил напоминать.
Что произошло с дедом оставалось тайной за семью печатями аж до 90-х годов. Бабушка же, благодаря случаю, выжила, что бы рассказать о побоях и пытках, которые ей довелось перенести. Например, на грудь избитой женщины клалась доска, на доску ставилась ножка стола, а на столе прыгали НКВД-шники, обутые в кирзовые сапоги. Ну да что там! Это разве жемчужина в арсенале их средств! Во время одного из таких праздничных гуляний в камеру вошёл некто, с кем бабушка училась в школе и узнал её. Должность у него была значительная, а обвинение к ней было хиленькое. Эта счастливая комбинация и спасла ей жизнь. Так что длинные военные годы пухнущие от голода братья провели вместе с мамой, поедая картофельные очистки и лебеду.
Отец хотел быть врачом. Но в медицинский институт сыну врага народа путь был заказан. Разве можно им доверять людей лечить? Пришлось стать инженером. Видимо инженер напакостить не может. Реабилитация пришла с запозданием, но все же пришла. Потом были даже предоставлены какие-то пенсии жертвам Сталинских репрессий. Правда совершенно мизерные. Желающих-пострадавших миллионы, а государство не из денег сделано. Хотя опять же, когда расстреливали, то не мелочились. Пенсию не просто “давали”. За ней нужно было придти, выстоять и выстрадать. “Ой, господибожемой! Мужчина! Закройте дверь, мы вызовем! Идите в очередь!”.
В 90-х уже отец собрался с духом и запросил материалы дела. Всем было страшно перед тем что там могло быть написано сухим казённым языком. Оказалось все было не так уж плохо. Могло бы быть гораздо хуже. Когда деду было предъявлено обвинение о немецком шпионстве, он, видимо чётко представляя себе всю картину своего будущего, схватил табурет на котором сидел и запустил в читающего. За что и был застрелен на месте.
Я часто думаю о том как бы могла сложиться его судьба если бы не революция, если бы не расстрел. Его братья во время НЭПовской оттепели уехали в Америку. Дед ехать с ними отказался, мотивируя это тем, что любит свою родину. Только вот любовь у них получилась не взаимной и он оказался лишь одним из миллионов крестиков на огромном панно. Судьба, раздавленная молохом. Целая жизнь, целый мир, но всего лишь одна единица статистки. Мы любим и помним. Низкий поклон!
