Дополнительная информация
Родился 27 августа 1927 году в городе Лихославле Тверской области (современная ул. Бежецкая, 18) в семье служащего.
Языки и литературу Соколову преподавала Нина Иосифовна Панэ, внучатая племянница А. С. Пушкина. Начал писать со школьного возраста.
В 1945 году Соколов поступил в Московский институт стали и сплавов. Из института его призвали в армию. А в 1947 году он был арестован в армии за отказ от участия в выборах и политические стихи и осужден военным трибуналом к 10 годам, отбывал срок в Воркутлаге. Вышел из заключения по амнистии
В 1951 году Работал металлургом на Сулинском металлургическом заводе г. Красный Сулин. Участвовал в постановках драмкружка в городском Доме Культуры.
В 1956 году и поселился в Новошахтинске (Ростовская область), работал шахтёром.
В 1962 году приговор был отменен Верховным судом СССР.
В 1958 Соколов был осужден вторично за «антисоветскую агитацию», 10 лет Дубровлага (Мордовия). В Новошахтинск он вернулся 31 августа 1968 года.
В 1970 году Соколов был приговорен к году лишения свободы по обвинению в краже духовых инструментов. В 1972 году он был вновь осужден к 5 годамлишения свободы за столкновение с милицией по обвинению в злостном хулиганстве.
За несколько дней до освобождения он написал заявление об отказе от советского гражданства и потребовал выезда из СССР. За это он был обвинен в «распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй», признан невменяемым и направлен в спецпсихбольницу в Черняховск.
В сентябре 1982 года, за два месяца до смерти, его перевели в Новошахтинск, в обычную психиатрическую больницу, где он скончался от инфаркта и был похоронен на городском кладбище.
МОЯ МУЗА
Моя бедная муза тряслась
За решёткой этапных вагонов
И от ужаса падала грязь,
Испугавшись чекистских погонов.
Мою бедную музу ловил
Надзиратель в тугие объятья,
И конвой её псами травил,
И срывал с неё яркое платье.
Моя бедная муза была
Не упившейся страстью вакханкой,
А склонённой под тяжестью зла
Изнурённой больной каторжанкой.
1956 г., Сангородок
* * *
А вместо ран вам-ресторан
И властный жест,как жесть
А нам,баранам-наш баран,
И нечего нам есть.
Тебе,барон,дадут батон
И на батон –повидло,
А нам,баранам-срок и стон,
И крик: Работай,быдло!..
Тебе,барон,дадут погон,
Погон и партбилет.
А нам столыпинский вагон,
Раз в сутки туалет.
Всю жизнь воспитывают нас
Бироны иль бароны,
Им по душе рабочий класс,
Закованный в законы,
Она в семнадцатом году
Ходила в куртке кожаной,
Вот эта птица какаду
С душою обмороженной
Но год семнадцатый забыт,
Затерт и заболочен.
Гвоздями и пулями забит,
Крест-накрест заколочен.
Тебе,барон,дадут погон,
А нам –столыпинский вагон,
Раз в сутки туалет
Валентин Зэк
Пройдет два года.Останется позади Олимпийское лето 1980, смутное время для всех неблагонадёжных элементов социалистического Рая.Проститутки и алкоголики, антисоветчики и сумасшедшие смогут снова вздохнуть на короткое время,выйдя из камер предварительного заключения и из сумасшедших домов,пока после тяжелой летней работы КГБисты, милиция и психиатры сделают себе короткую передышку. К этому времени я буду уже полтора года на свободе. Правильно будет сказать на советской свободе, где мой каждый шаг и каждое слово находились под наблюдением хранителей порядка этой страны.Как и положено «исчадью ада» я снова пробыл несколько недель в сумасшедшем доме и был выпущен на время подышать «свежим воздухом».
Валентин Петрович Соколов был выписан к этому времени из Черняховской спецбольницы и находился в Новошахтинской общего типа.Мои родители твердо решили оформить опекунство на Соколова. Мама отправляла в Новошахтинскую больницу нужные для этого документы, заявление с просьбой забрать Валентина, желанием предоставить ему жильё , но никакого ответа никогда не получила.Валентин писал в письмах,что его врач была бы рада его освободить.Съездив тайком на вокзал за билетом на поезд, мама дала мне свой паспорт , билет и я, выпрыгнув с балкона первого этажа, где мы жили и оставив в неведении странных людей целыми днями сидевших на лавке у подъезда нашего дома, уехал в Новошахтинск.
В Новошахтинск я прибыл под вечер, когда все спешили с работы домой.Начинало темнеть, когда дверь в больнице открыла мне нянечка и узнав, что я приехал за Соколовым пошла докладывать врачам.Через несколько секунд появилась его лечащая врач, средних лет стройная женщина пригласившая меня пройти в отделение.Я шел за ней по освещенному тускло горевшими лампочками коридору.
-Валентин! Валентин! За тобой приехали!- уже кричал какой-то больной.
-Саша!- махал мне рукой человек, стоявший за деревянным барьером.Это был Соколов.
-Я не могу сама выписать Валентина-,называя его уважительно по имени ,сказала врач,-это может решить главрач,я думаю,что он ещё у себя в кабинете и пока она ему звонила , нам устроили свидание.С тех пор как я видел его в Черняховске он сильно изменился. Сейчас он выглядел лучше , двигался живее и пропали глубокие мешки под глазами .
-Я приехал за тобой,вот ,вещи привёз,-указал я на сумку,только что решит главрач?
-Моя врач согласна ,только думаю, что они ( КГБ) меня хотят в этом каменном мешке до самой смерти продержать.Ксению,жену, так запугали,что она даже боится навестить меня, -пожаловался он.
Главный врач больницы Лисоченко Владимир Ефимович был в своём кабинете.Быстро пробежав глазами по заявлению мамы и отложив его в сторону,он стал с вниманием следователя рассматривать каждую страницу её паспорта.
-Зачем вам это надо?-вдруг спросил он.-Соколов -тяжелобольной человек,старый лагерник и рецидивист.
-Я знаю Валентина и моя семья хочет забрать его отсюда,-настаивал я,не желая вступать с ним в дискуссию.
-Вы просто не представляете на что вы себя обрекаете.Он сразу начнет писать стихи как только окажется у вас! Вы это понимаете?
-Ну и пусть пишет на здоровье!
-Я не могу сам решить вопрос о выписке.Это в компетенции только областного здравотдела, - сменил тему Лисоченко и начал упорно звонить в облздравотдел , поглядывая подозрительно на меня. К моему счастью на другом конце провода не поднимали трубку.
-Какой может быть здравотдел в шесть часов вечера?Сейчас дежурный в КГБ поднимет трубку и получать мне сегодня вечером сульфазин в надзорной палате,-подумал я.
-Приходи завтра к десяти утра,-потеряв надежду дозвониться,предложил главрач.
* * *
Страшно как и пусто как
Жить под знаком пустяка.
Пусто как и страшно как
Оставаться в дураках,
Сколько раз душа вползала
В голубой пролёт вокзала!
Страшно тут и пусто тут:
Ветры чёрные метут,
Ветры черные цветут
Тут.
Валентин Зэка
Домой в Кривой Рог я вернулся один .
Миша ушел отмечаться в психдиспансер.Врач его приветливо встретил, нажав под столом на кнопку, вызывая санитаров.Санитары скрутили брата и потащили в надзорную палату.Тут же явился к нему главрач диспансера со свитой врачей.
-Зачем ты ездил к Соколову в Новошахтинск?-стал допытываться он у брата.
-Не знаю я никакого Соколова,-отпирался брат.
Врачи поняли,что осечка вышла и отпустили Мишу.Домой мы вернулись почти одновременно.
-Меня сейчас в диспансере о твоей поездке допрашивали,-первое, что он сообщил мне.
Не дожидаясь пока за мной явятся,я быстро собрал вещи,надеясь как можно скорее уехать с Украины,где похоже, терпению властей подходил конец.С этого дня всю переписку и материальную поддержку с Валентином Петровичем Соколовым вели мои родители,особенно старалась мама.Скоро она узнала, что из Новошахтинской больницы его вернули обратно в Черняховск.
О смерти Валентина я узнал в 1984 году ,находясь в заключении с 1982 года в одном из уголовных лагерей Казахстана за свою принадлежность к Независимому движению за Мир.
* * *
Плакаты, плакаты, плакаты…
Посулов искусственный мед.
На троне вверху бюрократы,
Внизу – прокаженный народ.
А выше – ступени, ступени.
На каждой ступени чины.
И знамя. На знамени Ленин,
Реликвия страшной страны
Валентин ЗК 1957 г.
Валентин Антропов ,бывший политзаключённый, вспоминает: «Валентин Соколов возращался из Новошахтинской психоневрологического диспансера вновь через нарсуд в Черняховскую тюрьму психушку,в общем-то ни за что.Из больницы общего типа его не выписывали по указке КГБ, так как слишком,уж боялись его крамолных стихов. ( вроде Стреляйте красных, Барон и др.) На свободу его не выпустили,а сфабриковали дело,суд вынес такое определение: заставлял больных жевать сухой чай, способствовал побегу двух принудчиков, проводил антисоветскую пропаганду- в сумасшедшем доме!
И так дурхата №111 для душевнобольных в Новочеркасской тюрьме,где я встретился с Соколовым, вспоминает Валентин Антропов.Валентин Петрович очень обрадовался, что я в какой-то мере литератор.С февраля по 18 мая 1981 года мы находились с ним вместе. Мою душу, как парус,он наполнил своими стихами:
* * *
А начальник из волчка-
Глаза черная точка.
Ненависти из зрачка
Пулеметная строчка.
Валентин З/К
Он понимал,что едет в последний раз,что больше не выдержит нейролептических инъекций, что дни его сочтены.Валентин Петрович стал лихорадочно перекладывать из своей головы в мою память свои последние стихи.Обладая феноменальной памятью,я выучил наизусть 250 его стихотворений и три поэмы.
Надо сказать,что в это время Валентин Петрович страшно болел астмой.Подчас приступы доходили до удушья.
Я по 20-30 минут бил в железную дверь алюминиевой миской,требуя прихода врача.Как всегда являлась мерзкая фельдшерица,делала поэту укол,оставляла две таблетки теофедрина, и так до следующего приступа. Однажды к нам в бокс подсадили буйного верзилу,который спросил: -Сколько нас? Валентин Зэка ответил: С тобой трое... Ну, к утру будет меньше,-заявил верзила и поведал нам,что его кличка «Мамонт». Мы насторожились и решили спать по очереди.Под утро верзила вдруг стал душить меня сонного. Валентин Петрович схватил со стола большой алюминиевый чайник с водой и со всего маху ударил идиота по голове. Тот осел.Потом,очухавшись,напал на Валентина. Вскоре очнулся я.И прямым ударом в челюсть повёрг агрессора на пол. Мы его связали,а вскоре подоспели надзиратели. Валентин Петрович не без основания заметил:Не исключена возможность,что КГБисты специально подсадили к нам в камеру этого душегуба. Если бы я заснул,то к утру мы были бы готовые....
Слава Богу,что после этого нас оставили в покое.За этот немалый промежуток времени я много узнал о поэте.
Он рассказал мне,что в 1948 году он был приговорён за стихи к 10 годам лишения свободы по пресловутой 58-й статье УК.РСФСР,а по освобождению,в 1958 году,ему тут же вновь дают 10 лет по этой же статье.Отбыв за инакомыслие 20 лет,Валентин Петрович друзьями –политиками был приглашён в город Новошахтинск.Власти города решили убрать неугодного им поэта. В 1970 году,ему впаяли три года по 206-й статье УК.РСФСР, но потом сократили срок до года,потому как не за что было:Главное властям хотелось сделать из политического Поэта просто уголовника. В 1972 году по той же статье за хулиганство,советский справедливый суд приговаривает ещё к 5 годам лагерей. Срок свой среди уголовников он отбыл,как он мне говорил трудно, потому что среди воров, наркоманов, лжебизнесменов его как поэта с социальным прицелом не понимали,и он все пять лет жил под кличкой Фашист.
* * *
Они меня так травили,
Как травят больного пса.
Косые взгляды,как вилы,
Глаза,как два колеса.
А мне только девочку жалко:
Осталась среди собак
И смотрит светло и жарко
Во мрак.
Валентин Зэка
Этапом на Черняховск с Валентином Петровичем,пишет В.Антропов,я пошел 18 мая 1981 года.В Новочеркаской тюрьме нас семерых дураков доблестные чекисты втолкали вместе с уголовниками в тесный черный воронок. Мест было человек на 10-15,но нас загрузили 37,а замешкавшихся травили овчарками.В Вильнюсе нам повезло:побыли в отстойнике только до вечера и опять воронок.Довезли до вокзала.Высадили вместе с уголовниками. Автоматчики с овчарками взяли в кольцо.И вот тут-то произошло чудовищное : душевнобольной,испытывающий галлюцинации вдруг побежал прямо на солдата с автоматом, тот опешил,был опрокинут,но потом очнувшись, полоснул по больному длинной очередью.Больной упал.Две пули засели в его теле-одна в ноге,другая в плече. Первая раздробила бедренную кость,и душевнобольной стал двойным инвалидом.
Пятого июля 1981 года мы прибыли в Черняховскую тюрьму-психушку.В бане нас раздели донага.Сидели и ухмылялись врачи-офицеры,одетые не в белые халаты,а в форму внутренних войск. Я попал вместе с Валентином Соколовым на первое отделение,где майор Михаил Устинович Плискунов приступил к выполнению приказа КГБ –применить к нам интенсивное лечение. Он закалывал нейролептиками поэта В.Соколова. Его казнили. Убивали медленно,планомерно.Мы пытались ему помочь: когда его сильно корежило,передавали корректор-циклодол и сухой чай,чтобы хоть как-то нейтрализовать действия нейролептиков. Валентина Петровича кололи даже за то,что он кормил хлебными крошками голубей на подоконнике.
* * *
Поставит птичка ножкой крест
И за окошком крошки ест.
Валентин Зэка
Когда палачи довели поэта до такого состояния,что он в любое мгновение мог умереть, они поспешили отправить его обратно в Новошахтинскую больницу,что бы он умер как бы на свободе. Он Умер 7 Ноября 1982 года.Ну,что было потом? Меня выписали в больницу общего типа в город Шахты по месту жительства.
Я,конечно,не знал, находясь в Шахтинской психушке,что моего друга нет в живых. Я попросил поехать в Новошахтинск Николая Борзина,который тоже был в Черняховске навестить Соколова. Борзин в 1984 году, осенью,поехал и привез мне печальную весть,что Валентина Петровича нет в живых.Потрясенный этим трагическим известием,я изготовил триста листовок с призывом к борьбе против режима,а в конце поместил стихи Валентина Зэка (псевдоним поэта): Топоры .Так лежали топоры До поры........
Из сумасшедшего дома я отпросился домой-перетаскать матери уголь.Меня отпустили до семи вечера.Побыв дома,сделав что надо для матушки,вечером я разбросал около центрального универмага листовки и кнопками приклеил штук сто в людных местах. Пришёл в дурдом к семи вечера.Через три недели явились КГБисты и вызвали меня в кабинет заведующего Шахтинского ПНД Тысячной. Все были в штатском.Сунули мне в нос мою листовку и спросили: -Твоя работа? Вышли они на меня по известным стихам Зэка «Топоры»,препираться не имело смысла,я выпучил только глаза и заорал,как идиот, на всех: -Какого человека загубили!Но ничего,он обронил знамя борьбы,а мы понесём его дальше!
Суд состоялся первого октября 1985 года.-Семь лет лишения свободы с конфискацией имущества.
12 марта 1992 года я вышел на свободу.Валентин Зэка навсегда остался в ГУЛАГе.»
Так вспоминал события тех лет друг поэта Валентин Антропов.
* * *
Здесь нет цветов и нет родных берез,
Сто тысяч раз поэтами воспетых,
Зато есть тундра, вьюги и мороз
И сонм людей, голодных и раздетых.
Здесь есть простор для тюрем и для вьюг,
А для людей нет света и простора,
И жизнь за этот заполярный круг
В цветах и счастье явится не скоро.
Здесь солнце светит только иногда.
Свисает ночь над тундрой омраченной.
В ночи холодной строит города
Бесправный раб – советский заключенный.
Отсюда каждый мыслит, как уйти,
И воли ждет, как розового чуда...
Сюда ведут широкие пути
И очень узкие – отсюда.
Валентин ЗК 1955
Много лет назад ,в Америке,я получил письмо из Советского Союза, от незнакомого мне человека, художника из Новошахтинска ,Рамонова Алексея.В своём письме он кратко излагал,что совершенно случайно нашел мой адрес и что ему удалось отыскать могилу поэта.
«О Валентине Соколове я знал ещё давно-из передач западного радио,-писал Алексей Рамонов -но тогда сквозь рёв шумогенераторов было трудно понять что-либо конкретно. Я знал,что этот поэт жил в этом городе,где живу я,и умер в местной психбольнице 7 ноября 1982 года. Первое,что мне пришло в голову,-начать поиски могилы поэта на кладбище.Я исходил наше городское кладбище вдоль и поперёк в надежде отыскать крест или дощечку со знакомой мне фамилией,но все мои попытки оказались напрасными.Тогда я стал опрашивать разного рода людей,пока мне не указали на человека по фамилии Була Владимир Иванович,который частенько попадает на лечение в психбольницу и был к тому же соседом по дому Соколова,где жила Ксения.
Владимира Булу я застал пьяного в дым.
-Сможете ли вы показать мне могилу Валентина Соколова?-спросил я.
-В любое время дня и ночи,-ответил он.
-Вы же многим копали могилы,так почему вы запомнили именно могилу Соколова?-поинтересовался я.
-Многие-это многие,а Валентин Соколов был не такой,как все. Этот человек не простой,в нем что-то было,чего у других не бывает,-ответил Була.
Приехали на кладбище.Була говорит,что могила у третьей дороги, в то время как я только две насчитал,-так я думаю: пьяный же он,так пусть будет для него три. Однако Була оказался прав,едва заметная на самом краю кладбища третья дорога пересекала его поперёк. Небольшой холмик,заросший бурьяном,без всякой таблички,а вокруг ограда других могил со звездочками,а рядом-бок о бок с холмиком Валентина-могила милиционера. Действительно, получается вечный заключенный,как когда-то о Соколове отозвался его солагерник писатель Синявский.Сейчас я могилу в порядок привёл и организую сбор средств,чтобы памятник поставить. Родился Валентин Петрович 24 августа 1927 года в городе Лихославль Калининской области.По окончанию школы он поступил в институт стали имени Сталина.
После отбытия срока он попадает волей судьбы в небольшой скучный шахтерский город Новошахтинск,где он познакомился с женщиной по имени Ксения,которая работала в комбинате шахты имени Горького уборщицей.На работу бывшего зэка нигде не принимали, и лишь с большим трудом Ксения помогла ему устроиться на свою шахту.В этот период времени Валентин ведет замкнутый образ жизни,не заводит никаких лишних знакомств и совсем не употребляет спиртного.
В августе 1958 года Соколова снова осудят на десять лет.
Освободившись в 1968 году,Валентин Петрович снова приехал в Новошахтинск и поселился опять у Ксении,у которой к этому времени подрастала дочка Женя.В течение следующих двух лет Валентин работает на той же самой шахте им.Горького,где работал до ареста.По воспоминаниям Жени,Валентин много писал по ночам:однажды к нему кто-то приезжал из его старых знакомых солагерников.Целую ночь напролёт они о чем-то крепко спорили и читали друг другу стихи.
В 1970 году-снова арест,на этот раз Соколова уже осудили по сфабрикованному делу. Срок дали небольшой-похоже сделано это было для острастки,чтоб не забывал Соколов, что здесь на свободе он временный гость.Первый раз Валентин Петрович попадает в новошахтинскую больницу в том же 1971году пьяный и с перерезанными венами. Дежурил в тот злополучный день в больнице Лисоченко Ефимович Владимир .При встречи со мной он рассказывал о Соколове,каким тот при жизни был:
-Это был отпетый уголовник,откровенная мерзость.Этот Соколов говорил мне тогда,что он -борец за свободу,что красных нужно ставить к стенке.Он мне пытался и читать свои дилетантские стихи,ну,я его тогда продержал пару неделек в больнице и выписал с диагнозом психопатия.
* * *
Я план курил, пил водку, резал вены…
Я жить хотел, но жизнь не шла ко мне…
Вокруг меня тесней сдвигались стены,
И надзиратель царствовал в стране.
Он страшен был…На морде протокольной
Клеймо цинизма шлепнула тюрьма…
Мне было жутко, холодно и больно.
Я план курил, чтоб не сойти с ума.
1954 г., 3 л/о**
В октябре 1972 года Соколов был арестован за злостное хулиганство и приговорен к пяти годам.Арестовывал Валентина участковый милиционер по фамилии Шахов, который прямо заявил:
-Так,Валентин,ты у нас больше за политика не пройдёшь, будешь теперь сидеть по уголовному делу. Пытались на следствии обвинить Валентина Петровича в краже каких-то духовых инструментов,но ,видать что-то не получилось,и ограничились обвинением в каком-то злостном хулиганстве.Вскоре после этого дела участковый Шахов продвинулся резко по служебной лестнице и стал начальником новошахтинской милиции, затем, управляя машиной в нетрезвом виде,Шахов сбил насмерть человека и в наказание за это был переведен в другой город,но на ту же должность. Отбывал пять лет срока Валентин Петрович в уголовном лагере Двойка,здесь же в Ростове –на-Дону. Находясь в лагере он продолжает писать стихи, несмотря на все преследования и угрозы.Особенно над ним издеваются прапорщики Коровкин и Казаков,полковник Лисицын. Администрация колонии пригрозила возбудить новое уголовное дело,на что Соколов объявил голодовку и вспорол себе живот,после чего вскоре был признан невменяемым и направлен на принудительное лечение в Черняховскую спецбольницу. Солагерники Валентина Петровича по Двойке говорили мне о нем,что это был грамотный ,очень порядочный и добрый человек,хотя и презирал уголовный мир.
В 1979 году Валентин Петрович был выписан из Черняховской больницы и прибыл в Новошахтинскую под опёку своего старого знакомого главрача Лисоченко. Соколова помещают в смотровую палату,где круглые сутки горит лампочка и в дверном проходе сидит санитар,в окружение совершенно больных безумных людей,с которыми невозможно даже перекинуться парой нормальных слов.Однажды у Валентина в руке увидели ручку,санитары с медсёстрами тут же набросились на него,свалили с ног и отняли столь опасный предмет.
Ксения-продолжает писать мне Алексей Рамонов- единственная, кто в это время иногда посещала его, приносила с собой чего-нибудь поесть домашнего и сигарет. Но и её визиты становятся всё реже и реже.В одном с Валентином отделении лечилось несколько алкоголиков, которые могли иногда выходить за пределы больницы. Несколько раз он уговаривал того или другого из них забежать к Ксенин домой (она жила где-то совсем рядом с больницей). Однако они возвращались ни с чем,сообщая, что Ксения просто боится навещать его
* * *
Это я ушел
В голубую погоду
Там за дугами радуг
Дорога-дуга,
Неба трепетный шелк
Званный именем Бога,
Солнце огненным светом
Всходит в сердце врага.
Ничего не хочу-
Ни любить,ни жениться,
Время-черная птица
У лица моего.
Для чего эта улика?
Чтобы лицами литься?
Кто там,черный,стучится
У крыльца моего?
Валентин Зэка
За отсутствием в нашем Богом забытом городе шпионов, наши доблестные работники КГБ занимались запугиванием бедных женщин,да охотой на поэтов и художников. Постоянные обыски и письма,полных угроз за связь с Соколовым,совсем запугали Ксению,-вот она и перестала навещать Валентина. Однажды,когда вдруг неожиданно нагрянули гебисты с обыском,Ксения всё же успела спрятать три толстые тетради стихов Валентина в угольный ящик,тем самым спасла их. В 1983 году Ксения умерла.Она была на десять лет старше Валентина, люди, которые её знали,характеризуют её довольно странной женщиной и похоже,что мало что связывало с ней.Причина её смерти неизвестна.Её дочь Женя ненадолго пережила их обоих,она умерла от рака в 1988 году
* * *
А вы,скоты,схватите
Меня-и за забор,
Сидеть
И со скотами
Веревку срока вить,
Охранника винтовку
Зрачком в зрачек ловить,
А вы,скоты,скажите,
Когда игра начнётся-
В окне моём гора
Огромная качается
И вас,скотов,на скатерть-
Раскатывать в блины,
Из-под сапог разматывать
Тугую нить длины.
Валентин Зэка
Седьмого ноября 1982 года страна справляла свой красный,а вернее черный день.У Валентина Петровича,как свидетельствуют очевидцы,было хорошее настроение,он был разговорчив и выглядел вполне здоровым.Он пошел в туалет покурить,где и умер. Заключение врачей:инфаркт.
Несгибаемость Валентина Зэка поражала даже методично убивавших его врачей. Одна из них вспоминала: «Я была в отпуске, а когда вышла на работу, мне сказали: «Езжайте в городской морг». Боже мой! Там на столе лежал наш непокорный Валентин! Я даже ахнула...»
* * *
Не буду врать: ноздрей у нас не рвали,
Не жгли на лбу каленой сталью “вор”.
Нам дали срок, и в северные дали
Угнал нас всех товарищ прокурор.
И нас везли, как скот, в теплушках красных,
Везли в снега, в грядущее, вперед…
И в нас – врагов до ужаса опасных -
Нацелен был товарищ пулемет…
Лето 1955 г., 3 л/о
Несколько дней назад я получил письмо из Прокуратуры СССР.Написал я туда год назад по поводу реабилитации Валентина Соколова.Переписываю тебе ответ дословно:
«Сообщаю,что в связи с Вашим письмом в Прокуратуре РСФСР проверено уголовное дело,по которому в августе 1958 г. Ростовским облсудом за проведение антисоветской агитации был осужден Соколов В.П.
По результатам проверки руководством Прокуратуры РСФСР внесён протест в Президиум Верховного Суда РСФСР,которым поставлен вопрос об отмене состоявшихся по нему судебных решений и прекращении дела за отсутствием состава преступления.
О результате рассмотрения протеста Вас уведомит Верховный суд. Одновременно прокуратуре г.Москвы дано указание проверить обоснованность осуждения Соколова В.П. за совершение государственных преступлений в 1948 году и принять соответствующие меры.»
Прокурор отдела Э.В. Гранин
* * *
Над страною ночь глухая,
Ночь пришла в мою страну.
Жизнь бесцветная, сухая,
Отодвинься - прокляну!
Прокляну. Так будь же проклят
Лицемер - присяжный лжец!
Без очков и без бинокля
Я предвижу твой конец.
Прокляну всех тех, кто губит
Цвет народа в лагерях,
Тех, кого народ не любит,
Кто в сердца вселяет страх.
Тех, кто грязно, гнусно, глупо
Правит там, в Москве, в Кремле!
Чьи дела зловонным трупом
Будут гнить в родной земле.
Так вставайте ж! Кто там дремлет?
Кто глядит из-за угла?
В землю их, в могилы, в землю
Их самих и их дела!
1955 г
----------------------------------------------------------------------
Видео о В. Соколове. http://www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=hCQM-_Du0Ec и http://www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=Zzp9S_Rml98
Глава- 83.
Последняя медкомиссия.
Шестое июля,в отделении праздник.Идёт комиссия. Красная лампочка над дверью ординаторской только и успевает зажигаться,вызывая следующего.Наверное, профессор голоден и торопиться закончить поскорее и уехать на обед в Советск.
В кабинете за столом в хорошем настроении сидит в центре профессор, окруженный врачами.
-Как здоровье?-спросил он меня.
-Нормально.
-За границу больше не пойдёшь?
-Что вы!
-Ну иди.Ты свободен.
После комиссии медсестры поздравили меня и ещё тринадцать таких же счастливчиков с выпиской.Теперь дело оставалось за решением районного суда,в обязанности которого входило официально заменить специальный режим содержания на продолжение принудительного лечения в больнице общего типа.
Прошло уже четыре года как 14 июля Финляндия вернула нас в Советский Союз . Освободился из лагеря Анатолий Романчук, вернулся в Кривой Рог и снова стал работать таксистом. Не было больше никаких вестей от Бориса .
22 августа был моим последним днем пребывания в Черняховской больнице. Мои сопровождающие уже купили билет на поезд и сегодня поздно вечером мне придётся распрощаться с больницей. Весь этот день работая на посудомойке я слушал напутствия Лёни Мельникова и дожидался последней встречи с Соколовым.Он вышел как всегда после обеда с пустыми кастрюлями.Я напоил его простоквашей ,которую он очень любил и обещал,что освободившись, буду стараться делать все возможное,чтобы помочь ему выйти на свободу.
После ужина я был вызван в кабинет,где три врача сидели за своими столами и ждали меня.
-Саша,ты сегодня уезжаешь поэтому мы решили с тобой побеседовать на прощание.Ты не думай,что на свободе тебе будет легче жить.Там обо всем самому придется заботиться, не так, как здесь. Как ты думаешь жить дальше? Где думаешь работать?-начала разговор Лидия Николаевна, которая должна была знать,что со второй группой инвалидности для больного нуждавшегося в опекунстве, работа противопоказана.
-Ты знай! Ты должен свою вину теперь перед народом искупить,-добавил Пчеловод.
-Так я же свою вину перед народом трудом искупил, притом вместо положенных трех лет по статье,я уже четыре года здесь провел.
-Ну, это хорошо,что ты всё время трудился,вот теперь ты должен также трудиться и искупать свою вину перед народом,-не отступал Пчеловод.
-Ну,хорошо, так и быть.Как только выйду из больницы,лето отдохну,а потом сразу же за труд возьмусь,-ответил я Пчеловоду,зная ,что в этой стране я работать не буду,тем более теперь мне статья за тунеядство не угрожает.
-Нет! Нет! Как это целое лето? Надо сразу браться за работу ,- сказала Биссирова.
-Ну, хорошо.Один месяц или две недели,-торговался я.
Д. Ф. Жеребцов сидел за своим столом, слушал и писал.Ему надоел этот спектакль,он прекратил писать и, с присущей ему строгостью, посмотрел на меня и сказал:
-Знаешь что, я почти уверен,что ты через полгода или год опять в Швейцарию пойдёшь, –перепутав Швецию со Швейцарией, сказал он.
-Дмитрий Фёдорович, ну что вы,как вы такое подумать можете?
-Не надо, я вижу тебя и твоё преклонение перед Западом.Об этом говорит твоя музыка на магнитофоне, интерес к польскому телевидению,изучение английского языка....
-Но,Дмитрий Фёдорович....
-Не надо,-остановил он меня.-Я тебе хочу сказать одно: побежишь снова за границу-только себе хуже сделаешь. Ведь тебе придется снова здесь сидеть,а нам от этого хуже не будет,мы за ваше здесь содержание деньги получаем.
Жеребцов перестал быть строгим и уже с улыбкой сказал:
-Ну,что ж,счастливо тебе доехать.Мы, врачи, желаем тебе больше не попадать сюда.
Поезд отходил ночью. Переодевшись в свои вычищенные и отглаженные вещи ,в которых я переходил границу, попрощавшись с ребятами я покинул стены первого отделения Черняховской больницы.
Дежуривший в больнице майор выдал моим сопровождающим справку о моём освобождении из мест лишения свободы,попросив меня в ней расписаться.Я, человек признанный совершенно невменяемым теперь должен расписаться в документе!!!! ,где было черным по белому написано,что Ш.А.И. находился в местах лишения свободы с 14 июля 1974 года по 22 августа 1978 г .
Это был очередной парадокс советской действительности, когда человек уже освобожденный советским судом из- под стражи и от судебной ответственности после выписки из больницы должен был расписаться о своём освобождении из- под стражи,что противоречило решению их же советского суда. Майор не стал обыскивать меня и пожелал только счастливого пути.В темноте нас поджидал мотоцикл с коляской.На душе было спокойно и приятно от того,что пройден ещё один сложный этап на пути к Свободе.
Глава – 84.
Дорога на Игрень.
Зал ожидания вокзала был ярко освещён.Людей было много.Одни ,положив вещи под голову спали на лавках, другие тихо о чем-то болтали.Модно одетые девушки и парни остановились возле нас и громко смеялись.Я почувствовал себя рядом с ними в свои 27 лет бомжем, одетым в старую потрёпанную джинсовую куртку, сделанную в Польше и в давно вышедшие из моды брюки- клеш. В зале было душно и я со своими двумя сопровождающими, уборщицей Ильиничной и сестрой –хозяйкой Васильевной вышли на перрон дожидаться поезда.
В четырёхместном купе нижнюю полку уже заняла женщина с грудным ребенком. Тихонько,боясь разбудить его мы разместились наверху, и ,расстелив постели заснули. Ребёнок оказался спокойным и плакал совсем мало.Сестра-хозяйка узнав ,что я раньше очень любил пиво взяла в дорогу для меня две бутылки «Жигулевского» . Утром она открыла пиво и подала мне.Как я хотел все эти годы дожить до этой минуты и почувствовать этот запах и вкус,мечтая выпить сразу бочку,притом большую.Пиво в бутылке было свежим и холодным, лучшего просто не бывает.Я хотел пива, много, много пива,но мой организм не принимал его и за двое суток пока мы были в пути я ели -ели допил вторую бутылку.
Городская психиатрическая больница «Игрень» находилась на другом берегу Днепра в сельской местности, утопая в зелени крон старых деревьев.Это был целый поселок из корпусов с отделениями,мастерскими, административными зданиями и кухней.На сотнях гектарах земли, прилегавших к посёлку,больные выращивали овощи и фрукты.
В приемном покое мои сопровождающие сдали меня дежурному врачу и поспешили в город Днепропетровск походить по магазинам до отправления их поезда.
-Расскажи мне,как это вам удалось границу перейти?-спросил с искренним удивлением молодой врач, наверное, совсем недавно закончивший мединститут.Я завёл свою старую затертую пластинку с названием «Критика болезни».
-Ладно,ладно,-засмеялся он,-ты лучше объясни мне как вы границу перешли? Неужели она так слабо охраняется?!
Я оставался непоколебим и начал повторять всё заново, списывая все наши беды на Анатолия ,затянувшего нас в эту Финляндию.
-Да брось ты всё! Мне чисто по -человечески это интересно. Он увидел ,что от меня толком ничего не добьёшься и так же улыбаясь, сказал:
-Пойдёшь в девятое отделение.
Девятое считалось на «Игрени» режимным,куда посылались принудчики вроде меня ,а также алкоголики и наркоманы.Отделение имело небольшой двор, часть которого была под навесом и под ним стояли кровати больных, поэтому все теплые месяцы года больные находились на свежем воздухе.Санитар ,из алкоголиков, привел меня под навес, где как бы, была надзорная палата.Несколько больных лежали крепко привязанные простынями по рукам и ногам к спинкам кроватей. Во дворе было жарко и душно. Больные стонали, просили пить и клянчили ,чтобы их отвязали. Совершенно голый худой мужик, грязный, как поросёнок ходил кругами по двору.В руке он держал скрутку и часто делая затяжки выпускал облако дыма. Двое других голыша в распахнутых халатах шатались каждый сам по себе в своих раздумьях. Один из них поверх халата надел теплую ватную телогрейку и затасканную шапку –ушанку, завязав её на голове.Полгода быть с ними,это даже не Днепропетровский спец,где таких типов мне не пришлось видеть.
-Саша?! Это ты? Откуда?-звал меня знакомый голос и через секунду мы уже обнимались с любителем макарон по- флотски Володей Корчаком.
Володя провел меня к противоположному от надзорки концу навеса,где кучковались принудчики. На тумбочке стояла электрическая плитка. Он быстро принес воды в кружке, засыпал полпачки чая и начал варить чифир в честь нашей встречи. Здесь я узнал ещё нескольких ребят из Днепропетровска.На кровати валялся транзисторный приемник . «Немецкая волна» на русском языке передавала новости о выборе очередного Папы Римского в Ватикане. Володя был здесь уже целых два месяца.Он рассказал, что при нем были выписаны радист с танкера «Туапсе» Михаил Иваньков-Николов ,которого отправили в больницу в город Херсон, антисоветчик Николай Гершкан, устроивший нам из-за своей желтухи горячую прожарку,переходчик Вячеслав Меркушев,который так и не довел до конца лагерное расследование провокационных листовок. На освободившиеся после них кровати цепные псы из КГБ быстро нашли замену. В больницу поступили новенькие-основатель Первого свободного профсоюза трудящихся, шахтер из Донецка Владимир Клебанов, организатор забастовки на рессорном заводе города Синельники 44 -летний Медведев Иван Васильевич, распространитель листовок в защиту А.И.Солженицына сорокалетний Лучкив Василий и непокорный шахтер из Донецка Анатолий Никитин. Анатолия отправят КГБисты в эту лечебницу в третий раз,откуда его переведут в спецбольницу Талгар возле Алма-Аты и за месяц до смерти больного раком выпишут домой в 1984году.
-Саша! Как ты возмужал и повзрослел за эти годы.Ну, рассказывай, как это вам удалось в Финляндию пробраться,-встретил меня в своём кабинете Феликс Феликсович Малецкий, замглаврача больницы. Малецкого я вспомнил сразу,он был моим лечащим врачом в 1973, когда я ,погоняв военкома в Криворожском военкомате попал в больницу на «Игрень». В кабинете присутствовали два врача девятого отделения и человек в штатском, наблюдавший за всем происходившим и не проронивший ни одного слова.
-Что ответить Феликсу Феликсовичу на его вопрос?- и я рассказал какая у меня стабильная критика в моей болезни, только вызвав смех у него. Я был очень озадачен, почему здесь никто всерьёз не воспринимает мои слова,а в других спецбольницах всем они нравилась и меня все хвалили.
-Саша,брось ты это. Ты что? Нам не доверяешь ,что-ли?-перебил меня Малецкий.
-Почему вы так думаете? Все так и было на самом деле.
-Я вижу,ты не откровенен с нами.Ну,ладно,побудешь пока в девятом,а потом переведем тебя в отделение получше,-пообещал Малецкий,закончив беседу.
Первые три дня проведенные здесь мне понравились. Тяжелобольные спали в другом конце двора и нам не мешали.Медперсонал на принудчиков смотрел как на здоровых людей и нас не тревожили. Алкоголиков здесь лечили или мучили на совесть такими препаратами как медный купорос,антабус или апоморфин.Они принимали всё под наблюдением медсестры, стоя у двери туалета. Проглоченные лекарства они запивали рюмкой самой настоящей водки.Эту процедуру называли «рыгаловка» потому,что алкоголик сразу бежал в туалет и выворачивал там свой желудок наизнанку. По окончанию курса лечения у них должен был выработаться «рефлекс тошноты» при виде алкоголя. Верят ли врачи сами в силу этого лечения? Не знаю,только каждый вечер алкоголики «соображали на троих»,а если не хватало денег на водку, то покупали самые дешевые одеколоны или лосьёны , заливая это всё в себя.Каково же было моё удивление, когда медсестра вызвала вдруг меня на эту процедуру, приказав мне закатать рукав рубашки, чтобы сделать мне укол апоморфина после которого я должен был выпить водки и в туалете отрабатывать рвотный рефлекс .Я сильно возмутился, убеждая её ,что это какое-то недоразумение и выяснив у врача ,медсестра оставила меня в покое.
Каждое утро теперь я просыпался под гимн Соединенных Штатов и день начинался с крепкого чая и новостей, услышанных по «Голосу Америки». Маленький транзисторный приёмник передал мне Миша, приехав ко мне на свидание. Он вышел из больницы три месяца назад и теперь приезжал каждую субботу.Миша собирался уехать жить к родственникам в Онегу,чтобы быть как можно подальше от Украины.На свидании он сообщил мне очень печальную новость,рассказав о том,что наш друг, литовец Людас работая спасателем ,утонул . Об этом написала нам в письме его бабушка, приложив фото с лежащим в гробу Людасом. Он очень хотел встретиться с нами в Литве и обещал подарить своё ружьё, которое нам понадобится , когда мы будем дрейфовать на льдине к берегам Норвегии в Северном Ледовитом океане и нужно будет отстреливать тюленей для пропитания.
Шли дни.Голый мужик по фамилии Сыроежка больше не ходил быстро по кругу во дворе и не пыхтел, обжигая пальцы скруткой. Он умер, подавившись во время завтрака кусочком сыра.
26 октября подошла ко мне медсестра и попросила собрать мои вещи сказав, что меня переводят на Гейковку, недалеко от Кривого Рога.
Микроавтобус ,в котором уже находилось шесть человек , стоял у дверей отделения и ждал меня . Пятеро из них направлялись в криворожский интернат для психохроников.Это были очень тяжелые больные, беспомощные и никому ненужные люди.Шестой парень с пышной кудрявой прической был как и я, принудчик. Через три часа езды машина въехала на центральную улицу Кривого Рога. Я смотрел в окно и гадал в каком доме живут мои родители,получившие от города двухкомнатную квартиру с телефоном. Родители наивно верили,что это их наградили за долгий труд,но я знал,что это сделано с ведома КГБ, чтобы легче было прослушивать все разговоры по телефону.До этого родители жили в коммуналке, где был один общий телефон и много шума от соседей.Мои подозрения в дальнейшем оправдаются и КГБ будет знать всё,о чем говорят в их квартире.
Интернат для психохроников располагался за городом. Новое недавно построенное трёхэтажное здание одиноко стояло окруженное черными бескрайними полями.Серый пасмурный день добавлял ещё больше унылых красок в этот пейзаж.На маленьком заасфальтированном пяточке у входа в здание стояло на ступеньках с десяток калек. Они подпевали песенку, прихлопывали ладошками и улыбались толстячку, маленького роста танцору со смешным чубчиком на стриженной голове.Он был одет в чистую белую рубашку со старомодным галстуком,свисавшим до самого пупа и новенькие простенькие черного цвета брюки.Танцевал он живо и смешно.
Из машины вывели калек и медсестра пошла их сдавать в это убогое место, где они проживут до самой смерти.Я ощутил себя таким же калекой и понял, что если я не вырвусь из этой страшной страны, меня может ждать таже участь.Медсестра вернулась, машину окружили калеки, по-детски замахав руками нам на прощанье.
Глава- 85.
Гейковка.
Начал моросить дождь.Машина въехала в село,на окраине которого находилась Гейковская областная психиатрическая больница.Я смотрел в окно,рассматривая строения больницы.Кругом стояли сделанные из самана и покрытые почерневшим шифером фермы, окруженные непроходимым размокшим чернозёмом.Одна из ферм была огорожена забором с копошащимися сотнями кур,другая была переделана под приёмный покой больницы, где сидела дежурный врач.Она задала пару привычных вопросов и отправила меня в первое отделение.Санитар протянул старое заношенное трико,пижаму и огромного размера стоптанные туфли довоенных времен.На «Игрени» больным разрешали носить свою одежду,здесь же пришлось с ней распрощаться и с транзисторным приемником тоже.Пробираясь среди ферм по скользкому чернозёму мы добрались до здания первого отделения ,где всего несколько лет назад был колхозный свинарник.
Внутри помещения был кабинет врача , рядом -столовая с выбеленными стенами и висевшими на них агитационными плакатами .В самом отделении одни больные, как тени, бродили по длинному узкому мрачному коридору, другие лежали, свернувшись клубком как собаки и спали под стенкой на старом с чёрными дырками линолеумном полу. Через грязные,никогда не мытые стекла узких окон с решетками едва пробивался дневной свет.Панели были выкрашены тёмно-зеленой краской и во мраке казались черными. Все палаты находились по одну сторону коридора. Вид их был тоже не лучше, только здесь были деревянные полы.В палатах было по двадцать кроватей.Я устал от дороги и находясь в шоке от всего увиденного лег на кровать, предназначенную для меня. -Спать одетым поверх одеяла нельзя,залазь под одеяло и спи,-сразу предупредил санитар,крупный сельский розовощёкий парень.
Больные не обращали на меня никакого внимания и лежали в постелях одетые, прикрывшись одеялами. Анна Николаевна Кравцова была назначена моим лечащим врачом. Она мне сразу не понравилась.Ей больше подходило быть сборщицей свеклы на колхозном поле,чем врачом.Как она получила диплом психиатра, может купила его? А может это была та самая наука ,где не нужно иметь много ума и она освоила её,как сама считала, в совершенстве?
-Сначала мы тебе проведем курс общеоздоровительный,так у нас принято,-«обрадовала» она меня.
Я попытался упросить её не делать мне эти ненужные инъекции, не слушая меня ,она продолжала:
-В спецбольнице ты был никому не нужен, поэтому там тебя и не лечили, а на «Игрени» знали,что тебя сюда переведут ,поэтому не хотели начинать леченье.
-Алла Николаевна!Это всё не так,-понял я, что попал в лапы к безнадежной дуре и садистке.
-Ну,слушай! Нам , врачам ,видней. Я пропишу тебе небольшую дозу лекарств! Знай! Заметим ,что не пьёшь-на уколы посажу!-повелительно и строго ответила она.
Я вышел в коридор и не мог поверить в какую дыру я попал и как в ней продержаться ещё несколько месяцев.Я бродил пытаясь найти среди больных хоть какой -то «разум» с кем можно было бы поговорить и порасспрашивать о порядке и работниках этого отделения, но так никого и не нашел.
-Вставайте!Живо вставайте!-рано утром я проснулся от этих слов.
За окном темно.Шесть утра.Два санитара стучали большими ключами по спинкам кроватей и тех, кто не успел встать переворачивали вместе с кроватью и они летели на пол с матрасом и постелью.
-Что, на завтрак в такую рань?-спросил я санитара.
-Нет!Завтрак будет в в восемь тридцать,а сейчас- заправка постелей и уборка палаты.
Я заправил свою кровать и вышел в коридор.Две полные сельские тетки -уборщицы проходили по опустевшим палатам,перезаправляя постели до идеального состояния как требуют в армии.Дежурный из больных вымыл пол и теперь сидел в дверях ,никого не пропуская в палату.Сотня больных досыпала до завтрака в коридоре прямо на полу.Для ходьбы не было места.Я нашел местечко под стенкой и присел возле худого, лет сорока больного.Моё внимания привлекли его шрамы на висках,маленький- с правой стороны и большой -с противоположной.
-Откуда у тебя эти шрамы?-спросил я.
–Из пистолета стрелял,здесь пуля вошла,а здесь слева-вышла,-показал он и замолчал.
Потом я узнал,что он был милиционером и, решив покончить жизнь самоубийством, выстрелил себе в висок. Пуля прошла насквозь через голову, чудом оставив его живым.
Все, кто находился недалеко от меня были людьми разного возраста,но в большинстве - молодые и очень больные .Их перекошенные лица, скованные дрожжащие тела говорили о том, что их,по- видимому, сильно лечили. Такого зрелища я не видел даже в страшной Днепропетровской спецбольнице,где больные как бы отбывали лечение за совершенные страшные преступления, здесь же были те, кто действительно заболел этой более страшной, чем рак или проказа болезнью- шизофренией.
Вонь стояла жуткая от запаха свинарника, спертого воздуха, людей,пропитанных ядом нейролептиков. Худенький паренёк в туалете вынул из -под рубашки свою кишку и,держа её руками, оправлялся.Я только мог догадываться,что ему делали когда-то сложную операцию. Он сделал свои дела,спрятал кишку и, выйдя в коридор лег на пол досыпать. В туалете не было ни проточной воды,ни кранов,а вместо них на стене висело несколько ручных умывальников и рядом стояло ведро,наполненное водой.Запах из отхожих ям соединялся с махорочным дымом.В семь часов утра санитары и уборщицы начали приготавливаться к сдаче смены.Начался обход.
-«Коля-Петя» идет,-услышал я.
Так больные называли завотделения Николая Петровича Попова, средних лет,полного с флегматичный лицом добродушного человека. Больные облепили его на сколько позволяла ширина коридора и клянчили снизить дозу лекарств или выписать домой. Эта процессия медленно продвигалась до конца коридора и потом возвращалась обратно.Врач с отрешенным ко всему что его окружало видом что-то всем обещал. После него обход начала Алла Николаевна.Всё повторилось, только с той разницей,что она уделяла больше времени больным, умалявшим её убавить дозу или отменить лекарства, объясняя что они должны понять как она старается вылечить их и,похоже, сама верила в это.Не зря в народе говорят:
- Нет никого страшней в жизни,чем дурак (здесь дура) с инициативой.
Алла Николаевна на все лады расхваливала чудодейственность нейролептиков,в которые не верил даже самый больной человек.После обхода врачей в отделении появился страшный «зверь»,перед которым трепетали санитары и уборщицы.Это была главная медсестра отделения, Лидия Николаевна Отенко. Она проводила шмон палат,сама раздвигала кровати ,переворачивала постели, разыскивая пыль ,словно гранаты или антисоветские листовки, оставляя после себя полный бардак. Л.Н.Отенко разыскивала соринку в чужом глазу,а в своём бревно не замечала.Этим бревном был приём лекарств, которые мне теперь приходилось принимать три раза в день.Медсестра с лотком пробирок заполненных лекарствами садилась за стол в коридоре. Рядом на тумбочке стоял обыкновенный молочный бидон с водой с привязанной к нему на веревочке большой алюминиевой кружкой.Под пристальным наблюдением санитара больные брали из пробирки лекарства, кружкой черпали из бидона воду и запивали их.Кое-кто успевал выплюнуть таблетки в кружку и передать её следующему больному.Когда прием заканчивался, на дне бидона в мутной воде лежали сотни не растворившихся таблеток .Я принимал страшный триседил в каплях и таблетки френалона.Я должен был зачерпнуть себе воду из этого жуткого бидона в эту грязную кружку, куда медсестра капнет всего две капли яда,затем запихать таблетки френалона в рот и запить.Я держал эту грязную воду во рту и бежал в туалет поскорее выплюнуть эту гадость,но трицедилу вполне хватало нескольких секунд , чтобы всосаться в мой организм, обрекая меня на страшные муки, каких я не испытывал никогда.Моё отвращение к бидону с водой было вызвано ещё тем, что кружку облизывали гомосексуалисты и «миньетчики» и невольно полоскали грязные руки разные больные. Умывальники заполняли водой только утром и в течение дня негде было ополоснуть даже руки.Всё это старшая медсестра Л.Н.Отенко не хотела замечать, её волновали только не протертые плинтусы в палатах и спрятанные бумажки в постелях. Ночью в отделении хозяйничали мыши, залазившие в постели к больным или в карманы пижам.
Днём больных выгоняли на работу сколачивать деревянные ящики для овощей.Работать заставляли почти всех,даже тех, кого выкручивало от лекарств и тех,кто с высокой температурой терпел боль от сульфазина. Трудоинструктор из местных сельчан, пожилой откормленный на сале мужик ,сущий полицай сошедший к нам из фильма про войну по фамилии Данилов Николай Александрович, встречал всех словами:
-Тунеядцы! Привыкли отлёживаться на казённых харчах! Расстрелять бы вас к черту,-и гонял больных в мастерских, как рабов .
Некоторые «тунеядцы» были очень старыми людьми, проработавшими всю жизнь на государство, но тяжело заболев могли находится теперь только здесь.
Врач и меня отправила на эту работу, саму по себе не трудную.Сидишь себе в тепле, нормы нет, ну и колоти эти ящики,других больных каждый день гоняют на станцию разгружать для села вагоны с углем, а из женских отделений -в силосные ямы, готовить корм скоту. Сижу я на этой работе,крутит всего,ящик за день сколотить не могу. Прошу своего врача перед выходом на работу на следующий день:
-Алла Николаевна,так тело крутит, что не могу работать,отмените триседил.
-Это тебя не от лекарств крутит.Это у тебя психическое состояние изменилось,а будешь просить отменить триседил,так я тебе ещё дозу прибавлю,-любезно ответила она.
Пришлось выйти на работу.За готовый ящик больному платили 3,6 копейки ,это была цена четырёх стаканов газированной воды без сиропа.
-Слушай ,Николай Александрович,плати мне хоть двенадцать копеек за каждый,попросил я инструктора сдав ему к концу рабочего дня недоделанный ящик.
После этого он меня больше на работу не брал.
К этому времени я обзавелся друзьями из таких же принудчиков,правда ,алкоголиков.Им за нарушение режима не грозило попасть в стены Днепропетровской спецбольницы, чего нельзя было сказать обо мне.
Один из них -бывший офицер ракетных войск, Борис Радионов.Он в армии был контужен, за ненадобностью списали его и в свои тридцать он стал хроническим алкоголиком и частым гостем этой больницы. Вторым был рецидивист Колька Серый, сидевший годами в лагерях,но в свои пятьдесят похожий на непредсказуемого подростка.
Был ещё Юра Щуплый, философствующий алкоголик и ещё один-вор-карманник высшего класса, Микола Вакулюк.
Сдружившись, мы потихоньку начали отстаивать свои права.После пяти вечера,когда большинство работников больницы спешило на электричку, разъезжаясь по домам, власть в отделении переходила в наши руки. Санитары быстро вступали с нами в сговор и выпускали «профессионалов» на работу.Вакулюк,Серый и Радионов спешили на электричку, где пройдя по вагонам через час или два возвращались со «шмелями» (кошельками с деньгами). Санитарам вручали ворованные деньги и они отправлялись в село за самогонкой, закуской, салом,чаем. Всё безоговорочно выполнялось и ночью начинался банкет и гульня.Напивались все и санитары тоже.Я не участвовал в этих пьянках, но и не осуждал своих друзей,потому что понимал,что так мы «привяжем» к себе санитаров и сможем изменить режим в отделении.Нашу палату,где было шесть принудчиков и четырнадцать бедных калек санитары больше не будили в шесть утра. Когда появлялась медсестра Л.Н.Отенко и начинала орать с пеной у рта, в отделении сразу пропадал свет.Это Боря Радионов выкручивал лампочку в соседней палате и засовывал туда кусок проволоки, делая короткое замыкание. Перепуганная Отенко кое- как выбиралась из кромешной темноты, не зная кого в этом винить.Потом у неё выработался рефлекс и она знала,что если будет орать-погаснет свет. Санитары дежурили по двое и к ночи почти всегда были пьяными. Разгоняя скуку они цепляли больных, заставляя их брать веники и подметать потолки или делать уборку в помещении посреди ночи, или начинали бить кого- нибудь без всяких причин.Поступил в отделение худенький тихий парень. Санитар по кличке «Прыщ» сломал ему просто так руку. Приехали родственники на свидание,увидели руку в гипсе и спрашивают у врача: «Что случилось?» Отвечал им врач,что ваш сын упал и сломал её. Через неделю они увидели вторую руку в гипсе и получили такой же ответ.Родители забрали сына домой. Санитару «Прыщу» даже не было сделано за это замечание. После этого случая мы, семь принудчиков, написали жалобу на имя главного врача Гейковской больницы Полякову с описанием всех безобразий, происходивших в этих стенах. Утром мы вручили жалобу завотделения Николаю Петровичу.Он прочитал её, покрутил в руках,подумал и сказал:
-Вы знаете, что я должен вас,как принудчиков, интенсивно лечить,а я пока этого не делал,-и ,вернув нам жалобу, пошел продолжать обход.
В эту же ночь два санитара - Володька и краснорожий пьяница Федор избивали восемнадцатилетнего тихого больного Гусева . Вор- карманник Микола Вакулюк пошел ночью в туалет и, услышав приглушенные крики в раздевалке, быстро разбудил нас. Санитары не ожидали нашего появления и оторопели. Перепуганный Гусев стоял с разбитым в кровь лицом рассматривая стены и пол, забрызганные его кровью. На поднятый нами шум прибежала сонная медсестра и стала уговаривать нас ложиться спать и не вызывать в отделение дежурного врача, обещая,что утром сама обо всём доложит. Утром врачей не интересовало то ,что произошло ночью.На следующую ночь я проснулся от сильного крика.Кричал больной Казаков, руки и ноги которого были растянуты и привязаны к спинкам кровати. По лицу с разбитых губ и десен текла кровь.Санитар Толик, по кличке «Прыщ», сидел на нем и наносил ему удары металлической отмычкой.Он сидел ко мне спиной и перепугался до смерти, когда я на него налетел сзади и потащил на соседнюю кровать,чтобы привязать его.«Прыщ» умолял,чтобы я не делал этого и обещал сам лично вызвать дежурного врача больницы.Многие больные уже проснулись и, находясь в коридоре орали и колотили руками и ногами в дверь, вызывая медсестру. Она потребовала всем разойтись по палатам и прекратить шуметь, обещая ,что утром она доложит врачу о случившемся.Николай Петрович вызвал Казакова и, обнаружив на его теле следы сильных побоев, отправил его в городскую больницу на обследование. Вечером его привезли обратно, но Николай Петрович на этот раз тоже постарался не выносить «сор из избы»,правда,после этого случая избиения больных санитарами прекратились.
В декабре врач отменила мне все лекарства и выпустила работать грузчиком. Транзисторный приёмник снова был у меня и каждое утро палата просыпалась под гимн Америки.Теперь я на больничном грузовике три раза в неделю ездил в Кривой Рог на базу и сидел в машине вместе с Васей- шофёром и толстым Васей –экспедитором. Слово «база» звучит очень громко,на самом деле это был склад в полуподвале многоэтажки, откуда полная женщина выдавала нам продукты в бидонах и коробках.База располагалась в самом центре города,через дорогу от неё был детский садик, где работала моя мама ,а на соседнем доме висела серьёзная вывеска «Областной КГБ» .
К жизни на Гейковке я привык и теперь мрак помещения совсем не давил на меня.Меня там ждали друзья,иногда выезжавшие на свои короткие «гастроли» в местной электричке, привозя тонкие «шмели» бедных трудяг,не задумывались о чьих -то слезах, быстро превращая их в горилку.Правда, рецидивист Колька Серый влетел на курс серы, прописанный ему в наказание за приготовление чифира.
-Серов ,это тебе не лагерь,там ты был никому не нужен,а здесь я тебя вылечу от употребления этой гадости,-повторяла ему моя врач,отвечая на его просьбы отменить уколы.-Чем я могу тебе помочь ?Тебе дадут грелку,чтоб лучше лекарства рассасывались.
Теперь «Серый» ни днем ни ночью не расставался с горячей грелкой,залитой до верха... свежим чифирем.
Поступил «подлечиться» в больницу подпольный коммерсант Юрка Лис, до этого просидевший в зонах много лет.Надоело ему в лагерях сидеть,а для работы на советских заводах он был чересчур умный.Случай его выручил. В поезде вместе с ним в купе ехала пьяная компания, слово за слово и- драка.Он –один, а их -много.Он взял и откусил одному ухо.Попал в дурдом за это и получил вторую группу инвалидности то, что и надо бывшему зэку.Вот теперь он сам наведывался в дурдом,чтобы подтвердить,что он всё ещё дурак и чтобы вторую группу не отменили. Юрка всех любил угощать, денег у него «куры не клюют». До Гейковки он возил и продавал ковры из Молдавии и жизнь спекулянта ему нравилась. Пришли менты к нему в дом, а там на всех стенах рядами ковры развешаны,даже на кухне и в туалете.
-Всё,мы взяли тебя с поличным,-показывая на ковры, говорят ему милиционеры , готовые его арестовать.
-С чего это вы взяли,что я продаю эти ковры. Они меня защищают от черной магии ведьмы, что живет в соседнем доме и чем больше этих ковров висит на стенах, тем меньше сила её чар проникает в мой дом,-разъяснил он ментам. Милиция поняла,что имеет дело с дураком и больше к нему не приставала.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/07/15/90
