Кирвелис Людмила Ивановна

Они живы, пока мы о них помним.

Моя бабушка, Кирвелис Людмила Ивановна, приехала жить к нам в поселок Новостройка после выхода на пенсию в начале 60х годов, (дату буду еще уточнять.) Она стала жить в нашей семье и помогать нашим родителям. Оба они были учителями, a папа еще и директором школы. Постоянно были заняты до позднего вечера, в школе на работе. С приездом бабушки мы, трое их дочерей, наконец- то были присмотрены и накормлены. Такой преданности, такого трудолюбия, такой внутренней культуры и скромности, да даже "безответности на обиды", что ли (а  характер у нашей мамы был непростой) - я практически больше и не встречала в людях. На момент ее приезда мне было совсем мало лет. И мне казалось,что так было всегда и должно быть, что роль бабушки в семье- сродни роли домработницы. Накорми, подай, обработай большой огород, куры, одно время держали даже корову, стирка, заготовки на зиму- все было на ее плечах. Мой первый, неуклюжий детский "стих" был посвящен ей (У бабушки у нашей золотые руки, любят нашу бабушку все бабушкины внуки) По мере взросления узнавали мы кое-что и о ее "прежней жизни". Но отнюдь не все. О ее тюремном заключении, например, мы и вовсе узнали только по окончании школы. Ничего нам о жизни взрослых, об их биографиях, не рассказывалось (или совсем мало). Наверное, чтобы "не загружать" детские головы этими тяжелыми историями- о причинах заключения бабушки, о тюремных годах отца, о трудном детстве мамы, оставшейся на годы тюремного срока совсем одной. Ведь она в юном возрасте осталась вообще одна, когда бабушку посадили на 8 долгих лет. Ее родственники были репрессированы, а дедушка расстрелян. (Ниже напишу подорбнее о репрессиях литовского этноса, о массовой ссылке в Сибирь) 

Когда мы- в очередной раз- просили маму написать воспоминания о своей жизни, она сказала, что да, могла бы, ведь она литератор, но ей очень тяжело вспоминать. (Хотя о своих школьных годах она много рассказывала, и еще больше- о своей работе учителем литературы. ) 

Кое- что она мне продиктовала в те дни, когда гостила у нас в Германии, в 1999 году. Сказала, что  начать свои воспоминания могла бы именно с того момента, когда она остро осознала удар судьбы- арест мамы и свое полное одиночество. Вернувшись из школы домой, она узнала, что ее маму, нашу бабушку Людмилу Ивановну,- арестовали и увезли в тюрьму. И вот она, 15 летняя школьница, стоит с портфелем посреди двора, на глинистой, раскисшей земле, под холодным осенним дождем, в тонкой обуви, без теплого пальто или куртки, без зонта (какой там зонт, это и в наши-то школьные годы с 1966- по 1976, была почти во многих семьях экзотика, роскошь.) Позже ей рассказали, что обвинили бабушку в недолжном хранении (а как гласит статья закона, "в хищении "государственной собственности. Имущество это было: несколько мешков муки, они были доставлены в деревню и сброшены во дворе. Вывезти сразу дальше, в другое село, было их на на чем: ни лошади, ни подводы не дали. И ночью эти мешки украли неизвестные. И вот- ей дают за это 8 лет тюрьмы.15 летняя дочь Мария, наша мама, остается одна. 

Ее приняла на попечение семья родственников, которые также были репрессированы. Сосланы из Литвы в Сибирь по ложному обвинению, (по которому ее отец, а мой дедушка, был расстрелян), - в контрреволюционном польско- литовском заговоре. Документ об их ложном обвинении, как и справка о реабилитации- находится в фотоальбоме внизу этой статьи. Их всех обвинили и сослали "огульно", как многих литовцев, как немцев. Вспоминаю фамилии и имена близких соседей и друзей: Урбановичусы, Снукишкисы, сама бабушка и мама: Кирвелисы. Не очень известно, что литовцев ссылали не только в относительно теплую юго-западную Сибирь с ее благодатной природой и жарким, хоть и коротким летом, но и в полярную Арктику, к северному Ледовитому океану, где они массово умирали в первый же год пребывания) 

Холодная, злая, неприбранная страна / Одно умеет- зачеркивать  имена

Придушивать локтем, с носа срывть очки / Оттаптываться, раздергивать на клочки.

Летит по ветру мусор, бумажный пух / Сказано ж вам- не собираться больше двух

Вставать не спиной к спине, а лицом к СТЕНЕ./ Такая традиция, видите ли, в стране

А кто не согласен.. Кто не согласен?/ Ты? Давай подойди поближе, клади цветы! 

Показывай паспорт и подпись поставь- вот тут./ Тогда и тебя, куда следует, уведут

Бесценные списки, бессмертные имена./ Такие по одному, заменимых нет.

У каждой пули есть должность и ордена / У каждой плесени- дом за выслугу лет 

Зачеркивают, а свет проступает вновь / Замазывают, а краска бледнеет вмиг

Как пОшло, мой боже, цветы на снегу, как кровь / Как громко, мой боже, шепот звучит как крик. (последняя строфа- уже о современной России, о цветах, принесенных людьми  на могилу Навального. "Плесень"- это вертухаи, тюремные наблюдатели./Пометка для младшего поколения, внуков и правнуков репрессированных родственников.)

Деревня, где мы жили,- и огороды на ее краю- располагались на пологой, большой возвышенности  относительно реки. За рекой, подальше, на другом ее берегу, был густой хвойный лес: это начиналась уже большая тайга. Она тянулась на сотни километров, до самого Алтайского края. Я вспоминаю, как летом в деревне на огороде, устало разогнувшись после прополки грядок, бабушка смотрела из- под локтя вдаль, на яркий летний закат, в сторону реки Чумыш. Она молчала, о чем-то думала, вспоминала что-то. Почему я ее не расспросила тогда о ее жизни? Беспечность и эгоизм детства. Но я знала почему-то, что этот момент запомню навсегда. Мне было в то лето 15 лет- столько же, как маме, когда она осталась совсем одна. И сейчас я думаю: как хорошо, что у нас была такая бабушка! Никогда не прикрикнет, ни накого не злится, не строжится, не ворчит, всем и все прощает. Только отвернется к окну, после "бытовых" разговоров или упреков, а потом глаза у нее красные- плакала, но ничего не скажет в ответ, ни одного слова жалобы. Привычка из лагерных лет? Терпеть, молчать, стойко переносить невзгоды- ведь все равно никто тебя не пожалеет... Она была очень терпеливая, действительно, это был для меня лично- пример жизненного стоицизма. Могла часами копать огород, полоть грядки, готовить еду, починять белье, стирать. Никогда она не сидела без дела, попусту не судачила, не злословила, ни с кем из соседей не ссорилась.Так они и жили дружно в коммунальной квартире, "две Ивановны": наша, Людмила Ивановна и ее соседка, Мойкина Прасковья Ивановна. Ее уважали взрослые и любили дети. И еще, она была очень выносливая. Однажды, когда сломался автобус, бабушка пришла из города в поселок пешком- около 18 км, а было ей тогда уже 76 лет.

Однажды у бабушки на правом плече, ближе к шее, сзади, стал расти небольшой горбик. Когда я спросила, откуда он взялся, оказалось, что именно я была тому виной. Он появился постепенно, после одного моего зимнего "эпизода" катания на санках. Мы, дети, каталась с невысокой, пологой горки около дома. Скатывались прямо на дорогу, по которой в поселок приезжал автобус из города.(Прокопьевска) Около нашего дома дорога делала крутой поворот, и если по дороге в центр ехала машина, то от дома, со стороны поселка, ее не было видно. Дорога была совсем оледенелая, и мои санки катились особенно хорошо, разогнались. Бабушка поздно увидела, что из-за поворота появился пассажирский автобус,- "Пазик". И санки несут меня прямо под его колеса. Она побежала так быстро, как только могла, и схватила мои санки в самый критический момент, выдернула практически из под колес. При этом она упала на скользкую дорогу рядом с автобусом и сильно ударилась плечом. И вот после этого стал расти у нее этот этот "горбик, так как в больницу, в город, ее не повезли, гипса или шины не наложили,- думали, что само зарастет. А боль можно и потерпеть. Как сейчас помню, как, когда  мы приходили из поселковой бани, я расчесывала шелковистые бабушкины волосы, и заплетая их в косу, каждый раз видела этот "мой -и-бабушкин" горбик.

Еще одно воспоминание. Тоже на зимних каникулах. Мы с небольшой группой соседских детей садились смотреть фильм, (а уже появился телевизор, у нас у первых в поселке.) Шли титры: первые кадры фильма "Остров Сокровищ"- черно- белый фильм. Начальные кадры фильма, на фоне которых идет перечисление создателей фильма, актеров: штормовые, серые, грозные валы на экране накатывают и бьют в скалы, пена слетает с гребней волн. Звучит громкая, неспокойная оркестровая музыка, соответствующая бурному морю. А у нас за окном- метель, сибирская пурга. Она зарядила на всю неделю. Падает новый снег, смешивается с поземкой. Дорога в город заметена, даже трактор не пробивается через заносы, на все каникулы мы заперты дома. Но как нам уютно! Бабушка вносит в комнату-  даже не миску, а целый жестяной тазик "коржиков". Простое песочное печенье, вырезанное из куска теста простым граненым стаканом! Но вкуснее этого для нас, детей, ничего невозможно представить. В этом она вся, наша дорогая бабушка: накормить голодных детей- своих, иногда и  соседских. И всегда, в самые "дефицитные" времена, у нее был запас самых нужных продуктов, из которых она по простым рецептам готовила вкуснейшие блюда и разную выпечку. Cахар, крупа, мука и полотняный мешочек сухарей. Из муки она пекла коржики, пончики, ватрушки, пироги. Все делала быстро, ловко и без лишней суеты. (В школьной столовой на Ясной Поляне, где работала, она жарила по тысяче пончиков за смену)  В любое время, когда приезжали гости- это были мы, три взрослые внучки, с друзьями, потом уже со своими мужьями и детьми, - и всегда все были усажены за стол и накормлены- быстро и вкусно. 

Есть у меня и "летние воспоминания". Как мы ходили в сосняк на горе над рекой, за маслятами и рыжиками. А еще- в ближайший березняк,- там мы резали ветки для банных веников на зиму, собирали лесную землянику и цветы. Разнотравье на холмах у речки Керлегешки было знатное! Сибирские огоньки-жарки, ромашки, кукушкины слезки, даже густо-фиолетовые дикие ирисы, благородные и прекрасные, как орхидеи, росли в высокой траве! Жужжали пчелы, тяжелые шмели гудели, синие стрекозы с хрустальными крыльями пролетали, а небо! Высокое и синее- синее, бездонное, какое бывает только в детстве. Нарезав целую кипу веток, бабушка с соседкой, и все мы, дети садились около веток на траву и начинали складывать ровно в аккуратные венички- к бане на зиму. Бабушка перевязывала их крепкой бечевкой. Конечно, нам, детям, это скоро надоедало, и мы убегали купаться в реке.

У нас от бабушки почти не осталось фотографий- всего несколько. Можно посмотреть в приложении, фотоальбоме, на фото женщины в армейском кителе, еще один документ той эпохи. Все очень похоже, только что "сусликов не ловили на обед". Эта пронзительная история тоже могла бы быть рассказом нашей бабушки Людмилы Ивановны- из тех, которые мы не успели выслушать, не смогли уделить ни минутки из нашей торопливой, занятой "важными" делами жизни. Вот эти, очень "созвучные", воспоминания ...

///////////// 1954 год. Моей бабушке 45 лет. Для фото она принарядилась в китель сына, который пришёл из армии, и в кирзовые сапоги. Больше нечего было надеть. Нищета. Работа в колхозе за "палочку", так называли отметку за трудодень. Денег не платили, деньги сам наторгуй, но сначала отдай положенное количество яиц, молоко отнесите на приёмный пункт и молись, чтобы приёмщик намерял положенную жирность. А дома есть нечего. Младший сын родился в 1947, как раз голод был, рахитом болел, умер в 8 лет. Весну ждали, чтобы сусликов наловить. Сады вырубили, чтобы налог не платить. Уродит, не уродит та яблоня, а налог отдай. Свинью или теленка если резали, то тайком, чтобы никто не знал. Чтобы шкуру себе оставить. Почему никуда не уезжали? Паспортов не было, колхозникам их не давали, чтобы не разбежались. Моя бабушка в этом рабстве заработала пенсию 12 (двенадцать) рублей. Те, кто хотят в СССР: вы в какие годы хотите? В 50 - е хотите, в колхоз? ///////////  (Воспоминания будут дополняться.)