Тихонова Федора Никитична

Тихонова Федора Никитична (1884–1970) родилась в деревни Карлыкуль-Аллагуват Стерлитамакского района. Рано осталось без матери. Ее отец, после смерти жены, женился еще дважды.

По настоянию мачехи, когда Федоре было 25 лет, отец решил выдать Федору без её согласия замуж за зирганского богача старика Александрова Т. А.

Завидев свадебных гостей, девушка под каким-то предлогом, выскользнула из дома и решила немедленно бежать в деревню Айгулево, к своей сестре Анастасии.

Так она оказалась в другой деревни и в 1909 году вышла замуж за Тихонова Александра(Аляккава) Егоровича ( 1883-1953).

Федора родила всего восемнадцать детей и несколько раз двоен. Выжили из них только названные трое: Надежда (1914 -1979), Александр (1917-1957), Христина (1924-2014).

В 1930 году в селе началась коллективизация. Суть её сводилась к тому: либо ты, вступая в колхоз, добровольно сдаёшь всё нажитое, либо, раскулачив тебя, местная власть насильно всё отберёт и при этом, в лучшем случае, выселит из села, а в худшем, посадит.

Хотя и была к тому времени отменена продразвёрстка, а всё равно для захвата имущества крестьян было придумано раскулачивание. Главное - ведь так и не было властями официально дано законное определение, кто же такой кулак?  Поэтому повсеместно раскулачивали и тех единоличников, отказавшихся вступать в колхоз, у кого была всего одна единственная лошадь или корова и никогда не пользовались трудом батраков. Хотя велись среди крестьян ожесточённые споры, сколько должно быть лошадей у единоличника, одна или больше?

Властями так и не был решён этот вопрос, а на местах из-за этой неразберихи с раскулачиванием творился полный беспредел. 

Прадед мой Аляккав, понимая, что колхозы - это надолго, в колхоз вступил хоть и с неохотой и не с самого начала, а когда увели со двора лошадей и весь скот вместе с сельскохозяйственной техникой.

Не спасло его и вступление в колхоз. Несмотря на то, что был он уже колхозником, набеги сельских активистов на его двор за оставшимся добром долго ещё продолжались. Вот что рассказывала дочь его -  Христина об этих набегах, происходивших в 1930 году:  
«Мне было тогда около шести-семи лет. Нашу семью раскулачивали в несколько приёмов. То приходили выгребать зерно из амбара, то лошадей, коров и весь скот наш, сельскохозяйственные машины угнали в общий колхозный двор, то разобрали амбар, пристрой к дому, ригу и всё это вывезли. 

А тут, помню, зимою приехал за мясом, как к себе домой, сам председатель айгулевского волостного Совета Павел - Кузнецов Павел Ильич (1901-1945) с Краха Алексеем - Васильевым Алексеем Тихоновичем (1903-1953). С ними были ещё несколько молодых сельских активистов на лошадях. Они остались у своих подвод ждать во дворе. В одни сани-розвальни, помню, был впряжен отобранный у Евдокимова Николая Евдокимовича-Чаттан Микуля (1842-1932) буланый конь. 

Председатель Совета Павел и активист Краха Алексей вошли к нам в избу. Павел начальственно, тяжело ступая по крашеным половицам, молча, прошёл к столу и грузно опустился на скамью.

Алексей услужливо остался стоять у двери, ожидая указаний председателя. Отец мой, следя за вошедшими, молча, стоял у окна, выходящего во двор. Он изредка поглядывал и на топчущихся во дворе колхозных активистов. Мама, кормившая грудью ребёнка, прикрыв грудь, отвернулась от чужих глаз. Мы, дети, испуганно таращили глаза на непрошеных гостей.
-  Ну-у-у?!!  - обращаясь к отцу, и угождая своему начальнику, громко прикрикнул стоящий у двери Алексей. - Ты что, как бык уставился на нас?! Давай скорей ключи от амбара! 
-  На что они тебе? - спокойно спросил отец, прикинувшись, что ни о чём ещё не догадывается.
-  Потом узнаешь, кулацкая харя! - гаркнул теперь уже сам председатель волостного Совета Павел Кузнецов. 
- Не кричи! Я – не кулак! – подал голос дед. -  А ты знаешь, что я с восьми лет начал батрачить?! Больше десяти лет на хозяев гнул спину?   
-  Охо-хо! Людей не смеши! Откуда у батрака столько добра?! Приди, посмотри, что есть у меня и как я живу! Как ты, что ли?
-  Будешь работать, и у тебя всё будет! Нам, всем советская власть в двадцать втором году землю по едокам, поровну раздала. Почему вы её не пашете и не сеете?! Лень?! Землю дяде сдали в аренду? То-то! Так же и ты, Алексей, и другие – вы же все советские нищие!
- Молч-а-ать!!! -  изо всех сил стукнул председатель кулаком по столу. 

Мама от неожиданности испуганно вскрикнула и чуть не выронила из рук ребёнка. Мы, дети, все заревели и сбились в кучу возле мамы.

Дед замолчал. Алексей продолжал настаивать на добровольной выдаче ключа от амбара. Иначе и дверь, мол, можем взломать, - предупреждал он. 
-  Ничего нам за это не будет, если даже и убьём кулака! – подтвердил председатель волостного Совета.

Получив требуемый ключ, выбежал Алексей, отпер амбар, и активисты начали грузить на сани бараньи туши, заготовленные для семьи на всю зиму.

Папа, молча, наблюдающий из окна, как они таскают из амбара во двор мёрзлые туши и неумело укладывают на сани, а они, соскальзывая, то и дело падают на землю, не выдержал и с горечью произнес вслух:
-  Эх вы! Хозяева! И готовенькое-то мясо не умеете путём сложить!..
-  Но-но! Попридержи язык! - огрызнулся Павел.

Когда из амбара было перетаскано все мясо и кое-как уложено на сани, Алексей опять забежал в дом. 

Занёс свисающую до пола смерзшуюся требушину и заискивающе обратился к председателю.
-  Что с этим делать? Оставить или грузить?

Павел злобно с укором за несообразительность взглянул тяжёлым взглядом на вошедшего Алексея. 

Ему сейчас было не до этих тухлых потрохов. У него голова разламывалась от вчерашнего перепоя. Он только что хотел расположить Аляккава и попросить опохмелиться. Мог бы, конечно, и обыскать дом и найти самогон. Но как-то не решался. Хотя это не составляло ему никакого труда – дать только задание и всё.  
-  Не надо! – со злостью буркнул он. - Оставь детям!..

Тут уж, не выдержав, подала голос и мама, которая, покормив ребёнка, уложила спать и, взглянув за окно, увидела, что весь зимний запас мяса  был уже уложен на сани. Поэтому с досадой выкрикнула:
- Всё! Всё заберите!  Заберите и детей вот этих! Все равно кормить теперь их нечем! - расстроено запричитала мама и громко заплакала.

Услышав слово: «заберите», перепугались мы. Подумали, что и на самом деле могут и нас, детей, забрать и стали прятаться, кто куда. Я залезла под стол. 

Сидим под столом и плачем сначала потихонечку, а потом, глядя друг на друга, завопили ещё сильнее. 

Нас не могут вытащить оттуда и успокоить ни отец, ни мать. Лишь потом, когда непрошеные гости покинули дом, успокоившись, вышли мы оттуда.»

После окончания войны, в 1946 и 1947 годы, в деревне опять была засуха, и был голод. Пережили мои предки и этот голод. В октябре 1953 года семидесятилетний прадед скончался, а прабабушка прожила без него ещё 17 лет и умерла в возрасте восьмидесяти семи лет в апреле 1970 г.

Наталья Червякова