От родных
Абрам Яковлевич Зильберман
Абрам был третьим ребенком в семье Исроэля Янкева (Якова) Зильбермана (в 1937 году ему было 75 лет) и Хинды (Хаи) Зильберман (урожд. Назиенский, умерла в 1903 г.). У него было две старшие сестры, Соня и Рахиль, а после его рождения появились еще две сестры - Роза и Ханна. Семья жила на севере Польши( в местечке Хоржеле Праснинского уезда Плотской губернии), недалеко от границы с Восточной Пруссией. В то время эта область входила в состав Российской Империи.
Его отец был торговцем и специализировался на переплетном деле. Это была традиционная еврейская семья. Они не были богатыми и имели скромный уровень жизни.
Абрам получил образование в еврейской религиозной школе, где изучал еврейскую Тору. Впитав все, чему его могла научить религиозная школа, его с 10 лет отправили за границу в иешиву в Млаве (город в Мазовецком воеводстве/Республика Польша/, с 1815 года в составе Российской империи, с 1837 года – уездный город Плотской губернии). Каким-то образом он учил еще и русский язык. По субботам днем у него было свободное время, и он ходил в лес встречать молодых евреев, которых депортировали из Варшавы за то, что они были “политическими нарушителями спокойствия”, то есть революционерами. Эти молодые люди отвернулись от традиционных еврейских обрядов и активно интересовались политикой. Эти революционеры давали Абраму рукописные уроки для чтения. Когда другие мальчики - воспитанники иешивы - должны были изучать религиозные книги, он скрывал революционные тексты среди страниц канонических учебников и читал их в тайне.
Под влиянием молодых людей из Варшавы у Абрама сформировалось левое мировоззрение, хотя ему было всего 13-14 лет. В это время он заявил отцу, что больше не хочет ходить в религиозную школу, потому что считает, что религиозные евреи, которые проводят все свое время в учебе, ведут непродуктивную жизнь. Он хотел быть профессионалом какого-нибудь дела и учиться ремеслу. Его отец был в ужасе, потому что он предполагал, что его сын, обладающий удивительными умственными способностями,что его единственный сын станет раввином. Но Абрам не хотел быть раввином.
Его отец сдался и решил, что он позволит Абраму стать учеником, но при условии, что это должна быть изысканная профессия, а не что-то грубое. И он решил, что мастерство ювелира и часовое дело подойдут. Он попросил еврейского ювелира и часовщика взять его сына в ученичество, и Абрам быстро приобрел блестящие навыки. Он сконструировал механизм и сделал оригинальные часы для своего отца, с которыми его отец Исроэль не расставался вплоть до Второй мировой войны. Он также сделал уникальное золотое кольцо для своей сестры Сони в качестве подарка на ее свадьбу в 1915 году. Соня сохранила это кольцо всю свою жизнь.
В 15 лет Абрам решил уйти из дома и отправиться на поиски счастья в применении своего ремесла. Он приезжает в Россию. Это было до революции, вероятно, в 1916 году. В Польше у него не было перспектив. Он неистово стремился к знаниям. Чтобы учиться в Польше надо было заплатить огромные деньги за учебу, а для него это было невозможно. Когда в России началась революция, он от всего сердца принял ее. Именно в России сбывается его мечта - он получает высшее образование, причем бесплатное.
Абрам был зачислен в Московское высшее техническое училище им.Н.Э.Баумана(МВТУ), где он изучал инженерные дисциплины. Он оказался одним из самых успешных студентов ВУЗа, и когда он блестяще закончил учебу, его сразу направили на работу на Первый Государственный Московский часовой завод им.С.М.Кирова.
В это время Абрам женился на Инне (Агрипине Сергеевне Филипповой), которая также вместе с ним изучала в институте инженерию. У них была одна дочь, Нинель Абрамовна Зильберман ( впоследствии она вынуждена была взять фамилию матери – Филиппова). Со временем его сестра Роза также переехала в Москву, где Абрам присматривал за ней, пока она получила высшее образование и стала профессиональным учителем немецкого языка.
На службе Абрама сразу высоко оценили и назначили начальником конструкторского отдела. Он придумал и внедрил огромное колличество изобретений, предложений по усовершенствованию процесса производства. Он считался новатором,изобретателем-рационализатором. Вскоре его назначили Главным Конструктором завода. Портрет конструктора-изобретателя Абрама Зильбермана был вывешен на Доске Почета завода наряду с портретами других преуспевающих работников и руководства завода. В качестве поощрения за его труд и изобретения, ему была отведена квартира, закрепленная за фабрикой, которая имела даже собственную ванную комнату, что в те времена считалось высокой привелегией.
Несмотря на свои выдающиеся достижения, Абрам был очень скромным человеком. Он написал обьемный труд о своих изобретениях, сконструированных уникальных механизмах. Он видимо подумал, что было бы нескромно одному представить этот обьемный труд, который он написал. Он поделился содерержанием книги, и своими изобретениями с коллегой, но, возможно (это следует из материалов Дела в КГБ), этот же коллега и оказался автором «доноса» - доноса, обвиняющего советского конструктора-изобретателя в шпионаже.
К сожалению, в 1937 году это привело к аресту Абрама Яковлевича, тюремному заключению и последующему судебному ”разбирательству” по сфабрикованным обвинениям. Его бездоказательно осудили за то, что “…он в 1920 году нелегально перешел границу Польши и СССР, занимался шпионской деятельностью.”
Его арестовали как шпиона и врага народа в ноябре 1937 года. В 1956 году после смерти Сталина его дочь Нинель обратилась с запросами по поводу судьбы отца, в результате которых семье сообщили “правду”, и дочери был выдан реабилитационный документ (который находится в архивах КГБ. Копия этого прилагается).…Его дочери Нинель Абрамовне 4-го августа 1956 года сообщили, что ее отец Зильберман Абрам Яковлевич “…отбывая наказание в ИТЛ(Гулаге) умер 11-го августа 1944 года от туберкулеза легких.”…
На самом же деле после ареста и допроса в ноябре 1937 года Абрам Яковлевич Зильберман, выдающийся советский конструктор-изобретатель, Главный конструктор Первого Московского часового завода им.С.М.Кирова был приговорен к ВМН (высшей мере наказания), и был расстрелян на территории нынешнего района Бутово 07 апреля 1938 года…
Являясь внуком моего любимого дедушки очень хотел бы добавить, что его единственная любимая дочь, моя мама, до последней минуты своей жизни страдала, плакала, задавая один лишь вопрос – «За что?»… Ночной арест был на её глазах, это было страшно, избили сапогами до крови, сломав руки, ноги…Увели. Она осталась на всю жизнь дочерью врага народа. Её, выдающуюся по своим организаторским способностям, музыкальным талантам, яркую, кипучую - её даже в комсомол не приняли. Вся жизнь была перечеркнута. Она жила, трудилась отчаянно, вместе с моим папой Владимиром Давыденко растила меня и мою сестру Женю, и всё спрашивала, спрашивала про дедушку – «За что?!»
Как же она была бы счастлива, если бы дожила до сегодняшнего дня, когда есть Мемориал, когда даже можно на доме где он жил, официально водрузить памятную Доску, где будет написано - здесь жил её папа…
А как страдали его сестры. Тетя Роза, московская учительница немецкого (по мужу Фингер), родив в Москве двух сыновей, мучилась вопросом – а как безопаснее записать в метрике их фамилии в «лихие» тридцатьседьмые – то ли Зильберман (евреи, плохо), то ли Фингер (немцы, тоже, вроде плохо…). Сестры Соня и Анхен жили в Шотландии. Соне так и не удалось побывать в СССР. А вот отважная Анхен (тант-Анхен, как мы её между собой всегда называли) отчаянно рискуя
несколько раз прилетала в Москву, пытаясь разыскать любимую дочь её любимого брата, которого она так и не смогла уберечь, не увезла с собой, так и не спасла (как она думала до самой свей смерти).
Мы жили в Текстильщиках, на улице с красноречивым названием «Юных ленинцев». Тант-Анхен была у нас дома. По-русски не говорила вообще. Мы счастливые встречали её, кормили, угощали... У моей мамы был дивный красоты голос (наверное, только благодаря маме я стал музыкантом, композитором). В тесной, но уютной квартирке мама пела для тети, я аккомпанировал на фортепиано (только что поступил в консерваторское училище). Тант-Анхен всё слушала, смотрела на маму, на меня, на маму, на меня… А когда мама запела Френкелевских «Журавлей» (…мне кажется порою, что солдаты…) Анхен, не понимая ни единого слова, плакала, плакала…
Она уезжала в Глазго поездом с Белорусского, наверное уже зная, что прощается навсегда ( у неё был рак…). Я запомнил, как она всё украдкой смотрела на меня и твердила – «…Наш! Наш!»… Я очень похож на маму, а мама – просто одно лицо с её любимым папой, моим дедушкой – Абрамом Яковлевичем Зильберманом.
Владимир Давыденко (внук Абрама Яковлевича Зильбермана)
