От родных
С. Рязанова-Браун. Учительница с 45-летним стажем
Слово об отце – писателе, литературном критике
Живая память, боль, гнев, мысли о прошлом, настоящем... во имя будущего заставили меня обратиться к Вам.
Заведомо прошу прощения за ограниченность информации.
Многое из жизни отца я так и не узнала.
Яков Вениасинович Браун родился 20 марта 1889 года. Отчий край – Украина. Сын небогатого мелкого служащего. Четверо детей воспитывались в строгости, обстановке уважения и почитания людей, особенно близких – старших.
Юность прошла в Елисаветграде. Здесь окончил гимназию, а затем давал частные уроки. Здесь он сформировался как личность. Человек высочайшей культуры, почти энциклопедических знаний, владеющий несколькими иностранными языками, так и не получил законченного высшего образования. Будучи музыкально одаренным, он был принят в консерваторию, но началась империалистическая война и учебу пришлось оставить.
Музыкантом не стал, а любовь, понимание музыки пронес через всю жизнь. Это и позволило ему в дальнейшем стать сотрудником журнала «Театр и музыка» (более 10 статей 1922-23 гг), редактором отдела «Театр и книга» этого же журнала.
Путь в революцию был непрост. Много позже о себе он сам скажет: «Нахожусь в положении человека, ищущего мировоззренческой концепции». Ему была свойственна удивительно неудобная привычка говорить не то, что в данный момент выгодно, как и стремление служить большим идеям без прислуживания маленьким людям.
Какое-то время был активным членом ЛСР, редактором левоэсеровского журнала «Знамя». О событиях того времени его повесть «Самосуд» (Сибирские огни №1 1925г.), в чем-то автобиографичная. В героине же, маленькой Лене, угадывается его первая жена-подруга Фанни Григорьевна, которой повесть и посвящается. И действие повести происходит на Украине, с которой связана большая половина жизни.
Переезд в Москву в начале 20-х годов – важная веха в жизни. Отход от политической деятельности – свидетельство поистине «выстраданных, четко выверенных убеждений».
На вопрос о мотивах выхода из партии левых эсеров и отхода от политической работы он заявил, что не желает «быть женихом мертвой невесты», что такой «мертвой невестой я считаю навеки организационно и идейно мертвую точку зрения партии левых эсеров. Не считаю себя более левым народником». Полемист, ищущий свои пути и в литературе, и в жизни.
Здесь, в Москве, Яков Вениаминович окончательно сложился как театрально-музыкальный, литературный критик, писатель.
Из пестрого мира литературы и искусства первых послереволюционных лет он обращает внимание, извлекает то, что наиболее созвучно ему самому. И в отрицании чуждого подчас в иронических суждениях – стремление к положительным идеалам. Не разрушает – утверждает идеалы жизни, человека.
20-е годы – самые плодотворные в жизни, творчестве.
Литературовед, кандидат филологических наук Новосибирского университета, Наталья Николаевна Соболевская, занимаясь литературной критикой Сибири, обратив внимание на статьи Я.Брауна, профессионально грамотные, проблемные, с помощью библиографов Москвы собрала все, что удалось найти: в «Сибирских огнях» 2 повести и 6 критических статей, 10 заметок, рецензий в журнале «Театр и музыка», три публикации в журналах: «Авангард», «Новая Россия», «Вестник труда».
Уже теперь, в 1989г., Сибирским отделением Академии Наук СССР издана книга «Традиции и тенденции развития литературной критики Сибири», в которой помещена и статья Н.Н.Соболевской «Я.Браун – литературный критик журнала «Сибирские огни» - 20-е г.г.»
Она пишет: «Весьма интересной и неоцененной поныне фигурой в критике 20-х годов предстает Я.Браун».
«Первая из выявленных литературно-критических статей была напечатана в Московском журнале «Авангард» в 1922 году, следующие, словно с какой-то лихорадочной поспешностью, появляются на страницах «Сибирских огней». В 1923 – начале 1924г. не было ни единого номера без обстоятельной критической статьи Я.Брауна. Затем год спустя, словно прощаясь с гостеприимным Сибирским журналом, - публикация о Л.Сайфулиной... и, наконец, статья ... в «Новой России», столичном издании, редактируемом Лежневым».
«... 1922-23 гг журнал «Театр и музыка» печатает своеобразный цикл работ по вопросам современного театра».
«Творчество Вс.Иванова, Б.Пильняка, мастеров литературного цеха «Серапионовы братья» позволяют критику поставить такие острые проблемы, как вопрос о принципах изображения человека пореволюционной эпохи, о критерии художественности, о законах соотношения эмоционального и рационального начал в творчестве».
«Начиная со статьи «Человек и вещь», Яков Браун исследует вопрос: «Куда исчез человек со страниц современной литературы». Яков Браун пишет: «Душа современности, душа коллектива, класса ... может быть гениально зарисована не тогда, когда мы остадим человеков, но тогда, когда мы, наоборот, очеловечим безличную, отвлеченную «толпу», «массы»».
Его волнует «судьба человека» в революции. Октябрь он воспринимает как «революцию духа». Его совет молодым: «Найти самого себя», его напутствие молодой советской литературе: «Тоньше, глубже слушать человека революции».
Статья о Е.Замятине «Взыскующий человека» - одна из лучших. Ее Н.Н.Соболевская подготовила к переизданию со своим вступительнвм словом. Я еще раз процитирую литературоведа (с ее любезного разрешения): «Статья о Е.Замятине заслуживает быть выделенной среди галереи литературных портретов, принадлежащих перу Я.Брауна. В очерке «Взыскующий человека» автор предстает не только как оригинальный очеркист, но, обнаружив редкую социальную проницательность, и как мыслитель и идеолог». И дальше: «К чести Я.Брауна в ту пору, когда Евгений Замятин был распят на кресте обвинений в политической неблагонадежности и клевете на социализм, критик нашел в себе мужество сказать со страниц «Сибирских огней» о писателе...».
Что же сказал критик?
«Евгений Замятин – самый лукавый писатель в русской литературе. На каждом этапе своего развития он обманывает предельностью, конечностью горизонта ..., чтобы в последний момент позвать к новым пределам.»
«В Е.Замятине не только блестящий комплекс достижений нашего сегодня, но и синтез верований, пафос борьбы нашего «завтра». Замятин готовит крылья этому человеку – пускай строит их, как инженер, а не рожает их, как птица.»
И лейтмотивом всей статьи звучит решительное утверждение: «явление Замятина – большое и многорадостное явление в литературной современности».
Путь к «Сибирским огням» - путь к возможности, праву печататься. И как дань главному увлечению жизни – шахматам – повесть «Шахматы», напечатанная в №4 1923г.
А в журналах «Театр и музыка», «Театр» в эти же годы – статьи о состоянии современной драмы (считал, что отстает она от нашей жизни на 200 лет!). О театре Тирова, размышления о Мейерхольде, о торжестве оперетты, как знамении времени. В ноябре 1926г. Я.Браун принят во Всероссийский союз писателей. Его членский билет №36 подписан Вересаевым.
Я обо всем этом посмела столь подробно говорить, ибо, на мой взгляд, - это лучшее, наиболее аргументированное доказательство того, что не политика – литература занимала целиком, что еще многое и многое сделал бы этот несомненно одаренный человек. Но именно теперь сыпались испытания судьбы. Аресты. Кострома. Ярославль. Личная драма. Снова политизолятор. Ссылка в Устьсысольск (Сыктывкар). Новые встречи. Женитьба. Рождение второй дочери. 1928 год – возвращение в Москву. Столько утратил. Нет, теперь уже в литературно-театральные журналы путь закрыт. Рабочий редактор журнала ... «Скотоводство». Но ... это работа, дающая средства к существованию, квартира в городке животноводов под Москвой. Все свободное время – работа над новыми статьями, повестями, романом, подготовка к изданию 4-х книг (увы так и не увидевших свет), но офакте их существования более чем через 60 лет поведали документы ЦГАЛИ, хранящиеся там.
1933 год. Один из самых трагичных. Это как начало конца. Снова арест. Ссылка. 9.07.1933 г. Под конвоем привезен в Самару.
И это после стольких лет отхода от политической деятельности, стольких лет творческого взлета и превратностей судьбы! Это уже и после того как в Коллегию ОГПУ СССР подал официальное заявление, в котором сообщил о своем окончательном и бесповоротном отходе от всякой политической деятельности, заверении, что «... я себя ни левым эсером по партийной принадлежности, ни левонародником по мировоззрению не считаю и всецело занялся писательской и служебной работой, решительно порвав с левыми эсерами».
Самара встретила голодом Поволжья, изматывающей малярией, безработицей, нуждой. Хотя понемногу и тут начала налаживаться жизнь: комната в центре города – на ул. Фрунзе, работа (путь ее от экономиста пивоваренного завода до преподавателя литературы в учебном комбинате 106 артиллерийского полка, зав. лит. частью Самарского драматического театра). Имея 1 шахматную категорию, он и здесь оказался в центре борьбы – нет, не политической, борьбы на шахматных полях, часто возглавляя турнирную таблицу, давая сеансы одновременной игры в Струковском (теперь им. Горького) парке. (Увы, судьба его спортивных соперников, как и главного среди них – Ардунова – оказалась все такой же). Первоклассницей стала дочка. Снова много писал. На положении ссыльного ... не печатали. Работал ... в стол, вернее, в ящик. А когда в ноябре 1936 г. ссылка кончилась, итогом ее явилось заявление в Самарский (Куйбышевский) Крайком на имя Д.Резникова: «Я не только не считаю себя левым эсером и отошел навсегда от всякой политической работы, но, мало того, единственным и огромнейшим моим желанием является творческое участие в советском культурном социалистическом строительстве». (Это уже из дела Н6209 №7419, лист 25, протокол допроса от 24.05.1937 года)
После стольких лет лишений, испытаний могло б и безверье торжествовать, но нет, сердце не окаменело, а в глазах все чаще вспыхивали чуть лукавые и добрые искорки. И как свидетельство того – крохотный рассказ «Глаза» о торжестве жизни. (Два листочка из ученической тетради – единственная чудом сохранившаяся рукопись)
По убеждению, что из ссыльного города надо и уже можно уехать, семья строила планы на переезд, на новую, более радостную жизнь. Из истерзанной войной Испании в Союз привозили детей. Помню разговоры в семье, не взять ли на воспитание осиротевшую испанскую девочку.
В декабое 1936г. долгожданная (кто ж знал, что она последняя) поездка в Москву, встреча с близкими, родными. Последняя фотография с повзрослевшей дочерью Ниной, отцом.
Вернулся оживленный, почти счастливый... Еще накануне встречи 1934 отец писал брату, что больше не верит ни в какие Новые года. И вот короткая вспышка передышки, оттепели планов, надежд. С ними мы и встретили Новый, 1937 год, последний год жизни Якова Вениаминовича.
Мне было 9 лет. Но я очень хорошо помню 9 февраля. Утро не предвещало катастрофу. Отец подшучивал надо мной, второклассницей, поцеловал, прощаясь (никто из нас и не предполагал, что это ... навсегда)
А вечером я была поражена неожиданным возвращением с работы мамы (корректор «Волжской коммуны», она ушла, было, на работу в ночь), а с ней чужих людей. Слова «понятые», «арест», «обыск» я-то слышала впервые. Обыск не был долгим (да и где и что было искать в нашей узкой маленькой комнате с двумя кроватями, столом, ножки которого, как у довоенных раскладушек – крест-на-крест, и полкой с книгами)
Увезены (или как в Деле значится – изъято) 1 мешок книг (что до того, что там были уникальные с автографами С.Есенина, В.Маяковского, Е.Пешковой), деревянный ящик с рукописями (основной наш багаж при переезде из Москвы), 2 записные книжки, 67 стр. личной переписки...
Отца не стало. Мое детство на этом кончилось. Мама ждала второго ребенка (родилась и через полтора года погибла его третья дочь – он так и не узнал об этом...)
Слабая, но все таки надежда жила в нас. Мы всегда его ждали, любили, верили. А он даже Оттуда сумел пару раз ободрить нас: два письма, полных уверений, что скоро будем вместе, просил «Шахматный вестник» для него покупать, денег больше не присылать (скопилось на его имя уже 70 руб. – и был уверен, что до конца следствия их хватит), тревожился о здоровье жены, верил в успехи дочки.
ни на какие запросы мамы ответа не было. Не было и когда кончилась война. «Десять лет без права переписки». Была реабилитация и оттепель 1956 г. С датой смерти все оставалось туманным.
И 17.01.1942г. – умер в ИТЛ НКВД от воспаления легких. И подписи: начальник спецотряда Плаксунов, начальник №1 отл. Назаров.
И 4.11.1946г. – регистрация о смерти в Куйбышевском Горзагсе.
И только теперь, спустя более полувека, я, его дочь, познакомилась с Делом.
И Дело-то поначалу было одно на 16 чел., а а потом его разделили на каждое самостоятельное (о целях такового – в реабилитационном постановлении), и бывший сотрудник НКВД Филиппов еще в 1940г. осужден за незаконные методы ведения следствия и фальсификацию дел (а следователей, судя по протоколам допросов, было восемь). Виновным себя в руководстве подпольем не признал (как и еще 8 человек из тех 16). Все в той же реабилитационной части: «... показания обвиняемых крайне противоречивы, записаны явно тенденциозно явно фантастические планы подготовки террористических актов.»
В Деле же я прочитала, что в мае 1937 г. отец объявлял голодовку, протестуя против предъявляемых обвинений.
Следствие окончилось 10.10.1937г. Постановление Тройки по УНКВД по Куйбышевской области от 7.12.1937г. подписано секретарем Тройки Воскресенским.
А от 21.12.1937г. Справка по законам всех канцелярских дел о том, что приговор приведен в исполнение 17 декабря 1937г.
Для него все было кончено.
А мы, живые, все еще ждали, верили в торжество справедливости. За эти годы была арестована первая жена отца, двадцать лет проведшая в тюрьмах и лагерях, в день окончания филологического факультета Московского Университета арестована была и старшая дочь Нина, вернувшаяся лишь в 1956г.
Позднее она скажет в стихах:
Никто и никакой ценой,
Соблазном из соблазнов,
Не убедит, что тот убой
Был неизбежной фазой.
И пепел класса... Пепла нет:
Он по ветру развеян.
Век покорения планет
Век жертвоприношений.
Теперь отцу было б ... сто лет. Ему ж не суждено было прожить и половины.
... Рукописи. Долго и безрезультатно разыскивала я их. Горят ли рукописи? Увы, им не суждено было пережить их создателя. Сгорели, сгорели вместе с Его поколением людей думающих, ищущих, творческих.
Пришло время покаяния. Памяти. Я, как дочь, всегда твердо знала, что не было в жизни отца ничего, что могло бы уронить его достоинство, как Писателя и Человека.
И мне сегодня особенно близки люди, сопричастные с его жизнью, творчеством, стремящиеся увековечить память не могильным венком – живым делом возвращения из забвения безвинно погибшего, восстановить его жизненную и творческую биографию.
Более чем через полвека поиски и встречи с этими людьми привели к находкам. В разных фондах Центрального Государственного архива литературы и искусства СССР хранится небольшое количество материалов Я.В.Брауна. Это его исследование «Под знаком эпохального кризиса» о творчестве Андрея Белого, повести «Гамбит дьявола» и «Старики», письма к С.Д.Мстиславскому и в издательство «Никитинские субботники», рецензии на его произведения.
Из этих документов ясно, что уже в те далекие 20-е годы были готовы к печати ряд повестей, поэма в прозе, критические статьи о творчестве Леонида Леонова, Алексея Толстого, целый цикл статей о творчестве А. Ахматовой, М.Цветаевой, М.Шагинян, О.Форш, А.Коллонтай, В.Ибнер и др., объединенных в книгу «Современное женское творчество». Далеко не все они увидели свет. Здесь же говорится о том, что уже подготовлены к печати статьи о М.Горьком, о И.Бабеле, книга «Есенин и Маяковский».
Думается, особого внимания заслуживает монография о творчестве Андрея Белого. Глава вторая ее была принята в журнале «Россия» и анонсирована в его пятом номере, но ... журнал был закрыт.
А жаль. Для многих эта работа явилась бы открытием Андрея Белого, поэта-новатора, искателя, мастера, одного из образованнейших поэтов своего времени.
Критик помог бы нам разобраться увидеть не только мир вечереющей лазури, но и «зов и говор событий», «Ураганы огней», «потоки космических дней», понять все сложности переходной эпохи, объяснить кризис личности в ней, проникнуться призывом поэта «Возлюби высоты великих стремлений!» и мы, читатели, сами б убедились в созвучности Белого, Врубеля, Скрябина. «Поэзия Белого рождает тревожный отзвук и порыв к невозможности», - утверждает автор.
Но если многие литературно-критические статьи и театральные рецензии установить теперь удалось, то художественные произведения, дошедшие до нас, единичны. В сохранившейся записке к Никитиной Е.Ф., редактору журнала «Никитинские субботники», речь идет о повести «Гамбит дьявола», напечатанной в начале 20-х годов в журнале «Сибирские огни» под названием «Шахматы». Эта небольшая повесть, дошедшая до наших дней, кажется наиболее созвучной ее автору, для которого, как и для ее героя, «шахматы выше жизни, шахматы больше жизни, лучше ее», который так многим жертвовал, «чтоб отдаться белокрасному гипнозу вечной игры веков, сладостной, тихой, как память твсячелетий», хоть и знал, что «... когда гремит революция, тогда и шахматы стреляют».
Впрочем, эта-то повесть и представлена на ваш суд.
Приписка. В 1992 г. издана книга Соболевской Н.Н. «Страницы советской литературной критики 20-х годов» (В.Правдухин, Я Браун). Всего у нее 3 работы о Як. Вен.
