Сохранено 2585967 имен
Поддержать проект

Косых Анатолий Николаевич

Косых Анатолий Николаевич
Страницу ведёт: Василий Василий
Дата рождения:
1 ноября 1902 г.
Дата смерти:
5 марта 1942 г., на 40 году жизни
Социальный статус:
консул СССР в Монгольской народной республике в г. Баян-Тумен (ныне г. Чойбалсан)
Образование:
высшее
Национальность:
русский
Место рождения:
Очер, Пермский край, Россия (ранее РСФСР)
Место проживания:
Чойбалсан (ранее до 1921 — Сан-Бейсе, до 1941 — Баян-Тумен), Монголия (ранее Монгольская Народная Республика)
Место захоронения:
Устьвымский ИТЛ (ранее Усть-Вымский ИТЛ, Устьвымлаг), Республика Коми, Россия (ранее РСФСР)
Дата ареста:
16 июля 1939 г.
Приговорен:
Военной Коллегией Верховного Суда СССР 28 февраля 1940 года, по обвинению в "причастности к контрреволюционной заговорщической организации, существовавшей на территории МНР", статья 58-1а-11 УК РСФСР
Приговор:
10 лет исправительно-трудового лагеря, с поражением в правах на 5 лет
ГУ лагерей:
Северный железнодорожный исправительно-трудовой лагерь НКВД Севжелдорлаг (ранее Севпечлаг, Печорлаг, Севжелдорстрой), Архангельская область, Россия (ранее РСФСР)
Реабилитирован:
Военной коллегией Верховного суда СССР 22 сентября 1956 года (по первому аресту); Президиумом Архангельского областного суда 9 января 1958 года (по второму аресту).
Источник данных:
Центральный архив ФСБ, дело № P-23623; Архив УФСБ России по республике Коми, дело № КП-4952
Книга Памяти:

Раздел: Дипломаты
От родных

                                                                                                            ==КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ==

Брат моей прабабушки Коковихиной (в девичестве Косых) Марии Николаевны. Родился 18 октября 1902 г. по старому стилю (1 ноября по новому; в деле указан 1902 год рождения, в метрической книге - 1901) в  г. Очере (тогда он назывался Очерский  завод) Пермской губернии Оханского уезда в семье рабочего.
Крещён 20 октября (по старому стилю) 1901 г. в Михайлово-Архангельской церкви Очера.
Родители: "Очерской волости и завода мастеровой Николай Павлов Косых и законная жена его Таисия Космина, оба православные" ( ГКБУ "Государственный архив Пермского края". Ф. 719. Оп. 9. Д. 706. Л.107 об.- 108). Мать -Таисия Кузьминична Путина- умерла, позже отец женился повторно, а затем и третий раз на девице Анне Ивановне, в браке с которой прожил до конца жизни.

До 1915 учился в земском училище.

Затем до начала революции 1917 года работал на Лысьвенском металлургическом заводе учеником слесаря и рабочим-металлистом.

В 1918-1919 г.г. - ученик слесаря на ст. Франк-Суханской узкоколейной железной дороги.


С 1919 по  февраль 1920 гг.- в партизанских отрядах под руководством Лазо на Дальнем Востоке (Южное  Приморье) в Сучанском Руднике (подробнее о партизанском движении в Приморье см.:
http://геоамур.рф/sources/history/civilwar/civilwar-x=01$15.php ;

 http://www.uglekamensk.info/index.php?suchan=7_2 ;

http://partizansk.eu/forum/index.php?showtopic=3108) .

Спасаясь от расстрела японскими и американскими интервентами, переодевшись в женскую одежду, добирается (с помощью местной учительницы) из Сучанского рудника, во Владивосток к сестре Марии Николаевне.

С февраля 1920 по май 1920 - подручный слесаря-строгальщика во временных авторемонтных мастерских во Владивостоке.

В августе 1920 г. вступает в ВКП (б). 

С мая 1920 по декабрь 1920 г. -счетчик в электоротделе ВГУ.

С 1920 по 1924- партработа на севере ДВК: в январе 1920 г. в 18-летнем возрасте становится секретарём Укома ВЛКСМ в Нерчинском заводе Забайкальского края. На этой должности находился по июль 1921 г.

С августа 1921 по март 1923 -инструктор, зав. АПО, заместитель секретаря партячейки в Александровском заводе (г. Александровск Забайкальского края), затем  секретарь укома РКП(б) г. Сретенска Забайкальского края.

С марта 1923 г. по апрель 1924 г. -заворготделом Укома ВКП (б) г. Акша.

В эти годы знакомится с известным армейским комиссаром 1 ранга Яном Гамарником, который в 1923—1928 годы был председателем Приморского крайисполкома.

С сентября 1924 г. по январь 1926 г. на партработе в г. Перми (тогда г. Молотове) в должности заворготделом  Окружкома.

С января 1926 г. по октябрь 1926 г. - заведующий учраспред. Окружкома ВКП (б) в г. Пермь.

Затем в октябре 1926 мобилизован ЦК ВКП (б) на Дальний Восток (ком. удостоверение номер 62931).

С ноября 1926 по февраль 1927 - инструктор Окружкома ВКП (б) в г. Чита.

С февраля по май 1927 г. - секретарь транспортнного райкома ВКП (б) ст. Карымская (отозван крайкомом ВКП (б).

С июня  по июль 1927 г. - в должности следователя в  в Крайкоме ВКП (б) в г. Хабаровске. Снят за исключением из рядов ВКП (б)  ЦКК 9.05. 1927. Восстановлен 27. 08. 1927 ЦКК протокол номер 520.

С июля 1927 г. по март 1929 г. - секретарь крайсовета Осовиахима г. Хабаровск. 5 августа 1927 г.  женился на Менжулиной Раисе Степановне (1909 г. р.). 1929 г.- родилась первая дочь Генриетта.

 

С марта по сентябрь 1929 г. - Начальник Дома обороны и Секретарь Окрсовета Осовиахима г. Владивосток.

С января по февраль 1931 - секретарь Горсовета г. Владивосток (Постановление Президиума Владивостокского Горсовета от 30. 12. 1930).

Затем мобилизован Горкомом на рыбную путину.

С мая 1931  по июль 1932 - заворгоотделом Охотско-эвенкского Окружкома ОК ВКП (б) (Постановление бюро ДВ Крайкома ВКП (б) от 03. 08. 1934).

21.06. 1931- родилась вторая дочь Маргарита.

С сентября 1934 до 09.06.1936 г. секретарь Кур-Урмийского Райкома ВКП(б) Хабаровской области (Постановление ДВ Крайкома ВКП (б). Переизбран в связи с отпуском на учебу.

1935- родилась третья дочь Тамара.

Осень 1936 - учеба в Школе партийных руководителей при ЦКВКП(б), изучение посольского и консульского права в Институте по подготовке дипломатических и консульских работников в Москве (ул. Кузнецкий мост 21/5) и оформление на отъезд в МНР. 

В январе 1937 после соответствующей подготовки и отпуска прибыл в Монгольскую народную республику с женой и дочерьми.

С января по май 1937 г. - в должности второго секретаря полпредства СССР в МНР и секретаря профкома (парторганизации) в в Улан-Баторе.

С мая 1937 по 16 июля 1939 - консул СССР в Монгольской народной республике в г. Баян-Тумен (ныне г. Чойбалсан).

Арест 16 июля 1939 г. в Улан-Баторе.

1939- исключение из партии.

Осуждение 28 февраля 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР по  ст. 58-1 а, 58-7 и 58-11 УК РСФСР на 10 лет ИТЛ с поражением в политических правах на 5 лет.

С 23.03.1940 по 23.04.1940-этап на Север.

24 апреля 1940-прибытие в Севжелдорлаг (Усть -Вымский район Архангельской области, село Межог).

21 октября 1941 г. арест по делу о контрреволюционной агитации и пропаганде среди заключенных.

 Расстрел-5 марта 1942 года в Севжелдорлаге (с. Межог Усть-Вымского района Архангельской области).

 

 

                                                                                                                  ==ПОДРОБНОСТИ РАБОТЫ==

 

 

  В бытность его на работе Секретарем Охотско-эвенкского Окружкома ВКП (б) приходилось работать в трудных условиях необжитого Севера ДВК, несмотря на это, округ политически и хозяйственно вырос (было отмечено решением Крайкома).  Не в лучших условиях работал в Кур-Урмийском национальном округе Хабаровского края.

  Неоднократно он жаловался на политическую отсталость ввиду оторванности от центра, просился на учебу, чтобы пополнить свои знания, а значит-больше принести пользы. Ему в этом из года в год отказывалось, мотивируя тем, что на курсы ОРПО производится набор более крупных партруководителей из крупных районов страны.

   В январе 1937 года (после соответствующей подготовки) он был направлен в Улан-Батор, но там его невзлюбили за прямоту, кропотливость и честность в работе (он был 2 секретарем и секретарем парткома полпредства) и отправили в более тяжелые условия на переферию(восток МНР) в город Баин-Тумен (ныне г. Чойбалсан). Там фактически он работал без аппарата, не получая подолгу от руководства никаких указаний.

   Большая активность была им проявлена в боевой обстановке в МНР в 1939 году, когда развернулись военные события на Халкин-Голе, в смысле помощи фронту и раненым.  Он организовал советское и монгольское население на сбор подарков и обслуживание раненых.  Под его руководством в городе было построено великолепное бомбоубежище. Его жена Раиса Степановна была отправлена с другими женщинами на линию фронта от Совколонии. Она вспоминала, с какой благодарностью они были встречены за моральную поддержку, заботу тыла о людях, борющихся за общую независимость. Благодаря заботам Косых А.Н., был выделен актив женщин, оказывающих непосредственную помощь раненым в организованном госпитале. Чутко прислушиваясь к нуждам монгольского руководства, он оказывал большую помощь монгольскому населению на востоке МНР  (дома он практически не бывал). Проделал большую работу в поднятии сенокосного хозяйства в Баинтуменском районе, с успехом выполняя план, что также было отмечено на одном из совещаний полпредства. Всегда был выдержанным и чутким к работникам, к людям, нуждающимся в его поддержке. 6 июля 1939 года он был вызван в командировку в Улан-Батор, 16 июля арестован. Больше семья его не видела...

 

 

                                                                                                ==СОСТАВ СЕМЬИ НА МОМЕНТ АРЕСТА (16. 07. 1939)==.

 

Жена- Косых ( в девичестве Менжулина) Раиса Степановна, секретарь консульства СССР (29 лет). Дети: Генриетта (10 лет - 1929 г.р.), Маргарита (8 лет- дата рождения  21 июня 1931 г.), Тамара (4 года-1935 г.р.) . Проживали в МНР в г. Баин-Тумень в Консульстве СССР на Консульской улице. Родители: отец Косых Николай Павлович (65 года) и мать (мачеха) Косых Анна Павловна (51 год). Место проживания : г. Очер, Октябрьская улица, д. 63. Брат Дмитрий Николаевич Косых (40 лет). Проживал в Очере на Октябрьской улице, д. 65. Брат Александр Николаевич Косых (24 года) . Чертёжник - картограф в штабе ОДВКА в Хабаровске. Сестра Мария Николаевна ( в замужестве Коковихина) , 42 года. Работала машинисткой в тресте Союзхромит. Проживала в г. Свердловск, Ул. Малышева, 21, кв. 157 (дом Уралоблсовета) с мужем Коковихиным Михаилом Михайловичем и сыном от первого брака Сергеем Александровичем Кирюшкиным.

 

 

                                                                             ==ПОДРОБНОСТИ И МАТЕРИАЛЫ ПЕРВОГО ДЕЛА==


Арестован 16 июля 1939 г. в г.Улан-Батор, осуждён  28 февраля 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР в Москве по  ст. 58-1 а, 58-7 и 58-11 УК РСФСР.

На допросах в Улан-Баторе с 17 по 25 июля все обвинения отрицал. Приведу протоколы допроса полностью:

  "Протокол допроса обвиняемого Косых Анатолия Николаевича от 18. 07.1939 г.


Вопрос: Вы обвиняетесь по ст. 58 п. 1 а, как участник контрреволюционной организации и изменник родины. Расскажите подробно следствию кем, когда и при какой обстановке Вы были завербованы и о Вашей практической контрреволюционной деятельности.


Ответ: Членом какой либо контрреволюционной организации я не являлся и никакой вражеской работы не проводил. Арест свой считаю недоразумением.
Записано с моих слов и мне прочитано. Подпись Косых." (Центральный архив ФСБ Росиии. Д No Р-23623. Л.Д. 32).

  "Протокол допроса от 19. 07.1939
 Вопрос: Следствие располагает неопровержимыми данными о Вашей причастности к контрреволюционной организации и настаивает на правдивых показаниях о Вашей вражеской работе 
Ответ: Повторяю свой вчерашний ответ, что членом контрреволюционной организации я не являлся и не являюсь и вражеской работы не вел.
Подпись Косых" (Центральный архив ФСБ Росиии. Д No Р-23623. Л.Д. 33).

  "Протокол допроса арестованного  от 24. 07.1939
Вопрос: Следствие еще раз предлагает Вам рассказать о Вашей причастности к контрреволюционной организации, в чем Вы полностью изобличены.
Ответ: Никем ни в какую контрреволюционную организацию я не вербовался.
Подпись Косых" (Центральный архив ФСБ России. Д No Р-23623. Л.Д. 34).

  "Протокол допроса арестованного Косых А. Н.
25 июля 1939


Вопрос: Вам предъявлено обвинение в участии в контрреволюционной, шпионской организации, Вы признаете себя виновным?


Ответ: Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю, так как участником контрреволюционной организации я не был, меня в нее никто не вовлекал.
Записано с моих слов верно мной лично прочитано 
Подпись Косых
Допросил ст. следователь ГОО ГУГБ НКВД СССР ст. лейтенант госбезопасности Марков".(Центральный архив ФСБ России. Д No Р-23623. Л.Д. 35).

Его "зверски мучали, пытали и избивали в течение 10 дней"( как пишет он в письме Верховному прокурору СССР и в письмах жене) и лишь после 20-22 (!)избиений  26 июля 1939 года он вынужден был подписать ложные показания. Привожу их полностью:

"Протокол допроса
Арестованного Косых А. Н. от 26 июля 1939 г.


Вопрос: Будучи изобличены в участии в к-р организации, Вы длительное время запираетесь перед следствием, не хотите рассказать о своей вражеской деятельности, тогда как вся безсмысленность (так в протоколе-В.Т.) Вашего запирательства очевидна, следствие категорически предлагает Вам рассказать когда и кем Вы были привлечены к соучастию в к-р организации.


Ответ: - Признаюсь,  что я действительно был привлечен в к-р организацию в феврале месяце 1938 г. бывшим Полпредом СССР в МНР Мироновым. Обстоятельства вовлечения меня Мироновым в контр-революционную организацию были следующие:
Будучи принят Мироновым в его служебном кабинете в Полпредстве СССР в Улан-Баторе, я с самого начала беседы выслушал обвинения меня Мироновым в том, что я просмотрел троцкистскую группу Таирова-Тарханова. В тоне выражения недоверия ко мне Миронов упрекал меня в том, что я как партийный руководитель, должен был бы более внимательно присмотреться к этой группе и сигнализировать о ней в ЦК ВКП(б), чего сделано мною не было. Таким обвинением Миронов дезорганизовал меня. Затем я стал поднимать перед Мироновым ряд служебных вопросов, как то:
Я спросил Миронова, как рассматривать происходящий процесс разгрома ламства, т.к наряду с репрессиями по отношению к высшему ламству затрагивается и среднее, что неизбежно влечет за собой отрицательный политический эффект.
Тогда же я спросил Миронова, как реагировать на этот процесс. Миронов прямо ответил мне: « Вам реагировать нечего, мы должны разгромить высшее ламство и затронуть среднее, с таким расчетом, чтобы вызвать растерянность у аратской массы и тем самым ухудшить политическое состояние страны".
  Вслед за этим я поднял перед Мироновым вопрос о том, что бурятское население также подверглось и подвергается окончательному разгрому, что также влечет за собой отрицательные политические последствия. Миронов ответил мне, что в отношении бурятского населения нужно продолжать взятую линию- продолжать репрессии, с расчетом вызвать среди бурят националистические настроения, создать среди них неуверенность и политическую неустойчивость среди этой группы населения.
  Наконец Миронов сказал мне, что таков наш курс-курс товарищей, прибывших сюда из Москвы вместе с комиссией ЦК.
  Из этого для меня было понятно, что речь идет об определенной группе лиц, ведущих антисоветскую работу в МНР в лице: Миронова, Голубчика, Скрипко, т.к. именно эти лица прибыли в Улан-Батор одновременно с комиссией Фриновского. Миронов, в эту же беседу, поставил передо мной задачи- конкретные установки:

1. Следить за твердым проведением взятого курса по массовым операциям-разгрому ламства, бурят и пр.
2. Учитывать настроения населения моего консульского округа в связи с указанным выше процессом и сообщать ему-Миронову.
3. Внушать местному монгольскому руководству необходимость проведения этих мероприятий (разгром ламства и пр.).

Будучи ошеломлен беседой с Мироновым, сначала тоном недоверия, а затем резким переходом на абсолютное доверие ко мне и дезориентирован высказанным им обвинением в попустительстве группе Таирова-Тарханова, я без всяких сопротивлений принял антисоветские установки Миронова.

ВОПРОС:- Миронов называл Вам участников контр-революционной организации?


ОТВЕТ:-  Ни одной фамилии участников организации МИРОНОВ мне ни в первую беседу, ни в последующем не называл. Как я показал выше Миронов мне сказал: «наша группа», из чего мне было достаточно ясно, что к этой группе, кроме него, относятся Голубчик и Скрипко.


ВОПРОС:-Какие установки по линии к-р организации Вы получали от Миронова в дальнейшем?


ОТВЕТ:-С Мироновым я имел еще одну встречу до его отъезда в Советский Союз, это было в апреле–мае 1938 года. Будучи на докладе у Миронова, я сообщил ему, что на почве массовых репрессий среди бурятского населения создались плохие настроения, что операции по линии МВД идут с явными перегибами. Тогда же я поднял перед Мироновым ряд других вопросов, в частности о том, что в предстоящий призыв в Монгольскую Народно-Революционную Армию может оказаться недобор в связи с массовыми явлениями болезни среди призывного контингента, что так называемый ламский налог больно ударяет по интересам трудового аратства, т.к. по существу это  налог платят не ламы, а араты.
   Выслушав меня, Миронов дал мне установки:
а) Продолжать наблюдать за проведением взятого курса по массовым операциям.
б) Продолжать сбор так называемого ламского налога, точнее не чинить к этому никаких препятствий.
в) В связи с призывом брать в ряды МНРА больных, с расчетом вызвать недовольство последних.
д) Освещать жизнь и быт частей РККА в направлении изучения поведения отдельных лиц, сообщая о них подробно с фамилиями Миронову.

Других встреч с Мироновым я не имел и установок от него больше не получал, Миронов вскоре выехал из МНР.


ВОПРОС:- Миронов посвящал Вас в цели к-р организации? 


ОТВЕТ:- Ни Миронов, ни Голубчик, с которым я был связан после отъезда Миронова, о целях организации мне не говорили, но из тех установок, которые они мне давали, для меня было ясно и очевидно, что к-р организация, соучастником которой я являлся, ставила своей целью расторгнуть дружественные отношения МНР с Советским Союзом и образовать монгольское государство под протекторатом японского империализма.


ВОПРОС:- Какие установки а/с порядка Вы получали от Голубчика?


ОТВЕТ:-В июле 1938 г после партийной конференции в Улан-Баторе я имел беседу с Голубчиком. На это  раз Голубчик держался со мной неуверенно и прямого разговора по делам к-р организации не вел. Второй раз я встретился с Голубчиком в октябре 1938 г будучи у него в Полпредстве в Улан-Баторе.
На это  раз Голубчик откровенно и прямо дал мне следующие установки а/с порядка:
1. Прекратить снабжение советских частей из товарных фондов, идущих монгольским торгующим организациям.
Между прочим такая же установка была и по линии Торгпредства СССР в МНР.
2. Изучить места оседания ламства, его поведение и степень влияния на массу, исходя при этом из того, что может ли оно -ламство- представлять опору для к-р мероприятий среди аратства, в случае возникновения необходимости в этом.
3. Выбросить всех русских нелегальщиков (лиц нелегально прибывших из СССР в МНР) в Советский Союз, с последующей отдачей их там под суд, несмотря на политический и моральный облик этих лиц.
4. Распределение товарных ресурсов производить не в порядке их брони за аймаками, а в зависимости от того, какие аймаки будут высылать возчиков за товарами.
5. На мою постановку вопроса о том, что использование аратского транспорта на работах для частей РККА, при его изношенности, чревато отрицательными последствиями, Голубчик заявил, что и дальше аратский транспорт на работах для частей РККА нужно использовать.

ВОПРОС:- Расскажите о своей практической к-р деятельности по заданиям Миронова и Голубчика?


ОТВЕТ:- Моя практическая контрреволюционная деятельность сводилась к следующему:
1.    Я дал  установки призывной комиссии (врачу Мандельштам) призывать в ряды МНРА больных призывников.
2.    Прекратил поднимать вопрос о так называемом ламском налоге, о разгроме монастырей.
3.    Я разъяснял монгольскому руководству « правильность»  курса на разгром ламства.
4.    Распределение товарных ресурсов мною было пущено на самотек, я просто не вмешивался в это дело, товары распределялись в зависимости от выхода возчиков.
5.    Я пытался прекратить отпуск товаров советским частям, но этого все же не сделал, т.к. обстановка настоятельно диктовала необходимость делиться товарами из монгольского фонда, в противном случае это вызывало бы явно ненормальное положение в сов. частях.


Записано с моих слов верно, мной прочитано. При этом имею следущую оговорку: в вопросе о приеме больных цириков мной установка была дана «принимать больных в изв. мере после послед. лечения способных служить в МНРА» не до приема, а в процессе работы призыва, когда врач Мандельштам сообщила о большом отсеве по болезни.
 Подпись Косых
Допросили :
Ст. следователь ОО ГУГБ НКВД СССР СТ ЛЕЙТЕНАНТ ГОС БЕЗОПАСНОСТИ ЛЕОНОВ
НАЧАЛЬНИК 5 ОТД. 7 отдела ГУГБ ГКВД СССР ЛЕЙТЕНАНТ ГОС БЕЗОПАСНОСТИ РОМАНОВ"(Центральный архив ФСБ России. Д No Р-23623. Л.Д. 40-41).

  В постановлении на арест от 25 октября 1939 года за подписью Л. Берии и прокурора СССР М.И. Панкратьева сказано: 
Гор. Москва, 1939 года, октября месяца, «25» дня.
  Я, оперуполномоченный Следчасти ГУГБ НКВД СССР Лейтенант государственной безопасности ТИТОВ, рассмотрев поступившие в НКВД СССР материалы о преступной деятельности КОСЫХ Анатолия Николаевича 1902 года рождения, урож. Очерского завода Пермской области, русский, гр-н СССР, член ВКП( б) с 1920 года, до ареста консул Союза ССР в МНР –

                                                                                                                                           НАШЕЛ:
   Имеющимися материалами следствия КОСЫХ  изобличается как активный участник контр-революционной организации, существовавшей на территории Монгольской Народной Республики.  
    Организация, участником которой являлся КОСЫХ, ставила своей целью свержение существующей народно-революционной власти в Монгольской Народной Республике, путем вооруженного восстания и восстановление капиталистического строя под протекторатом Японии.
  В своей практической деятельности Косых проводил подрывную вражескую работу, направленную на срыв снабжения продовольствием войск РККА и создание недовольства среди монгол политикой Советского Союза на территории Монгольской Народной Республики.
  В причастности к контр-революционной заговорщической организации КОСЫХ изобличается показаниями арестованных соучастников организации б. полпредов СССР в МНР Миронова С.Н. и б. советника МВД МНР Голубчика М. И.
       Так, арестованный МИРОНОВ показал:
        «Лично я привлек в заговорщическую организацию в МНР консула в Баин-Тумене КОСЫХ».
  Арестованный участник той же организации ГОЛУБЧИК показал:
      «Мне в одну из бесед с МИРОНОВЫМ стало известно, что им завербован консул в Баин-Тумени КОСЫХ».

   На основании вышеизложенного и руководствуясь ст. 91 и 96 УПК РСФСР-

                            ПОСТАНОВИЛ:
   Косых А.Н. арестованного и доставленного в Москву привлечь к уголовной ответственности по ст. 58 п. 1/ а и 58 п. 11 УК РСФСР и повести расследование.

Оперуполномоченный Следчасти ГУГБ НКВД СССР
              Лейтенант гос. безопасности     (ТИТОВ)

Зам. нач. Следчасти ГУГБ НКВД СССР
 Капитан госуд. безопасности  ( БОЯРСКИЙ)
  «СОГЛАСЕН»
     Начальник Следчасти ГУГБ НКВД СССР
Майор государственной безопасности (СЕРГИЕНКО)"
 (См.: Центральный архив ФСБ России. Дело N Р- 23623. Л.Д. 1-2). 

Трижды продлевались сроки следствия. Первый раз на месяц, второй раз еще на месяц и третий раз на 2 месяца (См. "Постановление о продлении срока следствия от 22 октября 1939 г.", "Постановление о продлении срока следствия от 16 ноября 1939 г.  и "Постановление о продлении срока следствия от 13 декабря 1939 г."(См. Центральный архив ФСБ России. Дело No Р-23623. Л.Д. 24-28).
Приведу последнее постановление тут полностью:
"г. Москва, 1939 года, декабря 13 дня.
 Я, следователь Следчасти ГУГБ НКВД СССР-Лейтенант Госуд. безопасности – Марков, рассмотрев следственное дело номер … по обвинению Косых Анатолия Николаевича, 1902 года рождения, уроженца Очерского завода, Пермской области, русского, гр-на СССР, б. Члена ВКП(б) с 1920 года, до ареста работавшего консулом Союза ССР в МНР, в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п. п. 1 а, 7 и 11 УК РСФСР.

                                                                                                                                       НАШЕЛ
Косых А.Н. , являлся участником антисоветской заговорщической организации существовавшей на территории Монгольской Народной Республики, в которую был завербован активным заговорщиком МИРОНОВЫМ, быв. полпредом СССР в МНР и по заданию последнего вел вредительскую работу направленную на срыв снабжения продовольствием войск РККА и создания среди монгольских работников недовольства политикой Союза ССР в МНР.
   Виновным себя признал, но впоследствии от показаний отказался. Изобличается также показаниями арестованных МИРОНОВА, ГОЛУБЧИКА и свидетеля ГЕРАСИМОВА.
   Арестован 16 июля 1939 года в гор. Улан-Баторе. Допрошен 12 раз, содержится под стражей в Лефортовской тюрьме.
   Принимая во внимание, что на арестованного КОСЫХ из Читы и Улан-Батора запрошены компрометирующие его материалы, без которых нельзя закончить дело, и ответа еще не поступало, а срок ведения следствия истек, а посему руководствуясь ст. 116 УПК РСФСР.-

                                                                                                          ПОСТАНОВИЛ:
  Возбудить ходатайство перед Прокурором Союза ССР о продлении срока ведения следствия и содержания под стражей арестованного Косых до 15 января 1940 г.
Подписи 
Марков
«Согласен» НАЧ. СЛЕДЧАСТИ ГУГБ НКВД СССР-
МАЙОР ГОСУДАРСТВ. БЕЗОПАСНОСТИ  СЕРГИЕНКО" ( Центральный архив ФСБ России. Д No Р-23623. Л.Д. 28)

 

В итоге следствие закончилось лишь 15 января 1940 года.

22.01. 1940 г. он пишет заявление Верховному прокурору СССР. "Гр-ну Верховному Прокурору СССР от Подследст-заключенного Лефортовской тюрьмы кам.31 Косых Анатолия Николаевича.
                                                                                                                                                                                                          
                                                                   Заявление

16. 01. 40  следствием центр. аппарата НКВД закончено дело по обвинению меня в принадлежности к к-р организации Миронова-Голубчика, основанное на показаниях Миронова от 15. 06.  39 г. и моих показаниях от 26. 07-3.08. 39 г.  Честно и категорически заявляя о своей невиновности–непричастности к какой-либо к-р орг. я считаю необходимым сообщить вам следущее:
1.    Свои первоначальные показания я вынужден был дать в результате систематического и тяжкого избиения меня Улан-баторским следствием (20-22 избиения), причем о ложности этих показаний я предупреждал честно следствие при подписании каждого документа, не переставая отрицать свою непричастность к к-р организации.

2.    Лживость показаний Миронова изобличается самим содержанием его показаний, а именно:
а) На очной ставке 15. 11 Миронов заявил, что он вовлек меня в свою к-р орг. предъявив мне обвинение в троцкистской деятельности, тогда как никакого отношения к троцкизму я никогда не имел, за 20 лет пребывания в партии ни идейно, ни практически от линии партии не отходил в чем убедилось и следствие (устное заявление след. Маркова)
б) С Мироновым  всего в жизни я встречался 2 раза, причем вторая и последняя встреча, в которую он меня якобы завербовал происходила в присутствии Скрипко и Казаряна (40-50 минут) по вопросу моего отпуска из МНР и о получении секретаря консульства (тогда решена поездка ко мне Казаряна), уехав назавтра рано к себе в округ я больше с Мироновым не встречался.
в)Противоречивы показания Миронова, Голубчик и Скрипко по вопросу моей вербовки и моих связях с ними.
г)Несовместимы с фактом вербовки неоднократные требования Миронова к НКВД о моей замене и выезде меня из МНР.
В отличие от других я со стороны Миронова, Голубчика и Скрипко не имел к себе заботливого и чуткого отношения, наоборот я был для них каким-то чужим человеком. Обстановка недоверия ко мне проявлялась со 2 половины 1938 г., мелочное дергание меня Казаряном, Светловым, Шинкаренко и др., мешавшее мне в работе, есть прямой результат поощрения  к этому со стороны политруководства, готовившего как мне известно мое изъятие «по обвинению в троцкизме и принадл. к Таировской банде».

3.    Зная о происходивших в 1939 г. массовых арестах, я ничего не знал о наличии необоснованных арестов. О том, что есть перегибы в арестах и о письме ЦК СНК от 17. 11 я узнал в 03.04. 39 г. от инстр. Вьюнкова и Ступина, бывших на спецсовещании в Улан-Баторе, рассказавших, что массов. и необоснованные аресты имели к-р цель возбудить аратское население.

  Данное заявление на ваше имя я вынужден написать потому что ни Улан-Баторское, ни Московское следствие не дало мне возможности подробно и правдиво изложить все мотивы. « Пусть разбирается суд, мы же следствие - обвиняем». Этим я объясняю  именно, что ряд материалов предъявлены мне впервые лишь по окончании следствия, тогда как большинство из них не прикладывалось бы к делу, если бы последним я был допрошен ранее.  Так например явно клеветнические материалы Герасимова, Казаряна и осведомителя Мацеконяна (Хандона), поданные в 1 –й половине августа могли быть мной разоблачены еще в Улан-Баторе вызовом свидетелей  и ссылкой на документы. Укрытие от меня этих материалов есть ни что иное как тенденциозная попытка Улан-Баторского следствия затруднить мне оправдание и вызвать ко мне недоверие судебных инстанций. Именно наличием такой же тенденциозности у следователя Маркова объясняю явно неправильную запись моих ответов в протоколе допроса от  16. 01 с. г. и отказ записать в протокол окончания следствия мои просьбы о приложении материалов и вызове свидетелей.
  Возбуждаю перед вами гр-н Верховный Прокурор ходатайство вызвать меня на передопрос Прокурора, дать мне возможность изложить обстоятельства моего дела доказывающие фактами мою невиновность. 22. 01. 1940 г.

P.S. На мое заявление на имя нач. следств. части НКВД допросить меня более подробно ответа не последовало». (Центральный архив ФСБ России. Л.Д. 195-195 (об.)). 

   Конечно никакого передопроса не состоялось, ведь тем временем все уже было решено наверху, он  уже был внесен в сталинские расстрельные списки от 16 января 1940 г.  Эти списки — перечни людей, осужденных по личной санкции И.В.Сталина и его ближайших соратников по Политбюро ЦК ВКП(б) к разным мерам наказания — в подавляющем большинстве к расстрелу. Специально выделенные  сотрудники  учетно-регистрационного отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) сводили полученные справки и представляли их для «разбивки на категории» по мерам предполагаемого наказания (1-я категория — расстрел, 2-я — 10 лет заключения, 3-я — 5–8 лет заключения). Результаты рассмотрения списков передавались из НКВД в ВК ВС, где в порядке Закона от 01.12.1934 рассматривались дела и приговор выносился в соответствии с определенной ранее категорией (исключения были крайне редки).
В 1940 г., 16 января, Берия представил Сталину очередной список на несколько сотен человек. В сопроводительной записке (№ 265/б) говорилось об окончании следствия в отношении арестованных «врагов ВКП(б) и Советской власти, активных участников контрреволюционной, право-троцкистской заговорщической и шпионской организации в количестве 457 человек» и о том, что НКВД считает необходимым передать их дела в ВК ВС для рассмотрения в порядке Закона от 01.12.1934, причем 346 человек следует приговорить к ВМН, а 111 — на сроки не менее 15 лет. «Просим Вашей санкции», — завершал записку Берия. В прилагаемом списке, среди 346 человек, подлежащих расстрелу, были Исаак Бабель, Михаил Кольцов, Надежда Михайловна Бухарина-Лукина, Всеволод Мейерхольд. Большую часть списка заняли имена чекистов-«ежовцев» и членов их семей (мы видим здесь и самого Ежова, и М. П. Фриновского с женой и сыном). Решение было принято Политбюро уже на следующий день — 17 января (№ П11/208-оп). Причем и на этот раз, как и в 1939 г., предложение Берия приняли без каких-либо поправок и изменений.
А.Н. Косых упомянут как раз в этом списке от 16. 01.40 (Архив Президента РФ, оп.24, дело 377, лист 132). Там он проходит по 2 категории (лагерный срок 10 лет). 

28 февраля 1940 года "Военная коллегия Верховного суда СССР в составе председателя диввоенюриста Д. Я. Кандыбина в закрытом судебном заседании в г. Москве ... рассмотрела дело по обвинению Косых Анатолия Николаевича 1902 г.р. бывшего  консула СССР в МНР в преступлениях предусмотренных ст. 58-1-а, 58-7 и 58-11 УК РСФСР. Приведу протокол закрытого судебного заседания тут полностью:
 

"ПРОТОКОЛ

ЗАКРЫТОГО СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ 

ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

28 февраля 1940                       Гор. Москва


Председательствующий - Бригвоенюрист КАНДЫБИН

Члены- Бригвоенюристы ДЕТИСТОВ и СУСЛИН

Секретарь-Военный юрист 3 ранга БЫЧКОВ


Председательствующий объявил о том, что подлежит рассмотрению дело по обвинению КОСЫХ Анатолия Николаевича, в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 58-1а, 58-7 и 58-11 УК РСФСР.

Председательствующий удостоверяется в личности подсудимого и спрашивает его, получил ли он копию обвинительного заключения и ознакомился ли с ним.

Подсудимый ответил, что копия обвинительного заключения им получена и он с ним ознакомился, обвинение ему понятно.

Председательствующим объявлен состав суда.

Отвода составу суда не заявлено.

Ходатайств не поступило.

Председательствующий спросил у подсудимого, признает ли он себя виновным.

Подсудимый- виновным себя признаю в том, что по своей политической слепоте проглядел вражескую работу, выразившуюся в массовых арестах в Монголии.

На предварительном следствии под физическим воздействием я дал показания, что был вовлечён в к/р организацию МИРОНОВЫМ, но это я оговорил себя.

Оглашаются выдержки из показаний КОСЫХ (л.д. 40-42).

Подсудимый-Я помню эти показания, но они не соответствуют действительности.

Я вынужден дать такие показания и оклеветать себя и других.

Оглашён протокол очной ставки между КОСЫХ и МИРОНОВЫМ (л.д. 60-72).

Подсудимый-Я не знаю, почему МИРОНОВ дал на меня такие показания.

МИРОНОВ дважды меня оклеветал.

Оглашаются выдержки из показаний МИКАЛЮКИНА (л.д. 100-101).

Подсудимый-Я ни с кем не вёл антисоветских разговоров.

Оглашаются выдержки из показаний ГОЛУБЧИКА (л.д. 82).

Подсудимый-ГОЛУБЧИК был 2-полпред в Монголии. 

ГОЛУБЧИК клевещет. Никогда я шпионом не был.

Оглашаются выдержки из протокола очной ставки МИРОНОВА с ГОЛУБЧИКОМ (л.д. 95-96).

Подсудимый-Это заведомая клевета. Вовсе МИРОНОВ меня в заговор не вербовал.

Судебное следствие закончено.

В последнем слове подсудимый сказал:

Никакой базы для вербовки меня в к/р организацию МИРОНОВЫМ не было, причем МИРОНОВА я видел в жизни только 2 раза.
МИРОНОВ просил перед НКИД об отозвании меня еще в 1937 году, но я почему то не был отозван.

Мне вменяют в вину, что я был связан с ГАМАРНИКОМ и на Дальнем Востоке с ТАИРОВЫМ и ТАРХАНОВЫМ, но это не верно, т.к. ТАИРОВ И ТАРХАНОВ вели против меня борьбу.

Я не вёл никакой вражеской работы.

Все мои показания на следствии ложны.

Я знал, что идут массовые аресты, но я не знал, что они необоснованны.

Я никакого отношения к арестам и оперативной работе не имел.

Я очень много полезного сделал для родины.

Я никакой вражеской работы не вёл.

Прошу это учесть.

Суд удалился на совещание, по возвращении с которого председательствующий огласил приговор.

Председательствующий Кандыбин (подпись)

Секретарь Бычков (подпись)". (Центральный архив ФСБ России. Дело N Р- 23623. Л.Д. 168-170).

Приговор был вынесен незамедлительно:

 

                                                                                                                               " ПРИГОВОР

                                                                                          Именем Союза Советских Социалистических Республик

                                                                                                  Военная Коллегия Верховного Суда Союза СССР

      В составе:

 

Председательствующего Бригвоенюриста Д. Я. КАНДЫБИНА

Членов: Бригвоенюриста И. В. ДЕТИСТОВА и А. Г. СУСЛОВА

При секретаре военном юристе 3 ранга БЫЧКОВЕ А. А.

В закрытом судебном заседании, в гор. Москве

28 февраля 1940 года, рассмотрела дело по обвинению:

КОСЫХ Анатолия Николаевича, 1902 г.р., быв. консула СССР в МНР

в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 58-1-а, 58-7 и 58-11 УК РСФСР

  Предварительным и судебным следствием установлено, что Косых с февраля месяца 1938 года являлся участником а/с заговорщической организации, в которую он был завербован Мироновым.

  Работая в М.Н.Р. в должности консула СССР в гор. Баин-Тумени, Косых по заданиям руководящих участников названной к-р организации содействовал им в проведении вражеской деятельности направленной на массовое недовольство населения М.Н.Р против политики Советской Власти. Кроме того Косых установил тесную связь с одним из участников военно-фашистского заговора Микалюкиным.

  На основании изложенного, признавая виновность Косых в преступлениях предусмотренных ст.ст. 58-1а,58-7 и 58-11 УК РСФСР и руководствуясь 319 и 320 ст.ст. УПК РСФСР Военная Коллегия Верховного Суда СССР

                                               приговорила:

  Косых Анатолия Николаевича лишить свободы в И.Т.Л. сроком на десять (10) лет, с поражением в политических правах на пять лет и с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества.

  Срок наказания осужденному Косых исчислять с 16 июля 1939 года.

  Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

                                             Председательствующий Кандыбин (подпись)

                                              Члены {Детистов (подпись) Суслин(подпись)" (Там же. С. 171-171(об)).

Почти через месяц, 22.03.1940 он пишет заявление на имя Сталина (оно подшито в дело), но резолюции на нем нет, лишь печать, что оно поступило 1 апреля 1940 г. (когда он был уже в лагере) в О.С. ЦК ВКП (б). Очевидно, что до Сталина оно так и не дошло... Приведу тут текст заявления полностью:

"Генер. Секретарю ЦК ВКП (б) тов. Сталину И.В. от осуждённого по ст. 58 § 7 и 11 Косых Анатолия Николаевича

Заявление:
   28.02.-40 г. я невиновно осуждён Военной коллегией Верх. суда к 10 год. ИТЛ с конф. имущества и поражением в политич. правах на 5 лет, этот несправедливый приговор вынуждает меня просить вашей защиты и помощи. Я обвинён в причастности к к-р заговорщеской организации Ежову-Фриновского, в которую я якобы был завербован б/полпредом СССР в МНР Мироновым в бытность моей работы Консулом СССР в гор. Баин-Тумени. Показания Миронова о моей вербовке клевета совершенно очевидная и легко разоблачаемая. Мироновым ложно придумана база моей вербовки. Мои собственные показания также ложны, причём их ложность была ясна и самому следствию, выбившему у меня эти показания тяжкими и длительными избиениями. Давая свои показания я ни на одну минуту не переставал заявлять о их ложности. Я убедительно ходатайствовал перед следствием познакомится с моими записками, опросить людей, видевших мою работу, видевших недружеское и нетерпимое отношение ко мне Миронова, Голубчика и Скрипко. Просил дать мне возможность подробно описать свои доводы, разоблачающие сплетенную вокруг меня клевету, просил об этом у следователей, у нач. следств. части НКВД, у прокурора и у суда, однако по непонятным для меня причинам мне такой возможности не предоставлено. Военная коллегия разбиравшая мое дело в течение всего 20-25 минут также не приняла от меня просьбы доследования, хотя я кратко и приводил для этого чрезвычайно веские аргументы. Все дело мое сфальсифицировано. Предъявленное мне обвинительное заключение яркий сгусток этой фальсификации: там записано а) "я послан в Монголию Гамарником и Таировым", тогда как я никогда не имел знакомства и личных связей с этими врагами народа. При Гамарнике я  работал  на ДВК один месяц информатором Крайкома, видел его в жизни один раз, Таирова не знал совершенно. С ДВК отпущен Далькрайкомом в распоряжение ЦК ВКП (б) после 10 лет непрерывной работы на ДВК, а в МНР послан инструкторами ЦК Кудрявцевым и Шандорович. Казалось такая явно несуразная приписка мне связей должна бы была обратить внимание Военной коллегии, однако этого не случилось;
б) Что я срывал снабжение частей РККА в Монг.,но это не только не подтверждается ни одним документом или показанием в деле, а наоборот все документы и люди работавшие со мной подтверждают противоположное.
в)Что я "освобождал от налога лам и монастыри", тогда как ( ни я не имеющий к этому отношения), ни  (неразборчиво) руководство в консульском округе этого не делало. Наоборот есть документы в Полпредстве и в (неразборчиво), говорящие о том, что я своевременно и правильно сигнализировал о вражеских перегибах Миронова в сборе Ламского налога за счёт аратства. О существовании организации я не знал, и в ней не состоял и не мог состоять. 

Моя вина перед партией, народом и вами в том, что я не сигнализировал  в ЦК о происходящих в МНР массовых арестах, видимо я должен понести наказание, но я по-честному заявляю, в арестах врагов не видел и не знал об арестах невиновных.
Я ходатайствую перед вами тов. Сталин обязать побудить суд. органы пересмотреть дело, выслушать мои доводы, познакомиться с материалами, на которые я ссылаюсь в своих заявлениях, имеющихся в деле, пока материалы можно найти в НКВД и в полпредстве, опросить людей. В партию я пришёл в 17 лет, воспитан партией и Сов. властью, никогда не имел ни идейного, ни практического отхода от линии партии, был честным и преданным членом партии, остаюсь преданным и (неразборчиво).

Прошу помочь мне вернуться к общественно-политическому труду как равноправному члену общества, сбросить незаслуженное клеймо врага народа. Врагом я не был и не хочу быть незаслуженно называем . Все, что я вам пишу это правда, я не могу лгать перед вами. Прошу помогите". ( Центральный архив ФСБ России. Дело N Р- 23623. Л.Д. 194-194(об.)).

И уже из лагеря 27.06. 1940 он пишет второе ходатайство Прокурору СССР.  
                                                        "Прокурору Союза ССР
                                                         От осужденного Косых 
                                                         Анатолия Николаевича         
                                                        находящегося в лагерях Севжелдорглага.


                               Заявление

28-го февраля 1940г., я, б. консул СССР в МНР, б/ член ВКП(б) с 1920 г., рабочий-металлист по соц. происхождению и положению, Военной коллегией Верх. Суда СССР осужден к 10-ти годам ИТЛ с конфискацией имущества, по обвинению в причастности к к-р заговорщицкой организации Ежова-Фриновского по ст. 58 1 «а» 7 и 11. Этот суровый приговор несправедлив , т.к. я никогда ни в этой, ни в никакой другой к-р организации не состоял и никаких связей с врагами народа не имел. Обвинение меня в причастности к к-р организации основано , прежде всего, на клеветнич. показаниях б/полпреда СССР в МНР Миронова, хотя вздорность и необоснованность этих показаний была и есть совершенно очевидна; а именно:

Миронов показал, что завербовал меня во вторую и последнюю встречу наедине. У меня с ним было действительно  2 встречи, но не наедине. Вторая встреча происходила в присутствии Казаряна и Скрипко. Мое заявление обратить внимание на это обстоятельство от меня ни следствием, ни судом ( по непонятным причинам) не принято. У Миронова абсолютно и не было базы для вербовки. Его заявление на очной ставке 16/11-39 г. о том что « я угрожал Косых реализовать имеющиеся на него материалы о троцк. связях»-легко опровергается, т.к. ни склонности к троцкизму, ни идеологич. и орг. связей с троцкистами я никогда не имел, и никогда никакая парторганизация мне подобного обвинения не предъявляла и я не имел оснований бояться репрессии. Ссылка Миронова на то, что я  смазал дело троцкиста Давыдова, просто фальсификация. Весь партактив, бывший в МНР в 1937 г. знает обратное: что дело троцк. Давыдова по забытым в делах парткома материалам поднял я и довел до логического конца, а именно: а) Давыдов исключен из партии за к-р троцк. клевету и пропаганду с моей формулировкой решения; б) мной лично написано и разослано по низовым парторг. широкое письмо с политическими выводами и требованиями, вытекающими из дела Давыдова и в)мной лично был подобран и послан актив для докладов в переферийных орг. и сам я сделал в Улан-Баторе 3-4 доклада. Правдивость этого моего утверждения могут подтвердить партактивисты и ячейки. Письмо Миронова « к т. (неразборчиво)Максиму??, имеющ. в моем деле свидетельствует о том, что Миронов и Ко , фальсифицируя, готовили против меня репрессию и является оправдывающим меня документом. Имеющ. в следств. деле «протокол допроса Давыдова» ни мной, ни Давыдовым не подписан, тогда как составленный мной в 2-х экз. протокол нами подписывался без вопросов в протоколе явно не моей редакции.
  Дико вымышленным является  имеющ. в обвинит. заключении утверждение, что я имел связь с Гамарником  и Таировым и ими послан на работу в МНР. Гамарника я видел один раз в жизни в 1927 г. в бытность его секретарем  Далькрайкома ВКП(б). Не знал я до приезда в МНР и Таирова. С ДВК отпущен Крайкомом в 6-1936 по моей личной просьбе после 10-ти летн. пребывания на ДВК ( см. Решение Крайкома). В НКИД я послан ЦК ВКП(б), оформлялся инструкторами ЦК ВКП(б) Шандорович и Кудрявцевым. В МНР послан Козловским, которого раньше и не знал. Мой выезд в МНР задержался с 11-36 до 1-37 исключительно по причине отказа Таирова принять меня в МНР. Это легко проверить у Козловского, Златкина и информматериалам НКИД. Легко проверяемо  также и то, что консулом в Баин-Тумен (в худшие условия) я послан Таировым  не как его сторонник, а был «уйден» им как неугодный ему и Тарханову , в целях предотвращения  выборов меня секретарем парткома, это знают  Николаев, Левочкин и др. Остается непонятным, почему следствие и суд  приняли за правду эти явно лживые показания Миронова.

Я не только не имел никакой поддержки у Миронова, Голубчика и Скрипко, но держался ими в черном теле, был обойден и материально. Из следственного дела видно, что я открыто и грубыми приемами разрабатывался ими через агентуру Казаряна и Светлова как «враг народа и таировец». Я от них не имел никакого руководства в работе, не имел ответов на мои деловые письма и записки. Больше того, длительная проработка меня  за связь с врагом Микалюкиным  есть ни что иное как травля меня, подрыв моего авторитета, прямая попытка создать мне такие условия в работе внутри консульства и по руководству общ. хоз. и полит. жизнью Восточных аймаков, чтобы сорвать мне работу, обвинить меня затем во вредительстве и обосновать репрессирование. Сама эта обстановка, созданная мне в работе Мироновым и Ко несовместима  с принадл. меня к их к-р организации и вообще совершенно явно , что при таком положении значительно проще было репрессировать меня , чем открывать мне , незнакомому для них человеку, свою к-р организацию.
4.Требуют обратить на себя внимание противоречия в показаниях Миронова, Голубчик и Скрипко, в которых нет единства и которые не показывают, почему я был оставлен ими в стороне от вражеской деятельности, без заданий, без связей.
   По смыслу обвинит. заключения обвинение меня основано в значительной части и на моих личных показаниях. Третий раз перед вами заявляю( после января и февраля 1940 г.), что все мои показания, данные  в( период) с 26/7-5/8 1939 г. показания ложные и даны мной в результате применения ко мне со стороны Улан-бат. следствия 20-22 длительных избиений. От меня требовали показать и я показал явно несуразные вещи неподтвержденные и ничем не подтверждаемые, а именно: что я был организационно связан с Голубчиком, имел от него  и от Миронова задания, имел особую встречу с Мироновым в апреле(когда Миронова уже не было в МНР), вербовал в к-р орг. командиров РККА, имел связи с др. членами к-р организации, обострял взаимоотношения командиров РККА с монголами и др. Все это было снято впоследствии московским следствием, во всяком случае мне не предъявлено, по странным причинам мне оставлена моя « вражеская и вредит. деятельность», о которой я показал как о заданиях Голубчика и Миронова, от которой побоями вынужденный писать, я не переставал отказываться, заявляя ,что простая проверка документов, опрос лиц, очные ставки неизбежно опровергнут мои показания. Мне оставлено (теперь уже неизвестно  по заданиям или без заданий), что я:
1. Срывал снабжение частей РККА: в действительности же снабжение частей РКАА проводил не я, а Спецвоенторг, завозящий товары из СССР без  связи с монгольским завозом. Ко мне Военторг обращался только за содействием. кое-что получать из монгольского завоза. Всем известно, что я помогал всячески, оказывая содействие получить товаров больше, чем можно было дать из монг. запасов вопреки неоднократному официальному и категорическому требованию полпреда Львова прекратить отпуск товаров частям РККА. И не случайно, что в деле нет ни одного документа с какими-либо претензиями Спецторга. Требование следствия, что я обязан был дать товаров еще больше, чем дано, абсолютно необоснованно, т. к. и то что было дано уже чувствительно отражалось на монгольском снабжении и торговле;

2.Срывал снабжение монг. населения: Наоборот, все монг. руководство на Востоке МНР, Сов. торг. инструкторы могу подтвердить , что я очень много сделал в части правильного распределения товарных запасов, в глубинном завозе, в организации торговли, в правильной бронировке товаров за аймаками, в подготовке кадров, в предотвращении порчи ценного сырья и продуктов (см. мои многократные  записки в полпредство и в НКИД). Не случайно, что 10/8-1939 г. буквально накануне ареста, на широком совещании в торгпредстве, моя деятельность была одобрена и методы моей работы рекомендованы другим уполторгпредам. Каких-либо др. материалов в деле свидетельств. О моем вредительстве я не видел и их не могло быть.

3. Содействовал насаждению на Востоке МНР японск. шпионажа:
Это выражается якобы в том, что в начале японо-монг. конфликта  лета 1939 г. я сознательно не принял мер к отселению из зоны боевых операций проживающее там ламство. Здесь нужно внести элементарную ясность: а)Отселять надо было все Монг. население этой зоны (что и сделано в июне) потому что в монг. населении, необеспеченном агентурным наблюдением трудно было узнать кто враг и б)прежде меня и помимо меня отселение были обязаны предложить  погран. Инструктора, командование частей РККА, особый отдел МНРа, Вост. отдел МВД, имеющие большее и прямое отношение к этому вопросу. Проглядели они, проглядел и я, но с моей стороны это не является ни в коем случае заранее обдуманным вражеским актом.
4.Освобождал от уплаты налога ламство: Моих показаний по этому вопросу нет. Это обвинение мне предъявлено неожиданно в обвинит. заключении. Фактически никаких лам я не освобождал, делать этого не мог. В вопросе о ламском налоге я до конца имел свое мнение о том, что сбор ламского налога 1939 г. прошел в основном за счет аратства, явилось тяжелым материальным бременем для аратства и расценивалось мной  как политическое искажение (см. в НКИД мою записку о сборе Ламского налога в Кент. аймаке  от марта 1938 г.), впоследствии кое-что аратам уплатившим за лам было возвращено, но далеко не все. Мои сигналы полпредству были даны своевременно. Повторяю, вопрос об освобождении мной лам от налога неожиданен  и при подписании протокола об окончании следствия я никаких материалов в деле не видел.

5.Содействовал призыву лам в армию: от Миронова я и в числе других в октябре 1937 г. слышал, что призыв лам в армию будет проводиться в 1938 г. в соотв. с указанием ЦК ВКП(б). Никаких вражеских заданий я не получал и сам не давал. О приеме явно больных в армию с врачем Мандельштам разговоров я не имел, не случайно нет и ее показаний  в моем деле.
6. Содействовал необоснов. арестам среди  монг. населения: честно заявляю, что до апреля м-ца 1939 г. т.е. до совещания в МНР инструкторов Мон. вн. дел, я не предполагал, что в стране прошли необоснованные аресты. Возможность наличия в МНР большого числа врагов, для МНР мне казалось естественной в силу особого положения классовых сил внутри страны. На очной ставке Миронов ограничился заявлением: « Косых не маленький и не мог не видеть, что происходят необоснов. аресты», в то же время он отрицал, что прямо сказал, что есть необосн. аресты. Необосн. аресты я просмотрел, проявил политич. близорукость , проглядел деятельность врагов, в чем виноват перед Сов. госуд., перед партией.
     Имеющиеся в деле матералы о связи с Микалюкиным, показания и заявления Казаряна и Герасимова от 15/8 ясно, что взяты Улан-баторским следствием после того, как для самого следствия стала ясной шаткость сфальсифицированных под пытками ложных показаний, понадобились более «солидные» материалы со стороны. Эти показания со стороны настолько нелепы, что они не фигурируют в обвинит. приговоре. Наличие их в деле преследует лишь цель очернить мой моральный облик, представить меня перед суд. Инстанциями в самом невыгодном свете, затруднить мое оправдание. Непонятно наличие в деле агентурной сводки осведомителя «Хандон»(Моцеконян) о моей пассивной роли в боевых событиях на Востоке МНР, так как на самом деле в сложившейся тогда обстановке фактически я по своей инициативе сделал все, что мог: организовал обеспечение сов. и монг. армии мясом, товарами, организовал помещения под лазареты, поднял гражд. население на помощь фронту, на уход за ранеными. Сохранил спокойствие духа при бомбардировке японцами Баин-Тумени, принял все меры к ликвидации паники, в подборе раненых, оказании им срочной мед. помощи и многое другое. Не случайно именно в этом вопросе, где всего легче было найти мою «вражескую руку», мне ничего не предъявлено ни полпредством , ни следствием. Я горжусь тем, что успешно выполнил в этой обстановке все что мог сделать как честный сов. гражданин.
   Тов. Прокурор Союза ССР, это мое довольно подробное объяснение я вынужден дать лишь потому что за все время ни в Улан-Баторе, ни в Москве и ни на суде мне не дано возможности дать ни устных, ни письменных объяснений. Мое заявление нач. Следственной части центр. Аппарата НКВД и 2-х кратные заявления мои вам о допросе, передопросе меня, о допросе свидетелей, о просмотре документов, на которые я ссылался, остались без внимания, затруднив мне оправдание от необоснованных клеветнич. обвинений.
   Принимая во внимание вышеизложенное я возбуждаю перед Вами, т. Прокурор Союза ССР ходатайство о затребовании и просмотре Вами моего дела. Опротестовать решение военной коллегии перед президиумом Версуда СССР в целях отмены чудовищно – несправедливого приговора и полной меня реабилитации от обвинения в чудовищных преступлениях перед партией  и родиной, от обвинений, созданных и сфальсифицированных врагами народа Мироновым и др.
Подпись
27/6-1940" (Центральный архив ФСБ России. Дело Р-23623. Л.Д. 197-198, 198(об.).

Излишне говорить, что все заявления и ходатайства были уже бессмысленны

 

                                                                                                           ==РЕАБИЛИТАЦИЯ ПО ПЕРВОМУ ДЕЛУ==

 

Реабилитация по первому делу состоялась 22 сентября 1956 года.

После ходатайств жалоб и заявлений-ходатайств жены и сестры (написанных в 1954-1956 гг. ) дело было пересмотрено, а 30 мая 1956 г. было подготовлено заключение по делу:

 

 

"30 мая 1956 года

                 «УТВЕРЖДАЮ»                                                                                                 СЕКРЕТНО

ЗАМ. ГЛАВНОГО ВОЕННОГО ПРОКУРОРА                                                                Экз.  N 1

    ПОЛКОВНИК ЮСТИЦИИ

                          /ТЕРЕХОВ/

30 мая 1956 г.

 

 

 

                             В ВОЕННУЮ КОЛЛЕГИЮ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

                                                               ЗАКЛЮЧЕНИЕ

                                               /в порядке ст. 378 УПК РСФСР/

                                                                                                                       по делу КОСЫХ А.Н.

 

 

        «29» мая 1956 г. Военный прокурор 8 отдела Главной военной прокуратуры капитан юстиции КУЧИН, рассмотрев архивно-следственное дело N975230 и материалы дополнительной проверки, произведенной в порядке ст. ст. 373-377 УПК РСФСР,

                                                                     УСТАНОВИЛ:

          28 февраля 1940 года Военной Коллегией Верховного суда СССР был осужден по ст. ст. 58-1 «а», 58-7 и 58-11 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы в ИТЛ, с поражением в политических правах на 5 лет и с конфискацией имущества

                                                                                             КОСЫХ Анатолий Николаевич,1902 года

                                                                                              рождения, уроженец Очерского завода,

                                                                                              б. Пермской обл., член КПСС с 1920 г.,

                                                                                              до ареста работал консулом СССР в

                                                                                              г. Баин-Тумени МНР.

    

     Судом КОСЫХ А.Н.  признан виновным в том, что с февраля 1938 г. являлся участником антисоветской заговорщической организации, в которую был завербован МИРОНОВЫМ; работая в МНР консулом СССР в г. Баин-Тумени, по заданиям руководящих участников этой организации содействовал им в проведении вражеской деятельности, направленной на массовое недовольство населения МНР против политики Советской власти; кроме этого КОСЫХ установил связь с участником военно-фашистского заговора МИКАЛЮКИНЫМ. /из приговора/.

  

   Обвинение КОСЫХ было основано на показаниях, данных им на предварительном следствии, а также на показаниях арестованных по другим делам: МИРОНОВА С.Н., ГОЛУБЧИКА М.И. и МИКАЛЮКИНА Б.А., выписки из протоколов допроса которых приобщены к делу.

 

   В настоящее время в Главную военную прокуратуру поступили заявления от жены и сестры осужденного-гражданок КОСЫХ Р.С. и КОКОВИХИНОЙ М.Н. с ходатайством пересмотреть дело КОСЫХ А. Н.

 

 Произведенной в связи с этим дополнительной проверкой в прядке ст. ст. 373-377 УПК РСФСР установлено, что КОСЫХ А. Н. был осужден необоснованно.

 

   Как видно из материалов дела, КОСЫХ был арестован органами НКВД 16 июля 1939 г. в г. Улан-Баторе и доставлен в Москву, в распоряжение НКВД СССР. На первых допросах в предъявленном ему обвинении в участии в антисоветской организации виновным себя не признал. Затем КОСЫХ дал показания, что в феврале 1938 г. быв. Полпред  СССР в МНР МИРОНОВ завербовал его в антисоветскую организацию, ставившую своей целью расторгнуть дружественные отношения МНР с Советским Союзом и образовать Монгольское государство под протекторатом Японии и, что по преступной деятельности он, КОСЫХ, был связан кроме МИРОНОВА, также с участником организации ГОЛУБЧИКОМ. В ходе дальнейшего следствия КОСЫХ от этих показаний отказался, в суде виновным себя не признал, заявив что на предварительном следствии к нему применялись незаконные методы следствия и он оговорил себя; оглашенные показания МИРОНОВА, ГОЛУБЧИКА и МИКАЛЮКИНА категорически отрицал. В отношении незаконных арестов, производившихся НКВД СССР в МНР, КОСЫХ заявил, что он знал о массовых арестах, но о необоснованности их он не знал и никакого отношения к арестам и к оперативной работе не имел./л.д. 168-170/

 

    Показания МИРОНОВА и ГОЛУБЧИКА в отношении КОСЫХ, также не могут служить доказательствами по делу. Так, изучением архивно-следственных дел по обвинению МИРОНОВА С.Н. и ГОЛУБЧИКА М.И. установлено, что ГОЛУБЧИК в суде виновным себя не признал, заявив: «врагом народа я никогда не был. Меня оклеветали, я оклеветал других». /л. д. 218-220/.

 

   Проверкой, произведенной в Особом архиве МВД СССР, КГБ при Совете Министров СССР и партийных архивах никаких компрометирующих данных о принадлежности КОСЫХ к агентуре иностранных разведок, к антипартийным и антисоветским группировкам не обнаружено./л. д. 233-244/

 

    В приобщенных к делу показаниях арестованного МИКАЛЮКИНА Б.А. не содержится каких-либо компрометирующих данных в отношении Косых./л.д. 100-101/.

 

   По показаниям, допрошенных в процессе проверки свидетелей МИШУЛИНА В. А. И МАНДЕЛЬШТАМ С.М., хорошо знавших КОСЫХ по работе в МНР, КОСЫХ характеризуется положительно. /л. д. 224-228, 230-231/.

 

    Таким образом в процессе дополнительной проверки установлены новые обстоятельства, которые свидетельствуют о необоснованном осуждении КОСЫХ А.Н.

 

   На основании изложенного и, руководствуясь ст. 378 УПК РСФСР,

 

                                                            ПОЛАГАЛ БЫ:

 

   Дело вместе с материалами дополнительной проверки внести на рассмотрение Военной Коллегии Верховного суда СССР с предложением: приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР от 28 февраля 1940 г. в отношении КОСЫХ Анатолия Николаевича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело о нем производством прекратить за отсутствием состава преступления, т. е. по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР.

 

                  ПРИЛОЖЕНИЕ: арх.-следственное дело N975230 с материала-

                                                  ми проверки от н/вх. N0119080 и заявления

                                                     КОСЫХ Р.С. и КОКОВИХИНОЙ на 5 листах.

                         Вх 0122022-5 л. в деле

 

                    ВОЕННЫЙ ПРОКУРОР ОТДЕЛА ГВП

            КАПИТАН ЮСТИЦИИ                      /КУЧИН/

 

                                    Согласен:

               ПОМ. ГЛАВНОГО ВОЕННОГО ПРОКУРОРА

                     ПОДПОЛКОВНИК ЮСТИЦИИ /КАМЫШНИКОВ/

 

30 МАЯ 1956 г.»( Центральный архив ФСБ России. Д. 23623 . С. 260-261).

 

 

22 сентября 1956 года состоялось заседание Военной Коллегии Верховного Суда СССР, на нем было вынесено следующее определение:

 

«Определение No  4Н-013569/56

 

 

 Военная Коллегия Верховного Суда СССР в составе:

Председательствующего - полковника юстиции Лихачева,

И членов - полковника юстиции Юткина и

                    -подполковника Киселева

рассмотрев в заседании от 22 сентября 1956 г. в порядке ст. 378 УПК РСФСР

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ГЛАВНОГО ВОЕННОГО ПОКУРОРА

 по делу бывшего консула СССР в МНР – Косых Анатолия Николаевича, 1902 года рождения,

 

осужденного 28 февраля 1940 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР по ст. 58-1 «а», 58-7, и 58-11 УК РСФСР к лишению свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на десять (10) лет, с поражением в правах на пять (5) лет и с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества.

 

Заслушав доклад тов. Киселева и заключение помощника Главного Военного Прокурора майора юстиции Дурова,-

 

                                                              установила:

 

КОСЫХ ОСУЖДЕН за то, что он с февраля 1938 года являлся участником антисоветской заговорщической организации, по заданию руководителей этой организации содействовал в проведении вражеской деятельности, направленной на массовое недовольство населения МНР против политики советской власти, и установил организационную связь с одним из участников военно-фашистского заговора.

 

   Главный военный прокурор в своем заключении предлагает приговор в отношении КОСЫХ отменить и дело на него производством прекратить, поскольку материалами дополнительной проверки, произведенной по жалобам родственников КОСЫХ опровергаются доводы, положенные в основу обвинения КОСЫХ в совершении преступлений, вмененных ему по приговору. В подтверждение этого в заключении приведены объективные доказательства, на основании которых следует сделать бесспорный вывод о том, что материалы предварительного следствия, положенные в основу обвинения Косых, были сфальсифицированы.

 

   Как теперь установлено, в особом архиве МВД СССР, КГБ при Совете Министров СССР и партийных архивах, никаких компрометирующих данных о принадлежности КОСЫХ к агентуре иностранных разведок, к антипартийным и антисоветским группировкам не обнаружено.

 

   Военная Коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев материалы дела и учитывая, что заключение прокурора по делу КОСЫХ основано на объективных и неопровержимых данных,-

 

                                                                 ОПРЕДЕЛИЛА:

 

  Приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 28 февраля 1940 года в отношении КОСЫХ Анатолия Николаевича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, а дело о нем за отсутствием состава преступления производством прекратить». (Центральный архив ФСБ РФ. Д. N Р-23623. Л.Д. 268-268 (об.)).

 

 

 

 

                                                                                ==ВТОРОЙ АРЕСТ В ЛАГЕРЕ И ПОДРОБНОСТИ ДЕЛА==

 

   Отбывал наказание в Севжелдорлаге НКВД (прибыл туда в апреле 1940 г.). Работал в лагере на разных должностях, последнее место работы-счетовод "на подкомандировке "Пилес" 5 отделения" ( См.: Архив ФСБ по республике Коми, Д. N КП - 4952. Л.Д. 6) в посёлке Межог.Из материалов второго уголовного лагерного дела следует, что, отбывая наказание, арестован 21.10.1941 по заявлению о контрреволюционной агитации от 10.10.1941 другого  заключённого Трошина Леонида Георгиевича (См.Приложение "Обвинительное заключение").

Осуждён 24 января 1942 г.Военным Трибуналом войск НКВД СССР строительства Северо-Печорской железнодорожной магистрали по по статье 58-10, ч.2., 58-2 УК РСФСР. Обвинялся  в контрреволюционной агитации и пропаганде среди заключённых "на колонне 1 и 22 5 отделения среди заключённых"( См.: архив УФСБ по республике Коми. Д. N КП-4952. Л.Д. 6 (об.)). На допросах все обвинения отрицал(см. Приложение 3). Приговорён к высшей мере наказания (расстрел). Приговор приведен в исполнение 05 марта 1942 года.

 

                                                                                          ==РЕАБИЛИТАЦИЯ ПО ВТОРОМУ ДЕЛУ==

 

Реабилитация по  второму (лагерному) делу состоялась 09 января 1958 года.

 

«Постановлением Президиума Архангельского областного суда от 09 января 1958 г. приговор Военного Трибунала войск НКВД СССР строительства Северо-Печерской железнодорожной магистрали от 24 января 1942 г. в отношении Косых Анатолия Николаевича отменен и дело на основании ст. 4 п.5 УПК РСФСР производством прекращено»(из ответа УФСБ по республике Коми N 10/2 T-249 от 10. 06. 2016).

 

 

                                                                                         ==ОТРЫВКИ ИЗ ВТОРОГО (ЛАГЕРНОГО) ДЕЛА==

Из постановления на арест: "Посёлок Межог 1941 октября 15 дня. Я, Опер. Уполномоченый Опер. Отдела НКВД ЕЖОВ

Рассмотрев поступившие  в Опер. Чек. отдел СЖДЛ НКВД материалы о преступной деятельности заключённого Косых Анатолия Николаевича 1902 года рождения, уроженец Пермской Обл.,Очерского р-на осуждён Военной Коллегией СССР по ст. 58 п. 1, 7и 11 УК РСФСР сроком на 10 лет ИТЛ

                                                                                               НАШЕЛ

Косых Анатолий Николаевич, отбывая наказание в Севжелдорлаге НКВД, работая счетоводом на колонне No 1 5 отделения, где среди заключённых систематически проводит контрреволюционную агитацию, распространяет провокационные слухи и предсказывает о скорой гибели Сов. власти.

                                                                                               ПОСТАНОВИЛ

Косых Анатолия Николаевича проживающего на колонне No 1  5 отделения подвергнуть аресту и обыску." (Архив  ФСБ России по Республике Коми Д. No КП-4952,Л.Д. 2).

Из протокола допроса от 21 октября 1941 г.(второе уголовное дело, заведённое в Севжелдорлаге): 

Вопрос: Расскажите подробно, о проводимой Вами К-Р агитации на колонне 1 и 22, 5 отделения среди заключённых.

Ответ: За время моего содержания в колоннах 1 и 22, 5 отделения Севжелдорлага НКВД я никогда и нигде не проводил контрреволюционную агитацию среди заключённых".(Архив УФСБ по Республике Коми, Д. N КП-4952. Л.Д. 6 (об.)

 

 

                                                                                                                        ==СУДЬБА СЕМЬИ==

    После ареста Анатолия Николаевича и обыска в их квартире в консульстве 20 июля 1939 г. его жене Раисе Степановне, которая работала секретарем консульства, с тремя маленькими дочерьми было предписано покинуть пределы МНР.  Фактически она осталась с тремя детьми на руках без средств к существованию и работы. Зарплату мужа за июль 1939 г. ей не выдали, равно как и его отпускные за 2 года, деньги со счета сберкассы так же не отдали (их вернули  дочери Маргарите только после реабилитации в 1956 году).
  В чем были, под хохот, свист и улюлюканье работников консульства (как видно из дела, многие из них, например, секретарь консульства С. П. Казарян, инструктор МВД Светлов, уборщица консульства, сторож и др., были информаторами НКВД и доносчиками) они сели в грузовик,  в ужасных условиях их повезли на станцию Борзя. Там им удалось разместиться в бараке на четыре дня. После этого они получили денежный перевод и направились в Очер к отцу мужа Николаю Павловичу, а потом в Свердловск (ул. Малышева, 21, кв. 157) к старшей сестре Анатолия Николаевича - Марии Николаевне Коковихиной, которая помогала им впоследствии всю жизнь. 
  Вот что писала об этих событиях сама Раиса Степановна в заявлении в Народный Комиссариат внутренней безопасности СССР: " ... В день объявления ареста некоторые лица, такие, как Зиновьев-сторож, Зиновьева -его жена, шофер и гр. Соколов - нач. Совмонголтувторга узнали вперед меня. Это я не утверждаю, но сразу заметила перемену отношений со стороны указанных  граждан и особенно из заявлений Соколова: "Ну, до свидания, не дожидаясь Вашего мужа, я уезжаю; кланяйтесь супругу, может быть через месяц и Вы поклонитесь". Это глупое и иронически сказанное заявление невольно породило какие-то страшные догадки... Шофер, когда младшая дочь сказала, что она хочет кушать, заявил: "Прочь отсюда, вражье отродье!...
В связи с арестом, я вынуждена была выехать из МНР. Перед отъездом я хотела выяснить свое положение: как мне быть с советскими деньгами, т.к. у меня их не было; выяснить с машиной; с проездом по железной дороге. Но на все вопросы я получила ответ: "Не знаю" и предположения тов. КАЗАРЬЯНА - секретаря консульства СССР: "Возможно Вы доедите до Соловьевска или до Борзи и Вас задержат, что у людей, работающих не на советское государство, следует отнимать детей", 31/VII-39 г. я получила по договоренности Казарьяна со СНЭ ЗИС-пятитонку, на который была погружена с детьми (3-е детей). Состояние машины было таково: вся машина в масле, без сена (подстила), фары испорчены -следовательно машина без света, гудок испорчен, ехать нужно всего 344 км. В таком состоянии я с детьми проехала почти 250 км. Дальше ехать стало невозможно, т.к. уже было 23 часа, темно. разразилась гроза и я вынуждена была ночевать с детьми в степи под дождем. В результате такого переезда все мы простудились и младшая дочь впоследствии заболела. Говорить о том, что Казарьян не обеспечил брезентом нечего, т.к. не смог даже дать или посодействовать сена на подстил. Я считаю такое отношение не советским - дети здесь не при чем, если виноваты отец или мать. Четыре дня я прожила на Борзе без необходимых продуктов и без денег, т.к. продукты все промокли, пришлось выкинуть. Деньги получила через 4 дня и выехала в Очерский завод (Пермская обл.) к отцу мужа...".
  От пережитых потрясений (в течение года она не знала ничего о судьбе мужа) ее и без того слабое здоровье пошатнулось. А позже, возвращаясь из Москвы (где ходатайствовала по делу мужа), она сильно простудилась в дороге, когда шла через лес, и заболела туберкулёзом легких. Но прожив более 17 лет с открытой формой туберкулеза, подняла на ноги 3 дочерей.
 Через некоторое время она добилась, чтобы ее прописали в Свердловске. Там Раиса Степановна  работала руководителем группы по электороматериалам в Главуралэлектрострое, а в 1944 г. была командирована Наркоматом в Запорожье для восстановления Днепрогэса, где ее здоровье лишь ненадолго улучшилось. Далее ее состояние становилось все хуже, дочь Маргарита тоже болела и после войны врачи посоветовали ей переехать в среднюю Азию. Она жила со средней дочерью Маргаритой в крайне тяжёлом материальном положении (получала мизерную пенсию, а дочь не брали на работу как члена семьи врага народа) в Алма-Ате на территории подсобного хозяйства  санатория офицеров Туркво (Пр. Ленина, 29 ). Маргарита ухаживала за умирающей (при этом страдала малокровием). Попыталась устроиться  на работу в Дом отдыха ЦК, но директор санатория получив донос, что ее отец репрессирован, велел не пускать ее на территорию санатория "на расстояние пушечного выстрела". Когда в 1948 г.  Маргарита вступала в ВЛКСМ, в анкете она не указала, что отец был репрессирован. Другие дочери Генриетта и Тамара к тому времени вышли замуж и разъехались. Вплоть до реабилитации отца в 1956 г. дочери не могли поступать в ВУЗы и найти достойную  работу. Раиса Степановна постоянно посылала в инстанции просьбы и ходатайства о пересмотре дела сразу после ареста мужа и до конца своей жизни. Ей присылались стандартные ответы, что муж осужден правильно и оснований для пересмотра дела нет. В 1955 г. дважды ей были отправлены Главному  прокурору СССР просьбы о реабилитации. К ходатайствам она приложила письма мужа из тюрем и лагеря, где он подробно анализирует ситуацию, описывает пытки, которым его подвергали на многочисленных допросах, чтобы он подписал придуманные показания, а также описывает ужасы лагерной жизни (эти письма есть в деле).

Приведу полностью ее первое письмо-просьбу о реабилитации к Генеральному прокурору СССР. 


"Прокурору СССР
Г. Москва
На В /N  от 7.04-55 г.

   К N 13-р от 16.03. -55 г. дополнительно направляю копии документов и подлинные личные письма, сохранившиеся до сего времени, на мое имя Косых А. Н., подтверждающие его непричастность к к-р группе, одновременно прошу мое нижепомещенное повествование принять во внимание и принять по нему соответствующие меры.
    Вам, из посланной жалобы, видно, что мой муж Косых Анатолий Николаевич, умерший в 1942 г. в ИТЛе, (что подтверждается свидетельством о смерти) был в 1939 г. 16. 07 арестован и осужден как «враг народа». Это тяжким бременем легло на мою семью: меня и троих дочерей, это тяжкое бремя в течение 16 лет не перестает ощущаться ни одним из членов моей семьи, наоборот, оно с большей силой давит своей тяжестью уже созревшие рассудки ни в чем не повинных детей, которые всей душой и разумом являются истинно советскими людьми, которые с чистой душой, не подразумевая за собой и родителями никакой вины, хотят честно работать и учиться…Возникшая перед ними преграда: «дети врага народа» лишает возможности работать там, где это удобно по территориальности, чтобы одновременно учиться (моя пенсия в 200 р. не обеспечивает все нужды семьи). По рекомендации одного из директоров дома отдыха, одной из дочерей было предложено подать заявление о приеме на работу (это к примеру) в столовую. Будучи во всем правдивой, та правдиво написала свою биографию, коснувшись в ней некоторых сведений по отцу с моих слов, и что же?! Через некоторое время мне «по секрету» передают решение отдела кадров: «Косых М.А. к дому отдыха не подпускать на расстояние даже пушечного выстрела»! За что?! Разве дочь совершила какое-либо преступление перед государством?!Разве не советская школа, комсомол и общественность воспитала моих детей?... Больно такое недоверие отражается не только в материнском сердце, но и в сердцах начинающих жизнь…
  Неужели в течение 16 лет нельзя было проверить мою семью, которая всегда участливо-искренне относится ко всем мероприятиям партии и правительства, принимает участие в общественной жизни, являясь членами комсомола?!!! Что должна я отвечать младшей дочери, когда она забывая о будущем сообщает: «Наконец -то моя мечта сбылась! Меня приняли в комсомол. Только меня  мучает, что я не сказала об аресте отца… Я неправильно поступила?» - Когда-нибудь понесешь за это ответственность. Однако, боязнь и стыд сливаясь воедино- мешают быть правдивой до конца, лишиться звания комсомолки- равноценно бремени-грязному пятну, наложенному на всю семью несправедливыми людьми.
  Арест мужа, обыск, конфискация имущества, незнание где он в течении года, отказы в работе и т. п., все это сразу неблагоприятно повлияло на мое здоровье, я заболела туберкулезом легких, благодаря заботам коллектива, где ранее работала, поддерживала свое здоровье как могла. Пошло второе полугодие, как я прикована к постели и не знаю долго ли будет для меня светить солнце… Хотелось бы видеть своих детей хорошо грамотными и честными работниками на производстве, полезными людьми в советском обществе, а не балластом, от которого каждый хочет избавиться.(Как можно мыслить иначе?) Кажется всего проще для девушек: « выйти замуж, ни о чем не думать, не переживать…» Непросто и это, не с каждым можно вступить в брак с кем сводит судьба по любви, причиной этому все та же афиша: « дочь врага народа».
   Заканчивая свое небольшое повествование, умоляю отнестись к моей просьбе разумно-сердечно, со всей строгостью и справедливостью – пересмотреть дело моего мужа Косых А. Н., снять с него судимость и «звание» врага народа, одновременно сняв это бремя и позорное пятно с моих троих дочерей и меня, как подлинно советских граждан, горячо преданных нашей Родине и советскому правительству. 
   Если в скором времени мне будет суждено закрыть глаза в последний раз, я буду знать, что правда и справедливость существуют.
   Всю жизнь я была правдива, хочется быть такой до конца, плохо ли, хорошо ли, может быть неразумно, но я направляю несколько личных писем мужа, отдельные выдержки из которых ясно подтверждают его искреннее отношение к партии и советскому правительству. Основная моя и его переписка со следственными органами, нужно полагать, сохранилась и находится в деле, во всем Вам легко будет разобраться. Считаю повторяться не стоит да это сейчас и тяжело для меня". (Центральный архив ФСБ России. Дело N Р -23623. С. 199-200).

Это письмо подшито к делу, но осталось без ответа.

Писала письма Верховному Прокурору и сестра А.Н. Косых Мария Николаевна, в деле также есть ее ходатайство от 28.12. 1954 г.,, написанное от имени жены А. Н. Косых Раисы Степановны. Вот его текст:

                                                "Генеральному Прокурору Союза ССР тов. Руденко.
                                                                                                                                      От гр-ки Косых Раисы Степановны, 
                                                                                                                                       прож. Каз. ССР гор. Алма-ата, п/отд.
                                                                                                                                        N 20 Военсовхоз ТуркВО.
                                                                 
                                                                     ЖАЛОБА

   1938 года примерно в июне-июле м-це был арестован и осуждён тройкой НКВД на 10 л. и 5 л. поражения в правах мой муж КОСЫХ Анатолий Николаевич, 1902 г. рождения, уроженец Молотовской обл., пос. Очер. Муж отбывал наказание в Севжелдорлаге, Коми АССР, Устьвымского района, пос. МЕЖОГ.  В 1943 ( тут опечатка, на самом деле в 1942-В.Т.) 5 марта мой муж умер в заключении ( ни сестра, ни жена не знали, что его расстреляли в лагере по сфабрикованному делу о контрреволюционной агитации и пропаганде-В.Т.).
   Муж работал консулом в Монголии в г. Баин-Тумень на день ареста. Все имущество вплоть до нательного белья было конфисковано, я же только в чем была одета с 3-мя детьми была посажена на грузовик и в самых жутких условиях отправлена до ст. Борзя. Мой муж Косых А.Н. все время работал на ответственных партийных постах, член ВКП (б) с 1920 года. О его трудовой деятельности вы убедитесь из его личного дела. С 16-ти лет пошёл в партизаны на Д. Востоке на Сучанском руднике, рвал подъемники, преграждая путь к руднику интервентам (японцам, американцам). До 1923 года работал и после Гражданской войны на Дальнем Востоке, секретарём Н. Куровского Райкома партии, Секретарём Укома партии в Чите, в 1924-1926 гг. зав. орг. отделом Пермского Окружкома партии, далее работал в крайкоме партии Хабаровска. В Улан-Баторе зав. военным столом и т. д. ( во время нашествия японцев на Д. В.  в 1920 году чудом спасся от расстрела белыми). Переодетый женщиной бежал во Владивосток к сестре при помощи учительницы. Мой муж в своей партийной работе никогда не имел никаких взысканий, выговоров и проч., работал честно и был преданным членом нашей партии. При допросе и аресте он терпел ужасные пытки, применяемые врагами-следователями, саженцами врага народа Берия. По привозе его в Москву в Бутырскую тюрьму на суд не вызывали, а только объявили приговор.
  Муж мой Косых А.Н. происходил из рабочей потомственной семьи Очерского завода, сам до начала революции работал подручным слесарем во временных мастерских во Владивостоке, семья его 3 брата и сестра все члены партии, исключительно трудолюбивая честная семья. 
  Замуж я вышла за него в 1927 году в гор. Хабаровске. Всю жизнь замужества я была при нем и с ним, я как ее жена могу честно сказать: знаю как честного преданного члена партии. Муж умер (на самом деле был расстрелян, но этого не знали его сестра и жена-В.Т.), как бы все кончено, но мы, семья его, страдаем до настоящего времени, мы на сегодняшний день остаёмся  врагами народа, т.е. семья "врага народа", мои дети -3 дочери- круглые отличницы, окончили среднюю школу и не имеют права как семья "врага народа" поступить в ВУЗы. Мы всю жизнь после ареста мужа несём ужасные последствия и страдаем и морально, и материально, нам на работе нигде не доверяют более ответственных постов. Отец их погиб невинно, был арестован и сужден врагами народа, лишён своего честного имени, во главе этой шайки был матёрый враг народа БЕРИЯ, который уже понёс справедливое наказание суда народа.
   Я прошу Вас, гр. Руденко, лично Вас, пересмотреть дело моего мужа Косых А. Н. и Вы убедитесь в правдивости моих слов. Я прошу вернуть ему посмертно его честное имя и избавить нас от такого позора,  как семья " врага народа". Дать возможность моим детям продолжать учиться далее и быть полезными нашей дорогой Родине в строительстве социализма. И вернуть нам конфискованное наше имущество, нажитое нами упорным трудом. 
  Прошу не отказать в моей просьбе и результат сообщить по вышеуказанному адресу.
К сему  ( подпись) Косых 
28/XII-54 г.
Гор. Алма-Ата." ( Центральный архив ФСБ РФ. Д. N Р-23623. С. 254-254(об.)). 

Ответа не последовало. 

22. 05.1955 сестра А. Н. Косых Коковихина М.Н. уже от своего имени пишет жалобу генеральному  прокурору СССР. 
"Генеральному Прокурору Союза СССР тов. Руденко
                                                                                                                         От гр-ки Коковихиной Марии Николаевны 
                                                                                                                          прож. Коми АССР г. Сыктывкар, Первомайская, 72.

                                                                ЖАЛОБА
  В мае месяце 1938 года ... был осуждён по ст. 58 п.... УК РСФСР на срок 10 лет лишения свободы с поражением в правах на 5 лет мой брат КОСЫХ Анатолий Николаевич. Рождения 1902 г., работал консулом в МНР в Баин-Тумене. Член КПСС с 1920 г. 
  Брат мой Косых отбывал наказание в Севжелдорлаге Коми АССР в пос. Межог, где в 1942 году умер в заключении ( на самом деле расстрелян по сфабрикованному делу о контрреволюционной агитации и пропаганде -В.Т.), т. к. был болен сердцем и не вынес такой тяжелой пытки заключения в то время "ежовщины". 
  Я Вас убедительно прошу затребовать дело моего брата Косых А.Н.  и пересмотреть его. Брат как при свидании с ним, так и в переписке уверял нас, что он совершенно невиновен, его взяли, как тогда брали всех честных ответственных работников, враги нашей Родины. И неудивительно, что во главе стоял такой матёрый враг, как Берия, который получил по заслугам. Брат мне лично говорил со слезами на глазах, что когда его арестовали в МНР в Баин-Тумени, то на допросах его били и пытали, что-то ужасное, сознавайся и только, и окровавленного бросали в камеру. Он не вынес этой пытки и принужден был сказать, что-то, чего  совершенно не было на себя, дабы избавиться от побоев ежедневных. А в Москве хотел добиться правды. Но в Москве его привезли и заочно осудили, только прочитали приговор и выслали на место заключения. 
  Семья брата в настоящее время живет в очень тяжёлых материальных условиях, жена его лежит больна туберкулезом, дети 3-е уже взрослые, окончили 10-летки, а дальше учиться, когда заполнят анкету и напишут, что отец осуждён когда-то, сразу отказ. У них все конфисковали, что было нажито долгими годами труда, оставили в чем только были и предложили выехать в 24 часа с детьми без всяких средств. 
  Брат Косых Анатолий Николаевич работал все время на партийной работе, начиная с 1920 года,  юношей с малых лет он воспитывался у меня, я в семье самая старшая, его учила как могла по средствам, но когда орудовала японская интервенция и другие на Д.В., то он ушёл в подполье с 16 лет, будучи комсомольцем. Я с мужем проживала во Владивостоке, муж мой также член ВКП (б) в то время, работал в подполье.
Я с детьми жила, как могла пробивалась, из Владивостока мы переехали на Сучанский рудник, там мой брат поступил в подручные слесаря на шахту. Но при занятии рудника в 1918-1919 гг. интервентами он ушёл в партизаны и рвал подъёмники, не пропуская груды продовольствия на рудник. Далее с большим трудом пробрался в Читу по заданию партии, там он работал секретарём Укома будучи 18 -летним юношей. И далее все время до момента ареста работал на партийной работе, секретарём райкомов партии, в Хабаровском крайкоме партии инструктором, в 1925-26 году в Молотове зав. оргом при Пермском окружкоме ( в то время мы уже жили в Перми). И пока ЦК партии не вызвало его на курсы в 1935 году и не направило в МНР, где он  был арестован врагами народа. Я всю жизнь личную и служебную своего брата знаю, как свою, мы все время до МНР жили вместе почти, он был честным коммунистом и преданным Родине патриотом. За всю его жизнь в работе не было ни одного партвзыскания или замечания. 
 Он сын рабочего, наш отец рабочий проработал 40 лет на Лысьвенских листокатальных заводах, брат также окончив начальную школу работал учеником слесаря, а позже слесарем. Никого в нашей семье ( у меня 5 братьев) нет ни лишенцев, ни чем-либо опороченных, 3 брата погибли в Отечественную войну, и один брат в настоящее время инвалид Отечественной войны. Я сама в настоящее время ( мне 60 лет) ещё работаю и помогаю семье погибшего брата Косых Анатолия. 
     Я Вас убедительно прошу затребовать дело моего брата, пересмотреть его и Вы убедитесь в правдивости моих слов. Я прошу Вас, я уверена, что Вы отмените приговор врагов народа и вернёте честное посмертное имя моему брату Анатолию Косых, его детям дадите возможность учиться и снимите позорное пятно со всей нашей семьи.  Я также прошу вернуть конфискованное имущество, которое нажито честным трудом в долгие годы трудовой жизни. 
  Прошу не отказать в моей просьбе и результаты сообщить мне по вышеуказанному адресу. 
К сему ( подпись ) Коковихина
22 июля 1955 года. 
г. Сыктывкар " ( Центральный архив ФСБ РФ. Д N Р-23623. С. 255-256)

Не дождавшись ответа, за полгода перед своей смертью, 29. 12. 1955 г. Раиса Степановна снова пишет письмо Прокурору СССР. Приведу его тут полностью:
"Прокурору СССР. 29/XI-1955 г.
В феврале или марте 1955 г. на Ваше имя была направлена жалоба от моего имени, но составлена сестрой мужа ( Коковихиной М.Н., содержание этой жалобы мне неизвестно, но, полагая, что все события, связанные с арестом и осуждением моего мужа ( ее брата) ей хорошо известны, я 14/06-55 г. направила в Ваш адрес свою жалобу заказной почтой по квитанции N 969 от 14/VI-55 г., с приложением к ней копии заявления мужа на имя Секретаря ЦК ВКП(б) (подлинное вероятно имеется в деле мужа), в котором было подробно изложено: в чем его обвиняют и его оправдания, также неск. его личных писем ко мне, рассказывающих о примере и к нему физических насилий и подтверждающих клевету к принадлежности его к числу "врагов народа". Вся переписка на 14 листах. Подтверждения в получении этого материала Вами я не имею, хотя времени прошло довольно много. Мой муж Косых Анатолий Николаевич, 1902 г. рождения, был осуждён по ст. 58... в 1939 г. в г. Москве Военной Коллегией, полагая, что дело Косых А. Н. в архиве хранится, ещё раз убедительно прошу пересмотреть его (снять с него судимость, этим самым снять тяжелый гнёт и позорное пятно со всей моей семьи. Муж умер в заключении в 1942 г., (жена не знала, что он был расстрелян в лагере по второму сфабрикованному делу о контрреволюционной агитации и пропаганде-В.Т.), а позорное пятно: " семья врага народа" ещё продолжает существовать... Товарищ прокурор! Я обращаюсь со своей просьбой о пересмотре дела мужа как человек, как мать троих детей, прошу Вас откликнуться на мою просьбу пересмотреть дело и вынести справедливое решение. За прожитую с мужем жизнь он никогда не проявлял себя в чем-либо позорном или чуждом Советскому правительству и партии коммунистов, являясь примером для других в работе, что подтверждают многие документы по работе, но видимо настоящим врагам народа, как Берия и подобным ему, нужны были жертвы воспитанных в борьбе, войне и трудностях коммунистов, старых коммунистов, имеющих практический стаж и стремящихся к построению коммунизма в стране. Плохого или порочащего я не могу ничего сказать, знала его как преданного Родине, знала его вечно погружённого в работу, трудолюбивого и очень чуткого товарища ко всем, не знающего зазнайства, кичливости. Такой человек на мог быть "врагом народа" - это жертва фальсификаторов, подобно чуждым несоветским людям, как "Хондом" (Мацеконян), не имеющего даже советского подданства, к показаниям таких типов прибегло следствие, обвиняя Косых в поступках, о которых он не мог даже думать. Конечно, перебежчик из Турции не мог иначе действовать, ему надо было "заработать" советское подданство, в котором ему неоднократно было отказано (известно мне по документам консульства, я там работала). Все вышеизложенное должно иметься в деле Косых, поэтому ещё раз прошу о пересмотре дела, сообщив результаты по адресу: г. Алма-Ата 20, Военхоз ТуркВО- Косых Раисе Степановне. Ваш благоприятный ответ будет для меня большой моральной поддержкой, добавит сил бороться за жизнь ( второй год, как прикована к постели, неправда гнетет)... Прошу очень долго не задерживать с ответом (по возможности).

Р. С. Косых" (Центральный архив ФСБ РФ. Д. N Р-23623. С.257-258 (об.)).

Однако в апреле 1956 г. врачи диагностировали у неё  уже общий туберкулёз и 31 мая она умерла на руках у дочери Маргариты так и не дождавшись реабилитации мужа ( 30 мая 1956 г. заключение по делу было только направлено на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР).

22 сентября 1956 г. состоялась реабилитация, а извещение об этом дочь Маргарита получила лишь в октябре 1956. Конфискованные вещи,среди которых были и ценные вещи, такие, как кожаные пальто, часы "Юнгенс", двуствольное ружьё "Зауэр", ковры ручной работы и т.д., разумеется, не вернули (в деле написано, что их нахождение неизвестно, на самом деле, работники НКВД просто присвоили их).. Комиссия провела неадекватную оценку вещей, выплатив лишь небольшую денежную компенсацию. На протест дочери о низкой оценке вещей и необходимости оценить их по современным ценам был получен отказ.

 

                                                                     

                                                                               ==ПИСЬМА А.Н. КОСЫХ  ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЖЕНЕ, СЕСТРЕ И ДОЧЕРЯМ==

 

 

 

1. Письмо от 31. 05. 40
    " Раюша!
     Приобретение этого куска бумаги позволит мне написать тебе, вернее всем вам моим родным более подробное письмо, безусловно, не последнее, тем более я к этому имею сейчас некоторую возможность. Потребность и желание писать Тебе большое. Подробности происшествия, метаморфозы происшедшие со мной ты узнаешь полностью из моих заявлений, которые я думаю послать через тебя, эти подробности, я знаю, тебя и всех вас мучительно интересуют. Я осужден Военной  Коллегией Верховного суда СССР к 10-ти годам лагерей « как участник к-р заговорщицкой организации, возглавляемой Ежовым и его заместителем Фриновским» (не пугайся этой чуши) и завербован я якобы в эту организацию, возглавляемую (слушайте!!!) Ежовым, секретарем ЦК ВКП(б)-Наркомом внутренних дел и председателем комиссии партколлегии, крупнейшим и авторитетнейшим человеком нашей страны, выращенным великим Сталиным, я якобы завербован в феврале 1939 года Мироновым, после двух встреч в 1938 году, т.е. после огромной работы, проведенной партией по разоблачению врагов и методов их работы. Какая ересь! Какая насмешка, или глупость, или черт знает что! Когда мне после ареста предъявили, что я участник к-р организации и потребовали показаний, я думал меня обвиняют участии в Таировской к-р организации (не знаю  и сомневаюсь теперь, была ли такая организация), т. е. я думал моим арестом реализован тот подкоп и та работа, которую против меня вели тот же Миронов, Голубчик, Скрипко, через Казаряна, Светлова и др. секретную агентуру. Всячески травя меня, мешая мне работать, создавая условия мне, при которых у меня был бы прорыв и была бы возможность обвинить меня во вредительстве и игнорировании их руководства,чтобы затем «разоблачить» 
Меня как «врага народа» и Таировского отпрыска и репрессировать, а оказывается на деле,, они меня « завербовали» в свою вражескую организацию. Что меня относят к к-р организации Ежова-Миронова, мне следствие сказало только на 9 день ареста. Меня с 16.07 , последыши Ежова, зверски мучали, пытали и избивали в течение 10 дней, ежедневно по 2 раза всяческими методами, неизвестными наверно инквизиции (эту судьбу прошли несколько миллионов людей по СССР, как мне стало известно позднее), требовали подписать, что я участник к-р организации, шпион и вредитель. Много раз я приходил в сознание только в тюремной камере, превращенный в кусок кроваво-синего мяса, у меня сдавало сердце, но был крепок дух верного сына Ленина-Сталина, я держался правды 10 дней, а потом уверенный, что в Улан-Баторе со мной творят произвол, нарушают законы и указания партии, уверенный, что меня отправят в Москву и там я немедленно и легко сумею доказать свое алиби, я подписал все, что от меня хотели. Думал от меня отстанут, но не тут-то было, меня продолжали бить до 5.08, выколачивая разный вздор, могущий быть мной легко фактически опровергнутым. Я подписывал, но честно заявлял, что все это ложь: о том, что я участник  к-р организации и вредитель. В душе я смеялся над следствием, принимавшем за правду разные глупые вымыслы о вредительстве, т. К.  Десятки людей, работавших со мной, немедленно отрицали бы их, оправдывая меня. Оказывается, такая система допроса и фальсификации поощрялась Московским следственным аппаратом, и как я, глупец, был удивлен, когда 16.11-39 г. Миронов на очной ставке со мной в московской Лефортовской тюрьме заявил, что он действительно  «завербовал» меня, что он участник к-р организации Ежова! Он не смотрел мне в глаза, он тяжело вздыхал, я видел, как он украдкой вытирал слезу… Бедняга, я не виню его. Позднее я узнал, что его били больше и сильнее, чем еще меня. От него потребовали, что: консул на Востоке МНР не мог не быть в к-р организации; он был вынужден показать на десятки людей, и даже на Пикалева, не имевшего отношения к Востоку МНР.
   В тюрьмах и этапах я слышал о тысячах людей, подписавших «признания» после суточных избиений, но только о единицах говорят, которые пройдя пытки не дали показаний, но все равно были осуждены. Несмотря на всякие ужасные вещи, примененные ко мне и в Москве, я с 5.08-39 г. мужественно отстаивал свою невиновность, категорически отказывался от всех своих показаний и на суде (разыгранной комедии в 15 минут), я с поднятой головой логически разбил все ложные показания. И все же меня осудили, и не меня одного, других осудили по более неправдоподобным делам, при наличии материалов абсолютно оправдывающих их.
    Милая, родная жена! Я прошел и прохожу тяжкий путь физических и нравственных страданий и унижений! Спросишь, за что? –Не знаю. Не знают очень многие и многие…
    Нет не хватает бумаги для передачи сейчас всех подробностей.
   Сейчас заключен  в лагерях «Севжелдорлаг», строящих жел. дорогу от Котласа на Печору и к Северному Ледовитому океану. Жить тяжело и не только потому, что невинно осужден, оторван от общества, от семьи, БРОСИЛ на произвол семью, но тяжело и по условиям жизни. Под словом «заключенным», надо понимать человека лишенного всех прав на жизнь, на сносное существование. С 4. 30 утра до вечера в тяжком труде на земляных работах, встаешь и ложишься, когда все свободные люди безмятежно спят. Ложишься разбитым в 8 часов вечера, когда трудящиеся страны только начинают жить личным и радостным отдыхом, вдыхают жизнь в эти прекрасные летние вечера. Прелестей лета и тепла у нас нет, до сего дня холод, то дождь, то снег. Сурово и дико. Даже лес, обступающий наш лагерный пункт какой-то безжизненный. 2-3 вида маленьких пташек, вот и все, что иногда привлекает к себе внимание своим писком и щебетанием. Живу жутко-страшно БЕЗЖИЗНЕННОЙ ЖИЗНЬЮ (если так можно выразиться) ни книг, ни газет, ни радио, ни музыки. По отдельным отрывочным сведениям, приходящим извне, чувствуешь, что мимо тебя проходит прекрасная, переполненная через край интересными и важными событиями жизнь-многогранная, кипучая, ни на миг не останавливающаяся. Если бы ты знала, насколько во мне сильна надежда на  безусловный скорый  возврат в эту жизнь, т.к. я убежден, что партия доберется до остатков ежовщины, фальсификаторов, клеветников, творящих грязное дело по отношению преданных партии людей. Я писал обо всем этом заявление т. Сталину из Бутырской тюрьмы. С получением от вас бумаги напишу еще, т. к. раньше писал на ограниченно–малом клочке бумаги. Заявление подам через тебя. Ты подашь заявление  в ЦК ВКП(б) и Прокурору обо мне со своей стороны. Как и что писать, я напишу и знаешь ты сама. Мне известно, что ходатайства родственников  играют серьезную роль и часто приносят успех. Письма от тебя еще не получал. В посылках ничего лишнего не посылай. Жиров у вас самих на (неразборчиво,вероятно "воле" -В.Т.) нет, а по спекулятивным ценам ничего не берите, не урезывайте себя, немного сладостей и консервированного молока и все. Ни в коем случае никаких колбас, ни сыра, ничего подобного, ни в коем случае. Если можно, изредка посылай самых дешевых папирос, махорки и курительной бумаги, -это мне облегчит жизнь. Без поддержки семьи трудно прожить (но и раздевать семью преступление), я вынужден просить тебя о другом, сшей и пошли мне  срочно накомарник на голову в виде капюшона из материала с тюлем, только для лица, он должен свободно держаться…" ( Центральный архив ФСБ России. Д. N Р-23623. Л.Д. 203).

2. Письмо от 22. 05. год неизвестен (вероятно 1940)

"Дорогая Рая! 7 и 20 мая были для меня днями огромной радости, вызванной телеграммой Маруси и твоей. Скупые строки телеграмм вызвали во мне прилив жизненной энергии. Хотя бы потому, что факт вашего «живы, здоровы» вызывает у меня силы бороться за свое оправдание, за доказательство моей невиновности, против клеветников, фальсификаторов, оклеветавших меня, т.к. если бы не было вас, мне не было бы необходимости жить и бороться с клеветой. Чего, чего только не передумалось о вас, о тебе, о ребятах за время тюрьмы и тяжкого следствия. Каких только ужасных снов о вашем бедственном положении не перевидел. Состояние твоего здоровья, табачное пристрастие, не раз вызывали у меня мысли, что тебя нет в живых, а ребята в детдоме. Думалось, что вас могли незаконно репрессировать, сослать, не дать права прописки в Свердловске и Новосибирске, т.к. раньше при Ежове бывали такие беззакония. Сейчас я спокоен и если Маруся и Михаил относятся к вам чутко, то я думаю вы можете более-менее сносно существовать. У меня не проходило и дня и часа,  когда я не представлял бы « что они делают сейчас», «каково им жить!». Это просто убивало меня. Конечно тяжело переживается отчуждение и сейчас, но все же живы вы!!!
… (слово скрыто в подшивке дела) всегда не представляя себе, как тяжело тебе было сразу после моего ареста, какое потрясение для тебя был обыск, как убивало тебя враждебное отношение людей, окружавших тебя, представлял улюлюкание и свист казаряновской своры, которыми они провожали тебя при отъезде из Баина. Представлял, что даже не выдали моей зарплаты за июль м-ц. Как тяжело тебе было одной с ребятами и имуществом в пути. Надеюсь опишешь свои переживания. 
Передал ли (фамилия неразборчива) игрушки, купленные мной для ребят и продукты? В моем имуществе, переданном в тюрьму, их не оказалось, это дает основания считать, что их отправили в Баин. Среди игрушек была кукла с закрывающимися глазами для Риты и акробат для Ляли. Для Гены был альбом для собирания коллекции мух и бабочек с углублениями, я знал ее страсть к насекомым, особенно к бабочкам и (слово скрыто в подшивке дела-В.Т.).
  Подарок Тебе, маленькие часы, какие ты хотела, изъяты при обыске. Не знаю удастся ли тебе через Прокурора СССР добиться их возвращения тебе. Жаль, что не успел сделать тебе этот сюрприз-подарок!! Помню о твоем дне рождения, поздравляю тебя с ним, сердечно желаю здоровья и личного счастья. Жалею, что не имею возможности быть хотя бы в этот день в кругу вас, моих дорогих. Раздобытый мной этот клочок бумаги не позволяет мне много написать. Видимо эту возможность я получу с получением от вас бумаги. Пошлите также и общую тетрадь, ручку, перо. В общем знаете, что нужно, если получили мои открытки из Котласа. Пишите сколько и откуда получили моих весточек. Как здоровье? С какими успехами училась этот год Гена и Рита? Неужели отсутствие папы не заставило ее учиться прилежнее? Про Риту я не сомневаюсь, она была и будет отличницей. Если не трудно, сохраните все мои письма отсюда, свои, которые будете посылать мне, копируйте, мне удобнее следить и сообщать вам, если письмо в пути будет утеряно.
Горячо целую вас всех. Привет всем родным, ваших писем еще не получал.» (Там же. стр. 209)


3. Письмо от 20. 08. 40 года
                                            "Дорогая Раюша!

Хотя эти дни я не получил от тебя никаких писем, однако хочется хотя бы что-нибудь черкнуть в сегодняшний свободный день. Я сегодня выходной по болезни. Пока только на один день. Эти дни мне ужасно не везло. Позавчера чуть не убило бревном, ограничилось тем, что минут 5 был без сознания и содрана на руке кожа, вчера нечаянно на меня  с платформы бросили тяжелую лопату и пробили кожу над ключицей. Рука вспухла, плохо действует, поэтому сегодня освобожден от работы. Общего выходного дня не было уже с 10/VII и не видно, когда будет, начальство заявляет, что в первый дождливый день, но и в дождливые дня парились на работе, копаясь в глине. Август отличается хорошей погодой. Все безумно желаем дождя, выбиваемся из сил, надо отдохнуть, а его все нет и нет. Тяжело еще тем, что на работе нас задерживают  до темноты, и таким образом работаем часов по 14. На земляных работах это очень тяжело. Все время усиленно добиваюсь послать меня на какую-либо другую работу, однако безрезультатно. Подавал заявление лично начальнику отделения и тоже ни ответа, ни привета. Дня четыре-пять назад подал заявление вновь об использовании меня на планово-статистич. работе.  Однако надежд не питаю. Трудно что-то, видимо есть директива держать людей с политическими статьями, как у меня на тяжелых физ. работах. Возможно, что ошибаюсь. Чувствую себя душевно угнетенным, это объясняется, видимо, тем, что все эти дни не перестаю ждать от тебя телеграмму о получении моего заявления на имя Сталина. Теряюсь в догадках, почему ты его не получила. Многие товарищи, отправившие одновременно со мной письма, имеют давно телеграфные ответы. Теплится надежда, что еще получу, т.к. одну твою телеграмму задержали вручением на 20 дней. Если не получено заявление и сейчас, то придется садиться и восстанавливать снова. Стыдно… тебе признаться, но у меня появляется какая-то апатия ко всем этим ходатайствам. Через жен с воли стало известно, что Прокуратура Союза сейчас не занимается делами осужденных в 1940 г., а разбирает дела 1937-38 г. Находящемуся у нас в отряде б/сотруднику НКВД б/ген. консулу на его заявление в ЦК, поданное в марте ….из прокуратуры ответили: «виновность доказана и дело пересмотру не подлежит». А дело, если показать со стороны, то определенная липа, даже более очевидная, чем у меня. Говорят, что  прокуратура завалена многими сотнями заявлений осужденных «врагов народа». Действительному врагу народа, изобличенному фактами и делами, сама понимаешь, не на что жаловаться и нечего просить, кроме сокращения срока наказания. Говорят также, что защитники не берут дела политических, т.к. не имеют уверенности в успешном  результате. У всех у нас, осужденных в 1939-40 г. создалось твердое убеждение «придется помучиться без разбора и в 1941 г.». А как тяжко приходится невиновному, зная, что вместе с тобой мучается и твоя семья. Мне тебя и ребят безумно жаль. Я прекрасно понимаю, насколько сильно отразилось на вас это несчастье, выбило вас из колеи нормальной обеспеченной жизни. Вы передо мной день и ночь. О своем положении у меня нет острой боли, смиряюсь как-то с мыслью: «один из нескольких миллионов». Как-то уже перестает страшить мысль умереть одинокому, изолированному, вдали от родных, сложить кости у магистрали, идущей к Ледовитому океану. Больше того, это стало казаться просто неизбежностью. Грустно, конечно, но что же делать. Хочется одно,-чтобы ты и дети были уверены в моей невиновности, что я одна из жертв, ненужных жертв непонятного произвола НКВД за последнее жуткое 3-х летие, когда………..
…. все же настанет конец. ЦК и Сталин крепко ударят по конкретным носителям этого черного зла для народа нашей Родины, и наше место здесь займут те, кто нас оклеветал, сфальсифицировал нам … и незаконно осудил. Кажется я всегда пишу тебе об этой моей надежде на правду, на исправление допущенной к нам несправедливости ( абзац подчеркнут женой и сверху ее приписка: «Это должно быть неизбежно!!!»-В.Т.). Это естественно, т.к.  все эти вопросы не выходят из головы, а надежда на лучшее пока поддерживает жизненный тонус. Может быть пребывание на тяжкой каторге перестанет казаться и быть невыносимым, но сейчас я с этим еще не смирился. На волю стремятся не рожденные в неволе. Кругом меня все еще буйно цветет, зеленет листва. Ночи стали холоднее и темнее, но днем жарко и хорошо, совсем …, если бы не мошкара и изнуряющий труд. Дней десять у меня на столе стоит преподнесенный тебе необычный букет из больших гроздьев полуспелой брусники. Он очень эффектен, этот букет и сохраняется, ягоды стали краснее, но наверно не доспеют… Был еще огромный букет спелой голубицы, но я его съел, хотя в нашем представлении букеты не едят. На этих днях получил от отца и от детей письмо. От ребят веет здоровым оптимизмом и жизненностью. Генриетта пишет, что они пополнели, хорошо проводят время. Ты права, о своем желании учиться в Очере она написала и … Впервые, насколько я знаю, ей понравилось в Очере. Странно. Видимо изменилось ее отношение к дедушке, а они ведь никогда не были друзьями с ним, вечно конфликтовали. О бабушке я не говорю. Они всегда были друг в друга влюблены. Полагаю лучше Гену и Риту в Очере не оставлять. Надо … в культ. школу и обстановку. Хороший пион. отряд  даст им очень много в смысле их общего и общественного развития. Пишут на одном листе трое. Ляля, говорят, толстая, она вообще сангвиник, ей это свойственно. Не хотелось бы, чтобы к ребятам привился акцент очерского выговора: окание и тотокание. Ляля, наверное, уже настоящая очерская стала. Когда-то я их увижу? Побуди их писать мне больше и регулярнее. От Наты  пока все еще не имею ни одного письма. Написал же им дважды. Ты напрасно беспокоишься, что я буду писать им о себе подробности, если будет возможность, ты сама познакомишь их с этим. Я же написал так и что можно было написать. Письмо отправил с товарищем. Возможно получу ответ. О Люсе я почему-то предполагал, что она уже ЦУЗ. 
   Что еще у меня нового. Продолжают приезжать жены на свидания-это ты чувствовать должна  по регулярно и скоро доходящим от меня письмам. Я твоего приезда не жду, после того, как узнал о пневмотораксе. Ничего, еще увидимся. Ты принимай все меры к ликвидации каверн, иначе твоя смерть была бы ужасным, чудовищным ударом для нашей семьи. Добейся новой путевки в санаторий, а на будущий год на кумыс. Я в 1924 г. ведь почти тоже умер от туберкулеза. Думаю, что ты перестала курить, курение было бы для тебя убийственно. Вторично подтверждаю получение от тебя большой продуктовой посылки и еще раз выражаю глубокую благодарность. Еще раз прошу не расходоваться и ни в коем случае не посылай мне консервов и др. дорогих вещей. Не надо, ни в коем случае не надо.
Передай привет Марусе, Сереже, Мих. Мих. и в Новосибирск Нате, Алексу, Люсе и др.
Крепко целую. Подпись.
20/VIII-40

4. Письмо от 30.10. 1940 года

 (не сначала) «…(неразборчиво, возможно «пусть»-В.Т.) тебя  не тревожат. Будет наверно такое время, когда ЦК партии защитит меня и заставит отменить несправедливый приговор. Тогда отдохну и я. (предложение подчеркнуто чернилами другого цвета, а в конце  стоит три восклицательных знака, написанных, по–видимому, женой Раисой при прочтении письма - В.Т.)
  Я только сожалею, что не мог ничего написать тебе по санаторию. Смею надеться, что тягостное настроение было у тебя временно, как результат одиночества, обиженного состояния и в дальнейшем твой отдых и (неразборчиво, возможно «лечение»-В.Т.) прошли спокойнее и веселее. Крепко желаю тебе объективно смотреть на жизнь, не унывать, не падать духом, и ,если представится возможность, все же устроить личную жизнь себе и детям. В этом (неразборчиво, возможно «для вас»-В.Т.) главное. Я знаю, что тебе тяжело жить одной в лишении, в беспросветности, но не поддавайся тяжелым настроениям. Обо мне особенно думать не следует да и незачем. Очень интересно, что тебе ответят на заявление т. Сталину.
Отказа в выплате отпускных не смущайся. Пиши лично т. Молотову, скажи, что не получил  своевременно отпускных по моей вине, НКИД не дало мне разрешения на отъезд в отпуск в СССР, ссылайся на болезнь, на нужду и многосемейность.
  Укажи, что семья, дети имеют права на мои средства, так как репрессирование меня не распространяется на семью. Напиши тов. Сталину и уже потом на основании трудового законодательства в Народный суд Москвы (слово скрыто в подшивке дела, возможно «про»-В.Т.) отпускные с января 1936 по VII-1939 и зарплату за первую половину 1939 года.
  Не оставляй надежды на справедливость. От Наты никогда ни писем,ни посылок нет. Пиши где Маруся? Дети пишут, что Миша вернулся, но ничего не пишут о Марусе и от нее нет ничего. Твоего письма от 5/VIII не получал, так что куда она уехала не знаю. Пиши подробно все новости. Думаю, что теперь письма будут приходить регулярнее в связи с прокладкой до нас прямой ж-дор. от Котласа  на 170 км. Если сможешь, поддержи бумагой, конвертами и открытками. Привет маме, Мих.Мих. Марусе и Сереже.
     Крепко целую тебя и детей.
30/Х-40. P.S. Копию моего заявления т. Сталину мне пока (слово скрыто в подшивке дела, возможно «не присылай»-В.Т.) , когда понадобится, напишу».(там же. С 210-211)

 

 

5. Письмо написано в канун 1941 года, отправлено лишь 15.02.1941 вместе с другим письмом (передано товарищу, выходящему на волю).

"ПОЛУЧАТЕЛЬ: Свердловск, Малышева N 21 кв. 157

                               КОСЫХ Раисе Степановне.

 

 

  Мой дорогой и единственный друг. Когда я отправлю тебе это письмо, сейчас еще не знаю, но все же я пишу его именно сегодня, накануне  1941 года, нового года, несущего как и обычно одним радости и счастье, другим горе, несчастье и мучительную жизнь.

 

  Не знаю почему, но появилась потребность написать это невеселое письмо. Я пишу его среди шума, блатных разговоров, площадной брани «любя», коими наполнен сейчас наш многолюдный прокопченый, грязный барак. Сегодня какой-то нервозный день, так называемый «выходной», поневоле потому, что стоит мороз 47 – те градусы, при которых нас не выгоняют на работу. Надо бы побольше таких дней, а то с 6/XII- до сегодня работали без выходных.

 

  Через четыре часа народ страны поднимет бокалы и за семейными, домашними, общественными, клубными и ресторанными столами произнесут тосты и поздравления « с новым годом», «с новым счастьем» и… шумным потоком польется веселье, музыка, веселые, бодрые и заздравные песни людей, встречающих новый год. Исключением будут семьи бедноты, семьи, не имеющие средств к жизни и мы, 5-7 миллионов заключенных в тюрьмах и на каторге, которым новый год не сулит никакого счастья и удовольствия. К числу последних, к глубокому моему сожалению, отношусь и я.

 

  Мой родной друг. 1940 год прошел для меня под знаком непрекращающихся душевных страданий, физических и прочих лишений. Полный год. Целый год. Этот несчастный для меня 1940 г. я «встречал» в 36-й камере «знаменитой» московской Лефортовской тюрьмы, в камере, где всю зиму мы днем не снимали верхней одежды, имея 12-15 градусов холода, со стенами, покрытыми слоем льда, под непрерывное заглядывание в волчок тюремного надзора наблюдающего: «как ведут себя ВАЖНЕЙШИЕ государственные преступники», заключенные в военно-политической тюрьме, где каждый квадр. вершок камер, кабинетов для допросов и подвалов забрызган слезами, кровью десятков тысяч невинно мучимых, замученных, расстрелянных и тут же сожженных людей.

 

  В ужасной тюрьме, с чудовищным режимом, растлевающим плоть и жизнь попавших сюда людей. Я встречал этот год в жгучих слезах, я помню одно, что соломенная подушка была мокрой. Что это слабость-малодушие или еще что. Нет, ни то, ни другое. Жалость, что я потерял вас, обида за незаконное и необоснованное лишение меня свободы, проявление ненависти к фальсификаторам, избивающим честные, преданные кадры партии.

 

    К 1/1-40 г. одно время у меня еще теплилась слабым огоньком надежда на освобождение, уверенность, что клеветники снимут свою клевету, найдут в себе мужество не помогать фальсификаторам и уже создавалась боязнь быть осужденным имея примененные ко мне разнообразные пытки и другие насилия. Я не мистик. Я не верю ни в бога, ни в черта, ни в сны, ни в черную магию, но я, вспомнивши детство, загадал, чтобы увидеть во сне свою предстоящую судьбу в 1940 году. И что ты думаешь, я действительно увидел то, что впоследствии произошло в ярких деталях, повторившихся в действительности.

 

  Я ждал освобождения, законного освобождения как невиновный; я мог ждать осуждения – тюрьмы, лагерей или даже смерти, видя чудовищную несправедливость со стороны следствия. Я увидел во сне: в большой партии людей, одетых в рваную одежду, с большими мешками за спиной, по лужам, среди осевшего талого снега, длинной, длинной вереницей, я шел с ними неизвестно куда. Видел какие-то грязные бараки, где мы ночевали, какие-то обыски и др., т.е. я видел то, что прошел с 28/3 по 23 /4 -в этапе на север. Кошмарный сон стал тягостной явью.

   После нескольких пыток в январе и феврале, я 28/2 – был осужден к медленной, мучительной, но верной смерти. Самое главное остались довольны судьи, осудившие «гидру», «контру», «изменника родины», « ежовщика» и т.п., не запачкав при этом рук в крови, недобавивши, вернее, крови на руки, с которых она – горячая кровь невиновных, давно уже капала крупными каплями.

  Я не могу, нет времени да и не стоит в этом письме описывать тебе ту Голгофу, которую я прошел после вынесения приговора, это можно сделать в личных разговорах или в записках, которые, к сожалению, нельзя вести. На Север я шел в холоде и голоде, конвоируемый охраной с собаками, которые натравливались, если уставший или больной человек отставал. Или чего, например, стоит такой факт, когда мы, после 10 клм  пешего пути по лужам, по колени в грязи, ехали ночь на погруженных рельсах в мороз 25-30 град. под пронизывающим ледяным ветром.

  По законам борьбы за существование, все живое в природе стадным инстинктом сгоняется в кучу, так и мы жались в кучу, поместив более хилых и плохо одетых в середину. Это проявление стадного инстинкта и в большей мере проявление великого, благородного чувства товарищеской солидарности. Голодали по 2-3 дня. После 30-40 клм. дневного пути-пешего, спали сидя и т. п. Последний участок 18 клм из 150 клм перехода я не шел, а брел спотыкаясь. Шли ночью без отдыха, после 10 часов работы на мерзлой земле. Этой дорогой в ночи я и нашел себе верного чуткого друга, который ослабел больше, чем я, у него почти не работало сердце, я поддерживал его насколько у самого хватало сил. Прочной наша дружба оставалась до дня его отъезда дальше на север, где он, кажется, погибает, т.к. в своей открытке, которую я от него получил, он меня в моей бедности и тяжелом положении называет «счастливцем». И если я в его представлении счастливец, значит ему совсем тяжело и плохо…

      С 24 апреля у меня началась так называемая лагерная жизнь. Жизнь без света, без радости, без солнца даже в солнечные дни; жизнь голодным и раздетым; до предела морально угнетенным; в безумной скорби о вас- моих единственных, с приливами и отливами жизненной энергии; с возникающей и исчезающей надеждой на освобождение, а следовательно на справедливость.

   Если бы ты знала в какой тревоге за тебя и ребят я жил до получения от тебя первой телеграммы и письма. Сколько бодрости влили они в меня. По ходу следствия, по разговору следователей, мне часто казалось, что и ты арестована, тем более, что я много слышал об аресте жен. Ты себе не представляешь как меня морально поддерживали твои письма и посылки. Материальная поддержка посылками сразу вывела меня из нищенского положения. Если бы ты видела в каком нищенском виде я ходил. Подумать только, ни рубашки, ни мыла, ни ниток-ничего. Грязные рубища, бывшие раньше на других каторжниках. На голых досках, с кулаком под головой, съедаемый клопами и комарьем – вот мое бытие до получения от тебя поддержки. Часть из посланного тобой ушло взяткой.

Да, дорогой друг. Взяткой, самой настоящей. Взятка здесь решает многое, даже вопрос о жизни. Твой табак и банка варенья способствовали тому, что мне была дана возможность вылечить руки и др. Я получил матрац, телогрейку, у меня появилась твоя подушка и даже казенное одеяло. Из моих писем ты уже имеешь по-моему ясное представление о содержании нашей каторги. Я писал об ее характерных чертах почти в каждом письме. Поэтому сейчас нет необходимости об этом повторяться. Этот год здесь стояло( в отличие от других лет) хорошее теплое лето. На глазах возникла, расцветала и отцветала природа, буйная, пышная в своем цвету растительность. Представь себе: лазурное безоблачное небо, кругом величавый простор лесов, без конца, без края. Тихий летний вечер не имеющий за собой ночи.

 До боли в сердце чувствуется, что где-то кругом мчится широкая, бурная, интересная жизнь, в городах, в селах, в парках, в театрах, в семьях и в обществе, а каторжник сидит, окруженный 6-метровым частоколом, охраняемый тюремщиками и собаками, поглощенный в единственное, что у меня еще не отнято – в воспоминания о прошлой жизни, о семье.

  Это было не только летом, но осенью, но и теперь зимой, это было и будет еще долго и долго, пока бьется сердце и пока будет продолжаться террор фальсификаторов из НКВД, обманывающих партию и Сталина.

  1941 год я встречаю уже без иллюзий, без надежды на лучшее, со смутной тревогой за свою жизнь, за здоровье твое и детей. И моим единственным, идущим из глубины души желанием, является желание всякого благополучия, материального и морального счастья, здоровья вам, в которых есть частица моего я, которые так же преданы родине и партии, как и я.

            Крепко целую. А…….»

ВЛОЖЕНИЕ: Эти письма я посылаю с уходящим на волю товарищем-дальневосточником, имеющим со мной общих знакомых на Севере, бывавшем у нас на Севере ДВК. Письма мной писаны еще в декабре, но я их отправить не смог, рвать и переписывать не хотел, т.к. каждое из них писано под определенным впечатлением и с душевными переживаниями. Новогоднее письмо без слезинки я не мог перечитывать до последнего времени. Впереди еще за мной одно или несколько больших писем, ранее мной обещанных. К первому из них я приступал несколько раз, но рвал, не хватало бумаги, а оставлять не следовало.

  Все же напишу и напишу обязательно, а раз напишу, то и получишь. Написать надо, т.к. я себя чувствую все хуже и хуже, а личная встреча – вещь проблематичная. Во-первых, могут не дать пропуска тебе на свидание; во-вторых, поездка сюда будет стоить дорого 400-500 руб. У тебя нет средств, а если и найдешь, то лучше надо вновь лечиться, ты нужна детям, это ты не можешь забывать. Последнее время живу в большой за вас тревоге. Не имею писем уже с месяц. Не знаю, чем объяснить твое молчание, не пишут и дети, хотя я и писал часто до исхода у меня конвертов и бумаги. В получении вами моих писем уверен. Если сможете, пишите чаще, у вас все же есть больше нового, чем у меня. У меня все старое. Бригада работает на лесозаготовках. Быт и все прочее не изменяется. Живем оторванно, в неведении, что творится на белом свете. В полном неведении. Отрывки ни за что не говорят.

  Ждали все время этапа, но его, видимо, до весны не будет. Будет ли весной? Как знать. Хотелось бы одно – только не на Север, куда угодно, но южнее. Интересно в каком лагере Маруся (сестра-В.Т.). Сообщи ее полный адрес и адрес Наты ( Вокз.118, кв. 4.Да?). Напиши адрес Шурки (младший брат, служащий в Хабаровске в штабе ОДВКА чертежником-В.Т.). Я ему все же напишу, надо пощупать нервы перестраховщика и постыдить за то, что не помогает отцу.

    Буду ждать с нетерпением получения новогоднего и этого письма.

 

                              Крепко целую. А…….

15/II-41

 

 

6.                              Моя дорогая Раюша.

 

  Очень обрадован получением твоего письма, писанного тобой уже после возвращения из санатория. Что, что только я не передумал, не имея от тебя долго весточки. Думал об автомобильной, железнодорожной аварии, думал о многих возможных с тобой несчастных случаях, но теперь спокоен за твою судьбу, а вместе с тобой и за судьбу наших детей. Я пишу письмо это с уходящим на волю товарищем.

 

  НА ВОЛЮ, далеко, на волю из этой страшной, пожирающей жизнь и здоровье каторги. Много, очень много за последнее время я пережил неприятного. Тяжко за твое нищенское существование. Вдвойне тяжело, что я ничем не могу вам помочь. Получая 6-7 руб. в месяц. Очень неприятно за несчастье с Марусей и Сергеем (сестра и ее репрессированный сын, мой дед-В.Т.). Ума не приложу за что же. За что же. Неприятный для меня ответ я получил из Прокуратуры Союза в тот же день, когда получил твое письмо. Пишут «жалоба оставлена без удовлетворения». Это массовый и стандартный ответ. Видя как отвечают другим невиновным, такой ответ  для меня не был неожиданным. Родная, понимаешь, что это значит – выдернуть меня из этой выдуманной, сфальсифицированной, вымученной кровавыми пытками организации. Тебе самой, наверное, случалось ребенком из-за одной неосторожно  выдернутой карты – ронять весь карточный домик. В страшной же игре на человеческую жизнь выгоднее для игроков оставить в их игре все так, как они сделали. Это факт дикий и бессмысленный, но это факт.

  Отказ не остановит меня в моей борьбе за доказательство моей явной невиновности. Буду продолжать писать. Откажут в сотый раз –буду писать сто первую жалобу и т.д. Пусть мрак беспросветен, пусть сгущается тьма, я знаю одно: все равно будет рассвет, все равно будет пылать румяная заря и огненный диск солнца восстановит, утвердит яркий день.

  Очень возможно может стать, что я-таки не доживу до того дня, очень возможно, но хотя для вас этот день принесет доказательство моей невиновности. Очень признателен тебе за твою готовность так же продолжать бороться вместе со мной за мое освобождение, т. к. ты собираешься также  писать вновь и вновь. Не смущайся формальными ответами, помни, что обычная капля методически и верно пробивает камень.

  Я убежден, что когда-нибудь мои и твои жалобы попадут в руки большевистски прямого и честного человека, смогущего найти в себе мужество, именно мужество, дать заключение на пересмотр дела.

  Я бы тебе не советовал писать в Прокуратуру Союза. Прокурор ничего не может сделать. Прокуратура уже давно, с ягодинских времен, переродилась в бесхребетный орган, придаточный к ягодинскому и ежовскому НКВД. Если что сможет еще выйти, то пока через главного военного прокурора, ему попробуй напиши, пошли копию моего заявления, вернее и лучше, не посылая копии, попроси обратить внимание на важнейшие (и какие) факты моего дела, посоветуйся по содержанию заявления в Облпрокуратуре.

  Проси в заявлении военного прокурора пересмотреть дело в порядке прокурорского надзора. Правда у меня мало надежды, так как он в свое время санкционировал явную фальсификацию моего дела. Знаешь друг, если кто мог бы помочь, то только ЦК ВКП(б), только т. Сталин, только они и никто больше. Туда и надо писать. Это, пожалуй, вернее.

  Говорят, есть какая-то в ЦК комиссия по разбору дел арестованных. Попробуй туда напиши о пересмотре дела, о деньгах из НКИД и из сберкассы(отпускные деньги за 2 года и зарплату за июль 1939 г.  Народный комиссариат иностранных дел не выплатил, равно как не были возвращены сбережения со сберкнижки-В.Т.). Я тоже буду писать после получения бумаги. Сейчас же у меня нет ни бумаги, ни конвертов, ни пера.

  Копию моего заявления мне пока не посылай, пошлешь когда-нибудь потом в  посылке. Я об этом тебе еще напишу. Живу по-старому, радость одна  только - твои письма. Ни для ума, ни для сердца больше ничего нет. Одно сплошное горе. Днем как то проходит время иначе, отвлекаешься работой, но вечера, лунные и темные вечера в зоне, окруженной частоколом, сторожевыми вышками и собаками, в копоти и смраде грязного и клопяного барака, жизнь просто ужасна и существование кажется бессмысленным. Об этом я тебе пишу, кажется, в каждом письме.

 Пусть сохранятся письма для детей, им будет понятно содержание последних дней моей жизни и я буду удовлетворен, если в их сердце на всю жизнь сохранится жалость к их отцу, как к жертве клеветы и несправедливости чудовищной и непонятной. Представь себе, что я пишу то, что и составляет содержание моего настроения и мыслей. Хотелось много еще писать, но завтра товарищ уезжает, а сейчас уже поздно. Напишу, у меня еще много есть ненаписанного в подробностях 1939 и 1940 года. Пиши чаще. Ничего мне из вещей не надо. Если сможешь, ниток, иголки, маленькую темную наволочку, бумаги, конвертов, газет, книжку, больше ни на что не траться. Обрати внимание на помощь Генриетте(дочь-В.Т). С нетерпением жду фотоснимок. Привет М.М.( Михаилу Михайловичу Коковихина- В. Т.), крепко целую тебя и детей.

 

 16/XII-1940 г. P.S. Cегодня 1 г. 5 мес. моего заключения.

                                                                                                                      А…….

 

ВЛОЖЕНИЕ: (картинка, нарисованная красками), на обороте написано:

 

              Рита(дочь-В.Т.) Посылаю тебе вторую картинку по твоей просьбе. Первую я послал поздравление с Новым годом. Думаю, что ты ее получила. В дальнейшем постараюсь послать еще. Рисует мой товарищ. Плохо выходит потому, что нет подходящей бумаги и кисточек. Давно не имею от тебя и Геты писем, не знаю, насколько вы успешно вышли отметками за 2 четверть. Пишите чаще, не забывайте папу. Крепко вас целую. Папа.

 

Верно:  Зам. нач. 2 отд. Кро УНКГБ

                 Мл. лейтен.  госбез. Подпись "(Там же.С. 173-179)

 

 

7. Письмо (дата неизвестна)
«Дорогая Раюша! Из твоих писем от 5/VI я увидел, какой тяжелый крестный путь на Голгофу ты прошла за 2-3 месяца после моего ареста. Я предвидел этот путь, я писал тебе о своих предположениях давно. Ты пишешь, что перенесенные тобой страдания ничто в сравнении с моими, ты не права, глубоко не права. Много, безмерно много перенес издевательств и унижений, физических мук и душевных страданий, но и ты также много выстрадала, даже больше, чем я мог себе представить. Как я себе ясно представлял и представляю обстановку презрения, дикой идиотской (слово скрыто в подшивке дела-В.Т.), хихикания, улюлюкания и свиста ничтожной, но злобной и черной казарьяновской своры.
  Подлая скотина, разрабатывая меня не оставлял в покое и тебя. Сколько черной, грязной, подлой клеветы он вылил на меня и на тебя. Я не могу сейчас описать ничего, на это надо много времени, а главное иное место. А чего стоит его грязная клевета и обвинение, что ты за 2 раза вывезла в СССР 3 грузовика имущества, воровала совместно со мной деньги в кассе консульства и др. Многое, многое другое. Поэтому я узнал, что этот мерзкий подлец «друг народа» создавал вокруг тебя, одинокой, убитой горем, подавленной неожиданным чудовищным несчастьем, обстановку (слово скрыто в подшивке дела-В.Т.) и презрения. Я был прав. Я только не думал, что ты уже была в Москве искала меня (и почему именно в Москве).
В одном я был уверен и оказался прав, что правительственные органы дадут тебе возможность прописаться в Новосибирске или Свердловске. Этим и объясняются мои письма из Котласа о розыске тебя по всем (слово скрыто в подшивке дела, возможно «адресам»-В.Т.). Ты недооцениваешь глубины своих переживаний. Чего стоило тебе больной, полуумирающей, без перспектив на спокойную жизнь, обивать пороги центр. учреждений, искать, но не находить и не получать вразумительного ответа на запросы и поиски. Если бы знала, как глубоко я понимаю тебя в твоем одиночестве, в переживаниях. Как ясно я представляю тебя, когда ты «целыми ночами переживала»… «сколько слез пролила над этими письмами и сколько нервов потрепала». Я понимаю, что ты могла очерстветь и стать еще более замкнутой. Ты всегда была замкнутой, трудно располагаемой к доверию, степенно выдержанной, умеющей стойко и одиноко переносить неприятности, поэтому такой, только такой  ты могла остаться  в нашем общем несчастьи.  Я тебя понимаю. Понимаю всю искренность, с которой ты пишешь о своем одиночестве. Таково уж человеческое сердце, оно требует излияния, тем более это может быть свойственно твоему сердцу, до конца преданному в дружбе своему другу и стойкому в (неразборчиво, возможно "горе"-В.Т.) и несчастьи. Поверь, Роднуля, я вполне понимаю тебя, разделяю все твои мысли и желания, но я так же бессилен, даже более, чем бессилен чем либо помочь. Действительно, какую я поддержку тебе могу оказать. Сказать, что я уверен в своем освобождении в 1940 и др. году я … (неразборчиво, возможно "сейчас"-В.Т.) не могу, т.к. во-первых, трудно рассчитывать, что дела 1940 г. могут быть пересмотрены в этом же году; во-вторых- слишком к серьезной организации меня привязали, для меня она по-прежнему не существовала, я не верю в ее существование, но другим она нужна. Фальсификаторам, обманывающим партию она нужна, а это более серьезно, чем жизнь тысяч таких, как я; в-третьих – я до сих пор так и не знаю, получила ли ты мои заявления на имя т. Сталина, Верховного прокурора и отправила ли их. Странно, что ничего об этом не написала, т.к…. письмо второе было отправлено одновременно с другим письмом, содержащим заявления.
  Друг мой! Будем рука об руку продолжать бороться (или "сражаться"-неразборчиво-В.Т.) за доказательства моей невиновности, за разоблачение фальсификаторов-клеветников, за скорое возвращение меня в семью моих родных детей, тебя, верного друга, и родственников, сохранивших ко мне доверие и любовь. И не мы будем виноваты, если в этой совместной борьбе я, надломленный пытками, упаду под тяжестью бремени тяжкой лагерной жизни, непосильного труда и сердечного недуга. Упаду и больше не встану, так и не доказав вовремя своей невиновности. Виноваты будем не мы.
   Свято храню твой (туманно снятый неизвестно где) образ. Хранить буду бережно, как и все твои …(слово скрыто в подшивке дела-В.Т.)). Хочу, чтобы ты продолжала выглядеть так же, …(неразборчиво-В.Т.) это уже залог здоровья. Очень рад за ребят, что они ассимилировались  в Очере, надо было ожидать, что они не поладят с дедушкой. Конечно ты права, надо всех их держать около себя, в городе и городской школе культурней, только если поедешь отдыхать, надо обеспечить за ними культурный  присмотр и руководство их учебой. Писем пока совершенно ни от кого, кроме вас не получаю, видимо не пишут. Не знаю, соберется ли Генриетта ответить на мою открытку. По письму из Свердловска от нее видно, что она совершенно не может выражать на бумаге свои мысли и пишет грамматически не правильно. Вот сейчас в процессе работы с этим письмом обнаружил твою записку на промокат. бумаге. И тут ты, мой друг, остаешься сама собой. Что значит твое извинение за «скромную посылку». Скромна ты, а не посылка, что ты!, разве можно говорить так! Во-первых, в посылке всего много, даже слишком. Много ты оторвала от себя, очень много, я даже затрудняюсь учесть ее ценность в моральном отношении, не говоря о денежном. Из этого письма ты поймешь (со свойственной тебе чуткостью), что даже частица посланного уже меня устраивает. В следующий раз, например, не надо ябл. соус и белые калачи, они стоят дорого и я обойдусь без них. Поделитесь со мной чем-нибудь, только тем, что произведете в своей кухне к праздникам. Вспомнил о стряпне и встает перед глазами: вкуснейшие вещи приготовленные тобой, сам я таскающий «до времени» пироги с тарелки. Ты в красном халате или белой блузке в праздничном … за стряпней. Прости, что путанно пишу. Я не мог не ответить на твою волнующе-трогающую записку.
  Теперь несколько слов о деле. Если получишь заявление т. Сталину, отправь его прямо в ЦК, сними несколько экз. копий. Одну пошли ко мне, у меня ничего не осталось. Если не получу, пошлешь еще. У себя оставь экз. 2-3 обязательно, пригодится и для твоих ходатайств, и для будущего! Вообще я буду ждать твоего извещения по телеграфу. Учти, обычной почтой я послал тебе еще заявление Прокурору о деле, 2-е о деньгах, черновик твоего заявления т. Сталину. Пиши т. Молотову и Прокурору об отпускных деньгах, о зарплате за июль 1939 г. Твой черновик несколько суховат, наполни его жизненностью, проси о передаче имущества: «насколько мне известно, Сов. закон о разоблачении врагов ( в данном случае муж осужден … но не затрагивает имущественных интересов многодетных семей». « Он невиновен, но если даже осужден ошибочно, то зачем должна терпеть материальные лишения семья и т.п. (учти, что захват имущества  при аресте акт незаконный, при наличии семьи). Жизненности больше.
   Насчет защитника я уже писал. Но сейчас у меня опять сомнения, пишут с воли товарищам, что защитники политические дела не берут. Но посмотрите, что можно сделать.
   Насчет приезда сюда. Не надо, не отрывайся(неразборчиво) с пневмотораксом и не расходуйся.

         Ну пока, нет времени продолжать, надо передавать письмо. 
          Крепко целую.
          Привет всем. (Там же. С.212-214).

8. Письмо, где он подробно излагает события:


ПОЛУЧАТЕЛЬ: Свердловск 14. Ул. Малышева N 21 кв. 157
                               Косых Раисе Степановне


   Дорогая Раюша. Теряя надежду на личную встречу, на возможность лично рассказать кое-что из моей жизни, я хочу кратко написать тебе и нашим детям, что же собственно говоря со мной произошло. Поверь, дорогой друг, мне трудно приступать к этому письму, тяжело восстанавливать  в памяти пережитое средневековье, тяжело чувствовать, что   вопиющая несправедливость ко мне и 4-5 миллионам арестованных, замученных, расстрелянных и приговоренных к каторге по 58 ст. как «враги народа», не только решительно не исправляется, но и не предвидится этого исправления, так как судебно-карательный  пресс давит на народ с еще большей силой, каторга не сокращается, а расширяется, слезы не осушаются, а льются отсюда у меня и у других, мне подобных, теряется надежда на освобождение, на пересмотр дела, на удар партии по фальсификаторам – подлинным врагам народа.

  Иллюзии рассыпаются, тают, как дым. Ты уже знаешь, что мне предъявлено тяжелое обвинение в измене родине, в принадлежности к ежовской к-р организации заговорщиков, во вредительстве. Я не виновен в этих преступлениях. Я был и остался верным сыном своей родины, партии. 

  Вообще-то нет необходимости много об этом говорить, ты прекрасно знаешь меня. Происшедшее со мной и с другими показывает, что в нашей стране в результате бесконтрольности над НКВД, в результате какого-то психоза – боязни, навета, с 1936 года в стране допущен дикий произвол над жизнью людей, и вовсе не надо совершать политического преступления, чтобы быть схваченным, пытаемым, расстрелянным или сосланным на каторгу, достаточно было начать бить, пытать, подсовывать пытаемым на подпись разную чушь, чтобы полилась мутным потоком клевета, наговор, «признания». С одного на другого на тысячи, десятки тысяч и миллионы людей. Пущенная в действие мясорубка перемолола и самих ее организаторов, но миллионам невиновных от этого не было и нет легче.

  Кровавый ураган охватил как крупных видных людей, так и средний и рядовой актив. Создается впечатление, что арестованы все, уцелели очень немногие, счастливцы, из которых не выбивали показаний. Для меня давно стало ясно, что я был бы все равно арестован, вопрос во времени, если бы оставался на партработе, то прошел бы по показаниям какого-либо КАПЛАНА, НАГОВИЦИНА или ЛАВРЕНТЬЕВА (кстати давно расстрелянных) или еще каких-либо секретарей Крайкомов или Обкомов. Если бы не был арестован ЕЖОВ, МИРОНОВ и др. «враги народа», то я был бы ими арестован как «троцкист» и участник к-р организации ТАИРОВА. Если бы не был еще ранее арестован ТАИРОВ, то он меня арестовал бы как какого-нибудь «правого» или «троцкиста». Понимаешь, как было с другими, так  было бы и со мной. Разница могла быть лишь в том, что раньше могли расстрелять, сейчас же «сохранили жизнь».

  Я догадывался, знал, что я был обставлен агентурой КАЗАРЯНА-СКРИПКО, я знал, что они следили за каждым моим шагом, за каждым человеком, который заходил ко мне домой и в консульский кабинет. КАЗАРЯН следил не только сам, но и БУГАЕВ, Мотька, сторож, уборщица, КАМЫШЕВА и др. С конца 1938 г., когда был арестован МИРОНОВ, оказывается за мной особенно следил Особый Отдел советских частей.

  При ГОЛУБЧИКЕ же, например, Особый отдел, оказывается, «покрывал» ГОЛУБЧИКА и меня. Черт знает какая чепуха. СКРИПКО через КАЗАРЯНА активно готовил мой арест. Я это узнал из сводок КАЗАРЯНА в моем личном деле (засекречено и сейчас закрыто для прочтения-В.Т.), но следствие обставило дело так, что якобы СКРИПКО не знал, что я член их организации.

  Помню я, как ты, видя травлю меня, своим тонким женским чутьем предчувствуя возможность ареста, спросила меня, что же делать, если меня арестуют, я же, будучи травимым, издерганным, наивно сказал тебе: «ни за что не может быть, я не делаю преступлений». Ты оказалась права.

  5/VII - (1939-В.Т.) я видел тебя в последний раз и Риту с Гетой (старшая и средняя дочери-В.Т.) вечером, а 6/III  последний раз Лялю (младшая дочь-В.Т.). Если бы ты знала, как она была довольна,что спала со мной на руке у меня, а утром плакала сильно, когда я уезжал, просила взять с собой, говоря, что я ее обманываю, т.к. совсем к ней не вернусь. Не обмануло вещее предчувствие и ее.

  В Улан-Баторе в первый же день я понял, что  мне готовится какая-то неприятность по приему, оказанному мне новым Полпредом ИВАНОВЫМ, быв. работником НКВД. Он разговаривал со мной резко, не глядя в глаза, т.е. так, как разговаривают с человеком, которого презирают или которого считают врагом. Сволочь. Он сам и есть из плеяды проклятых врагов народа, чьи руки в крови невиновных. Если бы ты знала, как мне было  тяжело после этой первой беседы. Он же, видя мое унылое настроение, лицемерно пригласил ехать в его машине на подготовлявшуюся выставку на Надоме и вообще до 16/VII- до дня ареста- оставался внешне любезным.

  Я собирался выехать обратно рано утром 17/VII, а вечером 16/VII шофер советника пришел за мной и сказал, что вызывает Полпред, на самом деле советник пригласил меня в чем я был, полураздетым, в свою машину для того, чтобы поехать куда-то где надо переводить по-монгольски. Я сел в машину, он рядом со мной, переложив предварительно и быстро в карман браунинг, я заметил это движение и у меня защемило сердце; сидя рядом он щебетал: куда я еду, сколько километров до Б. -Тум. и т.п., я же находился в смутных, тяжких предчувствиях каких-то неприятностей: приехали в помещение Особого отдела и в кабинете начальника мне заявили: «Вы арестованы», на мой вопрос за что, они, этот  отвратительный сброд подлинных врагов, с циничной бранью  сказали: «сам знаешь за что».

  И тут же, не успел я опомниться, они в 6-8 рук, как стая голодных собак набросились на меня и залезли сразу во все карманы, вынув оттуда все, в том числе купленные мной для тебя давно желаемые тобой миниатюрные часики. В другой комнате меня раздели догола, отрезали все пуговицы, пряжки, шнурки, распороли подклад, выпотрошили всего наизнанку, искали, черт их знает, что они искали, а затем вконец ошеломленного втолкнули в камеру типа собачьей клетки и закрыли. В камере была духота, не хватало воздуха, ежеминутно открывался и закрывался волчек. Я не спал всю ночь. Слепила глаза яркая лампочка, а в голове был сплошной сумбур; можешь себе представить, какой хаос был у меня в мыслях, кажется, передумалось все, а что так и не помню. В одном я был уверен, что чудовищное недоразумение  с моим арестом выяснится очень быстро.

  Между прочим, больше тысячи людей, с которыми я встречался позднее, мыслили в момент ареста точно так же да иначе и не могли мыслить честные, не имеющие за своей душой преступлений люди. Утром я демонстративно отказался от хлеба и воды, объявил голодовку, требуя немедленного освобождения. Глупец, я еще не представлял себе цепкости липких от крови, бесчисленных осьминожных щупальцев НКВД. Днем ко мне в камеру втолкнули какого-то командира-монгола, с которого были сняты знаки отличия, отрезаны галуны и пуговицы.

  Когда закрылась за ним дверь камеры, он сел на мои нары и многозначительно, с особым чувством сказал известное монгольское «дзаа», в этом восклицании было так много значимости, так оно было сказано, что я до сих пор не могу вспомнить об этом без улыбки. Их тогда сильно погромили, обвиняя в измене, в избиении кадров.

  11/VII – был, например, арестован ЛУБСАН-ШАРАП, секретарь ЦК (Лубсан Шарап Доринжаб, первый секретарь ЦК, руководитель Монгольской Народно-Революционной партии-В.Т.), ДАКСОМ- председатель правительства и почти все министры, позднее из своего следственного дела я узнал, что ГОЛУБЧИК объявил себя связанным с ними как с врагами, ориентирующимися на Японию против СССР, это, конечно, выдумка, тем более, что никакой, ни ежовской, никакой другой, в свою очередь ранее сфальсифицированных сподвижниками Ежова многочисленных к-р организаций не существовало.

  Организации выдумывались, рождались под пытками в застенках, сочинялись в кабинетах НКВД у Ягоды и Ежова и других их помощников-палачей, наводивших на руководство партии и страны страх какого-то «вражеского окружения». Признание «врагов» на открытых известных стране процессах есть ни что иное, как желание сохранить себе жизнь.

  Я сам позднее обрабатывался следователем в Москве, «не признаешься на суде, расстреляют, признаешься по-честному, дадут только тюрьму».

  17/VII – мне предъявили обвинение в принадлежности к к-р организации, а какой я должен сказать сам. Я думал идет все же разговор о том, что меня щупают по ТАИРОВУ, т.е. после ареста людей, разрабатывавших меня, решено  все же воспользоваться материалами  их разработки и уже никак я не мог себе представить, что меня «отнесли» к ежовской организации, к людям, упорно готовившим мой арест.

  Я, конечно, честно заявил, что я не враг. 18/VII- днем меня совершенно неожиданно начали бить по лицу, а т.к. я совершенно не  имел представления о допустимости побоев в НКВД, то с горячим возмущением оказал сопротивление, обещая довести до сведения ЦК ВКП (б) об этом преступлении. Вечером три зверя, в том числе советник Полпредства, били меня 200-грамовой пряжкой военного ремня, бросали на пол, топтали, отбивали почки, я поднимался, отплевывал кровь и, в свою очередь, бил их табуретом, этих садистов, кровососов, опричников, инквизиторов.

  Меня впятером уже снова сбили, связали, и… я очнулся весь мокрый в крови, неспособный перевернуться в камере. И начались по 2-3 раза допросы в день. Побои резиновой палкой, отрывались засыхающие рубцы ран, отбивались пальцы, выдергивались клочьями волосы, а я… я мог говорить только правду о своей невиновности. Знай я раньше, что на меня есть клеветническое показание, знай, что я буду осужден вне зависимости от моего признания, я, конечно, наплел бы чушь, не допуская побоев, но я же не знал, не допускал такой произвол, я считал, что такая система допросов применяется врагами втайне от партии, я ждал немедленного освобождения.  Больше того, я не хотел верить намекам следователя, становившихся день ото дня все яснее и яснее, на то, что меня привязывают к МИРОНОВУ.

  23/VII -  только мне предъявили официальное обвинение в принадлежности к к-р организации МИРОНОВА-ГОЛУБЧИКА, причем задачи этой «организации», «НАША» вражеская работа – все было уже репликами рассказано следователем. Мне оставалось, как хорошо грамотному человеку, сформулировать и дать показания в основе сходные с тем, что они от меня хотели бы.

  24-25/VII – были для меня сплошным кошмаром, пытали вечером и ночью, затыкали рот, чтобы не кричал. По 20-30 раз сбивали на пол и поднимали. Загоняли иголки под ногти, рвали уши, выкручивали руки. Боже мой, да я просто не в состоянии  рассказать все, многое не упомнил.

  А сколько оскорблений, зловонной, усовершенствованной площадной брани. 26/VII – сам Полпред в присутствии 4-х человек допрашивал меня, били по пяткам железной клюкой. Жизнь стала противной и я стал давать ложные, глупые, но необходимые им показания.

  Раюша. Родная. Не обвиняй меня в потере мужества. Это пожалуй не то, все равно рано или поздно с меня выбили бы нужные им показания. Позднее я узнал: люди умирали под пытками от разрыва сердца, оставались калеками на всю жизнь, теряли здоровье, силы, но вынуждены были показывать, так было нужно фальсификаторам и они этого добивались.

  28/VII – я отказался от всех своих показаний, меня слегка били, но я до конца остался тверд в своем утверждении невиновности. Среди пыток были и моральные. Во мне пытались вызвать прилив бешеной ревности, подсовывали циничные показания МИКАЛЮКИНА, письма какого-то БУХМИСТОВА или что-то вроде, на которых стояла дата дня обыска и твоя роспись. Ревностью хотели отнять у меня заинтересованность жизнью, вызвать к тебе ненависть. Но напрасны были их попытки, я считаю, что с мужеством отстоял твою честь, а на площадные оскорбления тебя я отвечал не менее острыми оскорблениями их собственных жен.

  До 4/IX - почти месяц я сидел без вызова на допрос. Какие это были дни. Сколько пережито, передумано. Сидел в камере во дворе сооруженной какой-то конюшни. Сырая заплесневелая камера. Вторым вольно-заключенным в этой тюрьме была серая большая мышь. Я поймал и приручил ее. Часами мы сидели и смотрели друг на друга. Она часто кусала меня за руки, но ела на ладони и в шапке. Каждую ночь я ждал вызова на расстрел. Тревожно прислушивался к шуму приходящих ночью машин во двор. Всю вторую половину августа с утра и до ночи из кабинета, в котором допрашивали меня, неслись дикие крики истязуемых китайцев. Несколько раз ко мне в камеру заводили их по одному избитых в кровь.

  Из объяснений с ними на монгольском языке я узнал, что от них требуют показаний на шпионаж, на связь с заграницей и на участие в к-р организации, совместно с монголами.

  Не знаю, насколько это отвечает действительности, но все они заявляли себя честными тружениками и выражали недоумение, что от них хотят.

  4/IX – в ночь мне предложили собраться совсем и трое – оперуполномоченный и 2 конвоиров на разбитом газике повезли за город в степь. Я подумал, что меня повезли на расстрел. Можешь себе представить мое самочувствие. Жаль, страшно было расставаться с жизнью и не так с личной жизнью, как с вами. За час в голове прошла вся жизнь. Замечалось все: и серый рассвет, и угасающие звезды, и спокойная знакомая монгольская степь, остающаяся позади, огни города, где пережито было много хорошего и еще больше жутко-тяжелого. Каждую минуту ждал остановки машины и конца.

  Сердце билось учащенно, не хватало дыхания, хотелось кричать, протестовать, но я оставался безмолвным и только невольно глубоко и шумно вздыхал. И только когда на востоке слабо заалела утренняя заря, во мне зародилась надежда пока остаться живым. Мелькнула мысль «перевозят куда-то в новую тюрьму». Убедился, когда подъехали к военному аэродрому и даже обрадовался возможности быть увезенным в Москву, где я ждал, безусловно, освобождения. Как и у всех, с Москвой у меня связано представление о справедливости.

  Часов в 12 на тяжелом бомбардировщике меня вывезли по направлению на Читу. Улан-Батор с воздуха я уже не видал. Шли на высоте 2000 метров. Было холодно. Мерзли ноги. Было одно желание долететь до Читы без аварии потому, что сопровождающему меня агенту было отдано приказание в случае вынужденной посадки меня «пристрелить как собаку». Таким же способом перевозили в СССР  всех арестованных из Монголии. Я уже по дороге в лагеря узнал, что группу в 12 человек, среди которых были СКРИПКО, КИЧИКОВ, САЙДУКОВ и др. перевезли на Дугласе прямо в Москву без посадки, связанными, с завязанными глазами, так что в Москве в течение суток они не могли глядеть, больно было глазам.

  Через щели под ногами я видел бесконечные горы, затем леса. Часов в 9 вечера я уже был привезен во внутреннюю областную тюрьму при НКВД. Здесь вновь был тщательный обыск, вплоть до подрезания подметок у ботинок и исследования у голого заднего прохода в поисках там… пулемета». Густой краской стыда залилось мое лицо при этих манипуляциях. Даже после кровавых пыток такой обыск показался мне сверхгрубым варварством. К сожалению, такое мероприятие повторялось еще несколько раз позднее в Москве и вообще оно узаконено.

     В Читинской внутренней тюрьме я просидел до 14/IX и тоже почему-то каждую ночь ожидал вывоза на расстрел, предполагая, что дело рассматривается в Ревтрибунале РККА Заб. военного округа. Страшно ночью в этой тюрьме. Всю ночь, часов до 5 утра непрерывно гремят тройные решетки, водят на допрос и с допроса арестованных, возвращающихся зачастую со стоном.

   14/IX после нового обыска я был отправлен на Москву со спецконвоем, т.е. с конвоем, который должен был довезти меня, не меняясь в пути, до Москвы. У меня было представление, что в этом тюремном вагоне в 2-х местном купе, комфортабельно обставленном бесконечными решетками и непрерывным наблюдением конвоиров я доеду до Москвы без пересадки. Оказалось, я шел этапом от крупной станции до другой с остановкой на станциях в вагонах и тюрьмах. В Иркутске меня и еще одного военного инженера, как я узнал у него, вели из вагона в тюрьму с собакой, через город. Оказалось впоследствии, что и это узаконено и широко практикуется. Больше того, без собак нет конвоирования и лагерей. 

   В Иркутске я сидел 2 суток в камере с мириадами клопов в темной и чрезвычайно грязной камере, без света ночью потому, что проводка была снята на ремонт.

   С 20-25/IX я был в арестантском вагоне в Новосибирске. Одни сутки вагон стоял буквально напротив дома, в котором живет Наташа. Каких только планов я не строил желая во что бы то ни стало связаться с ней, попросить передачи каких-либо продуктов, но конвой отказался даже разговаривать со мной по этому вопросу. В отличие от Иркутска здесь стояла  на удивление теплая погода. Люди ходили в летней одежде. Я очень хотел увидеть Наташу или тебя, проходящими мимо вагона. В твое присутствие в Новосибирске я почти верил. Однажды мне показалось, что мимо проходили Ната с Геной. Ната была в очках, Гена держался около нее со своей своеобразной походкой. Я готов был крикнуть, но растерялся и не успел. Видимо это был просто обман зрения. Следующая остановка была в Свердловске.

  Из тюремного автобуса я видел все знаменательные знакомые мне здания. Почтампт, Обком, универмаг и другие. 28-30 сентября провел в 36-й камере Свердловской тюрьмы. Когда передо мной отворились двери камеры, я остановился в нерешительности. Стоял невообразимый шум и дым столбом, как называется, в камере 15х30 метров находилось 87 человек, в том числе рецидивисты, бытовики и по 58-й. До Бутырской тюрьмы, 2 дня проведенные в Свердловской тюрьме, были самыми    «светлыми» днями за все время моего тюремного заключения. Во-первых, масса людей, узнал все последние новости, поговорил с людьми, кое-что узнал. Приятно поволновался надеждой на возможность дать вам о себе знать. На куске рубахи, химическим карандашом я написал тебе записку с людьми, которые по моему мнению должны вот-вот выйти из тюрьмы.
 
  Я даже был почему-то убежден, что эту своеобразную записку вы обязательно получите. Видимо она попала в руки агентуры, которой я наверное был обставлен по приходе в эту камеру. Говорили, что дом по Малышева N 21 находится где-то совсем близко от тюрьмы. Был человек, завхоз Облсуда, который даже сказал мне в каком подъезде находится ваша квартира. Я уже строил план попытаться связаться с вами через нач. тюрьмы, но, к сожалению, в ночь на 1/Х – нас вывезли из Свердловска по направлению к Москве. Тягостно было на душе – жить с вами в одном городе. Близко, совсем близко друг от друга и не иметь возможности встретиться.

   Во всяком случае и ты никогда не допускала мысли, что я мог быть в Свердловской тюрьме. Раем мне показалась Свердловская тюрьма и в смысле питания, за 20 дней этапа я здесь впервые досыта наедался супом с картофелем и капустой, получал свежий вкусный хлеб и сахар.

  В этапе я голодовал. Не помню, я кажется писал тебе о передаче мне в тюремном вагоне моим соседом куска сахара. В общем, систематическое недоедание, голод вынудили меня потребовать от начальника конвоя пищи. Он, конечно, отказал «до следующей станции» и мой сосед через мягкого сердцем часового передал мне большой кусок сахара. Как я был растроган этим актом товарищеской солидарности, чуткости и благородства. Я плакал навзрыд над этим сахаром, не мог его тогда есть и съел только в Свердловской тюрьме.

   О Москве я уже писал в новогоднем письме. Вместо немедленного освобождения я там встретил тоже повторение пройденного. Несмотря ни на что здесь я остался тверд до конца. На следствии и на суде отстаивал свою невиновность, не клеветал ни на себя, ни на других.  На очной ставке МИРОНОВ подтвердил свои клеветнические показания. Если бы ты его видела. Из цветущего красавца-мужчины он превратился в желтую иссохшую мумию. Я видел, ему было жаль меня, но, видимо, его зверски пытали и он не мог отказаться от своих ранее данных клеветнических показаний.

  Кое-что из неправильно сформулированного следователем он требовал исправить в протоколе очной ставки, но после грозного окрика следователя садиста МАРКОВА, он с поникшей головой сказал: «а… ладно, все равно пусть останется».


   Из своего следственного дела я узнал, что арестован весь актив периода МИРОНОВА в Монголии, все инструктора МВД: КОШАК, СВЕТЛОВ, САЙДУКОВ, ПЕКАРСКИЙ, ПИКАЛЕВ, многие, которых ты и не знаешь. С некоторыми, как, например, с ПОДОСЕНОВЫМ, МАКСИМОВЫМ я встретился в этапе. Меня, оказывается, «МИРОНОВ завербовал ( по показанию Голубчика) для того, чтобы в будущем использовать  на шпионской работе».  Без меня, видишь ли, не могли, оказывается, никак обойтись. И смешно все это, и тягостно.

   А сколько зловонной клеветы вылито на меня и на тебя КАЗАРЯНОМ: оказывается – мы воровали деньги в консульстве, ты вывезла 5 машин вещей в СССР, ты в события целыми сутками дежурила в лазарете у раненых красноармейцев и командиров в целях шпионажа и др. Понимаешь, ты как жена консула возглавляла движение советских женщин на помощь нашим раненым соотечественникам, братьям, друзьям не из-за благородного чувства патриотизма, преданности родине, любви к своему народу, а  «в целях шпионажа». Подлец. Он забыл одно, что под угрозой бомбардировки города ты оставалась с детьми на месте в городе, а его жена бежала из города и палец о палец не ударила, чтобы помочь советским бойцам на фронте и в лазарете, как это делала ты вместе с другим женским активом.

   Сколько всякой мерзкой гадости написано в его изобличительных заявлениях. Проклятый клеветник. Отольются когда-нибудь волку овечьи слезы. Когда-нибудь он разделит участь черных фальсификаторов, до которых доберется рука партии и Сталина. Пусть дети запомнят имя этого гнусного типа и отплатят ему за слезы их невиновного-страдальца отца.

   Я многое пропустил в своем воспоминании, нет времени писать все. Из Лефортовской тюрьмы после суда я был переведен в Бутырскую, в общую камеру, там я отдохнул душевно и физически. Там мне новые товарищи дали белье, рубашку, носки, полотенце и многое другое. Поделились из своего последнего, так было и будет среди тех, кто незаслуженно шел и идет тяжелым крестным путем.

  Сколько я встретил там позднее кристально-чистых, преданных большевиков, коммунистов до мозга костей. Какие прекрасные люди, остающиеся и сейчас и впредь верными общему делу Ленина-Сталина. Главное все питают надежду на пересмотр дел, на исправление допущенной в судебно-карательной политике ошибок.

  Да, чуть было не забыл –МИКАЛЮКИН давал на меня показания, что я с ним вел к-р разговоры, о неправильных незаконных арестах среди военных. Беднягу видимо крепко пытали, чтобы взять хотя что-нибудь для зацепки к моему «разоблачению» и он был вынужден клеветать, именно клеветать, т.к. я ни таких, ни каких-либо других разговоров с ним никогда нигде не вел.

  Странно то, что показания у него на меня выбивали, оказывается,  те, что в одной «к-р организации», с которыми я якобы состоял и за «принадлежность» к которой я сейчас осужден, это ГОЛУБЧИК, СКРИПКО и нач. Особого отдела ИВАНОВ. Все это дико-парадоксально.

  Не знаю, насколько внятно я мог тебе описать обстановку происшедшей со мной метаморфозы в этом и прежних письмах, которые мне желательно чтобы сохранились до совершеннолетия детей, как словесная иллюстрация ненужной, непонятной несправедливости. Возможно еще когда-нибудь опишу подробнее. Деталей слишком много, пережито много. Зная чуткость твоей души, чувствительность к чужим страданиям, я боялся расстроить тебя своим письмом, этими своими откровенностями, но ты мужественна и слишком много выстрадала в свою очередь, чтобы поддаваться неприятным настроениям.

   Рассматривай все то, что произошло со мной как неприятный эпизод в прошлом, который больше не повторится. Тем более, что человек живет один раз. На встречу с тобой и детьми я не рассчитываю. Последнее время усилился режим и по 58 ст. отказывают в свиданиях, в расконвоировании, к тому же настойчивее идут слухи о переброске или на Север или в Севвостлаг в Котлас. Если на Север, то конец – безусловно конец. Приехавшие оттуда рассказывают жуткие вещи о тяжелых условиях жизни. Так что пока только письма. Они все же связь, хотя и на бумаге. Какая-то близость все же сохраняется. Правда и письма у нас стали реже. Редко от тебя и редко от меня. Не верится, что забываем друг друга.

       Крепко целую вас всех мои дорогие.
                                                                                  Анатолий.
ВЛОЖЕНИЕ: две нарисованных красками картинки.» (Там же. С.180-189).

9. Последнее письмо написанное 12 апреля 1941 из лагеря. Больше писем не было.

"Раюша!

   Кажется я зачастил своими письмами. Как говорится в русской пословице " не было ни гроша, да вдруг алтын". Это объясняется тем, что пока есть свободное время, т.к. все еще лежу в лазарете. От тебя по-прежнему нет ничего. У меня уже создалась какая-то неуверенность будут ли они вообще, но так как многие товарищи так же давно не получали писем, то делаем предположение, что они задерживаются в цензуре, там видимо не имеют времени для просмотра, так бывало в прошлом. Вообще последнее время как-то оторваннее стало жить. До этого кто-нибудь ухитрялся достать местную или старую центральную газету, сейчас же и газет почти не появляется. В общем, что называется, полностью изолированы. Живем несколько нервозной жизнью. Более реальными стали разговоры о переезде на Север. туда за последний месяц идет огромный поток эшелонов с заключенными, по 2-3 состава в день, минимально в среднем эшелон по 1500 человек. Наши работающие у линии часто заговаривают с проезжающими, оказывается едут со всех концов СССР, из тюрем, из др. лагерей.  Тюрьмы очищаются активно, видимо понадобились для нового набора. Да, набор за набором, когда-то конец, когда-то исправятся перегибы и чудовищные недопустимые ошибкив карательной политике. Эшелоны идут на север, в тундру, в болота, в морозы. Есть, говорят, решение вести жел. дорогу на Амдерму. Вот будет тяжело для з/к. Многие и очень многие лягут костьми, цементируя костьми основание жел-дор. полотна. Условия севера-тяжелые условия. Возникает надежда, что, может быть, в нас дальше на Север не будет нужды и мы можем остаться на лето на доделочных работах на готовом фактически участке ж.д. до Печоры. Апрель-май во всяком случае пока на месте, а дальше "что Бог даст". По тому насколько часто я пишу тебе о своей боязни Севера, ты наверно ясно представляешь себе глубину моего желания избежать передвижения. Ответа на завление к Сталину так и нет. Очевидно и не будет. Не знаю что есть у тебя. Лично я, как только получу твою поддержку бумагой, то буду писать на сей раз в Секретариат Сталина его первому помощнику, может быть тот прочитает.  Ответы из прокуратуры настолько шаблонны, что даже приходят на бланках, изготовленных в типографии со штампованными ответами, создается впечатление, что заявления нигде не читаются, а технический аппарат суд. органов сразу на бланках дает бумаги на подпись. Я лично нескольким десяткам товарищей написал обоснованные ясно доказывающие вздорность их обвинения заявления. Однако получается ответы "виновность доказана" и никаких гвоздей. Должно быть обстановка не позволяет кого-либо выпускать что ли? Ты всегда продолжай писать, прилагай копии моих заявлений, ставь упор на противоречивость травли, которая тебе хорошо известна, и на клевету о принадлежности к организации тех, которые травили и разрабатывали. С воли легче ставить вопросы о пересмотре. Отсюда зявления долго идут и доходят ли все, не знаю. Заявления о деньгах я послал в Прокуратуру и сегодня отправляю в Моск. гор. суд, копии заявлений тебе послал.Ты периодически пиши по этим заявлениям снявши для себя несколько экз. копий. Полагаю, что в этом году что-нибудь добъемся, в случае отказа у тебя и у меня есть еще пути к Сталину, в Президиум Верх. Суда и в Президиум Верх. Совета. Зарплата конфискации не подлежит безусловно. Ты мне напиши хотя бы открытку, когда получишь мою доверенность. Открытки кстати доходят быстрее.

  Между прочим за тобой, Раюша, большой долг. Ты мне не сообщила до сих пор адрес Марии, Сергея и Шурки. Мария наверне скоро возвращается домой. Если она не на Севере, то тяжелой жизни так и не видала и вряд ли имеет представление о нашем здесь бытие. Во всяком случае будет иметь большой урок и не сделает больше в жизни ошибок. От отца также ничего нет. О ребятах и их успехах ничего не пишешь. Лисичка-Рита конечно отличница, я в этом уверен. Вот Гета с ее ... (неразборчиво-В.Т.) в учебе  внушает мне опасение, что останется на 3-й год в 4-м классе. Как Ляля в Очере? Обочерилась, наверное, вдребезги. Да! Все по разным концам. Между прочим ЗЛОЙ РОК жить в разлуке, по разным концам, переносить незаслуженные моральные и физические страдания, материальные лишения, стал уделом многих миллионов семей.  Мы с вами в этой массе людей какая-то микроскопическая часть процента. Жаль, очень жаль, но что можно сделать? 

  Пиши Раюша! Обязательно пиши. Крепко всех целую. Анатолий. 12/IV- 1941 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                                                                                                == РЕАБИЛИТАЦИЯ ПО ПЕРВОМУ ДЕЛУ==

 

 

"30 мая 1956 года

                 «УТВЕРЖДАЮ»                                                                                                 СЕКРЕТНО

ЗАМ. ГЛАВНОГО ВОЕННОГО ПРОКУРОРА                                                                Экз.  N 1

    ПОЛКОВНИК ЮСТИЦИИ

                          /ТЕРЕХОВ/

30 мая 1956 г.

 

 

 

                             В ВОЕННУЮ КОЛЛЕГИЮ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

                                                               ЗАКЛЮЧЕНИЕ

                                               /в порядке ст. 378 УПК РСФСР/

                                                                                                                       по делу КОСЫХ А.Н.

 

 

        «29» мая 1956 г. Военный прокурор 8 отдела Главной военной прокуратуры капитан юстиции КУЧИН, рассмотрев архивно-следственное дело N975230 и материалы дополнительной проверки, произведенной в порядке ст. ст. 373-377 УПК РСФСР,

                                                                     УСТАНОВИЛ:

          28 февраля 1940 года Военной Коллегией Верховного суда СССР был осужден по ст. ст. 58-1 «а», 58-7 и 58-11 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы в ИТЛ, с поражением в политических правах на 5 лет и с конфискацией имущества

                                                                                             КОСЫХ Анатолий Николаевич,1902 года

                                                                                              рождения, уроженец Очерского завода,

                                                                                              б. Пермской обл., член КПСС с 1920 г.,

                                                                                              до ареста работал консулом СССР в

                                                                                              г. Баин-Тумени МНР.

    

     Судом КОСЫХ А.Н.  признан виновным в том, что с февраля 1938 г. являлся участником антисоветской заговорщической организации, в которую был завербован МИРОНОВЫМ; работая в МНР консулом СССР в г. Баин-Тумени, по заданиям руководящих участников этой организации содействовал им в проведении вражеской деятельности, направленной на массовое недовольство населения МНР против политики Советской власти; кроме этого КОСЫХ установил связь с участником военно-фашистского заговора МИКАЛЮКИНЫМ. /из приговора/.

  

   Обвинение КОСЫХ было основано на показаниях, данных им на предварительном следствии, а также на показаниях арестованных по другим делам: МИРОНОВА С.Н., ГОЛУБЧИКА М.И. и МИКАЛЮКИНА Б.А., выписки из протоколов допроса которых приобщены к делу.

 

   В настоящее время в Главную военную прокуратуру поступили заявления от жены и сестры осужденного-гражданок КОСЫХ Р.С. и КОКОВИХИНОЙ М.Н. с ходатайством пересмотреть дело КОСЫХ А. Н.

 

 Произведенной в связи с этим дополнительной проверкой в прядке ст. ст. 373-377 УПК РСФСР установлено, что КОСЫХ А. Н. был осужден необоснованно.

 

   Как видно из материалов дела, КОСЫХ был арестован органами НКВД 16 июля 1939 г. в г. Улан-Баторе и доставлен в Москву, в распоряжение НКВД СССР. На первых допросах в предъявленном ему обвинении в участии в антисоветской организации виновным себя не признал. Затем КОСЫХ дал показания, что в феврале 1938 г. быв. Полпред  СССР в МНР МИРОНОВ завербовал его в антисоветскую организацию, ставившую своей целью расторгнуть дружественные отношения МНР с Советским Союзом и образовать Монгольское государство под протекторатом Японии и, что по преступной деятельности он, КОСЫХ, был связан кроме МИРОНОВА, также с участником организации ГОЛУБЧИКОМ. В ходе дальнейшего следствия КОСЫХ от этих показаний отказался, в суде виновным себя не признал, заявив что на предварительном следствии к нему применялись незаконные методы следствия и он оговорил себя; оглашенные показания МИРОНОВА, ГОЛУБЧИКА и МИКАЛЮКИНА категорически отрицал. В отношении незаконных арестов, производившихся НКВД СССР в МНР, КОСЫХ заявил, что он знал о массовых арестах, но о необоснованности их он не знал и никакого отношения к арестам и к оперативной работе не имел./л.д. 168-170/

 

    Показания МИРОНОВА и ГОЛУБЧИКА в отношении КОСЫХ, также не могут служить доказательствами по делу. Так, изучением архивно-следственных дел по обвинению МИРОНОВА С.Н. и ГОЛУБЧИКА М.И. установлено, что ГОЛУБЧИК в суде виновным себя не признал, заявив: «врагом народа я никогда не был. Меня оклеветали, я оклеветал других». /л. д. 218-220/.

 

   Проверкой, произведенной в Особом архиве МВД СССР, КГБ при Совете Министров СССР и партийных архивах никаких компрометирующих данных о принадлежности КОСЫХ к агентуре иностранных разведок, к антипартийным и антисоветским группировкам не обнаружено./л. д. 233-244/

 

    В приобщенных к делу показаниях арестованного МИКАЛЮКИНА Б.А. не содержится каких-либо компрометирующих данных в отношении Косых./л.д. 100-101/.

 

   По показаниям, допрошенных в процессе проверки свидетелей МИШУЛИНА В. А. И МАНДЕЛЬШТАМ С.М., хорошо знавших КОСЫХ по работе в МНР, КОСЫХ характеризуется положительно. /л. д. 224-228, 230-231/.

 

    Таким образом в процессе дополнительной проверки установлены новые обстоятельства, которые свидетельствуют о необоснованном осуждении КОСЫХ А.Н.

 

   На основании изложенного и, руководствуясь ст. 378 УПК РСФСР,

 

                                ПОЛАГАЛ БЫ:

 

   Дело вместе с материалами дополнительной проверки внести на рассмотрение Военной Коллегии Верховного суда СССР с предложением: приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР от 28 февраля 1940 г. в отношении КОСЫХ Анатолия Николаевича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело о нем производством прекратить за отсутствием состава преступления, т. е. по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР.

 

                  ПРИЛОЖЕНИЕ: арх.-следственное дело N975230 с материала-

                                                  ми проверки от н/вх. N0119080 и заявления

                                                     КОСЫХ Р.С. и КОКОВИХИНОЙ на 5 листах.

                         Вх 0122022-5 л. в деле

 

                    ВОЕННЫЙ ПРОКУРОР ОТДЕЛА ГВП

            КАПИТАН ЮСТИЦИИ                      /КУЧИН/

 

                                    Согласен:

               ПОМ. ГЛАВНОГО ВОЕННОГО ПРОКУРОРА

                     ПОДПОЛКОВНИК ЮСТИЦИИ /КАМЫШНИКОВ/

 

30 МАЯ 1956 г.( Центральный архив ФСБ России. Д. 23623 . С. 260-261)

Интересные сведения о ГУЛАГЕ в Коми приведены тут:

Н.А.Морозов ГУЛАГ в Коми крае 1929-1956, Сыктывкар, 1997.: http://gulag-v-komi.blogspot.ru/2014/05/5-1929-1956.html

Интересная заметка о политике СССР в Монголии в 1930 : http://pandia.ru/text/78/098/56663.php

О репрессиях в МНР и политике Чойбалсана заметка "Палач Монголии": http://d-v-sokolov.livejournal.com/162643.html

Дополнительная информация

Родился 18 октября (1 ноября по новому) 1901 г. по старому стилю (в деле указан г. р. 1902, в метрической книге — 1901 г.) в г. Очере (тогда он назывался Очерский завод) Пермской губернии Оханского уезда в рабочей семье.
Крещён 20 октября 1901 г. в Михайлово-Архангельской церкви. Родители: "Очерской волости и завода мастеровой Николай Павлов Косых и законная жена его Таисия Космина, оба православные" ( ГКБУ "Государственный архив Пермского края". Ф. 719. Оп. 9. Д. 706. Л.107 об.- 108).
До 1915 учился в земском училище.
До начала революции 1917 года работал на Лысьвенском металлургическом заводе учеником слесаря и рабочим-металлистом.
В 1918-1919 г.г. - ученик слесаря на ст. Франк-Суханской узкоколейной железной дороги.
С 1919 по февраль 1920 гг.- в партизанских отрядах под руководством Лазо на Дальнем Востоке (Южное Приморье) в Сучанском Руднике (подробнее о партизанском движении в Приморье см.: http://геоамур.рф/sources/history/civilwar/civilwar-x=01$15.php, http://www.uglekamensk.info/index.php?suchan=7_2, http://partizansk.eu/forum/index.php?showtopic=3108. Спасаясь от расстрела японскими и американскими интервентами, переодевшись в женскую одежду, добирается (с помощью местной учительницы) из Сучанского рудника, во Владивосток к сестре Марии Николаевне.
С февраля 1920 по май 1920 - подручный слесаря-строгальщика во временных авторемонтных мастерских во Владивостоке.
В августе 1920 г. вступает в ВКП (б).
С мая 1920 по декабрь 1920 г. -счетчик в электроотделе ВГУ.
С 1920 по 1924- партработа на севере ДВК:
В январе 1920 г. в 18-летнем возрасте становится секретарём Укома ВЛКСМ в Нерчинском заводе Забайкальского края. На этой должности находился по июль 1921 г.
С августа 1921 по март 1923 -инструктор, зав. АПО, заместитель секретаря партячейки в Александровском заводе (г. Александровск Забайкальского края), затем секретарь укома РКП(б) г. Сретенска Забайкальского края.
С марта 1923 г. по апрель 1924 г. -заворготделом Укома ВКП (б) г. Акша. В эти годы знакомится с известным армейским комиссаром 1 ранга Яном Гамарником, который в 1923—1928 годы был председателем Приморского крайисполкома.
С сентября 1924 г. по январь 1926 г. на партработе в г. Перми (тогда г. Молотове) в должности заворготделом Окружкома.
С января 1926 г. по октябрь 1926 г. - заведующий учраспред. Окружкома ВКП (б) в г. Пермь.
Затем в октябре 1926 мобилизован ЦК ВКП (б) на Дальний Восток (ком. удостоверение номер 62931).
С ноября 1926 по февраль 1927 - инструктор Окружкома ВКП (б) в г. Чита.
С февраля по май 1927 г. - секретарь транспортнного райкома ВКП (б) ст. Карымская (отозван крайкомом ВКП (б).
С июня по июль 1927 г. - в должности следователя в в Крайкоме ВКП (б) в г. Хабаровске. Снят за исключением из рядов ВКП (б) ЦКК 9.05. 1927. Восстановлен 27. 08. 1927 ЦКК протокол номер 520.
С июля 1927 г. по март 1929 г. - секретарь крайсовета Осовиахима г. Хабаровск. 5 августа 1927 г. женился на Менжулиной Раисе Степановне (1909 г. р.). 1929 г.- родилась первая дочь Генриетта.
С марта по сентябрь 1929 г. - Начальник Дома обороны и Секретарь Окрсовета Осовиахима г. Владивосток.
С января по февраль 1931 - секретарь Горсовета г. Владивосток (Постановление Президиума Владивостокского Горсовета от 30. 12. 1930).
Затем мобилизован Горкомом на рыбную путину.
С мая 1931 по июль 1932 - заворгоотделом Охотско-эвенкского Окружкома ОК ВКП (б)
С июля 1932 по 1934 - секретарь Охотско-эвенского окружкома ВКП(б) (Постановление бюро ДВ Крайкома ВКП (б) от 03. 08. 1934).
21.06. 1931- родилась вторая дочь Маргарита.
С сентября 1934 до 09.06.1936 г. секретарь Кур-Урмийского Райкома ВКП(б) Хабаровской области (Постановление ДВ Крайкома ВКП (б). Переизбран в связи с отпуском на учебу.
1935 - родилась третья дочь Тамара.
Осень 1936 - учеба в Школе партийных руководителей при ЦКВКП(б), изучение посольского и консульского права в Институте по подготовке дипломатических и консульских работников в Москве (ул. Кузнецкий мост 21/5) и оформление на отъезд в МНР.
В январе 1937 после соответствующей подготовки и отпуска прибыл в Монгольскую народную республику с женой и дочерьми.
С января по май 1937 г. - в должности второго секретаря полпредства СССР в МНР и секретаря профкома (парторганизации) в в Улан-Баторе.
С мая 1937 по 16 июля 1939 - консул СССР в Монгольской народной республике в г. Баян-Тумен (ныне г. Чойбалсан).
Арест 16 июля 1939 г. в Улан-Баторе.
1939 - исключение из партии.
Осуждение 28 февраля 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР по ст. 58-1 а, 58-7 и 58-11 УК РСФСР на 10 лет ИТЛ с поражением в политических правах на 5 лет.
С 23.03.1940 по 23.04.1940-этап на Север.
24 апреля 1940-прибытие в Севжелдорлаг (Усть -Вымский район Архангельской области, село Межог).
21 октября 1941 г. арест по делу о контрреволюционной агитации и пропаганде среди заключенных.
Расстрел-5 марта 1942 года в Севжелдорлаге (с. Межог Усть-Вымского района Архангельской области).

Короткие и порой отрывочные сведения, а также ошибки в тексте - не стоит считать это нашей небрежностью или небрежностью родственников, это даже не акт неуважения к тому или иному лицу, скорее это просьба о помощи. Тема репрессий и количество жертв, а также сопутствующие темы так неохватны, понятно, что те силы и средства, которые у нас есть, не всегда могут отвечать требованиям наших читателей. Поэтому мы обращаемся к вам, если вы видите, что та или иная история требует дополнения, не проходите мимо, поделитесь своими знаниями или источниками, где вы, может быть, видели информацию об этом человеке, либо вы захотите рассказать о ком-то другом. Помните, если вы поделитесь с нами найденной информацией, мы в кратчайшие сроки постараемся дополнить и привести в порядок текст и все материалы сайта. Тысячи наших читателей будут вам благодарны!