От родных
Из воспоминаний Ольги Ильиничны Подобедовой (1912-1999), духовной дочери прот. Сергея Павловича Лебедева:
О. Сергий родился в 1873 г. в семье диакона о. Павла Лебедева, служившего в ц. св. великомученицы Екатерины, что в Замоскворечье. Семья была многочисленной: два сына, четыре дочери. Окончив духовную семинарию и женившись, о. Сергий получил место священника в Новодевичьем монастыре, где должен был помимо монастырского священнослужения, окормлять и многочисленные, расположенные невдалеке от монастыря клиники: причащать, напутствовать умирающих, утешать болящих, нуждавшихся в духовной помощи. Перед молодым батюшкой сразу раскрылся многообразный мир духовных нужд, скорбей, болезней. И этот шумный скорбный мир как бы по контрасту оттенял строгий, степенный целенаправленный подвиг монашествующих "во иночестве благоскорбящих", со всей сложностью их духовных борений, постоянного молитвенного предстояния Богу. Все это совмещалось с подвигами доброделания и общественного служения: так, например, при монастыре была одноклассная церковная школа, в младшем отделении которой в 1900-I901 учебном году вел преподавание закона Божия о. Сергий Лебедев./В его архиве имеется написанное его рукой (и, вероятно, им составленное) "Обозрение предметов, преподаваемых по Закону Божию в одноклассной церковной школе Московского Новодевичьего монастыря. Младшее отделение"/.
Эта многосторонняя деятельность всецело занимала молодого, горящего духом священника, избравшего путь по явному зову Божию. Недаром он происходил из семьи потомственного московского священства, но семьи просвещенной, образованной и вместе с тем глубоко и искренне верующей, полагавшей основной целью жизни— стяжания Царства Божия, внутренней чистоты и благодатной молитвы. Вместе с тем идеал пастырского служения, сонесения скорбей пасомых, воспитания их внутреннего мира — такова была общая направленность не только Марии Павловны и о. диакона — родителей о. Сергия, но и ближайших родственников семьи. /Так, одна из сестер Марии Павловны была замужем за o. Николаем Юстовым (служил в ц. Николы Явленного на Арбате), другая сестра — Екатерина Павловна Лебедева была сестрой Марфо-Марьинской обители и скончалась монахиней. Все они тянулись к единому духовному центру — семье Лебедевых, где после смерти о. Павла весь свет сосредоточивался в добрейшей и мудрейшей Марии Павловне, ее дочерях и, естественно, — любимом сыне о. Сергии/.
О. Сергий был весьма счастлив в супружестве. Он беззаветно был предан любимой жене, обрадован рождением сына и, казалось, все сулило безоблачное счастье, которое наполняло душу молодого священника все более и более возраставшей любовью и благодарностью к благодеевшему ему Господу.
Сложная и многообразная деятельность священника: служение в монастыре, клиниках, преподавание требовали большой повседневной подготовки. Обладая прекрасным даром слова, искренней молитвенностью, о. Сергий вскоре приобрел, несмотря на молодость, круг постоянных духовных чад — среди выздоровевших больных, продолжавших обращаться к нему, и врачебного персонала клиники, а отсюда и преподавательского состава Университета. Духовничество в столь молодом возрасте также требовало непрестанной подготовки: о. Сергий много читал (у него была прекрасно подобранная библиотека), а главное, сам обращался к одному из замечательных подвижников благочестия о. Алексею Зосимовскому (в миру о. Федор Алексеевич Соловьев), с которым была близка его семья, жившая издавна в Замоскворечье, где в Ц. свят. Николая в Толмачах диаконствовал в 70-х годах будущий старец. Старец Алексей всегда особенно внимательно относился к о. Сергию, а впоследствии говаривал о близости их земных судеб.
Действительно, жизненный путь о. Сергия сложился весьма необычно.
Весной 1904 г. он вместе с семьей был у родителей. Собирались пить чай и маленький сынок о. Сергия Боренька, расшалившись, бегал из столовой в кухню и обратно. Его привлекал огромный семейный самовар, стоявший в кухне и готовый вот-вот закипеть. Как-то неловко повернувшись, мальчик задел за кран и струя кипятка обдала его маленькое тельце. Самые сильные ожоги были на голове и правой руке. По телу были разбросаны более мелкие, хотя и многочисленные пузыри от брызг кипятка. Родители немедленно отвезли ребенка в клинику. Мать осталась около сына. Долго тянулись дни болезни. Ожоги на голове и руке не заживали, грозило сокращение движений руки. Решено было сделать пересадку кожи. Мальчик сильно ослабел: врачи не ручались за исход операции, но и без нее обойтись было нельзя; о. Сергий сам отнес сына в операционную. Неся его, он грустно думал об исходе операции и молился, предавая сына вволю и милость Божию и сострадая горько жене, ни на мгновение не покидавшей Борю. Операция прошла благополучно. Мальчик быстро поправлялся, окруженный неусыпным уходом матери. Наконец врачи разрешили взять ребенка домой. Но еще большее и тягчайшее испытание для о. Сергия было впереди: та же карета, которая привезла домой сына, менее чем через час везла его жену в клинику, где она через сутки скончалась от запущенного тяжелого почечного заболевания. Она простудилась, ухаживая за сыном, от всех скрыла недомогание, пока не наступил конец. Она умирала в полном сознании, благодаря мужа за любовь и счастье, горюя о сироте-сыне, о трудной будущности мужа-вдовца. В эти мгновения раскрылась вся глубина чувств, вся сила ее самоотверженной преданности и любви к мужу и сыну. Прощание продолжалось несколько часов, она слабела и угасала постепенно. Когда все было кончено, о. Сергий был как бы оглушен случившимся. Перенести горе помогла любовь матери и сестер (они полностью взяли на себя заботы о маленьком сиротке). Старшая сестра Екатерина Павловна сразу же переехала в дом брата, вела хозяйство, ухаживала за Боренькой. Принял большое участие в о. Сергии и старец Алексей Зосимовский, некогда так же потерявший любимую молодую супругу. Недаром он впоследствии повторял о. Сергию, что Господь ведет их сходным путем.
Именно помощь о. Алексея дала силы сосредоточиться в постоянной молитве, сначала о дорогой усопшей, а вслед за тем превратилось в истинный молитвенный иноческий подвиг. Временами было трудно бороться с горем, тоской по потерянной любимой жене. Тогда старец Алексей приходил на помощь. Однажды приступ такой тоски был особенно силен (хотя это, видимо, было уже спустя несколько лет после смерти С.Г.). Старец предложил встретиться о. Сергию в Троицком соборе Лавры. После вечерней службы они остались в храме на ночь. Беседовали, молились, вновь беседовали. Наконец о. Алексей подвел о. Сергия к мощам преп. Сергия, предварительно сняв покровы и предложил приложиться. О. Сергий после долгой молитвы приник к мощам, а потом в сосредоточенном безмолвии стоял долго у изголовья преподобного. Спустя некоторое время о. Алексей подошел, положил руку на плечо и сказал: "Что почувствовал ты, Сережа, прикладываясь?" — "Мне показалось, что я опустил лицо в цветущий куст роз... и радость пришла в душу".—"Счастлив ты, Сережа, не каждому дано было пережить такое".
С этого времени начался новый период духовной жизни. Внешние порядки домашнего быта стали до некоторой степени строже: о. Сергий даже не позволял себе приласкать сына, но это не мешало постоянной молитве за него и тщательной заботе о его образовании и воспитании. По мере того как взрослел и становился самостоятельным сын, строже и строже становился личный молитвенный подвиг о. Сергия. Мать (Мария Павловна), овдовевшая вслед за сыном и переехавшая к нему, просила при ее жизни не принимать монашества. Тогда личный подвиг о. Сергия стал подлинным монашеством в миру: келейная молитва, чтение св. отцов, священнослужение и проповедь, сменяя одно другое, заполняли день (молитва не прерывалась, после краткого сна, она возобновлялась и ночью). Теперь на долю опытного пастыря приходилось обучение пастырству и служению вновь рукополагаемых собратий, которых для этого посылали к нему в монастырь. Учил он служению и архипастырей. В частности, владыка Филипп (Гумилевский) обучался им: они сослужили в надвратной церкви Новодевичьего монастыря, и именно о. Сергию покойный владыка был обязан благолепностью и глубокой содержательностью своего служения. Именно «содержательной» была в его служении символика архиерейской службы, где каждое движение, каждый возглас раскрывают глубину евхаристического целого. Свою дружбу и глубокое уважение к о. Сергию владыка сохранил до конца жизни.
От этого периода в архиве о. Сергия остались тексты произнесенных проповедей, отдельные записи, связанные с преподаванием Закона Божия.
В маленьком сереньком домике, неподалеку от монастыря, где обитал теперь с сестрами и матерью о. Сергий, находили утешение многие и многие скорбящие и страждущие. Революционная ситуация I905 г., первая мировая война и ее непосредственные последствия, революция I9I7 г. — весь этот бурный период в жизни многострадального люда — в равной мере в жизни простых горожан и интеллигенции вызывали столь порой невыносимые скорби и беды, что без помощи старца - духовного руководителя и пастыря пережить их было невозможно. Потери близких, болезни, нужда и недостаток элементарного питания — все нужно было пережить. Но как, какими силами и помощью? Помощью только молитвы, мудрого рассуждения, внушавшего надежду на милосердие Божие и веру в Его промысел. Вот так и осуществлялся тот последний период "старчества", когда оно вышло из монастырей и стало уделом местных приходских пастырей, из которых едва ли не самым опытным, сердечным и мудрым, в силу всего пережитого, был о. Сергий.
В 1922 г. о. Сергий вступил на путь исповедничества. День своего 50-летия и 25-летия священнослужения он проводил в тюремном заключении. От этого времени осталось дивное письмо одного из его духовных чад — свидетеля всего его 25-летнего служения, который дает оценку разным периодам жизни о. Сергия и в совокупности оценивавшего пережитое: "Крест твой был тяжел, но ... при всяких, самых тяжелых испытаниях, с глубокой верой поручал ты себя воле Божией! ... и часто, до жути реально, чувствовал и видел ты на себе перст Божий". Ныне, т.е. 6/19 мая I923 г., по словам пишущего, о. Сергий "ввержен в узилище", т.е. находится в тюремном заключении. У меня нет данных, когда именно и по чьему ходатайству он был освобожден, но 21 сентября 1928 г. о. Сергий участвовал в отпевании своего духовного отца — старца Алексея Зосимовского. Вплоть до середины 1929 г. в сереньком домике всегда можно было встретить ласковый прием, мудрую речь.
Еще насельницы теперь упраздненного монастыря, разместившиеся поблизости, пользовались руководством и советами своего духовного наставника. Но, видимо, в конце 1929 г. последовало тюремное заключение в северные лагеря (р-н Котласа). (судим в 31г. по ст.58-10, осужден на 3 года).
Привожу выдержку из одного письма, написанного в начале "лагерного периода": "Как я уже писал Паше (Прасковье Павловне Лебедевой), полное отбытие назначенного срока еще не есть окончание ссылки. По несколько месяцев и даже годами, сверх срока приходится ждать изменения своего положения. Есть у тебя руки и ноги — значит ты годен для работы".
Далее описываются подробности "барачного" быта: "Когда я находился в бараке и когда последовало распределение на работы, обратился к распределяющему с указанием своих болезней. Спасибо, как исключение, распределяющий оказался толковым и разбирающимся человеком, и он вошел в мое положение и успокоил меня, что он не пошлет меня на работы; но на моих глазах 60-летнего старика отправили было в лес..."
Произвол и полная зависимость от воли, настроения и характера лагерного начальства звучит в этом письме, которое заканчивается словами: "... и ответ один: вы находитесь в нашем распоряжении и мы поступаем с Вами по своему усмотрению".
От 4 марта/20 февраля 1932 г. /По видимому, в самом начале 1932 или в конце l93I г./?/ о. Сергий и еще несколько священников были переведены на поселение в Вел. Устюг, вернее в села в районе Кичменского городка, где они находились под надзором местного Г.П.У.
В Кичменский городок о. Сергий в положенные сроки из своего села должен был /в любую погоду и бездорожье/ приходить "на отметку" 10 верст. Много писем I932 г. помечены: "деревня Макарово близь Кичменского городка", иногда с уточнением: "Колхоз им. Калинина". Позднее это деревня Сорокино /I933 г./.
Письма относятся к разным периодам /декабрь 1931, весна, осень, зима I932, а затем и I933 г.г. /и отражают и быт, и трудности, и ту глубокую духовную жизнь, какой отличался о. Сергий в изгнании.
В письме к родным /адресаты неизменны: это жительницы "серенького дома", напротив Новодевичьего монастыря, - Екатерина Павловна и Прасковья Павловна - сестры батюшки и Мария Павловна-мать /от 22 марта I932 г. он писал: "Вот прошла и первая седмица Великого поста. Мы совершенно не видели её, хотя буквально никуда не выходили из своего знаменитого особняка... Из своих собратий мы были счастливее других в том отношении, что у нас имелись почти все богослужебные книги под руками, и мы имели полную возможность справить все положенное по уставу церковному у себя дома".
У меня, к сожалению, нет писем с пасхальными приветствиями, но письмо на день Св. Пятидесятницы считаю долгом частично привести: "4/17 июня I932 года. Деревня Макарово. Мои дорогие! Поздравляю Вас с наступающим великим Праздником Св. Пятидесятницы и днем ниспослания в мир Святаго Духа Утешителя. Никто иной, как именно, Он Один силен утешить нас в нашей скорби разлучения и жизни не по своей воле. Его будем постоянно призывать к себе на помощь, и Он не посрамит наших упований на Него, как раньше, всегда помогая переживать нам и более тяжкие и острые скорби".
Несмотря на всю скорбность пережитого, О. Сергий не только не теряет горячей веры и упования, но стремится передать их своим близким, особенно Марии Павловне, которую любил горячо и о которой не мог не тосковать.
В письме от 4 марта/20 февраля 1932г. он пишет: «Господь не оставит меня без Своей помощи и в дальнейшее время несения мною, возложенного Им креста изгнанничества... Всей душой верую в Господа, Его Любовь и Дивное Водительство. Больше чем когда-либо моя грешная душа видит следы Его близости за последнее время. Отсюда и проистекает и моя надежда на Него и полная уверенность и покой за свое будущее». Это самое вдохновенное из писем I932 г. отражает полностью духовное состояние о. Сергия.
Смиренно переносит он свое "изгнанничество". Правда, родные всеми силами стараются облегчить разлуку и одиночество. В конце I934 г. в д. Сорокино приезжает сестра батюшки Екатерина Павловна. 0на пишет полный отчет о состоянии брата: поражается аккуратностью его в быту, высотой молитвенного подвига, постоянной внутренней собранности. Её обрадовало, что в комнате, где он молиться «все убрано елочками и все так хорошо аккуратно, т.ч. нам надо всем поучиться у него». Сам батюшка "постарел, прибавилось морщин на лице, и лицо не такое свежее как было".
После Екатерины Павловны отца посещает сын Боря. Батюшка о.Сергий бесконечно ценит внимание близких. Так в письме от 4 марта 1932 г. он пишет, благодаря за письма и посылку: "без слез не мог извлекать ни одного предмета, тем более читать дорогого письма нашей бесценной мамочки".
"Самое ценное в посылке иконки с благословением родительницы и св. просфор", /письмо от 12/25 декабря 1931 г./.
В переписке 1932 и 1933 г.г. все чаще упоминается о возможности хлопот о досрочном возвращении или взятии на поруки.
В начале хлопот он обращается с просьбой к родным /в частности, к сыну/ навести справки: "как правильнее поступить: дожидаться-ли амнистии и сокращения...срока и возможной по этому случаю полного освобождения до поселения в Москве, включительно, или-же хлопотать теперь-же о досрочном освобождении с полным всякого вероятия прикреплением к какому-нибудь минусу опять на 3 года, без зачета отбытого... Вот об этом-то и хотелось узнать мнение сведущих людей, и тогда уже предпринимать то, или иное решение".
По-видимому, о досрочном освобождении хлопочут и другие священники, находящиеся в этой местности. Но долгое время никаких "новостей" не получают. Местное начальство всё отослало в Котлас и обещает сообщить решение сразу же, как придут документы.
Наступает суровая зима 1933 г., несмотря на все тревоги и хлопоты о. Сергий не теряет душевного мира и по-прежнему стремится передать тоже настроение своим близким: "Праздники провел я в полном мире, тихом настроении и добром здоровьи. Бывал за службой во все памятные и великопраздничные дни. В Богоявление Господне был во второй нашей церкви... К утрени шли в 5 ч. утра, лесом, при морозе в 32о и ослепительно прекрасной картине кругом. Луна, елки, как в сказке, запушенные снегом, безлюдье, полная тишина... В храме тепло, уютно, служба совершается в полном порядке... На другой день 7/20 ходили с своим обычным визитом /т.е. на отметку/, который по примеру предшествовших, не принес мне никаких новостей. /Письмо к Прасковье Павловне от 2I/8 января l933 г. деревня Сорокино/.
Переходя вновь к описанию праздников, о. Сергий заканчивает письмо, как всегда: "остается только лишь всей душой благодарить Господа за Его милости и молить Его за Вас и всех благодетелей своих и твердо верить в Его Промысел, бодрствующий надо мною и, когда возможно и передвигающий меня, если это будет нужно и полезно для меня и Вас. /Там же./
Тем не менее мысли о возможном возвращении вновь и вновь возникают: "Среди многой болтовни и слухов были и такие, что в половине августа к нам ожидается комиссия, которая на месте будет разбирать наши дела и выносить соответствующия постановления. Но заявление /поданное С.П. Лебедевым/ приняли.../Письмо от 31 июля/ 13 авг. 1932 г. Деревня Макарово. /Иными словами, ведутся непрерывные хлопоты или о сокращении срока, или полной амнистии, видимо, по состоянию здоровья. Однако никаких решительных изменений не происходит, и письма заканчиваются все теми-же утешениями близких о необходимости смириться и предать себя в волю Божию.
Тем не менее в исходе 1933 г. /или самом начале 1934/, точная дата мне не известна, - сестре Прасковье Павловне вместе с кем-то из близких духовных чад удалось взять о. Сергия "на поруки", и он летом 1934 г. благодушествовал в каморке "серенького домика", против Новодевичьего монастыря, окруженный любимыми сестрами и матерью.
Здесь он сразу же, и достаточно широко, возобновил как духовническую, так и собственно "старческую" деятельность. К дверям тёк непрерывный поток нуждающихся в совете, помощи, утешении и постоянном духовном руководстве. Он не отказывал никому: ни старым друзьям-врачам из клиники, ни немногим из уцелевших новодевических инокинь, ни самым разнообразным "духовным пациентам", от провинциального священства - до молодых студентов университета и разных институтов. О. Сергий мог с чистым сердцем повторить слова ап. Павла: "всем бых вся, да всяко некия спасу"./1 Кор.,9,22/. И спасал дошедших в результате духовного голода и житейских нестроений до caмоубийства, вытаскивал из глубин всяческих падения и греховных поступков, ставших "привычками". В маленькую уютную столовую, где всегда на диване сидела добрейшая и мудрейшая Мария Павловна, в свою очередь умевшая обласкать и утешить всякого, приходили и только что потерявшие близких /не редко, прямо от постели умершего в больнице/, забредали изверившиеся во всем молодые люди, получали поддержку и крупные ученые, считавшие долгом не поступаться научной истиной под нажимом "идеологической политики".
Для всех о. Сергий находил нужный совет и молитвенную поддержку.
В течение 1935-1936 г.г. о. Сергия привлекают к участию в церковной жизни. Прежде всего митрополит Сергий /Страгородский/, тогда Местоблюститель Патриаршего престола, делает его своим делопроизводителем. Именно к этому времени относится знаменательное событие, о котором необходимо рассказать. Проездом из северного лагеря во Владимир /куда он переводился по хлопотам сестры/ архиепископ Филипп /Гумилевский/ зашел в здание канцелярии в Бауманском переулке, надеясь увидеть Высокопреосвященного Сергия. Тот был в отъезде. Тогда архиепископ Филипп оставил письмо к митрополиту, в котором содержались следующиеся строки: "Дорогой Владыко, когда я думаю о Вас, стоящим на ночных молитвах, я думаю о Вас, как о святом праведнике, когда же я размышляю о Вашей повседневной деятельности, то думаю о Вас, как о святом мученике". /цитирую со слов о. Сергия/. На следующий день митрополит вернулся, и о. Сергий подал ему это письмо. Тот прочел, растроганно прижал к груди и сказал: «с таким письмом, Сережа, и на Страшный суд предстать не страшно». Потом помолчал и подал письмо о. Сергию со словами: "подшей-ка, Сережа, в мое личное дело. Много будут судить обо мне, пусть хоть эти добрые слова прочтет кто-нибудь".
Глубоко любивший обоих - и писавшего, и адресата — О. Сергий вернувшись домой с большим чувством рассказывал все это своим близким. Мне довелось при этом рассказе присутствовать. Произнося обе знаменательные оценки, о. Сергий, казалось, принимал их как промыслительно данные для последующих ревнителей русского благочестия. Тогда эти оценки казались столь значительны и содержательны!
Вслед за работой делопроизводителя /частично её не оставляя/ о. Сергий посылался служить в подмосковные храмы, что давало ему большое утешение. Последним местом такого служения было село Наташино /невдалеке от г. Люберцы/ по Казанской дороге. Там он прослужил часть 1936 г., 1937 г., вплоть до января I938 г. Отслужив Богоявление о. Сергий вернулся в "серенький домик", оттуда в ближайшую ночь был уведен в тюрьму, затем уехал в "дальние лагеря без права переписки". (о. Сергей Павлович Лебедев расстрелян 22 марта 1938 г. в Бутово).
В течение ряда лет, вплоть до 1944 г. сын о. Сергия, Борис Сергеевич, ежегодно посылал запросы о состоянии здоровья отца, пытался наводить справки, хлопотать. Сначала был стереотипный ответ: «жив, здоров». В 1944 г. вместо ответа пришло распоряжение: "больше за справками о С. Лебедеве не обращаться". Из чего можно было заключить, что о. Сергия нет в живых.
Постепенно вымерли все, жившие в "сереньком домике": первой скончалась Мария Павловна /сразу после ареста батюшки/, потом Прасковья Павловна. Сын Борис умер летом 1944 г. Последней умерла Екатерина Павловна, бережно хранившая все мелочи быта, убранства, особенно иконы маленького домика.
В день преп. Сергия в келейке затепливалась лампада перед большой иконой Преподобного. Обязательно устраивался торжественный именинный чай, и в кресло батюшки ряд лет сажали маленького гостя /тоже Сережу/, чтобы установленный порядок чествования именинника не нарушался. Казалось, и в келейке, и в столовой присутствовал хозяин и все, уже ушедшие в вечность его родные. Но те из духовных чад, кто в этот день участвовал в праздничном чаепитии, уходили радостными и утешенными.
Малкин Сергей
