Рихтер Георгий Эмильевич

Рихтер Г.Э. (варианты ФИО: Смирнов Михаил Васильевич, 1902 г.р.) Родился в 1906 г., г.Онега, Архангельская губ.; образование высшее; Врач, старший научный сотрудник психиатрической клиники Гиляровского. Проживал: г.Москва. 
Арестован 28 января 1938 г. 
Приговорен: ОС НКВД СССР 2 августа 1938 г., обв.: 58-10 ч.1. 
Приговор: 5 лет. Бежал 16.11.1941. В 03.1942 под фам. Смирнов вступил добр. в ряды РККА. Начальник военного госпиталя в Потсдаме (в/ч 18447), подполковник медицинской службы.. Проживал: г.Потсдам (Германия). 
Арестован 17 сентября 1949 г. 
Приговорен: ВТ в/ч 48240 11 августа 1950 г., обв.: 78 ч.1, 82 ч.1, 182 ч.1. 
Приговор: 5 лет лагеря с лишением всех орденов и воинского звания. Освобожден 27.05.1953 из мест лишения свободы Саратовской обл. (Волжский ИТЛ) по Указу ПВС СССР от 27.03.1953 по амнистии.

"Беру на себя смелость рассказать о жизни дорогого мне человека — моего отца. Сначала представлюсь: мне 28 лет, окончил Харьковский университет, два года работал в Нигерии, сейчас преподаватель английского, женат, маленькой Анюте всего четыре месяца. Отца знаю лишь по воспоминаниям матери и его друзей, письмам, справкам, анкетам и другим документам. Он умер, когда я был младенцем.

...1943 год. Освобожденный Ворошиловград (Луганск), родной город моей матери. Мама рассказывала: «Тех, кто в оккупации был, на работу не очень-то брали. Меня пожалели:    молодая, девчонка совсем. Приняли в военный госпиталь. После фашистского ужаса, после голода отогрелась, немного подкормилась, от страха отошла...» Там она познакомилась с начальником госпиталя майором медспужбы Михаилом Васильевичем Смирновым. Ей — девятнадцать, ему — тридцать шесть, полюбили друг друга. Став красноармейцем, простившись с семьей, последовала мать на запад вместе с госпиталем и вместе с любимым человеком. Повезло: остались оба живы да еще служили не расставаясь. Победу встретили в Восточной Пруссии. Смирнов — уже подполковник, семь правительственных наград.

Отгремела война. Отец получает новое назначение – начальником туберкулезного госпиталя в Риге. В 1948 году родился мой старший брат, которого мама назвала в честь отца Михаилом. И тогда произошел случай, на который мать и внимания, в общем, не обратила. При регистрации брака, а это было после рождения Мишки, она, разумеется, захотела взять фамилию Смирнова, но отец стал почему-то протестовать и ответил: «Мне тебе так много надо сказать, но еще рано, об одном прошу — верь, я честный человек...» А еще мама рассказывала, что отец работал напролет дни и ночи, писал научные статьи по медицине, ездил в Москву на конференции медиков, выступал с докладами. Было ощущение, что он спешит, будто не успеет состояться. Он и маму убедил окончить педагогический институт.

На выпускном вечере в институте — была весна 1949-го — мама узнала, что отца назначили начальником Центрального госпиталя Группы советских войск в Германии (Потсдам). Это означало, что он уедет один, а они с Мишкой прибудут позже.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МАТЕРИ:

«Мы писали друг другу ежедневно. И вдруг нет письма день, второй, третий. Я пыталась узнать, что же случилось с Мишей. Все мои хождения, мольбы, слезы, поездки были напрасны — везде стена молчания. Я ничего не понимала, кроме единственного — пришла беда. Потом один из сослуживцев мужа написал своей жене в Ригу, что Смирнов оказался не тем человеком, за которого себя выдавал. Поползли страшные слухи: подполковник Михаил Васильевич Смирнов — враг народа, немецкий шпион. Многие отвернулись, на работу в школу, несмотря на новенький диплом, меня не брали. С трудом устроилась раскрашивать косынки и шарфы в частную артель.

Приходили с обыском, часто вызывали, расспрашивали о муже. На мои же вопросы отвечали примерно так: «Да перестаньте же о нем думать, он недостоин считаться советским человеком. Вы молоды, красивы, еще создадите семью...»

Неожиданный звонок знакомого нам по госпиталю майора Баева, который захотел встретиться со мной не дома, а в сквере, наконец внес какую-то ясность. При встрече я узнала, что настоящее имя моего мужа Георгий Эмильевич Рихтер. Узнала еще, что "дело" моего мужа закончено, есть решение прекратить его, и мы скоро увидимся...»

Но встретились мои родители только в Орше в 1950 году в пересыльной тюрьме. Свидание — пять минут, через решетку, в присутствии часовых, когда ни о чем нельзя спросить. Они молчали, не в силах произнести ни единого слова.

Чтобы объяснить все случившееся с моим отцом, рассказать, каким он был человеком, я должен вернуться далеко-далеко назад, к началу нынешнего века. Буду называть теперь его подлинным именем и той фамилией, которую он носил всю жизнь, за исключением периода с 1942 по 1949 год, той фамилией, которую сейчас носит мать и мы, его дети.

Георгий Эмильевич Рихтер родился в 1906 году в г. Онеге Архангельской губернии в семье адвоката, политического ссыльного Эмиля Филипповича Рихтера, потомка давно обрусевших немцев, одного из руководителей восстания 1905 года в Ярославле. В этом же году он был сослан на Север, и только в 1913 году ему с семьей было разрешено поселиться в Киеве.

В Киеве же в 1929 году мой отец окончил медицинский институт, его специальностью стала психиатрия. Он работал в Киеве, Харькове, потом в Москве. Начав с должности ассистента областного Московского клинического института в 1932 году, он через два года становится старшим научным сотрудником Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ), а еще через два года (в тридцать лет) назначается главным психиатром Москвы, затем заместителем начальника отдела психиатрической помощи Минздрава РСФСР. Параллельно с этим Георгий Эмильевич защищает кандидатскую диссертацию, совмещает преподавательскую работу в психиатрической клинике 2-го мединститута, которой заведовал известный психиатр В. А. Гиляровский. Отец собрал большой теоретический и клинический материал по проблеме лечения психических заболеваний длительным сном, обобщив его в 14 научных статьях и монографиях. Этой проблемой заинтересовался академик И. П. Павлов, занимавшийся, как известно, изучением физиологии высшей нервной деятельности. Он в то время возглавлял Ленинградский филиал ВИЭМа. Работа отца вызвала резонанс и в Москве, и в Ленинграде. Был снят документальный фильм, появились статьи в газетах и журналах, принята к изданию книга. Судьба отца и время, казалось, были счастливо слиты.

Но в декабре 1937 года в Киеве арестовали мать Георгия Эмильевича, известного врача, мою бабушку. Узнал он о ее судьбе только из справки, выданной 12 декабря 1958 года: «Дело по обвинению Рихтер Анны Теодоровны (Федоровны), 1882 (1883) года рождения, работавшей до ареста, врачом-стоматологом в поликлинике № 1 Красного Креста в гор. Киеве, пересмотрено военным трибуналом Киевского военного округа 9 декабря 1958 года.

Постановление от 19 января 1938 года отменено, и дело прекращено.

Рихтер Анна Теодоровна (Федоровна) реабилитирована посмертно».

В январе 1938 года, через девять дней после ареста матери, в Москве был взят Георгий Эмильевич за «связь с врагом народа». Требовали одного — отказаться от матери. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР под председательством Берии от 2 августа 1938 года он был осужден на пять лет исправительно-трудовых лагерей и сослан в Коми АССР. Жалобы, заявления, письма лично Сталину, не возымели действия.

Началась война, в лагере он подавал заявления одно за другим с просьбой отправить не фронт.

ИЗ ОБЪЯСНЕНИЯ ОТЦА ПО ПОВОДУ ИЗМЕНЕНИЯ ФАМИЛИИ:

«Я считал, что в тяжелые годы войны мое месте в рядах тех, кто защищал нашу Родину, и дальнейшее мое пребывание в заключении с сознанием незаслуженного осуждения и бесцельности пребывания в лагере стало для меня невыносимым, и я решился на крайний поступок и бежал из лагеря. Я нашел в себе силы пойти на такой шаг только потому, что сознавал себя невиновным и всей душой стремился стать в ряды защитников Родины и делами доказать свою невиновность. Совершить побег я мог только при условии перемены фамилии, так как иначе я был бы задержан при первой проверке документов. Через одного из заключенных, который работал писарем, я получил дубликат справки об освобождении Смирнова М. В., который в эти числа уходил из лагеря в связи с окончанием срока наназания.

16 ноября 1941 года во время этапирования около г. Рыбинска, выпрыгнув на ходу поезда, я ушел из-под стражи, хотя до конца моего срока мне оставалось один год и два месяца. С этой справкой добрался до Северного Кавказа, там в районе, где я устроился на работу, получил иа основании ее паспорт и встал на воинский учет. Я долго не мог оправиться после страшной дистрофии. С декабря по февраль 1942 года работал в этом районе врачом, заведовал мед. участком около Нальчика. Но уже в январе стал добиваться направления меня на фронт. Однако в связи с тем, что врачей выло мало, женя вначале не отпускали с работы, и только в феврале, после моего повторного заявления, я был зачислен в часть (297 кав. полк, 115 кав. дивизии). Вскоре я был направлен на передовую и до конца войны оставался на фронте. Переменив фамилию, я не только не совершил ничего порочащего меня, как офицера и члена партии, но на деле в самые тяжелые годы войны доказал свою преданность Родине... Об этом свидетельствуют материалы моего офицерского и партийного личного дела».

Такова вкратце история жизни моего отца до сентября 1949 года, когда он в Потсдаме, будучи начальником госпиталя, случайно встретил кинорежиссера, приехавшего снимать фильм о нашей победе и знавшего отца по Москве. Случай этот еще раз перевернул его судьбу. Режиссер узнал отца, служившего, как известно, под чужой фамилией. Надо сказать, что у отца бывали и раньше неожиданные встречи. Так, на фронте он был связан по работе с В. М. Банщиковым, начальником фронтового эвакопункта, профессором психиатрии, с которым встречался на научных конференциях и даже дома. Но все обходилось без единого вопроса. Обходилось даже, когда отца шантажировали бывшие заключенные, сидевшие с ним, требовали денег за сохранение тайны.

Потом, через много лет, он рассказывал матери, что на этот раз не спал ночь, предчувствуя арест. Утром, проведя планерку, он увидел подъехавшие машины, спокойно попрощался с врачами и со словами: «Вы за мной? Я готов»,— вышел навстречу прибывшим.

Почти год, до августа 1950 года, велось следствие. Допрошены десятки людей, проверена вся жизнь, особенно военные годы. Он начал рядовым. Вскоре за личное участие в боях получил свою первую медаль. В составе 51-й армии участвовал в обороне Сталинграда, награжден там орденом Красной Звезды за вынос раненых с поля боя. Впоследствии заслужил и вторую Красную Звезду. Был ранен, контужен. Безупречное поведение, заслуги отца были столь несомненны, что военный трибунал его оправдал {!), вынеся решение: дело прекратить за отсутствием состава преступления. Но Военная Коллегия Верховного Суда СССР в те годы решение это не утвердила, и Г. Э. Рихтер был осужден на пять лет за побег и за незаконное хранение трофейного пистолета, который был изъят при обыске у моей матери на квартире в Риге.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МАТЕРИ:

«В лагере Георгий Эмильевич работал врачом. Просил меня выписывать литературу по психиатрии. Каждой раз, когда я ездила в Москву с просьбами о помиловании, он умолял обязательно побывать в библиотеках и переписать рефераты новых советских и зарубежных работ по психиатрии.

В 1953 году мой муж попал под амнистию в связи со смертью Сталина. Писал о скором возвращении, о том, что сегодня выпустили троих, завтра еще уезжают пятеро... Наконец уехали все, но его задерживали. Еду снова в Москву, уже на прием к министру юстиции Горшенину Константину Петровичу. Сейчас даже не верится в тот счастливый случай 28 апреля, в день моего рождения. Иду по пустому коридору, и спросить не у кого, где кабинет министра. Наконец мне указали. Вхожу. Рассказываю. Меня выслушивают. Подаю письмо мужа. Выло задано несколько вопросов, и среди них один, решивший, по-моему, его судьбу: «Ваш муж немец по национальности?» «Нет, он русский, в деле записано»,— отвечаю. И сразу резолюция — освободить. Неправдоподобно, но это факт. Через месяц мой муж, Рихтер-Смирнов, вернулся в Ригу».

Ни дня отдыха отец себе не дал. Сразу же устроился на работу в психиатрическую больницу заведующим отделением. В течение года пишет кандидатскую диссертацию (документов о присвоении ему ученой степени в 1938 году не сохранилось). Успешно защищается. После выступления в Москве на съезде психиатров в 1956 году получает приглашение на должность старшего научного сотрудника, заведующего организационно-методическим отделом в Харьковском НИИ неврологии и психиатрии. В институте он возглавляет организацию психиатрической помощи на Украине, ведет педагогическую работу, читает лекции в Ужгородском университете. Одновременно пишет докторскую и заканчивает ее за два года. Защита была назначена на 17 ноября 1959 года.

Еще 10 апреля 1957 года отец был реабилитирован по первому делу. Выписка из справки: «Привлечение к уголовной ответственности и заключение в ИТЛ гр-на Рихтера Г. Э. признано необоснованным, и поэтому постановление Особого совещания при НКВД СССР от 2 августа 1938 года отменено и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления. Гр-н Рихтер Георгий Эмильевич по указанному выше делу реабилитирован.

На основании решения от 8 сентября 1955 года Рихтеру Г. Э., время нахождения в местах заключения, а также время пребывания в ссылке засчитывается как в общий трудовой стаж, так и в стаж работы по специальности, и он имеет право на получение двухмесячной заработной платы, исходя из существующего ко дню реабилитации месячного оклада, по должности, занимаемой до ареста».

Ровно через год, 18 апреля 1958 года, отец получил еще одну справку, в которой значилось: «Дело по обвинению Рихтера Георгия Эмильевича, арестованного 17 сентября 1949 года, пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР от 30 января 1958 года. Приговор военного трибунала войсковой части 48240 от 11 августа 1950 года в отношении Рихтера Г. 3. отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено».

Перед отцом встала новая задача — восстановление в партии в связи с реабилитацией. Первичная партийная организация отказала в восстановлении по следующим мотивам, как пишет сам отец: «Во-первых, потому что в членах партии я состоял как Смирнов М. В., а ходатайствует о восстановлении Рихтер Г. Э., и бюро не знает, кого же следует восстанавливать. Во-вторых, вступая в члены Коммунистической партии в 1942 году под фамилией Смирнов, я не рассказал о том, что бежал из лагеря и жил под чужой фамилией». Секретарь парторганизации О. Р. Степаненко высказала мнение, что реабилитация Верховным Судом еще ничего не доказывает, и если реабилитация дала отцу право свободно жить и работать, то это вовсе не значит, что партия может ему доверять. Администрация института обвинялась в недостаточной бдительности, потому что приняла на работу дважды судимого человека.

ИЗ ОТВЕТНОГО СЛОВА ОТЦА НА СОБРАНИИ ПРИ ВОССТАНОВЛЕНИИ ЕГО В РЯДАХ КПСС:

«Я не обманул партию. Я не скрывал в своей биографии никаких преступлений, я был не виновен перед партией, и мне нечего было, по существу, скрывать... Ведь я не мог и потом прийти и все сказать партии. Между мной и партией стоял Берия и его аппарат. Я никогда не был вы допущен до этого разговора, и ничто не могло бы меня спасти, никакие заслуги. Значит, надо было просто принести себя в жертву, перечеркнуть всю жизнь. Было бы это правильно? Я понимал, что в отношении меня совершена несправедливость, но никогда не отождествлял ее с партией. Скажу, как я понимал тогда ситуацию, что кто-то, как теперь выясняется, враг партии Берия, ведет борьбу против партии. Мой приговор был подписан им. И я считал, что я выполняю мой долг перед партией, а он состоял в том, чтобы идти иа фронт, защищать Родину, бороться с фашизмом, И я честно служил партии.

Мое стремление восстановиться не связано с какими-то внешними мотивами. Передо мной и как перед беспартийным открываются дороги — кафедра, работа, но для меня это важно, как признание моей честности, как последний этап моей реабилитации и снятие всего того, в чем я был незаслуженно обвинен, из-за чего я столько лет страдал.

Я хочу, чтобы партия, как мать, поняла меня, поняла и простила. Я годы ждал этого дня, когда смогу перед авторитетными членами партии рассудить мою жизнь, и верю, что я должен быть полностью реабилитирован и как член партии... Важно не имя, которое я принял, а что я делал под этим именем, почему и для чего я его принял.

В моем восстановлении есть два вопроса. Не восстановив меня, не реабилитировав меня в партийном отношении, значит, признать меня виновным и лишить меня права считать себя честным человеком. Это незаслуженно, но это личный вопрос. Но есть и другая сторона. Ведь я могу быть полезным партии, я хочу служить ей, я смог делать это в самые трудные годы и в тяжелейшей ситуации, так разве сейчас я не могу быть ей полезен? Ведь я не боялся отдавать партии мою жизнь и готов и сейчас для нее на все. Правильно ли будет с этим не посчитаться?»

Вскоре, незадолго до смерти (а умер отец 7 ноября 1959 года от инфаркта, не дожив десяти дней до защиты докторской), он был восстановлен в партии.

Мой рассказ об отце — лишь схема, внешняя канва, которая только наметила основные вехи его жизни. Знаю, что он был заботливым мужем и нежным отцом. Сохранились десятки писем и записок в роддом к матери моей, Ирине Андреевне Рихтер, по поводу ответственного события — появления на свет младшего сына, Андрея, коим я и являюсь. Нежность его к матери моей была безгранична.

«28 апреля день рождения Ирочки. Поздравляю Вас с ним и благодарю за то, что Вы вырастили такую замечательную дочь,— писал он моей бабушке по линии матери Неониле Сергеевне.— Больно, что я принес ей столько горя и несчастий, но именно они еще раз показали все ее хорошие качества. Очень прошу в день ее рождения купить цветов и сказать, что они от меня. Лучше всего сделать это утром, когда она еще будет спать. Я делал так раньше, когда мы были вместе...»

Хочу сказать, что мама моя выдержала все, только очень поседела, работает логопедом, живет вместе с сыном Михаилом. Он окончил Харьковский мединститут.

И еще одно письмо не могу не процитировать, письмо О. Г. Виленского, бывшего аспиранта моего отца;

«Весь облик Георгия Эмильевича соответствует представлению о человеке исключительно волевом, мужественном, решительном и, как еще тогда казалось, несколько жестком. Голос его был твердым, он как-то чеканил слова. Казалось, что он создан для крупных организационных дел, что он мог бы быть военачальником. Но когда я заговорил с ним впервые наедине, я увидел поразительно мягкого, душевного, деликатного и утонченного человека... Живя и работая в чрезвычайно тяжелых условиях, он никогда не бывал раздраженным, угрюмым или озлобленным... Мне часто казалось что он испытывает свои силы, что он играет с жизнью и смертью, так много он работал, так много ездил, так активно и напряженно жил...»

Перебираю бумаги отца, их сохранилось много — черновиков, набросков, писем, и это понятно, ведь ему приходилось все время защищаться. Я думаю, его жизнь интересна не только как судьба одного-единственного человека. Она — часть сложной истории нашей страны. Она поучительна и замечательна, ибо является примером нравственной стойкости советского человека, преодолевшего все невзгоды, бесконечно верившего в счастливую жизнь в нашей стране".

Андрей Рихтер
Харьков, 1987 год

(журнал "Огонёк", 1987, №42)

Рихтер Георгий Эмильевич (1906–1959) — малоизвестный отечественный психиатр, кандидат медицинских наук, одно время работавший на Сабуровой даче, подполковник медицинской службы, бывший начальник военного госпиталя воинской части (в/ч) 18447 РККА в г. Потсдаме (Германия), прошедший нелёгкий, но достойный жизненный путь. Малоизвестным он стал, как в то время было принято, из-за двух своих судимостей.

Г. Э. Рихтер родился в 1906 году в г. Онега Архангельской области, расположенном на северо-западе области, в устье реки Онега и в 7 км от побережья Белого моря. Получил высшее медицинское образование. Проживал в Москве. Работал в должности старшего научного сотрудника психиатрической клиники В. А. Гиляровского, которая размещалась в Преображенской психиатрической больнице (ныне Психиатрическая больница № 3 им. В. А. Гиляровского). Супруга Георгия Эмильевича — Рихтер (Енакиева) Ирина Андреевна (1924) — врач-логопед. В семье Георгия Эмильевича было два сына. Младший, Андрей Георгиевич Рихтер, родился в год смерти отца в 1959 году, в настоящее время — заведующий кафедрой истории и правового регулирования отечественных СМИ факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, директор Института проблем информационного права, редактор журнала «Законодательство и практика масс-медиа», доктор филологических наук, профессор.

Среди предков по отцовской линии — участник революции 1905–1907 годов в г. Ярославле Эмиль Рихтер; генерал Рихтер — участник Отечественной войны 1812 года [1, 2].

В период проводимого в СССР политического террора Георгий Эмильевич был впервые арестован 28 января 1938 года и Особым Совещанием (ОС или ОСО) при НКВД СССР 2 августа 1938 года обвинён по статье 58–10 ч. 1 (шпионаж, т. е. передача, похищение или собирание с целью передачи сведений, являющихся по своему содержанию специально охраняемой государственной тайной, иностранным государствам, контрреволюционным организациям или частным лицам, — лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трёх лет, а в тех случаях, когда шпионаж вызвал или мог вызвать особо тяжёлые последствия для интересов государства, — расстрел) Уголовного кодекса РСФСР 1926 года, принятого Постановлением ВЦИК 22 ноября 1926 года, который вступил в силу 1 января 1927 год и утратил силу 1 января 1961 года из-за введения УК РСФСР 1960 года. Приговором того же ОС при НКВД СССР была определена мера наказания в виде лишения свободы сроком на 5 лет [1].

Г. Э. Рихтеру 16.11.1941 года удалось бежать из мест лишения свободы. В марте 1942 года под вымышленной фамилией Смирнов Михаил Васильевич, 1902 года рождения, добровольно вступил в ряды РККА, где прошёл путь до подполковника медицинской службы, начальника военного госпиталя в/ч 18447 РККА в г. Потсдаме. В послевоенное время проживал и служил в указанной должности в г. Потсдаме до даты повторного ареста — 17 сентября 1949 года [1].

Следует вкратце обозначить те серьёзные причины, которые, вероятно, побудили Георгия Эмильевича зарегистрироваться под другой фамилией.

В XX веке немцы России, а затем и СССР, всё чаще становились заложниками отношений между своей старой и новой родиной со всеми вытекавшими отсюда для них негативными последствиями. Наиболее ярко это проявилось в годы Второй мировой войны. Страх советского руководства перед «пятой колонной» сказался на отношении ко всему немецкому населению Советского Союза. Уже в начальный период упомянутой войны стало ясно, что германскому командованию не удалось опереться на «пятую колонну», так как большинство советских немцев, особенно молодёжь, «сочувствовала коммунизму». И тем не менее, немецкое население СССР было безосновательно обвинено в пособничестве фашистской Германии. Обстановка подозрительности заставляла командиров РККА избавляться от потенциальных «предателей» и «шпионов», находящихся в армейских рядах ещё до начала войны.

Первая попытка не призывать советских немцев в Красную Армию была предпринята ещё в 1939 году. В сентябре 1939 года, накануне принятия Закона о всеобщей воинской обязанности, состоялось совещание Комитета обороны при Совете народных комиссаров СССР, на котором рассматривался и вопрос об ограничении порядка прохождения службы для некоторых категорий граждан, в том числе и советских немцев.

С началом войны «советских» немцев, за очень редким и малым исключением, в Красную Армию не брали. В первые дни многие мужчины-немцы обратились в военкоматы с просьбой отправить их на фронт добровольцами. В период с 22 по 24 июня 1941 года в военкоматы АССР Немцев Поволжья пришли с такими заявлениями 315 немцев [3]. Но на фронт им попасть не удалось. Препятствием служила графа «национальность» в анкете. Это вызывало недоумение, обиду, недовольство и даже возмущение, особенно среди молодёжи. Многие немцы обращались в партийные органы и военкоматы с целью получить разъяснение по факту вопиющей несправедливости. В ответ звучали довольно неуклюжие объяснения, которые никого не могли удовлетворить [4].

Несмотря на то, что большинство немцев-военнослужащих за первые месяцы войны сумели на деле доказать свою преданность Родине, руководство страны и Красной Армии в целях перестраховки сочло необходимым убрать их из действующей армии.

В первый период изъятие происходило на основании директивы НКО СССР от 30 июня 1941 года № 002367, которая предписывала убрать военнослужащих, «не внушающих доверия», то есть высказывающих пораженческие настроения, недовольство советской властью и желанием сдаться в плен. Следует отметить, что проводимая акция не была направлена против солдат определённой национальности. Сами откомандированные по директиве № 002367 от 30.06.1941 года красноармейцы-немцы отправку с фронта напрямую связывали со своей национальной принадлежностью [5].

Второй период в изъятии немцев-военнослужащих из рядов Красной Армии начался с выходом в свет директивы НКО СССР от 8 сентября 1941 года № 35105с. Данную директиву участники тех далёких событий нередко называют «Указом Сталина» или «Приказом Сталина». Вот её содержание: «Изъять из частей, академий, военно-учебных заведений и учреждений Красной Армии, как на фронте, так и в тылу, всех военнослужащих рядового и начальствующего состава немецкой национальности и послать их во внутренние округа для направления в строительные части. В тех случаях, когда командиры и комиссары соединений сочтут необходимым оставить военнослужащих немецкой национальности в частях, они обязаны возбудить об этом мотивированное ходатайство перед НКО через Военные Советы фронтов, округов и отдельных армий. Об исполнении донести не позднее 15 сентября. Народный комиссар обороны СССР И. Сталин» [6].

Обращает на себя внимание также тот факт, что время выполнения последней директивы совпало с выполнением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Совпадение этих двух репрессивных мероприятий явно не случайно, оно свидетельствует о целенаправленных, чётко спланированных действиях советского руководства по отношению к немцам СССР. Директива НКО ясно и недвусмысленно предписывала откомандировать красноармейцев-немцев из частей, находящихся на фронте. К этому времени уже шло изъятие из рядов Красной Армии военнослужащих, призванных из западных областей Украины и Белоруссии. Директива по откомандированию немцев была очередным звеном в общей линии на изъятие из рядов вооружённых сил военнослужащих «враждебных национальностей» [7]. Военнослужащие-немцы приказ о своём откомандировании восприняли как величайшую несправедливость. Для многих из них изъятие стало первым сильным моральным ударом [8, 9].

Второй такой удар они получили, когда узнали, что их родные и близкие, как шпионы и пособники, насильственно депортированы в Сибирь и Казахстан.

Подводя итог, можно сделать вывод, что изъятие немцев-военнослужащих из Красной Армии в годы Великой Отечественной войны стало своеобразной, грубой и неадекватной перестраховкой властей, не имевшей на то объективных оснований. Анализ документов воинских частей и подразделений, где служили советские немцы, показывает, что сплошь и рядом имели место факты героического и патриотического поведения солдат-немцев и практически не встречаются примеры противоположного свойства. Следовательно, можно утверждать, что в основной своей массе они были преданными и верными защитниками своей Родины. Несомненно, что откомандирование военнослужащих-немцев из Красной Армии на основании директивы от 8 сентября 1941 года № 35105с года стало одним из звеньев в цепи общей дискриминационной политики по отношению к советским немцам, проводившейся в годы войны.

Следовательно, у Г. Э. Рихтера были очень веские основания для изменения фамилии. Бежав из исправительно-трудового лагеря на фронт и изменив фамилию, Георгий Эмильевич Рихтер под фамилией Смирнов прошёл всю войну, закончив её в звании подполковника медицинской службы и имея семь правительственных наград.

По случайности один из бывших знакомых узнал его и доложил в особый отдел о подмене фамилии. Георгий Эмильевич был арестован 17 сентября 1949 года. Военным трибуналом в/ч 48240 Г. Э. Рихтер, обвинённый по статьям 78 ч. 1 (похищение, повреждение, сокрытие или уничтожение официальных или частных документов из государственных учреждений в целях препятствования правильному разрешению дел или, вообще, деятельности учреждений, — лишение свободы на срок до одного года), 82 ч. 1 (побег арестованного из-под стражи или места заключения, совершённый посредством подкопа, взлома или повреждения стен, затворов, а равно возвращение в запрещённые для проживания места, побег с места обязательного поселения или с пути следования к нему — лишение свободы на срок до одного года), 182 ч. 1 (изготовление, хранение, покупка и сбыт взрывчатых веществ или снарядов, а равно хранение огнестрельного (не охотничьего) оружия без надлежащего разрешения — принудительные работы на срок до шести месяцев или штраф до одной тысячи рублей, с конфискацией, во всяком случае, названных веществ, снарядов и оружия) Уголовного кодекса РСФСР 1926 года, 11 августа 1950 года приговорён к 5 годам лагерей с лишением всех орденов и воинского звания. Освобождён Г. Э. Рихтер 27.05.1953 года из мест лишения свободы Саратовской области (Волжский ИТЛ) по Указу ПВС СССР от 27.03.1953 по амнистии. Пришлось отсидеть в лагере ещё почти 4 года [1].

Следует подчеркнуть, что лишь немногим немцам, прошедшим войну под чужой фамилией, удалось позднее восстановить своё настоящее имя, фамилию, отчество. Так, только при поддержке маршала Г. К. Жукова были возвращены настоящие имя и фамилия Паулю Шмидту, взявшему имя и фамилию своего друга азербайджанца Али Ахметова. Подобные случаи были большой редкостью. Народ жил в страхе перед репрессивной машиной Сталина. Как показал пример Г. Э. Рихтера-Смирнова, какие бы военные заслуги у немца ни были, он всё равно не избежал бы репрессий. Даже после войны бывшие военнослужащие-немцы находились под особым вниманием органов НКВД, хотя и разделили судьбу всего своего народа, находясь на спецпоселении [10].

После освобождения Георгий Эмильевич работал врачом-психиатром в Риге, где во время командировки его встретила директор Украинского психоневрологического института (УПНИ) П. И. Коваленко и на основании положительной производственной характеристики пригласила его на работу в первую столицу Украинской ССР — г. Харьков. В УПНИ Г. Э. Рихтер заведовал организационно-методическим отделом и был научным руководителем 8-й психиатрической клиники.

Бесспорно, биографические, производственные и научные аспекты деятельности Г. Э. Рихтера нуждаются в дальнейшем тщательном исследовании.

Выражение признательности

Автор выражает искреннюю признательность старшему научному сотруднику, кандидату медицинских наук Е. М. Экеловой-Багалей, работавшей в своё время вместе с Г. Э. Рихтером в УПНИ, за ценную информацию, использованную при работе над данной статьей.

Литература

Центр документации новейшей истории Саратовской области. Ф. 6210 (Фильтрационный фонд). Оп. 1. Д. оф. 5031. Л. 84.
Герман А. А. Немецкая автономия на Волге. 1918–1941. Часть II. Автономная республика. 1924–1941. — Саратов: Саратовский университет, 1994. — С. 264.
Центр документации новейшей истории Саратовской области. Ф. 6210. Оп. 1. Д. оф. 18465. Л. 6.
Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации. Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 41. Л. 260.
Шульга И. И. Изъятие из рядов Красной Армии военнослужащих-немцев в годы Великой отечественной войны (1941–1945 гг.) 
Вайсберг Б. Кого ругал партизан Афанасьев? // Немецкая газета. — 1991. — 5 мая. — С. 6.
Юнг П. Без права обжалования // Нойес Лебен. — 1989. — 1 января. — С. 3.
Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации. Ф. 23-й гв. сд. Оп. 2. Д. 285. Л. 82, 93, 96, 103, 112.

* Публикуется по изданию:
Петрюк П. Т. Рихтер Георгий Эмильевич — малоизвестный отечественный психиатр и бывший сабурянин нелёгкой судьбы (к 105-летию со дня рождения) // Психічне здоров’я. — 2011. — № 3. — С. 78–81.