Дополнительная информация
Если не день, не месяц, то исторический сезон знакомства восстановить в памяти нетрудно. Рубеж шестидесятых. Поздний, но навсегда сказочный реабилитанс. Бывшие политзэки, дотянувшие до чуда, встречались, как правило, небольшими компаниями....
Если не день, не месяц, то исторический сезон знакомства восстановить в памяти нетрудно. Рубеж шестидесятых. Поздний, но навсегда сказочный реабилитанс. Бывшие политзэки, дотянувшие до чуда, встречались, как правило, небольшими компаниями. В одной из скромных до нищеты компаний я пересекся с Ангелиной Рор. Сдержанной, промолчавшей вечер. Порода, однако, в ней ощущалась мгновенно. Частых пересечений впредь с ней не последовало. Смутно припоминаю ее обитель в коммуналке на Гоголевском бульваре.
…Меня удивило присутствие Ангелины Рор на похоронах Софьи Либкнехт (вдовы убиенного Карла). До встречи у гроба я не связывал их судьбы.
…В Лефортово, в режимных лагерях Сибири и Казахстана мои тропинки переплетались с дорожками Бориса Сучкова, делавшего до ареста — и через трудные годы — фантастическую карьеру.
Реабилитацию Сучков получил раньше, чем я. Пока тянулось его партийное оправдание, Сучкова держали на третьих ролях в издательстве «Художественная литература». Кратко — в Гослите. Лагерные узлы и долги — дело нешуточное. Германист по своей кандидатской, Сучков не мог ничего не предложить мне, сокамернику-солагернику, тоже германисту, успевшему защитить диплом по роману Гете. Сучков подготовил договор на издание статей об искусстве — Клары Цеткин. Собеседницы Владимира Ленина, подруги Надежды Крупской.
Формально вчерашний мой «четвертак» и тем более грехи в зонах уже не имели значения. Расстрелянному отцу тоже нельзя было ставить в вину 37-й. И матери, отбывшей свои семнадцать в лагере, в ссылке за отказ признать Михаила Кораллова врагом народа.
Для работы над наследием Клары Гослит снабдил меня бумагой в Архив ЦК КПСС, после XX съезда приоткрывший врата к несметным богатствам. Архив выдавал подлинники!
Судьба проявила неслыханную милость, одарив знакомством с той, для кого эта история=теория, эта лаборатория ХХ столетия, была личным опытом. Не мог я не встретиться с Софьей Либкнехт, раз погружался в переписку ее ближайшего круга.
Исстрадавшаяся от немоты и одиночества, Софья Борисовна тоже испытывала немалый интерес к опыту поколения младого, к взглядам, вызревавшим в ГУЛАГе, — на отдалившееся, но не ушедшее прошлое.
…По прошествии лет родичи покойной вручили мне машинопись на немецком языке. Похоже, что второй экземпляр. Автор оказался знакомым — Ангелина Рор.
Приходилось смиряться с вопросами без ответов: если именно Ангелина отдала мемуары Софье, то когда? Если мемуары не были взяты обратно, когда вдова Либкнехта умерла. Второй экземпляр был оставлен «на хранение», так как обыск здесь, в квартире на Садовом кольце, против «Форума», никому не угрожал? Ангелина пережила Софью на двадцать один год, умерла, дожив до девяноста пяти. Быть может, решила, что незачем досаждать родичам, не верила, что рукопись сохранится, что где-то за горизонтом мерцает надежда ее издать?..
Презентация книги «Холодные звезды ГУЛАГа» состоялась в Центре-музее академика Сахарова. Под псевдонимом Елена Гольпина первое издание вышло в Австрии. В 1989-м. (Спрашивается, зачем псевдоним, если автор скончался четыре года назад? Впрочем, друзьям, издавшим «Холодные звезды…», виднее; у нас перестройка лишь начиналась.) Теперь очередь дошла до издательства «Звенья», работавшего при поддержке Фонда имени Генриха Белля. Тираж — 1020 экземпляров. Нынешний стандарт. Норма.
На презентации я познакомился с молодыми друзьями Ангелины; «молодыми» по сравнению со мною. Потолковал с директором «Звеньев» Ларисой Ереминой. Вернее, выше оценил переводчицу «Холодных звезд…» Наталью Палагину . И «Машеньку» — так называла Ангелина Жанну Гийом, без усилий и верности которой «Холодные звезды…» над Россией не засияли бы.
Встреча в Центре Андрея Дмитриевича стала для меня третьим, возможно, итоговым знакомством с Ангелиной Рор, считая вторым — погружение в рукопись.
Перечитываю странички, написанные в часы презентации. Привожу их в систему.
Урожденная Мюлльнер, Ангела родилась в чешском городке Займ, входившем в Австро-Венгерскую империю. В семье с аристократической родословной, благонамеренно монархической, католической. Но… век ХХ. «Эпоха войн и революций». Изучая медицину в Швейцарии, в Германии, Ангела знакомится с Лениным, с Крупской. С поэтом, позднее возглавившим в ГДР министерство культуры, — Иоганнесом Бехером. Одним из учителей Ангелы был Зигмунд Фрейд. Степень доктора медицины получила в университете Берлина. Предвоенные фотографии Ангелы и Софьи Либкнехт поражают сходством. Прошу извинить за уступку современному стилю: красотки-близняшки. Доктора наук, неравнодушные к моде. Их кофточки, брошки, юбки учат строгости вкуса. В улыбках — никакого кокетства, наигрыша.
…1926-й. Вместе с мужем Вильгельмом Рором Ангелина приезжает в Страну социализма. Помогать обустраивать всемирную гармонию. Чета принимает гражданство новой Родины. Отныне Вильгельм — сотрудник Института Маркса и Энгельса, Ангелина — сотрудница лаборатории профессора Лепешинской (в Институте имени Тимирязева). К слову, она умеет держать в руках и перо. Ей дают «добро» в Министерстве иностранных дел. Ее корреспонденции ценят в Швейцарии, в Германии. Конкретней — в респектабельных «Франкфуртер Цейтунг», «Франкфурт-на-Майне».
1941-й. 7 июля уводят, как выяснилось, в небытие, Вильгельма, 8-го берут Ангелину.
Не знаю, кто уцелел сегодня из зэков тех времен и чья шкура помнит, во что обходился отказ подписывать протоколы. Следствию не удалось пришить этой немке обвинения в шпионаже. Не удалось намотать дело, но высоким судьям это вовсе не помешало намотать срок. Таких затруднений ОСО (Особое совещание при НКВД СССР. — Прим. ред.) сроду не испытывало. Не знало.
…Варлам Шаламов повторял: кто не отведал предвоенной Колымы, тот в лагере не сидел. Автора «Крутого маршрута» Евгению Гинзбург, отбывавшую срок одновременно с ним, Шаламовым, в колымской гробнице, он, накаляясь в споре, клеймил как романтичную даму. У Ангелины Рор Шаламов не отыскал бы «романтики», «опытов художества», всхлипов и воплей. Впрочем, есть несколько строк романтики (см. слева). В «Холодных звездах…» нет ни слова о розово-голубом прошлом, о крахе иллюзий, о себе, любимой. Отчет о тюремно-лагерной антижизни написал врач, прошедший суровую школу. Психолог, терапевт, гематолог. Исследователь тяжелейшей поры ГУЛАГа — военной.
…Сейчас бы выдать россыпь цитат, убеждающих, что при свете «Холодных звезд…» видны историко-философские очертания вековой пирамиды, окрещенной нынче благозвучными именами. Но для россыпи нет ни места, ни времени. Повторю несколько мыслей переводчицы Натальи Палагиной.
Ангелина — над субстанцией. Врач, она заполняет «историю болезни» России. Дает описание клинических случаев. Поведенческих мотивов. Препарирует. Как мастер, владеющий инструментом, проводит операцию без спешки, с осторожностью. И обрывает повествование, достигнув предела. Им стала картина пожара в лагере для сифилитиков. Финал — точка в «истории болезни». Приговор безапелляционен: «Пожар потушить не смогли — не хватило воды».
Еще не точка. Перед глазами — судьба врача и писателя, покинувшего родной край, чтобы взвалить на плечи ношу соседа.
Получив реабилитацию за отсутствие вины, не предъявив вины судьям, гражданка обращается в районное отделение милиции с просьбой о прописке. Отказ. Затем в Управление милиции города. Отказ без объяснения причин. Неужто потому, что податель заявления немка? Ангелина Рор пишет замминистру внутренних дел — 10 октября 1957 года. Затем министру иностранных дел. Последний абзац обращения:
«Как честный человек я заявляю, что никаких желаний ехать за границу я не имею, но и продолжать свою жизнь в месте, где я отбывала 16 лет свою ссылку, у меня нет больше сил. Мне 67 лет! 18 октября 1957 года».
Читаю жалобу Генеральному прокурору Союза СССР. Письмо в Президиум ЦК КПСС от 30 октября 1957 г. В нем речь идет о «стене безразличия и равнодушия, которую нет сил преодолеть…». Суть всех обращений одна: если реальных обвинений предъявлено не было; если, несмотря на все виды насилия, примененные на «следствии», арестованная не подписала протоколы, отвергла свои мнимые преступления; если при аресте были изъяты все документы и среди них диплом о присуждении степени доктора медицины; если формально не конфискованное имущество исчезло безвозвратно, если квартира, где Вильгельм и Ангелина жили до ареста, занята; если осталось без ответа письмо на имя председателя КГБ, письмо академика О.В. Лепешинской, готовой немедленно взять А.К. Рор на работу — но при наличии документов и прописки, — как же существовать? Без зарплаты, пенсии, даже лагерной пайки.
Испытание Свободой Ангелина Рор тоже выдержала.
На обороте последней ее фотографии — с сигаретой во рту — приписка: «Курила до смерти».
<…> В упомянутое выше воскресенье я стояла на барахолке, в толчее и шуме, как вдруг незнакомый мужчина потряс меня за плечо. По одежде я узнала в нем заключенного, да и выражение его лица не вызывало в этом сомнения. Он улыбнулся и сказал немного смущенно:
— Доктор, мы все знаем!
Я смешалась. Мне показалось, что он жалеет меня, и чтобы сменить тему, я спросила, когда он освободился. Ответил голос за моей спиной. Рядом стояло примерно двадцать мужчин, они окружили меня плотным кольцом, а сзади напирали еще и любопытные из местных. Кто-то произнес:
— Мы знаем, что вы пострадали из-за нас!
Я попробовала глазами отыскать в толпе говорившего, но тут один из окруживших меня мужчин схватил мою руку и поцеловал. Я ее не отдернула, не выразила протеста, хотя прекрасно понимала опрометчивость своего поведения, — молча стояла в центре круга, и все мужчины, один за другим стали брать мою руку и тихо прижимать к губам.
Видимо, это и была причитающаяся мне награда — публичная, на глазах у всего честного люда, к тому же совершенно необычная для здешних мест, где руку целуют только священнику или прикладываются губами к образам, да и то лишь верующие.
Потом толпа расступилась. Я сделала шаг из круга и остановилась. Банальное «до свидания» застряло в горле, слишком нелепо оно прозвучало бы в данной ситуации. Я молча посмотрела на тех, кто только что так меня благодарил, и вдруг, неожиданно для себя, низко им поклонилась. Теперь пришел их черед удивляться, они словно оцепенели, и когда я уже немного отошла, то услышала дружное «до свидания», такое громкое, что наверняка его услышал каждый человек на барахолке. Я чувствовала себя счастливой, несмотря на возможность самых что ни на есть печальных последствий. Заяви хоть один из очевидцев об этом случае куда следует, и срок был бы мне обеспечен. Поступок заключенных могли истолковать как свидетельство моих противозаконных деяний во времена работы лагерным врачом. Дух чекистов живуч, не надо думать, что они так быстро сдались. Поэтому понадобились месяцы, чтобы я успокоилась, — они ничего не знают или не считают необходимым меня арестовывать. <…>
Из книги Ангелины Карловны Рор «Холодные звезды ГУЛАГа»
Мария
