От родных
Интервью с Сергеем Александровичем Абросимовым, внуком репрессированного:
Старый, еще демидовский механический завод в Невьянске не выполнял план по выпуску снарядов. Чтобы прикрыть недостачу, и было придумано дело о «контрреволюционном заговоре». Собрали со всего завода бывших кулаков, детей кулаков, белогвардейцев и выбили признания о «вредительстве» — кто кирпич непригодный вез, кто лошадей умышленно морил.
В 1937 году у Невьянского завода № 68 возникли проблемы с выполнением плана. И в начале 1938 года на заводе были приняты меры — обнаружилась «диверсионно-вредительская кулацкая группа», в которую попали и бывшие белогвардейцы, и бывшие красноармейцы. Одним из «участников» этой группы стал Василий Назарович Абросимов, уроженец деревни Киприно. Про судьбу Василия Абросимова, расстрелянного в 1938 году, нам рассказал его внук — Сергей Александрович Абросимов.
— Откуда родом был ваш дед, чем он занимался до начала репрессий?
— Мой дед родился 1 января 1895 года в селе Киприно (нынешний Невьянский городской округ), он был из семьи зажиточных крестьян. В 1919—1921 годах Василий Назарович служил в Красной армии, звание — рядовой. После демобилизации дед женился, и в 1922 году у него родился сын Александр (мой отец), еще через два года — дочь Нина.
Семья проживала в деревне Киприно, имела крепкое хозяйство. В 1930 году дед сдал хозяйство (может, при коллективизации) и с семьей переехал в село Аятка. В следственном деле про деда сказано, что он «облагался твердым заданием с 1931 года», очевидно, как крестьянин-единоличник. В 1933 году дед был осужден на два года по статье 61 УК «Уклонение от наложенных повинностей», раскулачен, а семья была выселена из Аятки. Родные вспоминали, что их всех посадили на телегу и куда-то увезли — похоже, на Сосновский кордон, что в трех километрах от Аятки.
После освобождения в 1935 году (тогда же он и получил паспорт) Василий Назарович устроился на работу в Аятский участок Невьянского совхоза, являвшегося структурным подразделением Невьянского завода № 68, где и проработал до ареста. Семья, наверное, оставалась в Сосновке, дед жил один, при обыске в 1938 году ничего не описывалось, кроме паспорта и личной переписки. Это, наверное, и послужило одной из причин ареста: один живет, раскулаченный, судимый, ну чисто контрреволюционер. Не захотел в колхоз, вот и попал под жернова репрессий.
Всего у Василия Назаровича было пятеро детей — два сына и три дочери. Первая его жена, Мария Яковлевна (в девичестве Сеногноева), умерла предположительно в 1928 году, похоронена в Киприно. Очевидно, в 1929 году дед второй раз женился — на Домне Федуловне, которая и воспитала всех его детей, троих общих и двоих от Марии Яковлевны.
— Когда и по какому обвинению был арестован ваш дед?
— В Невьянске действовал механический завод № 68. В то время на нем выпускались снаряды. Это старый завод, еще демидовский. Перед революцией там производили трубы, а затем перепрофилировали под военные нужды. Все началось с того, что завод не выполнял план-задание, который был ему положен. Нужны были, видимо, какие-то причины, и там организовали «контрреволюционный заговор».
Туда попали и директор завода Гусев, и главный инженер Трегубов, и механик завода, и строители. А при них «работала контрреволюционно-диверсионная кулацкая группа» (собрали со всего завода бывших кулаков, детей кулаков и белогвардейцев). Туда попал и наш дед.
— Какова была судьба вашего деда?
— Василий Назарович был арестован 20 февраля 1938 года, решением «тройки» приговорен к расстрелу 26 февраля, расстрелян на 12-м километре 16 марта. Реабилитирован 5 сентября 1957 года решением Свердловского областного суда. Всего по тому делу было расстреляно 14 человек, из них трое в прошлом были белогвардейцами, а около половины происходили из кулацких семей. Обвинения: «завезли непригодный кирпич», «вредительски установили опалубку, работы переделывались», «систематически дезорганизовал трудовую дисциплину, занимаясь пропагандой против вождей ВКП (б) и советской власти», «выводили из строя оборудование и машины», «вывел из строя путем повышения температуры печь № 3, в феврале вывел из строя две пилы горячей резки», «кулак Абросимов систематически выводил из строя поголовье, вызывая падеж скота».
В общем, все косяки, которые случались на заводе, стали поводами для обвинения.
Осуждены по одному делу с Абросимовым шофер, несколько слесарей, десятник, токарь… Все это были довольно невысокие должности. Их по разным делам выделяли — руководство отдельно, рабочие отдельно. Дед сразу признал, что был членом «контрреволюционной диверсионно-вредительской кулацкой группы». На допросе его спрашивали: «Как вредительство-то у тебя проявлялось?» Он отвечал: «Работал на лошади, умышленно перегружал вес, а когда лошадь не могла его везти, я ее чем попало лупил, после этого лошади болели и умирали». Его спрашивали: «А кто сообщник?» Василий Назарович отвечал: «Сообщник — ветеринар, потому что он покрывал этот падеж скота». Всего в 1937 году в совхозе погибло три лошади.
— Как в дальнейшем складывалась жизнь семьи после ареста и расстрела Василия Назаровича?
— Мой отец, Александр, был в семье самым старшим ребенком (1922 года). А тут уже и война подошла. На фронт его не взяли. Отец почему-то оказался в Армении, работал там токарем на оборонном предприятии, имел бронь. Но с матерью он познакомился уже здесь, на Урале. Поженились они примерно в 1946 году. Нас было трое детей, я родился в 1951 году. Работал отец главным бухгалтером. Умер он в 1984 году. В Аятку мы возвращались примерно в 1964—1965 годах. Родители не хотели туда ехать, но из-за работы отцу пришлось. У нас оставался дом в Петрокаменском. В Аятском мы прожили года два, не больше. Дом в Петрокаменском сдавали, пока жили в Аятке, потом в этот же дом и вернулись. В Аятке люди еще помнили то дело, считали отца врагом народа.
Наша мама, Галина Петровна, в девичестве Кунгурова, родилась в 1924 году в Шайдурихе, с 1942 по 1945 год была на фронте, медсестра, войну закончила в Кенигсберге, награждена восемью медалями, в том числе «За отвагу» и «За боевые заслуги». После демобилизации работала в детском саду воспитателем, медсестрой, старшей медсестрой в больнице. Многие годы была секретарем парткома, членом бюро райкома партии. Потому они с отцом сильно-то старались не рассказывать о расстреле деда, чтоб ненароком матери не навредить по партийной линии. В семье тоже почти не говорили, поэтому мы и знаем мало. Мама умерла в 2010 году.
— Как вы сами сейчас смотрите на гибель вашего деда и вообще на репрессии в целом?
— Раскрутила-то все это вообще наша внучка. Я раньше уже подходил к этому вопросу, обратился раз-два в архив, не попал и опять заглох. А внучка на сайте вашего музея увидела сообщение, что собирается материал для книги. Я связался со своими двоюродными сестрами, они мне кое-что рассказали. В архиве мне быстро выдали документы, сделали ксерокопии. Делал все это в 2017 году. Брат Георгий говорит, что в 2002 году он приезжал в Петрокаменское к матери, она ему многое рассказывала, но он ничего не записывал, а теперь ничего не помнит. Когда я уже ознакомился с делом, то понял, что оно явно было шито белыми нитками.
Кто-то прикрывался этими делами. Времена, наверное, такие были. Издержки получились…
