Рицин чекисты впервые опробовали на писателе-диссиденте, нобелевском лауреате Александре Исаевиче Солженицыне. Отравление произошло 8 августа 1971 года и вызвало тяжелую кожную болезнь, от которой он лечился целых три месяца. Неизвестно, была ли доза яда смертельной, или расчет был только на то, чтобы вывести его из строя на несколько месяцев.
Известность пришла к Александру Солженицыну в 1962 году, когда его рассказ «Один день Ивана Денисовича» был опубликован Александром Твардовским в журнале «Новый мир». Писатель, отсидевший в лагерях, с поразительной для современников точностью и откровенностью описал быт зеков сталинского ГУЛАГа. До публикации «Одного дня» на теме лагерей в советской литературе держалось строгое табу. Но в 1962-м обстоятельства для Солженицына сложились удачно: оттепель и личная отмашка Хрущева сделали свое дело. Парадоксально, но за «Ивана Денисовича» писатель чуть не получил Ленинскую премию.
После отставки Хрущева в 1964 году ситуация в стране в корне изменилась. Новое руководство партии взяло курс на реабилитацию Сталина. Солженицын в одночасье превратился в гонимого изгоя, которого стали клеймить антисоветчиком и лжецом. Его произведения перестали публиковать, а старые тиражи принялись изымать из библиотек.
Несмотря на сгущающиеся тучи, Солженицын продолжал работать над «лагерной» темой. В 1965-м закончен роман о жизни в шарашке «В круге первом», а в 1968-м — «Архипелаг ГУЛАГ». Гигантское исследование о репрессиях и системе лагерей было тайно написано «в стол» без надежды на публикацию в СССР (первый том издан в Европе в 1973-м).
«Подрывная» литературная работа Солженицына и его публичные обращения к советской власти вызывали в Кремле все большее раздражение. В КГБ для разработки диссидента создали специальное подразделение, занимавшееся исключительно им. Летом 1971 года, когда писатель покинул Москву и поехал на юг, было принято решение действовать. Группа оперативников (два человека из столицы и ростовский майор Борис Иванов) неотступно следовали за «объектом» на протяжении всего его маршрута.
Отравление было совершено в Новочеркасске.
Отставной подполковник госбезопасности Борис Иванов, в 1971 году служивший в Ростовском управлении КГБ, рассказывал о покушении на Солженицына так:
«Знакомый, чуть суховатый голос произнес: «Зайдите ко мне». Приглашение крайне удивило меня. По неписаным законам редкие встречи с первым лицом управления происходили только с разрешения и в присутствии непосредственного начальника. Генерал находился в хорошем настроении. Рядом сидел незнакомый мужчина средних лет, одетый в двубортный светло-серый костюм. Жестом руки шеф пригласил меня занять место напротив незнакомца. Генерал представил нас друг другу, назвав должность, фамилию и звание гостя. Затем, сославшись на указание «центра» — КГБ СССР, строго предупредил о крайней конфиденциальности и чрезвычайной секретности предстоящей беседы и продолжил: «В нашу область с неизвестной целью едет писатель Солженицын. Товарищ из Москвы прибыл к нам в связи с этим тревожным обстоятельством. Вы, Борис Александрович, неплохо знаете ростовский период жизни Солженицына, его прошлые связи. Быть полезным товарищу из Москвы, кроме вас, честно говоря, некому. Что касается помощи других служб управления, соответствующие команды уже даны»…
Этим же вечером, после ужина, московский гость попросил меня выехать с ним в Каменск, поинтересовавшись расстоянием до него. Он вызвал машину, связался с центром информации 7-го отдела УКГБ, представился и уточнил, где находится «объект», то есть Солженицын. Буквально через 20–30 минут черная с отливом «Волга» мчала нас по гладкой, освещенной фарами бетонке. В пути мне стало известно, что А. И. Солженицын со своим другом остановились на ночлег в сосновом бору севернее Каменска. Цель поездки — заменить московскую «семерку» наружного наблюдения, сопровождавшую «объект», «семеркой» Ростовского УКГБ, так как «объект» намерен посетить Ростов, Новочеркасск и, возможно, другие города области. Мне же предстоит оперативно проверить выявленные «семеркой» контакты и связи «объекта», а материалы направить в Москву. Привожу дальнейший диалог:
Я. Зачем вы ехали из Москвы по такому обычному делу, так как связи «объекта» по области давно установлены, информация своевременно поступала в «центр»?
ОН. Могут возникнуть новые связи, а вообще-то я приехал с другой целью.
Я. Как долго вы будете у нас?
ОН. Как только выполню задание — улечу.
Последние слова заставили меня насторожиться. Почему от меня скрывают его миссию? Не собираются ли меня каким-то образом подставить под удар?
Вдали показались огни Каменска. Мы миновали его стороной и в нескольких километрах севернее города остановились на обочине, вышли из «Волги»; часы показывали одиннадцать.
— Оставайся на месте, — сказал «шеф» и направился к бору. Я внимательно следил за ним. Из-за деревьев навстречу ему вышел мужчина. Они о чем-то переговорили и разошлись. Подойдя ко мне, «шеф» известил:
— Передача состоялась, московская «наружка» снята. Кстати, пойдем посмотрим, чем занимаются «объект» с приятелем.
Перейдя шоссе, мы направились в глубину бора. Вскоре, метров через сто, мы увидели яркое-рыжее пламя костра и услышали ровные, спокойные мужские голоса. Идти дальше было глупо и небезопасно — нас могли обнаружить. Мы вернулись к машине.
— Едем в Новочеркасск, там заночуем, — отчеканил «шеф» и нырнул в «Волгу». Я последовал за ним.
Утром поступила информация о прибытии А. И. Солженицына и его приятеля в Новочеркасск. Наружное наблюдение держало их мертвой хваткой. Мы находились в машине и по рации с интервалом в 5–10 минут получали сведения о передвижении «объекта». Наконец поступило сообщение о прибытии «объекта» с приятелем на площадь Ермака, где, оставив машину, они направились в собор. Там в это время проходило богослужение.
Спустя несколько часов, следуя за «объектом», служба наблюдения установила 2–3 неизвестных нам адреса, интересовавших его. В дальнейшем предстояло выяснить, кто именно интересовал писателя, что за люди, цель и характер их взаимоотношений.
К обеду поступило сообщение, что «объект» с приятелем находятся на центральной улице города и заходят в магазины. «Шеф», торопя водителя, принял энергичные меры по передвижению машины к центру. Тем не менее он несколько раз останавливал машину, куда-то удалялся, возвращался, нервничал. Очередной его «выход» завершился неожиданно для меня: он встретился с незнакомцем из буфета гостиницы «Московская». «Значит, «незнакомец», — подумал я, — не является представителем «семерки» наружного наблюдения, ибо московская «семерка» давно покинула область».
Судя по жестам, «шеф» и «незнакомец» о чем-то спорили. Выйдя из машины, направился к спорящим, рассчитывая услышать хотя бы отдельные кусочки фраз. Все напрасно. «Незнакомец», что-то сказав напоследок «шефу», не видя меня, резко повернулся и направился в магазин. В этот момент я увидел «объекта» с приятелем, выходящих из дверей магазина. «Незнакомец» прошел мимо, затем повернулся и последовал за ними. Время бездействия кончилось. Подойдя к «шефу», я спросил:
— Вам помочь?
— Возможно... Пошли.
«Объект», «незнакомец», «шеф» и я двигались по центральной улице города. Чуть погодя «объект» с приятелем вошли в крупный по новочеркасским меркам гастроном. Следом — мы. Таким образом, мы все оказались в одном замкнутом пространстве. «Незнакомец» буквально прилип к «объекту», который стоял в очереди кондитерского отдела. «Шеф» прикрыл «незнакомца». Они стояли полубоком друг к другу, лицом к витрине. «Незнакомец» манипулировал возле «объекта». Что он делал конкретно, я не видел, но движения рук и какой-то предмет в одной из них помню отчетливо. В любом случае рядом со мной в центре Новочеркасска происходило что-то для меня непонятное. Вся операция длилась 2–3 минуты.
«Незнакомец» вышел из гастронома, лицо «шефа» преобразилось, он улыбнулся, оглядел зал, увидев меня, кивнул и направился к выходу. Я последовал за ним. На улице «шеф» тихо, но твердо произнес:
— Все, крышка, теперь он долго не протянет.
В машине он не скрывал радости:
— Понимаете, вначале не получилось, а при втором заходе — все о'кей!
Но тут же осекся, посмотрев на меня и водителя».
На официальный запрос газеты «Совершенно секретно» в 1992 году о покушении на Солженицына КГБ ответил, что все материалы оперативных разработок на него были уничтожены. Наследники Андропова явно стремились спрятать концы в воду.
В 1992 году Солженицын вспоминал: «Никакого УКОЛА я не помню, но внезапно среди дня у меня стала сильно болеть кожа по всему левому боку. К вечеру (остановились у знакомых) — все хуже, большой ожог, к утру даже невиданный: но всему левому бедру, левому боку, животу и спине, много отдельных волдырей, самый крупный — диаметром сантиметров 15. Пошли в обычную амбулаторию (я еле ходил). Там — наверняка не злоумышленно, а по запущенности нашего народного здравоохранения — мне прокололи несколько крупных волдырей, отчего стали открытые раны. (Позже я узнал от опытного врача, что волдыри нельзя прокалывать, надо мазать терпеливо марганцовкой, еще чем-то.) Все же я решил ехать дальше на юг, Ростов объехали (не были там), но я смог дотерпеть только до ст. Тихорецкой, после чего мой друг посадил меня на обратный поезд в Москву… В дальнейшем меня лечили частные врачи, болезнь длилась месяца два-три».
Согласно заключению доктора медицинских наук, руководителя республиканского центра лечения острых отравлений Евгения Алексеевича Лужникова, симптомы болезни Солженицына «характерны для накожного отравления ядом рицинином, который содержится в клещевине (турецкая конопля)… При попадании яда рицинина под кожу в виде частиц семян клещевины через несколько часов возникают сильный озноб, резкое повышение температуры тела до 39–40 градусов, общая слабость, головная боль. В месте попадания самого яда появляются покраснение, отек тканей, которые постепенно увеличиваются. В течение нескольких дней могут развиться глубокие язвенно-некротические изменения не только кожи, но и подлежащих тканей, вплоть до костных. Образующиеся язвы плохо поддаются лечению, иногда их заживление длится в течение двух-трех лет. Смертельный исход развивается при попадании под кожу около трех миллиграммов данного токсического вещества».