Беженцев гонят поближе к кладбищу
На улице Матросова беженцы Багдасаряны застали «пейзаж после битвы». В квартире 6, куда после многолетних ожиданий семью направила жить Московская миграционная служба, не оказалось входной двери. И ни единой внутренней. Картину дополняли разгромленная ванная, раскрошенный унитаз, отсыревшие стены с грибковым «орнаментом» и нечто напоминающее кухню, откуда только что ретировалась гвардия опустившихся бродяг.
«Будьте счастливы, другого вам не положено! — сказал сопровождающий из домоуправления. И передал им ключи, которые некуда было вставить. — Только краны не открывайте: зальет».
«А как нам быть без воды?» — вот и все, что успели они крикнуть ему вслед.
«Как хотите, теперь это ваши проблемы...» — долетело с улицы сквозь оконные рамы без стекол.
Багдасаряны отправились по соседним домам — искать знакомых, чтобы узнать секреты местного выживания. Подъезды их встретили гигантскими черными свастиками на полуразрушенных стенах, наскальной росписью в стиле «Россия без черных!» с прибавлением широко известных идиоматических выражений и плакатами РНЕ, куда ни глянь.
Была середина дня. По улице Матросова из школы домой шли горбоносо-черноволосые дети. Под ногами шмыгали крупные хвостатые животные. «Не бойтесь — крысы у нас ручные...» — успокоил один из мальчиков.
Хотите — верьте, хотите — нет, но это и есть сегодня столичный миграционный центр (МЦ) «Востряково», о создании которого столько лет говорили московские власти. В просторечии — «закавказское гетто». Так его называют и чиновники, работающие в управлении Западного административного округа, и сами жители. Действительно, определение куда как точно. Тринадцать домов, входящих в центр, естественным образом зажаты между Московской кольцевой автодорогой и домостроительным комбинатом. С третьей стороны — Востряковское кладбище. На центральном пятачке — магазинчик и здание с полуобвалившейся вывеской «Клуб «Родина», оклеенное рекламной продукцией всяческих магов и экстрасенсов с обещаниями долгой и счастливой жизни.
История возникновения миграционного центра спонтанна и тем самым характерна. Два года назад здесь еще был обычный столичный микрорайон. Однако люди в этих тринадцати домах болели больше, чем в среднем по Москве. Грешили на цементную пыль, которую круглосуточно испускал домостроительный комбинат. Наконец санэпидслужба Западного округа признала микрорайон Востряково неблагоприятным для длительного проживания. Людей стали постепенно выселять, а чтобы добро не пропадало, членам московского правительства пришла мысль — создать на базе освобождающихся коробок центр временного размещения беженцев и вынужденных переселенцев.
Улавливаете игру? «Длительно» нельзя — значит, «временно» можно... На том и порешили. И сегодня здесь уже 1218 человек. С точки зрения документации у них все соблюдено идеально. Принцип временности выдерживается неукоснительно. У всех беженцев без исключения — никаких прав на занимаемое жилье и временная регистрация.
Зачем это нужно? Чтобы никто не смог привлечь Московскую миграционную службу к суду за то, что она нарушает санитарные нормы и Закон «О беженцах». Последний говорит: временное жилье предоставляется на срок от трех до шести месяцев. Именно столько отпущено соответствующим государственным учреждениям, чтобы подыскать беженцу постоянную крышу над головой.
Людмила Радимушкина, заместитель директора МЦ «Востряково», улыбается в ответ на все эти разговоры о законах. «Нашим беженцам тут жить вечно! Хотя и временно. Все равно других вариантов у города для них не будет».
Кто же такие Багдасаряны и все остальные, свозимые сегодня со всей Москвы в Востряково? Подавляющее большинство — бывшие бакинцы. Армяне и смешанные семьи. В 1989-1990 годах самолетами военно-транспортной авиации их вывозили из Азербайджана, спасая от геноцида. Много одиноких больных стариков и инвалидов. Намучившиеся, исстрадавшиеся люди. До Вострякова все они прожили по восемь-девять лет на птичьих правах по столичным гостиницам, надеясь, что вот-вот — и им дадут постоянный угол. Не обязательно в Москве, но хоть где-то. И обязательно — навсегда... Но время шло. СССР развалился, Россия обнищала, Чечня породила новую волну беженцев. Гостиничное начальство постоянно теребило московское правительство, требуя решения. И вот его нашли...
«Не верьте сплетням, — продолжает Людмила Радимушкина, — здесь не так уж плохо...»
Но путешествие по анклаву не оставляет веры в объективность заместителя директора. Куда ни глянь — подвалы, залитые водой, которую никто не откачивает, а потому стоит вонь, неистребимая даже в мороз.
«Многие москвичи, уезжая, брали с собой двери, унитазы, выдирали ванные лохани, снимали розетки и даже разбирали полы...» — рассказывает госпожа Радимушкина.
«Но зачем вы принимали по акту дома и квартиры, совершенно не пригодные для жилья?»
Она лишь пожимает плечами: «Выезжали тоже люди небогатые».
Несмотря на очевидную непригодность жилья, переселение беженцев сейчас продолжается ударными темпами. Причем — насильно. На очереди — те, кого приютили в гостиницах «Алтай» и «Кузьминки».
Заселение «гетто» происходит так. Человека вызывают в миграционную службу, дают направление и объявляют: откажешься — мы с тобой больше не работаем.
Рассказывает Нелли Касумова, одна из «кузьминских»: «Мне дали две комнаты на последнем этаже. Я пенсионерка, живу с сыном-студентом. Начала потихоньку ремонтировать своими силами. Тут обвалилась кровля, комнаты стали аварийными. Я пошла в миграционную службу и отказалась. Там покивали головами: мол, все понятно... Но регистрацию не продлили. Для беженцев это почти смертный приговор, ведь теперь мне отказали в пенсии и получении медицинского полиса. Что делать дальше?..»
Семья Багдасарянов — из «Алтая». Побывав на своей «новой квартире» в Вострякове, они притащили с помойки чью-то старую дверь, на всякий случай прикрыли ею проем в квартиру. Еще некоторое время побродили по соседним домам и поспрашивали, есть ли тут милиция и как пресекает она выходки окрестных фашистов...
Вот рассказ Майи Алексанян: «Ночью ломятся в дверь. Кричат: «Черная, открывай!» И все. А у меня в квартире двое детей, совсем старый отец и мама после инсульта. Пошла на следующий день в милицию. Там говорят: звоните, если что. Но телефона-то нет!»
У главы семейства Багдасарянов Генриха, инвалида второй группы, после этого вояжа так схватило сердце, что он больше недели пролежал под капельницей. А потом пошел в миграционную службу и все-таки отказался — и теперь тоже в наказание лишен пенсии.
А что же с квартирой номер 6? Чиновники пустили ее «по рукам» — так беженцы называют манипуляцию, когда одни и те же квадратные метры, заведомо не пригодные для нормальной жизни, последовательно предлагают нескольким семьям. Авось кто-то сломается и согласится, опасаясь худшего.
— Скажите, ну куда нас еще погонят? — спрашивает Борис Айрапетян. — Неужели постоянное тихое жилье нам полагается только под землей?
Идешь по Вострякову, и тебя провожают настороженные взгляды: что ты принес им, еще один чужак со славянским лицом?.. На «пятачке» замолкают старики. Не кричат мальчишки. Воцаряется тишина — неестественная и нездоровая...
Кем они вырастут, эти дети из гетто, если уже сегодня на их лицах — печать второсортности? Чем в будущем обернется для нашего и без того больного общества эта отвратительно исполненная идея о создании столичного миграционного центра?
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
07 декабря 1998 год, «Новая газета Понедельник» N 48