Жить не напрасно

Владимир Казаков

Об авторе

Владимир Борисович Казаков, бывший военный планерист ВДЗ, летчик-испытатель, пилот ГВФ, сам Гроховского никогда не видел, но еще в молодости, будучи в начале сороковых годов курсантом военно-планерной школы, слышал о нем. Гроховский уже был, что называется, не у дел, но легенды о нем продолжали жить в воздушно-десантных войсках и в авиации. О нем, порой с преувеличениями, рассказывали как о «возмутителе спокойствия», дерзком и смелом экспериментаторе, способном создать любое авиационное чудо. И эти легенды, это имя запали в память молодого пилота. Кроме того, он ведь прыгал на хлопчатобумажных парашютах Гроховского, сбрасывал грузы в его картонажных мешках, контейнерах, видел его системы подцепок, много летал на транспортно-десантных планерах, дорога в небо которым была открыта тоже в КБ Гроховского. И Казаков тогда еще, во время Великой Отечественной войны, уже твердо знал, что зачинателем техники ВДВ был Павел Игнатьевич Гроховский.

Шли годы. Летчик Владимир Казаков стал писателем, автором многих книг об авиации и воздушно-десантных войсках. И здесь, на этой новой профессиональной стезе, его ждало неожиданное открытие: он обнаружил, что имя Гроховского почти не встречается на страницах истории нашей авиации.

Поиск привел писателя в архивы, к семье Гроховского, к встречам с бывшими работниками Осконбюро и Экспериментального института, к разрозненным публикациям 30-х годов.

Кроме упомянутых мною защищенных авторскими свидетельствами изобретений, заявок, Владимир Казаков нашел еще более ста разработок Гроховского и его сотрудников, порою удивительных до неправдоподобия, фантастичных, но живущих и до сих пор в чертежах, рисунках, фотографиях, конструкциях других авторов.

Около десяти лет Владимир Казаков собирал материал - и появилась книга о первом в мире конструкторе воздушно-десантной техники и его ближайших помощниках.

Я уверен, равнодушным к остросюжетному документальному повествованию никто не останется.

Игорь ЧУТКО, член Советского национального объединения истории и философии, естествознания и техники Академии наук СССР

Пролог

Чумазый паровозик, отфыркиваясь паром, с трудом вытягивал на пологий затяжной подъем два раздерганных зеленых пассажирских вагона и щерблённые пулями теплушки, набитые людьми. Их, казалось, выдавливает кто-то изнутри в широко раздвинутые двери, и лишь прочные брусья, положенные поперек проемов, не дают людям вывалиться.

Солнце прокаливало ржавчину на крышах. Внутри вагонов духота, мухи, резкий запах сизого махорочного дыма. В одном из купе на нижней полке, свободно раскинувшись, спал человек. Его голова покоилась на вещмешке, лицо прикрывала поношенная мичманка с продольной трещиной на лаковом козырьке. Из-под расстёгнутого матросского бушлата виделся зеленый френч и клинышек полосатой тельняшки. На спящем были синие кавалерийские брюки с вшитыми у колен лосинами, хромовые запыленные сапоги.

На багажных полках и на верхних спальных потели люди, умещаясь там по двое-трое. Внизу, напротив этого не то матроса, не то кавалериста, не то анархиста из красных отрядов, сидели человек шесть - мужики в поддевках и замызганных шинелях с чужого плеча, железнодорожник в полной форме, парень, похожий на рабочего, молодая крестьянка с круглой корзиной на коленях, полно набитой и прикрытой серой дерюжкой. Теснились, но никто не пересел к спящему, хотя место на его лежанке было. В то время и не церемонились, могли притиснуть к стенке любого, а то и на ноги сесть. Терпели, осторожничали, не решались.

И не великан лежал - человек среднего роста, довольно худой, если судить по узкому запястью темной руки, свешивающейся к полу. Другая рука пряталась между бедром и затертой стенкой под полой бушлата, из-под нее высовывался красный носок деревянной коробки маузера.

Старый вагон раскачивался, скрипел, колеса гулко бились о стыки рельсов, позвякивали торчащие куски разбитых стекол. Давя этот шум, орали - разговаривали мужики, обсуждая виды на урожай и дела - события.

Человек в бушлате спал, сквозняк шевелил его мягкие русые волосы. Не пробудился он и тогда, когда лязгнули буфера, ударив по ушным перепонкам, как хлопки разорвавшихся вблизи «лимонок». Не проснулся и от звуков редких выстрелов, и даже тогда, когда женщина, повернувшись к окну, вдруг истошно завопила, округлив налитые испугом глаза:

- Бандиты-ы-ы!

Спящим, мужчину в матросском бушлате, накрыли пестро одетые молодчики атамана попа-расстриги Никандра. От рывка лопнул тонкий коричневый ремешок маузеровской коробки. Подняли грубо, сорвали с плеч бушлат, встряхнули как куль.

- Кто таков есть?

Двое дюжих парней стянули руки за спиной петлей тонкого шнурка-удавки. Постарались так, что в одном месте брызнула кровью кожа; а щуплый, с вострым носом в прыщах ловко, сноровисто обшарил карманы. Заорал, открыв вонючую лягушачью пасть:

- Документ красный с печатью! Большак! Тащи его к батьке, робя!

Ударом пудового кулака меж лопаток выкинули в проход. С подножки сапогом в зад. Пропахал лицом и грудью моряк-кавалерист жесткую горячую землю полуденной июльской степи. Повернувшись на бок, поджал ноги и встал.

- А ну, пошел, гад! - завизжал прыщеватый.

Атаман Никандр - старик лет шестидесяти, волосами белый, носатый, щеки - ямы, глазищи сине-добрые - одетый в белый ватный татарский жар-халат, полулежал в тачанке рядом с пулеметом. Пил молоко из голубого эмалированного чайника, капли невидимо катились по седой бороде-клину. Бросил в руки одному из бандитов чистую, расшитую крестиками рушницу. Приказал:

- Оботрите лик грешнику! - И бросил связанному: - Исповедуйся, отрок, кто, откуда, зачем?

- Это большак-комиссар, батька! - заверещал востроносый с лягушачьей пастью и протянул атаману слегка помятый розовый квадратик картона.

- Погоди, не суетись, Крынзя, - буркнул Никандр, но бумагу взял. Щурясь, прочитал. -Хе, да ты, отрок, крупная птица в красном пере! И имечко твое как у святого... Павел. Если говорить будешь, помолившись и примиримся. Только не лги, взглянь, небушко чистое, бог неправду сразу увидит.

Пленник отвернулся. Он смотрел на поезд. Из тамбуров, дверей теплушек летели вещи и люди. Истошные крики, брань, стоны, свист плетей. Пыль у откоса. Тачанки, телеги спешно набивались барахлом. Людей делили на две неравные толпы, ту, что поменьше, держали под стволами винтовок.

- Поверните его лик ко мне, ребятушки, толкните поближе, - поставив чайник в ноги, ласково пропел Никандр. - Еще ближе. Вот так, ладненько.

В подножку тачанки уперлись колени пленника. Глаза в глаза. Выцветшие атамановы столкнулись с серыми, дерзкими. Не скоро оторвались друг от дружки. От напряжения закипела слеза на дряблом веке Никандра. И высохла.

Неторопливо, вяло зашевелились костистые руки попа-расстриги, вытащил он из-под задницы медный крест фунта два весом и неуловимо быстро клюнул острым ребром поперечины в плечо пленника. Хрустнула ключица. Зрачки пленного потемнели, расширились до век, пошатнулся он, но глаз не отвел. Разжал кровоточащие губы и плевком испачкал белоснежную бороду Никандра. Не дрогнул Никандр, ни на дюйм назад не подался.

Утерся поп-расстрига рукавом жар-халата, изрек спокойно, медовым голосом:

- На этом свете тебя оставлять нельзя, отрок. Строптив ты и жить будешь трудно. Конец у тебя один - предрекаю. И скорый. Так лучше уж сразу на небеса, чтобы не мучился в мире неправедном. Изыди в кучу! Красный мандат прилепите ему, грешнику, как дьявольский знак на грудь. Развяжите ему руки, пусть уйдет в тот мир без пут. Аминь!

В кучу - это к тем, кто под стволами наганов и обрезов, где пьяный гогот и свист нагаек.

Картонку мандата, прорвав грязным пальцем в середине, нацепили пленнику на пуговицу левого кармана френча. И в эту маленькую розовую мишень ударили почти в упор из трехлинейки. Пуля прожгла букву «н». Не упал, медленно сложил ноги красный командир. Лег на бок, на спину, раскинул руки, будто пытался обнять все, что вмиг терял. Не закрыл и светло серых глаз. Тогда слюнявый Крынзя, страшно недовольный, что не услышал стона или мольбы, влепил, матюгаясь, в грудь командира еще кусок горячей меди из браунинга.

Шел 1921 год.

Начало

Почти во всех делах самое трудное - начало.

Ж.-Ж. Руссо

Глава 1. Эпизоды

Лидия А. Гроховская вспоминает :

...Кто встречал весну в Евпатории? Солнечное тепло и ветер с моря. Можно гулять в легком красивом пальто или теплом костюме. Можно пройтись по бывшей Лазаревской, теперь улица Революции, вызывая восхищение встречных мальчиков: «Какая хорошенькая!»

У меня нет красивого нового пальто, нет и костюма, я хожу в школу в жакетке бежевого цвета, переделанной из чего-то старого. На Лазаревской мне делать нечего. Там скорее заметят серую мышку, чем девочку, одетую как я.

Учусь старательно, кончаю восьмую группу средней школы, а дальше, после десятилетки, - вуз. Какой вуз, где вуз - неясно. Необходимо получить высшее образование, чтобы не прозябать, как большинство евпаторийцев, не знающих, куда применить силы, где и как заработать на жизнь: нэп, безработица.

Летом от приезжающих нэпманов местным жителям кое-что перепадает: кто-то сдает свою комнату, перебиваясь в летней кухне или в наскоро слепленном во дворе шалаше, кто-то на собственном ялике катает приезжих по морю, поет им песни, стирает белье, разжигает костры на песке. Грош в карман или обед из остатков.

В городе гастролирует известная в России театральная группа Сотникова. Можно купить абонемент на зимний сезон, и билет обходится всего 30 копеек. Вполне доступная цена даже мне.

И еще библиотека - маленький дворец, полный чудес.

В общем, жизнь не так плоха. Но мне не везет в любви. Меня губит начитанность и склонность к рассуждениям. Мальчики шарахаются, как только начинают понимать, с кем имеют дело. Школьные подруги накрепко окрестили меня «философом». А мне шестнадцать лет. Трудно человеку в этом возрасте. Учиться надо, учиться! Устраивать жизнь. Мама безработная, папа платит на меня алименты. Этим и живем.

Поглощенная собой, я почти не обратила внимания на весьма важное и яркое событие: в Евпаторию прибыл лётный морской отряд. На улицах появились стройные моряки с золотыми нашивками. Все ожило, жизнь приобрела смысл для многих. Надежды превращались в явь. И вот одна за другой выходят замуж девушки старшего поколения. За лётчиков! Предел мечтаний для местной девушки. Очень скоро все холостяки из отряда оказались женатыми, кроме одного.

В конце лета в Евпаторию приехал столичный балетмейстер, кликнул громко, и со всех сторон под его крыло порхнули девицы разных возрастов. В том числе и я. Начались увлекательные занятия балетным искусством. Я не блистала талантом. В концерте, который вскоре был поставлен в клубе «Водник», четыре девочки в черных туниках исполнила траурный танец под скорбные звуки Шопена на фоне Мавзолея. Меня и Катю Белинскую, красивую худощавую блондинку, поставили по бокам Мавзолея, откуда мы читали:

- «Не плачьте над трупами павших бойцов.»

Ещё я участвовала в массовом танце гладиаторов в коротенькой тунике из красной марли, с деревянным мечом и раскрашенным щитом из картона. Мы под военный марш Шуберта изображали сцены из далекой эпохи жестокого римского владычества. Все были довольны, особенно сами артисты.

Вскоре я отошла от балетной студии: не было денег, а занятия платные.

Приближался новый 1928 год. Знакомая девочка одолжила мне настоящий украинский костюм, и я отправилась с подругой в театр на бал-маскарад. Самые разнообразные маски чинно прогуливались по коридорам и в фойе. Там среди толпы я увидела Катю Белинскую в костюме Пьеретты. Одна половина костюма черная, другая - белая. Рядом с ней последний неженатый летчик по фамилии Гроховский. В городе давно поговаривали, что Гроховский женится на Белинской, тут ничего удивительного не было. Я заметила, что эти двое смотрят на меня и о чем-то оживленно говорят, улыбаясь. Я подумала, что Катя рассказывает своему кавалеру обо мне что-то хорошее. «Славная Катя!»

Позже мы познакомились с Павлом Гроховским в театре на концерте. После концерта перед танцами - перерыв. К нам подходит малознакомый парень из гражданских. Разговор не клеится. Вдруг перед нами возникает летчик Гроховский. Парень представляет его мне:

- Познакомьтесь, это Павел Гроховский! - и уводит подругу.

Павел Гроховский

Мы остались вдвоем с новым знакомым. Заговорили.

Рядом танцевали, а мы ходили и разговаривали, разговаривали - о стенной газете, о «живой газете», о строящейся авиетке - обо всем, чем он тогда с увлечением занимался.

Потом он провожал меня по безлюдным улицам, мимо библиотеки и театра, по Дува-новской, Санаторской. Навстречу дул теплый ветер с моря.

У нас с мамой большая светлая комната с окном на запад. С этой комнатой связаны почти все мои воспоминания детства. Мы живем в двух кварталах от моря на углу улиц Гоголя и Санаторской. Санаторская одним концом упирается в лечебницу для военных. Я помню военных первой мировой войны, поправлявших здесь свое здоровье. Корсеты, протезы, специальные костюмы, а на пустыре рядом куча гипсовых рук и ног. Запах лекарств и гнили.

Все это наводило на меня ужас.

Потом появились другие военные, в которых не замечалось надменности, отличавшей офицеров царской армии. Но корсеты, костыли и гипсовые конечности я видела по-прежнему. А Гроховский - военный. У нас с мамой нет секретов друг от друга. Милая мама терпеливо и со вниманием слушает о моем новом знакомом. Ложимся спать на рассвете.

Следующее свидание с Павлом на набережной. С ним пришел Рон - черный пес, гладкий, блестящий, с желтыми глазами, с удлиненной мордой и длинным туловищем. Он носился по пустынному пляжу, вскакивал на каменный парапет и замирал темным силуэтом на фоне закатного неба. Набережная вся наша. Кругом ни души. Мы долго гуляли под звездами, только Рон проносится мимо стрелой, глупый от молодости и весны.

Встречаемся с Павлом каждый день. Мне с ним интересно и хорошо. О замужестве не думаю - я хочу учиться в вузе. Павел решает иначе.

- Лидуся, выходи за меня замуж.

- Но я ещё учусь в школе.

- Мы только распишемся, а жить будем в разных комнатах.

- А если скажу «нет»?

- Я этого не услышу.

- Есть еще одно «но», - говорю я. - Не люблю заниматься хозяйственными делами.

- И не будешь! - восклицает Павел. - Я все умею делать, и многое даже хорошо.

Больше я ничего не придумала и склонила голову.

В загс нам пришлось сбегать на большой перемене. Возле школы меня ждали Павел и его товарищи-свидетели с букетами цветов. Мы помчались, чтобы успеть до начала следующего урока. Процедура регистрации заняла не более десяти минут.

Замужество надо было скрывать, чтобы не исключили из школы, а так хотелось поделиться с подругами. Так язычок горел, что пришлось пить холодную воду.

Незадолго до замужества Павел рассказал мне о своей первой, горячо любимой жене Ксении. Когда кончилась гражданская война, он недолго был комиссаром Черного и Азовского морских побережий, в Севастополе встретил и полюбил девушку. Ксения, дочь известного профессора медицины, была единственным ребенком в семье. Павел постарался создать ей беззаботную, приятную жизнь и развлекал, как мог делать только он. Но, по-видимому, родства душ не получилось. Она не разделяла его интересов, отрывала от него друзей, считая их неинтеллектуальными. А тут ей подвернулся «друг» из осколков разбитого прошлого. У него даже какой-то титул был, не то граф, не то князь бывший. С ним Ксения уехала в Ленинград, забрав с собой двухлетнюю дочь. К этому времени Павел окончил лётную школу. Потеряв Ксению, от отчаяния он хотел подняться в воздух и разбиться. Поднялся. Неожиданно рядом с самолетом увидел орла. Очень близко, почти у крыла. «Мы поговорили с ним и решили, что нужно жить еще долго-долго», - всё это на полном серьезе рассказывал Павел. Я верила, что в том состоянии он мог говорить с птицей, с богом, с чертом, с кем угодно.

И боль начала утихать. Деятельная натура Павла брали свое. И вдруг приходит письмо. Ксения просит разрешения вернуться. Павел из тех мужчин, которые не прощают уходов, даже если любят. Павел отказал, но, так как к тому времени Ксения серьезно заболела, предложил обеспечить ее лечение в самой лучшей больнице. Ксения не приняла это от него, она застрелилась.

У Павла остался альбом, посвященный только ей. На первых листах маленькая девочка, затем подросток. Её цветные рисунки. Тонкие отточенные линии, яркие краски. Кажется, писано не кистью, а пером. Больше - портреты. Она была талантливой миниатюристкой.

Вспоминая свою жизнь с Павлом, я переношусь в дни нашей юности.

.1 мая 1928 года я решила отправиться на загородное поле, где должна состояться демонстрация с участием авиаторов: полеты по кругу и фигуры высшего пилотажа.

- Приходи обязательно, - сказал Павел, - я буду летать для тебя.

Чем-то занялась по дому и потеряла счет времени. К началу я опоздала и не видела полетов. После конца демонстрации вернулась домой. Приходит Павел, спрашивает:

- Видела?

- Нет.

- Не ходила совсем?

- Пришла, когда вы уже не летали. Извини, Павлик.

- Эх ты, а я всю публику уложил на землю! Сейчас бегу, для меня готовят гауптвахту. Приходи к штабу, я буду сдавать там оружие.

Оказывается, он делал фигуры так низко, что публика в страхе падала. Люди боялись поднять головы, только вихри крутились над ними да пыль.

Павел ушел. Я собралась с силами, приоделась и отправилась к зданию штаба авиаотряда, где он поджидал меня на улице. Показал желтый листочек - записку на арест.

Пришли, сопровождаемые дежурным командиром и красноармейцем на гауптвахту, спустились в подвал. Небольшое помещение выглядело просто - одноярусные нары, столик, большое светлое окно, - но чисто, пожалуй, уютно, на мой взгляд. На окошке даже решетки не было.

- А тут терпимо! - удивляюсь я.

Но Павел вынул из кармана перочинный ножик, приподнял угол матраца на деревянной лежанке, поковырял лезвием в щелке меж досок и категорически заявил:

- Клопы! С ними сидеть не буду!

- Придется, - сказал дежурный командир, усмехаясь.

- Вы забыли о приказе командующего ВВС по этому вопросу, - резко произнес Павел.

- Так и вы забыли о приказах, когда куролесили в воздухе!

- Не следуйте дурным примерам!

Дежурный шагнул к нему, громко приказал:

- Кобуру с ремня снять! Все, что в карманах, на стол!

Павел хмыкнул и не торопясь направился к выходу. Дежурный с красноармейцем пытались задержать его за руки. Вот когда я увидела, что может сделать среднего роста мужчина, если он силен и достаточно уверен в себе. Павел как-то резко развернулся - и те двое посыпались в разные стороны, а я, подтолкнутая падающим красноармейцем, полетела в темный коридор. Упала на что-то мягкое. Пошарив в темноте руками, Павлик извлек меня на свет и, взяв под руку, повел со двора. Дежурный вслед кричал:

- Вернитесь! Назад! Стрелять будем!

Павел даже не обернулся. Мне сказал:

- Отправляйся домой, а я заверну в штаб, потребую перевода из этой части. Добиваюсь давно, теперь переведут с удовольствием.

- А тебя не накажут?

- Добавят суток трое обязательно.

Добавили пять. К тому времени меня уже выгоняли из школы. Директор узнал о моем замужестве и решил немедленно удалить меня из школы, дабы другим ученицам неповадно было вступать в ранний брак. Я сопротивлялась, как могла. До окончания школы чуть больше месяца, неужели уходить? Директор настаивал, я не подчинялась, ходила на занятия.

А тут перевод Павла, говорит - в Новороссийск. Нужно сдавать экзамены экстерном. Вместе с Павлом сидим ночами, учим, потом ходим по квартирам учителей. Павел заговаривает их, кормит болгарскими мандаринами, даже если они не хотят их есть, у него хорошо получается. С грехом пополам закончили с занятиями.

Спешно готовимся к отъезду в Новороссийск. Мама собрала мне чемодан с приданым. Из своих вещей он что-то продает, расплачивается с теми, кому должен. И пакует, им построенный маленький самолет-авиетку.

Интересно, что делал бы Павел, живи он в давние времена? Наверное, хорошо стрелял бы из лука и мчался на свирепых скакунах. В общем, в прошлом я его видела воинственным скифом. На лошадях он классно джигитовал и в нашу эпоху.

Как-то на городском футбольном поле состоялись конные состязания. Мы пошли смотреть. Объявили выступление командира кавалерийской части. Он должен продемонстрировать прыжки на лошади через барьер, свитый из хвороста, потом через ров с водой.

Командир скачет на рослой поджарой кобылице. Публика встречает всадника одобрительным гулом. Галоп. Барьер приближается, и. рыжая лошадь встает на дыбы и кружится на месте. Снова разгон, прыжок, барьер валится - лошадь сбивает его копытами. Всадник нервничает, дергает лошадь. Та горячится, не подчиняется поводам, от ямы с водой уходит в сторону.

Третья попытка взять препятствие также кончается неудачей. Зрители тихо переговариваются. Неловко и публике и герою скачек.

Всадник, красный от стыда, соскакивает с лошади.

Мой Павел срывается с места, подбегает к огорченному наезднику, просит разрешения сесть на рыжую кобылу, попытать счастья.

Командир сначала отказывает, но, видя, что публике очень хочется увидеть летчика в морской форме на лошади, раздраженно бросает:

- Берите чертову куклу, ничего у вас с ней не получится! С ней работать еще надо.

Павел обнял храпевшую лошадь за шею, огладил её, потом мигом взлетел в седло

и проехал два круга шагом. Тихо «беседовал» с возбужденным животным, похлопывал лошадь по крутой шее. Потом постепенно разогнал, и она в благодарность мягко перенесла его через барьер, а затем и через водное препятствие.

На трибунах было удивительно тихо. Павел повторил прыжки.

Что тут началось! Толпа кричала, вопила, рукоплескала:

- Браво, летчик! Силен, морячок!

Муж оставил лошадь, поднял с земли фотоаппарат, снятый с плеча перед скачкой и, дружески распрощался с командиром-кавалеристом.

- Будь добрее к ней, командир, она в беде не подведет.

Вечером я узнала от Павла, что в гражданскую войну он был лихим рубакой в дивизии Павла Дыбенко (Павел Дыбенко - российский революционер, советский политический и военный деятель, 1-й народный комиссар по морским делам РСФСР, командарм 2-го ранга (1935))., где комиссаром была Александра Коллонтай (Александра Коллонтай - русская революционерка, государственный деятель и дипломат. Чрезвычайный и полномочный посол СССР) и воевал на Южном фронте. Сформировав дивизию, Дыбенко сменил морской бушлат на черкеску, а Павел расстаться с бушлатом и бескозыркой не захотел, считая, что в стремительной конной атаке моряк на лошади вдвое страшен врагу. Павел вспомнил вот такую же рыжую лошадку, которая, сама умирая, спасла ему жизнь.

Случилось это так: вырвавшись вперед и будучи отсеченным от своих конников, очутился он среди десятка злых гайдамацких сабель, и острая сталь, свиснув, прошла на дюйм от затылка. Лошадь в это время взбрыкнула, и сабля, не потеряв силу замаха, отрубила ей хвост по самую репицу (хвостовой отросток у позвоночных животных, покрытый шерстью). Обезумевшая лошадь дикими скачками вынесла всадника из неравной схватки, принесла к своим и тут же рухнула, обескровленная. Павел, как погибшему другу, закрыл ей глаза, поцеловал в ещё теплый храп (часть носа лошади выше ноздрей).

Рыжая лошадь на футбольном поле напомнила мужу его храбрую боевую лошадку. Может быть, эту историю и прошептал он в лошадиное ухо перед тем, как взять барьер.

В этот же вечер я узнала многое из его жизни.

Дедушку Павла выслали в Сибирь за участие в восстании польских патриотов 1863 года. Там он обосновался с женой, тоже полячкой. Их сын, Игнатий Осипович Гроховский, окончательно прижился в России, переселившись поближе к городу Тверь, в Осташ-ково, где и встретил Анастасию Власьевну, ставшую его женой.

У них было уже шестеро детей, и все мальчики, когда родился Павел. Произошло это на станции Вязьма, где тогда начальником работал отец.

Он ждал девочку, поэтому, когда ему сообщили о рождении еще одного сына, ответил грубо, отмахнувшись:

- Пошли к черту с вашим сыном!

Дочку он все-таки дождался, Катеньку, самая младшенькая была самой любимой в семье.

Из восьми детей у Гроховских осталось в живых только четверо - Павел, два его брата и Катя.

В Твери Павел окончил четырехклассную школу и перешел в реальное училище, но пробыл там всего два года. Жизнь заставляла работать, и, уехав в Москву, он стал учеником аптекаря.

В 1917 году записался добровольцем в Ревельский отряд революционных моряков. Защищая Петроград, участвовал в боях под Пулковом. Служил рядовым матросом в Особом береговом отряде при Народном комиссариате по морским делам, когда наркомом стал Дыбенко. Этот отряд нес вахту по охране Москвы, и командовал им бесстрашный Николай Антропов. С 1919 года Павел - коммунист. Всю гражданскую войну сражался в составе красных частей под командой Павла Дыбенко, потом Ивана Кожанова.

Коробка маузера у Гроховского была красной, сам покрасил, чтобы ни у кого не возникало сомнения, на чьей он стороне. Любил поплясать, читать стихи и петь у костров на бивуаках - и вдруг исчезал среди общего веселья, и мало кто знал, что он напросился в разведку.

В пеших атаках под пулями не ложился. В конных - не оглядывался назад. В одном из таких боев, грудь в грудь, и вынесла его из рубки рыжая лошадь.

В двадцать лет выбрали Павла командиром роты. Оказалось, что, кроме горячего сердца, у парня есть еще и «царь в голове». Дыбенко, обсуждая со штабными какую-нибудь хитроумную операцию против белого воинства, нередко сажал рядышком с собой Павла. И когда решение было принято, выходил с ним полюбоваться звездами.

- Ну как, комроты, правильно мы накумекали? Скажи пару слов.

Честолюбивый Павел зря рта не раскрывал, говорил только по делу.

А за одну операцию, где подсказка молодого командира привела к большому успеху, протянул ему командир дивизии новенький маузер с надписью на рукоятке: «Павлу Гроховскому от Павла Дыбенко». Это оружие хранилось у нас до 1937 года.

Не раз Павел был на краю гибели, но находчивость и отвага, а может быть, особое везение спасали его. Как-то, приехав к родным на побывку, он неожиданно попал в водоворот эсеровского мятежа. Близкий товарищ детства выдал его заговорщикам, а те приговорили большевика Гроховского к расстрелу. Получилось так, что вел его в тюрьму молоденький конвоир. Время было тяжелое, конвоир голодный. Шли мимо трактира.

- Слушай, браток, - сказал Павел, - зайдем, отведаем яичницы, да и выпить не мешает. Деньги у меня есть.

«Браток» поколебался немного и штыком подтолкнул Павла к дверям трактира.

- Только я тебя свяжу.

- Я что ж, как свинья из лоханки лопать буду?

- Тогда в угол к стенке садись.

Им принесли еду, обильную, арестант на деньги не поскупился.

- Ты, браток, закусывай, пей, а я на минутку в гальюн загляну, - сказал Павел и решительно встал.

Ни «да», ни «нет» солдат вымолвить не успел, рот его был набит до отказа. Павел быстро вышел из зала, и когда конвоир вскочил, промедлив, бросился за ним, он уже скрылся через заднюю дверь трактира.

Из Твери выбрался на лошади, прихватив ее, подседланную, около штаба мятежников. Пыль проселочных дорог заметала его следы.

Скорее на фронт. Жаль, не удалось попрощаться с родными.

Гроховского с небольшим отрядом моряков откомандировали на суда Волжской флотилии. И тут они не посрамили честь балтийцев. Но война - это не ежечасные схватки, сражения, выпадает и свободное от боевых забот время, случаются затишья. И тогда вытаскивал Павел из кубрика тюфячок, бросал на палубу в укромном месте. Днем видели его там с книжкой в руках. Книжки и журналы занимали половину его окованного медью матросского сундучка. Интересовала его техническая литература, истории создания и описание кораблей и самолетов. И не восхищался он тем, что узнавал. Многие из конструкций казались ему нецелесообразными. Не признавал он прямых углов в движущихся машинах, «тупых лбов», как он выражался, видя прямоугольные надстройки на пароходах. Немножко рисовал катера и пароходы с натуры, только получались они у него непохожими: дымовые трубы он скашивал по ходу судна, орудийные башни рисовал каплевидными, корпуса судов удлиненными, хищно устремленными вперед.

Однажды в отряд Волжско-Камской флотилии, где служил Павел, на двухместном гидроплане прилетел с донесением летчик. Уж как обхаживал его Павел, упрашивал покатать. Летчик ссылался на горючее в баках:

- В обрат до Астрахани не хватит.

Уговорили летчика не спешить, отправиться в путь с рассветом. И пока его кормили «как прынца», потчевали душистым чаем, дынями, положили спать на пуховую перину, Павел с группой лихих ребят проник в городишко, занятый белыми, реквизировал там бочку с бензином. В темноте по буеракам тащили ее на санитарных носилках.

Утром обрадованный подарком летчик все-таки прокатил Павла на гидроплане. Однако восторга на лице пассажира не увидел.

- По хорошей дороге я тебя на автомобиле обгоню, - сказал Павел. - Твою птицу можно сбить из рогатки.

Раздосадованный такой неблагодарностью летчик крепко матюгнулся, но быстро успокоился, получив в дар новенький короткоствольный английский карабин с тяжелой пачкой патронов и жбан с самогоном-первачом.

После гражданской войны Павла пригласили в Москву на должность комиссара Черного и Азовского морских побережий. Рекомендовал его Дыбенко. Проработав на этом посту недолго, Павел написал рапорт-просьбу отпустить его на учебу в школу авиационных механиков на моторное отделение.

- Сдав пост высокого ранга, вы желаете быть мотористом? - удивленно спрашивали его.

- Буду летчиком. Военно-морским, - отвечал Павел. - Для меня в летную школу только два пути: или добывать среднее образование, что долго и сложно, или через школу младших авиационных специалистов. Второй путь значительно короче. и приятней, если учесть мою любовь к технике.

Годы учебы, и вот он военно-морской летчик, служит сначала в Одессе, потом в Евпатории, а теперь его направляют в Новороссийск, в 44-ю эскадрилью.

Что бы вы сказали, если бы получили направление во Владивосток вместо Владикавказа? «Это две большие разницы!» - сказали бы вы. Так вот, ехали мы на грузовике очень медленно. Причалили в Новороссийске, а там никакой авиационной части нет. Ошибочка вышла. Павел считал - писарь напутал. Но мне кажется, так его наказали за свободомыслие.

- Спокойно, спокойно, - сказал Павел, - переживем и это. Посиди тут на пристани, помечтай, поразмышляй, а я еще разок смотаюсь в город, разведаю, что к чему. Закусить у тебя кое-что есть. Рон тебя охранять будет. Сторожи, Рон!

У меня было много времени. Сидя на чемодане, я вытащила альбом мужа и стала его листать.

Большой желтый альбом в солидном кожаном переплете. Лётные снимки. Здесь все ученичество и летная деятельность после школы. Вот фотография Зины Кокориной (Зинаида Петровна Кокорина - первая советская лётчица). Скромная, русоволосая, в военной гимнастерке прислонилась к самолету. Она единственная из женщин за время пребывания Павла в авиашколе сумела закончить ее, не сбилась с пути и не погибла, как, например, другая летчица Нина Чудак. На желтоватой фотографии Нина, с милым молодым лицом, укрытая до пояса каким-то полотнищем, лежит возле бесформенных обломков самолета. Рядом стоят летчики с обнаженными головами.

Авариям и катастрофам посвящена большая часть альбома. Подавленная, смотрела я на истерзанные аппараты, обгоревшие трупы людей и думала: «Как он это мог фотографировать, как ему было не страшно?!»

Павел говорил, что бесстрашных людей не существует. Всякий боится, только один умеет подавить в себе это чувство, другим не удается. А фотографировал он для того, чтобы помнить эти трагедии и впоследствии сделать безопасный самолет. Он уже сделал сам, своими руками, авиетку (маленький самолёт со слабосильным мотором), но она еще не отвечает его требованиям к безопасности. Но он сделает. У него всегда была такая уверенность в своих силах, такая веселая смелость в жизни. Я чувствовала себя с ним в полной безопасности.

Терпеливо сижу на пристани около товарного склада, жду.

Вот и Павел. Держится бодро.

- Все в порядке, - говорит. - Сдаем барахло на склад, и нас ждет шикарный номер в гостинице. Где надо побывал, все узнал точно и даже на станцию слетал за билетами. Деньги еще остались. Завтра вечером в путь.

Скромная меблированная комната в гостинице действительно показалась мне роскошной, но, к сожалению, денег хватило только на оплату за одни сутки проживания. На оставшиеся три рубля купили торт, разделили его по-братски на три равные части: Павлу, мне и Рону. Жить не на что! Всё.

- Не горюй, Лидуся. Завтра отправимся в Ростов - на-Дону и узнаем, где базируется наша эскадрилья. Говорят, она от города недалеко, в живописном месте.

- Пешком? - спрашиваю. - Добираться от вокзала будем пешком?

- Ты о деньгах, что ли? Пустяки. Утро вечера мудренее.

Утром, когда я еще была в постели, Павел отправился в городскую секцию Осоавиахима (советская общественно-политическая оборонная организация, существовавшая в 1927—1948 годы, предшественник ДОСААФ) и подарил там свою авиетку. Я знала - от сердца оторвал. Обрадованные осоавиахимовцы дали ему взаймы двадцать пять рублей, и мы, подкупив на базаре дешевых харчи-шек - сало, лук, - отправились по Советскому Союзу искать 44-ю эскадрилью.

В полдень мы на Ростовском вокзале. Вещи отдали в камеру хранения, сами на трамвай. За трамваем бежит Рон, не отстаёт. В вагон его не пустил кондуктор. Рон бежит, пытаясь обогнать трамвай с левой стороны - вот-вот попадет под встречный! - но он вывернулся буквально из-под колес, потом выскочил из-под нашего вагона и встретил нас на остановке, помахивая коротким хвостом.

Павел отправился в здание штаба округа, а меня опять усадил на скамейку в скверике напротив.

- Жди. - И Рону: - Охраняй!

Сижу час, сижу два. Нет Павла. Есть захотелось. Пожевали с Роном сала с хлебом. Волнуюсь и немного злюсь.

Смотрю, идет мой летчик, улыбается.

- Извини. Чинуш и здесь хватает, гоняли из отдела в отдел. И все-таки выяснил, что нам надо ехать в Новочеркасск. Вот так штука! Новороссийск - Новочеркасск, оба города начинаются на «ново.». Тогда, действительно, мог и писарь напутать.

В Новочеркасске тоже ночевали в гостинице. Разрядом похуже, с клопами, и Павел всю ночь просидел одетым на стуле. Утром отправился в часть, расположившуюся летним лагерем на окраине, которая называлась Хотунок. Позже там мы сняли комнату в хате у молодой казачьей семьи. Сдали они нам горницу с пышной кроватью, деревянным столом и парой табуреток. В переднем углу три закопченные иконы.

Иконы по требованию Павла мы вынесли, бумажные яркие цветы, украшавшие стены, не понравились мне. Павел развесил фотографии, которые были им оформлены особенно: одна вмонтирована в опиленный обломок пропеллера, другая выглядывала из какого-то прибора с разбитого самолета, у третьей рамочка из витого желтого целлулоида, все - оригинально. Прикнопили к стене и большую географическую карту РСФСР. Стол он накрыл зеленой бумагой, поставил портрет Ленина, а сбоку положил альбомы. Павел с такой нежностью обтирал их мягкой тряпочкой.

Замечательной чертой моего мужа было то, что он никогда никого не ругал за промахи, а только огорчался, и это ярко выражалось на его лице.

В понедельник Павел принес из лагерной столовой синюю книжечку талонов, где на каждый день было расписано: завтрак - 25 копеек, обед - 50, ужин - 25. Мое пропитание. Я должна ходить в лагерь, чтобы быть сытой. Правда, мы прикупили НЗ - неприкосновенный запас - несколько фунтов сухарей, сахарную голову.

И вот первый ужин в огромной зеленой брезентовой палатке. За длинным, добела выскобленным деревянным столом молодые летчики, некоторые с женами. Шутки, смех. Гречневая каша с маслом, душистый сладкий чай.

После ужина мы с Павлом ходили к кому-нибудь в гости, но чаще отправлялись домой, ему, как молодожену, разрешили ночевать в деревне, а с восходом солнца - на полеты.

Мой муж получил повышение по службе, стал командиром звена. Я находила, что новая армейская форма, особенно темно-синяя парадная, гораздо больше идет Павлу, чем морская. Он соглашался, тосковал только о кортике. В гимнастерке и галифе Павел выглядел моложе, стройнее. К его среднему росту и небольшой сутуловатости не шли брючные костюмы. Моей священной обязанностью на все время стала замена на его гимнастерке белых подворотничков, чистка латунных пуговок до золотого блеска, в чем я преуспевала. Гладить форму муж мне не доверял. Драить сапоги тоже. Не побоюсь сказать, что флотская привычка к аккуратности в одежде заметно отличала его от многих летчиков.

Попав в начальники, Павел начал учить молодых летчиков полетам высшего класса. Однажды, показывая, что главное в летном деле точный глазомер, решил показать своим ведомым кое-что сверх учебно-боевой программы. Снизившись над зеркальной гладью донского разлива, он слегка отжал ручку управления, аккуратно тронул колесами аэроплана воду и снова взмыл вверх. Усердные ученики без его разрешения поспешили повторить маневр и. один за другим отправились на дно. Летчикам очень пригодилось умение плавать. Скоро их подобрали рыбаки, а самолеты в перевернутом виде отбуксировали к берегу.

На первый раз Павла предупредили строго. Летчиков наказали выговорами, заставив вместе с техниками ремонтировать машины.

Началась учеба по бомбометанию. Цементные бомбы со взрывателем стоили двенадцать рублей штука, поэтому их расходовали очень экономно. Как тут практиковаться, если за каждую бомбу дрожит интендант?

И какие могут быть достижения, если на звено отпускается всего шесть учебных бомб в месяц. Думал, думал Павел и придумал: «Почему обязательно цементные, да еще с дорогими взрывателями? Не боги горшки обжигают!»

- Завтра, Лидуся, мы с тобой отправимся к здешним гончарам!

- Зачем?

- На выучку.

В гончарной мастерской дюжие, небритые мужчины в закатанных по колени штанах и без рубашек вертели ногами деревянные круги, а руками выделывали потрясающие вещи из глины - кувшины и горшки различных, даже причудливых форм. Работали играючи.

Павел поговорил с главным гончаром артели и так заразил его своим энтузиазмом, что тот сразу же принялся вытягивать на своем круге коричневые сосуды, похожие на греческие амфоры, и устанавливать их одну за другой на соседнем столе. Потом в жаркую печь. Дело пошло быстро. Правда, энтузиазм энтузиазмом, но платить за первые образцы учебных керамических бомб нам пришлось из своего кармана, зато стоили они в двадцать раз дешевле цементных.

Поглядев на гончарные круги, Павел сделал себе такой же и установил во дворе.

Теперь я частенько видела его измазанным в глине. И сама научилась выделывать чашечки, вазы для цветов. Обжигать ходили в артель.

Вскоре с неба посыпались сотни бомб, начиненных молотым мелом и песком, окрашенными в разные цвета: у одного летчика розовые, у других зеленые, желтые, оранжевые, синие. Использовали мы анилиновые красители.

Через месяц на окружных соревнованиях 44-я эскадрилья вышла на первое место по точности бомбометания.

Лётчиков похвалили в приказе по военному округу. В эскадрилью приехал инженер с ромбами в петлицах и, поговорив с Павлом, предложил ему «застолбить» полезную находку. А как? Он толково и подробно объяснил.

Теперь мы сидели до полуночи при керосиновой лампе и составляли патентную форму: готовили чертежи, писали заявку.

Начало лета 1928 года - это начало изобретательской деятельности Павла Игнатьевича Гроховского. Созданная в Новочеркасске керамическая учебная бомба была первым в его жизни стоящим изобретением и вошла в историю вооружений Красной Армии как «силикатная бомба Гроховского».

В одно из воскресений в лагере проводились спортивные соревнования среди авиаторов. В беге на длинные дистанции готовился участвовать и Павел. Собралось немало народу. В то время армейские соревнования были праздником и для гражданских лиц, живущих неподалеку.

Все с нетерпением ожидали начала. Под военный марш, строем вышли бегуны. Среди них Павел. Заметив меня в толпе, он улыбнулся: мол, ничего, не подкачаю, все будет хорошо. Выстроились на старте, пригнулись, опустив руки к земле. Музыка стихла, публика перестала разговаривать.

- Внимание! Старт! Пошли дружнее! - И в воздух взлетела зеленая ракета.

Пошли, да не все. Павел рванулся вперед слишком энергично. Лопнула резинка

на синих просторных трусах. Трусы упали. Ах, какой пассаж! Публика хохотала до упада. Павел водворил трусы на место, придерживая их смущенно улыбался. Но разобрался в обстановке быстро - сам захохотал. Прекратил смеяться он, прекратили и зрители. Быстро все вошло в нормальную праздничную колею, а как исчез Павел с линейки, никто и не заметил.

Почему я вспомнила этот казус?

В дальнейшем в деятельности Павла будут неудачи, над которыми хотелось бы позлословить его недругам, но он первым «смеялся» над своими «проколами», выбивая этим злое оружие из рук недобрых людей.

Глава 2. Ошибка бомбометателей

Самолеты приближались к полигону. Они шли немного растянутым строем. Наблюдающим с земли людям, четкие треугольники звеньев казались медленно летящей стрелой. Был слышен утробный рокот - звук нарастал, тяжелел, стрела удлинялась, пунктирно распадаясь на части. Теперь уже в белесое небо смотрели все прибывшие на командный пункт полигона.

Подняли головы, продолжая беседовать друг с другом, наркомвоенмор и начальник Генерального штаба РККА.

- Красиво идут!

- Превосходно, - согласился начальник штаба. - Отметим в приказе, что на манёврах авиация действовала отлично. Рад за товарища Баранова!

Начальник ВВС Петр Ионович Баранов9, на создание авиации положивший много сил, старался выглядеть спокойным и даже немного равнодушным, но ему удавалось это с трудом.

- Нуте-с, как смотрятся? - спросил он представителя ОГПУ Остапа Никандровича Нежила10, приземистого мужчину в сером габардиновом плаще.

- Хорошо подготовились, - ответил басом старый чекист, и его толстые бледные губы на узком, иссеченном морщинами лице расплылись в добродушной улыбке.

Командный пункт этого района маневров располагался на опушке смешанного леса, среди редких, тронутых осенним багрянцем деревьев. На поляне несколько палаток из темно-зеленого брезента, наскоро сработанный дощатый одноэтажный домик управления временного полигона с двумя высокими шестами антенн над красной черепичной крышей. Рядом притулились легковые автомобили - в большинстве «Поккарды» и «Форды» - и одна грузовая автомашины, коновязь с десятком подседланных лошадей, жующих овес из подвесных торб. Вот и вся внешняя обстановка командного пункта, если не считать пары мото-циклистов-посыльных, замаскировавшихся со своими «Харлей-Давидсонами» в ореховых кустах. Видимо, вдали от начальства им было спокойнее.

Редкие малорослые деревья и кусты отделяли еще зеленую поляну от огромного рыжего поля, посреди которого в «походную» колонну растянулись фанерные танки «синих», грубо сработанные макеты броневиков и телеги с поднятыми оглоблями, изображавшие самоходные пушки и орудия на прицепах.

На поляне и среди деревьев ходили и стояли группками военные авиаторы, кавалеристы, пехотинцы, артиллеристы в больших чинах, среди них командующий войсками округа и представители Генштаба.

Петр Ионович Баранов со своим заместителем Яковом Ивановичем Алкснисом, Остапом Нежилом и литератором Николаем Бобровым, представлявшим столичную прессу, вышли за кусты к самой кромке поля, поближе к макетам.

Высокорослый, худощавый Баранов явно волновался, ведь сегодня, 1 сентября 1928 года, практически заканчивались смотрины выучки его крылатых питомцев. С самого начала длительных военных маневров лётчики с дальних аэродромов поспевали к решающим «боям» на стороне «красных» и «синих», отряды и эскадрильи успешно вели непрерывную разведку и «бомбардировку», слаженно взаимодействуя с наземными войсками. «Разбомбили» Киев, метко положив учебные фугасы на Дарницком полигоне, показали образцовое перестроение в воздухе, меткую стрельбу из передних и кормовых пулеметов, хороший противозенитный маневр. Не раз лихо разгоняли конницу штурмовыми ударами. И ни одной накладки, ни одного лётного происшествия до сегодняшнего дня. Эти учения, как последний мазок и завершают картину.

Накатывается гул - плывут тяжелые эскадрильи для бомбометания по «механизированной колонне». Уже можно различить отдельные машины, они устрашающе черны на фоне бледного неба. Головные самолеты подходят к лесу, где расположен КП, до выхода на цель они пролетят над ним, демонстрируя четкость строя.

- Фу, черт, у ведущего дымок за левым крылом, не случилось бы чего, - тревожно говорит Баранов.

Алкснис, присмотревшись, успокоил:

- Ничего страшного, скорее всего, неважно отрегулированы карбюраторы, богатая смесь. вернёмся к штабным, тут как-то неприятно стоять.

Черная стая бомбардировщиков на боевом курсе - впечатляющее зрелище. Только уверенность, что бомбы учебные и не упадут на тебя, сдерживает желание броситься в окоп, в ямку, спрятаться под могучим деревом, поглубже вжать голову в плечи.

- Да-с, вернёмся, - соглашается начальник ВВС. - Ветер может невыгодно повлиять на бомбометание.

Кажется, что усилился ветер на земле: пожухлые листья свертываются в маленькие смерчи, кланяются полю кроны деревьев. И ведь только сейчас заметили, что ветер был довольно сильным.

Петр Ионович Баранов крутит поднятой головой так, что даже плечи ходят. На косых голубых петлицах легкого форменного плаща восемь ярко-красных эмалевых ромбов ловят солнце, и оно играет в них, бликует. Богатырь Алкснис в расстегнутой шинели застыл с полусогнутыми в локтях руками. Сухонькому молодому литератору из Москвы не терпится, он раскачивается с носков на пятки и прямо под ухо Алкснису выкрикивает вопрос:

- Скажите, какие команды подаст сейчас главный бомбардировщик, тот, что впереди?

Кричать приходится потому, что первые звенья уже плывут над командным пунктом.

Идут на средней высоте, но гул моторов давит, и еще какой-то скрип, чужеродный небу, сверлит уши.

- Скажите, какие команды подаст сейчас главный?..

- Да отстаньте вы, не время! - отмахивается широкой ладонью с растопыренными пальцами Алкснис.

Ведущий качнул крыльями. Передние самолеты высеяли из бомболюков свое «зерно». Бомбы пронырнули гаревую завесу выхлопных газов под черными днищами и засвистели к земле. Дикий свист создали специально просверленные отверстия в стабилизаторах.

Первый удар по колонне «синих» удался: один из фанерных броневиков перекосился и лег плашмя, как складная картинка. Неподалеку от него разлетелась в щепы телега. Макет танка развалился на куски. «Колонна» была накрыта с первого захода, поражена в самый центр.

А самолеты грохотали, как траки стальных гусениц над головой нырнувшего в окоп бойца. Басовитый, отчаянный крик ворвался в железный шум:

- Отставить! Отставить!

Это кричал, надрываясь, Алкснис. Он увидел, как с ведущего самолета одного из последних звеньев раньше времени сорвались капли бомб, определил на глаз, что они не долетят до цели. Значит, упадут на КП. Это не конфуз, это беда!

Разве могли услышать тревожный надрывный голос Алксниса летчики?

(слева-направо, сверху-вниз) 1. Михаил Николаевич Тухачевский 2.Александр Васильевич Косарев З.Петр Ионович Баранов 4.Яков Иванович Алкснис

За ведущим открыли бомболюки и ведомые.

Командиры замерли в недоумении, вопросительно глядя на Алксниса. Однако не все. Двое нырнули в дверь домика, под крышу КП.

Петр Ионович Баранов с исказившимся от гнева лицом потрясал над головой кулаками.

Один из командиров с тремя ромбами на красных петлицах хохотал и вопил от восторга, чуть не приплясывая:

- Сыпь, Семеновна, подсыпай, Семеновна! Это тебе, Баранов, фитиль за долбежку моих позиций под Киевом. На войне одних побед не бывает!

К счастью, учебные бомбы не попали в командный пункт, хотя шесть из них взрыли землю неподалеку.

- Кто этот торопыга-мазила? - хмурясь, спросил Наркомвоенмор Баранова.

- Узнаю и доложу, Климент Ефремович.

Главный посредник - командир кавалерийского корпуса - громко сказал, обращаясь сразу ко всем:

- По таблице допусков бомбометание не снайперское, но успешное, оценка -«хорошо».

- Еще бы, чуть в макушку не попал - съязвил командир «синих», чья условная походная мехколонна кусками дерева засорила полигон.

- Лихо рубанули! - воскликнул командир-кавалерист. И, обращаясь к командиру «синих»: - А вам, милейший, не следовало так близко к полю располагать КП!

Но начальник ВВС случившееся воспринял с горечью, позже Петр Ионович Баранов запишет в дневник - тетрадку: «Плохо! Очень плохо! От стыда готов был! сквозь землю провалиться.»

Подождав, пока уехал Наркомвоенмор со свитой, он подошел к чекисту:

- Товарищ Нежил, вы разберетесь, кто из летчиков напортачил, пожалуйста, сообщите сразу же мне.

- Не требуется дознания.

- Объяснитесь.

- Петр Ионович, мы можем определить «торопыг - мазил» сейчас же, осмотрев место падения бомб, просто поинтересовавшись таблицей боевого расчета.

- Каким образом, товарищ Нежил? Ведь никто не подсчитывал, какое по порядку звено уронило бомбы.

- Пройдёмся, - и чекист двинулся к началу поля.

Шесть бомб ковырнули землю рядком, метров на пятьдесят-семьдесят одна от другой. Все они раскололись на кусочки или превратились в пыль, вокруг рытвин кругами серела цементная осыпь. Но вот попалась выбоина с красной осыпью и осколки валялись светлокоричневые, как от разбитого глиняного горшка.

- Вглядитесь, - указал на выбоину Нежил.

- Ну-с, и что?

Командующий ВВС ничего не понял, а куратор от госбезопасности на сей раз мог удовлетвориться мыслью, что не зря занимает должность. Он хитро улыбнулся.

- Нуте-с, нуте-с, слушаю вас, товарищ Нежил.

И пока они возвращались на КП, чекист рассказал Петру Ионовичу Баранову, что служит в одной из авиационных частей летчик Гроховский - рационализатор и изобретатель. Он, с целью экономии дорогостоящего и дефицитного цемента, придумал бомбу из обожженной глины, в которую засыпается цветная рыхлая масса. Официально она еще не принята для учебного бомбометания, но некоторые авиачасти используют ее, в том числе 36-я эскадрилья, она и бомбила сегодня полигон.

- У каждого звена в кассетах по две керамических

бомбы с цветной начинкой, и можно легко узнать, кто оказался «мазилой». У Гроховского есть и другие задумки полезные, и вообще куча разных идей в голове.

- Интересно, - задумчиво сказал Баранов, и хмурое, продолговатое лицо его просветлело. - Вы сказали, что у этого человека «куча идей в голове». Не обмолвились? «Куча» -ведь это плохо.

- Признаюсь, Петр Ионович, неловко выразился. Осведомлен другими, сам Гроховского не видел. Идей у него много, притом самых невероятных, но можно их выстроить их в строгий ряд, отобрать полезные, - басил чекист.

- Вот это было бы хорошо. Надо поддержать. А? Как вы думаете?

- Безусловно, следует поддержать. Слышал, он бурно энергичен и чрезмерно открыт. На собраниях по улучшению боевой подготовки выдает такие предложения, о которых наш потенциальный противник знать не должен.

- Поэтому он и попал в ваше поле зрения? Нуте-с, извольте назвать мне его полное имя, - попросил Баранов, вынимая карандаш и записную книжку. - Извольте по слогам, чтобы я не ошибся.

- Гро-хов-ский Па-вел Иг-натьевич. Часть дислоцируется в Новочеркасске. Подробнее о нем пока доложить не могу, однако постараюсь все разузнать в ближайшее время.

- И этого достаточно. А теперь пройдемте на КП и поинтересуемся боевым расчетом, кто же из летчиков допустил такую досадную накладку.

- Она не испортила общего впечатления, Петр Ионович.

- Да-с, все хорошо. Пока, знаете-ли. пока - не испортила. И все же это происшествие записано в мой пассив; вам, Остап Никандрович, это известно не хуже.

Глава 3. Первые успехи

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.Перед полетами на карте Павла я вычерчивала предстоящий маршрут красными, синими и черными карандашами, заправляла карту в планшет. Но однажды мы решили разрезать карту, наклеить куски ее на картон и собрать их в книгу: на первом листе начало маршрута, на втором и последующих - продолжение, чтобы не вытаскивать из планшета и не переворачивать карту в воздухе, а только переворачивать картонные страницы.

Такое нововведение одобрили все летчики. Оно им понравилось. Теперь из открытых кабин ветер не вырывал карты при их перекладке, и не нужно было отрывать руку от управления в самолетах с одним летчиком. Карты прочно крепились на колене.

Павел пошел дальше и придумал вращающийся валик для скрутки карт, но такое новшество не привилось. Кабины, особенно одноместных машин, были очень тесны.

Тем же летом он начал усовершенствовать воздушную мишень. Длинный матерчатый конус, буксируемый за самолетом, плохо надувался. И не наполнившись воздухом, плескался тряпкой, выделывая причудливые кренделя. Павел решил вставить во входное отверстие конуса металлический обруч. Диаметр кольца поначалу оказался слишком большим, громоздким и неудобным в эксплуатации. Решил - обруч должен быть складным!

«Пустяковое», как говорил Павел, решение, но оно дало возможность сделать воздушную мишень многоконусной, и теперь за одну буксировку тренировались в стрельбе несколько летчиков, притом на земле быстро узнавали о результатах стрельб, так как все три конуса один за другим сбрасывались.

Испытания прошли отлично, а чуть позже 44-я эскадрилья вышла на первое место в округе, стреляя по воздушным целям.

Наступила осень. Мы вернулись из лагерей в Новочеркасск, как говорится в армии -«на зимние квартиры». Сняли комнату на улице Красноармейской у одинокой старушки. За скромную обитель платили 16 рублей в месяц.

Опять занятия начинались по вечерам и далеко за полночь. В это время Павел нашёл решение, как заменить керамическую бомбу на дешёвую цементную, почти копию боевой, но, что самое удивительное, имитируя взрыв, она должна была оставаться целой, пригодной к последующему использованию. Чертили, составляли описание. Читали и разбирались в нужной технической литературе, а уж когда заходили в тупик - посылали письма с вопросами известным в стране изобретателям или ученым.

Не все отвечали, но с одним изобретателем, ленинградцем Владимиром Ивановичем Бекаури, подружились заочно.

На рассвете у Павла полеты, в это время, а я спала, сколько хотела и не понимала, как он выдерживает, длительное время, довольствуясь сном по четыре-пять часов в сутки, не больше.

Новая цементная облегченная бомба прошла испытания в части. Командование помогало Павлу, одобряло его технические усовершенствования авиационного учебного снаряда. Смекалка и изобретательность, инициатива и качественная работоспособность поощрялись как никогда. На одном из партийных собраний эскадрильи секретарь партбюро прямо сказал:

- Гроховский работает над серьезными вещами. Будем осуществлять его идеи, не сможем на месте - будем поддерживать, продвигать в центр.

Павел тогда разрабатывал «воздушный полигон», то есть целую систему на земле и в воздухе, максимально безопасную, но помогающую оттачивать боевое мастерство летчиков.

Говорю так, по-газетному, потому что почти дословно цитирую слова из статьи в окружной многотиражке.

Чувствуя громадную товарищескую поддержку, Павел вдохновлялся изобретательством все больше и больше. Вот он уже предлагает «пастообразный проявитель для работы с фотопленкой в воздухе», продумывает идею «безопасного самолета».

Поздней осенью 1928 года, по вызову штаба ВВС, Павла командируют в Москву с его изобретением «силикатная бомба».

Я остаюсь дома и получаю от него четкий план работ на две недели: изготовить начисто рабочие чертежи «воздушного полигона» и «планшета для летчика-наблюдателя»; набросать эскиз механизма для новой турельной установки (пулеметная установка, в конструкции которой предусмотрена кольцевая вращающаяся опора) кормового пулемета; написать три небольших лозунга на красном полотне, нарисовать два художественных плаката для клуба.

Павел погрузил свои бомбы в вагон и отбыл из Новочеркасска.

Скучать без него мне было некогда. Я трудилась «в поте лица». Две недели промелькнули, и вот однажды, ранним утром, долгожданный стук в дверь. Муж радостный, с улыбкой до ушей. Командование ждет дальнейших изобретений. Дали премию 200 рублей,

.По вечерам я любила читать вслух или рассказывать прочитанное днем. Павлу это очень нравилось, у него для художественных книг времени почти не оставалось.

- Вот хорошо, - говорил он, - ты так живо все изобразила, и достаточно коротко. Осталось время полистать учебник по сопромату, а то я на этом курсе неустойчиво плыву.

У него не было высшего технического образования, он не мог делать точные расчеты своих изобретений, но зато тонко чувствовал реальные возможности своих идей, предугадывал действие нового объекта так верно, что иногда создавал на первый взгляд технически нелепое сооружение, а оно работало, и работало хорошо. Примеры немного погодя.

Из нашего скудного бюджета мы стали платить несколько рублей еще за каморку, из которой сделали фотолабораторию. Павел всю жизнь оставался заядлым фотографом, редко снимал с плеча фотоаппарат, даже в полеты его брал. Немало вечерних часов оставили в каморке, проявляя негативы, печатая фотографии и чертежи. Как и все, чем занимался Павел, фотографирование было доведено им до профессионального совершенства. Снимки сочные, контрастные окрашивались анилиновыми красками в разные, но скромные цвета, наклеивались на специальный картон. Составлялись альбомы аккуратно и методично. Подпись, дата.

Наступил 1929 год. Павла телеграммой вызвали в Москву. Понадобилась консультация автора по применению его изобретений. Готовимся тщательно и едем вместе.

Мы в столице. Катим на трамвае в Петровский парк, где живут знакомые.

Знакомые приветили нас, выделили комнату с мягкой тахтой и большим венецианским зеркалом.

Ближайшие два дня Павел ходил по делам изобретений. Не все было ладно. В прошлый раз он восторгался всеми, с кем встречался, теперь появились и «тормозки», так он назвал своих недругов. Они обходительны, вежливы, с ними трудно разговаривать прямо, ускользают куда-то, мешают издалека. Павел внес некоторые поправки в объекты, и они все-таки пошли в эксплуатацию.

- У тебя появились враги? - спрашиваю я.

- Не думаю. Просто неискренние люди, может, потому, что я для них малознакомый человек, темная лошадка. Да и не понравились мне всего двое-трое из десятков, с которыми встречался. Верю: есть перспектива, и не плохая

В воскресенье мы отправились в Третьяковку. Ничего подобного я не видела! Павел оттаял совсем. Закусили в столовке, чем бог послал. Взяли билеты в кинозал на Тверской и вечером посмотрели немой фильм «Мулен Руж» с участием актрисы Чеховой. Сеанс сопровождался оркестром из трех человек, играли очаровательно, без фальши.

За пол месяца я многое увидела в столице, полюбила Москву. Вернувшись в Новочеркасск, Павел с энтузиазмом взялся за новые изобретения. У него уже выработались приемы и методы творчества. Когда появлялась новая идея, он с небольшим блокнотом и карандашом в руках садился в уголочек, дымил папиросой и прорисовывал эскизы будущих конструкций. В такие минуты ему совершенно необходим был слушатель, которого он посвящал в свои задумки.

Бывало, идея осеняла Павла ночью и требовала немедленного обсуждения. Тогда приходилось просыпаться, уверять, что хорошо отдохнула. Зажигали ночник. Вели длинные разговоры почти до утра. Из тысячи произнесенных слов на мою долю доставалось немного.

Зимой у Павла возникла мысль готовить «агитационную бомбу». Листовки, которые сбрасывались с самолета вручную, часто уносились ветром в ненужную сторону. Бывает -ветер рвал пачки еще в кабине, листы забивались в щели, попадали в управление самолетом.

- Агитационную бомбу делаем так: цементную болванку обложим мокрой бумагой, -учил меня Павел, - которая благодаря своей мокроте удержится в нужной форме. Затем куски кассовых лент, на которых кассиры отбивают чеки в магазинах, но только чистые и нетронутые, обмазываем клейстером, они обвивают цементную болванку, пока толщина слоя не достигнет пяти миллиметров. Закончим - бомба сушится. Высушенную корочку разрезаем вдоль на две части. На место стабилизатора поставим деревянную бобышку в виде пробки, похожей на печать с ручкой. На ручку мотаем метров триста тонкой магазинной тесьмы, закрепив, таким образом, верхний конец сомкнутых половинок бомбы. Нижние концы соединим форточной петлей. Получится что-то вроде каплевидного чемоданчика. Летчик сбрасывает с подвески бомбу. Один конец тесьмы прикреплен к самолету. При падении бомба стягивает с верхнего штыря тесьму и раскрывается, выбрасывая листовки на заданной высоте. Ладно, задумал?

Просто. Очень просто. Даже примитивно. Но, как показало время, бомбы «взрывались» безотказно там, где желал летчик, - на нужной высоте, в нужном месте. Варка клейстера, наматывание однотонных по цвету бесконечных полос бумаги стало моей святой обязанностью. Я сидела как проклятая за этой нудной работой. Пальцы липкие. Белый халат весь в темно-серых пятнах. Запах в комнате - не дай боже! Каким-то образом и на волосы, лицо попадал клей, кожу в этих местах сводило. Зато, когда вечером муж возвращался с полетов, порозовевший от мороза, сбрасывал меховой реглан, унты и, весело потирая руки, любовался роскошным зрелищем картонных болванок, выстроившихся на полу как новобранцы, душа моя радовалась.

- Ну как?

Всегда дома его ждал крепко заваренный чай и любимые ржаные сухарики.

К весне 1929 года Павел выдвинул еще несколько идей и был вызван в Комитет по изобретениям ВВС. Начальник комитета долго разговаривал с ним, был очень любезен. Потом Павла принял начальник ВВС Петр Ионович Баранов, вникал во все подробности предложений, обдумывал, насколько они могут быть полезными для вооружения Красной Армии. Обещал всемерную поддержку.

Окрыленный этим, Павел окончательно решил, что он на правильном пути и что именно изобретательство есть его жизненное призвание, которое никак не помешает ему летать. За успешную работу в области изобретательства, но приказу начальника ВВС Павлу выдали поощерительную премию в сумме пятьсот рублей и красивую грамоту. У него уже было несколько грамот.

Глава 4. Начальник ВВС

- Я пригласил вас, Остап Ннкандрович, присутствовать на моей беседе с одним из командиров, - привстав из-за стола, пожимая руку Нежилу, проговорил Баранов. - Садитесь где вам удобнее. Видимо, понадобится ваше доброе вмешательство в решение некоторых вопросов, поэтому будет полезным, если вы войдете в курс дела сразу.

- Я уразумел, Петр Ионович, весь внимание, - склонил седую голову старый чекист.

- До встречи с командиром еще семь минут, а пока, если не возражаете, я покончу с одним делом, личного характера. Свежие газеты и журналы на подоконнике, можете посмотреть.

Нежил облюбовал место около шахматного столика у окна. Баранов - заядлый шахматист - любил иногда для «отдохновения» решать сложные задачи на клетчатой доске. Нежил рассматривал искусно вырезанные шахматные фигурки, явно не серийного производства. Взяв в руки ладью, почувствовал ее тяжесть: шахматы были выточены из камня, в черных и белых фигурах мерцало множество крошечных кристалликов.

По звонку Баранова в кабинет ступил высокий старик с буденновскнми белыми усами на морщинистом мрачноватом лице, одетый в светло-коричневую блузу и такого же цвета просторные брюки, с небольшим чемоданом в руках. Кивком головы поздоровался, представился сотрудником финансовой части Наркомата обороны и попросил разрешения приступить к делу.

- Нуте-с, что у вас, почтенный?

Звенящий, почти мальчишеский тенорок, так не подходящий к величественному облику старика, прозвучал в скороговорке:

- Вы, товарищ начальник, несколько лет не получаете деньги за выслугу в армии и премии. Сумма достигла двух тысяч девятисот восьмидесяти трех рублей шестнадцати копеек. Мне приказано произвести расчет. Вот, соблаговолите, распишитесь в ведомости и получите дензнаки. Без вашей подписи в наркомат мне возвращаться не велено.

Из открытого фибрового чемоданчика будто выпорхнул сероватый лист бумаги и лег на стол перед Барановым. Затем, более почтительно, старик выложил пачки ассигнаций, запечатанных синими ленточками. Сверху положил латунные монеты и облегченно вздохнул:

- Все до копеечки.

- А откуда же появились шестнадцать копеек? - хитро прищурился Баранов.

- В результате отчисления государству подоходного налога, да-а, ежегодного, да-а.

- А почему с доставкой на дом? И несли без сопровождающего? Вы сильно рисковали, почтенный.

- Не могу знать! - ответил старик, видимо, на первый вопрос, не спуская настороженного цепкого взгляда с разноцветных пачек. - Охрану отпустил. Извольте пересчитать.

- Есть ли в этом нужда?

- Извольте, извольте пересчитать!

Баранов не торопясь взвесил каждую пачку в руке, перебрал копейки и склонился над ведомостью. Стремительно расписался.

Старик потянулся за ведомостью.

- Нет, подождите! - Вынув из стола лист чистой голубоватой бумаги, Баранов стал на ней что-то писать, изредка останавливаясь, чтобы обдумать ту или иную фразу.

Денежная поддержка была ему очень кстати. Остап Нежил знал, что большая семья Барановых ограничивает себя в расходах, а его жена часто брала взаймы у родственников до получки. Зарплата члена Реввоенсовета СССР и начальника ВВС Красной Армии, ограниченная партмаксимумом, значительно уступала зарплате инженера, и на представительские расходы ее не хватало.

Закончив писать, Баранов слепил ведомость и лист скрепкой, протянул их старику:

Передайте по назначению. А чтобы с деньгами вам не возвращаться без охраны, я поручу дежурному мотоциклисту отвезти вас. Доедете без особых удобств, но быстро. До свидания.

Старик не спешил, пробегал расширенными зрачками строчки письма уже во второй раз и не мог оторваться. Морщины расплылись, на лице застыло недоумение. Он приоткрыл вялый рот, но слова из него вырвались не сразу.

- Понимаю так: вы, товарищ начальник, отдаете деньги для детдомовских ребят?

- Не ясно написал?

- Но такую сумму!

- Почему вас это удивляет?

- Вы хорошо подумали, милостивый государь? Может быть, половину, четверть?

- Свободны. Как я уже сказал, вас проводят.

- Но позвольте.

- Исполняйте!

Только закрылась дверь за обескураженным сотрудником финчасти наркомата, вошел командир, которого ждали. Статный, с гвардейской выправкой, по ромбу на голубых петлицах, лет тридцати - тридцати пяти, красив в темно-синей форме летчика. Он вытянулся перед Барановым и не торопился опускаться на стул даже после приглашения.

Садитесь, Молодцов, - повторил Баранов, очень пристально вглядываясь в его чистые серые глаза. - Догадываетесь, зачем я вас вызвал?

- Частично проинформирован, - ответил Молодцов, зарумянясь. - И письмо летчика Чкалова к вам читал. Советовался с командирами рангом выше меня, и, безусловно, умнее.

- Нуте-с, ваши выводы и решение?

Молодцов попытался привстать, Баранов остановил его нетерпеливым жестом.

- Товарищ начальник ВВС, своим выдвижением по службе я обязан вам, и прекрасно понимаю, что не за какие-то особые таланты, а за четкое выполнение своего командирского и профессионального долга. Летчик Чкалов ухарь, воздушный хулиган, предупреждаемый о серьезной ответственности не один раз. Не внимал. А вы, еще в 1924 году, в статье «Наши задачи» писали, что корень многих катастроф в недисциплинированности, в нарушениях элементарного порядка, в расхлябанности. Нарушение правил полетов - это преступление, вы не раз говорили, и за нарушением сразу же должно следовать наказание, и, если наказание будет носить вразумительный и назидательный характер, оно благотворно скажется на воспитании всего личного состава. Я правильно говорю?

- В назидание, вы и отдали Чкалова под суд, упекли в тюрьму?

- Я не уполномочен карать и миловать, это сделали представители закона.

- По вашему представлению.

- Да, товарищ начальник ВВС, я всегда четко выполняю уставы, наставления, приказы и положения, исходящие от вышестоящих органов, и неукоснительно требую этого от других.

- Похвально. и, конечно, думаете при этом?

- Обязательно, если происшествие выходит за рамки уставом и приказов. В данном случае считаю себя правым. Даже Маяковский, чей талант вы почитаете, дает нам как бы установку на бдительность, подсказывает: «.сейчас летуны разбиваются насмерть, в Ходынку вплющившись лбом», Чаще всего это происходит от разгильдяйства, от раздутого самомнения так называемых «королей». Я правильно говорю?

- Как вы сами летаете, Молодцов?

Удовлетворительно.

- В вашей летной книжке только хорошие и отличные оценки. Ни одной посредственной не видел.

- Считаю их завышенными, товарищ начальник ВВС, стараюсь совершенствоваться способами, дозволенными инструкциями по производству полетов. О любом нарушении, допущенном мною непроизвольно, даже если ошибку никто не заметил, я докладываю вышестоящему.

- Гм. Скромность украшает. В середине двадцатых годов в авиационных частях действовал приказ, запрещающий летчикам при стрельбе или бомбометании снижаться до двухсот и менее метров. Бреющий полет расценивался чуть ли не как игра со смертью. Летчики мазали по целям, пускали пули «в молоко», но не снижались. И не потому, что не могли, не хотели, они - боялись наказания. А сейчас! Что происходит сейчас, нуте-с?

- Теперь это узаконено наставлением по боевой службе!

- Кто же первый начал? Не найти ли его. и посадить?

- Вы смеетесь надо мной.

Лётчики-испытатели - Александр Анисимов, Михаил Каминский, Леонид Минов (сверху-вниз, слева направо)

- Конечно, сейчас можно брить головы конникам или сбивать с них чепчики, оказалось, это приносит большую военную пользу. А кто доказал? Кто?.. Бесстрашные и пытливые люди! Цитируя Маяковского, вы упустили предыдущие строки, а они звучат так: «. чтоб в будущий яркий радостный час вы носились в небе любом», - понятно? - «в любом», а потом уже: «сейчас летуны разбиваются насмерть, в Ходынку в плющившись лбом». Кстати, - Баранов повернулся к Нежилу, и на худощавом лице его заиграла улыбка, - никогда не забуду выступления Владимира Владимировича в Большом театре на праздновании двухлетия ОДВФ (Общества Друзей Воздушного Флота). Одухотворенный человече, горластый. Тогда, после моего заключительного слова, он поднялся во весь рост, красивый, сильный, и прогромыхал агитпоэму «Летающий пролетарий», потом отрывки из «Призыва»:

Крылатых дней далека дата.

Нескоро

в радости крикнем:

- Вот они!

Но я —

грядущих дней агитатор —

к ним хоть на шаг

подвожу сегодня...

Вот поэма! Написана по нашему заданию, а ведь как страстно, душевно, по-настоящему звучит!

Молодцов знал, чем сбить Баранова с курса неприятной беседы. Начальник ВВС уважал литераторов (Фрунзе и он выдвинули идею создания ЛОКАФ - объединения писателей, связанных с армией и флотом) и особенно восторженно относился к произведениям на авиационную тему, почти все стихи об авиаторах знал наизусть, при случае читал их вслух, комментируя. На этот раз уловка Молодцова сработала частично.

- Мы отвлеклись, - продолжал Баранов. - Согласен, Молодцов, авиация не арена для трюков. И я пригласил вас не ругать, а поразмышлять вместе. Разве Чкалов трюкач? Вы читали его объяснения, и прошу, поверьте летчику. Посмотрите на него как на впередии-дущего. Легче отмахнуться от неспокойных людей, чем дать им совет, где нужно - поддержать, когда нужно - предупредить, поправить. Мы были в свое время, мягко говоря, немного глуховаты, и, чтобы доказать свою правоту, Чкалов выбрал явно негодный способ, за что уже наказан предостаточно. А летчик стоящий! Он под стать нашему испытателю в НИИ Александру Анисимову. А, товарищ Нежил?

- Анисимова кличут «летчиком милостью божьей», - басом поддакнул чекист. - Он начинает летать - все на аэродроме бросают работу и пялятся в небо. Я тоже грешен в этом. Исключительно мастеровой мужик Александр Фролович. Вы, Молодцов, как известно мне, и Анисимова прижимаете? - выговорил Баранов.

- Он и ему подобные летают так, что аппараты трещат, а я учу беречь машины, как любимую жену, - слегка возмутился Молодцов и даже привстал со стула.

- Как любимую жену? - заинтересованно спросил Баранов, сдерживая улыбку, только в глазах заблестели лукавые искры. - Слышали, товарищ Нежил? Образно! Только кому нужна жена-недотрога? Мне, к примеру, куколка, до которой и коснуться боязно, не нужна. Вот так, командир! Думаю, вы разберетесь в ситуации и поймете, что к чему. Только бесстрашные, увлеченные делом, умные создадут сильную авиацию, совершат изумительные полеты, построят чудесные аппараты. Есть другие мысли, Молодцов? Другие соображения? Спорьте! Ну-с?.. Нет?

- Все ясно, товарищ начальник ВВС! - Молодцов уже стоял вытянувшись, но глаза выдавали затаенное упрямство. - Чкалову позволим летать, но, пока, только в ОДВФ. -И поспешно: - Если не будет других указаний, уточнений.

- Проверка временем? Не насилую вас, только думайте, Молодцов, как можно больше, больше. Кстати, почему вы не даете согласия на перевод из Новочеркасска в Москву летчика Гроховского? Вот тут уж для меня совсем туман!

- Вы не приказывали, а предложили рассмотреть этот вопрос. В принципе серьезных возражений нет, но, по-моему, в боевой части от него будет больше проку и как от летчика, и как от изобретателя. Благодаря его усовершенствованиям по стрельбе и бомбометанию эскадрилья вышла на первое место, и ее опыт мы распространяем на все подразделения. Подготовлены рекомендации, скоро они будут распечатаны в нашей типографии и разосланы по частям. Но. относительно самого летчика.

- Договаривайте.

- Некоторые ведущие специалисты НИИ, даже ЦАГИ, работники отдела кадров утверждают, что работа Гроховского в научном учреждении будет бесперспективна, так как он не имеет не только высшего технического образования, но и среднего.

- И вы, мой помощник, согласны с ними? Вы считаете, что образование, пусть самое высшее, способно в человеке высечь искру божью, которую называют талантом?

- Да.

- Теперь я вас понял. Переводите Гроховского, и немедленно! О выполнении приказа доложите лично мне.

- Есть!

- Больше вас не задерживаю.

Когда Молодцов, щелкнув каблуками, вышел из кабинета, Баранов со вздохом сказал:

- Вот такие дела, товарищ Нежил. Чтобы положительно и поскорее решить вопрос с Чкаловым, прошу вас, посодействуйте. Вы в более тесном контакте с органами юстиции, чем я. Это не официальная просьба к куратору, а товарищеская просьба.

- Постараюсь, Петр Ионович. После короткой командировки.

- В курсе, в курсе. Поэтому и другая просьба есть. Вы едете в края донские по своим делам, но уважьте, по прибытии в Новочеркасск загляните в часть, где служит Гроховский, проявите заботу о его перемещении сюда. Мой помощник выполнит приказ, но торопиться не будет, подстраховываясь мнением моего заместителя. А оно, знаю, не в пользу таких людей, как Гроховский.

- Молодцов правду молвил, высшая инженерия считает многие его идеи утопическими, некоторые - если и выполнимыми, то только через десятки лет.

- Поживем - увидим. Покажет время, хотя его у нас в запасе ох как мало. Я верю даровитым. Они нам сейчас нужны в бо-ольшом количестве.

На западе поднимал голову фашизм. Потенциальная угроза нового нападения на Советскую страну возрастала. Петр Ионович Баранов торопился усилить авиацию истребительную, бомбардировочную новыми самолетами, первоклассными летчиками и наземными авиаспециалистами, но перед ведомством ВВС была поставлена еще одна задача, совсем новая, - немедленное создание воздушно-десантных войск Красной Армии.

Тухачевский, Блюхер и другие военачальники, советские военные теоретики основали новую доктрину ведения войны, опираясь на переработку опыта рейдов конницы по тылам врага. Учитывая всевозрастающую индустриализацию страны, лошадь, условно, была заменена танком, но стратегия маневра и глубокого ошеломляющего удара по тыловым коммуникациям противника осталась. Ударить, сокрушить, освободить территорию - мало, занятые пространства еще надо и закрепить за собой. Для этого нужна пехота. Как доставить ее в тылы противника, да не с пистолетом и винтовкой, а вооруженную тяжелыми орудиями боя? На крыльях! Потому поручили ВВС создать такие крылья, приспособления для подвесок к ним грузов, массовые парашюты для бойцов-десантников и военного имущества.

Все это легло на плечи Петра Ионовича Баранова и его соратников.

Создавать новые войска пришлось фактически на пустом месте. Нужны были люди -умные, инициативные, смелые и обязательно увлеченные. Их искали по всей стране. Так в поле зрения командования ВВС попал и Павел Игнатьевич Гроховский.

К авиационной части (ее возглавлял орденоносец Григорий Максимович Зимм) Нежил подъезжал, когда Азовское море стало уже темнее суши, солнце подсвечивало облака снизу багряным умирающим пламенем.

Пока ехал в поезде, а потом на тряской автомашине, не выходила из головы авария в воздухе, при которой летчик-испытатель НИИ ВВС Бухгольц еле успел выпрыгнуть из развалившегося самолета. Можно сказать, ему неслыханно повезло, так как опыта оставления самолета на парашюте у него не было, как не было практики парашютных прыжков и у всех пилотов республики. Причин к этому оказалось несколько; недостаток парашютов и боязнь пользоваться ими лишь две из них. Недоверие к «зонтикам» подогревалось искусственно некоторыми специалистами, занимавшими довольно солидные посты в армии. В 1921 году им удалось добиться запрещения прыжков с парашютами, а поводом послужила катастрофа, смерть воздухоплавателя Молчанова, прыгнувшего на старом парашюте «Жюкмес» с привязного аэростата.

Запрет, подтвержденный приказом Главного управления Воздушного Флота Красной Армии, действовал шесть лет. Военные летчики и даже испытатели летали без парашютов, что при почти любом отказе техники или при столкновении самолетов в воздухе приводило к катастрофическим ситуациям. Неоправданный запрет сняли в 1927 году, когда летчик-испытатель Михаил Громов был вынужден покинуть истребитель И-1, не желающий выходить из штопора. Но ведь взять в полет парашют Громова уговорили товарищи!

Об аварии Бухгольца Остап Нежил узнал по телефону, она расследовалась - выясняли, по какой причине самолет разрушился, - и Нежил по вызову спешил в Москву, чтобы принять участие в следствии по своей линии, однако просьбу Баранова заехать в Новочеркасск не забыл и нашел для этого время.

Командир полка Зимм, грузноватый мужчина с крупными рабочими руками, широким добродушным лицом и быстрыми глазами, прочитав удостоверение Нежила, встал. из-за стола, привычно оправил на себе серую коверкотовую гимнастерку.

- Слушаю вас. э. Остап Никандрович, - произнес сипло, возвращая документ. -Присаживайтесь.

Нежил коротко сообщил о цели своего приезда. Зимм быстро понял, что от него требуется, и, вызвав адъютанта, приказал организовать чай и принести «личное дело» командира звена Гроховского.

- И свечку захвати! - Пояснил Нежилу: - Темнеет, а у нас электричество от движка. А он часто барахлит, окаянный.

Они сели на стулья друг против друга.

- То, что Гроховский мужик башковитый, - правильно. Идей у него, как выразился один механик, «что блох в бороде у старого козла». Но ведь не сахар мужик, - говорил Зимм быстро, с картавинкой, - честолюбив. В смысле дисциплинки не всегда на высоте. Вот недавно опять крутоверть устроил низковато, чуть с землей не поцеловался. Карточку поощрений и взысканий я ему помарал трижды.

Вошел адъютант. Под мышкой сжимал серую тонкую папку, в согнутых руках нес на блюдечках фаянсовые чашки, над ними клубился парок. Нежил поторопился встать и принял у него чашки.

- Спасибо, дружок!

- Чай сладкий, - предупредил адъютант, отдал командиру папку, вынув из кармана и положив на стол тонкую стеариновую свечу, поспешно скрылся за дверью.

Зимм полистал бумаги в папке, протянул ее Нежилу:

- По биографии Гроховский - революционно заслуженный мужик, по делу - толковый.

Здесь Нежил невольно вспомнил одно из закрытых дел, заведенных в 1919 году

по доносу, где утверждалось, что Дыбенко и многие его командиры были дружны с батькой Махно и атаманом Григорьевым, когда последние входили в состав Первой Заднепровской Украинской Советской дивизии, состоящей из повстанческих и партизанских соединений. Нежил отмел это блеснувшее искрой воспоминание и не мог, конечно, предположить, что «дело» закрытое «откроется» снова в 1937 году и будет смаковаться как улика против «врагов народа».

В общем, чекист был знаком с биографией и послужным списком Гроховского, но сам «личного дела» не видел, поэтому его заинтересовали некоторые детали.

С гайдамаками и немецкими оккупантами Гроховский воевал, видно, хорошо, если от самого Дыбенко получил в награду маузер. Да и Дыбенко оставил о нем лестные строки. С Колчаком, плавая на судах Волжской флотилии, Гроховский дрался знатно. Командир Кожанов рекомендовал Гроховского принять в партию большевиков, а командующий флотилией Раскольников в приказе отметил его, наградив «красным бантом». За что же? С десантом на судне «Кофман» Гроховский отправился на Кавказ. В Каспийском море корабли попали в свирепый шторм. В десанте участвовало три судна: «Каспий» затонул, «Пролетарий» возвратился в Астрахань, а «Кофман» выполнил задание, несмотря на залитые водой трюмы и покореженные надстройки. Гроховский на «Кофмане» исполнял обязанности комиссара. Может быть, этот эпизод послужил основанием и после гражданской войны его пригласили на должность комиссара в Морской наркомат? Поработав там недолго, Гроховский учился, закончил Качинскую школу военных летчиков и в двадцать четыре года, получив звание К-4, стал морским летчиком-истребителем. При прохождении службы в Евпаторийском отряде ему записали в аттестацию нелестные строки: «излишне самоуверен», «на критику реагирует болезненно», «в служебное время занимался постройкой личного летательного аппарата. собирался на своей авиетке лететь в Москву, но были приняты меры».

- Говорите, ваш подчиненный «не сахар», - захлопнув папку, обратился Нежил к Зимму, - а я только что прочитал ваше, уважаемый Григорий Максимович, представление Гроховского на вышестоящую должность.

- Знаете ли, как глядеть. - замялся командир полка. - Вот однажды он с серьезным заданием вылетел в сплошной туман, шел ощупью вдоль железной дороги ниже столбов и добрался до места назначения. Ненужная лихость?

- Такой же полет летчика Чкалова окончился аварией, и его судили, - напомнил Нежил. - Стемнело, а ваш движок что-то не стучит, может, запалим свечу?

- Это мигом. - Зимм чиркнул спичкой и пересадил огонек на фитиль свечи, воткнув ее в пустую чернильницу. На стенах заколыхались тени. - Вы сказали об аварии. Простите, Чкалова не знаю, но с любым может случиться всякое. Так я еще не уяснил себе: порицать такие полеты или считать их доблестью. Человек справился с почти неизвестным, показал способность мастера, не жалея себя, свой авторитет.

- Он нарушил.

- Да, да, дюжину пунктов разных наставлений нарушил, но мой-то приказ выполнил! Карать и тут же награждать? Я предпочел.

- Повысить его в должности. И не только. тут еще есть и представление к очередному званию.

- А почему бы и нет? У Гроховского нутряное мастерство, да и голова умнейшая. Соответствует по всем статьям.

Лётчики-испытатели - Валерий Чкалов, Василий Степанченок, Михаил Водопьянов, Сигизмунд Леваневский. (сверху-вниз, слева-направо)

Нежил, заядлый курильщик, предпочитавший папиросам «махру», скрутил цигарку и прикурил ее от свечи.

- Кстати, в телеграмме мы просили вас не обсуждать идеи Гроховского принародно, как вы планировали, на партийном собрании. Может быть, мы переусердствовали? Что вы собирались обсуждать?

- Его предложения относительно строительства аэродромов, их маскировки, о дальних и безопасных полетах, о самолете-таране.

- Есть что-нибудь на бумаге, в чертежах?

- Показывал мне расчеты, эскизы. Интересно, хотя я в этих делах чувствую себя профаном.

- Где расчеты и чертежи?

- Вернул ему.

- Такие бумаги надо хранить в сейфе, товарищ Зимм!.. Что скажете о жене Гроховского?

- Прелестна и умна Лидия Алексеевна. Эта женщина еще и смела. Они с мужем закопёрщики в самодеятельности, танцуют, поют, играют в спектаклях.

- Но это уже эмоции.

- Полезные эмоции, товарищ Нежил, без них тут от скуки завянешь. Так вы насовсем берете Гроховского?

- Если приживется, - улыбнулся чекист. Он вынул из кармана бумагу и протянул ее Зимму: - Вот приказ заместителя начальника ВВС о переводе Гроховского в Москву, в НИИ ВВС на должность летчика-испытателя.

- Сам-то он желает?

- Я передал не просьбу, а приказ.

Приблизив бумагу к свече, шевеля губами, Зимм внимательно прочитал заверенную печатью выписку из приказа, вздохнув тяжко, спросил:

- Гроховского вызвать?

- У меня нет времени на беседу с ним. На сборы не более трех дней. По прибытии в столицу пусть едет по адресу, запишите. Колобовский переулок, дом номер двадцать три, там его семье приготовлена на первый случай комната. Извините, тороплюсь. Чай у вас хорош, спасибо! - бросив папку на стол, чекист встал. На выбеленных стенах заколыхались тени.

Провожая Нежила, Зимм заверил:

- Не беспокойтесь, все будет как надо и быстро.

Глава 5. Добровольный прыжок

Лидия А. Гроховская вспоминает:

При переезде в столицу мы потеряли Рона. На одной из станций Павел выскочил за кипятком и взял собаку «на выгул» без поводка. Чистоплотный Рон побежал от платформы в кустики. И к отходу поезда не вернулся. Павел висел на подножке, в надежде увидеть собаку. Дальше ехали горюя.

В Москве нам была предоставлена небольшая комната, в полуподвале. Два окна на улицу позволяли прохожим видеть все, что стояло на подоконниках, так как полы были чуть ниже уровня тротуара. Некоторые люди останавливались, пытаясь уразуметь, что за сосуды видны через стекло. Наверное, думали, что видят логово хозяина посудной лавки. А это сушились модели агитбомб, стояли другие наши поделки.

В комнате никелированная полутораспальная кровать с блестящими шишечками, обеденный стол, покрытый красной с белыми горошинами клеенкой, четыре простеньких стула и черная полированная этажерка с тремя полками, заставленная фотопринадлежностями, -все это стоило двести рублей, и было взято в кредит. Пышный светло-зеленый абажур из шелка и очень яркая лампочка создавали чудесный свет вечером. На окна я повесила репсовые темно-зеленые шторы. В общем, все как у людей со средним достатком и, может, только чуточку провинциально.

Павел работал в Научно-исследовательском институте ВВС летчиком-испытателем и одновременно занимался изобретениями. Большее время - изобретениями. «Носилки для перевозки раненых в самолете», матерчатая дистанционная агитбомба, «зажигательный авиационный прибор», «химическая авиабомба» для тушения пожаров, «громкоговорящая установка на самолете» - вот что было у него в разработке.

В свободное время Павел знакомил меня с Москвой. Столица поражала меня величием и угнетала масштабами. Я привыкла к Евпатории, где все уютно, все близко, а здесь, чтобы попасть в Центральный парк культуры и отдыха, нужно было ехать бесконечными улицами, застроенными старыми деревянными домами, церквушками и причудливыми особняками. Но Красная площадь, Кремль, храм Василия Блаженного. - глаз не оторвешь! Смотрела бы и смотрела! Хотелось попасть внутрь Кремля, храма, но туда не пускали.

Мы ждали ребенка. Я чувствовала себя неважно, все чаще подташнивало, лизала куски штукатурки, и вскоре меня все перестало радовать. Павел, как мог, отвлекал меня, заставлял пить какие-то лекарства, нагружал легкой работой, хотя моя помощь ему нужна была все реже и реже.

Первым помощником Павла стал инженер из НИИ Владимир Иосифович Малынич (ведущий конструктор Экспериментального института по вооружениям РККА) -худощавый симпатичный молодец среднего роста, очень вежливый. Он часто заходил к нам после работы, мы все вместе пили чай, потом они с Павлом корпели допоздна над чертежами.

К концу 1929 года были сконструированы, построены и испытаны подкрыльный бензобак, планшет для летного состава, подвесная кабина для перевозки раненых. Понимала из разговоров, что они готовят и что-то более серьезное.

Однажды Малынич пришел к нам в неурочное время крайне озабоченным, растерянным и, забыв поздороваться, выложил из портфеля тщательно отработанные чертежи и описание изобретения, подготовленные к сдаче в патентное бюро. Нервничая, раскрыл папку. Все бумаги были испорчены, во многих местах пропитаны маслом, там же лежали масляные тряпки. Использованную грязную ветошь завязали в папку! Посмотрев на это безобразие, Павел недобро усмехнулся и грохнул по столу кулаком:

- Дуралеи! От зависти, что ли?.. Засучивай рукава, Владимир Иосифович, опять пахать будем.

Если Малынич кручинился, что опыта технического конструирования у него маловато, то у Павла его совсем не было. Но он поражал умением выдумывать такие необыкновенные конструкции, что высокограмотным специалистам это с первого взгляда представлялось бредом. Но только на первый взгляд. Сделав соответствующие расчеты, «прощупав» изобретение со всех сторон, они приходили к выводу: «Стоящая вещь!» И это кому-то не нравилось, но вредили пока втихомолку, таясь.

Павлу становилось тесно в отведенной ему руководством НИИ комнатенке, не хватало исполнителей: художников, чертежников, модельщиков. За помощью он обратился в Московский комитет ВЛКСМ к секретарю Александру Косареву. Встретившись с ним, Павел напомнил комсомольскому вожаку о его речи на VIII съезде комсомола в 1928 году, где Косарев говорил о том, «что должен делать Союз молодежи на этапе социально-экономической и культурной перепашки страны», и в связи с этим поднял вопрос о квалифицированных, преданных делу пролетариата молодых кадрах. По-моему, Гроховский и Косарев понравились друг другу с первого свидания. «С этим парнем можно гору свернуть!» - сказал тогда Павел, восхищаясь работоспособностью Косарева. Впоследствии сотрудничество их было очень плодотворным и перешло в дружбу.

Особенно Павел восхищаясь организационными и бойцовскими качествами Косарева, приводил такой пример. Как-то, будучи генеральным секретарем ЦК ВЛКСМ, Саша Косарев на заседании комсомольского ЦК говорил о вовлечении молодежи в науку, о ее участии в создании новой техники. Ему возразил присутствующий Бухарин, крупная фигура в партии большевиков:

- Торопитесь, молодой человек. Прежде чем лезть в науку, комсомольцам надо научиться чистить зубы.

Косареву не понравился барский выпад против товарищей, и он осадил Бухарина:

- Нам нужны свои деятели науки, которые смогли бы повести молодежь к вершинам коммунистического общества. Если мы воспитаем такую молодежь, то она будет способна научить и вас, Бухарин, чистить зубы.

Косарев помог Павлу. Шумливая комсомолия вычистила один из подвальчиков в НИИ, устроив там просторную мастерскую. Нашлись и чертежники, и мастера по моделям. Раздобыли инструменты, два стареньких станка, столы и табуреты. А главное, как радовался Павел, стало весело работать. А чтобы было еще веселее - он купил патефон. |

Малынич очень рано приехал к Гроховским, даже постоял у двери, не решаясь утопить кнопку звонка. Взглянул на часы: без трех минут пять!

- «Поругают, но что делать.»

Когда его впустили, понял, что хозяева бодрствуют давно. В комнате царил такой беспорядок, за который даже корифеев техники беспощадно ругают их жены. Лидия Алексеевна Гроховская, в цветастом халатике, сидела вместе с мужем на полу и на цементную болванку наклеивала длинные кассовые ленты. Вокруг них валялись обрывки бумаги, тесьма, деревянный молоток, короткий металлический стержень и другие малопонятные для Малы-нича вещи.

- Веревка! По-научному - дистанционное управление. Примитив, конечно, но время экономит. Я на двери соорудил простенькую штуку и теперь впускаю гостей не сходя с места. Дерг за конец шпагата, и ты тут. Проходи!

Присмотревшись, чем Гроховские занимаются, Малынич посетовал:

- По-моему, вы губите время на то, что уже давно сделали?

- Повторение - мать учения, - проворчал Гроховский и, будто оправдываясь: - Понимаешь, работаю агитационные бомбы новой конструкции. Совершенно иной принцип действия, чем у первых. Для больших праздников. Летят самолеты, и летчики сбрасывают их на парашютиках. Взрыв, море бенгальского огня, и из него высыпаются листовки. или цветы! Красиво?! А? Работа, как видишь, сугубо домашняя.

- Да, но.

- И «но» предусмотрел. Именно в нем собака зарыта: при военных действиях моя бомба легко превращается в осветительную, меняем только начинку.

- Павел! - укоризненно остановила поток слов Лидия Алексеевна. - Ну, нельзя же так. - И обращаясь к Малыничу: - Вы уж извините, Владимир Иосифович, за беспорядок. Ночью ему пришла в голову мысль, он поднял меня в три часа и засадил за эту нудную работу. Вы очень кстати, вместе позавтракаем. Я мигом. - И, тяжело поднявшись с пола, она скрылась за занавеской. Запахло керосином, послышался стук поршенька, и звук раскочегаренного примуса.

1. Лидия Гроховская 2. Авиаконструктор П. А. Ивенсен 3. Отто Юльевич Шмидт

Пока Лидия Алексеевна возилась на кухоньке, Гроховский продемонстрировал Малы-ничу новые изобретения - ботинки с пружинами на подошвах.

- Для будущего десантника! - с этими словами он обулся в них, залез на стул и прыгнул. Ботинки подбросили его вверх и вбок, но Гроховский удержался на ногах, в последний момент «уцепившись за стену».

- Думаю сделать еще пневматическую, надувную подошву, - сказал он, снимая ботинки. - Вычитал о них в старом журнале, думаю, будут полезны (советский изобретатель Г. Назаров ещё в 1928 г. Получил патент на пневматическую подошву).

Впоследствии парашютист Николай Остряков (Остряков Николай Алексеевич - летчик, заслуженный мастер парашютного спорта. Впоследствии участник гражданском войны в Испании, командующий ВВС Черноморья, герой обороны Севастополя в Великую Отечественную войну 1941—1945 гг.) довольно удачно испытал оба вида ботинок для десантника, прыгая в них с самолета на парашюте. Но в дело они не пошли, так как выпуск их в большом количестве требовал дополнительно немалых средств, и было решено, что «овчинка выделки не стоит».

Во время завтрака, найдя подходящий повод, Малынич спросил:

- О парашюте думали? Я ведь почему рано, вчера вечером увидел меня помощник начальника ВВС Молодцов и укорил, что по главному заданию у нас нуль. Чешетесь, говорит. Пообещал сделать соответствующие выводы. Назвал нашу группу «шарашкой». Я разволновался.

- Да. Молодцов способен на скорые выводы, слава богу, что бодливой корове он рогов не дал. Ничего толкового в голову не приходит, Владимир Иосифович. Проштудировали с Лидой всю историю парашютизма, разобрались детально в парашютах Котельникова, Жюкмеса, Ирвина. Сложные они. И неуправляемые почти, а нам нужно, чтобы десантник не просто спускался на нём, а летел туда, куда ему нужно, падал не наобум, а точно в назначенное место. Думаю, что парашют может не только опускать человека на землю, но и поднимать его в небеса.

Глеб Котельников - изобретатель парашюта.

- Такое нам пока не требуется, Павел Игнатьевич.

- Кто знает, может, завтра понадобится. Кто знает, дружище, каким будет наш завтрашний день.

- Владимир Иосифович, он завтра думает совершить парашютный прыжок. Ведь в первый раз. Страшно! Не очень опасно, как вы думаете? - обращенное к Малыничу лицо Лидии Алексеевны застыло в тревожном ожидании. - Может, посоветуете ему. Ведь есть молодые здоровые парни, и они с удовольствием.

- Прочь советы! - отрезал Гроховский. - Конструктор должен знать, что он делает и для чего. Испытать на себе. Прыгаю! И не завтра, а сегодня. И на сей раз не поддержит тебя, Лидуся, добрый, отзывчивый ВладимирИосифович. Ты думаешь, он зря так рано прикатил? Едем!..

До Ходынского аэродрома они добрались на трамвае. Почти весь путь проделали молча.

Павел Гроховский никогда не прыгал и мало знал о парашютных прыжках, как, впрочем, почти никакого опыта не было и у других летчиков страны. Можно сосчитать по пальцам кто к этому времени пользовался парашютом: в 1919 году выбросился с самолета пилот Эдельштейн, в 1927 - Громов, недавно - Бухгольц. Вынужденные прыжки, для спасения. Где-то в Америке первые учебные парашютные прыжки совершил командированный туда летчик Минов. Он вернулся в СССР, но опыт свой передать пока не успел никому. Так что Гроховский начинал «в чистом небе». Поэтому, из-за отсутствия опыта, день для прыжка выбрали явно неудачный: ветер у земли дул со скоростью десять - двенадцать метров в секунду, порывами до четырнадцати метров, а на высоте, надо думать, еще сильнее.

- Давайте повторим наш уговор, - попросил Гроховский летчика Иванова (Имя пилота автору установить не удалось). - Я из кабины вылезаю на крыло, держусь за стойку и, как только вы протянете руку в сторону, я по этому знаку отрываюсь от стойки. Так?

- На высоте тысяча двести метров, уточнил Иванов, - когда я сброшу обороты мотора и перейду на планирование.

- Подходите к аэродрому, я покидаю самолет на ближней границе поля.

- И вас сносит в центр.

- Будем надеяться! - Гроховский огляделся по сторонам. - Ого, нами интересуются. Приятно!

Любопытных вокруг их самолета «Фоккер С-4» собралось немало. Жаждали необычного зрелища. Одни смотрели на Гроховского удивленно, другие сочувственно, некоторые испуганно разглядывали его: «Диковина! Хочет прыгать по доброй воле!»

Щелкали фотоаппараты, корреспонденты газет что-то записывали в блокноты. Чуть позже в прессе 1929 года этот прыжок будет оценен как «первый в СССР добровольный парашютный прыжок». А в 1935 году его детально опишет в книге «Земля внизу» Н. Бобров.

Павлу Гроховскому внимание товарищей и журналистов нравилось, оно его взбадривало. Он любил быть первым. В день первого прыжка он неторопливо подгонял снаряжение, подтягивал по фигуре лямки подвесной системы парашюта «Ирвин». Опробовали «Фоккер». Мотор тарахтел чисто. Гроховский под струей работающего винта «проиграл» прыжок -залез в кабину, оттуда на крыло, спрыгнул на землю.

Некоторую нервозность внесла погода. Низкая облачность рассасывалась до полудня. Гроховский, поругивая работников метеостанции, несколько раз рассупонивался и снова влезал в парашютные лямки.

Но июльский ветер разогнал облака, обнажил синее блескучее небо, тольковысоко летали редкие белые перышки. По ним можно было заметить, что ветер на высоте был сильным, но никто на это внимания не обратил.

«Фоккер С-4» оттолкнул землю. Чуть накренившись, пологой спиралью, будто двигаясь бочком, долго набирал высоту. Долго - так показалось тем, кто снизу задрав голову наблюдал за самолетом через зрительные трубы и бинокли.

На аэродром приехал начальник Научно-исследовательского авиационного института Василий Сергеевич Горшков. Вместе со всеми он смотрел в небо, сощурившись, нервно теребя лацкан синей форменной тужурки. Ведь именно он разрешил полет, уступив напору Гроховского, и теперь отвечал за него в полной мере. Как бы оправдываясь, Горшков, вздыхая, говорил своему помощнику по политчасти Фоменкову:

- Я ему твержу: «А если?..», а он мне: «Начинать когда-то надо». Я ему говорю.

- Не волнуйтесь так, Василий Сергеевич, - ровным голосом успокаивал начальника помполит. - Я верю в успех. Пусть не сразу все хорошо, но. уверен. Притом вы же согласовали полет с начальником ВВС, и он одобрил.

- Да, Петр Ионович не возражал. Обещал даже приехать. Но что-то нет его, понимаете, нет!

- Вряд ли появится, сию минуту он в наркомате. Вызван неожиданно. По случаю это мне точно известно.

Горшков перестал теребить лацкан тужурки, теперь его пальцы подергивали пышные рыжеватые усы.

«Фоккер» уходил от аэродрома, превращался в темную точку. Но вот звук мотора стал громче, громче. Снова вскинулись вверх окуляры подзорных труб и биноклей. Горшков, приподняв тяжелый морской «Цейс», через его сильно увеличивающие линзы видел головы летчиков в кабинах.

Гроховский, одетый в темный комбинезон, с желтым горбом парашюта на спине, вылез из кабины довольно неуклюже. Упав на плоскость самолета боком, уцепился одной рукой за вертикальную стойку крыла. Ладонь другой руки положил на грудь, на карманчик вытяжного кольца. К летчику он лежал спиной, повернув в его сторону только затянутую в шлем очкастую голову.

Лётчик П. И. Гроховский после первого парашютного прыжка

Под самолетом граница летного поля. Летчик Иванов выбросил в сторону руку в черной краге. Гроховский отпустил стойку, и встречный ветер» слизнул его с покатого крыла. Как только опора под ним исчезла, он дернул за кольцо. Под напором воздуха легкий шелковый купол выпорхнул из ранца. Над Гроховским совсем близко промелькнуло голубое брюхо самолета, и задняя часть фюзеляжа - костыль - зацепила купол.

Так как «Фоккер» волок парашютиста за собой недолго, Гроховский не успел оценить трагедийность этого мига, не успел даже испугаться. Треснула шелковая ткань купола -парашютиста дернуло. Вырвало клок шелка сбоку. В следующую секунду Гроховский уже раскачивался под бело-красным выпуклым зонтом и радостно кричал. Спускаясь, он вел себя как мальчишка: крутился на стропах, перебирал ногами, будто бежал по небу, подтягивался, усаживаясь на лямках поудобнее.

А ветер нёс его. Нес в сторону города, и радоваться можно было лишь тому, что раскрылся парашют.

Расчет «на глазок» не состоялся. Иванов подал знак точно на границе аэродрома, но не учел, как быстро его гонит вперед попутный сильный ветер. Совсем чуть-чуть промедлил на крыле Гроховский, был протащен самолетом за купол несколько сот метров. Когда все ошибки и задержки сплюсовались и купол стал тугим, аэродром уже далеко ушел за спину парашютиста. Под ним шоссе. Но и серая змея дороги торопясь уползает в сторону. Окраина города. Трамвайные провода. Парк. До земли - метры. Перед Гроховским вылез желтый двухэтажный дом. Парашютист подтянулся на стропах и, задев ногами за конёк, перелетел крышу.

Он не видел, что творилось на улицах большого города. Кричащие люди, собираясь в толпы, толкая друг друга, бежали в сторону, куда летел Гроховский. Автомашины разных марок, завывая клаксонами, устроили настоящую гонку, лишь пешеходы, путаясь под колесами, мешали им развить максимальную скорость. Все хотели поближе увидеть человека, падающего с неба на разноцветном мешке. Над Москвой впервые летел парашютист!

Спешила к месту его приземления и белая санитарная машина, в ней, рядом с Малы-ничем, сжавшись в безмолвный комочек от переживаний за мужа, тряслась Лидия Гроховская. Она приехала на аэродром потихоньку, вопреки приказу мужа сидеть дома, и пряталась как раз в «санитарке».

Гроховский грузно упал на окраине, в огород, на капустные грядки, рядом с цыганским табором. Надутый ветром купол парашюта, как парус, протащил его несколько метров по земле и потух. Из-под серых парусиновых навесов, палаток, кибиток на колесах высыпали цыгане, и стар и млад. Они окружили парашютиста тугим разноцветным кольцом. Никто не голосил.

Прошла минута оцепенения, и молодая цыганка, опустив долу черные очи, поклонилась парашютисту:

- Счастливый будешь!

Цыгане все разом загомонили, поздравляли Гроховского, чествовали, много рук потянулось помочь ему снять с плеч лямки. Кто-то из женщин пел здравицу. Чечетку бацал перед летчиком черномазый красивый пацанчнк в рваной лазоревой рубашонке. А старая цыганка, скрываясь за спинами сородичей, кухонным ножом кромсала шелк парашютного купола, приговаривая под нос:

- Хорошее платье выйдет. ай, радость мягкая. хорошее платье сошью.

- Пусть будет два, три, четыре! - шептала рядом с ней чернокосая молодайка вытащив и из потайного кармана цветастой юбки острый ножичек.

- Ты спасся из железной птицы в нашем огороде, - важно говорил курчавый статный цыган с проседью в широкой антрацитовой бороде - Это большое счастье тебе и почёт нам. Долго-долго помнить будем.

- Ты наш гость! - слышалось отовсюду. - На попей.

Гроховский улыбался, кивал, жал протянутые жилистые мужские и мягкие женские руки. С удовольствием опорожнил медный черпак с холодным ядреным квасом, стряхивая капельки с груди, от души благодарил:

- Спасибо, чавеллы!..

Затрещал ветхий заборчик огорода - это прорвалась к парашютисту плотная толпа людей с улицы. Подвывая мотором, осторожно через обломки палисадника перебирался санитарный автомобиль, перед его парившим радиатором бежали Лида и Малынич. Гроховский попытался шагнуть им навстречу, но его подняли на руки и понесли.

На том месте, где приземлился Гроховский, цыган уже не было. Они словно испарились по чьей-то грозной, команде. Одиноко стоял и грустно дул в деревянный свисток милиционер. Он выводил минорные трели, держа в руках оставшиеся от парашюта лямки без металлических карабинов и обрезки строп. От купола не осталось и кусочка. Зато вдалеке цыганки уже щеголяли в шелковых белых и красных платках. Милиционер пожаловался подошедшему Малыничу:

- Сладу нет с непутевыми!

- Смотреть надо было зорче.

- Та я ж не знал. поздно подоспел.

Вздохнув, Малынич поспешил к «санитарке», которая уже разворачивалась на огороде.

Карета «скорой помощи», позванивая колоколом на манер пожарной автомашины, катилась на аэродром, где летчика ждало начальство. Лида, обняв мужа, спрашивала, как он себя чувствует.

- Прескверно, Лидонька, как многое мы не учли! На ветер не обратили должного внимания. Как летуч парашют!

- У тебя где-нибудь болит?

- А прыгнул я как неуклюже! И надо же, почти на крыле дернул кольцо! Мог голеньким остаться, без купола! Ведь мог и летчика погубить! Нет, нужны точные расчеты и отработка прыжка на земле. С кондачка не получится!

- Ты, кажется, прихрамываешь?

- Приземляться враскорячку тоже нельзя. Тренажеры строить будем, Лидонька!

На аэродроме Гроховского первым встретился специалист института по парашютам Скрипухин. Сухо поздравив летчика с благополучным приземлением, манерно пожал ему руку и заметил:

- О сцене на месте приземления, увы, уже знаем. Весть привез мотоциклист. За парашют, подаренный вами цыганам, придется, уважаемый Павел Игнатьевич, платить. Вам, извините, лично платить. «Ирвины» у нас на вес золота.

- И сколько же он стоит? - смутился Гроховский. Услышав названную цифру, с горечью произнес: - Мне и за два года столько не заработать.

- Намереваетесь еще прыгать? Или всё таки поняли, что к подобным действиям нужно планомерно и неторопливо готовиться?

- Обязательно буду прыгать, товарищ Скрипухин. если доверят. Неужели так дорого стоит парашют Ивина? За что ж платить такие деньги, за тряпочки и верёвочки?

- Я не шучу, уважаемый. Мы переводим за границу не ассигнации, а золотые рублики. Золото, товарищ Гроховский, червонное! Ирвин достоин того.

Лидии Л. Гроховская вспоминает:

Бизнесмен Ирвин прилично зарабатывал на своих парашютах, Спасшимся с их помощью лётчикам дарил значок «Золотая гусеница» из чистого золота. Первым из советских летчиков его получил М. Громов. Ирвин ловко стряпал увлекательные и страшные рекламные фильмы, в них все пилоты, попавшие в аварийную ситуацию, погибали, если пользовались парашютами других фирм. Тут же рассказывалось, что Ирвин использует для своей продукции только шелка японской засекреченной фирмы, и вырабатываются они из неповторимых коконов. Одни из таких короткометражных фильмов я видела.

- Тысяча рублей золотишком спекулянту Ирвину за парашют?! С какой стати! Он жиреет на пашей серости. Надо сделать свой парашют, из недорогой ткани, - загорелся Павел.

Муж совершил благополучно еще два прыжка. Четвертый для него чуть не оказался роковым.

Считая, что большие высоты для десантников опасны (пока они спускаются, враг может их расстрелять), Павел с каждым полетом уменьшал высоту прыжка. На сей раз было шестьсот метров. Опять произошла ошибка с ветром и другие накладки. Павла отнесло за границу аэродрома в самое неудачное место: на ограждение из колючей проволоки. Он зацепился ногами за стальные колючки, его повернуло, купол, прижимаясь к земле, резко дернул Павла и он с маху упал на жесткую каменистую россыпь спиной. Удар был настолько сильным, что сразу же парализовало руки и ноги.

Я примчалась в госпиталь и увидела его в полном сознании, но совершенно беспомощным. Это было ужасно.

До сих пор не могу забыть виноватое выражение лица и слова:

- Врач говорит, что случилась контузия, но со временем двигательные функции восстановятся. Не плачь, Лидонька. Тебе нельзя волноваться, ведь скоро будешь мамой.

Почему-то именно слова «двигательные функции» меня особенно испугали. Перед глазами встали гипсовые руки, ноги, корсеты на свалке около санатории дли военных и Евпатории, Я не могла сдержаться и разрыдалась. Меня чем-то напоили, и выпроводили из палаты, отвезли па автомашине домой. Малынич передал просьбу лечащего врача не приходить в больницу недельку-другую.

Я навещала Павла каждый день. Врач оказался прав. Постепенно Павел стал шевелить пальцами рук. Потом садиться па койке. Потом вставать с койки при помощи костылей. Делать несколько неуверенных шагов. У него оказалась очень сильная воля.

В госпитале Павел постоянно думал о парашютах. Когда смог, стал рисовать, чертить на бумаге, считать. Я подолгу и как можно внимательнее слушала его рассуждения. Его парашют должен быть устойчивее парашюта Ирвина и, самое главное, намного дешевле.

Он решил использовать для пошива купола самую дешевую ткань. Поручил поспрашивать в библиотеках книгу о разных пошивочных материалах. Я такую книгу отыскать не сумела.

- Понимаешь, Лида, чтобы сбросить пушку, например, понадобится в десять-двадцать раз больший парашют, чем людской. Если его делать из японского шелка, сколько он будет стоить? Намного дороже самой пушки! Не дело! Только дешевый парашют позволит нам сбрасывать массы людей, сотни, тысячи бойцов и технику, любую технику! - говорил он убежденно.

После лечения в госпитале врачи советовали ему полежать дома. Куда там! Удержишь его в постели! Вскакивал с первым утренним лучиком. Мы ходили по магазинам, ощупывали разные материи: перкали и даже батист. Пробуя на прочность, рвали полосы материи, растягивая вдвоем изо всех сил. Я шила парашюты небольших размеров.

По вечерам Павел через чердак забирался на железную крышу трехэтажного дома №23 в 1-м Колобовском переулке, ловил ветер хлопчатобумажным парашютиком своей конструкции, одним из «вариантных», как он их называл. Я стояла на улице, обычно в окружении дворовых мальчишек, - мы ловили «зонтики» внизу, иногда снимали их с электропроводов или с соседних крыш малоэтажных домов.

Глава 6. Задание Тухачевского

Идея создания нового парашюта Гроховскому была подсказана необходимостью.

Основанный в 1926 году Научно-исследовательский институт ВВС РККА должен был начать «систематические и всесторонние испытания» всех существующих в то время более-менее надежных парашютных систем. Почти целый год ушел на организационные мероприятия. Затем в распоряжение ВВС поступили несколько сот закупленных парашютов - все спасательные - фирмы «Гофман», стоимостью по шестьсот долларов каждый, позже приобретали в громоздких ранцах японские «Нанака», английские «Жекекюю», французские «Авиариес», тоже не дешевые, и парашюты «Ирвин» по тысячи валютных рублей за штуку.

Занимался в НИИ исследовательской работой по зарубежным системам специалист Скрипухин, безраздельно верующий в безотказность иностранных парашютов и скептически относящийся к отечественному парашюту Глеба Котельникова. Модернизацией и улучшением этого парашюта занимался летчик и инженер Михаил Савицкий с единомышленниками. Но они работали в условиях недоверия, плохо обеспечивались материалами. Савицкий готовился к поездке в Америку для изучения организации производства парашютов. Смог поехать туда только в 1930 году.

До 1929 года исследовательская работа ограничивалась изучением конструкций иностранных марок, составлялись инструкции пользования ими, описания на русском языке.

Практической экспериментальной работой не занимались, и. конечно, пропагандой парашютного дела тоже. Летчики не верили в безопасность парашютного прыжка. Скрипу-хина из НИИ за глаза называли «гросс-теоретиком безнадежного дела».

За два с лишним года не сделали ни одного прыжка с целью изучения систем в воздухе. Только в апреле 1929 года, когда Скрипухин и его приверженцы пришли к теоретическому выводу, что лучшим в мире является парашют системы «Ирвин», в Америку послали Леонида Григорьевича Минова для ознакомления с аварийно-спасательной службой в авиации США. 13 июля в Буффало он совершил свой первый прыжок и отбил телеграмму в Москву: «ПЕРВЫЙПРЫЖОК УДАЧНО - МИНОВ».

Такие темпы развития парашютизма не устраивали командование Красной Армии. Год назад в Ленинградском военном округе командующий войсками этого округа и член Реввоенсовета СССР Михаил Николаевич Тухачевский провел военную игру по теме «Действие воздушного десанта в наступательной операции», но, как говорится, «на картах и на пальцах» - его новаторская мысль не имела материальной поддержки.

Для создания в короткий срок мощных Вооруженных Сил нужны были люди энергичные, умные, способные быстро осуществить модернизацию вооружения, сказать новое слово в оснащении передовой техникой советских войск. Таких людей искали.

Павел Игнатьевич Гроховский был как раз одним из тех многих людей, на которых возложили эту нелегкую миссию по технике, существующей только в задумках.

Летчиком-испытателем в НИИ ВВС он почти не работал, ему сразу же поставили задачу на создание технических новинок для Военно-Воздушных Сил, затем дали более точную цель - для воздушно-десантных войск.

- Думайте над этим, - напутствовал при одной из первых встреч Петр Ионович Баранов. - Если нужны помощники, они у вас будут. Средства - по необходимости. Однако старайтесь экономить.

- Постараюсь быть скромным, - пообещал Гроховский.

Тогда-то он и попросил в помощники молодого инженера Владимира Иосифовича Малынича и небольшое пустующее помещение в подвале одного из зданий НИИ.

Обе просьбы его удовлетворили.

Первый доклад Гроховского о проделанной работе (различные типы агитбомб и носилки для перевозки раненых под крыльями самолета) начальник ВВС выслушал с интересом, попросив излагать неторопливо, с бумагой и карандашом в руках.

- Нуте-с, еще раз о подвесках, и подробнее. - И позже: - Каковы дальнейшие планы?

Когда Гроховский поведал о своих замыслах и показал эскизные рисунки объектов,

Баранов удивился:

- И все намеченное думаете спроектировать вдвоем?

- Вытянем с божьей помощью.

- Бог - помощник липовый, товарищ Гроховский. На бога надейся, а сам не плошай. Будьте у меня завтра в пятнадцать ноль-ноль со всей документацией, какая есть. Не опаздывать! - приказал Баранов и отпустил подчиненного.

На другой день в кабинете Баранова летчик-изобретатель встретился с членом Реввоенсовета СССР Михаилом Николаевичем Тухачевским.

Высокого с ладной военной выправкой командующего Ленинградским военным округом Гроховский видел не раз, но всегда издалека. Его не удивило и присутствие Тухачевского в кабинете Баранова: как и многие, он знал, что они дружат еще с 1921 года, когда вместе руководили войсками, атаковавшими со льда мятежный Кронштадт. В особом штурмовом отряде там был и Гроховский, подчинявшийся непосредственно Павлу Дыбенко.

И то, что сейчас Тухачевский является инициатором быстрейшего создания воздушно-десантных войск, Гроховский тоже знал не понаслышке, а по статьям и выступления командующего.

Баранов представил Гроховского. Тухачевский сразу же попросил:

- Повторите мне то, что вы рассказывали Петру Ионовичу о будущей технике десантных войск, и покажите, что у вас в папке, вы ее так крепко прижимаете.

Гроховский любил внимательных слушателей, когда чувствовал, что его мысли заражают других, одобряются, говорил долго и подробно. Беседа велась в непринужденной обстановке, за чашкой чая. Никто не поглядывал на часы.

Баранов приказал отключить его телефон и доступ в кабинет закрыть для всех без исключения.

В сокращенном варианте речь Гроховского свелась к следующему:

- Без дешевых парашютов я не вижу десантника. Парашютов нужно много. Разной грузоподъемности, и мы сошьем их из хлопчатобумажных тканей (США, например, проводить изыскания по замене шелка в парашютах другим, более дешевым материалом начали только в1932 году.). У нас пока нет специальных транспортных самолетов для перевозки десанта, но мы сделаем их, а пока оборудуем «Пуму» и другие подходящие машины подкрыльными люльками для перевозки людей, специальными ящиками для грузов, подвесными кабинами, коробами для транспортировки продовольствия, боеприпасов, медикаментов.

- Извините, о какой это «Пуме» вы сказали?

На вопрос Тухачевского ответил Баранов:

- «Пумой» летчики называют самолет Р-1 с мотором «Сидлей-Пума».

- Продолжайте, товарищ Гроховский.

- Я вижу ясно такую картину: красноармейцы большими компактными группами выбрасываются из самолетов в полном боевом снаряжении, вместе с ними в специальной таре падает на землю дополнительное снаряжение, необходимое для затяжного боя, а также тяжелое вооружение: станковые пулеметы, пушки, мотоциклы, автомашины, может быть даже лошади, и легкие танки, походные кухни. Все, что нужно красноармейцам для сражения на незнакомой местности в отрыве от своих тыловых баз, для их быстрого передвижения и мобильности.

- Хорошо, что кухни не забыли, - улыбнулся Тухачевский. - «Путь к сердцу солдата лежит через желудок».

- Будет у них и специальное легкое оружие для борьбы с бронетанковыми силами противника. Десантные подразделения, выброшенные на разные площадки, связываются друг с другом телефонным проводом, его протянут самолеты при помощи специальных барабанов, установленных на их бортах. Общее руководство военной операцией, корректировка действий отдельных отрядов проводится с неба при помощи мощных радио-установок на самолетах-«штабах». Голос командующего будет слышен на четыре-пять километров вокруг, а если хорошо поработаем над усовершенствованием репродукторов - и дальше.

Тухачевский, удобно расположившись в кресле у окна, долго стряхивал с рукава своей белой гимнастерки, какую-то соринку. На полноватом лице застыла улыбка, выдававшая его блаженное состояние. Ведь сейчас говорили о том, чем он жил последние годы, писал в «Новых вопросах войны» (Рукопись «Новые вопросы войны» стала книгой в 1931 г.). Ему нравилась здравость рассуждений и горячность молодого сутуловатого летчика-изобретателя. То, о чем Гроховский пока фантазировал, Тухачевский представлял в действии.

Баранов писал за столом, останавливаясь, когда Гроховский говорил что-то новое для него, и закончил писать, когда тот замолчал. Две-три минуты в кабинете было слышно, как летает одинокая муха. За окном прогрохотал трамвай. Подал голос телефон на столе у Баранова, но не отреагировал.

- А историю десантирования вы знаете? - спросил Тухачевский, играя в руках шахматной фигуркой.

- Слабо, товарищ командующий, - признался Гроховский. - Трудно найти материал. Честно сказать, и не интересовался особенн, время уплотняем делом. И все равно его не хватает.

- А полезно бы и для истории немного времени выкроить. В конце первой мировой войны был прецедент - на пяти самолетах англичане высадили в тыл немцев диверсионный отряд для взрыва железнодорожного туннеля. Но это был посадочный десант. С парашютом выбрасывались одиночки для диверсионной работы. В апреле этого года, наверное, читали, товарищ Гроховский, мы высадили сорок пять бойцов в районе города Гарм, в Таджикистане. Бойцы помогли уничтожить крупную банду басмачей. И опять только посадочный десант. Он сложен по многим причинам. Нам нужны парашютно-посадочные. Над чем конкретно вы работаете сейчас? - спросил Тухачевский.

- Над всем. Но ни над чем конкретно, товарищ командующий, - думы, наброски, эскизы, Ну, модели еще. Нужны разработчики, определенные условия, средства. И план, наверное. Не знаю, что требуется сейчас, что после, а хотелось бы работать последовательно, видеть ближайшую цель.

- Вопрос решим в ближайшее время, и оперативно, - вмешался Баранов. - При нашем управлении создадим конструкторский отдел под вашим, Гроховский, руководством. Выделим помещение на Ходынке. И план будет. Михаил Николаевич, - обратился он к Тухачевскому, - вы что-то хотели сказать об агитбомбах?

Тухачевский оторвался от эскизов в папке, которую держал раскрытой на коленях.

- Да, меня заинтересовали ваши агитснаряды, товарищ Гроховский. Я говорю о спускающихся на парашюте. Не кажется ли вам, что они могут служить исходными к другим конструкциям? Не думаете ли вы сделать так, чтобы из бомбы сыпались не листовки, а что-нибудь горючее, зажигательное и ночью освещало землю?

Группа парашютистов-десантников впервые прыгнувших на парашютах П.И Гроховского

Гроховский заметил еще в начале разговора уважительную манеру речи командующего, он не давил своим авторитетом собеседника, не указывал, часто употребляя выражения: «Не лучше ли поступить иначе?»,

«Не думаете ли вы?», «Не кажется ли вам?». И хотя Гроховский предусмотрел для своих бомб начинку фосфорную и динамитную (для борьбы с самолетами противника), ответил:

- Я подумаю, товарищ командующий.

- Ну и хорошо. Возьмите рисунки. Спасибо за толковую беседу.

Прощаясь, Тухачевский обещал:

- Мы с Петром Ионовичем окажем вам всяческое содействие. Работаете, только не разбрасывайтесь.

- Все задуманное взаимосвязано и предназначено для одной цели, все вытекает из одной мысли о воздушном десанте, - четко ответил Гроховский. - Начали с парашюта. На чем дальше сосредоточить силы - подскажете.

- Правильно! Сначала дешевый, но хороший парашют для бойца, и грузовой. И радиоустановка на самолете мне почему-то очень понравилась! - весело говорил Тухачевский, провожая изобретателя к двери. У выхода пожал ему руку:

- Надеюсь, не раз встретимся. Работайте смелей.

- Есть работать, товарищ командующий!

Когда Гроховский ушел сияющим, Тухачевский промолвил:

- Слово еще не дела. Веришь ли, Петр Ионович,, что я буду командовать десантом с неба, а? Не мечтаем ли как мальчишки?

- «Ничто так не способствует созданию будущего, как смелые мечты. Сегодня утопия, завтра - плоть и кровь», - процитировал наизусть Виктора Гюго Баранов.

В январе 1930 года Реввоенсовет СССР утвердил программу строительства определенных типов аппаратов - самолетов, аэростатов, дирижаблей и другой авиационной и десантной техники.

Тему «Воздушная пехота» энергично разрабатывал конструкторский отдел Гроховского, отпочковавшийся от НИИ ВВС под крыло штаба ВВС. Кроме Владимира Малынича помощниками начальника отдела стали: Иван Титов - первый заместитель, Игорь Рыбников - ведущий конструктор, Федор Потапов - инженер-расчетчик, Николай Преображенский - художник-конструктор, Лида Кулешова - чертежница, все люди здраво мыслящие и честолюбивые..

В отделе, созданном исключительно из молодежи, обладавшей не обширными профессиональными знаниями, а главным образом неистощимым энтузиазмом, взялись творить и проводить первые смелые эксперименты. Они старались делать все возможное, и как можно быстрее, для перевозки на самолетах боеспособных подразделений Красной Армии, снабженных всеми видами пока легкого оружия для проведения боевых действий в тылу врага.

Десант перед посадкой в ТБ-3

Свою «парашютную одиссею» Павел Гроховский начал с поездки в Ленинград к первому русскому конструктору парашютов Глебу Евгеньевичу Котельникову. И хотя пятидесяти семилетний изобретатель в это время занимался далекими от авиации работами, он по-доброму принял Гроховского и между ними состоялась многочасовая неторопливая беседа.

Я еще два года тому назад писал товарищу Ворошилову, что крайне необходимо разворачивать большую исследовательскую работу в области парашютизма, - говорил Котельников. - Надо заставить летчиков прямо-таки в порядке декрета при полетах брать с собой парашют. Ответ получил не от Климента Ефремовича, а от неизвестного мне лица, - ответ, ничего не обещающий.

Не таясь, пожилой изобретатель делился с молодым коллегой думами об управляемом парашюте, о различных применениях парашютов тормозного, газового, плавающего баллонета. Иногда он отрывался от действительности и, мечтая, рисовал картины применения парашютов в будущем.

Мой дом открыт для вас, - сказал Котельников, прощаясь с Гроховским, - а я всегда к вашим услугам! И привозите с собой всех, кто увлечен парашютами.

Год 1930-й

Настойчивость для мужества - то же, что колесо для рычага;

это беспрерывное обновление точки опоры. В. Гюго

Глава 1. «Тряпочный» парашют

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.В Новый 1930 год Павел повез меня к знакомым и родственникам товарища по Евпаторийскому летному отряду. Сестра Федоренко, Людмила Иосифовна, была женой известного тяжелоатлета Яна Юрьевича Спаррэ. Их громадная светлая комната показалась мне музеем, так роскошно по тем временам она была обставлена. На стенах фотографии силачей со штангами и гирями. Прекрасные кубки и статуэтки на резных застекленных полках. Широкие ленты красного, голубого, синего цветов отягощены медалями, значками, жетонами.

Люся, встретив нас очень приветливо, сказала:

- Не стесняйтесь, Лидочка, будь я в положении, ходила бы с гордо поднятой головой.

Впоследствии Ян Юрьевич стал работать вместе с Павлом.

После ужина мужчины, расположившись в мягких креслах, завели свой разговор. О разгроме маньчжур на КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога). О сплошной коллективизации. Павел, конечно же, рассуждал о планах строительства ВВС РККА, утвержденных в январе.

Через несколько дней, 24 февраля, Павел отвез меня на извозчике в роддом.

25 февраля в 12 часов 15 минут появилась на свет дочка с голубовато-серыми, как у отца, глазами, легкая-легкая, удивительно беленькая и хорошенькая. Довольно густые светлые волосы вились колечками.

При выписке мне на руки положили голубой сверток - мою дочь, завернутую в атласное одеяльце. У подъезда меня ждал новый сюрприз: блестящий двухместный автомобиль цвета какао. Кабина закрыта брезентовым тентом. Я страшно довольна, но, сдерживаясь, говорю:

- Дешевле бы на извозчике.

- Так это наш! «Форд»! Подарок от командования! - гордо восклицает Павел - Тебя как везти, с ветерком или поосторожнее?

- Нас же теперь трое, - говорю.

И он нас прокатил очень осторожно.

Дома перелистываем отрывной календарь, где на каждой странице какое-нибудь современное имя: Октябрина. Марсельеза. Трактор. Индустриализация. Авиета.

- Авиета?! - кричит муж. - Авиета, Вета, Ве-точ-ка. Авиета Павловна Гроховская. Звучит? Даешь Авиету!

И стала дочь Авиеткой. Имя редкое, но со смыслом. Все наши знакомые одобрили выбор имени.

Росла она быстро, становилась подвижной, веселой, ласковой. Когда приходил к нам Владимир Малыиич со своей сверхпышной шевелюрой, Авиета запускала ручонки ему в мягкие каштановые волосы и заливалась хохотом. Доброму дяде это очень нравилось, он сам наклонял голову, на, мол, радуйся, малышка!

Потом Владимир Иосифович с Павлом усаживались за стол, раскладывали схемы и наброски, брались за карандаши и счетные линейки. Горячие споры, фантазерство.

Во всем мире сейчас используют парашютную вышку, но мало кому известен ее автор. Как-то раз летом мы с Павлом поехали за город кататься на двухместном «фордике». Миновали окраинные домики. Недалеко лес. Вдруг муж сворачивает на обочину и останавливает машину. Метрах в ста от нас высится на холмике тригонометрическая вышка. Направляемся к ней по полю. Павел лезет вверх до самого конуса (а он высоко), долго там осматривается, что-то соображает и, наконец, спускается очень довольный.

- Отсюда, - говорит, - я прыгну с парашютом.

- Низко для прыжка.

- Метров двадцать. Высоты хватит.

«Очередной бред или шутка», - подумала я, но промолчала. А «бред» обернулся успехом. Парашюту не надо было много высоты: на «вышке Гроховского» он висел уже растянутый на каркасе, как абажур.

Испытывали парашютную систему вышки так: первым прыгнул Павел, за ним более грузный Гитов, а потом чертежницы Кулешова и Победоносцева вместе, в обнимку.

- Слона можно сбрасывать! утверждал Павел.

С рождением дочки и стала неважной помощницей Павлу. Обсуждать многое продолжали. Со службы он приходил усталый, а голова продолжала мыслить ясно. На разработку в деталях попутных, как он говорил, «мелких идей», часов не хватало, и он стал записывать «мелочевку» в толстую тетрадь, на серой обложке которой вывел крупно: «Задумки». На титульном листе написал красиво такое высказывание: «В скорости острие технического прогресса, хотите победить. не ленитесь думать!»

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский.

«... От верхней площадки сорокаметровой вышки отделяется человек и, вытянув руки вниз, плавно спускается. Над ним раскинут шелковый купол парашюта. Вот парашютист приземляется, точнее, «приводняется», потому что под ним река, - и в тот же момент парашют, автоматически отцепившись от своего груза, уходит вверх.

Прыжки в воду с большой высоты - это для пловцов своего рода фигуры «высшего пилотажа». Чтобы научиться правильно прыгать, необходимо длительно тренироваться...

Гидротренировочная вышка облегчает освоение прыжков с любой высоты и любым стилем. На вышке имеются парашюты разных диаметров. Начинающие пользуются большими парашютами, медленно спускающимися. По мере освоения техники прыжка спортсмен переходит на парашюты все меньших диаметров, при которых скорость падения тела возрастает, и наконец, прыгает самостоятельно. Таким образом, переход от замедленного спуска до скорости свободного падения совершается постепенно.

Такая вышка может служить и для тренировки парашютистов, осваивающих прыжки с самолета в воду...»

Известный парашютист Константин Федорович Кайтанов и книге «Под куполом парашюта» утверждает, что первая парашютная вышка была построена 10 май 1933 года в городе Пушкине (бывшее Царское Село).

В 1935 году он был командирован во Францию. В городке Истр увидел металлическую парашютную вышку, построенную «по русскому образцу». Кайтанов использовал эту вышку для тренировки сержантов и офицеров французских вооружённых сил.

Владимир И. Малынич (Малыныч Владимир Иосифович - ведущий конструктор Экспериментального института по вооружениям РККА) вспоминает:

...Мы шли с Гроховским по аллее Петровского парка, снежок хрустел под ногами. Глядим, навстречу вальяжным шагом идёт Скрипухин. Он имел привычку прогуливаться ранним утром.

Разошлись не поздоровавшись. Вдруг Гроховский останавливается и говорит:

- Минутку, товарищ Скрипухин!

Тот вроде не слышит, продолжает идти от нас. Гроховский, сделав несколько широких быстрых шагов, опередил его и встал лицом к лицу.

- Зачем я вам понадобился, уважаемый? - спросил Скрипухин.

- Есть время поговорить как мужчина с мужчиной!

Скрипухин пораздумал-пораздумал и согласился:

- Валяйте, кажется, так вы изволите выражаться?

Вид у «спеца» несмешливый, косая улыбка в сивой бороде клинышком и ехидно прищуренные глаза. А у Гроховского голос почти на срыве. Не было бы беды, тогда подумал я, зная своего начальника, как горячего хлопца. Переместился поближе к ним.

- Почему, - спрашивает, разделяя слова, Гроховский, - вы, товарищ Скрипухин, ставите мне палки в колеса и повсюду, как только заходит разговор о моих парашютах, полезную идею пачкаете?

- А вы тщеславны, уважаемый изобретатель. «Мои парашюты»! Ишь ты, боже мой, -«мои-и»! Покажите мне их. Хоть в полглаза дайте взглянуть на это чудо!.. Окликнули меня на предмет ругани или спора?

- Вы Наркому обороны послали анонимку, где наши работы окрестили галиматьей, а меня оскорбляете кустарем, недоучкой, авантюристом.

- Не делайте из меня подлеца, Гроховский, - Скрипухин досадливо поморщился. -Вы не раз могли убедиться и еще услышите, что я всегда говорю открыто, в лицо самые неприятные для оппонента вещи. Признаю, человек вы даровитый, но ваши прожекты.

- Вот-вот, и прожектером я назван в той писульке!

- .но ваши прожекты, - спокойно повторил Скрипухин, - невыполнимы, безумны, а посему вредны. И сие докажет время. Оно самый справедливый судья. Сейчас вам, и вам подобным, покровительствует высокое начальство, вы ослепили их каскадом блескучих идей, но, поверьте моему немалому жизненному опыту, настанет день, когда сильные мира сего от вас отвернутся. И первым звонком? будет неудача с вашими парашютами. Вы с пеной у рта ратуете за тряпичный парашют, шьете его, как старая бабка иголочкой шили фартучки, - смешно! Допустим даже, что вы правы, ладно скроите и крепко стачаете вручную пару штук; а где та техника, которая сделает ваш парашют массовым? На всю страну нет ни одного квалифицированного закройщика. Ваш самоучка Сергушев - не из портных ли? -и детский слюнявчик не сможет скроить без брака. Или вы считаете себя и, извините, присутствующего здесь инженера Малынича конструкторами? Все на уровне примитива, а это -крах, уважаемые!

Вот так и мне «спец» влепил горячую пощечину. Он смотрел себе под ноги, говорил все более раздражаясь, но в срывающемся фальцете было столько злой убежденности, что Гроховский спросил немного растерянно;

- И вы это серьезно?

- Эх, милостивый государь, думаете, во мне плещется Черная зависть, что не я, специалист с добротным образованием, а вы, самородок, поднявшийся на волне всеобщего энтузиазма, пришли к мысли о дешевом парашюте? Извольте выбросить вон из головы. Я думаю о жизни тех, кому понадобится в сложной, тем более экстремальной ситуации парашют. И если это будет парашют ваш, тряпичный, не завидую летчикам!

- Испытания показали - перкаль не уступает по прочности шелку. Да и парашюты Ирвина рассчитаны только на спасение летного состава и не отвечают требованиям десантников.

- Методика испытаний, знаю, доморощенная. Побеседуйте с Миновым, он расскажет, как скрупулезно работают над куполами американские мастера. Кроме прочности есть масса других условий, которым соответствуют купола фирмы «Ирвин», шелковые, и не могут соответствовать грубые перкалевые. Котельников на этом уже обжегся. (Изобретатель первого русского парашюта Г Е. Котельников в 1924 г. сшил купол парашюта из мадаполама, довольно грубого бумажного материала. При испытаниях купол не раскрылся.) Ваш научный кругозор чрезвычайно узок, читайте побольше, уважаемый изобретатель, если не разбираетесь в технической, хотя бы художественную литературу читайте.

- Унижаете.

- Помилуй бог! Не следует так болезненно реагировать на критику. Мне говорили, ваша абонементная карточка в библиотеке быстро заполняется, вы даже занимаетесь с преподавателями средней школы, но в коня ли корм? Не обижайтесь, я имею в виду слабую» начальную общеобразовательную и техническую подготовку, а вернее, почти полное отсутствие оных у вас. Чтобы заполнить этот вакуум в образовании, нужны годы, а вы имеете в распоряжении максимум месяцы. Почему так мало? От вас ждут быстрой отдачи. Быстрой! И вы тужитесь. Поэтому и предсказываю ваш крах. Прошайте, спешу. И у меня никогда, учтите на будущее, не возникало желания разговаривать тет-а-тет с подобными вам!

- Не-е-т, стойте.

- Что еще нужно от меня? Вы просили мужской разговор, вы получили его. Вижу, не поняли, и не признали, и не признаете себя дилетантом. Хорошо! Тогда факты. Вы предложили для ПВО тросовое заградительное устройство от самолетов противника. Тросы от барабанов у вас тянутся вверх парашютами. А какая сила поднимает парашют? Вентиляционная установка в корзинке, или, как вы ее называете, мотоблок, состоящий из рамы, к которой крепится авиационный мотор с пропеллером. Я уж не говорю, что это безумно дорого, так сказать, цель не оправдывает средств. Благо для государства - расходов не будет, ваша заградительная сеть никогда не поднимется в небо. Итак, работает мотор, крутится пропеллер, загоняет струю воздуха в купол, и парашют идет вверх. Так?.. Нет, уважаемый изобретатель, не идет он вверх! Никогда не пойдет! И все потому, что ваша идейка противоречит физическим законам. Купол парашюта не взмоет - это ясно школьнику начальных классов гимназии. Почему? Да потому, что ваш замечательный мотоблок создает поток воздуха вверх, но одновременно возникает реактивная сила, действующая вниз. Вам пояснить, что такое реактивная сила? Нет? Ну и прекрасно. Так вот, эта сила уравновесит силу потока. А ведь нужна, уважаемый, еще и избыточная сила вверх для подъема тросовой системы. Где она? Нет ее! Ваша идея похожа на абсурдную идею движения корабля, когда команде, стоящей на палубе, предлагают дуть в паруса.

Десантирование с бомбардировщика ТБ-3

Гроховский опустил голову. Лицо его жарко пылало. Да, промашка случилась, и Скри-пухин не первый смеялся над проявленной неграмотностью.

- Вы вспомнили былое, - сказал Гроховский, с трудом разжимая губы. - Я о парашютах.

- А я о вас, как об авторе бредовых идей. Прошу меня не провожать!

Скрипухин, заложив руки за хлястик бекеши, ушел, Гроховский стоял в раздумье.

Невдалеке виднелась запорошенная снегом реечная лавка. Он шагнул к ней, сел. Я примостился рядом, сбросив снег с края.

За голыми темными стволами деревьев парка просматривался ветхий одноэтажный домик на кирпичной основе - наше творческое обиталище. Всего две невеликие комнаты. В одной расставлены фанерные столы для чертежников, в другой, совсем крохотной, помещалась оцинкованная ванна, и называлась клетушка «копировальной». Помещение под пошивочную парашютную мастерскую нам отвели в другом месте, тоже неказистое.

- Может быть, Скрипухин прав, с нашими знаниями и в таких условиях мы не создадим ничего путного? - тихо спросил меня Гроховский.

Я промолчал.

- Значит, ты согласен с гросс-теоретиком?

- Нет.

На работу мы с ним приходили раньше всех. Но скоро выпавший ночью снег утопчет веселая ватага, примчавшихся с автобуса. Домик становится тесным. В отделе прибавилась молодежь - Петр Модин, бывший музыкант, теперь конструктор; красноармеец Огнев, пока на разных работах; удалось привлечь к работе дельного хлопчика инженера Петрова; пришла сама и была зачислена в штат юная чертежница Оля Кастанаева, сестра летчика-испытателя НИИ.

Гроховский поднялся, стряхнул с шинели снег, и мы пошли к домику. Ключ скрежетнул в подёрнутом ржавчиной замке. В чертежной сняли шинели. Я сразу присел на корточки перед холодной печью-времянкой, набросал в ее пасть чурбаков. Вскоре мы грели руки у огня.

- Доброе утро, Павел Игнатьевич, Владимир Иосифович!

То пришел Иван Титов. Гроховский сразу бросил ему вопрос:

- Как дела в мастерской, Иван Васильевич? Довольно ли вам иголок, которые я прислал? Помещение в Марьиной роще, сами знаете, неважнецкое, тесное, но шьем.

- Получается?

- Маемся. То шов кривой. То складки. Потянем на разрыв - трещит. Нитки подходящие еле достал. Иглы слабые, гнулись, но я их закалил.

- Рисунок шва взяли с «Ирвина»?

Тут уж ответил я:

- Нет, с котельниковского парашюта: он проще и держит лучше. Добьемся качества, Павел Игнатьевич, не расстраивайтесь. Первый блин всегда комом.

- Нужно испечь хороший блин. Вчера заседало партийное бюро. Первым вопросом поставили наш. Докладывал Скрипухин. - Гроховский посвящал Титова о разговоре на бюро - Ох, как он нас разносил! По его мнению, если и стоит говорить о производстве парашютов, то речь может идти только о небольшой экспериментальной мастерской, где будут шиться купола наподобие ирвинских. Шелк придется покупать у японцев. Вот такая штука, Иван Васильевич! .Обвинил меня Скрипухин в политическом авантюризме. В смысле технической политики. Мы должны, говорит, не торопясь перенимать опыт технически развитых стран, а потом само время подскажет, делать нам свои парашюты или нет. Пока советует покупать. Скажу тебе, речь Скрнпухина не все осудили.

- А вы? - спросил Титов.

- Стоял на своем, как мог. Предложил строить фабрику или завод. И чтобы шили там парашюты из нашего шелка или хлопчатки. Согласен первым прыгнуть на первом советском парашюте. Обучим молодежь, получатся, обязательно получатся из них конструкторы, закройщики, классные чертежники. В конце попросил членов бюро ребром поставить вопрос перед научно-техническим комитетом ВВС о немедленном создании парашютной фабрики. Для нее уже есть кадры - Савицкий. Просматриваются на горизонте Лобанов, Глушков, Ткачев, другие умные ребята22.

- Чем закончилось бюро?

- Меня поддержали не единогласно. Теперь слово нужно подкрепить делом, Иван Васильевич, тут карты в твоих золотых руках. Не подведешь?

- Месяц даете?

- Подходит. Точнее, в нашем распоряжении двадцать восемь суток. Это вдвое больше двадцати восьми дней. Ты меня понял? В марте - расширенное заседание техкома, и с пустыми руками туда являться нельзя.

- Швеи нужны, ведь все пока вручную.

- Добро. Попрошу Косарева прислать комсомолок помастеровее, и чтоб спать не просились.

Взвизгнула дверь, с морозным облаком ввалились в протопленную комнату молодые, веселые люди. Быстро разделись. И пошло:

- Павел Игнатьевич, посмотрите новый эскиз карабина для лямок.

- Я закончила детальный чертеж «клетки», Владимир Иосифович.

- Прошу, Иван Васильевич, в ванную, посмотрим, как будет держаться на воде моделька катера с подводными крыльями.

Всем хотелось показать, что за вчерашний день они сделали, и сделали хорошо. Настроение у Гроховского поднялось. Обращаясь к Модину, он сказал, кивнув на патефон:

- Включай, Петр, «Очи черные» во всю мощь для зарядки, послушаем - и в бой! Потом музыка классическая, громкость - почти нулевая. Как сделать, знаешь.

Глава 2. Сюрприз

В начале марта к домику на окраине Петровского парка подъехали на лимузине «Паккард» начальник НИИ ВВС Горшков Василий Сергеевич и его помполит Фоменков. Визит начальства застал работников отдела в обычном производственном, кажущемся на первый взгляд беспорядке. Чертежи, эскизы, плазы, картонные и деревянные модели лежали не только на столах, но и под ними. Большой лист ватмана был прикноплен к полу, на нем незавершенный рисунок, а на одном из углов отпечатался след узорчатой подошвы. Стулья и табуреты сдвинуты тесно. Сидящие на них молодые люди повскакивали, но растерянности не было: начальника и помполита в институте уважали, оба были из рабочих, ценить людей и их труд умели. Горшков, бывший столяр, когда-то ловко управлялся с пилой и рубанком. Воевал. Учился в академии. Человек умный, внешне суровый, теперь с энтузиазмом работал над укреплением мощи советской авиации. Помоложе, но под стать ему был и Фоменков. Помполит благоволил к Гроховскому, удивляясь его энергии, находчивости и потоку полезных мыслей.

Принимая короткий доклад Гроховского, начальник института сердито шевелил роскошными генеральскими усами соломенного цвета. Выслушав, вздохнул:

- Да, небогато живете. Показывай, Павел Игнатьевич, чем занимаетесь?.. Тихо! Откуда это у вас музыка льется?

- Из ящика, Василий Сергеевич. Там патефон, одеялом прикрытый. Нам нужно негромко, а регулятора у него нет.

Пока гости раздевались, Фоменков шепнул на ухо Гроховскому, что «батю интересуют парашюты».

На аккуратном двухтумбовом столе Гроховского лежал большой альбом в черном кожаном переплете с украшением: бронзовый самолетик и парашют. Гроховский подвинул его к севшему на стул Горшкову, открыл. Фоменков, склонившись, поглядывал из-за широкого плеча начальника.

На первых страницах акварелью, но очень четко, контрастно разрисованы уже знакомые Фоменкову объекты - воздушные мишени, несколько вариантов силикатных бомб, картонажные мешки, подкрыльные носилки, парашюты разных конструкций с куполами от круглого до треугольного.

- Это все сделано, - пояснил Гроховский.

- Как? И парашюты тоже? - хитро спросил Фоменков.

- С круглыми куполами - да.

- Покажите! - потребовал Горшков.

- Как просмотрите альбом, обязательно.

Начальник сердито скосил глаза на улыбающегося конструктора и перевернул лист. На рисунке парили в воздухе под куполом собака, лошадь.

- Как в цирке! - усмехнулся в усы Горшков.

- Да нет, товарищ начальник, это не юмор. Петр Ионович Баранов передал мне разговор с Окой Городовиковым, тот желает, чтобы его кони тоже летали.

- А сам в седле с неба он прыгнуть не желает?

- Может и рискнуть, он человек бедовый.

- Ни к чему, - проворчал Горшков и стал быстрее листать альбом. Один рисунок задержал его внимание? Лодка под крылом самолета? Спасательная, что ли?

- Это опрокидывающаяся люлька для парашютиста.

- Поясни.

Гроховский кратко обрисовал сущность изобретения.

- Посмотрим в деле, - буркнул Горшков. Тронул пальцем изображения подцепленных к фюзеляжу самолетов танкетки и пушки:

- Вот такое мне нравится. Только пока картинки. Рисовать они горазды, а, Фоменков!

- Пока картинки, - согласился Гроховский, - но ребята уже трудятся над разработками.

- Парашют давай! - нетерпеливо потребовал Горшков, и, захлопнув недосмотренный альбом, поднял свое грузное тело из-за стола. - Курить у вас тут можно?

- Вот пепельница, Василий Сергеевич.

- Парашют показывай!

Круглоголовый, стриженный под нулевку Титов, до этого скромно пребывающий в сторонке, поспешил в комнату, где стояла ванна, и вынес оттуда объемистые свертки. Пошумели, рассовывая стулья по углам, сдвигая столы в один, широкий и длинный. Очистили его от бумаг, и Титов, Малынич, Катя Луцкая разложили парашют. Голубовато-серый, искрящийся, он выглядел очень красивым. Или так казалось авторам. На лицах начальников восторг пока не прописался. Им общего вида было мало.

Горшков и Фоменков щупали купол, растягивали, пытались оторвать стропы. Особенно усердствовал в испытании на прочность помполит. Он горячо поддерживал идею Гроховского о массовых дешевых парашютах и вот теперь, чтобы уверовать в новинку ещё больше, силился разорвать материю, особенно по шву, а чтобы удобнее тянуть, наступил на стропу ногой.

- Полегче бы! - вырвался у кого-то.

- Стропы из обычного хозяйственного шнура, на котором женщины сушат белье, -заметил Гроховский.

- Не отвлекай! - пропыхтел Фоменков, теперь уже пытаясь оторвать стропу от кромки. Не удалось.

Нежно побаюкав в ладонях мягкий край купола, Горшков спросил Титова:

- Что во втором мешке?

Разложили другой купол, он был мягче первого, но не такой красивый, светлого грязнокоричневого цвета.

- Из нансука, - пояснил Титов. - Стоимость ткани семьдесят копеек за метр. По прочности уступает перкали и шелку, но, считаем, она достаточна.

- Где испытывали?

- На разрыв лошадьми в манеже.

- Требуются доказательства в реальных условиях! - заявил еще розовый, не остывший от попытки силовой расправы с перкалевым куполом Фоменков.

- И завтра же! - довольно поглаживая усы, подтвердил Горшков.

- Мы готовы.

- Не звоните особенно. Пока это наше внутреннее дело и результаты не будем выносить из избы.

- Сомневаетесь, Василий Сергеевич? - спросил Гроховский.

- А вы - нет? Ишь, какое самомнение!.. Ладно, приглашу кого-нибудь из начальства повыше, - пообещал Горшков, направляясь к вешалке.

.На неофициальных испытаниях кроме руководителей института присутствовал помощник начальника ВВС Сергей Александрович Меженинов. Пока самолет набирал высоту, он беседовал с Гроховским.

- Не опростоволоситесь, Павел Игнатьевич? Петр Ионович очень ждет успеха.

- Расчеты проверили не раз. Раскройка и пошивка выполнены, на наш взгляд, безупречно. Постарались. Укладка и упаковка не внушает сомнений. И все-таки. тревожно.

- Понимаю. Значит, только перкалевые?

- Из нансука к испытаниям не готов. Решили усилить швы. И подвесная система не закончена.

Весеннее небо распахнулось голубизной, солнце набирало силу. Почти над центром аэродрома прошел густой утиный косяк, на миг прикрыв самолет в зените.

Но вот и он вышел на расчетную точку сброса, вывалив с борта один за другим манекены.

«Эх, зря мы в них по сотне килограммов песка набили, надо бы сделать полегче!» -казнил себя Гроховский.

(Нормальный вес манекена восемьдесят килограммов. Не погубила бы излишняя самоуверенность.)

Манекены падали вращаясь. Недолго. Как только раскрутились 50-метровые фалы принудительного раскрытия, над манекенами заплескались беловатые колбаски вытянутых куполов, вскоре они приняли округлую форму.

Одно испытание - на прочность при аэродинамическом рывке - парашюты выдержали.

Теперь на скорость снижения - не превратятся ли манекены, приземлившись, в кучки песка?

Манекены мягко ударились о сырую землю, плавно опадая, их накрыли купола.

- Давайте еще раз! - потребовал Меженинов.

И опять сброс прошел успешно.

- Еще попробуем, чтобы уж наверняка, - велел Горшков.

Когда парашюты вновь сработали безотказно, Меженинов протянул руку изобретателю.

- Поздравляю вас и ваших ребят, Павел Игнатьевич! Хорошо начато важное дело. Успеха и в дальнейшем!

- И на заседание научно-технического комитета вы явитесь во всеоружии, - сказал Горшков, тепло поздравляя Гроховского. - Учтите, председатель НКО Дубенский не очень к вам расположен. Думаю, вашей группе стало тесно в домике, мы поищем для бюро другое помещение, и поближе к Ходынке. Поговорю об этом с Петром Ионовичем Барановым.

- Вы сказали: «бюро»? - уточнил Гроховский.

- Не оговорился. Есть мнение дать вам полновесные штаты конструкторского бюро.

- Благодарю! - с чувством произнес Гроховский. - Постараемся оправдать доверие.

В этот день вечером в отделе особенно долго гремела музыка. На диске патефона сменялись пластинки. Сотрудники радовались успеху испытаний и предвкушали новоселье, зная: Горшков слов на ветер не бросает. Заранее прощались с домиком у Петровского парка и серебристыми ветлами, окружавшими его. Свет в окнах погас поздно.

Настороженное отношение к себе со стороны председателя НТК по изобретениям ВВС Дубенского Гроховский почувствовал давно, еще при первой встрече, когда приезжал в Москву из Новочеркасска. Тогда Дубенский сказал на прощание: «Вам надо много работать над собой. Ваши идеи, мягко говоря, технически сомнительны. Все, что я сегодня услышал от вас, нуждается в глубоком осмыслении и проработке».

Гроховского теперь довольно часто приглашал к себе Баранов, встречая вопросами:

- Нуте-с, как идут дела? Что еще придумали?

Изобретатель увлекался, рассказывая, и, если при этом присутствовал Дубенский, он всегда будто выплескивал на горячую голову ковш холодной воды.

- Контуры, общие очертания, - говорил со скепсисом, - натура нужна, поддающаяся пробе. Нет пока таковой. Модели не в счет. При увеличении до нормального объекты имеют прескверную привычку терять качество.

Поэтому к заседанию техкома, где должен был обсуждаться вопрос о массовом изготовлении хлопчатобумажных грузовых и людских парашютов, в отделе готовились основательно. Пошивочная мастерская не пустовала круглосуточно. Она была тесной, а с помощ-ницами-комсомолками организовались три бригады, и поэтому работали в три смены. Иван Титов дневал и ночевал там, заряжая всех своей энергией.

И опять, как на заседании партбюро, перед членами НТК ВВС первым выступил Скри-пухин. Он, по ходу речи, использовал теоретические выкладки, цифровые расчеты, приводил мнения зарубежных специалистов-практиков, цитируя их.

- Ошиблись в раскройке и - брак! - резюмировал он. - Представим, что мы сумеем довольно быстро добиться качества изготовления. Но перкаль и нансук, даже при этом условии, подведут нас скоро. Эти материалы подвержены слеживанию и гниению, так как очень гигроскопичны. Значит, хранить их в упакованном виде нельзя. Хранить нужно развёрнутыми, на крючочках. Но какие громадные площади, специально оборудованные помещения для этого потребуются, товарищи! Постройка их влетит в копеечку! Во сколько же обойдется эксплуатация пресловутых дешевых парашютов?.. Товарищ Гроховский сшил с грехом пополам два парашютика из перкали и благополучно сбросил на них мешки с песком. Но это нельзя считать всесторонним, официальным испытанием, это только проба. Я остаюсь при своем мнении, и его разделяют многие специалисты нашего дела: ориентироваться на хлопчатобумажный парашют Гроховского нельзя. Ошибка, граничащая с вредительством! Нельзя доверять жизнь человека тряпке, извините, тряпке уважаемого Гроховского. Перкаль и особенно нансук пригодны не для парашютов, а скорее для портянок!

- Вы испытывали парашют из нансука? - спросил изобретателя Дубенский.

- Не успели.

- Да у него и нет их! - воскликнул Скрипухин. - На серьезное заседание он пришел с голыми идеями, а уже думает о массовом заказе. Нет у него и хороших специалистов по пошиву, значит, на ближайшее будущее нет перспективы.

- Слово вам, товарищ Гроховский, - помолчав, сказал председатель. - Только поменьше голословных заявлений, говорите аргументированно, без эмоций и постарайтесь в сторону оппонентов не бросать обидных слов, вроде «тряпки».

Он явно опасался принять неверное решение. Выступление Скрипухина его полностью не убедило, но чувство настороженности к изобретателю возросло, хотя как личность Гроховский ему импонировал. Привыкший сдерживать свои эмоции, Дубенский все-таки ценил оригинально мыслящего изобретателя.

- Говорите, товарищ Гроховский.

- Возражать словесно товарищу Скрипухину не буду, - сказал Гроховский, вставая. -Мы на втором этаже, разрешите пригласить всех членов НТК на первый, в зал заседаний. Там находятся наши парашюты. Не два. Полтора десятка. Чем много слышать о них, лучше один раз поглядеть, пощупать.

Такое короткое выступление даже развеселило присутствующих на заседании. Спустившись вниз, члены комитета обступили длинный стол с разложенными на нем парашютами из хлопчатобумажной ткани. Рядом, на стульях - экземпляры в ранцах, отдельные детали системы. Особенно всех заинтересовал купол из нансука. И перкалевый (хлопчатобумажная ткань повышенной прочности из некручёных нитей) удостоился внимания. Осматривали долго. Вымеривали клинья, дергали стропы, кажется, каждый шов был прощупан.

В сторонке переживали и радовались каждой приятной реплике Гроховский с Титовым. Иногда им задавали вопросы. Ответы их звучали солидно.

Потом все члены комитета опять собрались в кабинете Дубенского. Обменялись мнениями.

- Хотя большинство высказывается за широкий эксперимент и даже за принятие положительного решения по внедрению хлопчатобумажных парашютов, - подытожил Дубен-ский, - считаю, решение принимать рано. Посмотрим, что покажут всесторонние испытания. Наше решение должно быть абсолютно точным. Права на крупную ошибку мы не имеем.

На тонких губах Скрипухина змеилась улыбка.

- Когда испытания? - спросил Гроховский.

- Как только у вас будут готовы несколько штук из нансука. Пять хватит.

- Значит, через годик! Да, да, да! - затряс бородкой Скрипухин. - Ведь тот, что нам показывали, шили два месяца с хвостиком.

- Готовы к испытаниям завтра, товарищ председатель, - сказал Гроховский. - У нас есть полдюжины парашютов из нансука. Мы просто не посчитали нужным везти их сюда.

- В полном комплекте?! - крикнул Скрипухин. Гроховский не удостоил вопрос вниманием.

- А успеете подготовиться к завтрашнему дню? - подумав, спросил Дубенский.

- Да. Еще полдня и ночь впереди.

Успели до полуночи гроховчане: дали заявку на самолеты, выписали со склада парашюты «Ирвин», проверили еще раз свои, заполнили песком холщовые формы, придав им приблизительный вид человека.

- Спать! Всем спать до шести ноль-ноль! - приказал Гроховский. Сам уехал домой, но многие из его сотрудников предпочли отдыхать в домике около Петровского парка. Как только на следующий день на летное поле приехали члены НТК и представители штаба ВВС, грянула музыка.

- А марши зачем? - поморщился Скрипухин. - Любит Гроховский шумовые эффекты. Шумим, шумим.

Одну из черт характера изобретателя Скрипухин подметил точно: любил Гроховский показать свои изделия красиво, в праздничном обрамлении, иногда с каким-нибудь впечатляющим сюрпризом.

Гроховский с чертежником Зуевым, отвечающим за выброску манекенов, хлопотали около самолетов, а Иван Васильевич Титов вводил в курс дела членов комитета и начальство.

- Испытания начнем со сравнительного показа американских парашютов и наших из нансука. На двух самолетах поднимутся двенадцать «братьев Песковых», то есть манекенов, набитых песком. Вес их одинаков - восемьдесят килограммов. Шесть спустятся на «Ирвинах» и шесть - на хлопчатобумажных. Самолеты пойдут один за другим на коротком расстоянии. - пояснял Титов

- С какого самолета будут сбрасываться американские? - спросил Дубенский.

- Я и сам не знаю точно, - уклонился от ответа Титов, памятуя на сей счет указание Гроховского. - Это зависит от того, какой самолет первым взлетит.

Подошел сам Гроховский, и ему задали такой же вопрос.

- Самолеты однотипные. «Ирвины» на машине с бортовым номером «три».

- Разве мы различим на таком удалении номер?

- Через бинокль свободно. - И Гроховский отошел, сославшись на необходимость личного участия в подготовке объектов к полету.

- У кого есть бинокль. Дайте бинокли. Найдите бинокль, - требовали члены техкома. Ни биноклей, ни подзорных труб поблизости не оказалось, об этом позаботился Гроховский. Кого-то послали разыскивать оптический прибор, но тут из репродукторов вырвалось:

Внимание! Внимание! Самолетам - взлет!

Туполевские бомбардировщики ТБ-1 грузно поднялись в воздух. Развернулись, величественно проплыли над полем в наборе высоты. Вдали от аэродрома они перестроились из положения «друг за другом», встали на параллельные курсы. Летели почти крылом к крылу. Теперь даже те, кто загружал самолеты, не могли точно определить, на каком из них летели «Иваны Песковы» с парашютами из нансука.

Прослышав об испытаниях, на аэродроме собрались свободные от полетов летчики, техники, служащие НИИ. Толпа любопытных росла, среди них стайки мальчишек с Ходынки, невесть как проникшие в охраняемую зону.

Бомбардировщики над центром поля.

- Сбросили! Сбросили!.. С каждого по одному!

Наверное, в этот ответственный миг перестали дышать все сотрудники отдела Гроховского, да и сам он побледнел, застыл в томительном ожидании.

Манекены летели к земле. Над тем и другим начали вытягиваться купола парашютов. Они раскрылись с хлопком, и «Иваны Песковы» закачались на стропах. Через несколько секунд оба коснулись земли. Потухли купола.

При выброске второй пары картина получилась несколько иная. У одного из манекенов вырвавшийся из ранца купол расправлялся медленно, полностью раскрыться так и не успел. Удар о поверхность аэродрома получился крепким.

- Вот вам и нансук! - схватив за локоть Дубенского, торжествующе прошептал Скри-пухии. - Вот вам и самодеятельная система! Я предупреждал!

Услышав, Гроховский крякнул с досады: «Что за язва! Почти в одиночестве остался, а свое гнет!»

Кто-то из комитетчиков хотел сбегать, посмотреть на разбившийся манекен, но его остановил Титов:

- Давайте как наметили - осмотр после всей выброски. Сейчас бегать по полю опасно.

Падает третья пара. четвертая. пятая. шестая. Все купола раскрылись без

задержки. Выдержали динамический удар. Манекены с надлежащей скоростью приземлялись и боком падали на молодую травку.

Члены техкома, за ними целая группа людей, набирая темп, побежали к манекену, у которого парашют не раскрылся полностью и холщовая одёжка лопнула по швам. Вгляделись. Рядом с кучкой песка лежал шелковый купол.

- Вы ошиблись, Скрипухии, - раздумчиво произнес Дубенский, поднимая край купола. - Плохо сработал американский парашют. Нансук и перкаль ведут себя вполне прилично.

- Еще надо проверить, как люди Гроховского уложили «Ирвин», - не унимался Скри-пухин. - Могли стропы в ячейках затянуть. Могли жгуты свить.

Гроховский тут как тут:

- Э, нет, глубокоуважаемый мастер, не мои люди укладывали парашюты американские. Делал это сомневающийся Минов. Так что - пардон! Или по-русски.

- Ладно, ладно вам, ведь серьезные люди! - пристыдил их Дубенский. - Нансук и перкаль пойдут в дело.

Прошло время. Хлопчатобумажные парашюты выдержали экзамен и на сохранность. Пролежав месяцы в плотных ранцевых упаковках, их купола не слеживались, не плесневели.

Были разработаны новые гигантские купола для грузовых парашютов. Отдел Гроховского работал над полуавтоматическими люльками: подкрыльная переворачивающаяся лодочка в рост человека плюс вытяжная стропа, которую при выброске манекенов применили впервые вместо вытяжного кольца. Поворотом люльки должен был управлять из кабины самолета штурман.

Начальник ВВС одобрил дальнейший план работ отдела и представил изобретателя Наркомвоенмору. Свидание было недолгим, но полезным. Нарком Ворошилов сказал:

- Вы занимаетесь настоящим делом. Парашют для воздушного флота - важная вещь.

И пообещал в ближайшее время присутствовать на выброске.

Из Ленинграда поздравительную телеграмму прислал Тухачевский, правда, в адрес Баранова. Оттуда же пришло письменное поздравление и Гроховскому от начальника Осте-хбюро Бекаури.

В пошивочной мастерской гроховчан увеличился объем работ.

15 апреля 1930 года встал в строй оборонных предприятий завод, производящий отечественные парашюты, во главе с директором и главным конструктором Савицким. Первую продукцию - парашют типа НИИ-1 - заводчане выдали через три дня после официального открытия. Выпускались парашюты Гроховского Г-1 для десантников и транспортные Г-2, Г-3.

Глава 3. Авиабус

Сброс авиабуса 1930 год

Иван Титов (итов Иван Васильевич - заместитель начальника Осконбю-ро, позже - заместитель Главного конструктора экспериментального института по вооружениям РККА, профессор) вспоминает:

.Мы переехали в небольшой двухэтажный домик, стоящий на краю Ходынского поля. Каждый в личное пользование получил по два квадратных метра рабочей площади. На втором этаже даже переоборудовали выступающий балкончик. Его обшили фанерой, в одной из стен засияло оконце. В образовавшийся скворечник (Гроховский назвал его «Ласточкиным гнездом») втиснули стол и стулья для двух разработчиков. В тесноте да не в обиде, как говорит русская пословица.

Часть сотрудников, близких к производству, Переселили на окраину Москвы в мастерские, прозванные рабочими в шутку «Синегубинским гигантом». Называли эти мастерские еще и заводом, хотя состоял «завод» из кирпичного одноэтажного флигеля и просторного сарая во дворе, там трудились столяры, слесари и коптила миниатюрная кузница.

Не ахти много получили, но мы радовались и такой возможности пошире развернуться.

Летом, покидая отсыревшие комнаты, сотрудники работали во дворе под натянутым на деревянные стойки брезентом. Любопытные мальчишки Синегубинской улицы, заглядывая через щели высокого дощатого забора, могли увидеть много интересного и необычного: скелет строящегося катера; разноцветные парашютные купола, висящие на бельевых веревках; крылатые модели странных машин; обломки спортивного планера и детали авиационных моторов; большие и малые неожиданных форм железки, нанизанные на парашютные стропы, как бусы. Прямо на земле лежали придавленные булыжниками фанерные листы и квадраты ватманской бумаги. Над ними колдовали полуобнаженные загорелые парни и девчата в легких комбинезонах. Свист пил, шум сварочного аппарата, звонкие удары молотобойцев, разговоры, поднимающиеся до спора, крика, и песни, цыганские романсы, слетающие с патефонных пластинок, создавали этой картине фон. Здесь, на «Синегубииском гиганте», превращалась в конструкцию новая идея Павла Игнатьевича Гроховского - кабина для беспарашютного десантирования, о которой специалисты НИИ ВВС почти в один голос говорили: «Чепуха! Пустая затея!», «Не было подобного и никогда не будет». Но Гроховский трудно отступал от задуманного, если, по его мнению, новинка должна принести пользу армии.

Ученые-скептики не верили в идею потому, что не верили в Гроховского. В Гроховского не верили потому, что он не ученый и не дипломированный инженер, а самоучка-изобретатель, фигура, редко почитаемая среди ученого мира. Да еще изобретатель не от опыта, а «от земли», и, видите ли, «Его озарило!».

Гроховский со скептиками не спорил, он делал. Скоро вдвоем с Малыничем, своими руками и почти тайно, они построили модель сбрасываемого объекта.

Однажды в начале рабочего дня, часов в девять, Гроховский с небольшим свертком под мышкой пришел в наше обиталище (я работал в мастерских).

- Доброе утро! - поздоровался и с таинственным видом развернул газетную упаковку. -Сейчас мы испытаем одну вещицу. Кто из вас знаком с беспарашютным сбрасыванием? С неба на землю без парашюта при полном порядке?

Таких не нашлось. Их не было и во всем мире, никто и никогда не задумывался над подобной проблемой. Впрочем, о затее своего главного мы слышали краем уха, поговаривали, что у разных специалистов в ЦАГИ он получает консультации по вопросам аэродинамики крыла.

- Поставьте на книги вот этот низкий столик, сделайте его выше сантиметров на десять, - попросил Гроховский, и в его руках засверкала черным лаком моделька, напоминающая приплюснутый игрушечный автобус.

Стол немного приподняли, затолкав под ножки учебники, справочник и папки. Гроховский поставил модель на столешницу и резко толкнул ее: она покатилась, сорвалась с края и, описав в воздухе полу дугу, ткнулась носом в пол. Перевернулась и затихла колесиками вверх.

Мы недоумевали: что хотел показать нам главный? Авария! Надо же, не вышло, черт побери! - притворно вздохнул Гроховский и весело скомандовал: - Убрать подпорки! Не все выгребайте, только книжки. Папки оставьте!

Вытащили из-под ножек толстые книги. Гроховский промерил высоту столика складным метром. Еще кое-что по мелочи отбросил в сторону. Опять смерил.

- Теперь получается ладно, допуски нормальные, - Гроховский поднял с пола автобусик, подержал, погладил, сказал:

- Это авиабус, или закрытая кабина для беспарашютного десантирования. Смотрите внимательно, люди добрые.

Снова авиабус прокатился по гладкому столу и слетел с него, но не перевернулся, а, коснувшись пола тремя точками - колесиками, умчался в угол.

- Поняли? Уяснили, что к чему?

Я, кажется, понял, но молчал за компанию. Авиабус, извлеченный из угла, переходил из рук в руки, его рассматривали, ждали разъяснений. Гроховский недолго томил нас. Голос его зазвучал торжественно, даже чуть самодовольно.

- Мы, друзья, работаем на будущие десантные войска, одной из первых задач которых является внезапное появление бойцов в тылу противника. Скрытность, быстрота, потом уже натиск. Так? Но представьте, как же мы, десантники, сможем появиться незаметно, если противник услышит за тридевять земель гул армады самолетов? А ведь парашютисту и над точкой сбрасывания нужно время, чтобы преодолеть расстояние до земли на плавно спускающемся парашюте. Могут встретить и расстрелять бойцов еще в воздухе. Запросто снимут! Мы противнику такой возможности не дадим! Пустим самолеты в бреющий полет, значит, до минимума сократим раскат звуковой волны, обеспечим большую внезапность их появления там, где нужно сбросить из-под крыльев вот такие авиабусы с вооруженными людьми и боевой техникой. И этим бойцам потребуется минимум времени и сил, чтобы отвоевать плацдарм для парашютного эшелона. Авиабус - техника первой десантной волны! - торжественно заключил Гроховский. И повторил понравившееся ему определение:

- Первой десантной волны!

- Прекрасно, Павел Игнатьевич, - подал голос инженер Огнев, - но при начальной пробе авиабус ткнулся носом в пол. В натуре это авария, как минимум.

- А вторая попытка?

- Может быть, случайно не перевернулся?

- Попробуйте сами, Огнев. Толкайте его нещадно. Пусть еще расквасит нос!

Огнев, а потом и другие пускали авиабус со стола с различной скоростью, но он все время падал колесиками на пол и убегал в разные углы комнаты. Правда, угол касания пола при разной скорости был неодинаков.

- При малой скорости он клюет носом, - сказал Огнев. - Целость не гарантирована.

- Замечено правильно, ух какой у вас острый глаз, Огнев! - засмеялся Гроховский. - Да не обижайтесь, Огнев, не обижайтесь. Мне пришлось немало заниматься теорией и практикой бомбометания в авиачасти. Обратил внимание, что бомба, отделившись в воздухе от самолета, некоторое время продолжает лететь как бы параллельно с ним, слегка отклоняясь к земле. Метров тридцать-сорок или меньше. Потом глиссада падения становится более крутой. И подумал: а что, если сразу же после отделения предмета от самолета под него подставить что-нибудь плоское, ну, скажем, поле аэродрома? Наверное, предмет не ударится, а, встретившись с плоскостью по касательной, покатится, заскользит. Как приземляется лыжник при прыжке с трамплина, видели?.. Вот это наблюдение и легло в основу идеи беспара-шютного десантирования. Почему я попросил сделать стол повыше? Чтобы показать вам сразу - не любая высота пригодна для такого дела. По моему расчету самолет должен идти над землей не выше двенадцати метров. Выше сбросим - объект, как и эта модель, жестко встретится с землей, развалится от удара. Настоящий авиабус, конечно, будет иметь более совершенное аэродинамическое качество, чем обыкновенный ящик. Качество крыла! Придумаем и специальные приспособления, чтобы не прыгал, как блоха, и не переворачивался. При правильной высоте сброса и при поверхности земли без высоких препятствий, думаю, мы обеспечим безопасность такого десантирования процентов на девяносто.

- А сто!

- Сразу не гарантирую. Такого процента нет даже у быстро катящейся телеги. Ну, будем делать авиабусы, друзья? Рискнем отличиться? Подумайте крепко. Соберемся вечером. Буду слушать все «за» и «против». В одной умной книге по конструированию я прочитал, - Гроховский вытянул из кармана гимнастерки листочек, - «Опыт показывает -просчеты, допущенные при выдвижении основных идей, губят проект уже на ранней стадии его реализации. Выход - в самой нелицеприятной критике во всех мыслимых аспектах. Тут не следует щадить ни престижа, ни авторского самолюбия. Тщетно убаюкивать себя надеждой, будто слабости замысла, невидимые окружающим, но ощущаемые нами, со временем исчезнут сами собой». Вот так! Ищите ошибки в идее. За самую большую и принципиальную обещаю поощрить.

Вечером на собрании под протокол детально обсудили вопрос о постройке экспериментального авиабуса за счет экономии времени и материалов и решили: «Включить в план. Строить!» Проектировку необычного аппарата поручили инженеру Огневу.

За короткое время в эскизах прорисовались варианты бескрылых платформ, маленьких и больших, для людей и для грузов, на лыжах, на колесах, для посадки на воду, на снег и даже на пни. Нас больше всего волновала амортизация авиабусов - расчеты показывали, что даже при самом благоприятном угле контакта аппарата с поверхностью удар будет довольно сильным. Тут нужно было усиленно ворочать мозгами всем без исключения.

Опытный маленький авиабус на лыжах начали строить на «Синегубинском гиганте». Гроховский внимательно следил за ходом работ. Чтобы внушить уверенность нам, что работаем мы не впустую, он при народно обмолвился:

- На первом людском авиабусе солдатом буду я!

Спуск автомобиля «Форд» на большом грузовом парашюте

Глава 4. Пополнение

4 августа Гроховский приехал на работу к одиннадцати часам дня. Сотрудники, привыкшие видеть своего начальника бодрым, жизнерадостным, обратили внимание на его мрачный вид. Даже в одежде заметна неряшливость, ему не свойственная.

- Какой-то объект не утвердили.

- Наверно, опять кляуза.

- Может, дома что случилось? - делились между собой предположениями. - Дочка заболела? Жена?

- Пригласите всех до одного в нижнее помещение, - приказал Гроховский дежурному и в ожидании стал прохаживаться около стола с опущенной головой.

Окинув пасмурным взглядом собравшихся, начал говорить ровно, но спокойствие давалось ему с трудом.

- Да, каждый из вас с полным основанием может сказать, что время даром не теряет, опережает планы, делает кое-что и сверх плана. И все равно шаг наш черепаший! Нами недовольно руководство. Родине как можно быстрее нужен род войск, для которого мы работаем. Как видите, нас торопят и события. Я мог постоять за себя и за вас, когда речь шла о плане, но мне сказали, что он занижен, мы его легко выполняем, оставшееся время тратим на пустяки, разные никчемные придумки. Все поняли?.. Ставлю первоочередные задачи. За кратчайшее время мы должны сделать приспособления для выброски рядовых бойцов с начальной парашютной подготовкой. Ведь в будущем каждый десантник не сможет получить практику в объеме инструкторской программы, - чеканил как по бумажке Гроховский. -Мы должны подготовить к десантированию людей и грузов отечественные самолеты, серийные, типа ТБ-1 и Р-5, позже и более мощные. И парашюты наши, советские. Только это даст возможность выбросить многочисленный, технически насыщенный вооруженный десант. Мы должны предусмотреть компактную выброску, чтобы сразу же после приземления -и во время него! - один боец мог поддержать огнём другого. Нам нужно создать парашютную группу для изучения техники прыжка и поведения парашютиста в воздухе. Записаться в нее могут все желающие. Прошу руководителей групп доложить, в каком состоянии разрабатываемые объекты и методики.

Малыныч: - График опережаем. Подвески, крепления и замки отработали хорошо. Картонажные мешки готовы к эксплуатации, можно в серию.

Модин: - Подкрыльные люльки готовы к испытаниям. Узкое место - снабжение. Краски не хватает. Особенно голубой. Две недели люльки в первоцвете. Разве это дело? И кисти плохие - лысеют быстро, оставляя на поверхности щетину. У меня все.

Огнев: - Строительство двух малых авиабусов на лыжах заканчиваем.

- Отставить, Огнев! За них мне уже досталось. Самодеятельность! Говорят, время переводим. В сторону авиабусы, пусть валяются, гниют, - с болью произнес Гроховский.

Огнев. - Но мы уже закончили, Павел Игнатьевич, осталось смонтировать лыжи. Полдня всего уйдет!

- Ладно, потом. Как у вас? - Гроховский посмотрел на Сергушева.

Сергушев: - Шитье парашютов разных форм и назначений идет по плану, но с трудом. Простои. Материала, понимаете ли, в заделе нет. В конце дня песни поем.

- Слово снабженцам, - Гроховский посмотрел на Спаррэ. - Что скажете?

Спарре: - Выступления Модина и Сергушева несерьезны! У нас с Лукашевым по снабжению нет перебоев, что просят - достаем, только заранее предупреждать надо!

Гаевский: - Расчеты на модернизацию самолета Р-5 почти готовы. Теперь уверены, что из легкого самолета можно сделать транспортную машину человек на восемь-десять без особых переделок, только укрепив конструкцию. Доводим до кондиции «голос неба». Тут не все гладко. Помощь хороших специалистов нужна особенно по спускаемым с борта динамикам, но о подробностях лучше в рабочем порядке, Павел Игнатьевич.

- Как с дисциплиной, Иван Васильевич? - обратился Гроховский к Титову.

Титов: - Веселая тройка продолжает свои художества. Никак утихомирить не могу.

Раздумывая, Гроховский опустил голову. Недавно он принял на работу Любимова -

бывшего художника; Сахарова - бывшего актера и поэта; Васильева - бывшего работника театра. Они согласились переквалифицироваться в чертежников и, помимо основных дел, создать в коллективе художественную самодеятельность. Ни то ни другое у них не получилось. Портили чертежи, устраивали спектакли-скандальчики между собой, частенько от них пахло спиртным, на работу опаздывали. Обнаружилась недостача русских народных костюмов, закупленных для драмкружка и сданных под их ответственность.

- Уволить! - приказал Гроховский. - Слушаю дальше.

Титов: - Пусть дадут слово, что исправятся. Я их премиальных лишу. |

- В третий раз? Нет, - ответ Гроховского прозвучал категорично. - Слушаю дальше. Конструкторы.

Конструкторы, не вдаваясь в мелкие детали, познакомили собравшихся с ходом дел на сегодняшний день, и почти все, обращаясь к начальнику, сетовали на нехватку исполнителей, разработчиков.

- Я беседовал с некоторыми молодыми специалистами из отделов ЦАГИ и НИИ, из других близких нам по профилю научных учреждений. Обещал творческую свободу, поддержку, и даже повышение оклада. Результат неважный. В нас далеко не все верят. Точнее -не верят многие. Так мне сказали в штабе ВВС, и в довольно резкой форме. Вот почему я сегодня, извините, товарищи, так зол. Только успехи могут привлечь к нам народ. Иван Васильевич, - обратился Гроховский к Титову, - что вы предпринимаете по подбору кадров как мой заместитель? Стараетесь?

- Даже объявления в газеты дал. Приглашаю всех, кто мало-мальски владеет нужным нам ремеслом. Обещаю золотые горы и молочные реки с кисельными берегами.

- А прилива нет и нет.

- Ждет вас один молодец из Саратова. Кажется, вполне гож для нас.

- Прошу разойтись по рабочим местам. Давайте молодца, Иван Васильевич. Неужели и в Саратове о нас слух идет? Туда, в глушь, в Саратов, раньше ссылали.

- Я ж говорил. газета.

Титов вышел и скоро вернулся с худеньким чернявым пареньком небольшого роста. Гроховский сразу же поймал смелый взгляд его больших коричневых глаз.

Титов представил:

- Борис Дмитриевич Урлапов. Планерист.

- Дмитриевич, значит, ну, ну. Где родились? Когда? - спросил Гроховский.

- В Астрахани. Здравствуйте сначала.

- Извини. Здравствуй, здравствуй. Так сколько вам лет, Дмитриевич?

- Скоро будет девятнадцать.

- Пожилой человек! - улыбнулся Гроховский. - Что умеете делать? Много ли знаний подкопили за свою долгую жизнь? Практика у вас, наверное, богатая?

- В школе имел отличные оценки по физике и математике, легко дифференцирую простейшие функции. Знаю почти наизусть книгу Фадеева «Аэродинамический расчет планера». В Саратове занимался постройкой летательных аппаратов и немного летал. Работал чертежником седьмого разряда, - торопился выложить Борис все, что, по его мнению, могло способствовать приему на работу.

- Немало, немало. Ну, а у нас, чем желаете заниматься? - По лицу Гроховского было заметно, что юноша вызвал интерес. - Могу предложить только место чертежника. С этого у нас все начинают, Дмитрий.

- Меня привлекает конструкторская работа.

- И не меньше?!

- Другую можно получить всюду. Я не из-за денег к вам пришел.

- Кто же к ним сейчас равнодушен.

- Так берете конструктором?

- Вот тебе лист бумаги и карандаш, нарисуй, каким ты видишь автомобиль эдак лет через десять, пятнадцать? Пойди в «скворечник», там сейчас один из столов свободный. Проводи, Иван Васильевич.

- Не прошло и получаса, как Борис Урлапов прервал беседу начальника с заместителем.

На рисунке каплевидная автомашина с полностью застекленным носом и скошенной радиоантенной на крыше.

- Так, так, - рассматривал старательно выписанную картинку Гроховский. - Значит, радиофицировал. А мотор где?

- Сзади.

- Какой фирмы поставишь мотор?

- Отечественной.

- Но наши слабоваты, а, Дмитрии?

Авиаконструкторы - Борис Урлапов, Глеб Котельников, инженер Константин Калинин, лётчик и военноначальник Михаил Громов (сверху-вниз, слева-направо)

- Так вы ж сказали, через десять-пятнадцать лет.

- Молодчина. Хвалю.

- Так берете конструктором или нет?

- Иван Васильевич, ты как считаешь, доверим Дмитричу? А то ведь утекёт конструктором в ЦАГИ или повыше куда. Горючими слезами будем обливаться. Так берем конструктором, только самым-самым младшим, а?

- Обязательно, обязательно, - в тон начальнику весело ответил Титов. - И кабинет просторный дадим. И штат человек в сто организуем. В будущем, в будущем, конечно.

- По рукам, Борис Дмитриевич! Талон на общежитие получите у Спаррэ. Спарре найдете, это самый большой и мощный дядя среди нас.

Так в Особом конструкторском бюро появился новый молодой сотрудник, которого сослуживцы называли сначала просто Боря. Динамичному обаятельному парнишке вскоре действительно исполнилось девятнадцать лет.

Совсем мальчиком, одним из первых в Саратове записался Боря Урлапов в планерный кружок «Парящий полет», возглавляемый тоже юным Олегом Антоновым. Помогал строить один из первых безмоторных летательных аппаратов Антонова. - ОКА-2. Научился столярничать в кружке, овладел мастерством слесаря, обойщика, маляра. Работал на совесть.

Уже в четырнадцать лет Борис стартовал на ОКА-2, правда, не совсем удачно, а через год после этого сконструировал свой первый планер, балансирный.

Учился отменно и в школе и в кружке. К юным планеристам проявляли большое внимание профессор Саратовского госуниверситета, известный математик и гидродинамик Мичурин, другие ученые. Они занимались с молодежью в основном аэродинамикой, а с Борисом Урлаповым и некоторыми другими ребятами - математикой, механикой, графостатикой, сопроматом.

Так в коллектив Гроховского пришел еще один молодой и грамотный, технически подготовленный, а главное - увлеченный авиацией человек.

Вечером Борис Урлапов уже как полноправный служащий конструкторского бюро присутствовал на политчасе, слушал помполита Фоменкова. Здесь многое из международной обстановки начинающий конструктор узнал впервые. Повышая военные бюджеты до крайности, Германия, Япония, Италия переводят свою экономику на военные рельсы. Ими взят такой разбег, который позволит во второй половине тридцатых годов практически быть готовыми к большой войне. В подобной обстановке Советскому Союзу необходимо принимать решительные меры по наращиванию оборонной мощи. И не только количественно. Главное звено - техника. Насытить, пропитать, оснастить качественной техникой Красную Армию -вот главная задача. Тухачевский предупреждает: «Наш враг номер один - это Германия.

Фоменков рассказал, что такое фашизм. Бориса Урлапова так потрясло услышанное, что после политчаса он попросил у Фоменкова конспект его выступления и сделал для себя выписку из «Проекта морального, правового и духовного укрепления Третьей империи, предложенного одним из теоретиков немецкого фашизма графом Куртом фон Эйхеном. Вот что советовал сделать своим единомышленникам граф-садист:

«.Живущему с открытыми глазами в Третьей империи нельзя не видеть печального зрелища, которое закрывают нам окраина и множество разоренных деревень. Полуголая, исхудавшая армия детей, тысячи нищих, тянущиеся к знатнейшим кварталам, как некогда пиратские суда к мирным гаваням. Изнуренные, с ужасными лицами, вшивые, с уродливыми телами, еле спрятанными в лохмотьях, они измученными, нечеловеческими голосами беспокоят даже тех, кого исключительные свойства сверхчеловека оградили от подобных кошмаров... Для охраны арийцев высшего порядка во имя достижения Третьей империей внутренней, а также и всемирной гегемонии, ради обеспечения в этих целях людьми низшего порядка, необходимо: рабочих, крестьян и неимущих интеллигентов, а также всех евреев -ослепить...

Каждый германский ариец вправе использовать все низшие расы, а мы, сверхлюди, наделены правом использовать, помимо этого, еще и арийцев низшего порядка...

Шагающие в атаку слепые дивизии! Слепые миллионы! Представьте себе, господа, психологическое воздействие подобной системы на неприятеля...

Если мой проект не осуществится, если пятьдесят миллионов немецких рабочих, крестьян и неимущих интеллигентов не дадут себя ослепить, лишить голоса и слуха, тогда наступит варварство, осуществленное уже Советским Союзом, тогда Третья империя и с ней вся европейская цивилизация погибли... Господи, упаси нас от этого!»

- Это же бред маньяка - ослепить свой народ! - говорил потрясенный Урлапов, передавая конспект обратно Фоменкову. - Человек не может быть способен на подобное!

- Человек - нет, а вот фашисты могут, - сказал помполит. - Смогут, если мы не свяжем им руки. Именно мы. Больше некому. Конечно, пятьдесят миллионов не дадут ослепить себя физически, пусть об этом фон Эйхен не мечтает, а вот морально, психологически фашисты свой парод будут ослеплять. Это - их политика, их идеология. И шагнут в атаку «слепые» дивизии!

* * *

В конце августа в Воронеже летчики 35-й эскадрильи с самолета ТБ-1 впервые сбросили тяжелый груз методом «Залп». Он заключался в том, что над отделившимся от самолета грузом одновременно, залпом, открывались восемь парашютов. И хотя испытания прошли успешно, сложность системы сулила в дальнейшей практике многочисленные отказы. Не удовлетворила Гроховского и громоздкость системы.

Глава 5. Самолёт-гибрид

Иван В. Титов вспоминает:

.В серый метельный полдень декабря, когда на улицах Москвы в десяти шагах ничего не было видно за вихрящимся снегом, к нашему КБ подкатила автомашина начальника Управления ВВС. Петр Ионович Баранов нередко вызывал к себе Гроховского, но всегда заблаговременно извещал по телефону. А тут - на тебе, запыхавшись, влетает адъютант и говорит:

- Гроховского и Титова срочно к начальнику. Прошу не медлить!

Пробиваясь сквозь белую мглу в холодном автомобиле, мы с беспокойством посматривали на сидящего рядом с шофером адъютанта. Наконец, не выдержав, Гроховский задал мучивший нас вопрос:

- Почему так срочно и. необычно? Что случилось?

- Не могу знать. Петр Ионович вызвал и сказал: «Без Гроховского и Титова не возвращайся!»

- Перед этим у него был кто-нибудь? - поинтересовался я.

- О, с утра целый эскадрон разного народа, из знакомых вам - Нежил, Минов из Воронежа вызван. Я соединял Петра Ионовича с Ленинградом, и целых полчаса они говорили с Тухачевским. Приходили инженеры из НИИ и из КБ Поликарпова.

- О нас шла речь? - спросил Гроховский. - Может, краем уха слышали?

- Я и так разболтался, Павел Игнатьевич, извините, - хитро прищурился адъютант, повернувшись к нам. - Половину говорить не должен был. Смекайте. А нервничать не следует, вот так - неожиданно Петр Ионович вызывает многих. Б-р-р, холодина жуткая! Шофер в шубе как на печке, нам бы разрешили

шинельки на меховое поменять. Хотите, расскажу анекдот про бабу и прорубь?..

Однако бодрый говорок адъютанта не успокоил, и мы, перебирая в уме неудачи, промахи в своей работе, не слышали анекдота. Было не до смеха.

Признаться, не все в КБ шло гладко. Ослушавшись, мы не застопорили постройку авиабусов, наоборот, форсировали работы. Когда еще не застыла Москва-река, с самолета на воду сбросили два первых авиабуса с лодочными днищами. Практически это были крупные модели. В каждую из них положили песок в мешках, и - на тебе, неудачи начались с отцепки - не сработали одновременно замки; один открылся позже, что-то заело в его механизме. Потом огорчило приводнение аппаратов: первый авиабус нырнул в воду, на поверхность выплыл вверх брюхом, второй коснулся поверхности реки под правильным углом, но, несколько раз подпрыгнув, развалился.

Следующую пару авиабусов, тоже небольших по размеру, на лыжном основании, предварительно продули в аэродинамической трубе ЦАГИ. Данные вышли положительными, и несколько дней тому назад авиабусы испытали.

Отцепившись от самолета, они коснулись снежного поля, но не прижались к нему на скорости, а запрыгали, как блохи. Один авиабус в конце пробега, наскочив на кочку, перевернулся.

Несомненно, сами факты неразрешенных сбросов авиабусов, хотя мы их маскировали под испытания подвесок и замков, и плачевные результаты испытаний стали известны начальнику ВВС. Кто-то распространил но НИИ злые рифмованные строки: «На такие сундуки дают деньги дундуки!» Отстаивать идею беспарашютного десантирования теперь будет трудно.

Где еще мы опростоволосились?.. Думаю, почему меня вызвали. Перед глазами маленький пожар на «Синегубииском гиганте» - чуть не сгорели чертежи катера на подводных крыльях, хорошо, потушили вовремя. Может, поэтому вызывают? Я же отвечаю за «гигант».

Главное управление ВВС РККА располагалось в четырехэтажном доме по улице Варварка. Автомобиль подъехал к нему, и через несколько минут мы, оставив шинели в гардеробной, вбежали на четвертый этаж. Одернув гимнастерки, поспешили в кабинет Баранова. Встали перед ним навытяжку.

- Нуте-с, докладывайте коротко и ясно! - бросил он мрачновато, не поднимаясь из-за стола и не предлагая нам сесть.

- Рад видеть вас, товарищ начальник ВВС, здравия желаю! - произнес Гроховский почти нараспев, подчеркивая, что чувствует холод встречи.

У Баранова под усами-щеточками дрогнули губы, в уголках серых глаз образовались смешливые морщинки.

- Здравствуйте, здравствуйте, изобретатели, устраивайтесь в креслах. Можно курить. Рапортуйте об успехах. Слушаю.

- Если отвечать на ваш вопрос, не вдаваясь в детали, а есть и прискорбные, то скажу: план 1913 года по разделу «Воздушная пехота» нами выполнен более чем на сто процентов, -доложил Гроховский.

Немного помолчав, Баранов проговорил:

- Пожар в мастерской тоже был запланирован?

Я видел, как Гроховский смял в кулаке только что вытащенную из алюминиевого портсигара папиросу. Ответил почти спокойно, но глаза опустил:

- Это сверх плана.

- Почему не доложили о случившемся? - Баранов смотрел на меня, и этот взгляд заставил встать «смирно». - Говорите, товарищ Титов

- Загорелась ветошь под стапелем, вероятно от окурка, маленький костер потушили мгновенно, последствий никаких. Теперь очистили двор от хлама, не повторится подобное, товарищ начальник ВВС, заверяю, - выпалил я на одном дыхании.

Баранов молчал. Карандаш в его руке выбивал на столешнице чечетку.

Неприятное для нас безмолвие затянулось. У меня в голове: «Сейчас за авиабусы всыплет!» Продолжаю стоять недвижно.

Баранов, отбросив в сторону карандаш, поднялся, вышел на середину кабинета и сделал несколько шагов из угла в угол, разминаясь. Высокий, худощавый, в сером коверкотовом обмундировании, заложив за спину

нервно подрагивающие руки, остановился перед оставившим кресло Гроховским.

- Пришло время обрести плоть воздушно-десантным войскам, - до нас не сразу дошел изменившийся до тихого голос Баранова. - Время и события в мире торопят нас. От теории и экспериментов нужно переходить к практике. Сегодня говорил об этом я со многими товарищами. Есть указание в новом году создать несколько воздушно-десантных отрядов, опытных для начала, и оснастить их необходимой десантной техникой. Дело за вашим КБ. Мы посмотрели перечень ваших изделий и пришли к выводу, что в основном на первых порах они устроят нас. Но в каких количествах и в какие сроки вы можете подготовить разработанные объекты к эксплуатации в войсках?

- У нас экземпляры штучные, товарищ начальник, - сразу ответил Гроховский.

- Вот-с, именно. А если на вас будут работать опытные мастерские НИИ? Сумеете организовать поток, чтобы примерно к марту обеспечить техникой отряд человек из двухсот?

- Выполним. с вашей помощью.

- Яснее, нуте-с, точнее выражайтесь, Гроховский. Вы стали что-то очень немногословны.

- Нужно хотя бы один самолет ТБ-1 отдать в мое полное распоряжение, потому что отрабатывать механизмы подвесок на макете трудно. Нужна живая машина. И с постоянным экипажем. Он тоже должен подчиняться мне. По заявкам нам дают разных летчиков, и никто из них не заинтересован в работе нашего КБ, говорят - «цирк!», отсюда и отношение к делу. На Р-5 самому приходится летать, я с удовольствием, но.

- До меня дошло, что вы раскурочиваете Р-5? Он же наш, штабной! Обдираете обшивку. Изменяете конструкцию. Поликарпов недоволен переделкой самолета, он автор этой машины, и вы должны свои действия по доработке машины согласовывать с ним. Слышал, и у туполевского бомбардировщика хотите хвост откромсать?

- Разрешите, я закончу о летчиках, товарищ начальник. Прикомандируйте к нам хотя бы одного-двух постоянных. Хорошо бы Бицкого. Он уже летал с нашими объектами не раз. И если можно, Анисимова, пожалуйста.

- Что вы, что вы, Гроховский! Анисимов - ведущий лётчик истребительной группы, она главная в НИИ. У него день плотный. С утра испытывает истребитель, днём переходит на штурмовик, к вечеру уже летает на тяжёлом бомбарировщике. Да ещё вы. Нет, нет, про Анисимова разговора не будет.

- Товарищ начальник ВВС, вы сказали, что десантную технику нужно довести до ума в кратчайшие сроки!

Баранов взял себя за подбородок, подумал.

- Испытателей у нас вообще мало. Берём зелёных, прямо из полков. В августе получил рапорт от лётчика Чкалова. Он работает в Осоавиахиме. Просит разрешения вернуться в военную авиацию. За него ходатайствовали Громов и Юмашев. Я подписал приказ о его зачислении летчиком в НИИ. В Осоавиахиме Чкалов летал на «Юнкерсе», приедет сюда, пусть полетает на ТБ-1 у вас, опыта поднаберётся.

- Спасибо и за самолёт и за лётчика! - склонил голову Гроховский.

- О самолете я ничего не говорил. Впрочем, дадим, пользуйтесь. Бицкого берите, а Чкалова не навсегда. Подумаем и о других! Анисимова не дам..

- По многим пунктам плана на тридцать первый год мы сможем хорошо выглядеть только с отличными летчиками, - настаивал Гроховский.

- Анисимов к вам не пойдет, - упорствовал Баранов. - Со временем подберем для вас приличные летные кадры.

- И на том спасибо! - сдался Гроховский. - Теперь отвечу насчет Р-5. Мы его из двухместного разведчика переделываем в транспортно-десантный самолет. Конструкцию не изменяем, укрепляем в некоторых узлах. Возить он будет человек десять, включая экипаж.

- Не фантазируйте, Гроховский, всему своя мера. Прекратите терзать машину без разрешения Поликарпова.

- Мы его уже переделали, - опустил голову мой шеф. - Извинитесь за меня перед товарищем Поликарповым. Приглашаю его посмотреть, какие потенциальные возможности заложены в его замечательной машине. Хвалю самолет совершенно серьезно. Думаю, он хорошо послужит десантникам.

- Вижу, вы не шутите. Работа проводилась сверх плана? Почему не докладывали?

- Не были уверены в конечном результате.

- Средства, где взяли?

- За счет экономии. Надеемся создать самолёт-гибрид, первый - специально для военно-десантных войск.

- Слышать приятно, но хвалить подожду. Правильно говорят, что вы партизанщину разводите. Все до мельчайших задумок с сего дня докладывать лично мне. Кто будет испытывать этот ваш гибрид?

- Предлагал трём лётчикам. Отказались. Не верят, что с таким грузом оторвутся от земли. Анисимова бы мне!

Баранов отрицательно покачал головой.

- Не дам.

- Тогда попробую сам, - сказал Гроховский, наблюдая за начальником, переставляющим на шахматном столике фигурки.

- О дне полета уведомите. Приедем с Поликарповым. Так, значит, о технике для опытного отряда договорились. Срок - три месяца! Помощь - всесторонняя. Тухачевский не забыл вас, передает привет и тоже надеется, что не подведете. Но я еще не отпускаю вас, голубчики. Есть претензии, и очень серьезные. Люди ваши плохо соблюдают секретность работ, болтают на стороне, да и вы, Гроховский, не сдержанны на язык. Кое-что даже родной жене говорить не следует. Можно нажить бо-ольшие неприятности. Учтите это на будущее, а пока ставлю на вид.

- Учтем.

- Был у меня разговор с ревизором из финотдела ВВС. Так он тоже имеет к вам претензии. Докладывает, тратите большие деньги на консультации, щедро отваливаете специалистам из ЦАГИ. Откуда у вас такие королевские замашки?

- Поощряю тех, кто помогает нам работать плодотворно и быстро. Они достойны большего.

- Так оформляйте выплаты как положено, Гроховский, а то попадете в такую катавасию, что вас и начальник ВВС не защитит. Вопросы есть?

- Я не выхожу из лимита, товарищ начальник ВВС.

- Спрашиваю, вопросы ко мне есть?

- Насчет Анисимова.

Баранов повернул лицо ко мне:

- У вас товарищ Титов, вопросы, просьбы имеются? Вам, наверное, интересно знать, зачем и вас с Гроховским вызвал? А чтобы осчастливить личным выговором. Да-с! Пока личный - за пожарчик, за болтливость подчиненных, за финансы. ну и за авиабусы тоже. Поняли? Обоим по выговору. Всё! С авиабусами желаю успеха.

Когда мы выходили из кабинета, Баранов остановил:

- Минутку, Гроховский! Знаю, вы в хороших отношениях с Александром Косаревым. Позвоните, поздравьте, у них с Марусей Нанейшвили родилась дочь Леночка.

* * *

Баранов с авиаконструктором Поликарповым приехали на испытания самолета-гибрида Р-5.

Что мы сделали с самолётом-полуторапланом? Усилили его конструкцию и под нижние крылья прикрепили обоймы фанерных кассет с целлулоидовыми прозрачными носками -в них могли помещаться восемь десантников с оружием или восемьсот килограммов военного снаряжения, боеприпасов. Десантники должны были лежать в отсеках, и могли в воздухе через специальные отверстия в обтекателях вести ружейно-пулеметный огонь.

Когда с проектом познакомили Поликарпова, он, внимательно изучив его, сказал:

- Расчеты на прочность не вызывают сомнений, но отпустит ли земля такую тяжелую машину? Хватит ли аэродрома? Пусть попробуют.

С отзывом Поликарпова мы познакомили летчика-испытателя Анисимова, Гроховский очень желал, чтобы машину в воздух поднял он.

Анисимов осмотрел гибрид и грубовато ответил, что «на беременном аэроплане» он не полетит.

Поликарпов с Барановым приехали на аэродром точно в назначенное время, но что-то у нас не сладилось - не подвезли груз в мешках, и чтобы не отдалять час испытаний, в фанерные кассеты. залезли наши молодые сотрудники.

Молодежь не знала страха, была уверена в надежности конструкции и в пилоте. Гроховский сел за ручку управления сам. Бесстрастным было его слегка побледневшее лицо. Он плавно подал сектор газа вперед - самолет-гибрид тяжело сполз с места. Побежал. Нам, стоящим на земле, казалось, что он никогда не наберет скорость отрыва; 200. 300. 400 метров разбега и образовалась полоска между колесами и землей. Почти три тонны в воздухе! Выдержала и конструкция, и нервы человеческие. Только после этого полета у Гроховского почему-то ныли ноги в местах давнишних переломов, память об аварии в Одессе.

Когда Баранов увидел, что из кассет приземлившегося самолета вылезают люди, по его словам, у него «волосы встали дыбом». А Поликарпов сказал мне, усмехаясь:

- Башковитый и моторный мужик ваш Гроховский, только рисковый очень. Так нельзя. Самолет-гибрид летал у нас до 1930 года, потом мы его капитально подремонтировали, сменили обшивку, шасси н двигатель. Он участвовал в смотрах, учениях, и в обычные дни возил срочные грузы в Ленинград. Самолёт и в дальнейшем не подводил лётчиков. Правда, с нашими тяжёлыми кассетами Р-5 давал скорость километров на двадцать меньше обычной. Хотя для транспортной машины это не большой грех.

* * *

Позже в КБ Гроховского доработали еще один самолет-истребитель И-5. Практически, эта переделка была первой попыткой в нашей стране, возможно и в мире, создать новый тип боевого самолета: истребителя-бомбардировщика.

Для подвески на И-5 двух 250-килограммовых бомб, кроме других конструктивных переделок, были смонтированы специальные мощные бомбодержатели под нижним крылом и установлены дополнительные ленты-расчалки для передачи нагрузки от бомбодержателей на центроплан верхнего крыла.

Самолет хорошо летал, но значительное увеличение взлетного веса истребителя в этом варианте ухудшило его первоначальные летные качества. Нужен был новый мощный мотор. Таковые серийно не выпускались.

Однако «проба» Гроховского не пропала даром. Когда появились истребители Поликарпова И-16 с более мощными двигателями, они использовались в 1937 году на СПБ (составной пикирующий бомбардировщик конструкции В. С. Вахмистрова), и каждый из них нёс под крыльями по две бомбы ФАБ-250, как и модифицированный И-5 Гроховского.

Глава 6. Лётчик «милостью божьей»

Михаил Н. Каминский (Каминский Михаил Николаевич - лётчик испытатель Экспериментального института по вооружениям РККА, всо-следствии - известный полярный лётчик) вспоминает:

.Почему Павел Игнатьевич Гроховский так настойчиво просил начальника ВВС прикомандировать к его отделу летчика Александра Фроловича Анисимова? Это были люди со сходными биографиями и близкие по духу.

Сын крестьянина, пятнадцатилетний Саша Анисимов учился в Новгороде на курсах шоферов-механиков и после окончания учебы добровольно ушел в армию, поступив в школу военно-авиационных мотористов.

Началась мировая война. Моторист Анисимов обслуживает самолеты 4-го летного отряда Западного фронта. С завистью смотрит, как уходят в небо подготовленные к полету и его руками крылатые аппараты. Но в начале войны пилотировали самолеты только выходцы из привилегированных классов - сыну крестьянина к ручке самолета хода нет.

Лишь в 1916 году, когда офицерский состав летных отрядов был почти полностью «выбит из сёдел» противником, царское правительство милостиво разрешило подготовку летчиков из наиболее одаренных солдат и унтер-офицеров. И тогда Александр Анисимов стал курсантом Петроградской летной школы.

В это время юный матрос-доброволец Павел Гроховский бредил на госпитальной койке в тифозном ознобе.

Сомнений, на какую сторону баррикад встать в дни Великого Октября, не было у Саши Анисимова. Молодой учлёт в составе рабочего отряда штурмовал гнездо контрреволюции -Владимирское военное училище, участвовал в боях на улицах.

.С чердака двухэтажного купеческого дома зло бил юнкерский пулемет, метеля пулями уличный перекресток. Уже несколько красногвардейцев, пытаясь миновать его, упали, отползли, раненные, под защиту стен. «Кто заткнет глотку юнкеру?» Вызвался Саша Анисимов.

В одном из дворов нашли исправную пролетку, бросили на сиденья несколько мешков с камнями, и Александр покатил ее через перекресток, хоронясь между вздрагивающих рессор. Камни в мешках перемалывались пулями. Пролетка катилась, набирая скорость. Юнкера попробовали ее остановить гранатой. Взрыв сорвал с оси переднее колесо. Подъезд дома был почти рядом, в пяти метрах, - их-то и преодолел стремительным броском Александр. Выбив прикладом винтовки окно, юноша пробрался в здание. Через несколько минут на чердаке трижды взорвались гранаты, и пулемет захлебнулся.

Советы взяли власть. В Петрограде создается школа красных военлётов.

В ней бы и учиться Александру Анисимову, одному из лучших, талантливых учлё-тов старой лётной школы. Но он не согласен сидеть в классах, когда большевики предупреждают: «Социалистическое Отечество в опасности!» Нужно! - и Анисимов уходит на фронт гражданской войны опять же мотористом. С пятым Социалистическим авиаотрядом проходит славный боевой путь.

Оба, Александр Фролович Анисимов и Павел Игнатьевич Гроховский, учились в Качинской военно-авиационной школе истребителей в Крыму, правда в разное время и у разных инструкторов.

В привольной степи, недалеко от реки Кача, берущей исток в Мамашайской долине Крымского полуострова, возвышались три здания, построенные в 1910 году. На отлете виднелись склады, мастерские, стройные шеренги самолетов на сером каменистом поле. Так с птичьего полета просматривалась зона знаменитой школы, которая гордилась многими своими выпускниками, в том числе первым русским летчиком Михаилом Ефимовым и покорителем «мертвой петли» Петром Нестеровым. В советский период кроме юношей там учились и такие, как Анисимов с Гроховским - красные командиры, имевшие довольно высокие воинские звания, награды за гражданскую войну. Как показало время, школа выпустила много героев, так как самыми главными качествами учеников инструкторы считали волю, решительность, молниеносную сообразительность - это ценилось превыше всего.

В то время бытовало мнение, будто летчиком может быть лишь высокоодаренный человек, обладающий врожденными способностями и умеющий без приборов легко и свободно ориентироваться в пространстве.

Человек-птица! Полет - это искусство, которое служит рыцарскому воздушному бою, а летчик является артистом высшего класса и не должен унижать свое искусство ничем, кроме работы в воздухе! Такая «летная психология» впоследствии принесла Анисимову, да и Гроховскому, немало горьких минут. Жизнь выбивала тщеславие сурово. Такие летчики были «неудобными» для начальников, и карьера их изобиловала понижениями в служебных должностях, взысканиями, а подчас и серьезными авариями.

Нелегкую дорогу к славе прошли и Анисимов с Гроховским после того, как оба (не в одно время) закончили еще и «Стрельбом» - высшую школу по стрельбе и бомбометанию в Серпухове. Анисимова стали называть истребителем «милостью божьей» - так любили тогда выражаться авиаторы, оценивая летный талант. Проходя службу в частях ВВС, он зарекомендовал себя отличным воздушным бойцом.

«Летчик А. Ф. Анисимов. Стрельба в полете по мишени Р-1 - из 65 патрон 55 попаданий. Атаки с высоты 250 метров, огонь с высоты 180 метров и выход с высоты 80 метров» -одна из записей командира 3-й Киевской эскадрильи в летной книжке Анисимова. На такой высоте и с таких дистанций мог стрелять только бесстрашный летчик, а результат - достоин снайпера.

За многолетнюю практику истребителя Александр Фролович Анисимов не проиграл ни одного учебного боя, не поломал по своей вине ни одного самолета.

То же можно сказать и о летчике-истребителе Павле Гроховском.

Молва о необычных новаторских полетах Анисимова, а позже о лётных экспериментах, изобретениях Гроховского дошла до ушей высшего командования. Анисимов на четыре года раньше Гроховского был приглашен в НИИ ВВС на должность летчика-испытателя. Он доводил до ума все первые советские истребители. И-1, например, был капризной, очень строгой машиной, способной при любой оплошности летчика перейти в затяжной штопор. И-2 тоже особенно не радовал. По требованиям и предложениям испытателей Анисимова и Громова истребители существенно модифицировали. Летчики и конструкторы немало потрудились, прежде чем в соревновании с лучшим тогда французским истребителем «Спад-61» советский И-2бис взял верх. Как результат этой работы 1 апреля 1925 года появился приказ Реввоенсовета СССР за подписью М. В. Фрунзе о снятии с вооружения Красной Армии самолетов-истребителей иностранных и устаревших типов.

Когда на своем любимом самолете И-5 взлетал Анисимов, вся аэродромная обслуга бросала работу, чтобы посмотреть на захватывающее зрелище. Он разгонял машину, отрывал ее от земли, переводя сразу же в «мертвую петлю», в верхней точке делал переворот и набирал высоту в обратном взлету направлении. Иногда в верхней точке петли не переворачивался, а уходил дальше в небо кверху брюхом.

Не ограничиваясь выполнением стандартных фигур высшего пилотажа, Анисимов постоянно искал новые, неизвестные авиации. Многие впервые выполненные лётчиком фигуры осторожные в оценке человеческих судеб историки припишут потом авиаторам, которые были только последователями Анисимова или выполняли эти фигуры вместе с ним, например восходящие «бочки», постепенно доводимые до штопора, или набор высоты на самолете, перевернутом кабиной к земле.

Время показало, что немало добрых дел и Павла Гроховского было присвоено другими. Анисимов-испытатель одинаково хорошо летал на истребителях, разведчиках, штурмовиках, легких и тяжелых бомбардировщиках. Талант и летное мастерство позволяли ему без провозных полетов поднимать в воздух дотоле незнакомые ему машины. Как первому воздушному акробату страны, ему отвели место ведущего «красной пятерки» истребителей, открывавших воздушные парады над Красной площадью. Это была честь по таланту, и летчик заслуженно гордился таким доверием.

Общие человеческие и летные мерки не применимы к Александру Анисимову. Доброта большого русского человека в нем уживалась с взрывной яростью. Готовый в любой обстановке защитить от несправедливости товарища, он умел ругаться почище старых боцманов. Оставаясь спокойным в самых критических ситуациях испытательного полета, в то же время болезненно реагировал на обиды, особенно со стороны командования. Имея высокое воинское звание, он наотрез отказывался занимать высокие командные посты, мотивируя тем, что он «летчик, а не дрессировщик». «Шпалы» в его петлицах отличали не должность, а заслуги перед авиацией Родины. Когда Павла Гроховского перевели летчиком-испытателем в НИИ ВВС, он познакомился с самыми выдающимися летчиками страны Громовым, Юмашевым, Степанченком, Козловым, Залевским, позже с Чкаловым, другими и, конечно же, встретил Анисимова -старшего летчика истребительной группы. Как рассказывают, знакомство было довольно прохладным - «чужаков» испытатели принимали настороженно.

Я прибыл в НИИ еще позже. Как это произошло, расскажу в дальнейшем. Но один разговор Анисимова с Гроховским, услышанный мною, приведу сейчас.

- Ты что же, Паша, в серьёз поменял самолеты на железки и деревяшки? - посасывая папиросу, спросил Анисимов.

- Понимаешь, затянуло.

- Ну, ну, гробь себя, потом каяться будешь. Хочешь, замолвлю словечко и опять начнёшь нормально летать?

- Я и так буду летать, Саша. На своих машинах. Но первому в них сесть предложу тебе. Согласен?

- Эх, милый, хотела баба мужиком стать, да ей чего-то не хватало!

Поживем - увидим.

Год 1931-й

Полдела сделано, и в этом не сомненья, Коль ты сумеешь запастись терпеньем

И. Гете

Грязная муха может опачкать всю стену, а маленький грязненький поступочек может испортить все дело.

А. П. Чехов

Глава 1. Десантный отряд

IX съезд ВЛКСМ собрался в январе. В качестве одного из почетных гостей комсомольцы пригласили и Павла Игнатьевича Гроховского.

- За что такая честь? - спросил он Александра Косарева, когда тот вручал ему гостевой мандат. - Я уже старик по вашим меркам.

- Не ваше обаяние, Павел Игнатьевич, и не наша дружба послужили тому причиной. Вы первым в стране создали молодежное конструкторское бюро, признанное солидным, доказали, что оно вполне работоспособно, и первым внедряете коллективное конструирование. А ваши игры-тренинги для будущих армейцев!

На съезде выступил Ворошилов.

- .От того, кто будет обслуживать наши воздушные силы в качестве летчиков, бортмехаников, в качестве инженеров, работников аэродромов, - сказал он в докладе, - в значительной мере будет зависеть рост и успехи нашего Красного Воздушного Флота.

И предложил комсомолу взять шефство над авиацией.

Делегаты съезда ответили на призыв Наркомвоенмора специальным обращением ко всей молодежи страны.

В нем звучало:

«КОМСОМОЛЕЦ - НА САМОЛЕТ!»

Комсомольцы Москвы и Ленинграда одними из первых в стране пошли в аэроклубы, создали сотни планерных кружков в малых и больших городах, селах, подали заявления в военно-авиационные школы, встали к станкам и кульманам на авиазаводах, отправились с тачками, лопатами, мастерками строить аэродромы, ангары.

Прилив молодежи захлестнул и коллектив Гроховского. У него просили любую работу, были согласны на любую переквалификацию

- Ну и куда вас так много! - восклицал он обрадованно, зачисляя новичков в «кандидаты», - Месячишко-другой потерпите, будет вам и дудка, будет и свисток.

Тухачевский, назначенный заместителем Ворошилова и начальником вооружений РККА, утвердил положение об Особом конструкторско-производственном бюро во главе с начальником и главным конструктором П.И Гроховским. Теперь молодёжный коллектив, увеличив штаты, официально именовался Осконбюро ВВС РККА. В его распоряжение, после немалого сопротивления институтского начальства, передали опытные мастерские НИИ ВВС.

В это время начальник института Горшков болел, его замещал Зильберт, между ним и Гроховским из-за этих мастерских пробежала «черная жирная кошка».

18 марта командование Красной Армии приняло решение создать в Ленинградском военном округе норный опытный воздушно-десантный отряд.

- Вам оснащать отряд техникой, Гроховский, - напомнил еще раз Баранов лет-чику-изобретателю. - Реввоенсовет принял специальное постановление о работе вашего ОКБ. Оно обязывает Главное управление ВВС создать все необходимые условия для вашей успешной деятельности. Понимаете всю серьезность поставленных задач и свою личную ответственность? Справитесь?

- Справимся, Петр Ионович.

- Парашютной подготовкой бойцов отряда будет заниматься летчик Минов со своими помощниками. Им выделено всего сорок пять парашютов. Мало, очень мало.

- Ну, это забота фабрики Савицкого.

- И вас касается, Гроховский, в немалой степени. В июле будем смотреть вашу технику в действии. А сейчас подумайте вот над чем: вашим людям придется работать в Москве и в Ленинграде, силы КБ нужно разделить, но так, чтобы каждая половина в любых условиях могла бы работать самостоятельно.

- Откроем филиал в Ленинграде. Взвалит его на свои могучие плечи Иван Васильевич Титов.

- Потянет?

- По-моему мнению, ни в характере, ни в инженерной подготовке слабостей у этого человека нет. И организатор способный. Может вырасти в крупного руководителя.

Первый нештатный опытный воздушно-десантный отряд - списочный состав сто шестьдесят четыре человека - получил двенадцать бомбардировщиков ТБ-1 и десять самолётов Р-6. На семь-восемь человек один самолёт такого авиационного снаряжения воинской части ни одна из армий мира еще не знала. Впечатляло и вооружение небольшого по численности отряда; две танкетки Т-37, три броневика, две легкие пушки ДРП, станковые и ручные пулеметы, парк грузовых и легковых автомашин, мотоциклы с колясками, велосипеды. Вся эта техника, бойцы в полном вооружении десантника с добавочными комплектами боеприпасов, питание на несколько суток, медикаменты и перевязочный материал должны были по первому сигналу подняться в воздух и благополучно приземлиться в районе, указанном командованием, - задача, отработать которую обязан был опытный отряд под командованием Евгения Дмитриевича Лукина.

Осконбюро Гроховского, создав в Ленинграде на северной окраине аэродрома в Гатчине филиал, переоборудовало в короткий срок неподготовленные к перевозке людей и грузов боевые самолеты ТБ-1 и Р-6 в десантные. Инженеры бюро оснастили их специальными подвесками для транспортировки под фюзеляжами автомашин, легких орудий и других грузов в специально созданной для этого «десантной таре». Оснастили также подкрыльными люльками и подвесными кабинами-клетями для парашютного десантирования сразу семнадцати бойцов.

Чтобы войсковые инженеры и техники могли без специалистов бюро обслуживать новое оборудование, Гроховский организовал тактико-редакционный отдел для разработки инструкций по боевому применению воздушно-десантных объектов. Возглавил его способный методист Эммануил Осипович Клеман.

«Начались тренировки в погрузке и разгрузке материальной части, - вспоминает Л. Н. Никишев, бывший в то время оперативным работником штаба ЛВО и отвечающий непосредственно за формирование отряда, - отработка взлета и посадки самолетов в условиях нарушенной обтекаемости. Этим лично руководил начальник ВВС округа Пётр Христофорович Межерауп27, а ближайшими его помощниками были командиры тяжелой авиации А. Л. Житом, П. Г. Алексеем и другие. В то же врем и II. И. Гроховский подготавливал выброску живой силы с грузом на парашютах. Работа эти производилась в течение нескольких месяцем, и лишь когда появилась полная уверенность в надежности технических средств, командующий ВВС округа доложил Тухачевскому о готовности к практическому десантированию»

- Э, нет, товарищ Межерауп, - улыбнулся Тухачевский, - до этого еще далеко. Авиации будет готова к высадке десанта лишь тогда, когда научится надежно обеспечивать выброску парашютного эшелона, которому предстоит захватить аэродромы и посадочные площадки, и, уж конечно, когда она будет в состоянии обеспечить действия воздушного десанта в глубине оперативной обороны противника. Не ранее.

Глава 2. До земли без парашютов

Иван В. Титов вспоминает:

.Перед нами стоял «авиабус малый Г-68» для беспарашютного сбрасывания малогабаритной техники и оружия. Своей формой он отдаленно напоминал небольшой обтекаемый автобусик на двух передних колесах с приделанным особой конфигурации хвостом и костылями сбоку. Острые ножи костылей врезались и землю. В разделенной на четыре отсека кабине могли в лежачем положении разместиться и люди.

- А неплохой объект у нас получился, а, Иван Васильевич? - обратился ко мне Гроховский. - Попотели, правда.

Мне почему-то вдруг вспомнился знаменитый американский изобретатель Джордж Вестингауз. Он, если был уверен в созданной им конструкции, всегда отстаивал свои позиции до конца, за что и получил от соотечественников кличку «Великий упрямец». Там, где другие опускали руки перед техническими трудностями, он, благодаря своему «упрямству», добивался успеха.

- Однажды Вестингауз изобрел редуктор для паровых турбин, - начал говорить я. -В процессе испытаний зубья шестерен не выдержали нагрузок, маститые эксперты единодушно посоветовали изменить конструкцию механизма, утверждая, что иначе, проку не будет. Вестингауз категорически отказался от переделок. Через неделю тот же редуктор заработал исправно: в азарте своего упрямства Вестингауз за несколько дней изобрел густую смазку с добавлением свиного сала. Она-то и позволила зубьям шестерен выдержать большие обороты.

- Сколько в твоей большой голове таких историй, Иван Васильевич? Завидую. Считаешь, что мы тоже нашли свою «смазку»?

- Этот авиабус должен хорошо скользить, - уверенно подтвердил я.

- Тогда добро. Загружайте и крепите к самолету.

Поднимал объект в воздух Валерий Павлович Чкалов на самолете Р-6. Выполнял он этот полет неохотно, считал его скучным. Кроме того, он наслушался в НИИ разговоров о том, что бесшабашный Гроховский при создании той или иной своей технической диковины руководствуется больше чутьем, чем расчетами; человек среди летчиков-испытателей еще новый, Чкалов верил слухам. Верил, что Гроховский смело «балуется» потому что имеет «в верхах руку», не будь ее, окаянной, давно бы прикрыли этот «цирк».

- Я сброшу ваш деревянный чемодан, - сказал Чкалов, когда все было готово к взлету, -но только заранее тащите мешки для сбора кучи хлама.

- Ты высоту выдержи точно, большего от тебя не требуется, - осадил его сухо Гроховский.

- Можешь мерить сантиметрами, - буркнул Чкалов.

- Учтите, там два ящика с лампочками, - напомнил я летчику, когда он поставил одну ногу на крыло.

Чкалов замер. Большой рот растянулся в иронической улыбке, но он не сказал ни одного слова, только пренебрежительно махнул крагой.

Как провожали мы самолет в воздух, как следили за его полетом по кругу, разве расскажешь! Не дышали, наверное.

Чкалов снизился далеко за границей аэродрома, чтоб присмотреться к земле и точно выдержать высоту отцепки. Мы видели, как он «щупает» землю, прицеливается. Авиабус выпал из-под брюха Р-6, через две-три секунды коснулся поверхности поля и исчез в густых клубах пыли. Метров через сто стремительного движения по земле из пыльного клубка показался его красный нос, и вот пыль уже оседает на застывшее в покое туловище авиабуса. Все, кто был на аэродроме, сорвались с мест. Подбежали к авиабусу и мы с Гроховским. Открыли люки - груз в полном порядке!

Вразвалку подошел Чкалов, хлопнул меня по плечу.

- Ну как лампочки?!

- Любую выбирайте, Валерий Павлович, и вкручивайте у себя в квартире, будет гореть!

- Нет у меня квартиры тут, у знакомых отираюсь.

- Так ты возьми лампочку, покажи начальству, к лампочке обязательно квартиру прибавят, - засмеялся Гроховский. - А то переходи к нам насовсем, свои хоромы отдам. А если серьезно - перейдешь к нам, квартиру обещаю.

- Ладно, хихикать! Не по нутру мне ваша работа. У меня в задании еще три подъема -цепляй!

После второго сброса, внимательно осмотрев авиабус, Гроховский категорично заявил:

- Теперь прыгну в нём сам.

Ни для кого из нас такое решение новостью не было: он обещал сделать это и слов на ветер не бросал. Но так сразу? А если Чкалов подустал и на сей раз не выдержит нужную высоту? Будто угадав наши мысли, Гроховский сказал, что этому летчику верить можно.

- Уж будь спокоен, - подтвердил Чкалов, - только если в ящик залезешь ты, я не полечу.

- Погоди, Павел Игнатьевич! - запротестовал и я. - Мы сбрасывали на землю неодушевленные предметы. Какие они испытывали перегрузки? Даже черт не знает! Правда, предметы целы, но ведь они не умеют говорить, их не спросишь, как они чувствовали себя в авиабусе. Проконсультируемся у врачей.

- Предметы молчат, да. - задумчиво произнес Гроховский. Повернулся к Чкалову: -Не полетишь, значит? Не веришь в благополучный исход? Или меня жалко?

- Ты еще не видел небо в клеточку, а я повидал.

- Слышал. слышал. Тогда, ребята, лови собаку! Нужен экземплярчик покрупнее.

На аэродроме кормилось много приблудных псов. Обычно они крутились возле, а тут, почувствовав опасность, удирали со всех ног. Пришлось побегать. Не повезло кобельку по кличке Куцый: приманив на колбасу, его посадили в мешок, а из мешка он перекочевал уже в авиабус. Чкалов выполнил полет нормально. Когда после сброса открыли дверцу авиабуса, Куцый, глядя на нас печальными глазами, вилял хвостом-коротышкой. Кусок колбасы он доел в воздухе. Ему протянули конфету, но он прыгнул через протянутую руку и убежал. Больше на аэродроме Куцего никто не видел. В конце дня мы с Гроховским сидели в его кабинете, «подбивали бабки». Все вроде шло хорошо. Не поленились составить подробный отчет об испытаниях. Гроховский позвонил начальнику ВВС и доложил об успехе. Баранов слушал очень внимательно, его интересовали мельчайшие детали.

- Поздравляю вас! Немедленно сообщу Тухачевскому, это и его порадует. Составьте план войсковых испытаний.

- Отдельно от других объектов авиабус показывать вряд ли стоит. На первых учениях и представим его.

- Хорошо. В грузовом варианте. Просчитайте номинальный вес груза и, в зависимости от размера отсеков, предложите его ассортимент. Думаю, целесообразно перевозить пока невзрывоопасные предметы: продукты, медикаменты.

- Но конечная цель - люди.

- Об этом думать рано.

- Завтра в авиабусе полечу сам, - вдруг сказал Гроховский.

В телефонной трубке ни шороха.

О чем думал Баранов? Может быть, о том, что Красная Армия еще не набрала той мощи, которая могла бы успешно противостоять армиям потенциального врага? Нужно быстро, именно быстро вооружить армию новейшей техникой, а долгосрочные испытания различных видов ее могут затянуться не на месяцы, на годы.

Как сжать сроки, как укоротить их до минимума? Использовать или не использовать рискованные эксперименты? Как быть с такими, как Гроховский? А может быть, в случае неудачи и о своей судьбе думал начальник ВВС?

- Вы уверены в методе и аппарате? - наконец донесся его голос.

- Абсолютно! Ведь практические испытания идут почти год, и на воду бросали, и зимой поработали. Не все ладилось с аэродинамикой, но, кроме одного экземпляра, авиабусы оставались целыми. Нам существенно помогли товарищи из ЦАГИ. Чего же тянуть! -без пауз уверял Гроховский, боясь, что его прервут. - На аэродроме, где поле ровное, полную безопасность гарантирую.

Телефон опять молчал.

- А что думает Титов? С ним хочу поговорить, - послышался голос начальника ВВС.

Я тут же кричу:

- Согласен с Гроховским!

- Вы что там, на пару к трубке прилипли?

- Оба слушаем! - отвечаем в один голос.

- Не завтра, товарищи, не завтра, - и опять длительная пауза. - Дня через три-четыре, не раньше. Вы подготовитесь серьезнее, я посоветуюсь с кем надо. Думаю, взять для эксперимента нужно не Р-5, а ТБ-1, на нем лучше отработан механизм отцепки, он устойчивее в полете у земли. И летчиком - Анисимова. Не возражаете?

- Спасибо, Петр Ионович! - с чувством произнес Гроховский.

- Думаю, что письменного приказа на проведение эксперимента не будет. Пока это ваше внутреннее дело, так?.. Или вы думаете иначе?

- Так. Нужно указание летчику. Я про Анисимова.

- Отдыхайте, Павел Игнатьевич. Завтра зайдите к врачам, проконсультируйтесь насчет перегрузок.

Врачи, узнав, что Гроховский сам решил «покататься» на авиабусе, помрачнели.

- А какая перегрузка возникает при ударе о землю? - поинтересовались они.

- По нашим расчетам - примерно одиннадцатикратная, - ответил Гроховский. - Во всяком случае, не больше, чем при резком выходе из крутого пикирования. Как она будет действовать на меня?

- Одиннадцатикратная? Смертельно.

- Куцый не подтвердил. Он улыбался, когда увидел нас, - возразил Гроховский.

- Смертельно, - повторил врач, - но всё зависит от времени перегрузки. Если кратковременно, будете улыбаться и вы.

- Значит, все в порядке, прыгать можно. Понимаю так: потеряю сознание, потом оно возвратится.

- Специальных исследований по этой теме мы не проводили. Нечего почерпнуть и в литературе.

- Вот и начнете исследования с меня. А пока поищите Куцего, его видели в ближайшей деревне.

Я присутствовал при разговоре и заявил:

- Тоже хочу прыгать, Павел Игнатьевич. Вместе мудрили, вместе и пробовать.

Такого уговора с Барановым не было.

- Он ясно дал понять, что это наше внутреннее дело.

- Ладно. В успехе уверен, посему не возражаю Иван Васильевич.

Настал день... На бомбардировщике подрулил Саша Анисимов. Между стойками шасси был прикреплен авиабус. Мы залезли в него, каждый в отдельную фанерную ячейку, я расстелил полушубок и лег на бок. Гроховский, как потом выяснилось, полушубок скатал, положил под голову.

Автоматический сбрасыватель десантников Г-39

Лежу в клетке, как в домовине, потный от жары, не шевелюсь, только пальцем перестукиваюсь с Павлом Игнатьевичем: нас разделяет фанерная перегородка. Слышу, заработали моторы. Чувствую движение. Духота донимает всё более и более. Самолет взревел двигателями и побежал, отрываясь от земли. Вскоре мною овладело любопытство: где мы сейчас? Приоткрыл дверцу и увидел, что летим над радиомачтами. Забрались уже довольно высоко. Закончив второй круг над аэродромом, летчик ввёл самолёт в планирующий спуск. Земля приближалась. У меня сразу потяжелело сердце. «Ага, думаю, сейчас стукнемся! Посмотрим, как это получится». Перевернулся на живот. Уперся локтями в стенки ящика, голову, насколько можно, откинул назад. Слышу щелчок - открылись замки. Вдруг почувствовал, что мое тело отделилось от самолета вместе с авиабусом, я завис между горизонтальными стенками.

Авиабус летел вниз каких-нибудь две-три секунды, но мне этот промежуток времени показался вечностью. Внезапный удар! На мгновение я потерял сознание. В голове шевелится, неужели раздавлен? Эге, думаю, если могу соображать, значит, жив, только кровь течет из носа.

Наш авиабус стоял на земле невредимым, а я не решался вылезти из него. В перегородку застучал Павел Игнатьевич:

- Ты живой?

- Живой-то я живой, - отвечаю, - только нос разбил.

Вылез, а кинооператор из НИИ уже крутит ручку своего аппарата. Я ему:

- Не крути! Видишь, у меня не все в порядке!

Откуда-то появилась кружка воды, я промыл нос и встал рядом с Гроховским, который дымил папиросой.

- Вот теперь, - кивнул оператору, - давай делай историю.

Позже на экране показали наши улыбки до ушей. Гроховский говорит:

- Смотри, какой ты тут веселый, Иван. Запланирую-ка я тебе еще одно такое приземление.

- Нет уж, - отвечаю, - лучше с парашютом раз десять прыгну.

Этим экспериментом мы доказали, что не только грузы, но и людей можно сбрасывать с самолетов на аппаратах типа авиабуса, без всякого парашюта.

«Беспарашютную» тему мы продолжили. Построили, кроме гидроавиабусов и авиабуса малого, аппарат на воинское отделение в одиннадцать человек и авиабусную площадку Г-51 для груза весом до одной тонны ( В книге «Итоги второй мировой войны» (М., Иностранная литература, 1957) немецкий профессор Хейдте пишет: «Имеются сведения, будто бы русские сбрасывали свои специальные войска без парашютов с высоты 5—10 м в глубокий снег». Наша редакция дала к этим словам примечание: «Эти „сведения“ автора являются чистейшим вымыслом». Как видим, вымысел далеко не чистейший. Более того, метод беспарашютного десантирования был использован позже самими немцами. Они построили по типу авиабуса свои обтекаемые «человекобомбы» и применяли их во второй мировой войне). Начали проектировать зимний авиабус на шестнадцать десантников и боевые аэросани для сброса с бреющего полета.

Глава 3. Ветровая плотина

Лидия А. Гроховская вспоминает:

Мы переехали в трехкомнатную, совершенно отдельную квартиру в военных домах на Чистопрудном бульваре. Такое роскошное жилье Павлу дали за особые заслуги в деле укрепления обороноспособности страны. В одной из комнат устроили кабинет для Павла, теперь он мог спокойно работать дома. Письменный стол, шкаф для книг, диван, на нем Павел отдыхал, когда «тяжелела голова», -вот и вся обстановка. В другой комнатке уместилось две кровати с тумбочками - это спальня. Как и прежде, если хорошая идея Павла осеняла ночью, он будил меня и мы долго обсуждали замысел, возможность его осуществления, какую это может принести пользу. Не хочу хвастаться, что я подавала какие-то дельные, решающие мысли, но без собеседника Павел в такие моменты обходиться не мог.

Как-то Павел разбудил меня и говорит:

- Видела, как вылетает пробка из бутылки с шампанским? Ты представляешь эффект, если использовать сжатие воздуха, которое образуется под крыльями самолета у земли. А если струю мотора направить к земле? Это будет настоящая невидимая подушка под аппаратом. Воздушная подушка! - горячится он. - Если транспортное средство снабдить такими «колесами», получится вездеход! С большой скоростью такой вездеход понесется над болотами, снегами, реками, пересеченной местностью. А если ему дать еще и крылья шире?!

Я в восторге. Мы смотрим друг на друга блестящими глазами. Находка! Спать, само собой, уже не хочется. Какой уж там сон! Рисовали, придумывал для будущих амфибий великолепные обтекаемые аэродинамические формы. Павел просто «глотал» техническую литературу. Его стол вечно был завален справочниками, журналами, вырезками и выписками. Он начал еще и «бессовестно фантазировать», интересно, но нереально в наше время и далеко от задач ОКБ.

- Паша, зачем тебе это?

- Знаю, не нужно пока, но ничего с собой поделать не могу, втемяшелось в голову и крутится, крутится там! Гоню прочь, а оно опять возвращается, дома, на улице, в гальюне, черт знает где!

Так он начал «строить» в уме турбину нового типа, которая должна таскать фантастические «корабли пустыни», морские суда, автомобили с дьявольской скоростью.

Такой щит поставили и напротив нашего дома. Вечерами Павел подолгу смотрел на него из окна. Однажды сказал:

- Лида, ты обратила внимание, что на севере темно?

- Дай время, и там засветит лампочки.

- Труден путь в места столь отдаленные. А возможность поторопить время есть, и не очень сложная. Я тут кое-что набросал, хочешь почитать?

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский.

«.В различных областях техники широкое применение находят так называемые сопла. Это обычно короткие трубы с широким входным отверстием, которое постепенно и плавно сужается. Подобные сопла можно встретить в паровых турбинах, в аэродинамических трубах и т. п.

Когда пар или воздух, поступающие через широкое отверстие сопла, проходят его суженную часть, скорость их значительно возрастает. Это явление объясняется известным принципом Бернулли: «Если жидкость протекает по каналу, имеющему сужения и расширения, то в узких частях канала она течет быстрее и давит на стенки его слабее, чем в широких местах».

Этот интересный принцип можно применить и к устройству ветроэлектрических станций. Известно, что скорость ветра возрастает по мере удаления от земной поверхности; у земли же она не особенно велика. А между тем энергия ветра пропорциональна его скорости в третьей степени. Это значит, что если скорость ветра удваивается, то энергия его возрастает в восемь раз.

Попробуем теперь представить, как можно было бы применить сопловые устройства к ветровым двигателям, чтобы повысить их мощность.

В настоящее время существуют двигатели, у которых диаметр ветрового колеса достигает тридцать метров. Такому огромному винту будет соответствовать сопло с диаметром широкого отверстия в пятьдесят метров. Лучше всего соединить два таких сопла их узкими отверстиями в один агрегат. Получится труба, плавно суживающаяся к середине и расширяющаяся к обоим концам. Винт устанавливается в узкой части трубы... В основании такого агрегата находится поворотный механизм, который автоматически устанавливает трубу вместе с винтом по направлению ветра.

Расчеты показывают, что если скорость ветра составляет, например, четыре метра в секунду, то скорость воздушных потоков в узкой части сопла почти в три раза больше. Таким образом, винт ветрового двигателя вращается воздушным потоком, скорость которого достигает почти двенадцать метров в секунду.

Так может выглядеть отдельный ветросиловой агрегат. В будущем он сможет найти применение в совхозах, и колхозах, на небольших промышленных предприятиях.

Для создания же мощной ветроэлектрической станции потребуется соединение нескольких таких агрегатов водной ветровой плотине...

Если объединить в ветровой плотине хотя бы десять агрегатов, то при скорости ветра восемь метров в секунду можно было бы снимать мощность более двадцати тысяч лошадиных сил.

Такие крупные ветроэлектрические сооружения целесообразно строить в открытых местностях, особенно на морских побережьях, в северных пустынях, где обеспечен свободный и постоянный подход ветра и где скорость его весьма значительна.

В северных районах страны, прилегающих к Ледовитому океану, использование энергии рек для устройства гидростанций затруднено тем, что зимой местные реки промерзают очень глубоко. В то же время здесь большую часть года дуют постоянные ветры. Массовое использование этой энергии будет способствовать быстрому хозяйственному развитию Севера.

Однако в северных условиях ветросиловые установки требуют защиты от снежных заносов, обледенения и пр. Для Севера можно предложить несколько иное устройство ветродвигателя, чем в первом случае. Как оно может выглядеть? Два сопла своими узкими отверстиями закрепляются в рабочей камере, которая расширяется книзу; здесь в горизонтальном положении монтируется ветросиловое колесо вместе с генератором. Эта же нижняя часть рабочей камеры имеет широкие прямоугольные шахты, открытые для ветровых потоков.

Как же действует такая установка? Скоростные воздушные потоки, проходя сопло, с большой скоростью врываются в рабочую камеру, оттуда устремляются в узкое отверстие второго сопла.

Таким образом, через камеру воздушные потоки проходят очень быстро, благодаря чему здесь создается разрежение. Оно передается вниз, где находится ветровое колесо, и здесь также создается разрежение, которое способствует сильному притоку воздуха через шахтовые отверстия. Этот воздушный приток и приводит в движение винт... Нетрудно видеть, что такой агрегат работает по принципу пульверизатора. По этому же принципу можно построить и передвижную ветроэлектрическую станцию.

Представьте себе судно, верхняя палуба которого не имеет никаких надстроек и представляет собой гладкую, хорошо отполированную поверхность. В палубе устроены круглые отверстия - люки, закрытые решеткой. Каждый люк снабжен вращающимся козырьком, который устанавливается против ветра. Благодаря этому над люком создается разрежение. Все люки входят в общий трюм, где под каждым отверстием находится горизонтально расположенное ветровое колесо вместе с генератором. Вокруг судна по его бортовой части устроены длинные прорези, в которые всасывается наружный воздух. Всасывание происходит благодаря тому, что над люком создается разрежение, которое передается в трюм. Всасываемый воздух приводит в движение ветровые колеса и выходит через люки наверх.

Такие передвижные станции удобны в тех случаях когда обслуживаемые ими объекты передвигаются вдоль берега с места на место». (Разработка П. И. Гроховского «Ветровые установки для северных районов» защищена авторским свидетельством 1991 только 14 февраля 1939 г.).

Глава 4. Каприз Сталина

О том, что 15 июня Сталин, другие члены Политбюро и правительства решили посмотреть авиационную технику, Баранова уведомили заранее. Он возложил на командира летного соединения НИИ ВВС Туржанского подготовку техники и пилотов. Кажется, предусмотрели все и беспокоиться не за что. Но за день до смотра Туржанский доложил, что внезапно заболел и отправлен в госпиталь летчик-испытатель Михаил Громов и новейший самолет ТБ-3 поднимать в воздух некому.

- Пока только Громов и Волковойнов из ЦАГИ освоили технику пилотирования нового бомбардировщика, но Волковойнова нет в Москве.

- Вызвать немедленно!

- Даже при самых благоприятных обстоятельствах он не успеет к смотру. Я прикидывал.

- Нуте-с, что будем делать?

- Придется ТБ-3 показывать только на земле. Так и укажем в программе. Ведь смотрины неофициальные и рассчитаны на относительно короткое время?

- Да, всего час-полтора.

- Покажем ТБ-3 в самом конце, - предложил Туржанский.

- В создавшейся обстановке нам больше делать нечего, - согласился Баранов.

Сталин со своим телохранителем Паукером, Ворошиловым, Орджоникидзе, Молотовым подъехали на аэродром с небольшим опозданием к запланированному времени. Приняв рапорт у Туржанского о готовности отечественной и зарубежной авиатехники к смотру, Сталин вытащил из кармана легкого плаща папиросы, закурил. Задавая вопросы Туржанскому, он шел к линейке самолетов, на правом фланге которой стояли истребители И-5, а около них Анисимов и Чкалов. На левом, чуть в стороне, расправил гигантские крылья новейший, четырехмоторный бомбардировщик ТБ-3, пока единственный экземпляр в Москве. В тени от его крыльев гостей поджидали главный конструктор самолета Туполев и сотрудники ЦАГИ. Подтянулись, оправили на себе комбинезоны летчики-истребители, готовясь встретить Сталина. На лице вождя проявлялась улыбка, легкий ветерок гнал дым от папиросы через его плечо. И в это время Туржанский сказал:

- Извините, Иосиф Виссарионович, но, может быть, вы здесь докурите? У самолетов нельзя. Правила.

Сталин остановился, взглянул на Баранова, следовавшего чуть позади, как бы ожидая от него каких-то слов, способных вывести всех из неловкого положения. Но начальник ВВС не нашелся, промолчал - курить около самолетов никому не позволено.

Сталин бросил окурок и каблуком вбил его в землю.

Шаг его стал быстрее. На Чкалова с Анисимовым он даже не взглянул, и это всех сразу насторожило, так как с летчиками Сталин беседовать любил. Резко вскинув руку, он указал пальцем на самолеты И-5.

- Радио на них есть?

Туржанского уже оттеснили, отвечал Баранов:

- На этих нет, Иосиф Виссарионович. Это истребители.

Сталин даже не повернул головы к начальнику ВВС, он спрашивал Орджоникидзе:

- Почему нет? Серго, почему нет радио? Скажи - почему?

- Затрудняясь с ответом, Орджоникидзе взглядом попросил помощи у Баранова.

- Мы делаем только первые попытки радиообмена. Радиостанции стоят на нескольких самолетах-разведчиках, но эксперименты. - начал Баранов.

Кивнув на французский истребитель «Потэзе», Сталин нетерпеливо прервал его:

- На иноземной марке радио, конечно, есть!

- Тоже нет.

- Сняли?

- И не было. На этих машинах и французы летают без радио.

В ответ Сталин досадливо-взмахнул рукой. Всю линейку самолетов Сталин прошел быстро, глядя себе под ноги. Около ТБ-3 остановился, рассеянно выслушал короткий рассказ Туполева о машине.

- Красиво говорите. У вас всё хорошо на словах. Покажите нам его в полете. Посмотрим, Серго?

- Время у нас есть посмотреть и другие полеты. Начинайте, Петр Ионович. - распорядился Орджоникидзе.

Случилось то, чего больше всего опасался начальник ВВС Баранов. Козырнув Сталину, он разыскал в задних рядах Туржанского и, кусая губы, почти шепотом спросил:

- Нуте-с, что будем делать? Распишемся в беспомощности?

- Козлов и Залевский отличные летчики, много летали на ТБ-1. Управление на ТБ-3 сходное. Я с ними говорил, заверили - смогут. Надо рисковать, Петр Ионович.

- А что ещё делать. Рискнем! Действуйте! - недолго думая приказал Баранов.

Разговаривали они тихо, но их услышал комбриг Молодцов, и, вскоре о решении начальника ВВС узнал Орджоникидзе.

- Ты можешь нарваться на неприятность, Петр Ионович, - предупредил он. - Может, объясним?..

- Я уверен в летчиках.

Самолёт ТБ-3

- Малейшая неувязка, дорогой, может бедой обернуться. Беру на себя объяснения.

- Летчики не подведут, они справятся с любой машиной.

- Ну, дорогой, как знаешь!

Когда Залевский с Козловым по лесенке поднимались в кабину ТБ-3, Сталин вдруг пожелал лететь с ними. Его стали уговаривать, просить не делать рискованного шага.

- Говорят, мне нельзя лететь, товарищ Баранов. Говорят, это опасно? И вы такого же мнения? - с вызовом бросил Сталин.

- Можно, Иосиф Виссарионович, если вы этого желаете, но существует порядок: сначала надо проверить машину в воздухе, облетать, а потом уже брать на борт пассажиров.

- Вот как! У вас везде порядок, товарищ Баранов. А машину, значит, вы нам непроверенную показываете, сырую. Зря, значит, Туполев хвалился. Что ж, я подожду. я подожду, если это нужно для порядка.

- Туржанский, немедленно сообщи летчикам, пусть летают подольше, не спешат приземляться. Не меньше сорока минут воздуха, ты понял меня? - отведя командира летного соединения в сторонку, скороговоркой наставлял Баранов. - Пусть уходят в сторонку, с глаз долой.

ТБ-3 благополучно взлетел и ушел от аэродрома, освободив небо для истребителей. Все были восхищены фигурами высшего пилотажа, виртуозно исполненными Анисимовым и Чкаловым, выражали мнение, что летчики превзошли самих себя. Сталин тягостно молчал. Вынул папиросу, хотел прикурить, но смял ее в ладони и отшвырнул.

После посадки истребителей над полем в красивом плотном строю прошла тройка разведчиков Р-5. Из каждой машины выпрыгнуло по одному парашютисту. Они не привлекли внимания Сталина.

Потом из-за горизонта вынесся бомбардировщик ТБ-1. Он летел над землей, удерживая между стоек шасси, как в лапах, авиабус. Когда незримая траверса соединила линию его полета с местом на поле, где стояли руководители, авиабус отцепился. Те, кто еще не видел беспарашютного десантирования, замерли. И весело загомонили, когда из нормально приземлившегося бескрылого аппарата выпрыгнули две крупные собаки и, кудахча, вылетели куры.

Усы Сталина дрогнули, но выражение лица не смягчилось. Указывая пальцем на авиабус, он негромко спросил, ни к кому не обращаясь лично:

- Что это такое, объясните?

Молчание.

- Ну же. Что это такое?

Из плотной группы сопровождающих энергично пробился вперед (или его вытолкнули) исполняющий обязанности начальника НИИ ВВС Зильберт и стал весьма поверхностно разъяснять идею беспарашютного десантирования. Через несколько человек за ним стоял Гроховский и злился на Зильберта за нечеткость формулировок.

Сталин властным жестом прервал Зильберта:

- Я спрашиваю, что это такое?

Зильберт, стушевавшись, забыл, как называется аппарат. Этим воспользовался Гроховский. Он крикнул

- Авиабус, товарищ Сталин!

- Ну-ка, идите сюда, товарищ. Так говорите, авиОбус? - с ударением на «о» переспросил Сталин. - Для чего он нужен?

- Амортизированная кабинка для беспарашютного десантирования людей и грузов с бреющего полета. Это уменьшит, поражение десанта в воздухе, приземлятся десантники кучно, скорее соберутся, быстро вступят в бой, - четко доложил Гроховский.

- Кто-нибудь пробовал летать на этом авиОбусе?

- Так точно, товарищ Сталин! Я и мой заместитель Титов.

- Хорошо! - заметил Сталин и, будто потеряв интерес к Гроховскому, посмотрел вверх: - Где же так долго летает ваш новый самолет, товарищ Баранов?..

В это время Гроховский снова затерялся в толпе, нашел Титова. Тот, не скрывая изумления, воскликнул:

- Как ты решился, Павел Игнатьевич, к самому Сталину? Перебил, поставив в неловкое положение начальника НИИ.

- А что было делать? Похвальный лист за примерное поведение от Зильберта я все равно не получил бы, а считаются не с послушными, а с сильными.

- Как духу хватило?

- Порыв, Иван Васильевич, разозлился на мямлю Зильберта.

Над аэродромом появился ТБ-3. Когда крылатый гигант плавно, тремя точками коснулся земли, Сталин шагнул к самолету.

- Так я все-таки слетаю, товарищ Баранов. Надеюсь, теперь можно?

- Осталось менее получаса до заседания, назначенного тобой, - напомнил ему Орджоникидзе. - Опоздаем.

Сталин резко повернулся к Орджоникидзе, потом опять к Баранову, укорил его:

- Зачем меня пугали!.. Летчикам передайте мою благодарность, подумайте о ценных подарках. Создателей авиОбуса наградите особо.

Прощаясь, руки Баранову не подал.

Вечером того же дня Зильберт пригласил Гроховского в свой кабинет и сообщил, что есть мнение исправить во всей документации слово «авиабус» на «авиОбус».

- Зачем? Чье мнение?

- Мнение руководства.

- Это же неграмотно.

- Вы что, не слышали как аппарат дважды назвал товарищ Сталин?

- Иосиф Виссарионович оговорился.

- Что за опасную чушь вы несете, Гроховский! Исправьте документацию!

- И не подумаю!

- Тогда мы с вами, наверное, не сработаемся.

- А мы и работаем врозь!

Днем позже летчикам зачитали приказ о награждениях. Гроховскому вручили Почетную грамоту Реввоенсовета СССР и именной пистолет системы Коровина. Титов получил в дар мотоцикл «Харлей-Давидсон». Анисимов и Чкалов - почетные знаки «Отличный воздушный боец».

А помощник Баранова Молодцов написал и передал в этот же день в приемную Нар-комвоенмора Ворошилова рапорт, в котором указал на все оплошности, допущенные начальником ВВС во время смотра, и изложил свои принципиальные несогласия с порочными действиями своего непосредственного начальника.

Примерно через неделю Баранову позвонил Серго Орджоникидзе по прямому телефону:

- Чем занимаешься, дорогой? - спросил негромко,

- У меня обеденный перерыв, сижу за шахматами, разбираю интересный этюд.

- Слушай и не огорчайся. Принято решение освободить тебя от занимаемой должности. Передашь дела своему заместителю. И корень не только в случившем на смотре. Всё серьёзнее, дорогой! Примешь пока авиапромышленное объединение, а разберёшься во всём - возьму к себе поближе. Пойдёшь?

- А куда денешься.

- Вот и хорошо, дорогой, не вешай носа. Лишь добрый голос Серго, его уверенность в благополучном и скором конце опалы как-то успокаивали. Но на душе было муторно. Баранов положил трубку на рычаги и вернулся к шахматному столику. Передвинул несколько фигур. Внезапно для себя, неосознанно взмахом руки смел с шахматной доски все фигуры. Опустил голову.

С запоздалым сожалением смотрел на белого коня, у которого при ударе об пол отскочила голова.

Назавтра Петр Ионович в Наркомате обороны официально узнал, что его переводят в авиационную промышленность потому, что и в ВВС он был больше связан с техникой, чем с летным составом, и кадровая перестановка тем самым укрепляет авиационную отрасль в Наркомтяжпроме и авиацию в целом. Займет его место Яков Иванович Алкснис, которому он, Баранов, «успел передать свой огромный опыт».

Так что вроде бы Петру Ионовичу нужно было гордиться новым назначением, а не ломать шахматные фигурки. Формально его не понизили. Но, оставив ромбы в петлицах, практически отняли самостоятельность.

Также узнал он, что был решен и кадровый вопрос в НИИ ВВС: из-за болезни Горшков не мог исполнять должность, не утвердили и Зильберта, по совместительству пока начальником института стал его бывший помощник Молодцов.

* * *

Имя Якова Ивановича Алксниса, ставшего начальником Управления ВВС, встретится еще не один раз на страницах повести, поэтому нужно хотя бы коротко познакомиться с этим незаурядным и своеобразным человеком. На Центральный аэродром он обычно приезжал в голубой «Испано-сюизе» - открытой легковой автомашине с изображенном взлетающей цапли на никелированном радиаторе. Если хотел потренироваться в полётах, приезжал рано, часов в пять—шесть утра, и летал до начала рабочего дня в Управлении. Красный истребитель И-5, его любимый самолет, всегда был готов к его прибытию: осмотрен, заправлен горючим, облетан кем-нибудь из летчиков-испытателей. Яков Иванович - высокий, стройный, подтянутый, красивый мужчина - и одеваться любил красиво. В казавшейся всегда новой коверкотовой гимнастерке, серой или синей, в голубых петлицах сверкали красной эмалью четыре ромбика, орден Красного Знамени на груди. Брюки с крепко отутюженным рубечком. Сапоги всегда блестели, будто только что по ним прошлись бархоткой. Длинную полоску черного бархата он всегда носил в кармане, запрятанную в мягкий кисет. Если на одной руке не висит черный кожаный реглан, то она за спиной, в другой - держит коричневый шлем с летными очками.

Летал Яков Иванович более-менее прилично, хотя никакой авиационной школы не закончил. Но и не был самоучкой. Его, бывшего пехотного командира, вывезли в небо летчики-испытатели. До революции сын латвийского рыбака он окончил семинарию в городе Валмиера. Потом пехотное училище в Одессе. Участвовал в первой мировой войне. В гражданскую войну командовал ротой латышских стрелков, вставших на офицеров 7-й Туркестанской стрелковой дивизии на Западном фронте.

Гражданская война выдвинула большой отряд талантливых красных командиров, после войны они были направлены для учебы в разные вузы - среди них Алкснис. Он выпускник общевойсковой Военной академии. В авиацию попал по направлению партии и стал заместителем начальника Управления ВВС Петра Ионовича Баранова в 1926 году.

В среде лётно-технического состава был признан как командир быстро

потому, что нашел правильный путь к сердцам авиаторов: освоил специальность авиационного механика и стал разбираться в авиатехнике не хуже многих лётчиков. Но заместителю начальника ВВС еще нужно было приобрести» моральное право на проверку техники пилотирования у подчиненных ему теперь летчиков.

И в 1929 году Яков Иванович добился этого права. Он вызвал к себе уважаемого им летчика-испытателя и задал, вопрос:

- Сколько требуется времени, чтобы научиться летать?

- Два-три года, не меньше, - ответил летчик.

- А за три месяца?

- Вряд ли!

- Я буду самым добросовестным вашим учеником. Летать будем утром и вечером ежедневно. Ночью изучать теорию. Согласны обучать меня?

Разве мог рядовой летчик отказать заместителю начальника ВВС?

За несколько месяцев, показав неплохие летные способности, Яков Иванович освоил ряд учебных, разведывательных, истребительных самолетов, овладел высшим пилотажем, бомбометанием и стрельбой по воздушным мишеням.

Вряд ли стоит называть его асом, снайпером, но разбираться в новом для себя деле начал хорошо. Для полного самоутверждения и доверия к нему штурманского состава нужно было постичь самолетовождение. Алкснис обратился за помощью к флагштурману ВВС Стерлингову:

- Можете сделать из меня приличного штурмана?

- Программа рассчитана на полтора года, Яков Иванович.

- А если заниматься с утра до вечера?

- Можно уложиться, пожалуй, месяца в три-четыре.

- Много! - решительно возразил Алкснис. - У меня только один месяц отпуска. Завтра же выезжаем с вами на аэродром. Занятия в классе, маршрутные полеты и снова в класс. Программа на ваше усмотрение.

Ровно через месяц Алкснис сдал штурманский зачет, довольно точно проведя самолет ТБ-1 по тысячекилометровой трассе Москва - Ейск с несколькими поворотными пунктами на маршруте.

Соратники Алксниса отмечают его общительность и, обаяние, а так же большую требовательность к себе и подчиненным.

Требовательность, суровое отношение к нарушителям воинского порядка особенно выявились, когда он занял должность Баранова, став полновластным руководителем Военно-Воздушных Сил страны. По его приказу ввели так называемый строевизированный распорядок в расположениях летных частей и на аэродромах: строевые занятия и утренние поверки для командиров, появились на улицах города авиационные патрули, строже стала служба внутренних нарядов, ужесточились требования к внешнему виду, соблюдению формы одежды. Организованы были «академии Алксниса» (так называли их летчики) - своеобразные «теоретические гауптвахты». Если летчик нарушал воинский порядок на земле или в воздухе, его отстраняли от полетов. Наказание иногда длилось несколько месяцев. Нарушителей заставляли учить «на зубок» уставы, рекомендации, наставления по летной и аэродромным службам. Обязательными для них были и ежедневные строевые занятия.

«Школу Алксниса» летчики не любили, считали наказанием хуже домашнего ареста и настоящей гауптвахты. Но благотворное влияние строгой дисциплины быстро дало себя знать - уменьшилось количество чрезвычайных происшествий на аэродромах, снизилось число аварий и катастроф, строевой выправке летчиков иной раз завидовали службисты из наземных родов войск. Однако, как отмечают некоторые ветераны, «равнение на пехоту» не подняло теплоту отношений в экипажах, а наоборот.

Взгляд Алксниса на жесткую дисциплину, поддерживаемую чувством страха перед наказанием, не разделяли большинство старых летчиков, и даже бывший начальник ВВС Петр Ионович Баранов. Известный летчик-испытатель Георгий Байдуков вспоминает такой эпизод. «После одной из аварий, случившейся не по вине пилотов, Баранов, вместе с Алкс-нисом принимавший участие в расследовании происшествия, взял Якова Ивановича под руку, вывел из ангара.

- Вижу, Яков, ты озабочен. Нуте-с, выкладывай.

- Не то слово, озабочен. Я просто угнетен от чрезвычайных происшествий.

Баранов неожиданно сказал:

- Знаешь, я думаю, что в авиации без чрезвычайных происшествии никогда не будет. Нуте-с, одно можно ожидать - они станут редкостью.

- Эту теорию ни ЦК, ни правительство не поймут, да и я ее не очень понимаю.

- Ах, друг ты мой, дорогой Яков! Авиация - сложнейшая техника, смешанная с индивидуальным мастерством мотористов, механиков, инженеров и особенно летчиков, летна-бов, стрелков и других специалистов. При самой высокой надежности самолетов, моторов, оборудования и снаряжения все равно имеется доля вероятности, что вдруг лопнет коленчатый вал, или прогорит поршень, или откажет зажигание мотора.

- Теорию вероятности знаю, Петр Ионович! Но ведь людей жалко! Самых отборных юношей нашей страны! Нет, и поблажек сам не жду и другим не намерен делать. -необычно для дружеского разговора резко ответил Алкснис.

Яков Иванович сходился с людьми нелегко, доверие его завоевывалось трудно. Словоблудие не любил, ценил человека но делам. Трудно у него складывались отношения с Павлом Игнатьевичем Гроховским. Будучи заместителем начальника ВВС, Алкснис редко встречался с Гроховским, курируя в основном строевые летные части, мало вникал в работу Особого конструкторско-производственного бюро. Но о самом лётчике-изобретателе слышал н неблагоприятные отзывы: «недоучка», «самонадеян», «честолюбив» и «недисциплинирован». Такие характеристики, даже брошенные вскользь и без достаточных оснований, не вызывали положительных эмоций у начальства, настораживали. Ближе познакомившись с Гроховским, его изобретениями, темпами разработки объектов, Алкснис постепенно менял мнение об изобретателе. Немало этому способствовал и Тухачевский, сказавший как-то в доверительной беседе Алкснису: «Таких людей нужно беречь.»

Начальник ВВС согласился с Тухачевским, широко понимая значение этих слов, и в дальнейшем мы увидим, как своеобразно он их выполнял, учитывая обстановку.

Глава 5. Десантный планер

Борис Д. Урлапов (Урлапов Борис Дмитриевич - помощник главного конструктора Экспериментального института по вооружениям РККА) вспоминает .

...Как-то раз Гроховский вызвал меня к себе в кабинет, встал навстречу, мягко улыбаясь, пожал руку.

- Начальник группы доложил мне о ваших производственных успехах, да и сам я вижу, что паренек вы грамотный, увлеченный, и характер есть. Хочу поручить вам одну нелегкую работёнку. И она, считаю, будет вам по душе.

- Слушаю вас, Павел Игнатьевич! - смутившись от похвал, чересчур громко сказал я.

- Подсчитайте, пожалуйста, какой максимальный груз можно поднять на специально спроектированном планере, если его будет буксировать на тросу самолет Р-5 или другая, приблизительно равная ему по силе машина.

- Я никогда не занимался подобными расчетами.

- Я тоже. И никто ими не занимался. Будем делать воздушный поезд вместе. Нам разрешили по заявкам оплачивать переводы нужных статей из иностранных журналов. - Гроховский протянул мне стопку листов. - Вот вам перевод статьи немецкого профессора Липпиша «Буксирование планера». В нем изложен оригинальный метод расчета летных характеристик воздушного поезда по известным характеристикам самолета-буксировщика и планера. Познакомьтесь, изучите, овладейте расчетом. Только учтите, у Липпиша вы сможете взять лишь метод. О планере, который будем строить мы, он даже не мечтал.

- Поясните, Павел Игнатьевич.

- Речь идет о сугубо опытном планере, при полетах которого на буксире за самолетом типа Р-5 можно продемонстрировать максимальные данные по грузоподъемности. Можно допустить уменьшение максимальной скорости воздушного поезда по сравнению с самолетной, что же касается габаритов грузов, то желательно, чтобы размер фюзеляжа допускал размещение в планере десантников с полной выкладкой и вооружением.

- Десантных планеров.

- .еще не было, - подхватил мою мысль Гроховский. - Но они будут, и первый из них рассчитаете вы.

- Буду стараться.

- Вот и хорошо. Договорились, Борис Дмитриевич.

Все звали меня просто Боря - а тут «Борис Дмитриевич»! Это, надо признаться, очень понравилось мне. И поручение заинтересовало необычайно.

Первый десантный самолет, переделанный из Р-5 по проекту Гроховского

Получив исходные данные по самолету Р-5, воспользовавшись методом профессора Липпиша, я стал прикидывать возможные варианты планера и на одном из расчетов остановился. Я видел перед собой планер с обычным фюзеляжем, в котором довольно плотно могли разместиться девять бойцов с полной выкладкой и пилот. По сравнению с рекордными спортивными планерами это был великан. Вес полезной нагрузки - тысяча килограммов. Неслыханно! Не потянет Р-5 такой планер! Расчеты показывали - потянет. Считаю еще раз. еще. Потянет!

Обрадованный успехом, тороплюсь на доклад к начальнику. Впопыхах зацепился ногой за высокий порожек его кабинета и чуть не упал.

- Кому такой планер нужен? - ознакомившись с материалом, скучно проговорил Гроховский. - Я же просил вас прикинуть предельный по грузоподъемности вариант, своего рода рекордный, а вы даете обычное стандартное решение. Нам с вами этот вариант не подходит.

В душе я оскорбился: «Стандартное решение?! Тысяча килограммов на крыльях без мотора и - «стандартное решение»! Сумасшедший, что ли, Гроховский! Но вслух высказаться не решился - передо мною сам Гроховский, человек уважаемый и, в какой-то мере, страшноватый своей властностью и одержимостью в делах. Как можно спокойнее объяснил:

- Павел Игнатьевич, большей нагрузки получить невозможно, так как при увеличении количества десантников возрастают габариты фюзеляжа, что неизбежно увеличивает вес конструкции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так трактует Липпиш.

Гроховский долго смотрел на меня и, наконец, примирительно сказал:

- Давайте забудем про Липшица, и у него не семи пядей во лбу. Не отчаивайтесь, ведь это только начало работы. Идите и подумайте, что нужно сделать для увеличения веса полезной нагрузки хотя бы до тысячи семисот килограммов.

- Хотя бы! - ворчал я, прикидывая крыло планера на шестнадцать десантников. -Ничего не получится! Больше полутора тонн полезной нагрузки может нести крылышко с площадью не менее семидесяти квадратных метров. Ширина - три с половиной метра, при удлинении одиннадцать-двенадцать. Иначе не добиться высокого аэродинамического качества! Крылья распахнутся на двадцать восемь метров. Так это же бомбардировщик ТБ-11! А хорды?.. Толщина крыла при восемнадцатипроцентном профиле получается шестьсот тридцать миллиметров. Супергигант!

Долго бился над расчетами. Все летело в корзину. И вдруг озарение: «Стоп! Толщина крыла шестьсот тридцать. шестьсот тридцать. шестьсот тридцать! А если в таком толстом крыле разместить грузы? Ведь только в центроплане тогда свободно уместятся шестнадцать десантников. Но ведь в лежачем положении! Значит - грузовой вариант».

Дело пошло на лад. Огромного фюзеляжа не нужно, вместо него изящная хвостовая балка. Это не только уменьшит вредное сопротивление воздуха, но и даст значительную экономию в общем весе конструкции.

Срочно прорисовать вариант!

Прорисовал. Получилась красивая громадная стрекоза с широкими длинными крыльями.

Прекрасен процесс конструкторского творчества с самого его начала, когда есть лишь задание на реальную в будущем машину да требования, которым она должна удовлетворять. Из имеющегося материального - лишь лист ватмана, приколотый кнопками к чертежной доске, готовальня, счетная линейка, лекала, ластик, тщательно отточенные карандаши -простейшие материальные средства для выражения мысли. Все это неподвижные и неживые вещи. Вступает в работу животворный мозг человека. Мысль как бы оплодотворяет все эти вещи, и вот уже на ватмане причудливое сочетание множества линий - зарождающееся

«дитя», тоже еще не вполне живое, тоже неподвижное, плоское и молчаливое. Но у него уже есть лицо, в зародыше есть характер уже чувствуется причастность к делам человеческим.

С эскизами общих видов и цифровыми данными но новому варианту планера пошел к Гроховскому. Тот не спеша, внимательно рассмотрел все, задал много вопросов и умолк. Довольно долго в кабинете стояла тишина.

- Вот видите, Борис Дмитриевич, получилось. Отличное решение, - наконец заговорил он. - Комплектуйте бригаду и немедленно приступайте к детальной разработке планера. Сколько нужно задействовать людей? Продумайте - лишних у нас нет. Не стесняйтесь требовать необходимое. С сегодняшнего дня назначаю вас главным конструктором самолетного отдела. Главным! Обо всех трудностях немедленно докладывайте.

Я испугался. Да, это был самый настоящий испуг. Возглавить проектирование гигантского, невиданного ранее планера? Руководить целым отделом? Отвечать за все и за всех? Нет, такое мне не по плечу. И я стал доказывать, что не справлюсь с таким заданием, так как не имею должного опыта работы с людьми, знаний для решения такой сложной задачи у меня недостаточно, напомнил, что мне нет еще и двадцати лет от роду.

Однако доводы эти никакого впечатления на моего начальника не произвели - принятые решения он отменял чрезвычайно редко.

- Как вы не понимаете, Борис Дмитриевич, что лучше вас мне никого не найти. Кому я поручу разработку такого планера? Старому опытному авиационному конструктору? Из планеристов у нас такого нет, если бы и нашелся, то наверняка склонный к осторожным решениям, вроде того, которое вы предложили мне в первый раз. При обычном же решении не получится планер с заданной мною грузоподъемностью. Заверяю, что убеленный сединой конструктор вряд ли отважится применить сразу несколько новых конструктивных решений в одной машине. Наверное, ни один не пойдет на то, чтобы сделать откидной переднюю кромку всего центроплана для облегчения загрузки крыла или лонжероны рамными, - убеждал меня Гроховский, подкидывая новые идеи. - Конечно, это смелые решения, необычные, не проверенные практикой. Значит, нужно проявлять осторожность в пределах разумного. Нельзя спешить, нестись галопом, но и шагом двигаться нам не дано. Ни в коем случае не отказывайтесь от помощи со стороны знающих людей. Привлекайте для консультаций по неясным вопросам кого сочтете нужным. Я бы порекомендовал вам таких умниц, как Козлов и Болховитинов (Виктор Фёдорович Болховитинов - советский авиаконструктор. Генерал-майор инженерно-авиационной службы (1943), доктор технических наук (1947)). Не допускайте стеснительности от незнания, это самый худший вид стеснительности. Желаю успеха!

Сопротивляться дальше не было смысла, и я приступил к своим новым обязанностям, постепенно проникаясь уверенностью, что поставленная задача действительно выполнима. Поэтому позднее, когда постепенно стал «обрастать» людьми, они не почувствовали одолевавших меня ранее сомнений.

Бригада наша состояла из восьми человек. Трое по уровню подготовки соответствовали квалификации теперешних конструкторов второй категории, один - В. Ф. Потапов - высококвалифицированный инженер-механик, но не авиационный, выполнял расчеты на прочность. С аэродинамическими расчетами никто, за исключением меня, знаком не был. Следовательно, по уровню знаний, специальной авиационной подготовке коллектив выглядел слабовато. Но знания - дело наживное. Конструктор И. А. Рыбников, художник-конструктор Н. И. Преображенский и расчетчик В. Ф. Потапов оказались людьми очень способными, инициативными. Отличный чертежник Мурзаков исполнял большую часть сборочных чертежей. Копировали их девушки. Средний возраст нашего коллектива составлял двадцать один год.

Перед молодыми поставили серьезную «взрослую» задачу, доверили большое, важное дело - мы восприняли такое как неожиданно свалившееся счастье. Трудности? Необычность задания? Эти вопросы не обсуждались.

В бригаду пришел Гроховский, провел короткое совещание, в конце которого заявил в категорической форме:

- Все исходящие от товарища Урлапова решения - это мои решения, все они являются обязательными для исполнения. Какие-либо несогласия с вашим руководителем, жалобы и прочее доводятся до моего сведения только через него. Судить будем о вашей работе по конечному результату.

Заявляя так, Гроховский в какой-то мере искусственно создал мне изначальный авторитет, чтобы облегчить мое положение. Но оно облегчалось еще и тем, что в группе, кроме меня, не было специалиста, способного охватить задание в целом, не было человека, знакомого с конструкциями планеров и с методом подхода к общему проектированию летательных аппаратов. Правда, и у меня такой опыт был мизерным.

Работали мы не обращая внимания на время. Когда начала одолевать усталость - а особенно переутомлялись девушки-чертежницы, я, по совету Гроховского, устраивал минуты отдыха с танцами под патефон, с прослушиванием и пением старинных русских и цыганских романсов. Это способствовало увеличению производительности труда в вечернее время и сближало людей. Энтузиазм - энтузиазмом, но в нашем маленьком коллективе соблюдались и законы оплаты труда: за сверхурочные часы - строго по существующим тарифам, премии за перевыполнение плана. Хозяйственными вопросами занимался специально выделенный для этого человек.

Через месяц мы все окончательно уверились в том, что создается конструкция хотя и необычная, но, безусловно, реальная и нужная.

Наше Осконбюро посетила группа высшего военного командования ВВС во главе с Яковом Ивановичем Алкснисом. О приходе гостей Гроховский заранее меня предупредил, и мы хорошо подготовились к отчету.

Во время доклада я сильно волновался, но говорил, пожалуй, уверенно. Вопросы сыпались как из рога изобилия. Почти все они исходили от Алксниса, но интерес к планеру как к «воздушной барже» чувствовался общий. Несколько каверзных замечаний сделал комбриг Молодцов. Я сумел их парировать. Под конец Алкснис спросил:

- Вы гарантируете, что самолет Р-5 потянет столь тяжелый планер?

Я твердо ответил: «Да».

- Пожелаем, товарищи командиры, полного успеха конструкторам! - проговорил начальник ВВС с небольшим акцентом. - Выбирайте, товарищ Гроховский, какое-нибудь авиационное предприятие и заключайте с ним договор на постройку.

Успешный визит Алксниса продвинул дело - рабочие чертежи отдельных частей планера принял Ленинградский авиазавод в Гребном порту и приступил к производству аппарата. Мне пришлось часто выезжать в Ленинград, следить за ходом постройки, решать возникающие вопросы, устранять отдельные несогласованности и мелкие конструктивные ошибки.

Второй этап творческого процесса, этап воплощения задуманного и изображенного на бумаге в материальные детали и агрегаты, волновал нас чрезвычайно. Мысль обретала ясно выраженную, ощутимо материальную форму, она становилась объемной, зримой, весомой, она начинала жить.

Тысячи мелких и крупных деталей имеет хитроумная машина, и рождение каждой для конструктора небезразлично, особенно авиационного конструктора, в сознании которого с самого начала его деятельности постоянно живет непреложная истина: маловажных деталей в летательном аппарате нет. Каждая, казалось бы, самая незначительная - глубина резьбы шурупа, например - важна так же, как и все другие, потому что все без исключения должны быть надежными и безотказными.

Легко представить себе, до каких размеров возрастает это волнение, когда тысячи деталей соединяются в агрегаты, а они, стыкуясь между собой, образуют наконец-то задуманную машину, выстраданную десятками людей в долгие дни, а подчас и в длинные бессонные ночи.

Глава 6. Сбросил любимую жену

Последние дни мая для Павла Игнатьевича Гроховского и его сотрудников выдались тяжелыми. В Москве из Осконбюро не осталось почти ни одного человека - все трудились в Ленинграде на аэродроме опытного воздушно-десантного отряда. Жили в палатках, чтобы на переезды не тратить время. Работали посменно, днем и ночью. Помогали гроховчанам многие, в том числе добровольный отряд молодых ленинградских рабочих. Сергей Миронович Киров обязал директоров нескольких заводов выполнять сверх обычной программы и заявки на изготовление технологически трудных изделий ОКБ. По его же просьбе над конструированием и технологическими разработками подвесов трудились инженеры из Оскон-бюро и его руководитель Бекаури.

К 30 мая все самолеты, приданные отряду, были переоборудованы в десантные воздушные суда. Под крыльями и фюзеляжами максимально облегченных самолетов смонтировали системы механических держателей, способных нести в зацепах и замках упакованные в специальные короба и мешки грузы для десантников, подвесные санитарные кабины и люльки для бойцов-парашютистов, отдельных видов вооружения и боевой техники. Парашютисты могли располагаться и внутри самолетов - в фюзеляжах, кабинах воздушных стрелков.

1 июня 1931 года командованию ВВС и Реввоенсовету СССР было доложено о готовности опытного воздушно-десантного отряда (вернее, его техники) к производству войсковых экспериментов по посадочному и парашютному десантированию с помощью впервые созданного из модернизированных самолетов авиационно-транспортного подразделения. Этот день по праву считается днем рождения советской военно-транспортной авиации.

Начальник ВВС Яков Иванович Алкснис приказал командованию десантного отряда и Гроховскому подготовиться к комплексному испытанию новой техники.

- Готовы хоть завтра! - заверил Гроховский.

- Не торопитесь. - Алкснис с Гроховским разговаривал холодно: - Вы, повоевав кавалеристом, привыкли к атаке с наскока. Но такие атаки подчас дорого обходятся. Рисковать не будем. На моем столе несколько докладных и заключений опытных парашютистов, в том числе и инспектора по парашютному делу товарища Минова. Они считают ваши подвесные опрокидывающиеся люльки изобретением неудачным.

- Пусть придумают лучшее! Не согласен!

- В их доводах есть определенный резон. Люльки тесны, коротки, лежит в них человек боком, подогнув ноги. Удобно? Не думаю. В люльках нет места для страховочного парашюта. Это опасно.

- Хлопчатобумажные парашюты мы испытывали более сотни раз, и не только отказа, задержки с раскрытием не было. Неудобно, говорят, прыгать из люлек, а по фюзеляжу и крыльям карабкаться удобнее? Чаще задом наперед.

- Если вы еще раз перебьете меня, Гроховский, поставлю вас по стойке «смирно»! ... Фал автоматического раскрытия вы испытывали только на манекенах. Этого недостаточно. Раньше я вникал в ваши изобретения и опыты поверхностно, теперь обязан знать все. Будет ревизия ваших объектов, Гроховский. Приказываю к началу июля подготовиться к серьезной проверке. Испытания будут узковедомственные, в Москве. Но если они пройдут хорошо, мы, не сворачивая их, покажем ваши образцы высшему руководству. Много мнений, мнений хороших специалистов, не в вашу пользу, Гроховский. Буду рад, если вы опровергнете их. Понимаете всю серьезность вашего и моего положения! Передавая мне дела, Петр Ионович просил поддержать вас, я обещал, но до известного предела. Не скрою, многое не нравится мне в ваших методах работы. Может, я не прав. Докажите делом.

По этому разговору и по другим новшествам, введенным Яковом Ивановичем Алкс-нисом сразу же после его назначения начальником ВВС, Гроховский понял, что власть над авиацией перешла в более твердые и жесткие руки, а насколько они будут «умными» - покажет время.

Чтобы сосредоточить все внимание на поручении Алксниса, не отвлекаться, Гроховский отправил жену с дочкой в Евпаторию и теперь часто ночевал в служебном кабинете или в аэродромной гостинице.

«Хоть завтра!» - сказал он Алкснису, но, еще раз и очень тщательно проанализировав сделанное, понял, что осуждают его за спешку не зря. Многое оказалось недоработанным в мелочах. Теперь работа в его бюро не бурлила, а вошла в плавное русло. Не надо было что-то доставать, долго просить, пробивать, Гроховский почувствовал, как возросла помощь извне. Явно рука Алксниса. Главное управление ВВС со всеми подчиненными ему службами откликалось на каждый срочный запрос.

Сначала испытывался новый хлопчатобумажный парашют Гроховского со стропой-фалом принудительного раскрытия. Первыми прыгали сам изобретатель и его напарник - инженер МАИ Николай Ефремов. Почитаем воспоминания Ефремова о дне девятого июля 1931 года:

«День выдался ясным и теплым, по небу плыли редкие облака, - рассказывает Ефремов. - На Центральном аэродроме в Москве царило оживление. У огромного бомбардировщика ТБ-1 хлопотали специалисты. Наступило время опробования новой системы человеком... Наконец приготовления закончены. Занимаем места в люльках. Пристегнут фал автоматического раскрытия, щелкнули замки подвесок.

Бомбардировщик занял взлетно-посадочную полосу, и через секунду все потонуло в грохоте двигателей, выведенных на взлетный режим, ТБ-1 начал разбег. Могучие крылья уносят тяжелый корабль в небо. Под крылом проплывают дома, стадион «Динамо». А самолет все набирает высоту...

Хотя я готов к прыжку, не сомневаюсь в безотказности парашюта, временами все-таки замирает сердце: «А вдруг? Запасного-то нет!» Успокаиваю себя только тем, что в таком же положении сам конструктор новой системы.

На испытания парашюта меня пригласили по рекомендации товарища, работавшего в то время в бюро Гроховского. Из пятнадцати кандидатов в испытатели комиссия отобрала двоих - создателя парашюта и меня. Помню, Павел Игнатьевич Гроховский крепко пожал мне руку и сказал:

- Не пожалеешь, Николай. Система надежная, за ней большое будущее.

...Притихли, а затем снова взревели моторы бомбардировщика. Это сигнал «Приготовиться!».

Самолет уменьшает скорость. И вот он долгожданный момент! Спиной вниз проваливаюсь в пустоту. Успеваю заметить, как рядом беспорядочно падает фигура человека. Это Гроховский.

Рывок! Расчековался ранец. Разбрасываю руки в стороны и спустя секунду повисаю под куполом парашюта. Осматриваю стропы, ткань. Все в порядке. Далеко внизу земля. Видно, как снижается ТБ-1. Метрах в сорока от меня раскачивается на стропах Гроховский. С трибун стадиона «Динамо», где в это время идет футбольный матч, доносятся аплодисменты. Не нам ли аплодируют?..

Земля все ближе. Все ощутимее скорость снижения и горизонтальное перемещение. Вытягиваю ноги, как учили, и разворачиваюсь по ветру. Штурман бомбардировщика рассчитал точно: нас снесло ветром прямо в центр аэродрома.

Удар о землю. Я даже не упал, но правую ногу пронзила боль. Надо же, попал ступней в небольшую рытвинку. Прихрамывая, гашу купол и собираю его на руки. Все! Десантный автоматический парашют испытан. Подбежавшие товарищи качают Гроховского. Еще бы! Это большая удача конструкторского коллектива...

Через несколько дней Наркомвоенмор К. Е. Ворошилов объявил благодарность П. Гроховскому и мне и наградил нас денежной премией. Представители Осоавиахима вручили нам значки парашютистов и удостоверения к ним. Так получилось, что наши прыжки совпали с введением знака парашютиста. На моем удостоверении стоял четвертый номер».

Как только Гроховский с Ефремовым собрали купола, к ним на голубом автомобиле «Испано-сюиза» подъехал Алкснис без шофера.

- Вижу, чувствуете себя хорошо! Подробности доложите комиссии, а пока бросайте-ка свое хозяйство в машину и садитесь сами. - По пути к ангару, где ждали члены комиссии, Алкснис не то спросил, не то приказал: - После обеда продолжим?!

Второй выброс, теперь уже группы парашютистов из полуавтоматически опрокидывающихся люлек, начался во второй половине жаркого дня. Сам Гроховский, Титов, Рыбников, Соломатин, Сгуров, еще пятеро молодых мужчин и юная чертежница Лида Кулешова -все работники Осконбюро - залезли в подкрыльные люльки, изнутри обитые дерматином, устроились на мягких подстилках, положив под головы парашютные ранцы.

Пилотировал ТБ-1 Александр Анисимов. Набрав высоту пятьсот метров, самолет донес парашютистов до центра аэродрома, и штурман потянул рычаг общего сброса. Но люльки, подвешенные под крыльями, перевернулись не все сразу, а по одной, с интервалом в полторы секунды. Система сработала отлично. Один за другим раскрылись при помощи вытяжных фалов хлопчатобумажные парашюты.

Самолет унес гул в сторону. В серо-голубом небе остались одиннадцать белых пятен. Полный штиль у земли. На аэродроме настороженная тишина, даже жаворонки попрятались в траву. Люди у ангаров отлично слышат, как кричат, переговариваются парашютисты в небе.

Слышен баритон Гроховского:

- Кулешова, жива?

- Лидочка, здравствуй! Не забыла, как нужно приземляться? - кричит Титов.

- Не-е-т!

- А тебя не больно ударило, когда раскрылся парашют?

- Нет, не больно, - звонко и весело отвечает Кулешова.

- Раз, два, три, четыре... десять, - считает Гроховский. - Одного не вижу. Лида, где же он!

- А вы самого себя не считали!

Смех, кто-то деланным фальцетом завопил «Ура!», кто-то запел «Все выше и выше.».

Первым, как самый тяжелый, приземлился Иван Титов, за ним пружинисто встали на ноги Гроховский, Рыбников. Лидия Кулешова коснулась травы последней, и ее, маленькую, накрыл купол. Она барахталась под полотном, пока подъехавшие на грузовике ребята не вытащили ее из-под груды материи.

Так впервые в нашей стране с отечественного самолета, на советских хлопчатобумажных парашютах с принудительным раскрытием, в специальных комбинезонах для десантников (тоже первых отечественных), из полуавтоматических десантных люлек одновременно прыгнули одиннадцать энтузиастов ВДВ и сами создатели парашютной системы. Нужно отметить, что большинство из них раньше никогда с неба не прыгали, но они были молоды, бесстрашны, одержимы и верили, что созданные их руками объекты новой десантной техники не подведут.

Лидия Кулешова стала первой женщиной-парашютисткой Страны Советов. Яков Иванович Алкснис поздравил ее с этим неофициальным званием.

- Я горжусь вами, Кулешова!

Позже, на закрытом заседании комиссии, когда, несмотря на успешное начало испытаний, в адрес Гроховского были высказаны замечания, а один инспектор ВВС по парашютному делу, как бы защищая изобретателя, бросил двусмысленную реплику: «Что вы навалились на него, товарищи, пощадите, ведь он не имеет инженерного образования, в теории он тоже не силен», - Алкснис очень резко среагировал на эти слова.

- А мне казалось, что вы близкие товарищи с Гроховским, - тихо, с еще большим акцентом, чем всегда сказал он. - Да, Гроховский инженер без диплома, но человек активно мыслящий, пусть локально, но глубоко вникающий в теорию вопроса. Он обладает достаточной фантазией и интуицией. Легко преодолевает барьер непознанного. Смел. Находит неожиданные для многих решения. Будете возражать, инспектор? Нет?.. Тогда мое решение: расширяем испытания.

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.Я в это время отдыхала с дочкой в Евпатории. Неожиданно получаю телеграмму-молнию от Павла: «Скоро экзамены срочно выезжай». Это зашифрованный призыв торопиться в Москву на показ объектов. Я ему нужна.

Только добралась до дома, как появился Павел. Не заводя автомашину во двор, влетел в комнату радостный, в приподнятом настроении.

- Поехали, - говорит, - будешь прыгать.

- Поехали, - отвечаю, хотя до этого никогда в жизни не помышляла о парашютных прыжках.

На аэродром примчались быстро. Как все, я прошла медицинский осмотр и написала заявление, что в случае смерти никого винить не стану.

Десять мужчин и я пошли к самолету с прикрепленными под крылом голубыми лодочками-люльками. На мне, как и на других, новый синий комбинезон с вшитыми в него лямками подвесной системы, великоватый, подпоясанный широким командирским ремнем, мягкий кожаный шлем. У самолета рядком лежали парашюты в ранцах.

- Старшой, позаботься о ней, - обратился Павел к одному из мужчин, симпатичному высокому блондину, и объяснил, уже во второй раз, что нам придется делать: - Вы десантная группа. Пойдете вниз после того, как для вас будут сброшены грузы. Веселее, ребята, на вас будут смотреть Тухачевский, Буденный, другие члены Реввоенсовета. До приказа на вылет отдохните на травке. Ну, ни пуха, ни пера!

- А ты куда? - я уцепила Павла за ремень.

- Спускаться буду в автомашине. Тебя на земле встречу. Все будет хорошо, Лидуся! -успокоил.

Первыми стали падать мешки с оружием и другим снаряжением для десантного подразделения, то есть для нашей группы. Потом какие-то большие платформы. Медленно опускались громадные купола невиданных до тех пор грузовых парашютов, способных накрыть собою небольшую усадьбу.

На одном из самолетов был подвешен легковой автомобиль «Форд»; в нем должен находиться Павел. По замыслу, приземлившись на все четыре колеса и отстегнув парашют, Гроховский подъезжает к Тухачевскому и на автомашине отдает ему рапорт. Смотрю, «Форд» уже в воздухе, а к нам бежит. Павел!

- Что случилось? - спрашиваю потного от быстрого бега, расстроенного мужа.

Оказалось, за несколько минут до взлета Тухачевский узнал, что автомашину собирается десантировать с человеком, и запретил это делать, приказав Павлу взять один из наших парашютов и присоединиться к десантникам, если ему так хочется прыгать. Видели бы вы парня, у которого Павел забрал парашют. Слезы на глазах, честное слово!

«Форд» полетел без пассажира. Мы наблюдали за ним во все глаза, так как автомашины с неба на этом аэродроме еще не падали. Тяжелый самолет набрал высоту. Прошел над нашими головами. Из-под его днища выпал коробок. Это «Форд»! Парашют вытянулся в длинную колбаску, низ купола слегка раскрылся, и так автомобиль сыпался до земли. По-видимому, слегка раздутый низ парашюта притормозил падение «Форда», который, подняв тучу пыли, плюхнулся на все четыре колеса, они при этом откинулись в стороны, как ласты отдыхающего тюленя. Поломанные колеса самортизировали, а сам кузов пострадал не очень.

Из-за этого произошла задержка с нашей выброской на сорок минут.

Причину неудачи определили сразу: надрыв ткани купола. Павел избежал смерти благодаря осторожности и благоразумию Тухачевского. Сознаюсь, беспокойные мысли пришли ко мне позже, а тогда - Павел был рядом, живой и здоровый, только слегка помрачневший.

Но последовала команда, и мы стали укладываться в подвесные люльки. Под головой у меня парашют, жесткая подушка. Надо мной крыло бомбовоза. Заревели моторы, вихрь нёсся около моей люлечки. Поехали сначала медленно, потом быстрей и быстрей. Это был мой первый полет, и всё меня развлекало.

Вот оторвались от земли. Замелькали соседние постройки. Один круг, другой - все выше. Я просунула голову между бортом люльки и крылом самолета, с интересом разглядывала землю. Внизу такие маленькие-маленькие деревья. Из соседней люльки мне погрозили кулаком: «Убери, мол, голову, оторвет при опрокидывании».

Чувство жутко-сладкое!

Скорее утянула голову и в ту же секунду очутилась в воздухе. Завизжала, кажется. Лечу, и вроде веса во мне нет. Не успела, как следует испугаться, меня сильно тряхнуло, голова откинулась, вижу над собой белое небо. Это купол парашюта раскрылся, и я на него смотрела.

Свободный полет, тишина... Я обрадовалась - жива, что все хорошо. Даже то, что была похожа на кошку, которую держали за шиворот, не испортило мне настроения. Дело в том, что постромки мне оказались велики, одна из них как-то неудобно зацепила меня и я повисла на воротнике комбинезона. До этого не прыгала и думала, что так и надо.

А внизу нас ожидала восторженная встреча. С земли подняться помог мне сам Михаил Николаевич Тухачевский.

- Ну вот, и еще одна десантница у нас теперь есть! - мило улыбаясь, сказал он.

Немало объектов Осконбюро получило в тот жаркий день путевку в жизнь.

Мой прыжок был расценен как желание Павла показать начальству и будущим десантникам безопасность новой парашютной системы и возможность прыжка без предварительной подготовки: раз Гроховский сбросил жену, мать маленького ребенка, значит, бояться нечего!

Пожалуй, они были правы. Решение на мой прыжок, неожиданное для всех, отвечало характеру Павла.

Парашютная подвеска ПД-А легкового автомобиля

Глава 7. Печальный август

Владимир И. Малынич вспоминает:

.В начале августа до нас довели приказ начальника ВВС, в котором Алкснис утвердил старшего летчика-парашютиста Леонида Григорьевича Минова инспектором ВВС РККА по парашютному делу. В приказе отмечалось, что Минову поручается «руководство и контроль за экспериментальными и изыскательскими работами, наблюдение за производством и испытанием серийных и опытных парашютов, общее руководство подготовкой и проведением специальных учений по высадке парашютных десантов.»

Короче говоря, Алкснис поставил над Гроховским еще одного контролера, человека энергичного, умного, но находящегося в сложных отношениях с нашим начальником. Хлопцы наши приуныли в ожидании неприятностей, и они не заставили себя долго ждать.

Войсковые испытания объектов бюро проводились в Ленинграде на базе опытного авиамотодесантного отряда. Прошли удачно сбросы грузовых контейнеров и резиновых мешков для горюче-смазочных материалов.

Из переворачивающихся люлек прыгали красноармейцы и командиры, парашютно-десантной подготовкой которых занимался Леонид Минов, теперь на его голубых петлицах было по одному красному ромбу, что соответствовало высокому званию «комбриг».

Механизмы люлек ни разу не подвели, парашюты открывались мгновенно. Но после каждой выброски красноармейцев опрашивали инструкторы-методисты, задавали вопросы об удобстве полета, о самочувствии. Ответы звучали разные - и бравые, и с жалобами на тесноту в люльках, на неожиданность сброса.

- Понимаете ли, - говорил один красноармеец, - меня везли будто с завязанными глазами, будто связанным. Моторы рядом, прямо оглушают. Изменения в звуке моторов, то есть звукового предупреждения «готовьсь!», я не разобрал. И вытряхнули, будто из ящика в черную пропасть.

- Почему в черную? - просил уточнить инструктор.

- Видно, от резкой перемены состояния потемнело в глазах, и я не сразу вернулся в день.

- Так вы что, с закрытыми глазами летели в люльке? - тут же спросил наш представитель.

- Нет, иногда открывал.

- Когда я летел, - объяснял другой красноармеец, - меня все время преследовало чувство, что этот фанерный гробик вот-вот развалится или оторвется. Все время был в напряжении, от этого даже пальцы рук свело.

Таких речений было мало, большинство говорили примерно так:

- Все отлично! И люльки, и фал, и парашют сработали как часы. Возьмите еще в один полет, я с удовольствием!

- Значит, вам понравился метод сброса? - спрашивал инструктор-методист.

- А почему нет? Все за меня делают. Я даже вздремнул чуточку, минуток пять покемарил.

- Не кажется ли вам, что название «автоматическое открытие» лучше заменить на «принудительное открытие».

- Не вижу разницы.

- Ну как же? - объяснял инструктор-методист. - Ведь парашют открывается без вашей воли. Веревкой и сразу. Вы не можете затянуть прыжок, распорядиться высотой. И если на земле вас встретит противник, у него будет время расстрелять вас при долгом спуске?

- Об этом я не мозговал. Как хотите.

Инструкторы-методисты в своих блокнотах особенно тщательно фиксировали высказывания против фала, вытаскивающего парашютную чеку из ранца. Но мы не особенно обращали на эти беседы внимание, потому что система уже дважды показала хорошие результаты на испытаниях. И для нас как гром среди ясного неба, прозвучал вывод, сделанный Миновым и поддержанный большинством членов комиссии по войсковым испытаниям.

«Предлагаемый способ выброски не может быть рекомендован на вооружение воздушно-десантных отрядов ввиду крайней сложности. Предельно напряженное состояние десантников, в полном одиночестве лежащих в люльках в течение всего полета, неожиданность момента сброса и полная беспомощность совершающего прыжок на случай каких-либо неполадок отрицательно действуют на психологическое состояние воинов. Все это в определенной степени снижает их боеспособность к моменту приземления в тылу „про-тивника“, то есть тогда, когда от каждого из них требуется предельная собранность, готовность немедленно вступить в бой».

Подвела нас и выброска на парашютах тяжелой техники. Грузы весом более пятисот килограммов рвали огромные купола в момент раскрытия.

Практически на ходу Гроховский предложил опробовать двухкупольные системы «цепочка» с парашютными куполами меньших размеров. За несколько часов мы такие системы смонтировали, но и это не помогло: в момент динамического удара один из куполов или оба сразу разрывались. За два дня испытаний мы вывели из строя все большие грузовые парашюты, так и не добившись успеха.

Когда 14 июля в Москве при парашютном десантировании автомашины «Форд» лопнул купол, то предполагалось две причины: бракованный парашют или диверсия. Расследованием происшедшего занимался представитель ГПУ Остап Нежил. Он был склонен считать этот факт диверсией, вредительством. Доказать такую версию не удалось. Теперь нам стало ясно - ошибка в методе сброса тяжелых и сверхтяжелых грузов. Ошибка Гроховского, моя, наша ошибка.

Несмотря на то, что войсковые испытания другие объекты прошли успешно, вывод комиссии можно было сопровождать траурной музыкой. Печальный август!

Пройдут годы, но именно эти дни в Ленинграде заставят вспомнить одного из участников испытаний, впоследствии генерала авиации Ф. И. Жарова: «Сейчас уже известна роль М. Н. Тухачевского в создании воздушно-десантных частей. Но все ли знают, какие трудности стояли перед начальником Конструкторского бюро парашютов и десантного оборудования инженером П. И. Гроховским, на какое неверие он наталкивался, какие разочарования и неудачи пережил? Если бы не энергичная поддержка Михаила Николаевича, работы Гроховского вряд ли увенчались бы успехом».

Тухачевский тогда не поддержал вывода комиссии.

- Думаю, - сказал он, - что, несмотря на неудачу сегодня, завтра коллектив товарища Гроховского с еще большей энергией продолжит исследовательские работы и в короткое время добьется желаемых всеми нами результатов.

Как ни странно, но всего несколько слов сказанных большим человеком вовремя, поддержали нас крепко - чиновники в Москве, ориентируясь только на слухи, уже готовили проект приказа о расформировании Осконбюро, как бесперспективного. Тухачевский сказал «завтра», и мы остались.

Из Ленинграда в Москву возвращались в прескверном настроении. Собравшись в одном купе вагона, искали причину неудач. Гроховский с жаром восклицал:

- Хорошо, комфортабельные люльки мы им сделаем! И длиннее, и шире, и с окошечками! Зеркала можем там поставить, и даже аптечки с валерьянкой! Но почему рвутся купола грузовых парашютов. Почему?

На это ответить никто не мог. Мы пробивали в нетронутой целине новую дорожку, во многом были несведущи, но печальный август нас не сломал.

Работали упорно и быстро, очень быстро, и уже в конце сентября из модернизированных люлек успешно десантировались двадцать четыре вооруженных красноармейца.

Самолёт ДБ-3 с подвесной десантной кабиной

Вот тогда, пожалуй, начальник ВВС Алкснис впервые показал свое расположение к нам. Он пригласил меня и Гроховского, по возвращении в Москву, на встречу с именитыми писателями. Она проходила в здании Управления ВВС на Варварке. Как я понял, нужно было заинтересовать писателей делами авиации. Там я впервые увидел Новикова-Прибоя, Вишневского, Алексея Толстого. Читал стихи Сельвинский.

Год 1932-й

Случайные открытия делают только подготовленные умы.

Б. Паскаль

Факт - есть нечто такое, от чего сомнение отскакивает, как резиновый мяч от железа.

М. Горький

Глава 1. Метод срыва

Один из январских рабочих дней в Осконбюро начался с общего собрания, на котором Гроховский сообщил о решении Реввоенсовета СССР создать на базе нештатного опытного авиадесантного отряда в Ленинграде боевой полнокомплектный авиамотодесантный отряд под командованием М. В. Бойцова.

- Такие же подразделения будут формироваться в Московском, Белорусском, Украинском военных округах. В связи с этим мы, как разработчики десантной техники, переходим на особое положение и нам предложено подумать о частичном пересмотре плана работ, форсировать создание некоторых объектов. Помозговать мы должны были исходя из возможностей всего коллектива и каждого из нас. Чтобы лучше ориентироваться, знать, что от нас потребуется в первую очередь, расскажу о будущей структуре боевых авиа мотоотрядов на примере бойцовского.

Начальник бюро поведал своим сотрудникам, что отряд будет иметь на вооружении восемнадцать ручных пулеметов и шесть легких орудий, пять грузовых автомобилей, восемь мотоциклов и тридцать шесть велосипедов. Все вооружение и технику вместе с людьми должны поднять в воздух восемнадцать самолетов, из них только десять тяжелых.

- На полторы сотни бойцов и боевую технику, - продолжал Гроховский, - как видите, самолетов маловато. А нужно еще транспортировать боеприпасы, питание, медикаменты. Но мы можем увеличить грузоподъемность самолетов. Дополнительно к сделанным объектам доработаем подвеску мотоцикла «Харлей» и контейнеры для автомобилей. Подумаем, как расширить парашютно-десантную кабину, в том числе морскую, еще раз пройдемся по конструкциям пакетов для винтовок, боеприпасов, усовершенствуем платформы для сброса крупногабаритных грузов. Есть и еще возможность увеличить грузоподъемность самолетов. Как? За счет десантно-грузовых планеров, над первым из которых сейчас работает группа Урлапова. Буксировка таких планеров за легким Р-5 позволит перебрасывать грузов в три-четыре раза больше по весу и в пять раз больше по объему, чем может поднять даже с применением подвесных кассет сам аэроплан. - Гроховский на мгновение задумался, потом проговорил:

- У меня вот блеснула мысль: а что, если мы поработаем и над вооружением десантника? Так сказать, возьмемся за решение вопроса и с другой стороны! Создадим, например, вместо довольно тяжелого семидесяти шестимиллиметрового орудия более легкое и удобное? Учтем богатый опыт оружейников, познакомимся с новейшими идеями и подарим десантнику портативное и надежное орудие!.. Увереннее привлекайте специалистов научных учреждений, нам на реализацию плана этого года дали три миллиона рублей. Думаем сообща... Жду от вас обоснованных и смелых предложений. Учтите еще одно обстоятельство: вместо мастерских нам обещают для строительства опытных образцов техники ВДВ дать целый завод. И еще приятная весть - нашему коллективу придают постоянный летный отряд испытателей. Я просил назначить его командиром Александра Фроловича Анисимова, но он отказался. Однако работать у нас будет, я его уговорил.

Думали действительно все. Каждая группа, каждый отдел после длительных и горячих дебатов, после серьезной ревизии своих возможностей предложили кое-что сверх утвержденного ранее плана, добровольно увеличив объем работ. Поэтому в апреле, когда Начвоор Тухачевский утвердил «особое положение» об Осконбюро, в дополнительный раздел плана включили несколько оригинальных объектов и разработок, вроде «системы подхвата грузов и людей с земли на пролетающий самолет».

Планы планами, но при сбросах тяжелой техники купола грузовых парашютов продолжали рваться. Расчеты, сделанные самыми крупными специалистами ЦАГИ и НИИ ВВС, показывали: для того чтобы купол выдержал динамическую нагрузку при раскрытии, его нужно делать из особо прочного материала и диаметром не менее шестидесяти метров. Весить он будет восемьсот килограммов, почти столько же, сколько и предназначенный для спуска на нём груз. Площадь такого парашютика займет треть гектара - три тысячи квадратных метров! Как сшить такой парашют? Как сложить его? Куда помещать в самолете? Наконец, сколько он будет стоить?

- Влетит в копеечку, - отвечали специалисты. - Но другого пути не знаем.

Это категорическое заключение сильно ударило по престижу Гроховского: его хлопчатобумажные и нансуковые парашюты практически отвергались и вновь занимал ведущее место дорогостоящий прочный шелк.

- Пусть дорого, но необходимо, - решили военачальники. - Делайте поспешая.

Дали задание парашютной фабрике шить «гиганты» из шелка. Сто двадцать штук!

Сшили первый. При сбрасывании он лопнул. И второй и третий - вдребезги. Так загубили около двух десятков, толку никакого.

Еще увеличивать купол? До каких пределов? Подумали, посчитали снова. Выяснили: с увеличением размера купола уменьшается его кривизна, и в этом случае увеличивается нагрузка на материал. Даже при использовании сверхпрочных материалов, которых в наличии не было, при сбросе танка, например, парашют будет весить столько же, сколько и танк.

Тупик! Придётся отказываться от идеи парашютного десантирования тяжелых грузов.

С этой мыслью, ставящей под сомнение саму идею мощных ВДВ, соглашались далеко не все. После долгих и мучительных раздумий новый путь нашел сам Гроховский. Переживания и бессонные ночи дали знать о себе: изобретатель похудел на двенадцать килограммов, гимнастерка болталась на его сутуловатых плечах, как на вешалке; даже голова вроде усохла - фуражка стала велика; весь он пропах папиросным дымом. Но снова - в который уже раз - сумел взглянуть необычно на обычные вещи и предложил «метод срыва».

- Купол не выдерживает динамического удара? - спрашивал Гроховский, разглядывая сотрудников прищуренными, воспаленными глазами. - Выхода нет? Есть, и простой. Нужно устранить рывок груза! Как? Вначале выпустить парашют, а потом - под раскрытый купол -опустить груз! Возражайте!

Чтобы более полно воспроизвести обстановку, приведем большую цитату из рассказа коллеги Гроховского.

«Гроховский подошел к чертежной доске и стал набрасывать схему.

Предположим, что мы сбрасываем подвеску и парашют раздельно. Сначала сбрасываем парашют. Вот он отделяется, падает свертком, потом вытягивается колбасой, струя воздуха начинает развертывать и заполнять купол... - Он молча вгляделся в чертеж, как бы проверяя самого себя, и продолжал: - В этот момент мы сбрасываем подвеску. Что будет происходить дальше? Секунды, которые тратились на раскрытие парашюта и, в которые подвеска набирала скорость для динамического удара, выиграны, они отпали. Подвеска, не успев набрать скорости, опускается, поворачивает за собой раскрытый купол без рывка, плавно...

Гроховский остановился, ожидая вопросов. В комнате поднялся шум.

- Вот это идея!

- Идея, да, но как ее осуществить?!

- Оригинально, черт возьми!

- Абсурд! Это невозможно!

- А почему?

Кажется, не осталось никого, кто удержался бы от восклицания.

Зуев Анатолий Сергеевич был единственным, кто не выразил никаких эмоций. Пристально вглядывался в чертеж. Он провел немало сбросов всяческих подвесок и сейчас мысленным взором как бы усваивал предложенную идею. Наконец поднялся и, перекрывая шум, сказал:

- Пожалуй, это выйдет! Надо лишь придумать механизм синхронизации. Ведь тут решающую роль играют доли секунды. Если подвеска задержится с отрывом, заполнившийся купол опрокинет самолет. При обычном сбрасывании нас не интересовал промежуток времени между отцепкой парашюта и наполнением купола. Для данного случая его надо определить. Надо придумать какой-то механизм, вероятно часовой, который открывал бы замки подвески в заданный момент времени.

- Позвольте мне, Павел Игнатьевич! - нетерпеливо попросил слова Ильинский (Ильинский Петр Васильевич - ведущий конструктор, так же как и Зуев Анатолий Сергеевич) - Я присоединяюсь к Анатолию Сергеевичу. Идея реальна. Но мне кажется, часовой механизм недостаточно надежен и вообще не нужен. Эту работу автоматически и очень точно по времени выполнит одна укороченная стропа. Заполняющийся купол выберет ее слабину раньше других, а она в этот самый нужный момент откроет замки.

Гроховский посмотрел на Петра Васильевича с изумлением. В комнате воцарилась тишина. Неожиданно для присутствующих свершилось чудо открытия. Одна мысль родила другую, та - третью, и в темноте вспыхнул свет. Отблеск его лег на лица, просветлил их. То, что утром - да какое там утром! - всего несколько минут назад казалось немыслимым, сейчас приобретало простые и реальные очертания.

- Позвольте и мне, Павел Игнатьевич! - нарушил тишину чей-то несмелый голос. -Предложение Петра Ильинского просто замечательно. Я хотел бы добавить такое соображение: одна стропа, приняв на себя всю нагрузку на открытие замков, может оборваться. Что, если в укороченную стропу заделать тонкий стальной трос, укрепить ее?

- Ах, какой же ты молодец! - восхитился Гроховский. На его бледном лице заиграл румянец, морщины разошлись, глаза повеселели. - Извини, пожалуйста, запамятовал я твою фамилию.

- Техник Михаил Кавардаев, товарищ начальник!

- Да сиди, пожалуйста, Миша!

Гроховский обрадованно и вместе с тем с удивлением переводил взгляд с одного на другого. И в каждом видел отсвет радости, которую рождает творческая мысль. Очень искренне, с оттенком гордости сказал:

- Поздравляю вас, дорогие мои товарищи, от всей

души. У меня просто нет слов благодарности всем вам. Вот кто-то сказал давеча: «Абсурд! Невозможно!» А оказалось, возможно. Понимаете, возможно! Надо только иметь смелость отказаться от привычного. Особо благодарен тем, кто не верил в нашу идею и не побоялся высказать это. Кресало только тогда высекает искру, когда встретит кремень. Еще раз спасибо вам всем. А теперь будем ковать железо, пока горячо. Анатолий Сергеевич, переведите эти мысли в чертежи и расчеты, а завтра прошу опять ко мне. Все, товарищи. Идите!

Бригада, шумно переговариваясь, ушла. Гроховский опустился на стул, чувствуя полный упадок физических сил. У виска не переставая, часто, гулко билась какая-то жилка. В такт ее ударам весенней капелью звенела радость: вот оно решение! И какие это замечательные ребята: Зуев, Огнев, Модин, Соснин, Ильинский, Кавардаев!»

И часа не прошумели гроховчане, обсуждая предложение своего начальника, как зазвенел телефон. Снявший трубку Урлапов поднял руку:

- Тише! Вас, Павел Игнатьевич, вызывает начальник ВВС.

- У аппарата Гроховский!

- Через какое время можете прибыть ко мне? - спросил Алкснис Гроховского.

- Автомашина во дворе.

- Выезжайте!

И когда Гроховский предстал перед взором начальника, тот ему сразу сказал:

- Доложите подробно о вашем «методе срыва».

Гроховский понял: Алксниса уже проинформировали.

В этом кабинете, когда хозяином его был Петр Ионович Баранов, Гроховский бывал часто. Ничего в нем не изменилось, только исчезли шахматы со столика у окна. На углу письменного стола отсвечивала металлом большая модель нового самолета ТБ-3.

Алкснис не предложил Гроховскому сесть. Так, стоя, почти в положении «смирно», изобретатель и рассказал о своей идее.

- Не могу авторитетно судить, но ваш метод мне кажется опасным, - задумчиво проговорил Алкснис. - Закажите ЦАГИ аэродинамический расчет.

- Пока они считают, разрешите мне поэкспериментировать.

- Преждевременно. Я потороплю ЦАГИ... Почему у вас такой вид. Вы когда брились?

- Вчера.

- Оно и видно. И гимнастерка слабо выглажена. Приведите себя в порядок. Вам передается один экземпляр новой бомбардировочной машины, - Алкснис показал на модель ТБ-3. - Получите ее на заводе. Переделайте в десантный вариант. Схему этих работ предварительно покажите мне.

- Есть!..

- Возвратившись от начальника ВВС, Гроховский шел к зданию бюро, задумавшись. Трудно складывались его отношения с Алкснисом, очень трудно. Пока ни разу даже обстоятельного разговора не получилось, все рывками: «доложите», «короче», «есть», «идите». Осадок оставался неприятный. Чувство - будто долго держался голой рукой за холодный металл.

Как-то неожиданно перед Гроховским возник человек.

- Здравствуй! - басовито приветствовал крепыш среднего роста, загораживая дорогу.

- .Мое почтение! - не сразу нашелся Гроховский. Остановившему его человеку на вид было лет тридцати пяти или чуть больше, смугловатое и волевое лицо с доброжелательной улыбкой. Волосы почти льняные. Одет в темно-синюю форму командира-летчика. Через плечо на тонком ремешке - плоский целлулоидовый планшет для карт, до блеска отдраенные хромовые сапоги.

Крепыш протянул руку:

- Благин Николай. А ты Гроховский. Встречались. Не помнишь? Я, как и ты, летчик. Тоже изобретаю помаленьку, только в ЦАГИ. Слышал, наверное.

- Земля слухом полнится, - улыбнулся Гроховский.

Да, он слышал о Благине разное. Летчик смелый, горячий, не в меру тщеславный. Летал еще на «Муромцах», и неплохо, однако не раз отстранялся от полетов за грубые нарушения летной работы. Потом за воздушное хулиганство и недисциплинированность Благина уволили из ВВС. Летать не прекратил, хорошо показал себя как летчик-спортсмен, испытывая самолет-крыло БИЧ-7а Черановского. Вернулся обратно в ВВС, обратил на себя внимание тем, что занялся созданием парашюта для коллективного спуска. Но испытания этого парашюта не удались. Тогда он занялся почтовыми парашютами. И - преуспел. Они не только выдержали испытания, но и получили применение в гражданской авиации. Однако для «сорвиголовы» Благина изобретательство показалось скучным, и он забросил его. В ЦАГИ использовался как летчик для выполнения связных и других работ.

- Понимаешь, Гроховский, тесно и душно мне в этой инженерной богадельне! Широты охота. Возьми меня в свой «цирк», пригожусь!

Слово «цирк» неприятно резануло слух Гроховского, озлило. И он спросил иронически:

- Так вы циркач?

- Я тебе покажу такие трюки на любой машине, что Анисимов позавидует! Да и голова моя недурная тебе пригодится, в парашютах я немало смыслю. Мучаешься, слыхал, со сбросом тяжелой техники? Кое-что подарю из своих мыслишек, есть ценные.

- Не переведут вас ко мне.

- Отпустят, конечно, с трудом. Но я знаю, ты все можешь. Ну, по рукам? Летчи-ком-испытателем берешь?

- Чертить умеете?

- Что ты, для этого есть девочки.

- Жаль. А то бы в бюро нашлось для вас место младшего чертежника.

- Что-о? - ощетинился Благин. - Меня-а. младшим чертежником! Издеваешься, Гроховский!

- Да вы не кипятитесь, поработаете годик-два, а там в чертежники переведем, потом в старшие.

Этого Благин уже выдержать не мог.

- Я летчик, лётчик! - прокричал он. - Понимаешь, чинуша, я лётчик! Ты еще попомнишь меня, Гроховский. Ишь, «шпалы» нацепил! Ты еще услышишь о Благине! Все услышат! Будет, будет Благин на коне! И вдруг потухла ярость, пылающее лицо стало бледнеть. Почти спокойно, слегка задыхаясь, сказал: - Считайте, разговора не было. Если оскорбил, беру слова обратно.

- Извиняю, - сухо ответил Гроховский. - Но если надумаете, чертежником возьму.

- А! - махнул рукой Благин и, резко повернувшись» быстро пошел прочь, почти побежал. Планшет на длинном ремешке бился о ноги.

Глядя вслед расстроенному летчику, Гроховский сразу же пожалел, что так насмешливо говорил с Благиным, обидел его. Видно, подвело настроение, испорченное Алкснисом, и «тыканье» Благина, его развязность - от такого поведения младших по званию Гроховский уже отвык. «Давно ли сам таким был? - подумал он. - И сколько тебя била жизнь, пытались унизить начальники? Хотя бы сегодня - полчаса столбом стоял. А ты отыгрался на Благине.»

- Такова жизнь, - произнес вслух, утешая себя, Гроховский.

Разговор с Благиным несколько дней всплывал в памяти, тревожил его. Он ходатайствовал о переводе летчика в распоряжение Осконбюро. Гордый Благин отказался сам. Впоследствии, при редких встречах, Гроховский первым здоровался с летчиком.

Надо признать, у Гроховского подобных «срывов» в отношениях с людьми можно найти и ещё, своим высоким положением и званием он гордился, но никогда не кичился перед младшими. А вот «испорченное настроение» не раз подводило его к несдержанности, а порой к грубости в разговорах с товарищами по работе.

Глава 2. Сброс «объекта х-43»

Иван В. Титов вспоминает:

.Летный отряд при нашем бюро создавался постепенно. Можно сказать, что Андрей Бицкий, Григорий Бобков, Трофим Маломуж - летчики, прошедшие гражданскую войну, -и сам Гроховский были первыми из пилотов, кто в воздухе выяснял, насколько объекты, спроектированные и построенные нами, соответствуют необходимым аэродинамическим параметрам и какова их ценность. Испытателям негласно предоставляли право не ограничиваться шаблонами, выходить за рамки существующих правил полетов, но с личной ответственностью за неуспех.

Работали с нами Александр Анисимов и Валерий Чкалов, люди по своему характеру неудобные для командования, но способные на большую долю осмысленного риска: их посылали к Гроховскому тогда, когда по тем или иным причинам отстраняли временно от испытательной работы на истребителях. Причинами были и чрезмерная лихость в воздухе, и споры с начальством по разным вопросам, и отказы от полетов, если они виделись летчикам обычными, заурядными. Впрочем, последнее, и то очень редко, позволял себе только Александр Фролович Анисимов, человек с предельно независимым характером.

Яков Иванович Алкснис, став после Баранова начальником ВВС, приказал создать при нашем бюро постоянный летный отряд испытателей с двойным подчинением (Гроховскому и управлению кадров ВВС), поставив во главе его опытного летчика Сафронова, не раз выполнявшего ответственные перелеты, человека неторопливого, уравновешенного, строевика, вобравшего в себя все премудрости армейских уставов.

Вместе с инженерами, техниками, мотористами отряд состоял из сорока человек, обслуживающих вначале три машины - Р-1, Р-5, ТБ-1.

Лично Сафронов на испытания летал редко, зато Анисимов - старший летчик отряда -выполнял обычно самые сложные и наиболее опасные задания. Он мог быть и командиром отряда - отказался, заявив, что его дело летать, а муштрой заниматься он не желает, пусть это «греет других». Жесткие порядки, вводимые в авиации новым начальником ВВС, коснулись и испытателей. Теперь в начале дня они строились на аэродроме, слушали приказы и распоряжения. Передвигались по территории только строем, если их было больше двух человек. Перед любым высшим по званию командиром тянулись, отдавая честь, переходили на строевой шаг. Вернее, должны были, но делали это редко. Алкснис считал, что воинская дисциплина и порядок, выраженные в самых строгих формах, резко сократят число летных происшествий. Но, я считаю, прав он был только отчасти. Больше пользы давало ненавязчивое и постоянное внушение летчикам необходимости серьезного подхода к решению ближних и дальних задач, понятия чести и долга. Хорошо откликались люди на соревнование во всем. И похвала, пусть скромная, вроде «благодарю!», воспитывала иной раз скорее, чем взыскание.

Старые летчики, особенно Анисимов, нововведения Алксниса принимали с трудом. Однажды, вспоминают летчики, Сафронов уехал в командировку. Задачу на день перед летчиками должен был поставить Анисимов. Утром один из командиров звена, как положено, построил всех. Анисимов к строю не торопился. Шел валко, посматривая по сторонам, негромко мурлыкал какой-то мотивчик.

- Сми-ирно!.. Товарищ командир! - встретил его докладом звеньевой. - Личный состав отряда построен для дачи указаний. Происшествий за сутки нет!

- Становись на место, и без тебя вижу, - не дав команды «вольно», отмахнулся Анисимов. Полез в планшет, вытащил изрядно помятую бумагу. - Ну, что вытянулись? Устанете. Тут пришел один приказик по Центральному аэродрому, сейчас я вам его прочитаю.

Читал он расставив мощные ноги на ширину плеч и, как говорится, «вслух про себя». Летчики слышали только непонятную скороговорку: бу-бу-бу. Пробубнив параграф, Анисимов своеобразно комментировал его:

- В общем, тут говорится, чтобы в столовую ходили только строем. Но мы не дети, будем ходить так. Кому охота строем, пусть ходит.

Следующий параграф он тоже облек в удобопонимаемую форму:

- А еще говорится, чтобы по утрам все делали зарядку. Ну, я человек здоровый, мне это не нужно, а вы как хотите. В здоровом теле - здоровый дух!

И все-таки профессионально Анисимов выделялся как лучший пилот не только в отряде, не только в НИИ ВВС, но и во всей плеяде талантливых летчиков-испытателей своего времени. Именно он, и никто другой, возглавлял в небе парадную пятерку красных истребителей, «сущих дьяволов» - как выразился французский авиационный атташе, увидев однажды их групповую воздушную акробатику.

Кроме названных летчиков бок о бок с ним работали вдумчивый и храбрый Константин Холобаев; кряжистый, как молодой дубок, склонный к поэзии Салих Баталов; жизнелюбец и любитель острых ощущений Сергей Афанасьев.

Служили и другие.

Сергей Афанасьев не только выполнял работу летчика-испытателя, но увлекался ещё парашютными прыжками. Став инструктором-исследователем, много прыгал на парашютах Гроховского и парашютах моей конструкции, верил в них, первым в Союзе научился управлять своим телом в воздухе при свободном падении, стабилизировать падение лицом вниз, прекращать штопор и кувыркание с помощью ног и вытянутых рук.

- Сережа, - сказал ему как-то Гроховский, - нужно доказать, что наша парашютная группа готовит инструкторов и рекордсменов не хуже, чем парашютная школа. Бери самолет, тренируйся в затяжных прыжках. И еще раз докажи, что наши парашюты крепче и надежнее иностранных. Только не торопись, Сережа. Очень прошу - рискуй умно.

Афанасьев последовательно тренировал себя в затяжных прыжках. При первом прыжке он падал около двухсот пятидесяти метров, больше не смог, и открыл парашют из-за непреодолимого желания прекратить падение, но как только парашют раскрылся, ему стало обидно за себя, что не выдержал еще хотя бы несколько секунд.

Следующие прыжки с затяжкой раскрытия в семьсот и тысяча сто метров дали ему всесоюзное первенство. Он побил рекорд с задержкой в 14,5 секунды. А потом отобрал мировой рекорд затяжного прыжка у американца, падая без раскрытого купола тысяча шестьсот метров. Более обширно и подробно о прыжках С. Афанасьева рассказано в книге его друга-«соперника» Кайтанова «Под куполом парашюта» (М., ДОСААФ СССР, 1984).

Всем летным соединением НИИ ВВС РККА до конца 1931 года руководил командир бригады Александр Александрович Туржанский. Под его началом служили Громов, Чкалов, Юмашев, Алексеев, Байдуков, Заленский, Степанченок и другие славные летчики. Многие из них, если Гроховский просил об этом, помогали нам, но чаще мы обходились летным составом своего отряда - именно наши испытатели включились очень активно в разработку «метода срыва», о котором уже повсюду шли разговоры, в том числе и неприятные для нас.

- Чудят у Гроховского! - шелестело в коридорах и кабинетах института. - Не хотят понять, что произойдет при испытании пресловутого «метода», если купол на полсекунды заполнится раньше, чем откроются замки. А где уверенность, что замки не откажут?! Даже если только один замок зажмёт и груз зависнет - самолет остановится в воздухе. Верная катастрофа! Людей под березовые кресты, а горе-изобретателей за решетку, как вредителей. Нет, никто не решится дать согласие на такой грубый эксперимент.

Мы знали, что в этих недобрых словах немало правды. Понятие «вредитель» в стране укоренялось и в случае неуспеха могло прилипнуть к любому, со всеми вытекающими последствиями. И мы дорабатывали конструкцию замков, понимая, что решение именно этой нелегкой задачи сможет принести долгожданный успех - возможность выброски на парашютах тяжелой техники. Конструкторы ломали головы над автоматической отцепкой груза, и даже над рассечением купола, если он, раскрытый, затормозит движение самолета.

Ни теории, ни практических разработок, хотя бы приближенных к «методу срыва», в зарубежной технической литературе не было, мы шли на ощупь, приходилось решаться на опасное экспериментирование.

- Говорят, в случае осечки самолет остановится в воздухе? - размышлял Гроховский. -Вполне возможно. Да, вероятность есть. Если и не остановка, то другая бяка. Надо пробовать. Возмешься, Сергей? Ты и летчик хороший, и парашютист от бога. В случае чего сиганешь. Ну?

Сергей Афанасьев, парень рисковый, на эксперимент, где он должен быть пилотом, согласился сразу.

К самолету Р-5 на специальных замках прикрепили малый грузовой парашют. Он мог открыться по желанию летчика без расцепа с самолетом. Тормозимый парашютом самолет должен был пролететь не менее десяти секунд, потом открывался замок, и полотнище купола отсекалось.

На высоте тысяча пятьсот метров над аэродромом Афанасьев раскрыл купол. Вмиг наполнившись воздухом, он с глухим хлопком будто взорвался. Самолет вздрогнул и под воздействием купола-тормоза за хвостом резко замедлил движение. Скорость падала, скатываясь по прибору к штопорной. Афанасьев изо всех сил старался удержать машину, но она, качнувшись с крыла на крыло, медленно валилась вправо. Боком скользя к земле, набрала небольшое ускорение, но полностью подчинить себе машину Афанасьев не мог. Тогда, уже на высоте четыреста метров, дернув кольцо замка, он сбросил парашют. Самолет стал управляем.

- Да-а, - Гроховский вздохнул. - Систему отрыва груза будем отрабатывать до абсолютно надёжной.

Экспериментировали с малыми объектами: в верхней части правого крыла ТБ-1 вырезали люк, и оттуда небольшой парашют вытягивал грузы.

- Как «чувствует» себя груз, когда его выдергивают? В каких точках, какие нагрузки? Где можно ждать подвоха? - спрашивал себя и нас Гроховский. - Думайте, соколы! Ждать подарков от кого-либо мы не можем. Гасите облигации идеями!

Говоря так, он вроде бы шутил, но имел в виду настоящее сообщение-призыв в журнале «Самолет», №6 за текущий год:

«ЗАЕМИДЕЙ»

«Бюро ячейки рабочего изобретательства Военно-воздушной академии выпустило специальный «заем идей», который представляет собой серию облигаций с разрабатываемыми предложениями изобретательского и рационализаторского характера или идеями, еще подлежащими разработке на основе инициативы автора. Каждая облигация покрывается одним предложением или темой, взятой из специально разработанного темника.

Тиражи «займа идей» будут производиться в период с 1 октября по 1 января один раз в месяц. В реализации займа принимают участие все факультеты, отделы, авиационные группы...

Погашение облигаций будет производиться предложениями, рассматриваемыми бюро изобретательства, экспертами и командованием» (к подобной форме «займа идей» вернулись в 1988 г., когда были созданы специальные научно-технические кооперативы).

К Гроховскому подошли Сергей Афанасьев и парашютист-испытатель Георгий Александрович Шмидт, глаза у обоих блестели, вид заговорческий. Помялись с ноги на ногу.

- Ты говори, - толкнул в бок Шмидта Афанасьев.

- Есть предложение, Павел Игнатьевич. Давайте мы попрыгаем из дыры на крыле? Пусть нас вытянет парашют. Приземлимся, расскажем, как чувствует себя груз, когда его тащат за шиворот. О безопасности мы подумали, риск небольшой.

Заманчивое предложение. Но как решиться заменить болванку человеком, ведь, распускаясь под тугой струей воздуха почти мгновенно, купол парашюта мог зацепиться за стабилизатор. а если ударится о стабилизатор парашютист?

Ребята стояли перед начальником и старшим товарищем в ожидании ответа - русоволосый, широколобый, со смешливыми зеленоватыми глазами Сережа Афанасьев и смуглый, длинноносый, волевой Георгий Шмидт. Эти люди были для Гроховского на вес золота. Афанасьева он считал смельчаком из всех смельчаков, влюбленных в парашютное дело. Шмидт был старше и мудрее товарища, успел протоптать нелегкую тропинку в жизни -прошел со славой гражданскую войну в рядах красных латышских стрелков, беспокойную службу в погранвойсках, добровольно рванул в авиацию, - в мужестве и дерзости Афанасьеву не уступал. Таких как они испытателей можно было сосчитать по пальцам, и терять их, соглашаясь на необдуманный эксперимент, Гроховский не имел права.

- Говорите, риск малый? На слово не поверю! - сказал он и в этот же день, собрав аэродинамиков, приказал им: - Считайте! Ищите благоприятный режим. Не найдете - налагайте запрет.

- Даем гарантию, что купол так же, как и при сбросе грузов, пройдет выше стабилизатора, а парашютист ниже, но тот и другой правее. Контакта не будет.

- Полная гарантия?

- Если самолет в это время не попадет в режим правого скольжения или пикирования. Летчик должен очень точно держать машину в горизонте, а еще лучше - создать небольшое левое скольжение на крыло.

- Мудрено. Ладно! Полетит Анисимов. Дерзайте, черти полосатые! - разрешил Гроховский Афанасьеву и Шмидту.

И они прыгнули. Парашют выдернул их из люка на крыле, как штопор пробку из бутылки, рядом просвистел стабилизатор, способный своей кромкой разрубить человека пополам.

Гроховский, присутствовал при каждом прыжке, каменел с поднятой вверх головой, кровь приливала к белому лицу только тогда, когда купол благополучно уходил от самолета.

Испытатели за один день сделали три прыжка каждый. Все обошлось хорошо. На следующее утро решили запланировать еще четыре.

- Хватит! - приехав очень рано на работу, сказал Гроховский. - Запрещена самодеятельность. Мне - выговор.

Занялись анализом прыжков. Испытатели прочувствовали динамику прыжка, дали ценные рекомендации, и сообща мы нашли решение: «Одну из строп нужно усилить заплетённым в нее стальным тросиком (трос несколько короче других строп), и, когда купол парашюта начнет наполняться, эта стропа откроет замки; чтобы замки не заедали, их нужно выполнить из материала менее прочного, чем стальной трос укороченной стропы. Если какая-то защелка замка перекосится и заест, трос вырвет ее из замка начисто».

- Страховка на двести процентов, - заверили наши прочнисты. - Остановка самолета в воздухе исключается полностью в любом неблагоприятном случае.

Гроховский поспешил отослать результаты дополнительных исследований и новые расчеты в ЦАГИ, где производилась теоретическая экспертиза «метода срыва».

Вскоре один из приятелей мне оттуда позвонил:

- Иван, режут ваш метод. Отзыв неблагоприятный, и его уже перепечатывают для отправки в Управление ВВС. Подпишутся люди с именем, корифеи.

Признаться, я сник. С людьми, чьи фамилии назвал приятель, спорить было очень трудно, по линии же теоретических расчетов - почти невозможно, уж очень велик был их научный авторитет.

Доложил Гроховскому. Выслушав, Павел Игнатьевич опустил голову, задумался.

- Может, пойти к Алкснису? - спросил он и тут же досадливо махнул рукой. - .Или к Тухачевскому пробиться?

Ничего путного я посоветовать не мог.

- Давай, Иван Васильевич, искать выход, - Гроховский, не мигая смотрел мне в глаза. -Можем ли мы допустить, чтобы прогрессивный метод, жизненно нужный для вооруженных сил, был затоптан чересчур осторожными людьми хотя бы на время. Время стоит дорого. Много дороже нашего с тобой служебного благополучия. Как ты считаешь?

- Можно оспорить экспертизу. Согласовать.

- В согласованиях мы утонем!

И выход нашли. На другой день, когда пакет с заключением специалистов из ЦАГИ, в сумке курьера, следовал по улицам Москвы к зданию Управления ВВС, на аэродроме самолет ТБ-1 готовился к полету. Около него стояли Анисимов, Гроховский и мы с Урлаповым.

Ведущий инженер «объекта Х-43» - так назвали железную бочку с песком весом в одну тонну с прикрепленным к ней парашютом - доложил о готовности к испытанию «метода срыва» в реальных условиях.

Гроховский, положив обе руки на плечи Анисимова и глядя ему в лицо, сказал:

- Лети, Саша. В авторитетном заключении специалистов ЦАГИ категорически отвергается наш «метод срыва», как очень опасный. Мы должны доказать их заблуждение. Лети.

Анисимов смотрел в сторону, в волнении облизывая губы. Неизвестно, чем закончится этот «метод». Он и раньше знал, что специалисты ЦАГИ предрекают неудачу, которая может закончиться катастрофой. И в это же время верил Граховскому, ставшему за последнее время его другом. На языке крутился естественный вопрос: «Получено ли разрешение от начальника ВВС?». Лишь в последний момент он понял, что Гроховский случайно обходит молчанием отношение Алксниса к эксперименту. Если он, Анисимов, задаст свой вопрос, то Гроховский должен сказать ему неправду или уйти от ответа. Если он скажет правду, то он, Анисимов, вряд ли посмеет совершить этот полёт. Чувствуя, что надо рисковать, он бросил испытывающий взгляд на Гроховского. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Анисимов, волнуясь, облизывал губы: «Павел молчит - всё ясно!»

Есть на Руси такое выражение - бедовый народ - значит, бывалые, многоопытные, до дерзости смелые. Анисимов был одним из них.

- Пожелайте удачи.

- Она будет, - заверил Гроховский. - Ни пуха тебе, ни пера!

- К черту! Постараюсь, чтобы перья остались.

- Надень парашют, Саша.

- Обойдусь, - буркнул Анисимов, направляясь к самолёту.

Не буду рассказывать о наших переживаниях. Как и рассчитывали, всё получилось блестяще: из упаковки вышел парашют, вытащил за собой набитую мелким речным песком огромную бочку и благополучно опустил её на землю. Система отцепки сработала безукоризненно.

Когда ТБ-1 приземлился и Анисимов вылез из кабины, он улыбался. Шёл к Гроховскому медленно, наслаждаясь солнцем, ветром, запахом травы. Рывком распахнул ворот синего хлопчатобумажного комбинезона, пуговица отлетела в сторону. Глаза его светились.

Гроховский не дал ему и слова сказать, обнял:

- Спасибо, Саша! Не забуду никогда! Поехали, закачу пир на весь мир!

- Побуду малость здесь, подышу, - отозвался Анисимов.

Гроховский пожал всем, кто участвовал в испытаниях руку и они с Урлаповым уехали в конструкторское бюро. Там их встретил дежурный с телефонограммой:

«Сброс объекта Х-43 ЗАПРЕЩАЮ. Алкснис»

Гроховский немедля связался по телефону с Управлением ВВС и, стоя навытяжку, отрапортовал:

- Товарищ начальник ВВС, сброс объекта «Х-43» весом в тысячу килограммов «методом срыва» сегодня в четырнадцать часов двадцать одну минуту выполнен успешно. Летал Анисимов. Докладывает Гроховский.

Подвеска мягких десантных мешков под крылом самолёта

Алкснис, образец выдержки и корректности, вышел из себя. Даже Урлапов, стоя не близко от Гроховского, слышал его гневный голос, громыхающий в трубке:

- Да как вы осмелились пойти на такое без приказа? На что вы рассчитывали, Гроховский? Думаете, победителей не судят? Судят! Жестоко судят! Судят, чтобы другим неповадно было! - кричал он.

- Товарищ начальник, Яков Иванович, поймите меня! Не мог я ждать вашего запрещения! Мы испытали метод на других объектах, и я был уверен в успехе. А в случае неудачи ответил бы один. Если бы я не решился на это, десант остался бы без тяжелого оружия, -оправдывался Гроховский.

Разговор был долгим и напряженным, но в конце концов, Алкснис охрип, смягчился и приказал Гроховскому все изложить в объяснительной записке, представить акт с результатами эксперимента по всей форме, и не позже чем завтра утром, а самому Гроховскому готовиться к домашнему аресту, если не хуже.

До нас дошло, что в тот же вечер Алкснис с группой командиров побывал у Тухачевского и при всех доложил ему о несанкционированном эксперименте.

- Что, опять? - якобы спросил Тухачевский.

- Опять. - развел руками начальник ВВС.

- Яков Иванович! Ты ведь большой начальник. Постарайся не прижимать Гроховского. У нас с тобой два выхода: отказаться от передовых идей или, применительно к таким, как он, отказаться от существующих норм. Сейчас полезнее Гроховского для строительства техники ВДВ человека нет. Торопим его, подталкиваем мы же с тобой. А, требуя инициативы от людей, мы, руководители, в сложные моменты должны брать их под защиту, принимать удар на себя.

Так или почти так говорил Тухачевский, утверждать не буду, только на очередном собрании парторг Блюм передал всем благодарность Тухачевского за смелый эксперимент, поздравил с успехом. И просил от его имени, чтобы мы поддержали почин Военно-воздушной академии о «займе идей». Такова была и повестка собрания.

Кстати, в том же журнале, где опубликован «Заем идей», была и другая, заметка:

«Пилот-конструктор П. И. Гроховский создал новый автоматический парашют типа „Ступайте вниз“. Парашют очень прост, надежен и безопасен».

Но это просто к слову. После сброса бочки с песком нам всем пришлось взять отгулы за три неиспользованных выходных дня. И Гроховский отдыхал дома. Под домашним арестом.

Глава 3. Угон бомбардировщика

Ночью Центральный аэродром окутал туман. Мокрая мгла не развеялась и к утру. После построения летчики, не покидая территории аэродрома, разошлись кто куда,

Александр Фролович Анисимов любил играть в карты - привычка еще со времен службы в царской армии. Играл азартно, на деньги, строго соблюдая неписаные правила.

В этот туманный день он пригласил Чкалова и летчика Чернавского в ангар к маленькому столику у батареи, на котором обычно техники играли в домино.

- Переведем время в дугу, сыграем по копеечке, - предложил он товарищам и вытащил из кармана колоду потрепанных карт. - Только у меня с собой денег нет, кто даст?

Три рубля ему одолжил Чернавский.

Играли в «храп», игру, в авиации распространенную. Первые ставки по гривеннику. Сумма мизерная, но в случае неудачи банк мог расти быстро. Чкалов, не любивший картежные затеи, играл сдержанно. Опытный Анисимов точно оценивал силу своих козырей. Чер-навский часто рисковал неоправданно, поэтому вскоре начал искать в карманах мелочь для очередной ставки.

- Что, вантя, по сусекам скребешь? - рассмеялся Анисимов, сдавая карты под новый кон. - Ставь гривенник.

- Да, тебе везет, карта валом валит!

- Мне везет потому, что уме-ю, - Анисимов со значением растянул последнее слово. -Если не умею, не суюсь. В любом деле, понял!

Чернавский проигрался, обратился к Анисимову:

- Дай в долг.

- Не дам.

- Тогда верни мою трёшницу.

- Потерпишь!

- Жадный ты, Сашка! - обиделся Чернавский. - По-куркульски трясешься над деньгой.

Анисимов медленно поднялся, как медведь в стойку, побагровел, выдавил из себя:

- Я жадный?.. Смотри, какой я жадный!

Вытянул за цепочку из кармана старинные серебряные часы-луковицу, свой воздушный талисман, и с размаху ударил ими по чугунным ребрам батареи. Луковица сплющилась с одной стороны, раскрыла покореженные чернёные крышечки.

Он бросил помятые часы на стол - стрелки слетели с голубоватого циферблата, их накрыла, свернувшись, белая змейка цепочки.

- Вот какой я жадный, - медленно успокаиваясь, сказал Анисимов. - А ты, вантя, помни - не положено при игре возвращать долг. Счастья не будет, понял! Ни в картах, ни в чем! Думаешь, приметы врут? Как бы ни так! Все точно... Ну, будем дальше играть? Тебе Валерка деньги даст, он отчаянный.

Чкалов указал пальцем за спину Анисимова.

- По твою душу, кажись, пришли.

Анисимов обернулся. На него смотрел подошедший во время разговора механик.

- Слушаю, - проворчал Анисимов.

- Вас, Александр Фролович, ищет Гроховский. Он у ангара ждет. Просит побыстрее.

- Ладно, скажи, приду. На, Чернавский, твою трёшницу. - И, бросив деньги на стол, Анисимов вразвалку последовал к выходу из ангара. Гроховский ждал его, прислонившись к крылу своей автомашины. Они виделись рано утром, поэтому, взглянув на проглядывающее сквозь поредевший туман серенькое небо, без предисловий Анисимов спросил:

- Лететь куда?

- Нет, ехать. Вот тебе пакет с документами, бери механика и отправляйся на авиазавод получать новую туполевскую машину ТБ-3. Пригонишь ее сюда. Распоряжение Алксниса. Сколько тебе потребуется дней, чтоб освоить матчасть?

- Я ее видел. Сегодня ехать?

- Сейчас. Автомашина и механик ждут у проходной. Во как надо побыстрее! - Гроховский провел ребром ладони по горлу. - Поспешай, как можешь и чуть быстрее.

- Если матчасть будет в ажуре, не задержусь.

- Добро. В путь!..

Волноваться Анисимов начал у ворот завода: вахтер не хотел их с механиком пускать на территорию, так как человека, обязанного подписать разовый пропуск, не было на месте. Пришлось из будки звонить заводскому летчику-испытателю Якову Николаевичу Моисееву, хорошо знавшему Анисимова. Пока звонили в ЛИС (лётно-испытательная станция завода), пока там искали Моисеева, прошло немало времени. Когда Моисеев появился на проходной, Анисимов, не здороваясь с ним, возмутился:

- Ну, Яков, и порядки тут у вас!

- Так надо, Александр Фролович, бдительность! Здравствуй! Пошли, я вас к старшему военпреду Штавеману отведу, познакомлю, и оформите документы на машину.

- Так надо, так надо, - следуя за Моисеевым, раздраженно повторял Анисимов. - Я не про порядки говорю, а про беспорядки, когда добрых людей держат у порога часами.

Старший военный представитель ВВС РККА Виктор Александрович Штавеман доброжелательно отнесся к гостям. Дал распоряжение инженеру приемки позаботиться о подготовке формуляра выделенной для перелета машины. Угостил Анисимова чаем с сухариками.

- А вы, - обратился Штавеман к механику, - примите участие в осмотре машины, ее вам покажет старший механик аэродрома Годовиков, он на стоянке.

Пока чаевничали не торопясь, Штавеман рассказал, как сложно и трудно, в напряженной производственной обстановке осваивается крупнейший советский самолет ТБ-3.

Иногда приходится ночевать на заводе, - говорил старший военпред. - Машины в серии, но при каждом полете выявляются те или иные дефекты. Внимательно осматривайте машину перед полетом, ни одну кажущуюся мелочь не упустите.

- Этому обучен, - проговорил Анисимов между глоточками из алюминиевой кружки. -К концу дня мне нужно быть дома, так повелел мой главный, и я обещал.

- Возможно, успеете, если у Моисеева найдется время дать вам провозные.

- Договоримся.

- Пусть он мне тогда позвонит, и я сразу без волокиты подпишу документы.

Через час Анисимов разыскал Моисеева в сборочном цехе и, положив на плечо испытателя тяжелую ладонь, сказал миролюбиво:

- Понимаешь, мил-друг, осмотрел я машинку. Аппарат что надо! А вот перегнать ее на свой аэродром не могу, военпред говорит, что ты должен показать как она летает, а потом он документик подпишет. Будь-добр, слетай со мной разочек.

- Знаешь, Александр Фролович, хорошему летчику я меньше двенадцати провозных не даю. А тебе - хотя бы пять-шесть. Ты уж извини, сейчас начнется обед, а мне в перерыв очень надо в город смотаться. Давай после обеда, а еще лучше - завтра с утра. Не торопись, погостюй у нас.

Настроение Анисимова, испорченное еще в начале дня, во время картежной игры, получило новую дозу обиды, он покраснел так, что обычно незаметные конопатинки выступили на его лице, рывком убрал руку с плеча Моисеева, потом взорвался фейерверком неприличных слов:

- Ах, так-растак! Вантя ты переспелый! Тебя кто учил летать? Я учил! Ты летчик, а я не летчик? Ты машины бил? Бил! Громов бил? Бил! Чкалов бил. Стеанченок бил. А я не бил, а ты мне шесть провозных?! - И дальше в том же духе.

Яков Николаевич Моисеев был не просто летчиком-испытателем, он был заслуженным летчиком. За успешные боевые вылеты в гражданскую войну его наградили именными золотыми часами и орденом Красного Знамени. После 1920 года он, как летчик гражданской авиации, участвовал в освоении пассажирских воздушных трасс, открыв первую из них: Москва - Нижний Новгород. Четыре года спустя воевал с басмачами в Средней Азии и за мужество, успехи в боевых действиях был награжден орденами Красного Знамени РСФСР и Хорезмской Народной Советской Республики. И снова пересел за штурвал гражданского самолета. Ему доверили открыть серию сверхдальних перелетов, и первым из них был рейс Москва - Тегеран - Москва. За этот перелет в Персию и обратно и установленные мировые рекорды по дальности и продолжительности полета летчик был награжден еще одним орденом Красного Знамени. Слава Моисеева и уважение к нему летчиков были огромными, так что можно представить, каково было гордому испытателю выслушивать гневную, незаслуженно обидную тираду Анисимова в свой адрес, однако он среагировал на оскорбления по виду спокойно, тихо, с хрипотцой сказал:

- Зря так волнуешься, Александр Фролович, порядок есть порядок, и нарушать его в данном случае нет смысла.

- Мудрым стал!

- Битым, Фролович, битым.

Моисеев не для красного словца так сказал. Всего несколько дней тому назад, в одном из контрольных полетов, послушный и хорошо управляемый серийный ТБ-3 подвел его. Два правых мотора неожиданно остановились, «сдохли», как выразился механик, на высоте девятьсот метров. И где? Над городом!

Только хорошее знание машины и уверенная техника пилотирования бомбардировщика помогли Моисееву с достоинством выйти из тяжелого положения. Снижаясь «змейкой», он направил самолет на безлюдный, но очень опасный для посадки участок. Двухметровые колеса бомбардировщика в щепки разметали несколько крыш с деревянных сараев, курятников, поломали заборы, но огромная машина приземлилась на линию огородов и, попрыгав на мягких грядках, остановилась. Когда члены экипажа вышли из самолета, увидели - консоли сорокаметровых крыльев гиганта едва-едва не касаются крыш жилых домов.

- Вижу, сегодня, Александр Фролович, ты не в форме. А я тебе не врач, - видимо все же задетым тоном товарища, сказал Моисеев, - завтра с утра начнем летать, а пока идите в гостиницу, там комната хорошая приготовлена. Вечерком забегу, еще поговорим. - И он быстро зашагал из цеха.

Опустив крупную голову, раздумывая, Анисимов растерянно потоптался на месте и вдруг, скосив глаза в сторону сопровождавшего его механика, спросил:

- Двигатели запустить сумеешь?

- Мы их уже гоняли.

- Тогда дуй к заводским технарям и узнай, сколько «штурвалов» дают на взлет? Пригони стартер для раскрутки винтов, скажи, что сомневаемся, и опять будем пробовать моторы. Встретимся у самолета.

Когда, минут через сорок, к ТБ-3 механик подъехал на машине - «стартере», Анисимов сидел в кабине самолета, присматривался к приборам, изучал и пробовал управление.

- Ну?

- Порядок! - доложил механик.

- Проверь горючее в баках, и - к запуску. Про работу со стабилизатором не говори, я сам определил, сколько «штурвалов» давать.

Один за другим моторы запустили. Анисимов показал жестами: «Убрать колодки!» и «Войти в самолет!».

- Взлетать будем, - сообщил он механику, когда тот очутился рядом.

На огромной машине, предусматривающей экипаж в одиннадцать человек, прямо со стоянки Анисимов на полном газу пошел на взлет поперек аэродрома. Оторвавшись от земли, на высоте пятидесяти метров вычертил крылом в воздухе эллипс, взял курс на Центральный аэродром.

Довольно коротким по времени был полет. Но тревожный звонок Штавемана уже куда следовало донёс весть о чрезвычайном происшествии. Посадки ТБ-3 ждали представители государственной безопасности - Остап Нежил с оперуполномоченным, молодым парнем в гражданском костюме.

Приземлившись, Анисимов не счел себя удовлетворенным куцым полетом. Он снова стартовал, стал выделывать на тяжелом бомбардировщике боевые развороты, горки, крутые виражи и другие эволюции так, что два летающих по кругу самолета убрались подальше от аэродрома и повыше, в «зоны», а работники наземной службы убежали со стоянок, попрятались в ангары. Выглядывая оттуда, переговаривались:

- В тюрьму захотел.

- Ты смотри, смотри, сейчас долбанется в крышу, щепок не соберешь!

- Жалко мужика, вон, видишь, его уже ждут. И за белы ручки.

Натешившись вдоволь, Анисимов притёр ТБ-3 у белого посадочного знака «Т» и, вылезая из самолета, удовлетворенно сказал механику:

- Пусть знают, сколько провозных надо Анисимову!

Его ждали у ангара.

- Брать будем? - спросил оперуполномоченный у Нежила.

- За что? - пробасил тот.

- Как «за что»? - опешил молодой чекист. - За угон без документов, за кражу самолета! Я так понял задачу.

- Не спеши. Какая же это кража, если самолет стоит там, где ему и положено быть? Классифицировать можно по-разному, можно назвать угоном, а можно - взлетом с неоформленными документами. Согласен? Налицо дерзость и грубая недисциплинированность, а это наказывается прежде всего в дисциплинарном порядке. Поехали! Сами разберутся.

- За такое судит трибунал.

- Что ему, дел мало? Поехали, поехали, еще успеешь на трибуналы поработать.

За самовольный угон ТБ-3 и цирк, показанный на нём в воздушной зоне аэродрома, Анисимова не судили. Однако ему пришлось длительное время потосковать в «школе Алксниса». Начальник ВВС нашел способ покарать его и психологически: снял с ведущих истребителей красной парадной пятерки, запретил допускать к каким-либо демонстрациям в воздухе. Это был самый чувствительный удар по самолюбию своенравного лётчика.

* * *

Гроховчане приступили к переоборудованию бомбардировщика ТБ-3 под десантный корабль. С самолета сняли турельные установки, облегчили его и за счет других ненужных для десантирования агрегатов. На крылатом исполине появились специальные тросы и поручни, за которые в воздухе могли держаться парашютисты, стоя на крыле. Другие помещались в фюзеляже и прыгали через бомболюки. Держатели бомб приспособили для подвески тяжелой боевой техники. Смонтировали новые точки крепления для «клетей Гроховского». Теперь бывший бомбардировщик мог перевозить на большие расстояния до пятидесяти десантников с полной амуницией, перебрасывать легкий танк, или грузовой автомобиль с 45-миллиметровой пушкой, или бронеавтомобиль, или два 76-миллиметровых орудия.

Глава 4. Государственные испытания

Планер Г-63

Борис Д. Урлапов вспоминает:

...Планер Г-63 (во время проектирования и постройки натурных моделей индексы планера менялись, назывался он и Г-29, и Г-31, и Г-63) мы построили за восемь месяцев. Весьма педантичный и придирчивый начальник ТК Ленинградского авиазавода товарищ Фунтиков остался доволен: отклонения в размерах ниже допусков, вес пустого планера больше расчетного всего лишь на шесть килограммов - случай редчайший в практике создания опытных конструкций.

- Что это - везение? - спросил Гроховский.

- С полной ответственностью говорю, - ответил я, - это везение! Мы были заранее готовы к тому, что вес пустого планера выйдет за расчетный килограммов на пятьдесят -семьдесят пять. Для опытного образца, да еще столь необычного, это было бы в порядке вещей.

- Некоторые обвиняют нас в ремесленничестве, так будем считать, что работаем уже культурно. Особенно ценно, что отличаемся на оригинальном объекте.

Чем же «десантная баржа» нашей конструкции не походила на другие, буксируемые ранее летательные аппараты?

Прежде всего - таких огромных планеров, предназначенных для перевозки грузов во воздуху, никто и никогда не строил, и вряд ли пытались это сделать.

Предполагаемая грузоподъемность в тысяча семьсот килограммов вообще неслыханна, особенно если учесть, что планер должен буксироваться за одномоторным самолетом Р-5 с двигателем мощностью всего пятьсот пятьдесят лошадиных сил.

Для обеспечения нормальной центровки в полете профиль горизонтального оперения мы выбрали не симметричным, а тонким крыльевым. В мировой практике авиастроения такое встречалось только на заре авиации.

Конструкция лонжеронов центроплана - по условиям размещения грузов - была выполнена рамной. Это решение, так же как и решение сделать откидывающейся вниз переднюю кромку центроплана, аналогов не имело.

В начале сентября 1932 года планер разобрали на части и повезли на аэродром в Гатчину для испытаний.

Транспортировка по узкому шоссе Ленинград - Гатчина доставила много хлопот: двенадцатиметровой длины центроплан лег своей передней и задней частью на автомобиль-тягач и четырехколесный прицеп, неотъёмная кабина пилота выдавалась из центроплана, и поэтому ширина автопоезда составила около шести метров, а все сооружение оказалось неманевременным и довольно непрочным.

Конечно же, движение по шоссе с помощью милиции перекрыли. Сопровождать автопоезд назначили конструкторов Прокофьева и Богданова - спортсменов, сообразительных и смелых парней. Способность принимать быстрые и верные решения им понадобилась, как только на пути встретился первый мост с высокими перилами.

- Узко. Автопоезд не пройдет. Что будем делать?

- Ломать!

Перила с одной стороны моста быстро разрушили, что, кстати сказать, удорожило стоимость планера, так как позже, когда перила восстановили заводские рабочие, бухгалтеры приплюсовали израсходованную на это дело сумму к затратам на изготовление летательного аппарата.

В Гатчину доставили груз без единой царапины, и к утру следующего дня собранный, отмытый от грязи и до блеска протертый планер стоял в ангаре, готовый к самому тщательному, придирчивому осмотру.

С большой группой командиров на аэродром прибыли Ворошилов и Тухачевский. Приняв рапорт от Гроховского, нарком обороны жестом пригласил всех войти под крышу ангара. Г-63, поблескивая свежей краской, стоял в линии горизонтального полета с высоко поднятым хвостом. Плавные, красивые очертания хвостового оперения хорошо просматривались на фоне залитых солнцем стекол ангарной фрамуги.

«Объект Г-63» оценили сразу. Один из авиационных командиров воскликнул:

- Согласен хоть сейчас на этой птице в небо!

Одна посадка принесет мне почти две тонны боеприпасов прямо на поле боя? -с надеждой спросил другой командир, артиллерист, и, получив утвердительный ответ, сказал: - Двумя руками голосую «за».

Объяснения давал Гроховский, а я, единственный из всей группы гражданский человек, робко стоял рядом с ним, волнуясь необычайно.

Заглянув в открытую переднюю кромку центроплана, Ворошилов поинтересовался, какой величины груз можно поместить в одну ячейку.

До ста килограммов в специальной габаритной упаковке или одного полностью экипированного десантника, конечно в лежачем положении.

- Когда он будет летать? - задал последний из многочисленных вопросов нарком.

- В общем, все готово, - ответил Гроховский, показав на самолет-буксировщик Р-5.

- Желаю успеха!..

Посещением Ворошилова мы все были очень сильно возбуждены - не часто Нарком-военмор удостаивал вниманием такие довольно мелкие конструкторские организации, как наша. Впереди главное - испытательные полеты. Как пройдут они? Вытянет ли на практике одномоторный Р-5 гигантский трехтонный планер? Как планер поведет себя на буксире?

Десятки разных вопросов мучили нас. При необычном увлечении творчеством в процессе создания нового летательного аппарата, при всех восторгах, обуревающих конструкторов, нашедших удачные решения, тяжела, ох, как тяжела ноша авиастроителя, когда подходит время испытаний.

Первым не выдержал ожидания Гроховский.

- Прежде чем передать на государственные испытания планер, я должен сделать на нём несколько полетов сам! - заявил он.

- Нужно ли? - спросил я.

- Он должен полетать.

- А вдруг?

- От неудачи, верно, никто не застрахован, но вы, Павел Игнатьевич, никогда не летали на буксире, даже на планере легкого спортивного типа, - осторожно заметил я, желая отговорить начальника от рискованного полета, в душе сильно побаиваясь за целостность планера.

Гроховский всегда болезненно относился к сомнениям в его летных достоинствах, пресек мою попытку и на сей раз, но довольно миролюбиво:

- Как летчик, я найду в себе достаточно умения, чтобы справиться с ним в воздухе, -кивая на планер, тихо сказал он. - Я должен прочувствовать все опасные моменты, неизбежные при буксировке такого большего планера. Вы, Урлапов, сядете в самолет-тягач. В случае необходимости сразу отцепляйте трос. Впрочем, отцепление двойное. загрузите отсеки крыла мешками с песком.

- Сразу с полной нагрузкой?! - ахнул я.

И видно, на моем лице так явно обозначился испуг за судьбу аппарата, что Гроховский уточнил:

- Давайте половину - килограммов восемьсот.

Проследив за погрузкой, Гроховский надел парашют, решительно поднялся по стремянке в кабину. В это время к нему подошел чекист Остап Нежил, отвечающий за секретность работ.

- Павел Игнатьевич, а вы получили разрешение на полеты? По-моему, нет.

- Остап Никандрович, за свои действия я отвечаю, извините, - и зычно крикнул: -По местам!

- Ты-то ответишь, однако выговор за твой «метод срыва» получил и я. Уважай и мое дело, Игнатич. Стоп тебе. Я пошел к телефону.

- Жду вас не более получаса, Остап Никандрович.

Надо сказать, что наш куратор от госбезопасности был добрейшим человеком, редко вмешивался в наши дела, но как-то неосознанно мы его побаивались. С Гроховским они, кажется, дружили, «однако» (это любимое слово Нежила) и наш начальник относился к нему с настороженностью, не решался игнорировать его советы. А Нежил чаще советовал, чем указывал.

Минут через пятнадцать к ангару прибежал запыхавшийся вахтер и сказал, что «Остапу Никандровичу несподручно топать по такой жаре и он в город укатил на автомобиле, велел передать: пущай летают».

На самолете два Бориса - летчик Бицкий и я в задней кабине. Запустили двигатель. Р-5 медленно катится, плавно натягивается трос. Легкий рывочек за хвост - трос в струнку.

- Пошли? - спрашивает Бицкий.

Увидев поднятую руку Гроховского, что означает «к взлету готов», я киваю.

Полный газ. Планер побежал за самолетом. Поднял хвост. «Ну же, ну! - я мысленно тороплю события. - Отрывайся, милый!» И, будто послушавшись меня, ширококрылый Г-63 отделился от земли, набрал четыре-пять метров высоты.

Чувствую, Гроховскому не очень уютно в планере - аппарат ему плохо подчиняется, рыскает но курсу, валится с крыла на крыло.

Пролетев совсем немного, Гроховский отцепился, круто полез вверх, вниз, долго несся над землей и благополучно сел на три точки в конце аэродрома.

Когда мы приземлились, он прогуливался около планера. Лицо строгое. Бицкий по всей форме доложил ему о выполнении буксировки, сказав, что самолет без большого усилия поднял планер. Я стоял позади летчика, чуть сбоку от него. Почему-то слегка подрагивали колени.

- Спасибо! - Гроховский пожал Бицкому руку, шагнул ко мне, обнял одной рукой: -Поздравляю тебя, Боря, с большой победой! На сегодня хватит. Идёмте обедать в столовую. Там и произведем разбор.

Черпая деревянной ложкой суп из тарелки, Гроховский говорил, прерываясь:

- При такой короткой пробежке по аэродрому и малым по продолжительности полёте мне пришлось энергично действовать педалями, парируя рыскание планера на земле и в воздухе. Думаю, даже уверен, виноват в неустойчивости машины ролик бегающий по буксирной петле. Не нравится мне и включенное в буксировочный трос амортизационное устройство. Оно хоть и немного смягчает рывки, но одновременно создает эффект раскачивания самолета и планера в направлении движения.

- Этого не может быть! - возразил я. - С тросом дело обстоит великолепно.

- А я утверждаю, что все дело в тросе, - отбросив ложку, перебил Гроховский. - Сделайте жесткое крепление, и тогда все будет в порядке. Бегущие ролики - ошибка! Из-за них меня бросало в разные стороны.

Перестав перечить, я внутренне не согласился с начальником, думал: «Просто ты не умеешь на нем летать!» Вечером, в гостинице, заново рассмотрел кинематику движения ролика и довольно быстро убедился в правоте Гроховского. Притом понял - эта инженерная ошибка может привести к опасным ситуациям в воздухе. В тот же вечер я набросал эскизы буксировочного приспособления без злополучного ролика, но. амортизационное устройство не убрал!

После переделки троса Гроховский совершил второй полет.

- Вот теперь хорошо! На разбеге и в воздухе планер не рыскает, строго выдерживает направление за буксировщиком. Взлетая, я не производил почти никаких движений педалями и ручкой управления. А буксирный полет прекрасен!.. Чудо! Давайте еще разок поднимемся, а?

Третий полет чуть не кончился поломкой.

Гроховский отцепился высоко. Это привело к тому, что при всем желании приземлиться на аэродроме, посадку произвести в его черте он не мог. Я с ужасом наблюдал из самолета, как планер, минуя границу летного поля, скользил к речке с крутыми берегами. Она узкая. Если Гроховский будет приводняться, обязательно снесет шасси, поломает о берега длинные крылья.

«Авария!»

К счастью, у планера был запас скорости, а лётное чутье и мастерство не подвели пилота. Оценив обстановку, Гроховский в последние секунды, всего за миг до удара о берег, тронул ручку управления рулями высоты и поднял нос планера перед самым берегом. Планер подвзмыл, перепрыгнул кручу и уже на ровном месте плюхнулся на три точки.

- Аппарат в полном порядке, - успокоил Гроховский подбежавших инженеров. - Замечательно летает!

Я сел на кочковатое болото и даже зацепился за какую-то проволоку. А он цел. Значит, и летуч и прочен! Такой аппарат можно показывать любой, самой сердитой комиссии.

Доставляли планер с места внеаэродромной посадки на руках - через речку, вброд -силами целой роты красноармейцев. Предварительно его разгрузили, ведь он в этот раз летал с невиданной доселе нагрузкой: в отсеках крыльев лежали тридцать два мешка с песком. С влажным песком!

Вскоре из Москвы прибыла государственная комиссия по испытаниям Г-63. Начальник ВВС включил в нее опытных специалистов НИИ: конструктора спортивных планеров и авиационных систем Вахмистрова, инженеров Мируца и Стоклицкого. Ведущим пило-том-испытателем назначили мастера парящих полетов Василия Андреевича Степанченка (известный летчик-испытатель - в 1930 г. выполнил «мертвые петли» на планере конструкции Королева. Опытный летчик и инструктор, один из самых одаренных наших планеристов). Кроме них в комиссию вошли летчик-буксировщик Котельников и я - как конструктор.

При знакомстве специалисты НИИ посматривали на меня с какой-то стеснительностью - видимо, не ожидали, что ведущий конструктор экспериментального планера так неприлично молод. К тому же и ростом не вышел.

Внешний осмотр планера занял довольно много времени. Я едва успевал отвечать на вопросы, пояснять, и делал это с удовольствием, поняв сразу, что впечатление об аппарате складывается исключительно благоприятное, а отношение ко мне - вполне благосклонное и ровное: ни одного каверзного замечания, ни тени насмешки, все на полном серьезе.

На второй день пришлось мне докладывать об основных данных планера, обосновывать теоретические расчеты. Специалисты насторожились, когда я обратил их внимание на величину нагрузки крыла.

- Как? - усомнился Мируц. - Наиболее «нагруженные» рекордные немецкие спортивные планеры «Консул» и «Маргарита» имеют нагрузку, не превышающую восемнадцать килограммов на квадратный метр крыла, а у вас - сорок четыре.

- Да, - скромно подтвердил я, - сорок четыре килограмма. Ну и что? Крыло выдержит.

Члены комиссии вцепились в этот вопрос. Нашли соответствующее место в аэродинамическом расчете, воспользовались данными продувки модели и, с логарифмическими линейками в руках, убедились в моей правоте.

- Поздравляю! - скупо улыбнулся Вахмистров.

Закончив теоретическую проверку, испробовав прочность Г-63 доступными на земле способами, члены комиссии без дебатов единогласно решили допустить планер к испытательным полетам за самолетом-буксировщиком Р-5.

.И вот - разбег.

Планер Г-63 в полёте

Планер оторвался от земли гораздо круче, чем при полетах Гроховского. Из задней кабины самолета, я увидел, как натянулись жгуты амортизации троса. Рывок - будто кто-то невидимый коротким движением подтянул планер к самолету. Дальше - плавный спокойный полет. Я напряжен до предела, мокнут виски под шлемом, закаменели на кромке кабины руки.

Рывок, еще рывок и. опять все спокойно. Чувствую и вижу, что амортизационная система хоть и смягчает рывки, но способствует раскачиванию аэросцепки в направлении полета. Рывки становятся жесткими.

- Он мне хвост оторвет или завалит! - кричит Котельников из передней кабины.

Сам чувствую, что рывки становятся грубее и жестче. «Все-таки Гроховский оказался прав. А я упирался! - казню себя. - Нужно думать, думать.»

Думать сейчас некогда, нужно решать - отцеплять планер немедленно или можно повременить. Кричу Котельникову:

- Потерпи!

Он повернулся ко мне и так многозначительно крутит пальцем у виска. Пролетели немного, чувствую, рывки стали не такими сильными: наверное, Степанченок начал устранять их своими способами.

Набрав высоту, аэропоезд вышел к месту отцепки. Планер проектируется в небе как узкая полоска темных крыльев, над ней светлая полугорошина кабины - видна голова Василия Степанченка в коричневом шлеме, - под кабиной «лапотки» обтекателей шасси, темная чёрточка высокого киля хвостового оперения делит крыло на две равные части.

Высота полкилометра. Степанченок отцепляется. Котельников с большим креном на левый борт бросает аэроплан вниз. Теперь, снизу, я вижу не полоску крыльев, а весь аппарат в плане: до чего же величественно парит крылатый великан!

Очень смело, я даже тревожусь. Василий Степанченок делает несколько глубоких «восьмерок», энергично выполняет другие эволюции для проверки эффективности органов управления планера и мастерски заходит на посадку.

Мы ныряем вниз за ним.

На земле пилота-испытателя качают, сбежавшиеся к планеру наши ребята, многократно подбрасывают. За короткое время, за какой-нибудь час с момента, когда, надев парашюты, Котельников и я сели в самолет, а Степанченок в планер, я пережил немало. И многое оказалось позади. Позади сомнения и тревоги, дни и ночи напряженной работы. Теперь мы знали, что наша работа завершена удачно и доказано главное: одномоторный разведчик Р-5 может буксировать грузовые планеры. Не существовавшие до сих пор, они могут быть созданы в любом необходимом количестве.

После серии разнообразных полетов члены государственной комиссии пришли к единодушному выводу, что «проведенные испытания экспериментального буксирного аэропоезда подтверждают возможность и целесообразность применения специальных грузовых и людских планеров в воздушно-десантных операциях. При их использовании для перевозки тяжелых и крупногабаритных грузов может быть привлечен значительный парк военных и гражданских самолетов, не позволяющих перевозку этих грузов или в силу невозможности размещения на самолетах, или в силу их недостаточной грузоподъемности.

Десантные планеры могут приземляться на неприспособленные полевые площадки, что является их неоспоримым преимуществом по сравнению с самолетами».

Такая, хоть и словесно несколько утяжеленная, формулировка вывода пришлась по душе Гроховскому, но особенно всем нам понравились следующие строки отчета государственной комиссии:

«Планеры - легкокрылые машины из дерева и полотна - получили путевку в новую жизнь, они впервые стали средством, предназначенным для обороны нашей родины».

Глава 5. Инцидент в Евпатории

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.На том самом, кофейного цвета «Форде», который при неудачном спуске на парашюте «подогнул лапки», теперь хорошо отремонтированном, мы отправились в Евпаторию. Павел - на сборы парашютистов, я - повидать знакомых, родных и забрать у мамы Авие-точку.

Автомашину приготовили к путешествию. Рядом с задним сиденьем поставили два чемодана, сделав подобие полатей. Сверху положили одеяло, шубейки, это создало возможность одному из нас отдыхать, когда остальные сидели впереди и по очереди управляли автомобилем. Муж, я и шофер отправились по незнакомому маршруту.

Переночевав в Курске, до Харькова добрались через полтора суток. Шоссе довольно приличное: конечно, не асфальт, но что-то кремнистое. Лошади шарахались от нас, а иногда неслись галопом, стараясь удрать от фыркающего, неведомого зверя. Автомашины встречались крайне редко. Только один раз встретился трактор. Лошади, волы с телегами - вот основной транспорт начала тридцатых годов.

- Павлик, а это можара! - спешила я показать свою эрудицию.

- Можара? Да что ты говоришь! - притворно восхищался Павел тележному устройству на двух огромных колесах, которое тащил миниатюрный ослик.

После Харькова шоссе исчезло, остался широкий шлях38, отличавшийся от остальной степи бестравием, грязью с бесчисленными следами тягловых животных и колес. Мы старались ехать по обочине, цепляясь протекторами за чахлую травку. Я глядела на маршрут, проложенный на карте от села к селу. Многих пунктов на карте не было. Опрашивая путников, мы ползли медленно, но верно к солнечной Евпатории.

Однажды дорогу нам пересекла узенькая ленивая речка. Павел решил схитрить. Остановив машину, мы стали ждать, чтобы кто-нибудь проехал прежде нас и таким образом установил глубину брода. Закусили слегка. Никого нет.

- Придется лезть в воду, посмотреть, как там, - сказал Павел, начиная разуваться.

И тут услышали скрип телеги. Обернулись - сразу две упряжки едут!

- День добрый! - крикнул шофер первому вознице.

Тот даже не повернул головы в нашу сторону. Лошадь без остановки пошла в воду. Метрах в десяти от берега телега слегка нырнула, но лошадь вытянула ее и благополучно доставила на противоположный берег. Подождали следующего возницу. Этот в ответ на мое приветствие кивнул только, его телега тоже нырнула, вынырнула и поехала дальше.

Павел завел мотор. Мы потихоньку въехали в воду, нырнули на том же месте и. остались в реке. Ни тпру, ни ну, мотор залило. Эх, пути-дороги!

На противоположном берегу стояли только что миновавшие реку крестьяне, держали под уздцы лошадей и дымили самокрутками. Дождавшись, когда мы накрепко обосновались в подводной яме, они как по команде сели на телеги и уехали. Мы их кричали, звали, но они не обернувшись, уехали.

Шофер пошел искать буксир, а Павел с фотоаппаратом, в одних трусах залез по пояс в речку и фотографировал наш «ковчег», заполненный водой наполовину.

В моторе что-то намокло, и он заглох надолго, требовался четвероногий буксир.

Наконец из ближней деревни шофер привел крестьянина с двумя крепкими лошадками. Постромки из сыромятных ремней прицепили к передку автомашины.

- Но-о! - закричал погонщик.

Автомобиль долго не сопротивлялся, вынырнул из ямы и покатил по мелководью.

Добрые лошадки оставили нас на берегу сохнуть. Павел заплатил колхознику, а лошадям дал по куску хлеба с солью. Увидев это, колхозник крякнул и попросил к деньгам добавить соли немного. Я отсыпала из запаса.

Пока сушили мотор и что-то там подправляли, я читала книгу.

Павел с шофером, работая, разговаривали. Обоих интересовал вопрос, почему крестьяне так негостеприимны. Шофер, до армии деревенский тракторист, рассказывал, как нелегко живется селянам, чем они недовольны. Павел возражал ему, потом признал, что он, технарь, знает положение в деревнях и селах только по газетам, что его интересует в основном индустриализация сельского хозяйства, и то потому, что родные с Волги пишут о засухах, которые мешают получить хлеб. Они начали спорить уже горячо, но тут заработал мотор и мы поехали.

В сумерках достигли Никополя. Я на всю жизнь запомнила это название. Мы въезжали в город всю ночь. Перед нами маячили городские огни, но каждая из дорог, по которой мы пытались приблизиться к ним, рано или поздно выходила к воде. Разлившаяся река Вова никуда не пускала, и ночью нельзя было определить, куда мы уперлись, в неглубокую лужу или в бескрайнее море.

Перед рассветом я заснула и пробудилась уже в городе.

Так же ночью подъехали к Крымскому перешейку, и опять начались поиски пути -дороги тоже почему-то уходили в море. Павел сумел каким-то чудом разобраться, вырвался из заколдованного круга, и мы помчались по сухому крымскому тракту, догоняя яркий свет автомобильных фар.

К Евпатории приблизились со стороны аэродрома и были немедленно задержаны воинским патрулем. За рулем клевал носом полусонный шофер, вид которого после всех мытарств оставлял желать лучшего. Я была не краше бабы-яги. А Павел похрапывал на заднем сиденье, выставив через борт машины ноги в запачканных сапогах. Наш весьма подозрительный вид на командира патруля произвел неблагоприятное впечатление, и он, намереваясь проверить нас, грозно потребовал:

- Документы! Быстро!.. А это что за тип? - указал пальцем на торчащие сапоги.

Сапоги зашевелились, и поднялся Павел, с трудом продирая глаза. Узрев знаки отличия в голубых петлицах «подозрительного типа», патрульные вытянулись по стойке «смирно» и не знали, куда деваться от смущения. Но Павел не обиделся на солдат за их непочтительное обхождение. Он терпеливо объяснил, кто мы такие, зачем приехали, показал служебное удостоверение. Приободрившиеся патрульные проводили нас напрямую через аэродром к командиру эскадрильи, старому знакомому Павла. Шофер погнал машину в объезд летного поля.

Потом мы отправились в гостиницу. Там встретили большую компанию веселых летчиков, парашютистов и тут же решили прогуляться на автомобилях по берегу Черного моря в Севастополь. Мимоходом осмотрев город, отправились в обратный путь через цветущий Симферополь. Проезжали гулкие туннели, мимо дробящих звук скал, белых садов, бирюзовых заливов. Кое-где останавливались на минутку. Прогулка оказалась прекрасной.

Поздним вечером наша пыльная кавалькада из трех автомашин вернулась в Евпаторию. Начались полеты на пилотаж и прыжки с парашютами. Прыжкам Павел придавал большое значение, так как его хлопчатобумажные парашюты внедрял у себя Осоавиахим, таким образом они проходили своеобразные испытания на массовость. Назавтра намечался большой праздник для публики - групповой прыжок. Басовито загудел АНТ-9, набирая высоту. Начали отделяться от самолета маленькие фигурки и раскрываться купола, но. один парашютист падал все ниже и ниже, не раскрывая парашюта.

У него уже критически опасная высота. Еще можно спастись, через секунду будет поздно! Публика замерла в ужасе. Нет спасения! Парашютист бьется о землю.

Что тут началось, боже мой! С плачем и воем толпа ринулась к месту катастрофы. Но тут прозвучал сильный, властный голос из рупора:

- Граждане, спокойно! Остановитесь! Стоять всем! Упал не человек, упал манекен ничего особенного не произошло!

Оказалось, что на глупую жесткую шутку пошли устроители праздника, чтобы показать «опасность» прыжков и на этой ужасающей картине якобы ярче высветить мужество тех, кто прыгает. Павел страшно разгневался, пообещал добиться самой суровой кары для человека, поставившего этот страшный спектакль.

- Не пойму, - говорил он мне, - глупость это или подлость? Ведь на манекене был не шелковый, а наш парашют. Наш! И фал был привязан, но не смог выдернуть шпильку. Тросик законтрили кусочком проволоки. Он должен был вылететь при ударе о землю, затеряться, но, слава богу, не вылетел. А если бы затерялся? Значит, парашют способен на отказ! Так, что произошло - подвох или скудоумие?

Я старалась развеять горькие мысли Павла. Таскала его высоко в горы. Но «парашютный спектакль» не выходил из его головы. Он несколько раз звонил в Москву.

Возвращаться с маленькой дочкой на автомашине мы не захотели. Добирались на восьмиместном самолете авиаконструктора Калинина (Самолет К-5, пассажирский, один из наиболее популярных В 30-х гр.). Вел самолет будущий герой грандиозного высотного перелета Соколов-Соколёнок

Позже в Москву вернулся и Остап Никандрович Нежил. Он разбирался с теми, кто придумал и кто разрешил «спектакль», поэтому при встрече Павел спросил его:

- Так что же было в Евпатории, когда на манекене не раскрылся парашют?

- Глупость, Павел Игнатьевич. Глупцы рассчитывали на балаганный эффект, и только. Ответят сполна, но. как за глупость, не больше.

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский

«. Огромный вред сельскому хозяйству приносит засуха... Среди засушливых районов нашей страны немало есть таких, которые страдают, главным образом, из-за отсутствия дождей. Но в этих районах имеются реки и другие источники воды. Очевидно, задача была бы в известной степени решена, если бы удалось найти дешевый, удобный и легко осуществимый способ полива этой водой изнывающих от жажды полей. Одним из решений этой задачи может явиться предлагаемый ниже способ.

На полях прокладывается целая система неглубоких бетонных каналов. Ширина их сравнительно невелика - 0,5 метра, а протяжение зависит от величины орошаемых полей.

Каналы прокладываются параллельными линиями, примерно через каждые четыре километра. Они получают воду из общей водосборной трубы, которая соединена с рекой или каким-либо водохранилищем. Таким образом создается своеобразная система арыков. Теперь задача сводится к тому, чтобы равномерно распылять воду из каналов над всей площадью орошаемых полей.

Вспомним действие обычного пульверизатора. Одна трубка пульверизатора опущена в жидкость, другая трубка подведена под прямым углом к верхнему концу первой. Если дуть во вторую трубку, то потоки воздуха, идущего с большой скоростью, создают в вертикальной трубке разрежение, и по ней поднимается жидкость, которая тем же потоком воздуха распыляется вокруг.

Этот принцип можно применять для орошения полей. Каким образом?

На полуторатонной грузовой машине устанавливается оросительный агрегат. Он состоит из авиационного мотора, пропеллера и широкого цилиндрического пустотелого кольца диаметром два метра. Во внутренней части кольца имеются отверстия. От кольца отходит шланг, конец которого сквозь отверстие в платформе грузовика опускается в канал. Все остальное понятно. Авиационный мотор вращает винт, который помещается внутри кольца. Мощные воздушные потоки, проходя мимо отверстий во внутренней части кольца, создают в нем разрежение. Благодаря этому вода из канала поднимается по шлангу и тем же воздушным потоком распыляется на огромные площади. Грузовая машина передвигается вдоль канала, опираясь своими колесами на оба его берега. Для того чтобы грузовик не мог случайно попасть колесами в канал, по обеим сторонам канала во всю его длину устраиваются бетонные барьеры.

Если на автомобиле установить мотор в двести лошадиных сил, а распылитель поставить под углом в 45 градусов, то, как показывают расчеты, ширина орошаемой полосы достигнет двух километров. При двухстороннем поливе - сначала в одну, а потом в другую сторону - ширина захвата составит четыре километра. При этом вода равномерно распределяется по всей площади, благодаря чему расход ее невелик.

В некоторых случаях вдоль оросительных каналов могут быть проложены одноколейки, и тогда вся установка разместится на небольшой платформе дрезинного типа. Эта платформа может приводиться в движение от мотора оросительного агрегата.

Помимо орошения, этот поливной агрегат может быть использован для внесения в почву удобрений в жидком и порошкообразном виде, а также для борьбы с сельскохозяйственными вредителями (опыление). В этом случае позади машины или железнодорожной платформы прицепляется цистерна, где содержатся распыляемые вещества.

В тех случаях, когда среди полей протекает река, орошение можно вести непосредственно с реки. Для этого оросительный агрегат устанавливается на катере. Катер движется вдоль берега, производя полив.

В небольших огородных хозяйствах, фруктовых садах и т. д. можно применять ручной распылитель, приводимый в движение небольшим электромотором или бензиновым моторчиком мощностью 0,5 лошадиной силы. К мотору прикрепляется вентилятор, который заключен в небольшое пустотелое кольцо с отверстиями в его внутренней части. От кольца отходит шланг, конец которого опускается в емкость с водой. Такой агрегат может распылять воду на расстояние до пятидесяти метров»

Глава 6. Успех

Специальная комиссия РККА принимала «метод срыва» в конце октября под Москвой на Октябрьском поле. Ответственный полет выполнял летчик-испытатель Константин Холо-баев, и сбрасывалась не бочка с песком - десантировалось настоящее трехдюймовое артиллерийское орудие на хлопчатобумажном однокупольном парашюте уменьшенного размера.

От ТБ-1 отделилось небольшое темное пятно, быстро, почти мгновенно превратилось в круглый, белый купол парашюта. Тихий звук хлопка еще не достиг земли, а парашют уже сорвал с замков самолета тяжелое колесное орудие и, мягко подхватив его, стал постепенно занимать вертикальное положение, плавно спускаясь на землю. Купол не разорвался, так как сила динамического удара при его раскрытии «методом срыва» была уменьшена в десятки раз. Пушка приземлилась исправной.

Комиссия дала положительное заключение о новом способе выброски тяжелых грузов.

Три значительные конструкторские победы гроховчан - первый в мире грузо-десант-ный планер, «метод срыва» и успешное переоборудование бомбардировщика ТБ-3 в транспортно-десантный самолет - давали им все основания гордиться своей работой. Не остались в тени и другие объекты Осконбюро.

Бомбардировщик ТБ-3 переоборудованный в транспортно-десантный самолёт

Во время поездки по частям Ленинградского военного округа Наркому обороны Ворошилову представили авиамотодесантный отряд Бойцова, и красноармейцы продемонстрировали свое боевое мастерство на земле и в воздухе. Нарком высоко оценил достигнутое. Особенно отметил он успехи в методике обучения личного состава прыжкам с парашютом при помощи специальной вышки Гроховского и десантирования из его же подкрыльных кабин. Удовлетворение Наркома вызвали и разработанные гроховчанами системы грузовых парашютов, других средств для вооружения и снаряжения десантных отрядов. В своем приказе Ворошилов отметил: «Это совершенно новая область работы первого отряда сопро-

вождалась многими трудностями. Эти трудности были преодолены благодаря большевистскому упорству и настойчивости всего личного состава...»

На смотре в Ленинграде, после длительного перерыва, Гроховский встретился с Петром Ионовичем Барановым, занимавшим теперь пост заместителя наркома тяжелой промышленности и руководителя крупного авиапромышленного объединения. Баранов, сильно похудевший, отчего казался еще выше ростом, обнял лётчика-изобретателя, положил руки на его плечи.

- Нуте-с, Павел Игнатьевич, докладывай своему бывшему начальнику, как жизнь, что придумал новенького? Чем думаешь удивить со временем?

Гроховский с удовольствием рассказал ему о планерных поездах, которые будут способны перебрасывать в тыл врага сразу несколько сотен десантников за одним самолетом, о десантных кораблях на воздушной подушке, о своей, еще не раскрытой задумке летать в стратосфере.

- Рад, далеко глядишь, Павел Игнатьевич. Как с Алкснисом живешь, не прижимает?

- Нормальные отношения у нас с Яковом Ивановичем. Стал крепко поддерживать нас.

- Не сомневался я в Алкснисе. Только в ВВС тебе становится тесно. Не пора ли переходить в наше ведомство, в тяжелую промышленность? Технические возможности для работы увеличатся во много раз.

- С удовольствием, Петр Ионович. Захочет ли расстаться с нами ВВС?

- Ну-с, это не твоя забота. Орджоникидзе будет решать и согласовывать с руководством. Я ему доложу о целесообразности такой перегруппировки. Читал статью Татар-ченко о необходимости создания целевой транспортно-десантной авиации как самостоятельного рода войск?

Гроховский отрицательно покачал головой, сказал несколько смущенно:

- Последний месяц минуты не было для знакомства с периодикой.

- Ну и ну! Должен быть в курсе. Выкрой время, почитай, подумай, возможно, тебе придется заниматься и самолетами.

- Мы ими занимаемся. Планер построили.

- Я говорю о самолетах, опытных. Понял? - сказал Баранов на прощание.

Перед Новым годом гроховчане получили несколько своеобразных подарков. В их распоряжение выделили специальный экспериментальный заводик для строительства опытных образцов воздушно-десантной техники. Бюро перевели в новое просторное помещение -двухэтажный дом рядом с Центральным аэродромом. Штаб РККА разработал «Положение по оперативно-тактическому использованию авиамотодесантного отряда», в котором впервые было сформулировано само понятие «воздушный десант». «Положение» определяло, наряду с парашютными, посадочными и комбинированными десантами, еще и бреющий, то есть предусматривалось использование авиабусов Гроховского.

Самому летчику-изобретателю и его товарищам по работе это «Положение» принесло огромное удовлетворение. Еще бы! Ведь почти вся техника для воздушного десанта была изобретена, сконструирована и построена ими в неправдоподобно короткие сроки

Год 1933-й

В важных делах жизни всегда надо спешить так, как будто бы от потери одной минуты должно было все погибнуть.

В. Г. Белинский

Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете, жизнь - не сад, в котором растут только одни цветы

И. А. Гончаров

Глава 1. Новый год и пёс Нерон

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.. .Разрешили праздновать Новый год с елкой. Павел привез ее, смолистую и душистую, прямо из леса. Не прошло и суток, как пышная зеленая красавица стала посреди кабинета, освещенная лампочками от автомобиля, покрашенными акварелью в разные цвета. И - чудо из чудес - где-то добыта большая коробка новеньких елочных игрушек, стеклянных и картонных, которых мы не видели лет пятнадцать.

Набежали к нам маленькие гости. Мы их выставили в коридор, а сами занялись украшательством.

Когда елка засияла разноцветием, я завела патефон, поставила бравурный марш Шуберта и торжественно открыла дверь.

Увидев елку, ребятишки замерли и долго не могли прийти в себя. Потом ликующие во главе с крошечной Авиетой ринулись к елке. А шкура белого медведя, отодвинутая в угол, как бы покачивала головой-муляжем: «Скачите, скачите, я еще не такое видел на своем веку!»

Наш папа любил преподносить сюрпризы. В самый разгар новогоднего веселья Павел вошел в комнату не один.

- Здравствуйте! Подай лапу, скажи «гав-гав». - Это он приказывал рослому псу редкой окраски, из породы немецких овчарок. «Гав-гав» пес сказал, но лапу не подал.

Авиета и ее друзья окружили рыже-бело-черного красавца и с интересом рассматривали его, а он, вывалив розовый язык, рассматривал их. По-видимому, обе стороны остались довольны друг другом.

Это был Нерон, но не просто пес Нерон, а Нерон - собачий чемпион, имеющий двадцать парашютных прыжков с вышки и с самолета. Да, этим Павел тоже занимался, одним из первых, тренировал служебных собак для боевых действий в тылу врага. Собаки могли спускаться в автоматически открывающихся клетках-контейнерах рядом с десантниками; могли, выполняя их команды, подползти к любому объекту с взрывчаткой на спине. Скинув в определенном месте седло с боевым грузом, собака бралась зубами за шнур подрывного устройства и убегала. Через несколько секунд раздавался взрыв. Объект уничтожен. Собака прибегала к проводнику со шнуром в зубах и, отдав его, получала награду в виде конфеты или другого лакомства и готова была выполнить новое задание.

Так же тренировались собаки-санитары, связисты, подносчики боеприпасов. В бюро Павла их было десять, они залезали в клетки-контейнеры с большим удовольствием, так как после приземления и выполнения «боевого задания» их всегда ожидала ласка, вкусная и обильная пища со сладостями.

Некоторые говорили: «Гроховский зря тратит время на псов». Но сейчас известно, что на различных фронтах Великой Отечественной войны действовало более сотни специальных отрядов, использовавших собак в военном деле. Собаками подбито свыше трёхсот танков противника, доставлено более двухсот тысяч боевых донесений, подвезено на основные рубежи около шести тысяч килограммов боеприпасов, разминировано триста три города, вывезено с поля боя шестьсот тысяч раненых солдат и офицеров. Десять экспериментальных собак из ОКБ Павла умели делать все, что описано выше, кроме разминирования, но зато они были парашютистами.

Больше всех из своих симпатичных собак Павел любил Нерона. Забегая вперед, скажу: Нерон знал себе цену и держался с большим достоинством. Признавал он только Павла, а нас терпеливо переносил, снисходительно принимал еду, аккуратно, неторопливо ел и никогда не унижался до собачьего лакейства.

На даче он повадился ходить к соседям, где его любили и угощали сладкими морковными котлетами. Он так привык к ним, что от более грубой еды стал воротить нос. Но я не могла прокормить такими котлетами огромного пса. Мы их сами ели не часто. Год был голодным. И я решила отвадить его от походов к соседям. Привязала его к ножке стула. ниткой. Он лег и не менял своей унылой позы и горестного выражения глаз до приезда Павла Игнатьевича. Когда к дому подкатил автомобиль и раздался гудок, пес не выдержал, порвал нитку и бросился навстречу хозяину с жалобным подвыванием.

- Что случилось, Нерон? - спросил Павел, мгновенно уловив неладное. И ко мне: -Объясни, Лида.

- Повадился жрать соседские котлеты и больше ничего не ест! Привереда! Вот и пришлось посадить его на крепкую привязь, - ответила я, показывая нитку.

Вместо того чтобы поддержать меня и проучить Нерона, Павел бросил ему в глотку самую большую сардельку из привезенного пайка. Мне бы ее на целый день хватило, а пес проглотил - только зубы щелкнули.

- Это так ты помогаешь мне проводить воспитательную работу! - рявкнула я в сердцах. Но все это было потом, а новогодним вечером, оставив Авиету и ее друзей на попечении домработницы Насти, мы с Павлом пошли в ЦДКА.

В Дом военных я попала впервые. Когда вышли из гардероба, Павел насторожился:

- Ого, забивают!

- Что забивают?

- Шары забивают, - и, взяв под руку, повлек меня куда-то в боковую комнату.

Там посредине высился на пузатых ножках большой столбе гладкой зеленой суконной поверхностью, по которой катались шары из слоновой кости. Молодые военные расхаживали вокруг него с длинными полированными палками в руках. Иногда били ими по шарам. Игра шла вяло, шары в сетчатые мешочки по углам попадали редко.

Все обратили внимание на нас, и Павлу, как старшему в звании, предоставили партию вне очереди.

Незнакомый летчик разбил пирамиду, а Павел так ловко начал подставлять ему шары, что противник клал их в лузы один за другим. Окружающее явно оживились, подбадривали своего товарища разными восклицаниями, а тот ходил гоголем, уверовав в свое превосходство.

- На «под стол», что ли? - предложил Павел.

- Согласен, - быстро ответил летчик. - Только с тройным кукареком!

Три партии составляли игру. Победителем считался выигравший две партии. Побежденный лез под бильярд. «Вот бы загнать под стол этого чина!» - читалось в глазах противника Павла. Первую партию он выйграл со счетом восемь - два.

Началась вторая. Павел не торопясь обработал кончик кия мелом, лукаво поглядел на меня и взялся за дело. Шары ложились в лузы один за другим аккуратно, без задержки. Зрители замерли, раскрыв рты. Одна партия - три минуты, другая. И ни одного шара противнику! Тот молча полез под бильярд, трижды прокукарекал.

Зрители аплодировали:

- Вот это класс!

Позже Павел рассказал мне, где и как научился играть. Семилетним мальчишкой повадился ходить на железнодорожную станцию, где был бильярд. В дневные часы там никто не играл, и Павел упражнялся до полного изнеможения, а так как ростом он не вышел, то таскал вокруг бильярда скамеечку, на которую становился во время удара кием по шару.

К девяти годам он уже обыгрывал завсегдатаев бильярдной, и его дядя решил подработать на умении племянника. Он повез Павлика в Москву, и в одном из тамошних трактиров мальчик выигрывал немалые деньги.

Потом об этом узнали родители Павла и дали нагоняй обоим. На этом поездки закончились, а умение осталось. Павел не упускал случая потренироваться.

Рассказывая о Нероне, я забежала вперед и вспомнила про дачу. С дачами у меня связаны разные воспоминания.

Однажды, когда мы приехали с Павлом в Ленинград, нас пригласил к себе на дачу Иван Панфилович Белов - командующий Ленинградским военным округом. Скромная, почти аскетическая обстановка комнат. Иван Панфилович, бледный от недавно перенесенной болезни, сидел на узкой железной кровати, покрытой серым солдатским одеялом. Мы умостились на табуретках за столиком напротив него.

Пили чай из граненых стаканов в мельхиоровых подстаканниках. С вареньем и домашними лепешками.

Иван Панфилович расспрашивал нас о житье-бытье, потом перешел к уговорам переехать в Ленинград, обещая все условия для работы Павла. Даже обещал квартиру во дворце Николая II в Пушкине, там, где раньше проживали придворные фрейлины. Но я как можно мягче объяснила ему, что сделать этого мы не можем из-за дочери, у которой слабые легкие - сырой ленинградский климат ей будет вреден. На этом сцена искушения закончилась. О дочери я сказала правду, но не поведала Ивану Панфиловичу другое: муж ни за что не бросит работу в Москве. А вот дача Беловых в сосновом бору мне понравилась.

- Дача - это хорошо! - сказала я мечтательно Павлу. - Какой воздух! Какое раздолье для Авиеты! Вот бы нам что-нибудь похожее.

Он «намотал это на ус» и летом 1933 года нашел дачу в Рублевском лесу. Дача - громко сказано. В старом доме хозяева выделили нам пустую комнату с террасой. Привезли мебель и зажили среди миллиона тараканов и клопов. Продукты, пряча от тараканов, завязывали в наволочки, а под ножки кроватей ставили эмалированные мисочки с водой - непреодолимое препятствие для клопов. Таким образом обманув несекомую братию, позже крепко поморив ее, мы начали сносное существование. Когда приезжали гости, мы у хозяев покупали утку и зажаривали ее в огромной русской печи; там же пекли пироги с клюквой и поздникой. А картошку - на костре. К концу лета мы съели почти всех хозяйских уток.

Удивительно добро относились к Павлу люди, работавшие или жившие рядом с ним. Вспоминаю нашу домработницу Лену, человека по-своему сурового и в людях тонко разбирающегося. Она Павла обожала, но называла его на «ты»: «Сейчас будешь обедать, Павел Игнатьевич?» Зато псу Нерону она предлагала: «Пойдемте, Нерон, погуляем». Ее привязанность к Павлу поражала. Как-то раз к нам на дачу приехали мои сокурсницы по архитектурному институту. В голодный 1933-й мы получали урезанный паек, был конец месяца, и в доме оставалось очень мало продуктов. Я сказала:

- Лена, дай нам поесть.

- Ничего нет, - ответила она.

- У нас имеется четыре яйца и кусок колбасы. Поджарь яичницу, Лена.

- Это Павлу Игнатьевичу на обед.

- Тогда подай чай с бутербродами.

- Это в аккурат Павлу Игнатьевичу на ужин.

- А картошка, Лена? Поджарь картошечки и подай свежих огурчиков.

- А это, я так понимаю, Павлу Игнатьевичу на завтрак.

- Ну, Лена, - разозлилась я, - тогда не обижайся! - И, подойдя к кухонному столу, раскрыла дверцы, выгребла всё, что там было, и устроила пир.

До нас доходили слухи, что в нашем лесном районе живет очень высокопоставленный товарищ. Однажды Павел ехал в Москву на своей машине. Мимо проехал удлиненный лаковый красавец лимузин.

На обгоне шофер лимузина подрезал путь, задел автомобиль Павла задним правым крылом и умчался. Но опущенный шлагбаум на железнодорожном переезде и проходящий поезд задержали нарушителя.

«Ага, попался!» - подумал Павел и, остановив свою машину рядом, выложил шоферу все, что о нем думал, в таких выражениях, что тот покраснел. Тут вмешался пассажир в белом костюме, одиноко сидевший сзади:

- Извините, товарищ! Знаете, все бывает. Я уже поругал его, и, поверьте, дорогой, крепко поругал.

Павел, приглядевшись, обомлел. На задних подушках лимузина сидел Нарком. Пришлось извиниться за дорожный лексикон - ведь все бывает!..

Так у Павла произошло знакомство с Серго Орджоникидзе.

Глава 2. Идеи

В январе 1933 года директивным указанием Наркомвоенмора Ленинградский авиа-мотодесантный отряд Матвея Васильевича Бойцова развернули в авиационную десантную бригаду особого назначения - АБОН. Бригада становилась учебным центром для командного состава двадцати девяти парашютных батальонов, тоже особого назначения, позже сформированных в других военных округах.

Увеличение численности воздушно-десантных войск потребовало дальнейшего совершенствования средств переброски бойцов по воздуху и накопления в нужном количестве специального десантного оборудования, поэтому гроховчане назвали тридцать третий год -«годом доводки» существующих объектов и их серийного производства.

Штат Осконбюро заметно увеличился. Появилась возможность создавать небольшие выездные бригады конструкторов и инженеров, которые занимались переоборудованием бомбардировщиков в десантно-грузовые самолеты, оснащением их на местах: в Поволжье, в Белоруссии, на Украине, на Кавказе, в Средней Азии, на Дальнем Востоке.

Часть конструкторов разрабатывала свежие, оригинальные идеи. Большинство из которых принадлежали Гроховскому и Титову: новое приспособление для транспортировки пушек, для прокладки с воздуха телефонного кабеля, устройство для постановки дымовой завесы с низко летящего самолета, легкое реактивное ружье для десантника и ряд механизмов, машин для аттракционов, которые поручил ему сделать секретариат ЦК ВЛКСМ.

«Пушки на транспортный самолет!» - решает Гроховский, утверждая, что десант нужно поддерживать огнем летающих батарей. Воплощение этой идеи потребовало немало труда. Опыта постановки тяжелого вооружения на транспортные воздушные суда не было. Не существовало и специальных орудий для этой цели, кроме АПК - автоматических дина-мореактивных пушек инженера Л. В. Курчевского. Они в экспериментальном порядке ставились на истребительные машины.

Парашютная подвеска ПД-О разработки ОКБ П. И. Гроховского

Гроховского для боя «воздух - земля» они не удовлетворяли. Он решился на уникальный эксперимент и для резкого увеличения мощности залпа, возможности стрелять шрапнелью и фугасами использовал наземные орудия.

На тяжелом четырехмоторном ТБ-3 установили один длинный ствол от зенитного орудия калибра 152 миллиметра и два коротких - от полковых пушек, сняв стволы, вместе с системой гашения и отката, с колесных лафетов.

Предусматривалась разработка системы автоматического выстрела и перезарядки пушек, но сначала решили попробовать стрельбу на земле и залп в воздухе без этих систем, чтобы определить жизненность самой идеи, жестко оспариваемой специалистами по вооружению. Хотя предварительные расчеты обнадеживали, самих гроховчан тревожили вопросы: не деформируются ли места крепления стволов, а может быть, и сами крылья после мощного залпа? Не потеряет ли самолет скорость до штопорной после одновременного выстрела всех орудий?

Короткие стволы трехдюймовок разместили в консолях, усилив в этих местах каркас крыла. Рядом оборудовали места для заряжающих и гнезда для боекомплекта.

Длинноствольное орудие смонтировали в носу фюзеляжа, убрав переднюю кабину штурмана. Ствол, надежно закрепленный, лег перед кабиной пилотов. На козырьке, закрывающем летчика от воздушного потока, установили прицел. После прицеливания командир корабля давал команду, и штурман, теперь сидевший позади пилотов, производил выстрел при помощи, несложного тросового управления. Заряжающие в крыльях могли стрелять и автономно.

Воздушные испытания летающей батареи таили в себе неожиданное и опасное. Когда кто-либо из сотрудников начинал сомневаться в соразмерности достигнутых результатов и степени риска при проведении подобных испытаний, Гроховский говорил:

- Это нужно нашей Родине. Помни об этом, и тебе не будет трудно в минуту опасности.

На земле отстрелялись хорошо (первые стрельбы осуществлялись из стволов, установленных на стойках шасси самолета).

В воздух для отстрела пушек отправились летчик-испытатель Константин Холобаев и бортовой механик Дмитрий Островенко с двумя добровольцами-заряжающими из грохов-чан. В случае аварийной ситуации они могли выброситься с парашютами через специальные люки, вырезанные для этого в крыльях.

Полет прошел удачно. Экипаж летающей батареи сделал двадцать холостых выстрелов в небо и один боевой залп по наземной мишени.

Установка сухопутных орудий на самолет и успешный эксперимент с ними в воздухе показали одну из возможностей создания летающей батареи с мощным огневым залпом. Калибр авиационных пушек стал расти.

Павел Игнатьевич Гроховский постоянно делился своими замыслами с помощниками и заместителями. С Борисом Урлаповым у него состоялся такой разговор.

- Мы сделали немало для десанта, даже планер. И неплохой, правда? Самолёт осилим??

- Придется отвлекать большие силы от плановой работы. Позволят ли нам?

Алкснис настаивает, чтоб мы дерзнули. Фактически сейчас два крупных конструкторских центра, занимающихся строительством новых самолетов, это - ЦКБ (1933 г. самолеты носили названия «ЦКБ», но само ЦКБ было реорганизовано в систему специализированных по классу самолетов бригад Н. Поликарпова, С. Кочергина, П. Сухого, Г. Бе- риева и др.), которое находится в ведении техотдела ОГПУ, и второй - ЦАГИ, возглавляемый Туполевым. Алкснис делает крупную ставку на молодых конструкторов. Он поддерживает и призывает к соревнованию с «зубрами» Немана в Харькове, Смолина в Горьком, общественное КБ геликоптер-щиков в ЦАГИ, других и нам рекомендует.

- Для нас имеется в виду транспортно-десантный самолет? - спросил Урлапов.

- В первую очередь. Они необходимы армии. И как можно быстрее.

- Если быстро, то придется обратиться за помощью к опытным специалистам из других институтов.

- За этим дело не станет. Но чтобы нам поверили, нам надо начать всё своими силами. И начнешь ты, Борис. Сделай из своего планера мотопланер, чтоб он в тыл шёл на буксире, а обратно возвращался своим ходом. И полёт должен быть не разовый - это слишком дорого! - а многоразовый. Справишься?

- Попробуем, Павел Игнатьевич.

- Не попробуем, а сделаем, и на таком уровне, чтоб нам поверили и дали «добро» на постройку самолетов. У меня есть идейка, и один из самолетов уже в набросках.

- Поделитесь, если можно? - сгорая от любопытства, попросил Урлапов.

- Самолет-таран. Только об этом сейчас ни гугу, поговорим позже. Нам нужен транспортный. Задачу на мотопланер ставлю тебе с сегодняшнего дня.

- Так я же модернизирую Г-63, устраняю недостатки. Осталось совсем немного, тогда...

- Заморозь эту работу. Вплотную займись мотопланером. Немного погодя, хотя бы в следующем году, мы создадим более совершенный планер. Не варись в собственном соку. По твоим заявкам с любого языка будут переводится необходимые тебе статьи с графиками, рисунками, фотографиями. Ищи в них максимум полезного и внедряй в нашу конструкцию. Не ограничиваю твое свободное творчество, но максимально используй и чужой опыт, и знания других людей. Нам некогда изобретать велосипед!

- Вы говорили про самолет-таран, а мне хотелось бы спроектировать истребитель.

- Будет и для него время. Любимым делом не вредно заниматься и после основной работы. А я на днях отправлюсь в Харьков к Калинину (Калинин Константин Алексеевич - летчик, авиаконструктор; строил в основном гражданские самолеты), у этого человека есть чему поучиться. Крупная личность! Заодно посмотрю и его «гигант» (самолет-гигант К-7 с семью двигателями, при испытаниях разрушился, сгорел).

Довольно быстро грузовой десантный планер Г-63 на Ленинградском авиазаводе начал превращаться в мотопланер Г-31 М-11 (шифр тому или другому объекту впервые присваивался в плане опытно-конструкторских работ бюро, и нередки были случаи, когда более ранним по времени выпуска объектам присваивался шифр с большим порядковым номером). На него установили пятицилиндровый двигатель воздушного охлаждения мощностью сто десять лошадиных сил, тщательно закрытый обтекаемым капотом. Практически никаким изменениям конструкция планера не подвергалась, за исключением переделки носовой части фюзеляжа и пилотской кабины, убрали несколько десантных ячеек в крыле, посчитав, что на опытной машине они не нужны.

Планер Г-31

Испытывал мотопланер летчик Терентий Трофимович Маломуж и после нескольких полетов подытожил:

- Это не мотопланер, а самолет. Он легко взлетает без буксира на лыжном и колесном шасси с разбегом в четыреста пятьдесят метров при полной загрузке отсеков. Правда, крейсерская скорость у него маловата, всего сто тридцать километров в час, но зато он устойчив, хорошо управляем и весьма неприхотлив в эксплуатации. Ему бы моторчик помощнее, восстановить убранные ячейки - и готов приличный транспортный самолет на полторы тонны груза. К советам испытателя прислушались, модифицировали аппарат, установив на него более мощный мотор «Райт-Циклон Ф-3», а позднее отечественный двигатель М-25. Мотопланер, на который поставили металлический винт изменяемого на земле шага, увеличил скорость до ста пятидесяти километров в час и стал высотным. Гроховский использовал его для стратосферных исследований и экспериментальных полетов с различными малогабаритными грузами. Фактически Г-31 М-25 стал первым самолетом, построенным в Оскон-бюро специально для воздушно-десантных войск.

Одной из чрезвычайно важных черт, личности Павла Игнатьевича Гроховского было то, что, имея множество собственных идей, он принимал для проверки чужие, спорные. Однажды на проводимое каждый месяц заседание творческого совета Осконбюро он принес и зачитал переводную статью «Самолет со сбрасываемой кабиной». В ней говорилось:

«.В 1930 году американская фирма «Руссель», изготовляющая парашюты, разработала следующее устройство для спуска на землю гибнущего самолета. В хвостовой части машины находится помещенный в цилиндрическую оболочку парашют нормальной величины. В случае надобности этот парашют с силой выталкивается особым прибором из своего гнезда и, раскрываясь, разворачивает другой огромный парашют над крышей кабины самолета. Такая система обеспечивает будто бы раскрытие парашютов даже в случае перехода машины в плоский штопор.

Сведений о практическом применении этого устройства нет.

Что касается Европы, то там вопрос о коллективном спасении пассажиров самолета надолго был заброшен, и лишь в конце 1930 года во время конгресса по безопасности стало известно об изобретении некоего Бена Эйяда, в основу которого положена та же идея...

По мысли конструктора, уже оформленной патентом, кабина самолета снабжается роликами, на которых она может скользить по рельсам двух фюзеляжей, представляющих собой сравнительно узкие балки. Парашют помещен в центральной части крыла на особой решетке, и достаточно открыть заслонку, чтобы парашют от действия ветра раскрылся. В тот же момент и тем парашютом и, скатываясь по роликам, покидает обреченный на гибель самолет...

Первые опыты над изобретением Бена Эйяда дали вполне удовлетворительные результаты, ввиду чего французское министерство авиации поручило конструктору построить модель...

Эта модель будет запускаться с помощью амортизатора или буксироваться самолетом. Испытания модели покажут, насколько идея коллективного спасения пассажиров близка к своему практическому осуществлению»

Закончив чтение, Гроховский неторопливо сложил листок бумаги вчетверо, сунул в папку, закурил изогнутую трубку, которой обзавелся недавно, и, выпустив изо рта струйку дыма, сказал:

- Пока французский изобретатель Бен Эйяд возится е моделями, мы такой самолет сделаем, хотя нам ничего не известно о детальном устройстве приспособления. И безопасный самолет нам нужен, и сбрасываемая кабина пригодится для десантников. Представляете, спустить на одной подвеске воинское отделение или целый взвод, способный на коллективную оборону даже в воздухе! Отличную идею подбросили нам иностранцы. Будем делать самолет мощный, двухмоторный, максимум скоростной и. как всегда, быстро. Я уже пригласил на место ведущего конструктора опытного специалиста инженера Рентеля. Давайте подумаем и создадим ему группу из толковых ребят.

Поясним, как ленинградский инженер Владимир Федорович Рентель стал работать с Гроховским.

Первый раз они встретились в городе на Неве. На заводе в Гребном порту, где строился трехместный пассажирский низкоплан ЛК-1 (ЛК-1 - «Ленинградский комбинат-1», еще он назывался «Фанера-2», использовался в съемках кинокартины «Семеро смелых».) конструкции Рентеля и Лисичкина.

Оригинальный самолетик с утолщением в средней части крыла очень понравился Гроховскому и, познакомившись с Рентелем, он предложил ему сотрудничество.

- Хотите поработать над большой десантной машиной в нашем бюро, Владимир Федорович?

- Я заведую кафедрой в институте путей сообщения и в Москву перебираться не думаю.

- И не нужно! Здесь наш филиал. А на совместительство время у вас найдется. По рукам?

Гроховский поведал о своих задумках и нарисовал красочную картину их будущей совместной работы.

- Мы с вами сделаем хороший самолет, на него уже отпущены средства, у него уже есть порядковый номер - Г-37.

- Подумать надо, Павел Игнатьевич.

Вторая встреча состоялась в Москве, когда ЛК-1 перегнали из Ленинграда на Центральный аэродром для испытаний летчиками НИИ ВВС. Гроховский принял деятельное участие в судьбе самолета. Решили выпускать его серийно.

С Рентелем беседовал начальник ВВС Алкснис. Вот тогда Владимир Федорович Рен-тель и дал согласие стать ведущим конструктором самолета Г-37.

Ездил Гроховский на Украину к авиаконструктору Константину Алексеевичу Калинину. Надо сказать, что самолеты этого известного конструктора очень нравились Гроховскому, он отмечал их оригинальность, простоту и надежность, главное же - они были пассажирские, а значит, годные для десанта. Так, когда в Киевском военном округе стал формироваться десантный батальон, то для парашютных прыжков использовался десятиместный самолет К-5, строящийся серийно.

Сильнее всего Гроховского привлекал сам Калинин, как личность умная, талантливая, плодотворная. Многие его идеи импонировали Гроховскому, беседы их превращались для Гроховского в своеобразный университет, советы Калинина принимал Гроховский почти без оговорок.

Калинин в 1933 году достраивал тяжелый бомбардировщик К-7 необычной двухбалочной схемы с «обитаемым крылом». И в самолете Гроховского Г-37 мы увидим такую же схему, а в других проектах - и «летающее крыло».

Самолёт Г-37 «.для перевозки воздушного десанта»

В этом году Калинин задумал проектировать бесхвостый самолет-бомбардировщик «Жар-птица» с дальним прицелом: найти путь к сверхскоростному высотному ракетоплану. Но здесь, пожалуй, влиял на выбор Калинина в какой-то мере уже Гроховский, так как эскизы бесхвосток у него были. Гроховский и Калинин симпатизировали друг другу, взаимно обогащаясь в дружбе.

Именно тогда, возвратившись с Украины, Гроховский в очень короткий срок набросал и задал своим конструкторам схему самолета Г-37. Рентель возглавил работу.

Не откладывая дела в долгий ящик, самолетный отдел Осконбюро принялся за детальную проработку эскизов Гроховского по «безопасному самолету» типа «универсальное летающее крыло» - двухбалочного моноплана. Для ускорения работ крылья взяли от туполев-ского самолета АНТ-9, ориентируясь на два мотора М-17. В рабочем плане Г-37 значилось: «.для перевозки воздушного десанта. Опытный». Механизм отделяемой в полете кабины и парашютной системы для нее предложил сам Гроховский.

В это же время другая группа конструкторов, не являющихся сотрудниками Оскон-бюро, - Болховитинов и Каминов - на договорных условиях с Гроховским трудились над проектом очень оригинального самолета-бесхвостки. В экспериментальный самолет решено было вложить максимум нового из того, что особенно привлекало Гроховского: бесхвостые летательные аппараты советского конструктора Черановского и немецкого Липпиша, а также стреловидное крыло. И еще Гроховский хотел реализовать в конструкции самолета свое новое изобретение: «Установка винтомоторной

группы в средней части фюзеляжа». Она должна была обеспечить аппарату не только взлет с разбегом, но, в другом варианте, и почти вертикальный взлет. И еще одну ношу взял на свои плечи Павел Игнатьевич Гроховский. Об этом вспоминает доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники Латвийской ССР Р. И. Виноградов:

«В 1933 году решением Реввоенсовета начальнику ВВС Я. И. Алкснису было поручено возглавить работы по созданию и испытанию советских стратостатов. Человек высокой требовательности, и прежде всего к себе, он начал эту важную работу с изучения возможностей стратостатов, теории и техники их полетов, зарубежного опыта... Интересные работы по созданию проектов высотных и дальних летательных аппаратов были проведены в 1933 году в Особом конструкторском бюро Управления ВВС. Впервые в истории Военно-Воздушных Сил в военной авиации появилась такая организация. Во главе ОКБ был поставлен П. И. Гроховский...»

Слова Р. И. Виноградова подтверждают, какую нагрузку взял на себя довольно немногочисленный коллектив гроховчан. Что из этого получится, увидим далее.

Если же продолжать разговор о многогранности интересов самого Гроховского, его заинтересованности не только авиацией, то неплохо еще раз оторваться от текущих событий и заглянуть в его тетрадь «Задумки» и прочитать, чем он откликнулся на постановление Совета Труда и Обороны «О программе военно-морского строительства на 1933—1938 гг.».

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский

«...Современная подводная лодка является весьма опасным противником для надводных кораблей. Однако морской флот, вооруженный новейшими орудиями и приборами, во взаимодействии с воздушными силами успешно борется с подводным врагом. Несомненно, что прогресс в области строительства подводного флота приведет к появлению новых средств борьбы с подводными крейсерами. В будущем надводные корабли целесообразно снабдить «подводными истребителями», или, как их можно будет называть, «догон-щиками». Это одноместные быстроходные подводные лодки, вооруженные глубинными бомбами и торпедами.

Догонщики не смогут брать с собой большого запаса горючего. Крупные корабли, совершая далекие рейсы, будут возить эти маленькие подводные лодки на себе. Для этой цели в нижней части корпуса корабля должны быть устроены специальные углубления -«гнезда», в которых догонщики могут помещаться, не нарушая при этом обтекаемой формы несущего корабля. В нужный момент лодка-догонщик выйдет из своего «гнезда» и ринется в бой.

При помощи звукоулавливателй догонщики обнаружат подводные крейсера противника. Пользуясь своей быстроходностью и маневренностью, догонщики глубинными бомбами и торпедами смогут нанести большой вред подводным кораблям противника. Возможны подводные авиаматки, похожие на подводные крейсера, только несколько больших размеров и менее вооруженные. Верхняя часть такой авиаматки будет представлять герметически закрытый длинный и узкий ангар, в котором один за другим разместятся гидросамолеты. В нижней, изолированной части расположатся двигатели и механизмы управления. Чтобы выпустить самолеты, лодка несколько поднимется из воды, после чего входной люк ангара откроется. При этом зальет нижнюю часть ангара, самолеты вырулят на морскую поверхность и совершат взлет...

Следует думать, что большое распространение получат усовершенствованные торпеды и зенитные орудия. По всей вероятности, широко будут применяться управляемые по радио летающие торпеды, которые по скорости превзойдут существующие сейчас истребители.

Уходя в плавание на долгий срок, корабли будут брать с собой на буксире подводную баржу с боеприпасами, продовольствием и запасом горючего. Эта баржа явится своеобразной подводной базой. Она погружается на дно, на большую глубину, в том районе, где предстоит действовать подводным лодкам и догонщикам. В барже будут устроены герметически закрывающиеся люки, с помощью которых люди смогут переходить из лодок в баржу и обратно, переносить горючее, продовольствие и т. п. Ночью подводная баржа сможет всплывать наверх, чтобы пополнить запасы воздуха для своей немногочисленной команды.

Но подводные баржи могут служить не только удобной секретной базой для лодок, действующих вдали от своего берега. Буксируя такие баржи, можно перевозить под водой незаметно для противника большие партии грузов, артиллерию, танки и десантные отряды. В нужный момент подводные баржи с этим десантным снаряжением всплывают на поверхность близ неприятельского берега и высаживают вооруженный отряд...

Для охраны морских побережий можно строить «подводные острова», которые будут расставлены в наиболее ответственных и важных участках, как, например, в проливах, у входа в бухту и т. д.

Эти «подводные острова» явятся как бы передовыми фортами береговой обороны. В огромном герметически закрытом бронированном помещении будут размещены торпедные аппараты, орудия, боеприпасы. Подвезенный на буксире к намеченному пункту «остров» погружается под воду на большую глубину. Команда «острова» снабжена радиоустановками и звукоулавливателям и получив сигнал о приближении противника, «остров» всплывает на поверхность, и перед неприятельским флотом неожиданно оказывается вооруженная крепость, опасная как для надводных, так и для подводных кораблей и даже для авиации.

Эта подводная крепость будет вооружена дальнобойной и зенитной артиллерией. Она же явится базой для отряда догонщиков, которые в любую минуту смогут выйти в атаку против приближающегося флота противника. «Подводный остров» вооружен также усовершенствованными торпедами, которые могут быть с достаточной точностью пущены даже по невидимым целям. Связанные с торпедными аппаратами, звукоулавливатели по шуму моторов определяют местонахождение вражеских кораблей и автоматически, со всеми поправками, дают направление выпуска торпеды...»

Глава 3. Бедовые люди

Михаил Н. Каминский (Михаил Николаевич Каминский - советский лётчик -испытатель и полярный лётчик, автор воспоминаний. Летал над Северным и Южным полюсами, провел долгую полярную ночь на дрейфующей станции «СП-5», участвовал в двух антарктических экспедициях) вспоминает:

...Летом 1932 года Яков Иванович Алкснис инспектировал авиационные части СевероКавказского округа. В один из дней наша часть была построена на лётном поле и Алкснис произвел краткий разбор проведенных при нем полетов. Затем обратился к личному составу:

- Какие есть претензии или просьбы?

Я вышел на три шага из строя и доложил:

- Старший военный летчик Каминский! Имею просьбу.

- Говорите.

- Прошу о переводе в Московский округ!

- Причина?

- Семейные обстоятельства. Жена учится в институте, мать инвалид, нуждается в помощи.

- Командир эскадрильи, доложите о летчике Каминском.

- Службу несет исправно, имеет благодарности, взысканий нет. Ходатайствую об удовлетворении просьбы.

Яков Иванович посмотрел на командира, йотом на меня и сказал:

- В Москву просятся многие. Все просьбы удовлетворить не могу. И вам не обещаю, но буду иметь в виду.

Через полгода из Управления ВВС пришел приказ о моем переводе в летный отряд, расположенный на Центральном аэродроме. Отряд проводил испытания парашютно-десантных объектов, которые разрабатывало Особое конструкторское бюро.

.Я еще не видел главного конструктора Гроховского, но имя его уже звучало для меня как легенда. Еще бы, три года назад он был рядовым летчиком, а сейчас носит в петлицах два ромба! Что же касается дерзких идей, то у него их, по выражению одного моториста, больше, чем блох в бороде бродяги (не знаю, на чем основано такое сравнение, но оно почему-то признавалось допустимым).

Такое представление, основанное на фактах, значимых и неоспоримых, внушало почтительное уважение к шефу учреждения еще заглазно. Говорили, что он лично знакомится с каждым новым летчиком, и я не без трепета ждал этой встречи.

Предстоящая служба соответствовала моим желаниям, но я опасался, что могу «не показаться» и меня откомандируют обратно в часть.

И вот день представления. Командир отряда. Сафронов привел меня в кабинет Гроховского. Когда мы вошли, он сидел за столом и что-то дописывал. Бросив короткий взгляд, молча указал на стулья, предлагая обождать.

В комнате площадью не более шестнадцати метров, кроме письменного стола и нескольких стульев, ничего не было из мебели.

Создавалось впечатление, что комната нужна хозяину только потому, что имеет стены. Начиная от двери, они сплошь увешаны рисунками. Мастерские рисунки, выполненные в красках. Как я догадался, они иллюстрировали задуманные, начатые, проектируемые и уже выполненные работы бюро.

Вот Р-5 буксирует огромный планер. В его крыльях лежат шестнадцать красноармейцев. Далеко внизу земля, и летчик высматривает площадку на лесных полянах. Соседний рисунок изображал ТБ-1, только что сбросивший танкетку. Обращал на себя внимание гигантский парашют, распускающийся в лучах заходящего солнца. На третьем - четырехмоторный ТБ-3 делает заход на сбрасывание десанта из двадцати пяти человек. Выписаны даже лица стоящих на крыле десантников. Одной рукой они держатся за поручень, другой - за вытяжное кольцо. В картине ощущалось напряженное ожидание команды и представлялось, как он отпустит поручень и струя сметет их вниз.

Десантирование с самолёта ТБ-3

Особо меня поразили какие-то новые летательные аппараты - вроде бы самолеты, но без крыльев. За кабиной для пассажиров, вверху, мотор с авиационным пропеллером. Один аппарат несется над бетонной полосой, не касаясь ее колесами, другой, такой же, -над водой. Позднее узнал, что эти непонятные мне летательные аппараты были первыми вариантами амфибий «на воздушной подушке».

Больше я не успел ничего рассмотреть, ибо Гроховский перестал писать и встал из-за стола. Я увидел еще молодого, приятной внешности и спортивного вида человека. В голубых петлицах его шерстяной гимнастерки алели два ромбика, грудь украшал значок парашютного инструктора.

Так вот он каков, человек, отныне вольный распоряжаться моей судьбой и даже жизнью!.. Пока Сафронов произносил рапорт, я смотрел Гроховскому в лицо и бессознательно пытался определить: добрый он или жестокий, сердечный или хитрый, поддержит в трудный час или нет?

В молодости мы чаще задаем вопросы, нежели получаем ответы. Я смог лишь определить, что Гроховский много и напряженно работает. Об этом свидетельствовали припухшие веки и воспаленные глаза.

Главный конструктор слушал рапорт Сафронова равнодушно-терпеливо, по обязанности, явно не отрешившись от того, что занимало его мысли до нашего прихода. Он даже никак не отреагировал, когда умолк Сафронов. Затем, осознав, что рапорт кончился, перевел взгляд на меня. Я внутренне съежился, почувствовав оценивающую цепкость его голубовато-серых глаз. Видимо, впечатление произвел благоприятное, в глазах зажегся интерес.

- Так, говоришь, Каминский? Не родственник Василия Каминского? Врезались в сердце его строки: «На закрыльях рубиновых, оправленных золотом, я разлетелся уральским орлом в песнях долиновых сердцем приколотым я лечу на Великий Пролом...». (Каменский Василий Васильевич - поэт, драматург, беллетрист. Автор поэм «Стенька Разин» и «Емельян Пугачев». Друг В. Маяковского. Один из первых русских летчиков). Уже не впервые задавали мне этот вопрос, и я был не рад известности своего почти однофамильца, старого летчика и поэта Каменского. Сказал об этом, подчеркнув, что моя фамилия Каминский.

- Не огорчайся. - Гроховский вышел из-за стола, подошел ко мне, одной рукой повернул меня на пол-оборота и осмотрел.

- Ишь, какой ты спортивный парень! Думаю, что наша работа тебе понравится. Главное в ней составляют новые идеи. Для них нужны люди молодые, бесстрашные, способные пойти на риск. Не хочу тебя агитировать, однако скажу: все, что мы делаем, очень нужно нашей армии. Помни, это главное. Ты еще не прыгал? Ну, ничего, не так страшно, как кажется. Начинай прыгать сам и учи других. Верю, у тебя получится. Вопросы есть? Ну, если будет туго, приходи, посоветуемся. А сейчас иди, работай. Желаю удачи.

Крепкое рукопожатие закончило обряд знакомства.

Много позднее я понял секрет обаяния личности Гроховского. Он смело перешагивал границу начальственной недоступности и становился для каждого только старшим, только мудрым товарищем. В своих глазах ты еще ничего не значишь, ты еще ничего не успел сделать в своей жизни, а он и словами, и взглядом, и интонацией говорит тебе, что ты можешь многое, что он этого ожидает от тебя и уже уважает в тебе личность. И ты уже не можешь вырваться из плена этого доверия. Ты стараешься оправдать его не за страх, а за совесть. У Гроховского был великолепный дар располагать к себе. Вот почему, как бабочки на огонь, рвались к нему творчески одаренные ребята. Вот почему они не только безрасчетливо тратили свои силы, но и, не задумываясь, рисковали жизнью, когда требовались «кролики». Да и как можно было уклониться от этого, если главный был всегда впереди и брал на себя самое трудное, самое опасное.

Личность Гроховского являлась источником всего дерзкого, непривычного, бесстрашного и рискованного. Это вызывало восхищение или пугало. Равнодушных не оставалось. Были энтузиасты, были противники, попадались враги явные, убежденные, открытые, нередко защищенные высокими связями.

Личное отношение Гроховского к делу, которому он посвятил свою жизнь, страстная убежденность в необходимости его труда Родине, умение во имя этого рисковать головой и репутацией, брать на себя тяжелое бремя ответственности - все это стало для меня эталоном. На него я равнялся сам, по нему сравнивал других.

В те годы на Центральном аэродроме в Москве располагалось несколько опытных бюро и учреждений, в том числе остатки подразделений НИИ ВВС, уже переведенного за город. Среди людей, работавших в этих учреждениях, были и недоброжелатели Гроховского. Их рождала зависть к яркости опытов и тому вниманию, которое оказывало нашему бюро армейское командование. Не понимая сути дела и не имея, что сказать по существу «авантюр» Гроховского, сотрудников нашего бюро эти «товарищи» именовали циркачами.

- Что с него взять? Он же служит в цирке Гроховского! - говаривали они в адрес кого-либо из нас. Не скрою, на некоторых такое пренебрежение действовало. Они подлаживались:

- А что я могу сделать, раз мне досталась такая судьба?!

Командир отряда Сафронов в таких случаях обижался всерьез и отвечал «острякам»:

- Мне вас очень жаль. Как видно, ни в цирке, ни в серьезном деле вы ничего не соображаете. Поумнеете - приходите, поговорим!..

Одним из тех светлых умов нашей армии, которые видели в опытах Гроховского большое будущее, был начальник ВВС Яков Иванович Алкснис. Он защищал конструктора от нападок и не раз выручал из беды при трудных обстоятельствах, неизбежных во всяком новом деле. На должности помощников Гроховского Алкснис направлял ответственных работников с ромбамив петлицах, таких, как Б. В. Бицкий, Н. И. Думин-Дулин, В. А. Крас-нощеков, В. И. Коровин. Но Яков Иванович не только помогал. Когда это было необходимо, он умел требовать, вовремя поправить своего не всегда послушного подчиненного.

Из того, что мы, летчики-испытатели, делали в Осконбюро, самое сложное и ответственное доставалось Александру Фроловичу Анисимову. Он возвышался над нами, как дуб над порослью. Тогда ему было тридцать шесть, может на год-два больше, лет. Крупного телосложения, широкий в кости, уже чуть погрузневший, он, однако, обладал энергичным темпераментом и подвижностью летчика-истребителя. Его любили за то, что он никогда никого не унизил грубым словом, ни перед кем из нас не заносился, хотя незримая дистанция между нами существовала без всяких усилий на то с его стороны. В обычных отношениях он всегда был расположен к шутке и розыгрышу. Не обижался, когда разыгрывали и его.

Я пришел в отряд, когда Анисимов долго болел. Увидел его лишь через три месяца, примерно в апреле. Я уже наслышался, что Анисимов летчик «милостью божьей». Откуда идет это выражение, не знаю, но тогда оно имело широкое хождение в авиации. Меня интересовало, сколько провозных потребуется Анисимову после многомесячного перерыва. К моему удивлению, его никто не вывозил, хотя это строго положено было каждому летчику. Он занял пилотское место в Р-5, усадил с собой техника и взлетел. После двух кругов над аэродромом сделал отличную посадку, «притерев» самолет к посадочному знаку. На этом тренировка закончилась. Вылезая из самолета, он сказал технику:

- Хватит жечь горючее - не забыл.

Несмотря на свои странности, Анисимов имел непререкаемый авторитет летчика, как у командования, так и у нас, молодых. Никто из нас не пытался подражать его манере поведения. Мы, люди другого поколения, свято блюли дисциплину и субординацию. Сафронов пестовал в нас все это вместе со служебным рвением.

Просто Анисимов не вписывался в общие мерки.

Начиная с 1933 года работа по обеспечению воздушного десанта большей огневой мощью, мобильностью и автономией вступила в завершающую фазу.

Она велась на моих глазах.

Разрабатывая идею десантирования не каких-нибудь диверсионных групп, а целых воинских частей, Гроховский понимал, что в тылу врага пехоту нельзя оставить только с винтовками. Ей нужна поддержка моторами и могучим оружием.

Просто сказать: сбросить пушку или танкетку! В первую очередь ее надо еще суметь подвесить под самолетом. Надо придумать такие приспособления, которые одновременно и безотказно открыли бы все замки. Если бы такой «предмет» завис на каком-либо замке, законы аэродинамики наказали бы авиаторов аварией или хуже - катастрофой.

Но подвесить и сбросить - тоже половина дела. Надо рассчитать и построить парашют, соответствующий весу груза. Все это были области неизведанного и неиспытанного.

Над проблемами десантирования тяжелых грузов в Осконбюро работали многие группы людей. Молодые, увлеченные, веселые люди эти трудились с величайшим энтузиазмом, задерживались на работе до ночи и забывали о выходных днях. Поиски решений не освещались опытом прошлого, известна была только цель. Но, идя от малого к большому, люди приобретали опыт и знания.

Обычно мы приходили на службу к восьми утра, строились, получали задания, выполняли их, отчитывались и после семнадцати часов формально были свободны. Но для многих из нас начинался второй рабочий день: мы готовили парашютистов, необходимых для десанта из пятидесяти человек.

После того как по призыву ЦК ВЛКСМ заводская и фабричная молодежь стала записываться в парашютные кружки, ощутился дефицит в инструкторах. Лично мне пришлось руководить почти одновременно кружками на кондитерской фабрике «Большевик», на табачных «Ява» и «Дукат», на «Трехгорке» и Втором часовом заводе. Афанасьев, Ост-ровенко, Холобаев и Шмидт работали на заводах, в Московском авиационном институте и на других предприятиях.

За короткое время мы получили необходимые нам кадры и, в частности, решили задачу десантирования пятидесяти человек сразу. Мне часто придется использовать выражения «за короткое время», «быстро» и им подобные, так как старая бюрократическая машина была сломана, а новый советский бюрократ только еще набирал силу и не успел создать кучу «запрещений», «согласований», обязательных «рекомендаций».

Случались в нашей напряженной работе порой и непредвиденные веселые истории, которые и развлекали и открывали нам глаза на несовершенства в новом деле, помогали по крупицам собирать опыт.

Помнится, например, случай с нашим конструктором Борей Чепелевым. Боевой и развитой парень, типичный заводила, он успешно одолел учебные прыжки и переходил на инструкторскую программу с затяжными. Но что-то в нем надломилось: когда ему предстояло совершить первый для него затяжной прыжок, он отказался покинуть самолет.

Я спокойно сказал ему:

- Не волнуйся! Это бывает и проходит.

Через несколько дней он снова попросился в небо и снова не решился прыгнуть. Товарищи стали смотреть на него косо. Борис не выдержал такого отношения и стал настоятельно просить третью попытку. Начальник парашютной службы ОКБ Георгий Шмидт предложил решить вопрос о допуске Чепелева к прыжку мне. Я предупредил Бориса:

- Подумай, стоит ли? Если ты и в третий раз не прыгнешь - задразнят!

Борис поклялся всем для него святым, что прыгнет обязательно. Прыгать надо было с восьмисотметровой высоты и открывать парашют на высоте триста метров. Пока я набрал высоту, аэродром закрыла туча, начался дождь. Я сделал лишний круг и, как только ливень кончился, зашел на сбрасывание. Высота не превышала шестьсот метров. Я не предупредил Бориса, что высота ниже расчетной, я все же напомнил ему, что открывать парашют нужно не ниже 300 метров.

Борис на этот раз действительно прыгнул без колебаний, а я, как обычно, стал следить за падением до открытия парашюта. Вижу - о ужас! - он проходит высоту 300, 200, 100! Сейчас произойдет катастрофа! Я уже затаил дыхание, и в этот миг вдруг белым пламенем вспыхнул купол. Раскрылся он так близко от земли, что Борис, не успев распрямиться, плашмя шмякнулся в огромную лужу. Отделался он только испугом, хотя и отрицал его.

Что же произошло? С трудом мы дознались, что при затяжных прыжках некоторые парашютисты закрывают глаза и открывают парашют по счету. А счету как измерителю времени мы их научили, чтобы контролировать теряемую высоту. Все прошло бы нормально, не измени я высоту сбрасывания из-за низких облаков. Этот случай заставил нас внести корректировки в методику обучения затяжным парашютным прыжкам.

Узнав о происшествии, Гроховский свел белесые брови, прикинул что-то в уме и сказал:

- Придумаем. Прибор, например, раскрывающий парашют по заказу на определенной высоте. А то, тьфу-тьфу, и потеряет голову кто-нибудь. А прыгать - прыгайте, агитируйте делом людей за десант.

Вспоминаю: ведь это надо же, почти каждый вечер после работы, иногда не успев перекусить, забыв обо всем, ребята торопились на аэродром! И не за пряниками! Здесь они попадали в настоящую армейскую атмосферу напряженного труда. Строевая подготовка, укладка парашюта, наземная «дрессировка» у самолетов, прыжки с парашютной вышки. И так не одну неделю, а пока не наступит день вылета на первый прыжок. А потом еще недели не менее напряженного труда, чтобы сделать восемь прыжков, и только после этого гордо носить звание «Парашютист» и соответствующий знак на груди. Я горжусь этими ребятами тридцатых годов! Я горжусь такими людьми, как Гроховский, - организаторами советских воздушно-десантных войск, «русского чуда».

Глава 4. Праздник авиации

Яков Иванович Алкснис вошел с предложениями в Революционный военный совет СССР об установлении дня ежегодного праздника Воздушного Флота. Его ходатайство удовлетворили. Совет Народных Комиссаров по представлению РВС СССР специальным постановлением определил дату праздника - 18 августа.

Вместе с авиационными частями и учебными заведениями к первому Дню авиации готовился и коллектив Гроховского. Перед ним была поставлена задача: показать трудящимся столицы выброску с самолетов группы парашютистов и какого-нибудь интересного, с «изюминкой», груза. В программе эта часть праздника именовалась «массовым десантом».

Гроховский предлагал продемонстрировать и еще кое-что захватывающее из своего конструкторского арсенала, но руководство посчитало это преждевременным, так как основу программы праздника составлял парад авиационной техники и наиболее зрелищные моменты из боевой подготовки летчиков: высший пилотаж истребителей, одиночный и в группе с участием Александра Анисимова, акробатика на легких спортивных самолетах и планерах.

Но так как День авиации предполагалось праздновать по всей стране, гроховчане приготовили еще два интересных номера: в Москве парашютные прыжки с минимально безопасной высоты и в Ленинграде подъем парашютиста с земли при помощи оригинальной катапульты - «воздуходувки».

.В том году мысли творческой молодежи из Осконбюро занимала постройка гигантского самолета «Максим Горький».

Самолёт-гигант «Максим Горький»

Разговор об этом произошел на стрельбище, куда Гроховский водил своих сотрудников каждую вторую субботу. Открытое стрельбище находилось недалеко от аэродрома в березовой рощице, поэтому кроме пары малокалиберных винтовок гроховчане брали с собой баян, балалайку, другие музыкальные инструменты и, когда двое стреляли, а двое готовились к стрельбе, остальные развлекались под музыку. Такие субботние походы Гроховский с комиссаром Фоменковым и парторгом Александром Блюмом нередко использовали для бесед, неформального общения с молодежью. На сей раз Блюм прихватил несколько газет и журнал «Самолет» с описанием будущего самолета-агитатора. Читали статью вслух, около разведенного костерка, на котором закипал пузатый алюминиевый чайник. Обсуждение, конечно же, не обошлось без шуток.

- Нужно написать туполевцам, чтобы предусмотрели каюту для матери и ребенка! -весело сказала одна из чертежниц, недавно вышедшая замуж. И прачечную тогда.

- Отдельную курилку для папы.

- И комнату для няни! - поддержали задорные голоса.

- Это мы можем попросить, а что предложим сами? - легко вошел в разговор Гроховский. - У нас ведь есть чем помочь строителям. Радиоустановку «Голос неба», например.

- Агитационные бомбы.

- Кассеты для листовок!

- Картонажные мешки для сброса газет и матриц! «Буфеты» для угнетенных народов из капстран!

- Правильно, - поддержал Блюм. - Подкинем и еще кое-что по мелочи. Не скупитесь и раскошелиться, друзья: чтоб закончить постройку самолета, нужно, по расчетам, около трех миллионов рубликов с гаком.

- А сколько стоит гак? Одолеем так!..

Молодежь «раскошелилась» щедро - в фонд постройки «Максима Горького» Оскон-бюро ВВС РККА сдало 28 362 рубля (с подработкой на разгрузке железнодорожных вагонов ночью). Сам Гроховский внес две тысячи. По его признанию, он смотрел на гигантский самолет как на будущую транспортно-десантную машину, мечтал о ее серийном производстве для нужд ВДВ.

Чертежи по всем объектам, предложенным для «Максима Горького», гроховчане пересмотрели, внесли поправки «на специализацию» и, заново перечертив, направили в ЦАГИ. Немного позже в тот же адрес послали эскизы «магниевых парашютных ракет» в качестве дополнительных пиротехнических средств для ночной посадки самолета-гиганта.

А праздник первого Дня авиации удался на славу. Газеты, журналы полно и красочно описывали его. Были в статьях и эпизоды, имеющие прямое отношение к гроховчанам.

19 августа «Правда» опубликовала репортаж «Стальные птицы и стальные люди (Воздушный парад на московском аэродроме)», в котором говорилось:

«...Четыре истребителя показывали высший класс пилотажа. Бесстрашные летчики Горощенко, Алексеев, Юрьев, Анисимов демонстрировали свое искусство владеть мотором. Самолеты описывали сложнейшие виражи, „мертвые петли“, „штопоры“, полеты колесами вверх заставляли десятки тысяч зрителей следить за смельчаками с замиранием сердца».

Самолёт - гигант «Максим Горький» на параде над Красной площадью

Александр Анисимов? Но он же был отстранен начальником ВВС от показательных полетов. Да, вкралась опечатка. Фамилия Анисимова указана в поэкипажной разверстке парадных летчиков, в программке, откуда и взял фамилию корреспондент. Однако кто-то из помощников, возможно Молодцов, напомнил Алкснису о его запрете, и в самый последний момент Анисимова заменил летчик Тродзь.

«.И потом началось главное, - пишется далее, - что надолго останется в памяти у каждого видящего, как шестьдесят молодых парней и девушек, одетые в синие комбинезоны, сели в грузовики и уехали к старту... Когда самолеты, описав несколько кругов, поднялись на высоту тысяча пятьсот метров, из кабинок стали один за другим выпрыгивать люди в синих комбинезонах... Какие-то секунды они падали вниз, потом над головами каждого распускался гигантский колпак, и они медленно спускались на землю... Потом из самолета была выброшена походная кухня, над ней тоже взвился спасательный парашют, и она плавно опустилась на землю, не пролив содержимого.».

И в этом абзаце допущена неточность: походная кухня, вернее, «буфет» - один из объектов Осконбюро, - спускалась не на спасательном, а на одном из первых грузовых парашютов, сконструированных для десанта.

«. АНТ-14 выбросил последнюю партию парашютистов, - продолжал автор репортажа. - В течение первых двух минут казалось, что облака неожиданно расцвели ярчайшими тюльпанами; парашюты были разных цветов - синие, зеленые, красные. Тюльпанная гирлянда медленно снижалась к земле. К парашютистам бежали люди. Они помогали освобождаться им от строп парашютов. Зрители взволнованно следили за возвращением веселых и милых парней и девчат в синих, желтых и белых комбинезонах. Каждый старался заглянуть в лицо смельчаку, силясь увидеть в глазах следы недавнего волнения.».

Романтически приподнятый репортаж. Радости действительно было много и у зрителей, и у тех, кто участвовал в параде: авиамоделистов, спортсменов Осоавиахим, первых советских пилотов автожиров. И, конечно же - у парашютистов, которые составили главный многоцветный «букет» праздника. Только хочется подчеркнуть: массовость прыжков обеспечили советские парашюты.

В Москве, Ленинграде, Горьком, Саратове, других городах сотни людей разных возрастов впервые в своей жизни прыгнули с только что построенных парашютных вышек, и для многих эти прыжки стали началом дороги в небо.

Курьезный случай приключился с помощником Гроховского комбригом Бицким. Он тоже прыгнул с вышки, но груз, который движется в трубе для уравновешивания спуска парашютиста, застрял, и Бицкий завис метрах в двадцати пяти от земли. Чего только не предпринимали, чтобы помочь ему! И раскачивали Бицкого, и набрасывали на него веревочные петли, чтобы подтянуть к земле, хотели было вызывать бравых столичных пожарников с лестницей, но в это время груз в трубе каким-то образом освободился, и Бицкий благополучно спарашютировал на землю.

В Осконбюро, рассказывая товарищам о случившемся, Бицкий изрек назидательно:

- Не мешало бы доработать конструкцию!

- Видишь, как полезно испытывать объект самому! - засмеялся Гроховский, но потом сказал серьезно: - Критикуя - предлагай, предложенное берись выполнить сам. Сам напросился, Бицкий, вот и организуй пересмотр конструкции. Теперь отвечаешь.

- Есть! - отчеканил Бицкий, хотя был и не рад пустячной работе.

Кажется, совсем недавно над Гроховским издевался Скрипухин, вспоминая его «прокол» с идеей «тросового заградительного устройства на парашютах для ПВО». Да, тогда малоопытный конструктор дал маху, и законы физики покарали его. Но, как говорят, каждая неудача есть тоже движение вперед.

Проанализировав свой промах, Гроховский из бросовой идеи вытащил новую и, рассчитав, построил парашютную катапульту. Так же как и в «заградительном устройстве», мотор крутил пропеллер, и тот «подпирал» струей воздуха купол парашюта. Только весь агрегат теперь стоял на земле. Это была коробка, похожая на трибуну для ораторов. На ее верхнюю часть, заделанную решеткой, вставал человек с растянутым на поднятых руках куполом парашюта. Внутри коробки начинал работать мотор и слышался приглушенный шум винта. Под действием воздушной струи, вырывавшейся снизу, парашют в руках человека наполнялся тугим ветром. Винт увеличивал обороты, струя быстро набирала силу и поднимала парашютиста вверх до пятидесяти метров. На мгновение зависнув в небе, парашютист плавно опускался на лужайку.

В Ленинграде праздник авиации проводился на Корпусном аэродроме. В нем участвовал и конструктор первого русского парашюта Глеб Евгеньевич Котельников. Ему в торжественной обстановке прикрепили к белой «толстовке» особый нагрудный знак парашютиста, где вместо слова «инструктор» стояло слово «конструктор». Старый изобретатель был растроган оказанным вниманием и необычным отличием.

На аэродроме показали в действии и первый вариант катапульты Гроховского. Трижды демонстрировались эффектные прыжки с парашютом «снизу вверх и обратно» в присутствии Сергея Мироновича Кирова. Он не скрывал своего удивления.

Мне кажется, необыкновенно приятно прыгнуть вверх и потерять собственный вес. Я обязательно испытаю это ощущение в следующий раз, - сказал Киров Ивану Васильевичу Титову, который показал ему катапульту в действии. - Отличный аттракцион! Поздравляю!

Сейчас аттракцион для любителей острых ощущений, - ответил довольный похвалой Титов, - но, когда мы усовершенствуем машину, сделаем ее тренажером для десантников, таким же, как парашютная вышка, только «наоборот». Передвижной тренажер. А пока вот, видите, наш подарок начинающим парашютистам ко Дню Красного Воздушного Флота.

- И как просто, удивительно просто! - похвалил Киров.

- Эта простота началась с конфуза, а приведет нас, думаем, к аппарату, который будет взлетать почти без разбега. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Сергей Миронович, изведайте необыкновенное чувство при таком прыжке.

- Вы думаете?.. А что? Рискну, пожалуй!

И он встал на решетку катапульты.

- Творческих успехов вам! - пожелал Киров на прощание. В этот ясный, безоблачный день гроховчане видели Сергея Мироновича в последний раз.

После праздника Гроховскому, Шмидту, Холобаеву и еще троим парашютистам Центральный совет Осоавиахима присвоил звание «Мастер парашютного спорта СССР».

Надо прямо сказать, что Гроховский не ликовал по этому поводу, а принял известие о награждении почетными знаками даже с некоторой обидой за себя и своих товарищей по Осконбюро.

Дело в том, что никаких четких нормативов для получения знания «мастер» в то время не существовало, оно было установлено впервые и давалось за большие личные заслуги и экспериментальную работу при овладении парашютной техникой, за инициативу и активность в парашютном деле. Гроховский обоснованно считал, что он сам и его парашютисты-испытатели являлись одними из первых, достойных этого звания. Но случилось так, что в число первых ни он, ни Холобаев, ни Шмидт не попали. Не попали даже в конец списка тех, кому присвоили звание «мастер» до праздника на слете парашютистов Москвы 10 августа.

Не будем вдаваться в подробности, как случилось такое, что в число самых первых «забыли» включить Гроховского, совершившего «первый добровольный парашютный прыжок в СССР» (1929 г.). Гроховский сделал многое для нового дела не только как парашютист, но и как организатор, изобретатель, конструктор, экспериментатор, но знак «Мастер парашютного спорта СССР» получил Леонид Минов, Гроховского же опередили четырнадцать человек, и ему достался знак №16. По двум же спискам первыми мастерами парашютного спорта стали двадцать человек, и, если их не рассчитывать на первый-второй, все они были достойны этого звания, и их имена вошли в историю авиации.

Наверное, поэтому Гроховский и виду не показал, что он чем-то огорчен, и тепло поздравил всех парашютистов из Осконбюро, отмеченных высоким званием мастера. Однако в одном из разговоров сказал: «Чтоб не задевать самолюбие достойных, я бы составлял списки по алфавиту.».

Не принес праздник радости, пожалуй, только одному Александру Фроловичу Анисимову. Категорический запрет начальника ВВС на участие в любых демонстрационных полетах как моральная кара за угон с завода самолета ТБ-3 действовал безоговорочно. Александр Фролович посчитал себя вычеркнутым из строя лучших летчиков страны. И еще одну психологическую травму получил честолюбивый пилот - глубокую обиду за друга Валерия Чкалова. Чкалов попал в немилость у нового начальника НИИ ВВС Баженова, и, несмотря на заступничество Анисимова, других видных летчиков, Валерия Павловича Чкалова во второй раз демобилизовали из рядов Красной Армии. Правда, как показало время, и на сей раз не на долгий срок.

Глава 5. Парашютисты

Михаил Н. Каминский вспоминает:

.В Осоавиахиме открылась Высшая парашютная школа под руководством летчика Якова Мошковского. В армии действовал центр подготовки парашютистов, за работу которого отвечал инспектор ВВС Леонид Минов. Мы же, поддерживая связь с теми и другими, работали самостоятельно, используя своих инструкторов-парашютистов для подготовки будущих десантников из молодежи.

Особенно напряженная работа по обучению парашютному делу шла летом, в каникулы. По инициативе Константина Холобаева на средства Осконбюро Гроховский организовал лагерные сборы. И инструкторы, и ученики жили на аэродроме в палатках. Рассвет заставал ребят и девушек уже около самолетов, заканчивали прыжки с наступлением темноты. Сборы были военизированными: дисциплина, строй, в личный отпуск уходили по увольнительным запискам.

- И не бойтесь зачислять побольше девушек, - наставлял Гроховский руководителей кружков, вспоминая гордость ОКБ, первую парашютистку страны Лиду Кулешову, - они талантливые ученицы и еще покажут себя. Врачи, санитарки, радистки, разведчицы десанту нужны. Только больше внимания им, братцы, больше заботы!

Слова эти были восприняты нами как руководство к действию.

«Больше заботы!» Пожалуй, этот наказ послужил причиной одного и смешного и грустного происшествия.

Как-то парашютная группа бюро должна была вылететь на первый тренировочный сброс десанта из пятидесяти человек с двух ТБ-3. Прыгать разрешалось парашютистам, имеющим по восемь прыжков, не менее. Но таких не хватало, и взяли несколько человек с шестью. И еще не хватило одного до пятидесяти. На свою ответственность я включил в группу семнадцатилетнюю ткачиху-комсомолку с «Трехгорки» Надю Филиппову. Она прыгала всего четыре раза, но показала себя смелой и сообразительной девушкой. Однако для страховки я поставил ее в расчете сразу за собой, а за ней - инструктора и отчаянного прыгуна Митю Островенко, попросив его:

- Если понадобится, помоги Наде.

Взлетели с Центрального аэродрома, чтобы десантироваться над Тушинским.

Под самолетом Тушино. Большое зеленое пятно аэродрома. Моторы стали работать тише - это командир самолета Холобаев сбавил обороты, выдерживая минимальную скорость.

Прозвучала команда: «Приготовиться к прыжку!»

Услышав ее и жестом продублировав парашютистам, я через задний турельный люк выбрался на спину самолета и пополз вперед, навстречу тугой струе ветра. Беспокоила мысль: «Справятся ли ребята?»

Встал на крыло, поджидая Надю. Смотрю, дело идет отлично, ребята ползут, как муравьи, не мешая друг другу и не мешкая.

Я помог Наде опуститься на крыло и стал передвигаться вниз, к задней кромке, держась за поручень. Все время спиной чувствовал Надин запасной парашют. Застыл, чуть сгорбившись, у обреза крыла. Внизу увидел светлую ленту Москвы-реки. Стал ждать, пока последние ребята займут свои места в шеренге. Когда все приготовились к прыжку, я поднял руку -знак готовности десанта к сбросу. Штурман ответил установленным жестом, по движению его губ можно понять:

- Пора!

Ободряюще взглянув в Надины глаза, я опустил руку - это приказ покинуть самолет, -шагнул за крыло.

Хлопнул открывшийся купол, и я «гляделся: в воздухе двадцать четыре парашютиста, на двадцать пятом я сам. Все в порядке. Нет, не все - два парашютиста значительно ниже меня, прыгавшего первым. Как это случилось? Почему?

После приземления все выяснилось. Ко мне с мокрым от слез лицом подбежала Надя. Оказалось, Митя Островенко после команды «покинуть самолет!» схватил Надю в охапку и прыгнул вместе с ней. Падая затяжным, нащупал на ее груди кольцо парашюта, выдернул и оттолкнул девушку от себя. Сам пролетел еще с десяток метров, раскрыл парашют, первым приземлился и. поймал Надю на руки.

Это уже была не страховка, а скорее - обыкновенное озорное удальство. Надя рыдала взахлеб, горькая обида душила ее.

- Что я, кукла! - сквозь слезы повторяла она.

Я обнял девушку за плечи, ободрил:

- Не кукла ты, а молодчина, все сделала отлично и еще покажешь себя. А Митю мы покараем сурово! Ну, не плачь, ты же рабочий класс!

Идея обучать рабочих и работниц парашютному делу без отрыва от производства принадлежала Гроховскому.

Гроховский принял решение готовить парашютных инструкторов и испытателей-пара-шютистов из женщин.

- Кто хочет быть первыми? - спросил он своих инженеров и чертежниц.

Из пяти девушек, работавших в бюро, вызвались пять: Зоя Бушева, Нина Камнева, Ольга Яковлева, Марианна Гураль Н, Шура Николаева.

Мы стали форсировать изучение методики прыжков. К делу привлекали врачей из Военно-медицинской академии.

В Осконбюро был создан «мозговой центр» во главе с Эммануилом Клеманом. В «центре» работали над инструкциями, учебными пособиями, кинофильмами для строевых десантных частей и делали то же самое для широкого круга парашютистов-спортсменов.

Наша экспериментальная парашютная группа выросла в парашютную школу Гроховского. К концу 1933 года в ней уже обучалось более пятисот человек только из Краснопресненского района Москвы.

После удачных прыжков женщин Гроховский задумал готовить их к рекордным прыжкам - затяжным, высотным - одиночным, даже групповым прыжкам с большой высоты без кислородных приборов, даже в воду. Однажды, собрав у себя в кабинете мужчин-инструкто-ров, он рассказал нам о задумке. Посоветовались. Решили, что дело вполне реальное и нужное.

Для высотных прыжков следовало привлечь кроме наших девчат студенток института физкультуры. Наши и недоедают порой, а те крепки и тренированны, значит, сократим физическую программу подготовки.

- Займись, возглавь это дело, Георгий, - обратился он к Шмидту. - Начинай сразу же, как только закончишь испытания нового парашюта.

Но именно испытание, о котором напомнил Гроховский, очень осложнило задуманное дело и чуть не стало последним для Георгия Шмидта.

Последний прыжок в серии испытательных. Шмидта выпустил с крыла У-2 Холобаев и, не теряя из вида, заспиралил вокруг него, камнем падающего к земле. Находясь в десятипятнадцати метрах от Шмидта, Холобаев увидел, как из верхней части ранца выскользнул купол, хотя парашютист еще не дергал за вытяжное кольцо, летел с раскинутыми руками. С потрясающей ясностью видел Холобаев, как надвигается катастрофа. Контрующие нити, которые удерживают в ранце сложённый купол, оказались подрезанными раньше времени.

Нижняя кромка полотнища выскользнула из ранца, когда его верхняя часть оставалась закрепленной.

- Быстрее дергай кольцо, Георгий! - закричал летчик, забыв, что парашютист не может его услышать.

Но вот рука Шмидта коснулась груди и вырвала из гнезда кольцо. Выпорхнувший из ранца остаток полотнища запутался в стропах, образовав за спиной Шмидта пульсирующий белый пузырь.

Шмидт падал. Он уже прошел треть расстояния, отделявшего его от земли. Теперь надежда только на запасной парашют. Холобаев видел, как взметнулся купол запасного парашюта, как, не успев распуститься и наполовину, он был втянут в воздушную воронку, и обвился вокруг главного купола. Теперь бесформенный белый комок трепыхался над головой парашютиста, лишь очень незначительно притормаживая скорость его падения. Она оставалась катастрофической.

Шмидт вскинул руки и с силой подтянул к себе купол запасного парашюта, зажав его между ног. Холобаев понял: Шмидт убирает один парашют, чтобы расправился второй. Скомканное полотнище в руках Шмидта вздувалось порывами, рвалось кверху. Он снова сжимал, комкал его, душил коленями, с упорством отвоевывал метр за метром непокорное полотно. А оно опять вырывалось, лезло вверх.

Три или четыре раза снова и снова начиналась эта борьба. Наконец укрощенный купол зажат между ног. Шмидт хватается за стропы главного купола, передергивает их, и. парашют раскрывается наполовину. Еще несколько рывков, не судорожных, осмысленных, и главный купол почти весь освобождается из плена строп, но. удар о землю прекращает борьбу.

Холобаев видит распластанный купол, как просто белое пятно. Снижается до самой земли, готовый мгновенно сесть, пусть даже с поломкой, но чтобы помочь товарищу. Видит, как колышется купол, растянутый на верхушках малорослых кустов. Из-под него выползает Шмидт. Встает, запрокинув голову, прыгает, машет руками Холобаеву.

Все это нам рассказывает Константин Холобаев на разборе ЧП в присутствии Алкс-ниса, Нежила, еще одного незнакомого мне товарища. Выступил и сам Георгий Шмидт, неделю пролежавший на обследовании в госпитале Он здоров. Его заключение дало возможность уточнить конструкцию нового парашюта. Кажется, все остались довольны исходом. Неожиданно Алкснис спрашивает:

- Вы не думали об отмене женских парашютных прыжков? - И смотрит в упор на Гроховского.

- Не понимаю, какое это имеет отношение к сегодняшнему разбору, - удивляется тот.

- Самое прямое, Гроховский. Женщина, попав в такое положение, как Шмидт, не справится. Погибнет. Так или нет? Зачем нам лишние жертвы?

- Случай со Шмидтом нетипичный, редкий. Жертвы могут быть и от кирпича, случайно упавшего с крыши. Порою женщина смекалистей нас, - упирался Гроховский. -Не будет жертв! И давайте смотреть в будущее.

- Всё же советую вам задуматься крепко над этим вопросом.

Надо отметить, случись такое происшествие на полгода раньше, последовал бы категорический запрет начальника ВВС на прыжки испытателей-женщин, но сейчас Алкснис предложил Гроховскому «крепко подумать», то есть доверил решение ему.

Гроховский не сделал даже четверти шага назад.

Освобожденные от всех других занятий, Ольга Яковлева, Марина Борцева, Шура Николаева из нашего бюро и Муза Малиновская, Надя Бабушкина, Сима Блохина из физкультурного института начали целеустремленно готовиться к рекордным прыжкам.

Глава 6. Предостережение

Иван В. Титов вспоминает:

.Я зашел к Павлу Игнатьевичу домой, чтобы вместе с ним и Лидией Алексеевной отправиться на торжества по случаю награждения орденами группы наших товарищей.

За день до этого награды - ордена Ленина - из рук Михаила Ивановича Калинина получили Гроховский и Александр Косарев. Торжественное собрание должно было проходить в здании ЦК ВЛКСМ, в актовом зале.

Самой высокой из существующих в то время наград Гроховский удостоился «за исключительные заслуги по техническому развитию Военно-Воздушных СилРККА» - так говорилось в постановлении Президиума ЦИК СССР.

В сознании авиационных специалистов всех степеней работы Гроховского произвели поистине революционный переворот. Он был человеком дьявольской, если так можно выразиться, интуиции - с этим надо родиться! Порой он сам себе не мог объяснить глубокого смысла того, что предлагал, а попадал всегда, как правило, в «яблочко». Про авиабус, например, говорили, что мы опережаем возможности техники наших дней, что сама идея беспа-рашютного десантирования когда-нибудь позже найдет свое воплощение. А мы ее воплотили сегодня, и при существующей технике. До недавних пор нас только ругали - за риск, за расход сил, средств, времени, а сейчас начали хвалить за выдумку, за смелость, за то, что сделанное нами работает на будущее.

Почему же так? Факторов много, и, пожалуй, главный из них - неспокойная, тревожная обстановка в мире. Пришедшие к власти Адольф Гитлер и его приспешники усиленно вооружали «железную» Германию. Они увеличили регулярную армию до миллиона солдат, срочно ковали военную технику. Для чего все это делалось? Фюрер прямо сказал в книге «Майн Кампф» («Моя борьба»): «.мы кладем предел вечному движению германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на востоке... но когда мы говорим о новых землях в Европе, то мы можем в первую очередь иметь в виду лишь Россию и подвластные ей окраинные государства...».

На торжества по случаю награждения прибыли и товарищи из НИИ ВВС, что нам было очень приятно. К удивлению, я увидел среди них Скрипухина. Он всегда выступал против нашего коллектива. Был брюзгой. Теперь он работал в институте не главным специалистом по парашютам, а каким-то консультантом. Скрипухин подошел ко мне в коридоре, взял за рукав, отвел в сторону и заговорил неспешно:

- Внимательно слежу за вашей карьерой. Как и предрекал, вы с Гроховским блистаете. Энергии и разума у вас не отнять. Сделали немало, и ходят слухи об укрупнении вашего бюро. С большим удовольствием поздравлю первым. Повторяю, сделали вы очень много, хотя на пути к триумфу потоптали кое-кого, и крепко. Имею в виду себя, старого и сейчас никому не нужного технократа. Нет-нет, - заторопился Скрипухин, - я не в обиде! Такова жизнь, Иван Васильевич, увы, такова жизнь. Вы оказались правы насчет хлопчатобумажных парашютов, примите мои искренние поздравления. Поверьте, хотелось бы следовать с вами рядом, но. - Скрипухин поднял вверх палец, задралась и его сивая бородка. Помолчал многозначительно. - Но недругов ваших расплодилось столько, что я гашу в себе это желание, не хочу попадать в новые жернова. И вы увеличиваете ряды своих противников, залезая в чужой огород.

- Не понимаю вас.

- Лезете не в свое дело, милостивый государь, и я, как доброжелатель, считаю себя обязанным предостеречь вас. Время сейчас не самое лучшее для тех, кто выпячивается, извините, для тех, кто резко вырывается вперед, обращая на себя многочисленные взоры, иногда из-под прищуренных и тяжелых век.

- Давайте точнее, товарищ Скрипухин, и короче, скоро торжественное собрание начнется.

- Зачем вам самолетостроение, уважаемый Иван Васильевич? Трудное дело - рога обломаете. Первый же неуспех - и вас перелицуют из ферзей в пешки. Зачем вам затея с рекордами? Рекорды - показуха, рекламная шумиха, да, показуха, Иван Васильевич, одна из многих видов авантюр. Поостерегитесь авантюр, кушайте свой хлеб и будьте сыты.

- А как насчет авторитетов?

- Теперь я не понял вас, Иван Васильевич?

- Вы любите ссылаться на авторитеты. Французский конструктор Луи Бреге в мире техники имеет вес, как считаете?

- О, Бреге - значительная фигура!

- Так знаете ли, что сказала эта фигура, когда ее спросили: «Полезны ли рекорды?»

- Просветите старика, просветите.

- Бреге ответил, что авиационные рекорды оказывают неоспоримое влияние на прогресс авиации. Работы, выполненные в первую очередь для рекордов, являются работами в высшей степени полезными, и их результаты полностью или частично применены уже в «текущей» авиации. Цитирую почти дословно. Следует ли из-за трудностей, с которыми сопряжены рекорды, оставить мысль о них, спросил Бреге, и ответил: конечно нет, и уже хотя бы потому, что рекорды помимо огромного воспитательного значения имеют свой особый престиж, являясь блестящим доказательством успехов, достигнутых данной нацией в области завоевания воздуха!

- Вы эрудированны, начитанны, многое знаете - быть вам ученым, Иван Васильевич. Хорошо, пусть будут рекорды. В конце концов, этим заражены многие.

- Теперь отвечу о самолетостроении. Опытное самолетостроение нужно сейчас как воздух. И посоревноваться с другими в этом нам не грешно. Кстати, Луи Бреге тоже не против соревнования. Соревнование, говорит он, основа прогресса, начиная от школы, где ребенок учится читать. Кажется, звонок, нам пора.

- Минутку, одну минутку, - заторопился Скрипухин. - Забудьте, что я был к вам недобр. У меня просьба. Живет на свете молодой и очень грамотный инженер Вартанов. Вам собираются увеличивать штат на несколько десятков, подчеркиваю, на несколько десятков человек. Он хочет работать у вас, только у вас, такое вот у него непреодолимое желание. Бредит техникой! В кадрах ВВС не возражают, прошу, не чините препятствий и вы, попросите об этом и товарища Гроховского.

- Вот сами к нему и подойдите, его голос, как вам известно, решающий.

- Неудобно как-то после всего, что между нами было. Я рекомендую юношу для пользы общего дела. Если нужны будут другие рекомендации.

- Ваш родственник?

- В какой-то мере. Очень дальний. Из приличной семьи, безусловно, талантлив. Заранее благодарю вас, Иван Васильевич!

- Твердо не обещаю.

В президиуме я сидел рядом с Гроховским. Слушая официальный доклад не очень внимательно, я какое-то время думал, пытался ответить на вопрос: почему и зачем Скрипухин вдруг стал болеть за нашу репутацию? Приходили на ум самые простые ответы, но они меня не удовлетворяли, я знал: люди типа Скрипухина - сложные человеки.

Гроховский подвинул мне лист, на котором было написано: «Помнишь наш поход к Н. Островскому? Помнишь мысль, которую я высказал после?»

Как же! Мы ездили в Сочи по делам, и благодаря усилиям Гроховского смогли посетить квартиру писателя. Гроховский прочитал повесть «Как закалялась сталь» жадно, в один заход, и был заворожен силой простого правдивого слова. По его мнению, не пером, а раненым сердцем писал Островский книгу. Свои чувства, чувства человека, прошедшего огонь гражданской войны, Гроховский высказал прикованному к постели Островскому, и это, кажется, обрадовало писателя больше, чем поздравления с литературным успехом. Вспомнили они Новороссийск, другие места на Украине, которые хорошо знали оба. Гроховский был потрясен, услышав, что Николая Островского в 1930 году во время проверки партийных рядов, больного, заочно исключили из партии. Трудно исправлялась эта ошибка.

Я пишу на этом же листе:

«Насчет мальчишек?»

Он тут же быстро отвечает:

«А почему бы не попробовать мальчишек в авиации и ранее, чем принято, сделать из них летающих людей?»

Его вопрос не был для меня неожиданным. Только раньше он говорил «можно сделать», а теперь «почему бы не попробовать». Зная его характер, пишу:

«Когда?»

«Завтра и начнем соображать. Покопайся в литературе, может, подобное уже было?»

Гроховский любил начинать работу с исторических изысканий, чтобы не повторяться, а если уж повторяться, то на более совершенном уровне, досконально изучив пример. Такая работа поручалась обычно мне, и я в свободное от основной работы время занимался ею с удовольствием.

На другой же день после торжественного собрания я забрался в публичную библиотеку, и тамошние девчата, знавшие меня, довольно быстро поняв, что нужно, помогли найти интересный материал.

Да, мальчики и девочки летали. В России поднималась на аэроплане Валя Гризодубова в возрасте. двух лет. Ее крепко привязывал к себе ремешком отец, авиаконструктор и пилот Степан Васильевич Гризодубов. Сейчас Валентина - летчица агитэскадрильи имени Максима Горького. Это, как мы говорим, было пассивным полетом ребенка.

.Девятилетний Анри и одиннадцатилетний Огюст, сыновья французского богача Вер-мона, жившего в Париже, не только поднимались в воздух, но и сами пилотировали аэропланы. Их учил летать и подстраховывал отец, имевший диплом летчика-спортсмена. Потом он заказал для детей специальной конструкции «Фарман». Неизвестно, повезло ли самостоятельно полетать маленькому Анри, об этом не сообщает журнал «Ревю д’Этюд Милитэр», Огюст же показывал «спокойные полеты по большому кругу, когда рядом с ним никого не было».

Дальнейшие мои поиски ни к чему не привели, но и найденного материала оказалось достаточно, чтобы поддержать в высших инстанциях задумку Гроховского и подкинуть чурочку в жар его идеи.

Действовать он начал сразу и энергично. Закрутилось колесо, покатилось в Болшевскую трудовую коммуну НКВД, где он решил искать юных пилотов.

Глава 7. С минимальных высот

Матвей В. Бойцов (бывший командир 1-й авиадесантной бригады) вспоминает:

.Хочется особо с казать о той большой роли, которую сыграл в создании наших воздушно-десантных войск выдающийся советский военачальник Михаил Николаевич Тухачевский.

Дело было новым и необычным. Парашютно-десантная техника только что зарождалась, и пришлось изыскивать наилучшие и наиболее безопасные формы и методы ее использования. К тому же проверка смелой мысли на практике была связана с риском и ответственностью за жизнь людей и за сохранность сбрасываемой с самолетов новой техники.

Тухачевский ценил изобретательных и смелых, всегда оказывал им конкретную помощь. В частности, он горячо поддерживал инициативу Гроховского о сбрасывании с самолета ТБ-1 людей и грузов по совершенно новому методу: без парашютов, на специально сконструированном авиабусе, а позже лично присутствовал при испытании этой новинки.

Забегая вперед, отметим, что принцип сбрасывания грузов с самолета без парашюта при малых высотах нашел широкое применение в Великой Отечественной войне, особенно при оказании помощи партизанам.

Тухачевский придавал исключительно важное значение парашютно-десантной подготовке в РККА и стремился сделать ее достоянием масс. По его предложению конструкторское бюро Гроховского изготовило прибор для автоматического раскрытия парашюта. Испытание прибора провел летчик А. Д. Ширинкин на аэродроме Средняя Рогатка под Пулковом с высот 1000 и 600 метров. Прибор работал исправно.

С созданием авиадесантной бригады особого назначения необходимо было решить основной вопрос: как совершать массовые групповые прыжки? Самолет ТБ-1 в своей конструкции и внутреннему устройству распологал лишь кабиной для летчика и штурмана и турельной установкой для стрелка. И снова «на выручку» пришло конструкторское бюро Гроховского. Здесь была сконструирована и построена подвесная фанерная кабина, укреплявшаяся под фюзеляжем самолета ТБ-1. Кабина по своему весу и габариту не нарушала аэродинамических качеств самолета. В ней свободно размещалось тринадцать бойцов с двумя тренировочными парашютами каждый. Парашютисты располагались по шесть человек в затылок друг другу. Инструктор находился в передней части кабины.

На заданной высоте в назначенном месте инструктор открывал люк и давал предварительную команду «приготовиться!», то есть положить правую руку на кольцо парашюта.

Проверив исполнение, инструктор командовал: «Пошел!» Бойцы один за другим опускались в люк и после счета раз, два, три. дергали кольцо. Все эти требования и команды в момент прыжка бойцами запоминались легко и выполнялись точно.

Оригинальным новшеством в авиационной технике (парашютно-десантной кабиной) заинтересовался нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Летом он присутствовал на испытании кабины, когда с ее помощью на Центральном аэродроме был высажен десант из одиннадцати человек во главе с Гроховским. Серго Орджоникидзе сердечно поблагодарил парашютистов за их успехи, а после осмотра кабины сказал:

- Для начала это хорошо!

Как-то я был командирован в Москву для разрешения ряда вопросов в конструкторском бюро Гроховского. Павел Игнатьевич встретил меня радостным возгласом:

- Легок на помине! Только что думал о тебе. Очень кстати приехал. Сейчас увидишь, как мы выполнили задание товарища Ворошилова по сбросу грузов с минимальных высот. .Смотри, на старте нас ждут два самолета. - И, взяв меня под руку, добавил: - Пора вылетать! Пошли не торопясь, но быстро.

В 15.30 взлетел ТБ-1, за ним мы с Гроховским на Р-5.

Осеннее солнце освещало Серебряный бор и просторы окрест него. За лесом, у Москвы-реки, самолеты сделали круг и на высоте двести метров пошли над убранными полями. Я с замиранием сердца следил за ТБ-1. С такой малой высоты да еще грузы в тонну весом не бросали. Это был заключительный прием авторитетной комиссией РККА «метода срыва» при сбросе груза с малых высот.

Вот от ТБ-1 отделилось темное пятно, быстро, почти мгновенно превратившееся в трепещущее полотно раскрывшегося парашюта. В полугоризонтальном положении, находясь позади самолета, парашют сорвал тяжелую металлическую упаковку и, мягко подхватив ее, стал постепенно переходить в вертикальное положение, плавно опускаясь на землю.

К месту приземления спешила автомашина с комиссией для осмотра груза и парашюта.

Гроховский, из передней кабины показав мне поднятый вверх большой палец, с сияющим лицом перевел самолет на бреющий полет, затем, сделав «горку» над позолоченным крестом церкви, взял курс на свой аэродром.

Комиссия дала положительный отзыв о новом методе сбрасывания тяжелых грузов. Тухачевский поздравил Павла Игнатьевича и его коллектив с новой творческой победой. Метод срыва мы использовали в бригаде особого назначения в сбрасывании на парашютах материальной части на своих учениях и убедились, что небольшая высота сбрасывания хорошо обеспечивает скрытность высадки десанта.

24 сентября 1933 года на артиллерийском полигоне, Струги Красные под Лугой Михаил Николаевич Тухачевский провел опытно-показательную высадку десанта «Наступление за огневым валом».

.Чтобы задержать отход обороняющегося «противника» с первого и второго рубежей и не допустить подхода его резервов с тыла для контратаки, между вторым и третьим оборонительным рубежами был высажен парашютный десант с вооружением в составе тридцати человек (два взвода). Для произведения этой операции из бригады особого назначения перебазировались на Карамышенский аэродром три самолета ТБ-1 с тремя взводами парашютистов, вооруженных ручными пулеметами Токарева, и один самолет Р-5 с ПД-ММ (парашютно-десантные мягкие мешки), наполненными патронами и ручными гранатами.

В отдельных упаковках предполагалось сбросить медикаменты.

В операции участвовали два самолета ТБ-1 с двумя взводами парашютистов и самолет Р-5. Первым взводом в четырнадцать человек командовал начальник оперативного отдела штаба бригады В. А. Андреев, вторым взводом в шестнадцать человек командовал его помощник М. Ф. Борисов. Третий самолет ТБ-1 оставили в резерве на Карамышенском аэродроме.

Андреев и Борисов получили задание за час до вылета. Этого времени им хватило для тщательного изучения обстановки по карте и постановки задачи парашютистам. В назначенный срок оба самолета поднялись в воздух.

Погода была пасмурная, с сильным порывистым ветром и низкой облачностью. Высадка десанта производилась с высоты семисот метров на очень ограниченный участок третьего рубежа «противника». К тому же на этом участке было много пней, мешавших приземлению парашютистов.

Но и в этих сложных условиях десантникам помогла их выучка, сочетаемая с разумным риском и смелостью. Умело управляя парашютами в воздухе, почти ювелирно лавируя между деревьями и пнями, при приземлении они избежали ушибов. Быстро заняв исходный рубеж, десантники открыли залповый огонь с тыла по второму оборонительному рубежу «противника». Пораженный неожиданным появлением десанта и его ошеломляющим ударом, «противник» вынужден был сдаться.

Хорошо организованная высадка десанта и его слаженные боевые действия привели в восторг весь командный состав, присутствующий при операции.

Тухачевский подробно расспросил десантников об их самочувствии и произвел подробный разбор операции. Он дал ей высокую оценку, объявил благодарность участникам десанта и командованию бригады. Но чем больше мы овладевали десантной службой», тем становилось яснее, что много мы еще не знаем, не умеем.

Глава 8. Удары судьбы

Утро 5 сентября высветило темное небо, набухшее грудами кучево-дождевых облаков. Воздух перенасыщен влагой. Сырая земля, отяжелевшие листья деревьев в парках, загородных рощах. Птицы, прячась в них, онемели.

На Центральный аэродром приехали официальные пассажиры, собираясь лететь специальным рейсом в Крым, в Коктебель, где их ждали планеристы, собравшиеся на очередной слет. Среди пассажиров были и Петр Ионович Баранов с женой Беллой, приглашенные в Крым как почетные гости.

- Погода отвратительная! - посетовала Белла, кутаясь в пуховый платок. - Знобит. Может, не полетим сегодня, Петр? Что-то нехорошо я себя чувствую, сердце жмет.

- Люди в Крыму ждут. Без нас не начнут слет. Потерпи уж, - Баранов ласково коснулся плеча жены и обратился к подошедшему шеф-пилоту Дорфману: - Нуте-с, как дела наши?

- Вылет не разрешают из-за крайне сложной метеообстановки. Улучшение погоды сомнительно.

- Золотой сентябрь, товарищ Дорфман! - улыбнулся Баранов, отряхивая с рукава плаща капли влаги. - Золотой, говорят! Будем надеяться, что солнце пробьется к земле. Пойдемте в помещение. Пойдем, Белла, чайком согреемся.

Ждали долго, но погода не радовала. Наконец синоптики пообещали за Курском чистое небо.

- До Курска сможете пробиться? - спросил Баранов шеф-пилота. - Придётся немалое время идти в облаках.

Дорфман должен был сказать, что самолет АНТ-7 не оборудован для слепого полета и он сам, хоть и опытный летчик, тренировался водить машину по приборам в облаках от случая к случаю. Но видимо, чтоб не уронить в глазах начальника свое профессиональное достоинство, умолчал об этом и, пожав плечами, ответил:

- Если последует разрешение, полетим.

За этими словами скрывался определенный смысл. Руководители воздушного движения аэропорта дать такое разрешение не могли, потому что пассажирами были очень высокопоставленные лица: кроме заместителя наркома тяжелой промышленности Баранова и его жены в Крым собирались лететь начальник Гражданского воздушного флота, его заместитель, член Президиума Госплана, директор авиазавода. Вопрос о рейсе должен был решиться на самом высоком уровне. Остальные машины, даже санитарные, были наглухо пришвартованы к стоянкам.

Однако разрешение на вылет Дорфману последовало.

Самолет вырулил на старт, с трудом, разбежавшись по мокрому полю» взлетел и почти сразу же после отрыва проткнул низко висящие над землей облака.

Всего несколько минут длился трагический рейс - летчик не справился с техникой пилотирования вне видимости земли или что-то другое произошло на борту. Так или иначе, близ станции Лопасня с большим углом пикирования самолет вывалился из облаков, ударился о землю и взорвался, похоронив под своими обгоревшими останками все, что осталось от экипажа и пассажиров. Расследованием страшной катастрофы, после которой нечего было класть в гробы, занималась специальная правительственная комиссия под председательством Михаила Николаевича Тухачевского. Она работала около двух недель без выходных. Вот главный пункт ее заключения:

«.5. Причиной катастрофы явились крайне трудные метеорологические условия, при которых вылет самолета, не подготовленного к слепому полету, был недопустим»

Если так, по чьему же разрешению его выпустили?

На этот вопрос ни в заключении, ни в информационном материале ответа нет. Известной стала еще одна деталь: кроме всего прочего, самолет был перегружен, и значительно. Одного дня не дожил Петр Ионович Баранов до сорока одного года. В почетном карауле у Кремлевской стены, когда в нишу ставили урну с прахом Баранова, вместе с военачальниками Тухачевским, Беловым, комбригом Бойцовым стоял и Павел Игнатьевич Гроховский. Он не пытался удержать слез. И тут же поклялся сам себе как можно быстрее довести до неба разработанный в бюро «безопасный самолет».

Имя П. И. Баранова было присвоено Центральному институту авиационного моторостроения.

Прошло чуть более месяца, и еще один удар судьбы потряс гроховчан, надолго поселив рядом с ними, печаль.

В Москву приехала группа кинематографистов из Франции, чтобы снять документальный фильм? «Авиатор». Фильм об асе-истребителе, воздушном акробате, равного которому нет в мире. Пилот этот, считали французы, - Александр Анисимов. Чтобы запечатлеть на кинопленку его пилотаж, они за год до прибытия в СССР на государственном уровне заключили контракт на съемки.

Наше командование ВВС на этот раз отреагировала так: «Анисимову в настоящее время запрещены демонстрационные полеты, но мы выполним обещание, предоставив в распоряжение киногруппы другого летчика. У нас блестящих акробатов много». И предложило на выбор действительно высококлассных, талантливых пилотов.

Французы заупрямились.

Пардон, и во Франции, и в Англии, и в Америке, и в Германии немало превосходных авиаторов, - возразил представитель кинофирмы Луи Шабер. - Мы могли бы их запечатлеть без больших накладных расходов, но нам нужен мсье Анисимов. Нам нужно показать своим зрителям, как надо летать, как можно летать и как никто не умеет летать, кроме мсье Анисимова. Он человек-птица! Остальные люди - просто люди. Только Анисимов! Иначе платите по договору неустойку, и мы, адью, поехали.

Неустойка - это опять золото, только в обратном направлении. И не только вернуть полученное, но и добавить к нему.

- Анисимов болен, господа.

- Мы подождем. Только Анисимов!.Взвесив все «за» и «против», командование ВВС разрешило Александру Фроловичу Анисимову стать воздушным артистом. Он снова попал в свою стихию.

Для полетов Александр Фролович выбрал И-5 - легкий, маневренный истребитель, развивающий скорость около трёхсот километров в час, вооруженный двумя пулеметами. Он в свое время доводил до ума эту машину и любил ее.

Перед объективами кинокамер Анисимов работал на необычно малой высоте, ювелирно и так рискованно, что французские операторы, доки по части съемок различных головокружительных трюков, забывали порой, про съемки и застывали с открытыми ртами в немом восхищении.

Струей от винта, когда И-5 уходил на «горку» от «самой земли, сбило с ног сухощавого и высокого Луи Шабера. Шляпу его, сорванную с головы, так и не нашли. Но представитель кинофирмы не обиделся, вечером, после первого дня съемок, он подарил летчику швейцарские часы с личной монограммой, а у него выпросил летные краги, на которых Анисимов вилкой выцарапал свою фамилию.

Во втором полете, полете-дубле, Александр Фролович Анисимов погиб.

Валерий Чкалов и летчик Александр Анисимов

Сохранились две версии происшедшего. В первой, официальной, говорится, что съемки должны были закончиться «иммельманом», проще говоря, полупетлей с выходом в верхней точке в горизонтальный полет. Анисимов пошел на фигуру от земли. В верхней точке самолет лег на спину. Чтобы вывести его из этого положения, летчик нажал на педаль руля поворота. Педаль сломалась! Другим способом энергично перевернуть самолет Анисимову не удалось из-за малой высоты. И она грохнулась о землю в перевернутом положении.

Почему она «грохнулась»? Мотор хорошо тянул, а пилот отлично умел летать в положении «на спине». Злополучную педаль нашли среди обломков, но не сломалась ли она, когда машина врезалась в землю? И другие недоуменные вопросы вызывает эта версия.

По-другому рассказывает о трагическом происшествии летчик-испытатель из отряда Осконбюро Михаил Каминский. Когда съемки благополучно заканчивались, Анисимов неожиданно для всех, кто знал программу съемок, заходя вроде бы на посадку, ввел истребитель в «мертвую петлю» и завершил ее в нескольких метрах от земли. Издали казалось, что истребитель коснулся брюхом травы. Но этого было мало летчику, и он без перерыва выписал петлю второй раз и пошел на третью.

- Как бы три воздушных обруча поставил на землю возле посадочного знака, - говорит Каминский.

И когда И-5 выходил из третьей петли на высоте стригущего траву полета, линию выхода пересек рулящий самолет-разведчик. Никто на аэродроме не заметил, когда прилетел и сел на поле этот злосчастный самолет. Столкновение казалось неотвратимым. Анисимов, находясь под острым углом к земле, сумел оценить ситуацию и отвернул истребитель, толкнув педаль ножного управления. Аэродинамика машины ухудшилась, тонкий, ювелирный расчет выхода из петли оказался нарушенным, и высоты не хватило совсем немного.

В стороне от рулившего самолета-разведчика истребитель Анисимова коснулся земли, перевернулся через винт, и земля выстрелила обломками изуродованной крылатой машины.

«Так погиб русский орел. Погиб, желая напомнить Алкснису, что он жив и может выполнить то, чего не сумеет сделать никто другой», - заключает рассказ Михаил Каминский.

Совсем немного не дожил Александр Фролович Анисимов до больших почестей: его, как и многих сотрудников Осконбюро Гроховского, за большую и плодотворную работу по созданию не имеющей в мире аналогов десантной техники, представили к высокой правительственной награде.

В архиве Министерства обороны обнаружено письма П. И. Гроховского к К. Е. Ворошилову, которое предваряет план работ организации на 1934 год. Это письмо позволяет взглянуть на подводную часть «айсберга Гроховского» и глубже понять обстановку тех лет.

В начале письма дается перечень техники для ВДВ, созданной за три года в парашютно-десантном отделе НИИ ВВС: «.за 3 года проработано и принято Госкомиссией на снабжение 31 объект, которые дали возможность разрешить ряд проблем.».

Далее П. И. Гроховский пишет о сложившейся моральной обстановке в коллективе:

«Все эти годы приходилось работать с огромным напряжением, затрачивая большое количество энергии, сил и здоровья, в результате чего была создана хорошо подготовленная экспериментальная база.

С приходом военкома т. Фомина, который постарался открыть против меня травлю, была организована группа, создавшая ряд фальшивых документов, обвиняющих меня в том, что я не изобретатель, а жулик, укравший все предлагаемые мной изобретения. Он утверждает, что я вор, который истратил двести тысяч рублей, что я занимаюсь самоснабжением, организовал себе дачи и квартиры, производил зажим самокритики и т. д.

Решением ЦКК все эти обвинения с меня сняты, т. к. оказались не подтвержденными.

Несмотря на это, группа Фомина осталась недовольна решением и на чистке (воспользовавшись моим отсутствием по болезни) начала выступать с этими же обвинениями, выдумывая всякую гадость, чтобы окончательно подорвать мой авторитет в Учреждении, где я работаю. Все дни чистки были посвящены только мне {об этом свидетельствует стенографическая запись чистки). Нормально работать после всего этого нет никакой возможности.

Созданная комиссия РВС СССР пришла к заключению, что мне необходимо создать нормальные условия для работы. ЦКК вынесла такое же решение, но, несмотря на это, никто не собирается улучшать базу, которая сейчас разваливается с каждым днем.

(На полях письма кто-то сделал пометку: «Следовательно, т. Хрусталев и т. Зильберт разваливают базу под руководством т. Ворошилова??!»)

Предлагаемый мною план на 1934 г. может быть проработан, конечно, не в условиях, в которых находится в настоящее время Парашютно-десантный отдел, он сейчас не только не в состоянии проработать ни одной конструкции, но даже не может провести испытания готовых уже объектов.

Прошу Вашего распоряжения о создании мне хороших условий для выполнения предлагаемого плана на 1934 г. Для этого необходимо представить завод, где могло бы разместиться все Учреждение (такому требованию отвечает завод №47 в г. Ленинграде).

Подчинить меня непосредственно Начальнику ВВС РККА т. Алкснису или же Управлению Военных изобретений РККА, где находится много изобретательских баз по линии ВВС.

Вольнонаемный штат увеличить согласно плана.

Представление вышеупомянутых улучшений даст возможность полностью выполнить предложенный план.

В свою очередь обещаю исправить свои действительные ошибки и с еще большей энергией провести в жизнь план 1934 года.

22 декабря 1933 г. п./п. Гроховский» (письмо представлено автору историком авиации, инженеров К. В. Грибовским).

Год 1934-й

Не делать - не жить...

Кто в самом себе не носит источника жизни, то есть источника живой деятельности,

кто не надеется на себя - тот вечно ожидает всего от внешнего и случайного.
В. Г. Белинский

Глава 1. Драма в воздухе и партийная чистка

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.В конце февраля день метельный, ненастный, Павел приехал домой очень расстроенным. Я это заметила сразу - по выражение лица, по тому, как он снимал запорошенную снегом шинель - резко, зло.

- Что случилось, Паша?

Молча переодевшись в домашний фланелевый костюм, он сел за стол в кабинете. Хотел закурить трубку, но отшвырнул ее. Вынув из пачки папиросу, жестом просил принести пепельницу. Я подала. Павел смотрел на меня и не видел.

- Ты можешь сказать, что произошло?

Он словно очнулся. Вымученная улыбка скользнула по его лицу. Ответил коротко:

- Я устал.

Положив ладони на его русую голову и ласково перебирая волосы, я терпеливо ждала.

- Я устал, понимаешь?

- Конечно, устал. Эти нескончаемые командировки, завод в Ленинграде, поездки к десантникам в разные города, слеты. Сам летаешь и прыгаешь немало.

- Брось ты! Не от дела устал. От сопротивления, которое постоянно чувствую, а кто мешает мне работать, не вижу. Когда мы демонстрировали опрокидывающиеся люльки, все поздравляли нас, аплодировали, а за спиной разнесли слух, что это гробы! Авиабусы приняли к боевой работе, потом вычеркнули их, похоронили даже самое понятие «бреющий десант»! Парашюты Г-2 и Г-3 снимают с эксплуатации, есть им замена, да, но ведь рано, парашютов не хватает. И все это делается не на высшем, на среднем уровне. Решают не те, кто подписывает приказы, а кто готовит их, со ссылками на разные происшествия. Теперь вот и с девчатами недоразумение.

- Что произошло? Ну же.

- А, говорить не хочется!.. Давай бумагу, Лида, будем сочинять объяснительную. И вынь серенький бланк анкеты из планшета, будем вспоминать с тобою родословные.

- Донос?

- Угадала. Завелась какая-то гнида в коллективе и строчит уже третью анонимку, вроде радеет за дело, а по существу. Но на сей раз у этого подлеца в руках козырь.

- Ты где-нибудь просчитался, Павлик? Авария?

- Да нет, нужно объяснить ЧП, случившееся при групповом прыжке тринадцатого февраля. Меня обвиняют в торопливости и некачественной подготовке женщин-инструкторов. Вспоминают, что об этом предупреждал Алкснис, а я не внял. И случай-то.

- Случай с Яковлевой и Гураль?

- Да, Лидочка, да. Тащи с этажерки бумагу.

- Сначала поужинай. - Потом, потом.

Происшествие было не из приятных. На высоте две тысячи метров тяжелый самолет вышел на курс выброски большой группы десантников. Вместе с мужчинами на крыло вылезли две парашютистки - Ольга Яковлева и Марианна Гураль. Они, держась за поручень, стояли первыми в шеренге, около задней кромки крыла.

Командир группы, им был Константин Холобаев, подал команду приготовиться к прыжку. Несколько человек неправильно истолковали ее, посчитав за исполнительную, и начали подталкивать впереди стоящих. Торопились уйти из струи жестоко-холодного воздуха. Шеренга парашютистов на крыле спрессовалась. Яковлева и Гураль, видя, что аэродром еще далеко, сопротивлялись, но удержаться за поручень не смогли, и их столкнули. Испуганные необычностью своего положения, они выдернули кольца, как только потеряли под ногами опору. И купола их парашютов, мгновенно раскрывшись под напором воздуха, понесли их на хвостовое оперение. Там девушки и зависли. Мало того, купол Марианны Гураль запутался в тросах управления самолетом, он начал терять высоту.

По команде «всем очистить крылья!» мужчины прыгнули. Девушки волочились за хвостом самолета в ледяной струе.

На высоте полутора тысяч метров стропа вытяжного парашютика, на которой висела Яковлева, лопнула, и парашютистка пошла вниз на основном куполе. Но его закрутило так, что практически он не тормозил скорость снижения. Расправить купол почти закоченевшая Яковлева не смогла. Тогда она открыла запасной парашют. Его купол вышел из ранца вяло, и запутался в стропах основного. Как ни старалась девушка вытащить его из строп и отбросить в сторону - не получилось. Так она и падала к земле на свившихся в мягкие комья кусках материи. Они тормозили скорость падения, но все равно она оставалась губительной. Ольге Яковлевой сказочно повезло: она упала в глубокий овраг, набитый снегом, и осталась невредимой.

Марианну Гураль самолет долго таскал за собой, совершая различные эволюции для срыва парашютистки. Старания летчиков привели к успеху: купол парашюта разорвался в клочья, и Гураль пошла к земле в свободном падении. Она воспользовалась запасным парашютом и благополучно приземлилась.

Несколько дней спустя драматический случай произошел с десантником из бригады Бойцова в Ленинграде, где тренировали парашютистов тоже инструкторы из бюро Павла. Десантник приготовился к прыжку. Просунул кисть правой руки через круглую резинку, прикрепленную к вытяжному кольцу (потерять кольцо в воздухе считалось позором), взялся за кольцо и, как советовали инструкторы, слегка «надломил» его, то есть вынул верхнюю часть кольца из кармана на лямке. Но последнее движение оказалось нерасчетливым, кольцо больше, чем следует, вышло из гнезда и вытянуло за собой тросик, контрящий створки ранца. Парашют раскрылся на крыле и понес десантника в подкосы стабилизатора. Десантник уцепился за расчалки хвостового оперения. Острыми кромками стальных лент-растяжек порезало стропы парашюта, и купол улетел, а десантник остался на хвосте самолета. Он сумел крепко уцепиться руками и ногами за подкосы и в течение восемнадцати минут в этом крайне неудобном положении продержался под ледяной струей от моторов. Летчик очень плавно посадил воздушный корабль на колеса. Десантника сняли с подкосов стабилизатора замерзшим, но живым. Потом наградили за мужество.

Все это мне в свое время рассказал Павел. О случае с десантником писали газеты под рубрикой «Подвиг». Но вот теперь кто-то, не подписавшийся под доносом, винил во всем Павла.

- Понимаешь, Лида, и в зимних прыжках, оказывается, я виноват. Дескать, холодно мальчикам, лета надо подождать! Круглогодичная тренировка началась по приказу Тухачевского. И правильно!

Он, прикуривая одну папиросу за другой, сидел над объяснительной долго и признал в ней, что далеко еще не все продумано и сделано для безопасного десантирования людей с самолетов. Павел отметил, что у парашютистов не было ножей для отсечения строп в случае зависания на стабилизаторе; не полностью продуманы и отработаны действия экипажа по спасению зависшего парашютиста; на самолетах нет средств вроде «кошки» или лебедки для спасения попавшего в беду парашютиста. Неудобны для десантирования используемые с этой целью самолеты - нужно строить специальные десантные корабли, «Будем думать, разрабатывать методику, изобретать приспособления», - заключил Павел, ставя подпись под текстом объяснительной записки и так нажал перо «Рондо», что брызнули чернила.

- Медленно думаете, - прочитав последние строчки, сказала я. - Все потом, всё опосля.

Павел вскипел:

- Я считал тебя умней! А кто зависал на хвостах раньше? У кого есть эти приспособления? Все впервые, и у нас не семь пядей во лбу!.. Чем бросаться обидными репликами, лучше подумай над ответами к вопросам вон той длиннющей анкеты! Кем у тебя дед, бабка и прабабка были - знаешь? Нет? Должна знать!

Быстро остыв, он обнял меня, извинился за резкий тон. Мы склонились над сереньким листом бумаги - новой четырехстраничной формой «послужной анкеты». В ней каждый служащий обязан был четко ответить на десятки вопросов. Подробно высветить свою родословную, углубляясь при этом на три поколения в прошлое. Подробно описать родословную своей жены, точно указать, когда и к каким партиям примыкал или какой партии сочувствовал, не эмигрировал ли кто из родственников, даже двоюродных, за границу.

- Анкета полна подозрительности, - ворчал Павел, заполняя своим круглым почерком графы, - но нам-то легко отвечать, дворян в роду не просматривается, и, кроме большевиков, я ни с кем дружбы не водил.

- А твой дед-дьячок по отцовской линии? - напомнила я. - Будешь указывать?

- Так и пишу - дьякон, как по-польски называется, не знаю. Не велика фигура в черных рядах носителей опиума для народа. Жаль, тут нет места дополнить, что он был нищим деревенским дьячком из сосланных царским самодержавием в Сибирь свободолюбивых поляков.

- Напомни, что в гражданскую ты был награжден бантом «За храбрость» и именным оружием. И кем был награжден, напиши. Эти командиры сейчас в большом авторитете.

- Здесь таких вопросов не задают. А вот как ответить, какую я исповедовал религию?

- Пиши - босяцкую!

.Шли дни, когда в Красной Армии заканчивалась-тотальная партийная чистка.

Перед ужином Павел поиграл с Авиетой, приласкал Нерона - пес обижался, если хозяин проявлял к нему мало внимания, - но происшествия с парашютистами, видимо, не выходили у него из головы, и уже за столом, поднося вилку ко рту, он сказал:

- Тех, кто считает цифру тринадцать несчастливой, обвиняют в суеверии, а ты вспомни, Лида, не только нашим девчатам не повезло тринадцатого, но и «Челюскин» затонул именно в этот день - тринадцатого февраля! Ну-ка, включи радио, должны передавать очередное сообщение правительственной комиссии о ходе работ по спасению.

13 февраля ледокольный пароход «Челюскин» раздавили льды Северного моря, и он затонул. Команда парохода и люди из научной экспедиции Отто Юльевича Шмидта в сумерках полярной ночи высадились на лед. Студеное море взяло лишь одну жертву: во время перехода с накренившегося борта судна на льдину, сбитый бревном, ушел в холодную пучину завхоз ледокола.

Радист Кренкель связался с материком и доложил, что челюскинцы построили барак из сброшенных с борта бревен, поставили палатки, успев запастись продовольствием, чувствуют себя более-менее сносно и ждут помощи.

Была создана и начала действовать правительственная комиссия по спасению полярников. Основную надежду возлагали на самолеты «Главсевморпути» и отряд военных летчиков под командованием Николая Каманина. У них были новые самолеты Р-5 и ТБ-3, оборудованные десантными приспособлениями для перевозки грузов под крыльями.

Заговорило радио:

«.18 февраля первый самолет под управлением пилота товарища Ляпидевского пытался прорваться в лагерь челюскинцев сквозь полярную непогоду, но из-за непроницаемой пурги был вынужден вернуться обратно... В дрейфующем лагере кипит работа. Расчищен ледяной аэродром, пригодный для посадки тяжелого самолета; жизнь входит в нормальную советскую колею. Возобновились научные работы, культурно-просветительная деятельность, читаются доклады на текущие темы. Нормально, как на корабле, функционирует треугольник экспедиции...».

Прослушав сообщение до конца, Павел тяжело вздохнул:

- До лекций ли им сейчас там, чепуха какая-то! - Сказал задумчиво: - Но летчики прорвутся к ним, это точно.

- В газетах пишут, крупнейшие исследователи Арктики Свердруп и Ларсен сомневаются, что челюскинцев можно спасти самолетами. Надеются на ледокол «Красин».

- Да, Лида, в их рассуждениях есть резон. Ларсен отлично знает условия летной работы в Арктике с ее туманами и снежными бурями, о колоссальном риске посадок самолетов на ледяные аэродромы, но и он, и Свердруп очень плохо знакомы с нашими людьми. Чего бы то ни стоило, летчики пробьются к льдине, дело только во времени.

Глава 2. Экспериментальный институт

Михаил Н. Каминский вспоминает:

.5 марта отмечалась трехлетняя годовщина комсомола над Красным Воздушным Флотом.

Поощряя заслуги комсомольцев в деле укрепления мощи авиации, в подготовке закаленных бойцов Красной Армии, начальник ВВС Алкснис приказом .№23 по ВВС РККА установил четыре премии за лучшую организацию массовой шефской работы в 1934 году.

Первую премию для районной комсомолии - аэросани - получил Краснопресненский райком ВЛКСМ, шефствующий над нами,

Павел Игнатьевич Гроховский, Малынич и я присутствовали при вручении документов на аэросани и Почетной грамоты ВВС. После этой торжественной процедуры Алкснис сказал Гроховскому:

- Готовьтесь к переходу в другое ведомство, Павел Игнатьевич.

- Я лично? Почему? - удивился Гроховский не совсем искренне, так как уже многие знали, о состоявшемся решении. - Все ваше конструкторское бюро передадим в Главное управление Наркомтяжпрома. Не удивляйтесь, товарищи. Организация ваша из коротких штанишек выросла, стала могучей. Имеете собственный завод. Мы с вами неплохо поработали, спасибо! Теперь поработаете с товарищем Серго Орджоникидзе. Ваш коллектив еще укрупнят. Увеличатся как средства, так и возможности заниматься серьезными делами. Я представил вас в лучшем виде, не подведите меня, когда будете демонстрировать свои достижения Орджоникидзе. Он намерен все посмотреть лично.

- Постараемся, Яков Иванович.

- Но летный отряд? - невольно и взволнованно я перебил Гроховского.

- Остается прикомандированным к бюро. Сможете использовать и других лет-чиков-испытателей. Наркомтяжпром очень могучая организация, - пояснил Алкснис. -Маленький совет вам лично, Павел Игнатьевич: не зарывайтесь! Идти навстречу ветру не всегда благо, можно ветром захлебнуться! И думайте не только о себе, но и о тех, кто рядом с вами. Это, я считаю, главная черта хорошего командира.

.Настал день, когда наш коллектив должен был показать комиссии наркомата, чем мы занимались почти четыре года.

Тухачевский, Алкснис, Орджоникидзе с новым первым заместителем Завенягиным Авраамием Павловичем, небольшая группа командиров и инженеров в полдень прибыли на аэродром.

В строгую прямую линию выстроились на летном поле самолеты различных типов, приспособленные к десантной работе, в том числе и новая двухмоторная машина Гроховского Г-37 - «Универсальное летающее крыло», которую испытывал в Ленинграде и пригнал в Москву Валерий Павлович Чкалов. Под фюзеляжами или крыльями почти каждого из самолетов что-нибудь подвешено: корзины, картонажные мешки, клети, люльки, авиабусы, военная техника. Из одной парашютной клети доносились кудахтанье и собачий лай. Из другой - поросячий визг. Это вызвало улыбки на лицах инспектирующих - хороший признак.

Самолёт Г-З7 «Универсальное летающее крыло»

Неторопливо осмотрев технику и выслушав ответы на некоторые интересовавшие его вопросы, Орджоникидзе дал разрешение на демонстрацию объектов. Первым поднялся в воздух истребитель. Он показал возможность бомбометания и стрельбы с пикирования по точечным целям. Такой метод уничтожения огневые точек противника при защите десанта даст отличные результаты, - пояснил начальству Гроховский. Не успел истребитель приземлиться, как взлетел тяжелый самолет ТБ-3 с сорока парашютистами. Небо расцветилось красочными зонтами.

Потом с малыми промежутками времени на землю начали падать клети, грузовые короба, парашютно-десантные мешки. В десантной таре сидели всклокоченные куры, притихшие собаки. Лица членов комиссии стали особенно добрыми, когда вскрыли картонажные мешки: положенные в них сухое печенье, сырые яйца, электрические лампочки - целы, невредимы!

- Спасибо за службу! - улыбаясь в густые усы, сказал Орджоникидзе.

- Служим трудовому народу! - ответил Гроховский.

Показывая на только что приземлившуюся клеть (с надписью «Буфет» и на двух парашютистов рядом с ней, он предложил:

- Горячий обед подан, товарищ народный комиссар, может быть, снимете пробу?

Тут же налили в миску борща и Орджоникидзе отведал его.

- Вкусно! Кто хочет подзаправиться, рекомендую, товарищи.

Сопровождавшие наркома члены комиссии с готовностью и удовольствием воспользовались предложением. Парашютистка Шура Николаева вечером этого дня записала в свой дневник:

«Сегодня я была наряжена поварихой, а мой инструктор Шмидт поваром. Мы сбросили с самолета грузовую клеть-буфет с лимонадом, горячими щами, бутербродами и Пожарскими котлетами с гарниром. Я приземлилась на отдельном парашюте одновременно с буфетом и угостила желающих воздушным обедом из трех блюд».

Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев приехал на аэродром, когда тройка парашютистов, в их числе и я, демонстрировала затяжные прыжки. Прыгали с тысячи метров. Двое раскрыли купола на четырехсотметровой высоте, а я решил показать «класс» и раскрыл свой парашют в семидесяти метрах от земли. Потом мне передали, что Косарев даже зажмурился, считая мою гибель, неизбежной. Повернувшись к Гроховскому, сказал:

- Передайте Каминскому, что это ухарство. Мне было страшно и неприятно смотреть, как он падал. Пусть побережет себя, ведь его жизнь нужна не ему одному.

- Согласен, - ответил Гроховский. - Рисковать надо для дела, а не для самолюбия. Я ему пропишу по первое число.

После приземления я с группой командиров отправился на автомашине за границу аэродрома в огороженное от посторонних глаз место, где дежурил Остап Никандрович Нежил со своими ребятами. Мы подошли к трем чучелам, установленным у свежей земляной насыпи. Чучела завернуты в защитные армейские накидки. Принесли винтовку и револьвер.

Попробуйте прострелить их, наверное, это нетрудно: чучела набиты соломой, - предложил один из наших инженеров, отвечающих за эту часть смотрин.

Вели огонь по прикрепленным на уровне «груди» мишеням. С недалекого расстояния попадали точно в центр, но пули почему-то выходили сбоку и рвали накидки. После окончания стрельбы, подойдя к чучелам, распахнули накидки. Под ними оказались легкие бронежилеты.

- Обратите внимание, прямой удар наганной пули вминает металл, винтовочной - пробивает. Скользящие попадания, только царапают жилет.

Потом инженеру подали трубу с курком, он положил ее на плечо и выстрелил из нее по стальной плите. В броне дырка. Пояснил:

- Это оружие работает на реактивном принципе. К сожалению, вам пострелять не удастся, мне дали только один снаряд.

Затем Орджоникидзе, сопровождаемый Иваном Васильевичем Титовым, осматривал самолет Г-37.

- Говорят, это конструкция вашего бюро?

- Наша, товарищ нарком, - ответил Титов. - Ведущий конструктор товарищ Рентель Владимир Федорович, я его привез из Ленинграда.

Рентель, большеголовый, худенький, стоял около шасси. Титов протянул в его сторону руку. Конструктор слегка поклонился.

- Раньше вы занимались авиаконструированием? - спросил его Орджоникидзе.

- Да, в Ленинградском институте путей сообщения. Там я руководил авиационным кружком. По схеме «обитаемое крыло» мы построили четырехместный легкий аэроплан. Потом я принял участие в работе над этой машиной - Г-37.

- Покажите, товарищ Рентель, эту машину и расскажите о ней в общих чертах.

Орджоникидзе осмотрел весь самолет, залез в кабину, посидел там. Рентель, находясь все время рядом, рассказывал ему:

- Самолет предназначен для перевозки воздушного десанта. Пассажирская кабина может сбрасываться на парашюте вместе с людьми. Если снять ее, то машину можно использовать для перевозки различных грузов, техники, подвешивая их. По отзыву испытателя Чкалова, управляется самолет легко. Скорость до двухсот пятидесяти-трехсот километров в час, что для такого типа машин является почти рекордной.

- Хорошо, товарищ Рентель. В кабине довольно просторно, удобно. Такой необычной двухбалочной конструкции фюзеляжа я еще не видел. А почему на балках у вас написано: «Имени Ленинского комсомола»? Кто называл самолет?

Тут рядом с Рентелем появился Гроховский:

- Извините, товарищ нарком, там написано «Имени ЦК комсомола». Посвящение утвердило комсомольское собрание нашего бюро.

Рентель спустился с крыла самолета. За ним Орджоникидзе с Гроховским. На земле нарком поблагодарил конструкторов. Настроение у наркома, командиров, других членов комиссии держалось приподнятое, и это было настоящим праздником для всех нас. Мы показали почти все, чем занималось Осконбюро прежде. Демонстрация эта произвела впечатление даже на нас самих. Раньше каждый в отдельности имел только частичное представление о том, что делалось в большом коллективе, в разных городах, в десантных бригадах и отрядах, теперь же увидели все сразу и в парадном исполнении. Почувствовали, как близка к материальному воплощению идея десантной армии. Практически все техническое вооружение для этого было подготовлено. С неба летели и мягко приземлялись с одновременным отстрелом грузовых парашютов автомобили, танкетки, пушки, мотоциклы. Показ объектов продолжался до позднего вечера. Закончить демонстрацию Гроховский решил эффектным зрелищем. Как о деле не очень важном он доложил Тухачевскому о методе проводной связи при помощи самолета. Тухачевский сказал об этом Орджоникидзе, уже собиравшемуся покинуть аэродром. Предложение посмотреть еще один «фокус Гроховского» вызвало у наркома острый интерес.

- А ну, дорогой, покажи! На сколько же километров?

- Пока только шестьдесят. На Р-5 больший барабан не помещается.

- На шестьдесят?! Ну-ка, дай карту!

Получив карту, нарком расстелил ее на походном столике и, вычертив циркулем окружность, поставил на ней точку.

- Вот сюда, дорогой, к этой деревне. А ты, Яков Иванович, - обратился Орджоникидзе к Алкснису, - проследи, чтоб не схитрили!

Через несколько минут летчик Баталов взлетел с предписанием найти указанную деревню и выбросить над ней парашютиста-телефониста. От самолетного барабана конец телефонного провода подвели к аппарату на столике наркома. Контролировать наведение связи Алкснис послал другой самолет с представителем Наркомтяжпрома на борту. Через полчаса на столике наркома неуверенно тренькнул телефон. Орджоникидзе схватил трубку и засмеялся от удовольствия. Он услышал совершенно четко:

- Докладывает связист Терещенко. Нахожусь в населенном пункте Матвейково Истринского района. С вами будет говорить председатель сельсовета Коновалов. Передаю трубку.

И сразу:

- Председатель сельсовета Коновалов на проводе. С кем говорю?

- А это неважно, дорогой, с кем вы говорите, главное, что вас отлично слышно. Здоровья вам, дорогой! - И Орджоникидзе положил трубку на рычаги. - Ну, теперь вижу, товарищи, что слово у вас не расходится с делом. Молодцы! Будем работать вместе!

Через неделю Особое конструкторско-производственное бюро ВВС РККА стало называться Экспериментальным институтом Наркомтяжпрома по вооружениям РККА. Начальником и Главным конструктором института остался Павел Игнатьевич Гроховский. Ему увеличили штат, фонды, предложили составить новый, более обширный план работ в свете общих задач армии, но с уклоном в сторону авиационно-десантных потребностей. Авиастроительный завод в Ленинграде полностью перешел в его подчинение. Очень широкие полномочия получил Гроховский и в плане контактов с другими производствами и научными учреждениями.

Глава 3. Летающий крейсер

При Совете Народных Комиссаров действовала постоянная Комиссия Обороны, предварительно изучавшая и разрабатывающая основные, принципиальные вопросы строительства Вооруженных Сил, внося их на рассмотрение и утверждение в законодательном порядке в Совет Труда и Обороны. Опыт показал, что Комиссия Обороны и Реввоенсовет СССР дублировали друг друга, отчего решение многих вопросов задерживается. Поэтому в 1934 году Реввоенсовет упразднили, а Народный комиссариат по военным и морским делам переименовали в Наркомат обороны. Пользу реорганизации сразу почувствовали. В Экспериментальном институте были пересмотрены планы - на разработки объектов и их испытания давались жесткие сроки, от изобретателей и конструкторов требовали новых оригинальных идей, призывая их «не топтаться на месте».

«КОНСТРУКТОР - ДУМАЙ, ДУМАЙ, ДУМАЙ, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ДАТЬ КРАСНОЙ АРМИИ!» — такие плакаты висели почти в каждой комнате института на самых видных местах. Как-то Гроховский пригласил к себе Урлапова.

- Борис, вчера разговаривал с Рентелем о новом самолете Г-38. Когда подошли к скорости, он уперся на том, что больше трехсот километров в час выжать из конструкции мы не сумеем. Ты знаешь, о чем речь. Как считаешь, скорости четыреста добьемся?

Урлапов пожал плечами:

- Сейчас на такую скорость способны только истребители. Рентель поэтому и не верит.

- Консервативное мышление! - перебил Гроховский. - Оглядываться не будем. Наш самолет должен летать быстрее, иначе за дело и браться не стоит. С Рентелем расстанемся. Есть у тебя на примете молодой парень с «царем в голове» на должность ведущего конструктора?

- Так сразу?

- Значит, нет. Месяц тебе на поиски, не больше.

Урлапов порадовал начальника раньше. Предложил на должность ведущего Павла Альбертовича Ивенсена.

- Ивенсен работает в СНИИ ГВФ у Роберта Бартини над технической документацией «Сталь-7», - сказал Урлапов.

- Чем он понравился тебе?

- Знаю его с тридцатого года. Ивенсен был главным помощником Бартини в проектировании самолета «ДАР», очень интересной необычной машины. Конструктор с оригинальным мышлением. Изобретатель строил планеры с высоким качеством, непохожие на другие. Приглашение на самостоятельную работу может принять, но опасается: говорит, больно уж громкая слава у нашего института.

- «Цирк»?!

- Вот именно.

- Как устойчивость?

- Если заинтересуется проектом, от работы не оторвешь.

- Приглашай! Направь в субботу за ним машину. Пусть Рыбников познакомит его с проектными материалами, а потом я поговорю с ним по существу дела. Но это не раньше понедельника.

Утром в субботу Павла Альбертовича Ивенсена привезли в Экспериментальный институт на легковой автомашине. В пустом кабинете начальника ему предложили посмотреть проект Г-38 «Легкого крейсера», разработанный Рентелем под руководством Гроховского. Несколько часов Ивенсен изучал чертежи, расчеты.

Самолёт Г-38 «Лёгкий крейсер»

В час дня приехал Гроховский. Познакомились. Ивенсен, отложив чертежи, сказал:

- Я хотел бы не торопясь и подробнее ознакомиться с вашей задумкой, прорисовать, посчитать, даже пофантазировать. По моим прикидкам, Рентель, пожалуй, прав, предварительные расчеты не сулят скорости более трехсот.

- Добро! Считайте! Увидимся с вами в понедельник или во вторник, - согласился Гроховский.

Ивенсен с Рыбниковым просидели над чертежами остаток субботы и все воскресенье. Думал Ивенсен и весь следующий день. Во вторник вечером высказал Гроховскому свое мнение:

- Самолет Г-38, названный вами «Легким крейсером», проектируется как многоцелевой моноплан с экипажем в пять человек, размахом крыльев двадцать восемь метров, вооруженный пулеметами. Схема машины мне нравится. Но чтобы выйти на скорость более трехсот километров в час, параметры и еще кое-что придется изменить. Я предлагаю, сохранив задуманную схему, значительно улучшить летные данные и боевые характеристики самолета за счет уменьшения размаха и площади его крыльев, более мощных двигателей, сокращения экипажа до трех человек и усиления вооружения самолета.

- Какой размах крыльев предлагаете?

- Возможно, шестнадцать, а то и четырнадцать метров.

- Ой, ли! Так много уменьшить? - воскликнул Гроховский. - Вдвое!

- Да, тогда непременно добьемся хорошей скорости, правда, и посадочная тоже увеличится изрядно. Это вас не пугает?

Гроховский согласился:

- Насчет посадочной скорости не беспокойтесь, научим летчиков. Чкалов и подобные ему могут освоить такую машину сразу. Каким видите вооружение?

- Примерно восемь точек: пулеметы ШКАС и две пушки ШВАК. Можно «эр-эсы».

Обсуждали идеи Ивенсена они долго, под конец Гроховский, как о деле решенном,сказал:

- Значит, вы, Павел Альбертович, работаете у нас. Приступайте к делу завтра же в должности технического руководителя самолетного отдела, в нем сейчас больше ста человек, так что в помощниках нужды не будет. В средствах тоже. Начальник отдела Коровин -прекрасный, умный мужик: сработаетесь. Вашим заместителем будет Рыбников, тоже специалист что надо.

пушки ШВАК Павел Игнатьевич, я не могу уже с завтрашнего дня начать работать у вас по правилам перехода с одной работы на другую. Руководство Самолетного НИИ ГВФ воспротивится.

Ивенсен не набивал себе цену: дисциплинарный устав ГВФ в то время действительно запрещал добровольный переход с одной работы на другую без санкции руководства. Если же служащий все-таки увольнялся по собственному желанию, то в другое учреждение он мог поступить не ранее чем через шесть месяцев, в течение которых проходил специальную проверку.

- Кроме того, Павел Игнатьевич, - продолжал Ивенсен, - ваш институт особый, и, чтобы поступить на службу к вам, мне нужно три рекомендации от членов ВКП (б).

- Моя рекомендация стоит нескольких, - заверил Гроховский. - Не бойтесь, Ивенсен. Приступайте к делу немедля. У Бартини вы получали пятьсот рублей, у нас будете - восемьсот. Знаю, вам необходимо приличное жилье, - уладим, пока поселитесь в гостинице. Самостоятельность вашу ни зажимать, ни стеснять никто не будет, однако учтите: работать придется много, тяжело. Со временем мы не считаемся и этого же потребуем от вас. Никакой пробуксовки! Согласны?

Павлу Ивенсену, двадцатишестилетнему конструктору, построившему в Осоавиахиме самостоятельно пять планеров и авиетку, очень хотелось поработать над боевым самолетом в организации, где, как он слышал, царила полная творческая свобода. И он с удовольствием принял предложение Гроховского.

Павел А. Ивенсен (авиаконструктор, технический руководитель самолетного отдела Экспериментального института по вооружениям РККА) вспоминает:

...Все, что хотел получить от Г-38 Гроховский, я не только считал выполнимым, но сразу показал ему возможности, утверждал, что смогу это обеспечить. Уверен был, что дело мы доведем до конца. В чем была основа успехов Гроховского? Думаю, что в первую очередь в его решительности, смелости, в логике хода мыслей, не связанных традициями и догмами.

Но это не все. Определенное значение имела ясность главной цели, организация дела, ставка на талантливую молодежь. Гроховскому, не владеющему точным языком формул, трудно было говорить с узкими специалистами. Но в каждом деле он своим пытливым умом и своей интуицией быстро доходил до сущности проблем, видел самое главное, что многим специалистам за частоколом формул разглядеть и понять удавалось далеко не всегда. Известно, что крупнейшие ученые говорят о самом сложном много проще и понятнее, чем обычные средние специалисты, -они видят сущность явлений, главное, и отбрасывают второстепенное. Такой способностью Гроховский обладал.

После нескольких заявлений и просьб об увольнении по собственному желанию я не вышел на работу в СНИИ ГВФ и начал службу в Экспериментальном институте. Роберт Людвигович Бартини знал о моем переходе к Гроховскому много раньше. Мы с ним договорились, что до ухода я обеспечу все конструкторские группы конкретными заданиями на разработку чертежей и другой документации самолета «Сталь-7». Так я и сделал. С Робертом Людвиговичем мы расстались добрыми друзьями. Началась работа над решением новых задач в новой обстановке, с новым для меня коллективом. Павел Игнатьевич внимательно следил за нашей работой.

Вспоминается один разговор с ним, в котором участвовал и Валерий Павлович Чкалов, теперь испытывавший машины в КБ Поликарпова. Он поддержал мою концепцию о проектировании нового самолета по «главному летному режиму», несмотря на то, что посадочная скорость при этом резко увеличится.

- Самое трудное, конечно, будет не у себя дома, на базовом аэродроме, а в бою, - сказал он. - В бою у меня должно быть такое превосходство в скорости и| маневре, чтобы я обязательно победил. Иначе мне и приземляться не нужно будет, меня запросто срежут на высоте. А уж если победа за мной, на радостях я приземлюсь на любой скорости.

- А сколько тебе хотелось бы выжать в горизонте? - спросил летчика Гроховский.

- Поближе к пятистам или пятьсот километров в час, еще больше - лучше! Мы же не знаем, с какими самолетами встретимся, чего добьются там, за кордоном.

Гроховский обратился ко мне:

- Добивайтесь пятисот, но торопитесь, такой самолет нам нужен не завтра и даже не сегодня, а еще вчера. Заранее одобряю все самые смелые решения.

Это напутствие прибавило нам сил и энергии в работе и в деловом споре с аэродинамиком Тельных, который не верил, что мы сможем добиться такой скорости. Он был очень осторожным человеком и всюду старался закладывать на всякий случай запасы в конструкции. В отличие от аэродинамика руководитель «группы прочности» Алексей Федорович Епишев был человеком дела, его цифрам, его расчетам я полностью доверял. Человек принципиальный, на компромиссы с совестью неспособный, он и перестраховкой не занимался. Высокая ответственность и важность нашей работы потребовала привлечения к ней специалистов разных профилей и высшей квалификации. Позаботился об этом Павел Игнатьевич, и по вопросам прочности нашим консультантом стал Виктор Николаевич Беляев, а по вопросам аэродинамики - Аполлинарий Константинович Мартынов. Это позволило существенно повысить научный уровень технических решений. Заканчивалось изготовление продувочной модели самолета, а группа крыла, состоящая в основном из молодых девчат, под руководством Лидии Кулешовой уже на фанере расчерчивала плазы нервюр и лонжеронов крыла.

- Как рояль! увидев черную полированную модель, воскликнул Гроховский. - Скорее делайте натурный макет, мы должны его показать Алкснису и Тухачевскому. Продувка модели в ЦАГИ показала, что при двигателях «Мистраль-Мажор» или им подобных по силе скорость полета Г-38 достигнет 550 километров в час. Эти данные положили конец нашим спорам с Тельных - наука подтвердила, влила новую струю энтузиазма в ряды коллектива, работа пошла еще быстрее.

Павел Игнатьевич доложил Михаилу Николаевичу Тухачевскому о возможных скоростях будущего самолета. Тухачевский потребовал ускорения работ, подчеркнув государственную важность создания такого самолёта, и пообещал в случае успеха испытаний представить создателей «Легкого крейсера» к высоким правительственным наградам.

Свойственный гроховчанам патриотизм, вера в главного конструктора-изобретателя Гроховского, энтузиазм обеспечили неизвестные в практике «солидных» КБ темпы выполнения работ. У Павла Игнатьевича наблюдался свой особый стиль руководства. Он не признавал мелочной опеки. Никогда не задавал вопросов типа: «Что у вас? Как идет дело?» Разговоры велись предельно конкретные. Как правило, мы встречались вдвоем, обсуждали, что надо сделать, кому и что поручить. Требуемая помощь оказывалась незамедлительно. Проявляя глубокую заинтересованность в успехе нашей работы по Г-38, он всегда принимал меня в первую очередь, иногда прерывая встречи с другими работниками института.

Сотрудничая с Павлом Игнатьевичем, я все более и более убеждался в том, что термин «цирк Гроховского» введен в обиход его недоброжелателями, у которых не хватало инициативы, логики, а главное - смелости для принятия необычных технических решений. Поручая мне лучше обосновать ту или иную техническую новинку, он часто сам обдумывал то же самое, давал задание Урлапову или еще кому-либо проработать тот же вопрос, дать критические замечания или новые аргументы и доказательства. При последующих встречах с Павлом Игнатьевичем мы приходили к общему, точно сформулированному конкретному выводу, удовлетворяющему всех. Он никогда не спорил по мелочам, окончательные решения принимал, как правило, быстро, а простые вопросы решались однозначно и сразу. Это порождало у некоторых людей со стороны ложное представление о скоропалительности и непродуман-ности его решении, что не соответствовало истине.

С существенными трудностями мы столкнулись, «вооружая» и рассчитывая бомбовую нагрузку Г-38. Мой опыт по разработке проекта «Сталь-7» под руководством Бартини был ничтожна мал. В этом вопросе авторитет Гроховского, подкрепленный опытом и других летчиков военной авиации, был для меня абсолютным.

Понимая, с какой критикой обрушатся на нас главные конструкторы специализированных КБ, когда узнают о принятой нами нагрузке на один квадратный метр площади крыла и недопустимой, с их точки зрения, посадочной скорости, мы предусмотрели: возможность быстрого опорожнения баков с горючим при вынужденной посадке. Предусмотрели подвеску бомб, существенно превышающих указанный в проекте вес и взлет с полными баками. То есть мы рассчитали перегрузочный вариант самолета, о котором умолчали в официальном проекте.

Экспериментальный институт располагался в двухэтажном здании на Ходынке, слева от центрального въезда на аэродром. Кроме Гроховского, его заместителей, я и еще два-три человека питались в столовой высшего комсостава, расположенной ближе к летному полю. Институт платил за наши обеды по 150 рублей за каждого. В столовой высшего комсостава, где я питался, часто обедал Яков Иванович Алкснис. Человеком он был общительным, при хорошем настроении. Но если в институте что-то шло не так - а ему докладывали о нас часто, - то это сразу влияло на его отношение к нам. Напрямую нами он теперь не командовал, и, вроде бы чего нам оглядываться на него, но. мы были тесно связаны с подчиненными ему учреждениями - «икали» мы, «икалось» и в ВВС.

А бывало разное. Я не вполне понимал, как осуществлялось финансирование деятельности Экспериментального института. По-видимому, с учетом достигнутого и новых ответственных заданий. Конечно, суммы, выделяемые на финансирование, являлись результатом договоренностей с руководителями высшего звена, а наше, среднее, звено управленческого аппарата не имело понятия о фактической трудоемкости разработок.

Сверяя реальные достижения института и затраты на его деятельность, высшие руководители хорошо понимали, что важные для страны результаты достигаются в организации Гроховского быстро и экономично. Поэтому на жалобы о разного рода финансовых нарушениях высшее начальство отвечало: «Не мешайте Гроховскому работать!»

Зарплата специалистам устанавливалась либо в соответствии с ранее получаемой, либо произвольно - на основе общего впечатления о деловых качествах. Затем, присматриваясь, как работает человек, Гроховский своей властью увеличивал или уменьшал оклады. Инструкций и уточнений Минфина, Госкомтруда, Госплана по нашему ведомству не существовало.

Принимая на работу молодых, Гроховский редко ошибался в их способностях. А вот приглашая на административно-хозяйственные должности людей старшего возраста, что называется с большим жизненным опытом, «деловых», он, к сожалению, не всегда умел их правильно оценивать.

Широкие финансовые возможности оказались благоприятной средой для различных корыстных комбинаций, организуемых «деловыми», «инициативными». Разного рода снабженцы и порученцы, способные достать все, выйдя из-под контроля Гроховского, употребляли во благо себе и во вред общему делу предоставленные им широкие финансовые полномочия. Пришлось с этим серьезно бороться. И пересматривать ставки.

Ненормальная ситуация с уровнем зарплаты сложилась и в нашем самолетном отделе. Некоторые из тех, кому было предложено либо согласиться на работу с меньшим окладом, либо уйти, остались и затаили зло на руководство. Взяточники же и казнокрады, выгнанные без суда, устроились в других местах, некоторые на более высокие должности и мешали нормально работать институту. Это отражалось и на постройке Г-38. Но все равно через два месяца натурный макет «Легкого крейсера» стоял уже собранным в ангаре на Ходынке. Таких темпов работ в те годы не знали в других самолётных КБ.

Знакомились с макетом Орджоникидзе, Тухачевский, Алкснис, другие военачальники, летчики-испытатели. Приехавший от Поликарпова Валерий Павловлович долго сидел в кабине, окая, похвалил:

- Отличная модель! Поскорее оживляйте машину. Забиваю первый полет. А, Павел Игнатьевич?

- Обещаю, - сказал Гроховский.

В период, когда в институте обнаружились «деловые», Алкснис не здоровался с нами в столовой. После смотра натурного макета Г-38 мы встречались с ним, не опуская головы.

Строили Г-38 в Ленинграде. Мне приходилось каждую неделю выезжать из Москвы на завод и часто в тот же день вечером спешить обратно.

Как-то, задержавшись в Ленинграде на довольно продолжительное время, я пришел в институт и увидел группу подростков лет двенадцати-пятнадцати. Крепенькие, как на подбор коренастые, все они были одеты в авиационную форму: фуражки с голубыми околышами, гимнастерки защитного цвета, на петлицах бронзовые «птички», на рукавах «крылышки», вышитые золотой и серебряной канителью, под ними - красные буквы «ЭОЮЛ», брюки галифе, хромовые сапожки.

- Кто это у нас в гостях? - спросил я, встретившись с Урлаповым.

- ЭОЮЛ - экспериментальный отряд юных летчиков. Взяли пацанов из трудовой колонии, наиболее развитых и смышленых. Будут летать и прыгать с парашютом. Павел Игнатьевич поручил мне частично переконструировать старенькую «Аврушку» ( легкий двухместный биплан английского происхождения, послужил прототипом для учебного самолета У-1): в передней кабине приподнять сиденье пилота и удлинить ножные педали. А сейчас ребята занимаются теорией и общей физической подготовкой. Кстати, Павел Альбертович, автомашины, прикрепленной к отделу, у вас временно не будет. В ремонте она, бедная! Будущие юные летчики проникли в гараж через крышу и катались на ней в четырех стенах, пока не врезались. Помяли радиатор. Кое-что отвинтили по любознательности.

- Раскурочили?!

Павел Игнатьевич записал в классный журнал этот случай как первое знакомство юных авиаторов с техникой. Тех ребят, которые развинчивали автомобиль, попросил изучить снятые детали, самостоятельно докопаться, для чего они предназначены, и аккуратненько поставить на место. Сейчас трое любознательных собирают машину, а один учится паять -тот, который помял радиатор. За работу будут выставлены оценки в журнал. Кто получит «очень хорошо» - первым прыгнет с парашютной вышки. Вот такое «наказание» проказникам придумал Павел Игнатьевич. Зачем ему понадобились эти казаки-разбойники?

Говорит, не ему, а стране нужны летчики-асы, и чтобы достигли они высшего мастерства в расцвете сил! Понятно, товарищ Ивенсен? Педагогика. Учись! Тороплюсь оформить командировку в Питер, пока! - И, попрощавшись, Урлапов убежал.

Навстречу мне попался еще один человек: начальник отдела кадров института.

- Зайдите ко мне! - бросил он требовательно. - Получите повестку к следователю военной прокуратуры.

- Как! - растерялся я. - Зачем?

- Вам лучше знать. Думаю, что руководство СНИИ ГВФ все же подало на вас заявление в связи с самовольным уходом от них. Помните, мы возражали, и это знает товарищ Гроховский.

- Кто это «мы»?

- Мы - это я.

- А о вызове к следователю Гроховский знает?

- Мы доложили. Предложено написать характеристику.

Я заторопился к главному. Тот успокоил:

- Рисую на вас, Павел Альбертович, блестящую картинку, не судить вас, а награждать надо. В прокуратуру поедем вместе. Как растет Г-38?

- Работы замедляются немного из-за «АИРа» конструктора Яковлева, специалисты отвлекаются на монтаж управления этого самолета.

- Телеграфируйте на завод: работы по самолету Яковлева прекратить. Все силы на Г-38.

Гроховский сумел защитить меня. Через несколько дней следователь военной прокуратуры вынес постановление, в котором были такие строки:

«Инженер ИВЕНСЕН П. А. работал в СНИИ ГВФ около 3 лет. Будучи достаточно одаренным конструктором в области самолетостроения, он все время стремился получить в СНИИ самостоятельную творческую работу, тем более что в прошлом он в области пла-неростроенияуже имел несколько своих конструкций планера, и, в частности, в ближайшие дни подлежит испытанию в воздухе планер его конструкции «Иосиф Уншлихт». Руководство СНИИ в этом отношении не шло ему навстречу, тем самым не давая ему возможности развернуть свои творческие искания... Ввиду того что руководство СНИИ не считало возможным его отпустить, ИВЕНСЕН 25 ноября т. г. самовольно оставил службу в СНИИ, предварительно сдав порученные ему дела другим инженерам и освободив предоставленную ему от СНИИ комнату.

По уходу из СНИИ ИВЕНСЕН поступил в Экспериментальный институт по работам РККА НКТП, где и работает в настоящее время в качестве зам. начальника 1-го отдела.

По отзывам руководства данного института, ИВЕНСЕН проводит огромнейшую по своей значимости для вооружения РККА работу и является крайне необходимым для Института специалистом.

Принимая во внимание, что хотя деяние инженера ИВЕНСЕНА имеет признаки уголовного преступления, но при наличии изложенных выше обстоятельств предание его суду было бы нецелесообразно, так как он не является лицом социально опасным, а потому, руководствуясь ст. 202 УПК,

ПОСТАНОВИЛ:

Настоящее дело на основании ст. 8 УК РСФСР дальнейшим производством прекратить, направив его в ВП МВО для хранения в архиве.

Копию настоящего постановления направить директору СНИИ ГВФ.

п. п. военный следователь ВП МВО (Горелов)».

Пока закрывалось «дело», мой друг Борис Урлапов, возвратившись из Ленинграда, неожиданно для себя получил благодарность от Гроховского. И вот за что.

По прибытии на Ленинградский самолетостроительный завод ему вручили телеграмму.

«ВЕРНУТЬСЯ В МОСКВУ НЕМЕДЛЕННО. ГРОХОВСКИЙ».

Борис кинулся в железнодорожную кассу - билеты на поезд все проданы. Пробовал купить на руках - тоже неудача.

Тогда он забрался в вагон без билета. Вскоре его обнаружили, пристыдили, взяли штраф и на ближайшей станции высадили. Когда поезд тронулся, он снова вскочил в один из вагонов. Его опять оштрафовали, как «зайца». Контролеры попались бдительные и неуступчивые. На просьбу продать билет хотя бы без места отвечали ухмылками. Никакие «срочно», «немедленно», «будьте добры», «меня уволят с работы» и ругань тоже на них не действовали. Упиравшегося Бориса вновь выдворили на перрон и следили за ним в четыре глаза.

Но он ухитрился пристроиться на буферах, совсем продрог на ледяном ветру, но его и оттуда на ходу втащили в вагон, составили акт и в третий раз посягнули на его карманы, пригрозив сообщить «куда следует». Штрафуя, выдавали квитанции.

В Москву Борис приехал вовремя, но в институт явился под надзором милиционера, так как последний штраф оплатить было уже нечем: в наличности оставалось всего двенадцать копеек.

Об этом происшествии узнал Гроховский. Посмеялся. Издал внеочередной приказ, в котором объявил своему помощнику, то есть Урлапову, «благодарность за точное исполнение приказания начальника в чрезвычайно трудных условиях». Деньги же, затраченные Борисом на штрафы, дал указание возместить потерпевшему из кассы института.

- В следующий раз, Борис, выбирай более экономный способ передвижения, - посоветовал Гроховский, - а то институт разоришь.

- Кроме проезда с билетом в общем вагоне, никакого не знаю.

- Есть, однако, и другой. Я им частенько пользовался после революции, в гражданскую войну.

- Пешочком? На лихом коне?

- Нет, очень удобный, особенно летом. На крыше вагона.

Глава 4. Пилоты трудовой колонии НКВД

Остап Н. Нежил вспоминает:

.Серьезное дело замыслил Павел Игнатьевич, поначалу взяв совет у меня. По нраву мне пришлись его речи. Говорил он примерно так:

- Хочу, - говорит, - Остап Никандрович, взять ребятишек из какой-нибудь трудовой колонии. Там ведь есть способные парни, романтики по-своему, однако растрачивают свой талант на преступной ниве. Я им дам тоже сердцещипательное и опасное дело, только полезное для общества. Как считаешь, внесем мы с тобой таким манером вклад в воспитательную работу с трудными подростками?

- Я считал, что мысль подходящая, да и ребята смирные в трудколониях найдутся. Но Павлу Игнатьевичу слова эти пришлись не по нраву.

- Мне, говорит, - не смирненьких надо, а трудных. Которые вам не поддаются. Ты уж помоги, Остап Никандрович, приискать мне таких.

Я обратился к своему начальству. Оно засомневалось. Но Павла Игнатьевича поддержали руководители ВВС и направили нам бумагу, в которой говорилось о возможности постановки «исключительной важности и сложности опыта, имеющего большое значение для подготовки авиационных кадров». Тогда и мое начальство заколебалось. А когда позвонил Саша Косарев из ЦК комсомола, сдалось. Мы поехали в Болшевскую трудовую колонию НКВД, и там Павел Игнатьевич бросил призыв, покуда я в канцелярии смотрел документы. Целая орава воспитанников пожелала идти в летчики, однако в экспериментальную группу отобрали только четырех коммунаров: Рубцова, Егорова, Осипова и Гречихина. Это были лихие подростки - беспризорники с пятишестилетним стажем бродяжничества. Они протопали по всей матушке России, сызмальства шпарили по-блатному, испробовали немало способов легкого обогащения. В трудкоммуне считались вожаками, заводилами. Однако именно они первые из всех тамошних беспризорников научились держать инструмент в руках, работать на станках, им легко давалась грамота. Рукомесло рукомеслом, но парни были самые озорные из всех, по два-три побега из колонии у каждого.

Павел Игнатьевич отдал их под опеку летчика-испытателя Маламужа Терентия Трофимовича: «Учи, Терентий!» - а меня попросил: «Будь им за батьку!» Я и хаживал за ними, как нянька. Взял на себя ответ за них по нашей линии, хотя и занят был по брови на своей работе, в цвет выходить на крупных вредителей начали Маламуж, мужик большой и веселый, мигом нашел с ребятами общий язык, зауважали они его, а меня звали «дядькой Остапом». Кажется, в мае Маламуж привел ребят на аэродром, показал им легкий самолетик «Авро».

- Вот на нем и будем летать. Ну, кто хочет попробовать первым?

Коммунары глазели друг на дружку, топтались, опустив очи.

- Значит, никто? Тогда посмотрите.

Маламуж позвал на борт механика и взлетел. В небе куролесил, вертелся долго, соколом упал, пронесся над ними - красно! - и приземлился. Осадив мотор, молвил механику: «Нормально». И позвал Валю Гречихина.

- Полетим?

Валька влез в кабину.

- Гражданин начальник, только не делайте этого. Не крутитесь сильно. Страшно!

- Ладно, дружище! - заулыбался Маламуж. - Пойди, успокойся, полетаем с тобой позже.

- Возьмите меня, - напросился Коля Рубцов.

Долго летал Маламуж с Колькой, акробатически вертелся, а когда сел на землю, сказал:

- Бедовый парень! Чувствовал себя прекрасно. Даже рожи смешные строил.

Со всеми ребятами Терентий поднимался в небо, крутил и вертел самолет, падал как будто листом. Пацанчики не терялись, держали хвост трубой, хохотали от удовольствия.

Тут появился Павел Игнатьевич, и Маламуж доложил ему, что облет учеников прошел добро, заверил:

- Летать будут!..

Началась не шутейная учеба. В классах изучали мотор, самолет, теоретические премудрости. Малынич тренировал парнишек в укладке парашютов. Прыгали с парашютной вышки. Особенно сияли, когда их катапульта выпихивала воздухом вверх.

Ребят полюбили старые и молодые пилоты, штурманы, механики. При встречах отдавали им честь. Каждый старался быть с ними поласковее, ведь чернявому Ване Егорову только что исполнилось двенадцать лет, рыжему Вале Гречихину и белявому Саше Осипову было по четырнадцать, а самому ладному и бедовому, старшине группы Коле Рубцову, -пятнадцать. Какого он цвета был, не помню - брился наголо.

Дотошные мальчишки облазили все самолеты на аэродроме, по нраву им пришлась работа механиков. Бывало, приходили дюже чумазые. Крутились около летчиков, с открытыми ртами слушали их байки о всяких страшных и смешных случаях, а те старались загибать покруче.

Теорию юные пилотики одолели менее чем за месяц и, будто играючи, сдали по-серьезному зачеты, помня, видно, предупреждение Павла Игнатьевича, что, если скверно сдадут, к полетам дорожка им надолго закрыта.

В конце мая - июне начались полеты.

Таскали их в небо на полном серьезе. Я отчитывался перед своими руководителями за ребят, Терентий Маламуж перед своими - он вёл «бортжурнал учебы», в котором отмечал, что мальчишки необычно сообразительны. Писал там, что иной взрослый мужик за пять часов не поймет того, что усваивают его ученики за десятки минут. У ребят кошачьи, мягкие движения, они не зажимают ручку, быстро обнаруживают крен, у них какое-то птичье чутье.

Радовали нас коммунары. Летать они научились быстро. Взлеты и посадки делали столь хорошо, что душа радовалась. А крутились в небе так, что сердце замирало! Правда, сидел в это время за спиной у каждого Маламуж.

Под вечер как-то смотрел эти полеты начальник Алкснис, в газетах его называли «флагман авиации». И сказал Маламужу:

- Вы, наверное, все время за ручку управления держитесь?

Маламуж отрицал, сказал, что иногда только палец на ручке держит. Алкснис слетал с Колей Рубцовым и после этого говорил хорошие слова Маламужу. Меня на аэродроме тогда не было, слышал о том.

Исконный талант наблюдался у Коли Рубцова. Он и самый младшенький Ванюшка Егоров первыми начали летать без Маламужа.

Бережно храню газету «Комсомольскую правду» от 10 августа 1935 года. Через нее наши подопечные обратились к руководству НКВД с благодарственным письмом. Газета напечатала его под заглавиями «САМОМУ СТАРШЕМУ - ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ» и «ЮНЫЕ ЛЕТЧИКИ НАШЕЙ СТРАНЫ»

«Мы, группа бывших воспитанников трудовой коммуны НКВД, получили возможность учиться, быть летчиками в Экспериментальном институте Наркомтяжпромау тт. Гроховского и Маламужа. В трудовых коммунах мы научились работать, перестали быть беспризорниками. С вашей помощью изучаем самую передовую технику. Двое из нас - Рубцов и Егоров - закончили обучение и самостоятельно вылетают. С нами еще сидит наш воспитатель - летчик Маламуж, но он только следит за нашими полетами. Мы готовимся к перелету из Москвы в Ленинград, а потом в Крым.

Мы горячо благодарим вас за оказанную помощь, внимание и приглашаем посмотреть на то, как мы летаем.

Н. Рубцов, И. Егоров, В. Гречихин, П. Осипов».

Посмотрели их в сентябре. За год они подросли, посерьезнели, форму носили гордо. На аэродроме, кроме представителей нашего комиссариата, присутствовали товарищи от ВВС и комсомола. Летал с каждым из ребят на «Авро» летчик от Алксниса. Коммунары показали хорошую выучку, не ударили в грязь лицом. Я даже втихаря прослезился.

Поздравляя ребят и Маламужа от имени Орджоникидзе и Алксниса, Павел Игнатьевич Гроховский каждому юноше прикрепил к гимнастерке значок парашютиста. А Коле Рубцову генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Васильевич Косарев вручил новенький комсомольский билет.

Ну, а потом другие дела заставили меня отойти от ребят, что с ними дальше было -не знаю. Однако верю: на крепком корне они взросли.

Глава 5. Север

Иван В. Титов вспоминает:

.Девятнадцатого июня нерабочий день - праздник! С далекого арктического мыса Ванкарем челюскинцы возвращались в Москву.

Толпы жителей столицы осаждали прилавки цветочных магазинов, и к полудню на их дверях появились таблички: «Цветов нет». Мы же предусмотрительно запаслись букетами еще накануне.

С раннего утра большой группой заняли часть тротуара перед ГУМом, чтобы расцвеченная флагами Красная площадь нам была хорошо видна. Зная, что ждать придется долго, кое-кто из нас прихватил с собой из дома раскладные стульчики, почти все - пакеты с едой.

Мощные репродукторы, установленные на улицах и площади, сообщали о продвижении челюскинцев, а между этими передачами диктор знакомил слушателей с биографией героев, звучала маршевая музыка.

«Поезд с челюскинцами проехал Пушкино, Мамонтовку, Клязьму. Его на бреющем полете эскортируют самолеты с надписью на бортах: «Привет челюскинцам!»

Наша молодежь загомонила: на одном из таких самолетов летел Терентий Трофимович Маламуж.

«Поезд с челюскинцами по соединительной ветке будет подан на Белорусский вокзал.».

Там стоял в оцеплении Остап Никандрович Нежил.

«.Василий Сергеевич Молоков... Оказался самым результативным из числа героев-летчиков, занимавшихся эвакуацией лагеря. На двухместном самолете он вывез тридцать девять человек, первым стал грузить пассажиров не только в кабину, но и в расположенные под крыльями парашютные контейнеры, каждым рейсом увозил не менее пяти челюскинцев.». Услышав это радиосообщение, мы трижды прокричали «ура!», и начался оживленный обмен мнениями. Молоков воспользовался нашими контейнерами, а если бы тяжелые самолеты взяли десантные подвесные кабины, можно было бы увозить сразу по пятнадцать-двадцать человек! А надувные палатки, ребята! Ведь у нас есть разработки по ним. Если б знать, что челюскинцам потребуется такое удобное жилье!

- Кроме подвесных контейнеров, остальные наши предложения по технике для спасения челюскинцев, видимо, в спешке где-то затерялись, - поддержал разговор своих товарищей Гроховский. - Но если уж думать о будущем полярников, то надо проектировать что-то вроде непотопляемой арктической станции со всеми удобствами для людей, их отдыха и работы.

Сказано вроде бы нечаянно, но идея засела в беспокойной голове моего начальника. «С Белорусского вокзала челюскинцы проследуют на Красную площадь по улице Горького, - гремело радио. - Максим Горький по поводу челюскинцев сказал: «Только в Союзе Социалистических Советов возможны такие блестящие победы революционно организованной энергии людей над силами природы. Только у нас, где началось и неутомимо ведется война за освобождение трудового человечества, могут родиться герои, чья изумительная энергия вызывает восхищение даже наших врагов.»

«На Белорусском вокзале начальник героической экспедиции Отто Юльевич Шмидт принимает рапорт начальника почетного караула.»

« Челюскинцы проезжают под Триумфальными воротами, сверху донизу украшенными цветами...»

Море людей заполнило центральные улицы столицы. На многих домах большие портреты челюскинцев. Из окон сыплются разноцветные листовки. Москва в праздничном убранстве.

Кавалькада черных автомашин проносится по улице Горького. В ведущей машине -Куйбышев, Шмидт, Каманин.

И вот - Красная площадь. Буря аплодисментов, восторженные крики и цветы, цветы, цветы. спугнутые птицы в небе.

Героев приветствовали руководители партии и правительства. Среди них находился Алексей Максимович Горький: стоя на трибуне Мавзолея, он помахивал широкополой шляпой.

Открылся митинг. Валериан Куйбышев, выступая от имени правительства, сказал:

- Спасение челюскинцев показало, что наша страна может гордиться своими людьми. Многих героев она уже дала и еще многих может дать. Героическая эпопея показала, насколько мы можем рассчитывать на собственные силы, на нашу отечественную технику, насколько успешно мы осваиваем эту технику.

Праздник закончился парадом. Перед Мавзолеем Ленина прошли колонны рабочих, физкультурники. Чеканили шаг воинские подразделения. Стучали по брусчатке копытами кони кавалерийских эскадронов. Гремели траками танки.

Накатился гул воздушной армады. Замыкая ее, над Красной площадью в сопровождении двух крошечных истребителей проплыл гигантский воздушный корабль «Максим Горький» - гордость советской авиации.

Как и большинство москвичей, мы впервые видели могучий полет крылатого гиганта. В этот миг среди нас не было Павла Игнатьевича Гроховского: его пригласили к Мавзолею и он смотрел парад вместе с высшими командирами Военно-Воздушных Сил. Уходя от нас, пообещал:

- Постараюсь кого-нибудь из челюскинцев заполучить в гости.

Трудно сказать, что толкало Гроховского к невоенным изобретениям, в то время как думы его и наши, казалось, полностью заняты созданием новой техники для ВВС и ВДВ. Но такие «гражданские» изобретения были. Несколько из них появились сразу же после челюскинской эпопеи.

Вечерами он закрывался дома в кабинете, писал, чертил.

Мог среди ночи разбудить Лидию Алексеевну или позвонить мне и делиться с нами какой-нибудь будоражащей его мыслью.

Слал он три-четыре часа, редко больше и вскакивал по звонку будильника, звавшего на службу.

Знаю, иногда жена его спрашивала:

- Зачем тебе ломать голову над тем, что ты строить не будешь, и, пожалуй, никто не будет в обозримом будущем?

- Тебе легко говорить. Если идея пришла, выше моих сил отбросить ее! Не могу ничего с собой поделать, пока не продумаю до конца.

- Но потом, проработанные, они валяются у тебя на столе. Если бы я их не собирала и не тискала в твой поминальник «Задумки», они могли бы попасть в мусор с газетами из-под селедки!

- Пусть. Зато радость - одолел!

- Но это же мешает твоей основной работу.

- Как только звонит будильник, я все побочное выбрасываю из головы.

Примерно такой диалог проходил между супругами, да и я, бывая у них в гостях, не раз слышал подобное.

Итак, после спасения челюскинцев его голова была забита Севером, и не скоро эта «болезнь» отпустила его. То, что Гроховский сделал в месяц после праздника - в том числе «Ветровые установки для северных районов», «Воздушная плотина», «Проект ледокольного корабля Севера» (аналогичный проект разработала и осуществила норвежская фирма «Анкер» в 60-хгг.), - защитил авторскими свидетельствами только в феврале - марте 1939 года. До этих дней они были безымянными, хотя и предлагались к осуществлению.

Из всех грандиозных планов, задуманных и реализованных нашей страной в тридцатые годы, проект освоения Арктики был едва ли не самым дерзким и грандиозным. И одним из главных энтузиастов, взявшихся за выполнение проекта, был директор Арктического института, математик, географ, астроном и общественный деятель Отто Юльевич Шмидт.

В 1929 году на ледоколе «Седов» он в должности начальника экспедиции прошел к Земле Франца-Иосифа и подтвердил право нашей страны на эту землю.

Через три года на ледоколе «Сибиряков» Шмидт с группой очень сильных и волевых людей в тяжелейших условиях прошел Северный морской путь за одну навигацию. В следующем, 1933 году Шмидт возглавил пробный рейс ледокола «Челюскин» на трассе Северного морского пути.

Немало тревожных, опасных дней пришлось пережить челюскинцам в белой арктической пустыне после того, как жесткие льды раздавили их корабль. Экипаж вместе с пассажирами очутился под открытым студеным северным небом в «медвежьем» углу Арктики. Тысячи писем с предложениями, как спасти попавших в беду людей, приходили в Правительственную комиссию по оказанию помощи челюскинцам и в редакции газет. Это был неслыханный и могучий всплеск изобретательской фантазии.

Не мог в стороне от общенародного дела остаться и наш институт.

Эйфория праздничных встреч, митингов и лозунгов в честь спасенных челюскинцев прошла. Подводя итоги героической эпопеи, специалисты пришли к неутешительному выводу, что мы плохо еще готовы к работе в Арктике, к решению больших народнохозяйственных задач на Крайнем Севере, что нужны энергичные творческие поиски, большая работа многих даровитых людей в этом направлении.

Именно тогда и встретились Шмидт с Гроховским в первый раз. Ученому понравились многие идеи и предложения изобретателя. Родилось решение о применении парашютов в условиях Севера. Вот как поведал тогда об этом в одном из своих номеров журнал «Самолет»:

«Развертываются работы по внедрению парашютизма в полярную авиацию. Парашюты приспосабливаются для сбрасывания грузов, что в условиях трудной посадки самолетов в Арктике приобретает первостепенное значение. В ближайшее время весь летный состав, работающий в Арктике, приступает к изучению и освоению парашютизма». Журнал «Самолет», 1934, №2, с. 10.

Были защитники идеи освоения приполюсных северных широт при помощи парашютного десанта, были и противники. К ним принадлежал известный полярный летчик Герой Советского Союза Михаил Водопьянов. В журнальной статье «К полюсу» он заявлял:

«...Успехи советских парашютистов наводят некоторых на мысль о сбрасывании на Северном полюсе десанта. Вряд ли такая операция возможна. Я согласен, что очень приятно сидеть где-нибудь на Арбате в теплой комнате и мечтать о высадке парашютного десанта на полюсе. Но совершенно иначе будут выглядеть подобные мечтатели в Арктике, где обстановка несколько иная, чем, скажем, на Тушинском аэродроме...

Значительный вес жизненного и научного обеспечения зимовки потребует много десятков, если не сотен грузовых парашютов. А ведь стоит только одному из них неудачно приземлиться, стоит при этом разбить или поломать какую-нибудь мелочь - лампы, рации или термометры метеостанции, - и зимовка будет лишена возможности вести научные наблюдения по всему комплексу. Только высококвалифицированные парашютисты смогут благополучно совершить прыжок в столь рискованной обстановке. Это обстоятельство может оказаться роковым для самой идеи освоения Северного полюса. Придется подбирать научных сотрудников зимовки, руководствуясь не столько степенью их научной подготовки, сколько их физическими данными - способностью выдержать парашютную тренировку перед экспедицией. Найдем ли мы людей, счастливо сочетающих в себе солидную научную подготовку с качествами опытного парашютиста? Вряд ли.

Со своей точки зрения, я прихожу к выводу, что парашютный десант совершенно не приемлемое средство для осуществления столь серьезной задачи. В нашем распоряжении могут быть более надежные средства.

Вместе с тем я не стою на позиции огульного отрицания парашюта. В том случае, если этого потребует обстановка, 2—3 человека из экипажа смогут прыгнуть на лед. Но они прыгнут только в том случае, если потребуется небольшое исправление выбранной площадки и руководством экспедиции уже будет решен вопрос о безусловной посадке самолетов (или самолета) на этой площадке. Допустим худшее - самолеты не смогут спуститься там, где села головная машина. Что же из этого? Высадившимся на льду людям ничего не грозит. У них есть аварийный запас продовольствия, есть основные приборы. Остальные самолеты звена сбросят им на грузовых парашютах дополнительный запас продовольствия.» (Водопьянов М. К полюсу! - Техника - молодежи, 1937, №4, с. 3. Впервые в практике снабжения полярных станций грузовые парашютные платформы были использованы в декабре 1983 г. энтузиастами «Экспарка» во главе с заслуженным» мастером спорта СССР А. Сидоренко. Применялась радиоуправляемая система посадки грузов, созданная самими энтузиастами.)

Отрицая парашютный десант, Михаил Водопьянов пришел все-таки к мысли, что парашюты можно полезно использовать.

Первое, что попросил сконструировать Отто Юльевич Щтидт в нашем институте, это арктическую непотопляемую станцию и надувные палатки. Как всегда, энергично взялись за дело. АНС (арктическая непотопляемая станция) выполнили в чертежах и модели. Станция представляла из себя шар, удерживающий заданное положение по принципу «ванька-встанька!

АНС могла строиться в нескольких вариантах: большая - Транспортируемая на корабле, в нижней части ее предусматривался отсек с выходом для глубоководных работ, средняя - она могла доставляться к месту судном или дирижаблем и малая - на четыре человека. Эту станцию можно было выбросить прямо с самолета на грузовом парашюте.

Почему на четырех? Потому что у Отто Юльевича Шмидта возник замысел: а почему бы не высадить с воздуха четверку зимовщиков прямо на Северный полюс?

И как незапланированный подарок полярникам и вообще морякам-исследователям мы разработали батистат для глубоководных работ.

В один из декабрьских дней Гроховский предупредил меня, что после обеда к нам в институт приедет Отто Юльевич Шмидт на чаепитие. И действительно, часа в три дня знаменитый полярник подъехал на автомашине. В хорошем настроении, приветлив, он охотно согласился выступить перед нами с речью неофициальной, но деловой.

Собрались в самой большой нашей комнате. Шмидт снял доху - напомню, дело было зимой, - и через несколько минут завязалась оживленная беседа.

- Что бы мы, полярники, хотели получить от конструкторов, инженеров? - повторил один из вопросов Отто Юльевич. - Кроме ледоколов нам нужны различные типы морских и речных судов, приспособленных к Арктике. Нам нужны специальные арктические типы самолетов. Один такой самолет строится - идея летчика Чухновского. (ДАР - дальний арктический разведчик конструкции Р. Л. Бартини). Нам нужны арктические вездеходы, первый опыт работы которых дал очень благоприятные результаты. Нам нужны рациональные способы использования свободных источников энергии - ветряные двигатели, электродвигатели, работающие на разнице температур морской воды и морозного воздуха. Нам нужны самые совершенные орудия лова рыбы, морского и пушного зверя для подъема благосостояния северных народов. Нужно, чтобы научная и техническая мысль засверкала новыми изобретениями, новыми результатами так, как она может сверкать только в нашей стране!

Его речь записывала стенографистка.

Подытоживая разговор, Гроховский заверил гостя:

- Кое-что, нужное вам, у нас уже есть в проектах. Многое из того, что необходимо полярникам, нужно и нам, десантникам. Поэтому не сомневаюсь - освоителям Арктики мы поможем. А теперь, Отто Юльевич, в благодарность за беседу приглашаем вас на крепко заваренный чаек. Надевайте шубу - и пойдем.

- Зачем же шубу? - удивился Шмидт.

- Чаевничать будем на аэродроме.

- Да вы что, Павел Игнатьевич, хоть я и полярник, но, знаете ли, чай лучше пить не на снегу, а за столом.

- Обязательно за столом. Пойдемте, Отто Юльевич, не пожалеете.

- Ну что ж, подчиняюсь, - не очень охотно согласился Шмидт.

Сильного мороза не было, но ветерок, сдобренный холодом, пощипывал уши.

Все, кто был на беседе, сопровождали гостя на закраину аэродрома, где на снегу стояло необычное сооружение - тренога с электромотором, на вершине, заключенным в кольцеобразный кожух. На валу мотора - пропеллер. От алюминиевой коробки под треногой тянулись жестяные трубы, образуя небольшой квадрат. Посреди квадрата прямо на снегу стоял небольшой столик, на нем - медный старинный самовар, пыхтевший дымком, чайник, чашки. У стола - раскладные парусиновые стульчики.

- Тут и будем чаевничать? - недоверчиво рассматривая непонятное сооружение, улыбнулся в бороду Шмидт. - А не лучше все-таки в тепле да с разговорчиком?

- И мы будем в тепле. - Гроховский подошел к треноге, дернул стопор ветродвигателя, и пропеллер, легко наращивая обороты, начал вращаться.

Прошло несколько минут, и снег в квадрате, обрамленном жестяными трубами, начал таять (надо признаться, что, готовя сюрприз знатному полярнику, снег в квадрате мы подчистили до пороши, а систему заранее прогрели). Вскоре обнажилась, зачернела земля с вымерзшей бурой травкой.

Гроховский снял шинель, бросил ее на руки Борису Урлапову и, шагнув через трубы, уселся за стол. Уже нацеживая в чашку кипяток из самовара, пригласил Шмидта:

- Раздевайтесь, Отто Юльевич, прошу к столу. Чай действительно вкусный.

Шмидт, не раздумывая, включился в игру, сбросил доху на снег и тоже шагнул к столику. Сел на стульчик. С удивлением почувствовал, что действительно не очень холодно. Под открытым небом, а не холодно! Отвечая на его вопросительный взгляд, Гроховский пояснил:

- Сейчас не очень, но скоро будет почти Ташкент. Пейте, Отто Юльевич, вот заварка, сахар. Мы сидим с вами в невидимом чуме, стены которого из горячего воздуха. Его готовит и выдувает под напором из отверстий калориферных труб система ветродвигатель-электропечка. Нравится?

- Спасибо, Павел Игнатьевич. Спасибо за чум. Признаться, не ожидал. Сколько он весит? Какую дает температуру внутри? Какую внешнюю температуру может осилить?

Гроховский ответил на все технические вопросы, и Шмидт остался доволен.

- Хорошая идея, - сказал он, поднимаясь из-за стола. - Только все же поддувает. А ветерок слабый. Посильнее, и чум «снесет». Что, если его, невидимого, покрыть вполне осязаемым брезентом? Хорошая штука получится!

Тут же Гроховский предложил Отто Юльевичу построить для полярников «арктический планер». В чреве вместительного планера еще на Большой земле оборудуется лаборатория (или кают-компания, или радиорубка, или метеостанция и т. д.), на тросе за самолетом-буксировщиком планер достигает точки отцепки во льдах, пилот планера отцепляется, садится на лед, и лаборатория готова к работе в новых условиях. Для этого полярникам нужно только вылезти из планера, опустить его шарнирно закрепленные крылья и спец-концы их закрепить во льду. Механически выпущенная над крышей штанга ветродвигателя сразу же дает в помещение ток. А он - свет и тепло (первые полеты грузовых планеров на СП осуществлены в 1950 г. За самолетами Ил-12 буксировались планеры Ц-25, пилотируемые В. Шмелевым и А. Фроловым).

В институте были придуманы и средства доставки полярных объектов к месту. Такая доставка могла быть осуществлена на самолетах с десантными держателями - объекты спускались бы на грузовых парашютах или парашютных системах. Для беспосадочный перелетов (Север - это тысячекилометровые отрезки пути) намечалось использовать приспособления для перелива горючего в воздухе.

Обдумывая «северную тему», мы не упускали из вида и способы передвижения полярников, приспосабливая для этого аэросани, сани с реактивным двигателем.

Придумали летающий трактор, для ловли рыбы - оригинальные тралы; для охоты на крупных рыб, китов - пневматические гарпуны на самолетах.

Работая на полярников, мы отлично понимали, что многие изобретения в этом плане будут полезны и для армии в условиях суровой зимы. Полярников Гроховский называл «десантниками от науки».

Кстати, доморощенные критики придирались и к этим словам Гроховского, дескать, подобным «блудословием» можно прикрыть любую самодеятельность сегодня «десантники от науки», а завтра «от музыки», «от хлеборобов», даже «от ассенизаторов», и вставляй спокойненько в военные планы балалайки и свистульки, косы и грабли, железные бочки с черпаками для дерьма.

Слушая это, Гроховский только ухмылялся:

- А что, и балалайка десантнику не помешает!

Большинство изобретений для полярников, как и некоторые военные изобретения, в институте реализовать не смогли. Причины разные: одни опережали технические возможности времени, на реализацию других не хватало средств, третьи изобретения не могли пробиться сквозь межведомственные барьеры и академическую косность, четвертые, говоря объективно, были продуманы довольно поверхностно и заключали в себе только идею. Были и просто фантастические проекты.

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский.

«Корабль Севера. Этот необычный корабль представляет собой как бы полу-под-водное судно. Его громадный корпус находится под водой. Над поверхностью воды возвышается лишь сравнительно небольшая рубка с двумя трубами, капитанским мостиком и радиомачтой. Там же находится катапульта, на которой установлен самолет. Яркий прожектор, закрепленный в верхней части радиомачты, бросает ослепительный сноп света на путь, лежащий перед кораблем. А этот путь проходит в тяжелых массивных льдах суровой Арктики.

Рубка корабля имеет хорошо обтекаемую форму и сделана из прочной стали, благодаря чему она выдерживает сильное сжатие льдов. Передний край рубки накрыт стальным острым плугом, который продолжается в подводной части вдоль поверхности корпуса до самого носа корабля.

Вот судно, набрав скорость, как бы с разбегу врезается своей надводной частью в толщу льда. Так как рубка встречает при этом большее сопротивление, чем корпус, то весь корабль совершает продольное колебание и носом снизу раскалывает лед. В ледяном поле образуется узкая, но достаточная для прохода колея, и судно движется вперед.

Таким путем в отличие от обычного ледокола, расходующего много энергии на создание широкого разводья, в котором можно было бы пройти судну всем своим корпусом, новый корабль прорезывает во льдах узкую колею.

Внутреннее устройство корпуса также сильно отличается от общепринятого.

Здесь можно видеть большие качающиеся полусферы, закрепленные в кольцах наподобие авиационных компасов. При любой качке корабля, продольной или поперечной, они сохраняют свое горизонтальное положение. В полусферах расположены пассажирские каюты, салоны, научно-исследовательские лаборатории, служебные помещения. Между полусферами размещены двигатели, котельные установки, вентиляционные устройства, а также склады для грузов.

Кроме того, в корпусе корабля устроены специальные балластные камеры, которые автоматически, как в подводной лодке, заполняются водой. При необходимости вода оттуда автоматически же удаляется. Это позволяет регулировать глубину погружения корабля в зависимости от толщины встречных льдов.

Корабль может вести на буксире несколько подводных барж. В этом случае включаются запасные двигатели, и мощность судна возрастает...

Интересное зрелище будет представлять такое судно, совершающее рейс во льдах Советской Арктики. Возвышаясь над ледяными полями, скользит, слегка покачиваясь, ярко освещенная рубка. Густой дым валит из широких труб. Мощный прожектор, рассеивая мрак полярной ночи, освещает путь кораблю. А если нужно произвести разведку лежащей впереди «местности», нет ли там непроходимых торосов и ледяных гор, которые следует обойти, с катапульты срывается самолет, чтобы выполнить эту задачу.

Внизу же, в корпусе судна, в залитых светом полусферах, весьма оживленно. Научные работники используют арктический рейс, чтобы с помощью ряда хитроумных приборов провести целую серию исследований. Механики, сменяя друг друга в машинном отделении, внимательно следят за работой двигателей. В различных уголках корабля заняты своим делом матросы. Пассажиры, отправляющиеся на дальние зимовки, собрались в салонах, чтобы послушать концерт с Большой земли. А за кормой судна тянется на буксире своеобразный подводный поезд из нескольких барок».

Глава 6. Авария

Борис Д. Урлапов вспоминает:

...Ошибочно думать, что мы «подковывали блох» по старорусскому способу гениального Левши и работали только по наитию. Весьма часто замыслы Гроховского отличались большой сложностью. В этом случае на осмысливание, а иногда и на производство прикидочных расчетов давалось немалое время. Период работы с Гроховским был для меня большой, весьма трудной, хотя и чертовски интересной школой. Диапазон изобретательских идей Гроховского архиширок, мои же познания весьма ограниченны, поэтому, чтобы находиться на высоте положения и успешно выполнять роль «референта», я многому учился, не считаясь ни со временем, ни с усталостью.

Чтобы квалифицированно, исторически правдиво раскрыть творчество Гроховского, на идеи которого работал почти весь Экспериментальный институт, нельзя обольщаться внешними яркими сторонами этого творчества, теми «цирковыми номерами», которые якобы чуть ли не случайно сходили с рук благодаря покровительству «госпожи Удачи». Такой подход к оценке не что иное, как убожество мысли, проявление неспособности осмыслить проведение сложнейших экспериментов и правдиво описать существо интересных и весьма многотрудных работ.
Мы работали быстро и плодотворно потому, что не «варились в собственном соку», а пользовались доверительной помощью многих талантливых специалистов. Во время работы над самолетными конструкциями я, например, неоднократно встречался и беседовал с А. Н. Туполевым, одним из крупных авиационных конструкторов, К. А. Калининым, С. А. Лавочкиным, В. С. Пышновым, В. С. Вахмистровым, Б. Т. Грощенко, Б. Н. Юрьевым, С. Г. Козловым и другими яркими «звездами» самолетостроения. Помогали нам и специалисты, как говорится, узкого профиля.

В июле 1934 года на одном из московских заводов мы построили новый планер. По общей схеме, размерам, грузоподъемности он существенно не отличался от Г-63, однако в деталях изменился к лучшему. С целью обучения летчиков пилотированию тяжелых планеров мы смонтировали на нем два пилотских кресла. Управление сделали тоже двойным. Увеличили габариты кабин пилотов, спрятали внутрь фюзеляжной балки всю проводку к рулям, укоротили и усилили шасси планера.
Мы готовились ковать летные кадры для ВДВ.

Командование института по согласованию с вышестоящим военным командованием (насколько помню - с М. Н. Тухачевским) присвоило планеру Г-31 имя «Яков Алкснис».
Г-31 «ЯА» превосходно летал, отличался легкостью управления, Гроховский хотел на нем даже тренировать юных пилотов из трудовой коммуны НКВД. А пока на планере производились экспериментальные полеты с грузом, различными комплектами десантных пакетов с боеприпасами и вооружением, отрабатывались положения, в том числе критические, способные возникнуть при буксировочном полете на дальние расстояния, в болтанку, при ограниченной видимости планеристами самолета-буксировщика. В плане значилось: «Выработка методики полета в многомерных условиях».
«Что произойдет с самолетом, если планерист, допустив ошибку, или по другой причине, наберет над ним максимальное превышение и через трос потянет буксировщик за хвост вверх?»
Ответить на этот вопрос программы полетов должны были летчик Дубровский, я и летчик-испытатель Василий Степанченок на планере «ЯА».

В один из дней к экспериментальному полету были готовы.

- Если попадем в неблагоприятную ситуацию, немедленно отцеплюсь, - пообещал Степанченок.

- Тоже буду внимателен, - подтвердил понимание задачи и я как «сцепщик», под контролем которого был буксировочный замок на самолете.

Аэропоезд в воздухе. На определенной высоте я из задней кабины Р-5 подаю условный знак Степанченку: «Начали!»

Планер, приподняв нос, полез в превышение над самолетом. Выше и выше. Я уже задрал голову, чтобы не упустить из виду планер. «ЯА» забрался так высоко над нами, что начал тросом поднимать самолету хвост. Удержать в горизонтальном полете буксировщик Дубровскому было все труднее. Наконец у самолета не хватило рулей, и он встал винтом вниз под крутым углом к земле. Дубровский, убрав обороты мотора до минимальных, в свистящей тишине закричал:

- Отцепляй к чертовой матери, землю поцелуем!

Я схватился за красную рукоятку отцепки и дернул ее. Буксировочный замок на самолете не открывался. Еще и еще я остервенело, дергал рычаг. Все без толку. На глаза из-под шлема катился горячий пот.

- У меня отказ, почему он медлит, не отцепляется?! - закричал я летчику.

- Если не отцепит - нам хана!

Как мы узнали позже, Степанченок пытался отцепиться, но его замок в этом положении не выпустил из стальных загубников кольцо троса.

Создалась тяжелейшая ситуация. Теперь к земле в почти отвесном пикировании несся не только самолет, но и привязанный к нему планер. Аэросцепка со свистом, все увеличивая скорость, приближалась к земле.

Я с ужасом посмотрел вниз. Мы в связке, как два камня, падали на зеленый лес, облитый утренними лучами солнца. Да, зелень, солнце увидел, воспринял и подумал, что в моем распоряжении есть еще две-три секунды, чтобы выброситься с парашютом. Резким движением рук сбросил с плеч лямки привязных ремней и приподнялся над сиденьем. В голове пронеслось: «Высота?.. Сколько? Успеет ли раскрыться парашют? Лучше „методом срыва“, тогда купол вытащит меня из кабины!» Рука уже схватила и судорожно сжала вытяжное кольцо парашюта. Но тут рывком меня бросило обратно на сиденье, одновременно что-то треснуло и взвизгнуло за хвостом самолета. Обернувшись, я увидел, что буксирный трос оборвался и планер удаляется.

Из, казалось, безвыходного положения лазейку нашел Степанченок. Хладнокровно оценив ситуацию, он еще более увеличил угол пикирования планера, до отвесного, и стал догонять самолет. Догнать нас он, конечно же, не сумел, но на какое-то время создал небольшой провис троса. И плавненько, совсем немного, совсем чуть-чуть потянул ручку управления на себя. Дуга провисшего троса мгновенно распрямилась, мощный рывок разорвал стальные нити, как гнилую веревку, почти около хвоста самолета. Обрывком хлестнуло по рулям глубины, порвало перкаль и сломало несколько деревянных нервюр.

«А мог ведь или хвост вам оторвать, или нос планеру», - потом говорил Степанченок.

Разъединившись, самолет и «ЯА» вышли из пикирования, первый - над самой землей, так низко, что струей от мотора сорвал листья с верхушек деревьев; второй - круто взмыл в высоту и лег в пологую спираль.

Самолет приземлился, два раза подпрыгнул и встал. Мы с Дубровским долго не покидали кабин, дышали, радовались ветру, солнцу, какой-то немой тишине вокруг.

Степанченок с болтавшимся под планером девяностометровым обрывком троса спира-лил, рассчитывая заход на посадку. Когда «ЯА» вышел в створ посадочных знаков, у наблюдавших всю эту картину с земли снова исчезло дыхание. Трос, извивающийся змеей под

планером, обмотал высокую трубу теплостанции. Если он застопорит полет - катастрофа неминуема: планер со всего маха ткнется носом в землю и расплющит пилота.

Но трос благополучно соскользнул с кирпичной трубы, и Степанченок приземлил «ЯА» на три точки.

- Лет пять жизни я потерял, глядя на ваш концерт, - сказал красный, как после парной, Гроховский, когда мы собрались около него. - Долго жить будете, черти полосатые. Умницы, другим бы не выбраться из такой передряги.

- Сколько, ты сказал, Павел Игнатьевич, лет потерял? - спросил Степанченок.

- Не меньше пяти - уж точно!

- Коли так, то в своем «цирке» ты потерял уже лет сто и живешь на том свете.

- Туда погожу, Василий, дел много. И ты не торопись.

- Разве можно было знать, что урлаповские замки такие дрянные?

- Я не возразил. Я еще глубоко дышал и радовался благополучному исходу.

Гроховский поддержал Степанченка:

- Ненадежны. Будем думать, подбирать, но до ума железки доведем. А планер покажем все-таки людям в День авиации. В воздухе покажем. Спасибо, что ты его не кокнул.

Последнее желание Гроховского не осуществилось. Замки доработали. «Яков Алкс-нис» совершил немало полетов. Но перед самым праздником Красного Воздушного Флота ему не повезло, и не повезло довольно сильно.

В тот день пилотировал самолет Михаил Каминский, за сцепщика летел опять я, в планере сидели молодой летчик-испытатель Нюхтиков, во второй кабине - сам Гроховский.

Выбрали слабину троса, стартер взмахнул белым флажком, и аэропоезд пошёл на пред-взлетный разгон.

Бежим. Слышу, Каминский начал форсировать двигатель. Конец аэродрома перед нами. Совсем близко самолеты на стоянке, а наш аэроплан не отрывается от земли. Не дает ему уйти в небо планер, он еще бежит по полю и тормозит взлет всего аэропоезда.

Каминский кричит мне:

- Отцепляй его, сейчас убьемся! А я так растерялся, что рычаг замка никак не найду. Тут бы нам и врезаться в самолеты, а потом березки порубить мелко на кресты. Но самолет наш вдруг бросился в небо свечой, меня от резкого ускорения прижало к спинке кресла.

С трудом поворачиваю голову, смотрю на планер - он втыкается одним крылом в деревянный барак, второе крыло задирается кверху. Столб пыли, летят обломки. Каминский с крутого виража зашел на посадку, сел и быстро порулил к месту аварии. На земле выяснили, что нас с Каминским спас Гроховский. Видя, что мы сейчас протараним самолеты, а потом березняк, он отцепил трос со стороны планера. А не отрывались мы потому, что молодой летчик по неопытности не давал планеру, а значит и всему аэропоезду, уйти от земли. Оба планериста отделались только ушибами. Так длиннокрылый сине-белый «ЯА» был сильно поврежден и москвичи не увидели его на празднике в небе столицы. К ремонту приступили после 18 августа, восстановили планер полностью, и он возил на себе десятки экспериментаторов. Но юные летчики на нём не летали.

- Пусть пацанов повозит надежный мотор, - решил Гроховский.

Празднование Дня Красного Воздушного Флота в Москве состоялось на Тушинском аэродроме. Отмечу, что программу праздника поручили составить нам, тем самым давая Гроховскому возможность проявить выдумку. Об этом воздушном празднике следует рассказать хотя бы коротко потому, что он был одним из лучших в 30-е годы, несравним с послевоенными, а потом, в связи с реорганизацией Осоавиахима в ДОСААФ, и вообще дискредитированным в нашей стране.

В первом отделении под руководством орденоносца Прокофьева взмыли в небо сферические аэростаты разных конфигураций.

Они подняли с собой красочные полотнища лозунгов и транспаранты.

Второе отделение начали летчики Центрального аэроклуба Осоавиахима СССР, мастера самолетного спорта, сейчас, к сожалению, забыты их имена. Запомним их фамилии: Седыкин, Чернышев, Сибиряков, Иссинский, Воейков.

Затаив дыхание следили москвичи за полетом пятерки самолетов У-2. Крылья их были связаны лентами с треугольными флажками, но это не мешало летчикам выполнять фигурный пилотаж по принципу «все вдруг». Закончив групповой полет, они разорвали ленты, рассыпались в стороны и, выпуская легкие струи разноцветных дымов, показали индивидуальное летное мастерство. Из дыма образовались в небе просвечивающие зеленые, красные, фиолетовые пятна - было красиво.

Сменили пилотов Осоавиахима военные летчики. Звенья истребителей под командованием Сузи и Степанченка вступили в «воздушный бой». Иммельманы, петли, двойные «бочки», крутые виражи и штопор - целый набор труднейших вихревых фигур - возбудили зрителей. На трибунах гул изумления. В конце полета Сузи и Степанченок показывали возможности пилотирования истребителей в положении вниз головой.

- Посмотрите, как они сушат под солнцем лапти, чтоб при посадке не испачкать травку! - комментировал по радио летчик Дмитрий Кошиц, часто меткими и образными сравнениями вызывая добрый смех у зрителей и аплодисменты.

Украсили праздник выступления гроховчан. Они четко выполнили свою часть программы. Звуки джазовой музыки с неба разносились на многие километры. Парашютисты-музыканты со сверкавшими под лучами солнца инструментами будто не торопились спускаться на землю, исполняя «ритмы Одессы-попури», один из них даже бил в барабан и медные тарелки, другой, используя миниатюрный рупор, подражал голосу Леонида Утесова.

Сольный прыжок на красном парашюте выполнил пес Нерон, а его собратья спускались в компании с кошками и курами, не проявляя обычной агрессивности друг к другу. Они сидели в специальных кабинах. А вот две голосистые хрюни, одетые в сарафаны, имели персональные парашюты.

Дмитрий Кошиц объявил «смертельный трюк», указывая на самолетик, кажущийся малюсеньким на большой высоте. От него отделился комочек. Играя голосом, Кошиц воскликнул:

- Неужели кто-то выпал из машины?!

Попривыкнув к шуткам комментатора, зрители сначала не приняли всерьёз трагизм его голоса. Но время шло, и было видно: человек падал и падал, не раскрывая парашюта. Он делал какие-то движения, то переворачиваясь на спину, то кувыркаясь или вращаясь в «штопоре» и выходя из него. Скоро земля, а парашют все не открывался!

- Дергай же, дергай за кольцо! - изображая волнение, закричал по радио Кошиц. -Товарищи, давайте все вместе попросим его открыть парашют... Дергай!

И притихшие зрители громогласно нестройно исторгли:

- Дергай!

Потом дружно:

- Дер-гай! Дер-гай.

- .кольцо! - досказал Кошиц.

Из ранца парашютиста выпорхнул белый купол.

Кошиц прокомментировал:

- Видите, какой он послушный!.. Давайте познакомимся с прыгуном - это опытный мастер парашютного дела Сергей Афанасьев продемонстрировал умение владеть своим телом в свободном падении при затяжном прыжке!

После Афанасьева небесное пространство заполнили сразу семьдесят пять разноцветных куполов. Под ними на стропах молодежь. Ребята и девушки слаженным хором пели: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ.»

Будто подтверждая мощь советской авиации, гордо проплыл над аэродромом самолет-гигант «Максим Горький» в сопровождении различных крылатых машин агитационной эскадрильи имени Максима Горького.

На хвосте этой колонны в небо аэродрома пришли три самолета-истребителя разных систем. Их пилотировали летчики Чкалов, Попов, Тродзь. В программе их пилотаж значился как «сравнительные полеты» старых и новых истребительных машин. Асы показали, что способны делать машины в их руках.

Показ на празднике всего задуманного прошел блестяще. Отличились спортивные планеристы - воздушные акробаты. Впечатляла гонка маломощных самолетов на высоте двести метров. Удивил зрителей полет летчика Корзинщикова на автожире А-6, комментатор Кошиц назвал автожир «крылатой мельницей».

Глава 7. В стратосферу

Советские воздухоплаватели и авиаторы серьезно взялись за освоение стратосферы. Были разработаны многообразные методы ее изучения, но самым действенным считался подъем человека на летающей лаборатории. Для этой цели более всего подходил аэростат.

Наша страна не намеревалась отставать от заграницы, а там стремились вверх. Готовил полет на высоту 25 тысяч метров американский лейтенант Сетль. Директор испанского авиационного института Эмилио Херер предлагал лететь в стратосферу в открытой кабине и специальном броне-герметичном костюме. Деятельно готовился к супервысотному полету известный швейцарский физик, стратонавт Огюст Пикар со своими спутниками Козансоном и Киллером.

По распоряжению начальника ВВС Алксниса советские авиаторы начали штурмовать стратосферу.

В сентябре 1933 года с аэродрома имени Фрунзе в Москве поднялся стратостат «СССР». В его гондоле - командир Прокофьев, пилот Бирнбаум и инженер Годунов. Они достигли высоты 19 тысяч метров, поработали там для науки и благополучно спустились на землю близ железнодорожной станции Голутвино. 30 января 1934 года стратостат «Осоавиахим» с поляны под Москвой взмыл в небо на 20 600 метров, и оттуда Федосеенко, Васенко и Усыскин послали боевой привет вождю Сталину, Коммунистической партии и рабочему классу. Когда же «Осоавиахим» пошел на снижение, радиосвязь с экипажем прервалась. Через некоторое время около деревни Потиж-Острог нашли разбитую гондолу. (прах стратонавтов П. Федосеенко, А. Васенко и П. Усыскина замурован в Кремлёвской стене) После такого происшествия, заставившего весь народ скорбеть по погибшим стратонавтам, стало ясно, что лихой атакой стратосферу не покоришь. В мае была созвана первая Всесоюзная конференция по изучению стратосферы при Академии наук СССР. На конференцию пригласили и Павла Игнатьевича Гроховского.

Журнал «Самолет» №6 в статье «Создадим советские стратопланы» отметил: «...Интересное предложение, заслуживающее дальнейшей разработки, внесено известным изобретателем и конструктором т. Гроховским: для обеспечения безопасности полета стратонавтов и для предварительного накопления опыта в конструировании и вождении стратопланов он предложил забуксировать в стратосферу воздушным шаром (стратостатом) специальный планер с герметичной кабиной».

Обычно экипаж стратостата размещался в гондоле сферической формы, прикрепленной к воздушному шару сложной системой строп. Гроховский предложил заменить гондолу металлическим сварным планером с герметически закрытой кабиной, в которой кроме двух пилотов помещалась бы аппаратура и средства связи. И крепить планер к оболочке аэростата проще - на четырех полужестких лапах.

Достигнув заданной высоты и поработав на ней сколько нужно, пилоты планера отцепляются от носителя и самостоятельно производят посадку в подобранном месте или на заранее обусловленной площадке, планируя к ней.

Проект гроховчане продумали так тщательно, что в нем предусматривалось тройное обеспечение безопасности на случай аварии.

Если неожиданно разрывалась оболочка шара-носителя, то планер автоматически отцеплялся от нее.

В случае аварии самого планера после отцепки, от него могла отделиться кабина вместе с пилотами и спускаться на грузовом парашюте.

Гондола дирижабля

Если же общий грузовой парашют по какой-то причине не раскрылся или разорвался, то кабина «разламывалась» на две части и пилоты могли покинуть ее на индивидуальных спасательных парашютах.

Не менее интересным было предложение Гроховского по «Стратопарашюту». Он считал: купол парашюта можно использовать не только для снижения, но и для подъема. Для этого на кромках прорезиненного зонта большого парашюта нужно укрепить кольца, через них продеть шнур и с его помощью стягивать кромку до маленького отверстия. Купол парашюта, таким образом, превращается в оболочку аэростата и наполняется газом, а стропы наматываются на лебедочку, помещенную на венце открытой кабины.

В кабине - стратонавты в специальных высотных костюмах, снабжённые кислородными приборами.

Балласт в такой «Стратопарашют» берется только для регулировки подъема. При спуске он лишний. Поднявшись в небо на задуманную высоту, и выполнив там положенный объем научных работ, стратонавт движением специального рычага рвет стягивающий оболочку шнур. Нижняя кромка оболочки быстро превращается в обычный купол огромного парашюта.

Гроховский не только подал идею запуска планера в стратосферу на воздушном шаре, как «планирующей гондолы», но и предложил использовать в безвоздушном пространстве реактивную тягу. Он дал наметку:

- После удачных полетов на стратопланере я предложил бы отказаться от оболочки, снабдив планер реактивными ракетами или реактивными двигателями. Планер, привязанный тросом к самолету, начинает нормальный буксировочный полет. С каждой минутой он забирается все выше и выше. Наступает момент, когда скороподъемность «тягача» - самолета - настолько незначительна, что дальнейшая затрата сил на продолжение полета бесполезна. Ракетные двигатели на планере уже заработали. Планер круто взмывает, пока его влечет ввысь реактивная сила двигателей. Наконец, двигатели, израсходовав горючее,

выключаются, планер, таким образом, достигает «потолка». Он начинает производить скользящий полет.

Проекты Гроховского не отвергались. Его поддерживали известные авиационные конструкторы Константин Алексеевич Калинин и Александр Александрович Пороховщи-ков, отмечая, что идеи летчика-изобретателя «заслуживают всяческого одобрения, так как решают коренные вопросы покорения стратосферы, где как нигде большое значение имеет безопасность самих полетов» (ВОИЗ. Прения по докладу П. И. Гроховского. - ЦГА, ф. 7752, оп. I, д. 209О).

О проекте «стратопланера» хорошо отозвались и профессора Фомин, Некрасов, многие инженеры-изобретатели. А вот авиаконструктор А. Н. Туполев очень настойчиво не советовал торопиться с осуществлением проекта и «ждать неприятностей», если он будет осуществлен. В речи Туполева, говорившего о действительных трудностях в постройке «стратопланера», звучали слова «фантазия», обвинения, что Гроховский «достаточно много работает и достаточно много раз не выдерживал сроки, если он такие сроки давал», и экивоки на «несерьезность» проекта.

(Стенограмма выступлений на конференции по освоению стратосферы)

А.Н Туполев:

- ...Может быть, потом удастся это дело отработать, но на первый период это будет менее надежная вещь, чем обыкновенный аэростат... Я считаю, что на сегодняшний день у нас в Советском Союзе следующие полеты должны быть без катастроф. Вопрос относительно штурма стратосферы в смысле полета аэропланного серьезный вопрос, но только это будет полет с другого конца... Не в планере дело. Это значит - сделать видимость того, что что-то такое сделано. Вопрос ясный. Можно построить самолет, который будет летать. Здесь ничего хитрого нет... Здесь это хозяйство решается как безмоторное. Вопрос о том, что это есть изучение самолетной части в стратосфере, -это фикция, самообман. Мы сами себя обманываем, что приближаемся к разрешению этого вопроса... ВОИЗ должен дать стратостат, который заведомо надежно слетал бы в стратосферу в будущий сезон. Тут не может быть разговора о каких-нибудь двух месяцах, - говоря о сроках постройки «стратопланера», подчеркнул Туполев, - может быть, придется поработать год-два. ВОИЗ должен призывать на заведомо надежную машину, на которой ни один шплинт не должен быть поставлен, который был бы гадательным.

Туполева поддержали несколько человек из обширного числа выступающих на конференции, в том числе представитель ЦС Осоавиахима Бутлер.

Представитель ЦС Осоавиахима Бутлер:

- Особое внимание необходимо обратить на чрезвычайную осторожность этой проблемы. Мы все - люди военные. Надо предупредить товарищей, чрезвычайно горячо выступавших здесь, от кажущейся простоты решения этого вопроса. Профессор Туполев совершенно прав. Товарищи, катастрофы недопустимы в СоветскомСоюзе. Конечно, не большинством голосов будет решаться этот вопрос, а чрезвычайно глубоким, осторожным, обстоятельным подходом к решению этого вопроса, в противном случае это будет преступление, на которое мы пойти не можем.

Однако страшное слово «преступление» не остановило «горячо выступавших».

Авиаконструктор Калинин:

- Андрей Николаевич сказал, что это есть идея, вывернутая наизнанку, что планер поднимать не нужно. Я считаю, что хотя мы тут имеем безмоторный аппарат, но мы

тут вовсе не начинаем с другого конца. Напрасно от этого отмахиваться... Предложенная товарищем Гроховским идея сулит очень много и заслуживает того, чтобы мы ее внимательно изучили и в ближайшее время осуществили... От имени организации, в которой я работаю, именно от Харьковского завода, должен заявить, что если доля этой работы, в части выполнения самого планера, будет нам предложена, то мы сделаем все возможное, чтобы в наименьший срок и качественно эту работу выполнить.

(В стенографическом отчете помечено: аплодисменты.

Сказав, что «выступление уважаемого профессора Туполева звучало диссонансом большинству выступлений и произвело очень неприятное впечатление на всех присутствующих», самый молодой из делегатов конференции Борис Урлапов очень толково доказал несостоятельность многих его возражений.

Заключительное слово Гроховского было, как всегда, эмоциональным.

Гроховский П. И:

- Меня удивляет ряд выступлений некоторых товарищей, но это им можно простить. Видимо, эти товарищи не тщательно рассмотрели мой проект и не успели детально ознакомиться с ним. Из-за короткого представленного мне времени я не смог сделать более обширного доклада. Выступление представителя Осоавиахима меня страшно удивило. Он говорил, что стратопланер - вещь не реальная, в то же время проговариваясь, что Осоавиахим занялся этим делом и дал распоряжение буксировать на разные высоты планеры и там отцеплять. Меня вообще, как изобретателя, страшно возмущает поведение некоторых товарищей из Осоавиахима. Почему-то все работы, которые я провожу несколько лет, которые у меня проходят секретно, осоавиахимовцы начинают будировать и под конец выдавать их за свои. Факты: в печати были опубликованы как новые работы товарища Малиновского «буксировка тяжелых планеров и установка легких двигателей на планеры». Эти работы мною сделаны несколько лет тому назад и широко начинают внедряться. Со стратопланером получается та же история. Здесь их товарищ всеми силами старается доказать, что проект никуда не годится, в то же время Осоавиахим начинает заниматься этим делом, говоря, что таких предложений у них много, забывая, что два месяца тому назад это я ему послал обстоятельный доклад и мое предложение по стратопланеру... Андрея Николаевича я очень уважаю и ценю, как большого специалиста самолетного дела, но Андрей Николаевич недостаточно раскусил всех тех исследовательских вопросов, на которые может дать ответ стратопланер, и эти ответы окажутся необходимыми ему самому, когда он приступит к конструированию стратосферных самолетов. Я не думаю, что сейчас возможно построить специальную аэродинамическую трубу для продувки моделей в разреженном воздухе. Я не думаю, что исследовать вибрации и осветить еще многие необходимые проблемы стратосферных самолетов на земле легче. Отрицать большие возможности, которые дает стратопланер, считаю неправильным. Держаться за старый стратостат считаю тоже неправильным. Идти по линии мелкого усовершенствования стратостата - это значит снизить процент аварий. Если мы сейчас имеем 50 процентов удачных подъемов, то будем иметь 75 процентов, а нам необходимо довести конструкцию до полной безаварийности. Можем ли мы это сделать? Конечно можем. Ведь промышленность дает нам все необходимые агрегаты для этого. Я здесь ничего не предлагаю невозможного, я даже не предлагаю чего-то создавать нового, над чем-то сильно думать, экспериментировать; я просто взял существующую оболочку, выбросил все ненужное - клапана, аппендиксы, веревки, получив просто водородный мешок, к которому подвесил существующий планер с добавлением к нему герметической кабины... Почему нельзя использовать планер для изучения стратосферы, я не понимаю... Приступить к экспериментам необходимо теперь же: существующие планеры спарить с оболочками шаров и в ближайшее время производить полеты на разные высоты... И вплотную приступать к детальному конструированию стратопланера... Большинство специалистов, одобряя саму идею, высказалось за немедленное строительство и одобрило проект стратопланера, всего лишь три человека (из 59. - В. К.) высказались против, не обосновывая своих возражений, лишь заявляя, что постройка невозможна, нерациональна. Разрешите считать ваше единодушное одобрение как пожелание быстрой реализации идеи. Я лично полностью, со всей имеющейся энергией включаюсь в это дело и прошу осуществить данную конструкцию, включиться в строительство стратопланера товарищей Туполева и Калинина с их крупными самолетостроительными базами. Только при коллективном творчестве мы сумеем обжить стратосферу без лишних человеческих жертв.

В резолюцию конференции записали: «.признать идею Гроховского положительной», «. учесть предложение тов. Калинина о постройке планера на Харьковском заводе», «...придать широкую огласку этому проекту с целью мобилизации всех широких масс», осоавиахимовской общественности ЦАГИ широко включиться в дело.

Возражения А. Н. Туполева и его сторонников при постройке «стратопланера» решили принять во внимание, не больше.
Надо сказать, почти каждый автор биографических произведений вольно или невольно идеализирует в какой-то степени своего героя. В то же время известно - нет людей без недостатков. Особенно людей творческих, многие из которых отличаются чрезмерной обидчивостью, острой реакцией на различные слухи, задевающие их профессиональное достоинство. Не лишены были этих недостатков и Туполев с Гроховским. Именно на этой почве между ними в свое время «пробежала черная кошка».

Как-то на аэродроме в январе 1934 года, глядя на самолет ТБ-3 и занятый своими мыслями, ни к кому не обращаясь, Гроховский промолвил:

- Из этой машины можно сделать хороший самолет.

Нашлись люди, которые, переиначив слова Гроховского, передали Туполеву, что тот назвал его бомбардировщик плохим, недоведенным, с массой недостатков.

И хотя, произнося слова, что из ТБ-3 «можно сделать хороший самолет», Гроховский имел в виду совсем другое - а именно: транспортный самолет-бесхвостку из деталей бомбардировщика, - Туполев после дошедшей до него сплетни даже фамилию Гроховского слышать не хотел. Гроховский мог бы легко объясниться с Туполевым, но делать этого из гордости не стал. Чтобы доказать несостоятельность сплетни, он действительно из деталей моноплана ТБ-3 спроектировал биплан-бесхвостку. Но тогда Туполеву передали, что его самолеты в бюро Гроховского уродуют - отпилили бомбардировщику хвост.

Понятно, взаимоотношения между конструкторами оставались натянутыми.

Год-два задержки, как настаивал Туполев, для Гроховского - вечность. Без отработанных проектов он давно уже на серьезные совещания не выходил, зная, что зубодробительная критика не заставит себя ждать. Поэтому вряд ли кого удивило сообщение в журнале «Самолет» (1934, №5), что «в Ленинграде приступили к постройке стратопланера. Стратопланер с герметичной кабиной прикрепляется к аэростату объемом 25 000 м3».

Однако приступить к постройке не значит, что она будет закончена. Так и получилось по воле тех, кто оказался сильней. Работа Гроховского решением сверху была «временно» законсервирована.

Частично идея Гроховского о стратопланере была осуществлена 17 августа 1935 года, когда впервые в мире был совершен полет сферического аэростата «СССР ВР-29» с планером «Грибовский-9». Аэронавты А. Фомин и П. Полосухин подняли планериста В. Бородина. Достигнув высоты четыреста метров, Бородин произвел отцепку от шара и, попарив в восходящих потоках, через несколько часов приземлился. Таким образом, были проверены возможности взлета и отцепки.

Наиболее удачный, полностью подтвердивший жизненность идей Гроховского подъем планера на субстратостате «СССР ВР-61» произвели в 1938 году, когда Экспериментальный институт НКТП уже не существовал. Вот что рассказывал о полете его участник, мастер планерного спорта Виктор Михайлович Ильченко:

- Подготовка к нашему полету началась еще в марте... Была разработана схема подвески планера к стратостату, команды. Так как у нашей «системы» нет моторов, в воздухе тишина, то условились передавать команды голосом. Планер подвесили к корзине субстратостата на коротеньком тросе в три-четыре метра длины. Кроме основного троса планер крепился вспомогательными тросами для придания ему нормального положения при полете на буксире и при отцепке...

Погода стояла превосходная. Мы поднялись на высоту две тысячи пятьсот метров со средней скоростью четыре с половиной метра в секунду. Затем скорость подъема начала уменьшаться, и на высоте пять тысяч двести метров она равнялась всего лишь полутора метрам в секунду... Нас все время относило к северо-западу... Во время отцепки мы находились недалеко от мощного слоя кучевой облачности, красиво освещенного лучами заходящего солнца. Я сильно желал попробовать набрать высоту в вертикальных потоках облачности, тем более что имел подушку с кислородом, но задачи полета были иные. Внизу очень хорошо просматривалась превосходная панорама канала Волга - Москва с его просторными водохранилищами. Сразу после отцепки, происшедшей на высоте пять тысяч сто метров, я перевел планер в пикирование. Потеряв метров сто высоты, быстро набрал необходимую скорость и ввел планер в нормальный скользящий полет... В 21 час благополучно приземлился на месте старта...

Не очень собранный рассказ Виктора Михайловича Ильченко о полете, с опережением событий, приведен не зря. Из него видно, Туполев предложил подождать год-два, прошло три года, а проект Гроховского практически и в полном объеме не был реализован: высота 5 тысяч метров - не стратосфера. Волевым решением его отстранили от этой работы, передав другим. Другие - топтались на месте. Не отвергая полезность идеи, ее со временем постарались крепко забыть и похоронили в суете. Воскресла идея стратопланера через 50 лет в Западной Германии. Но об этом в конце повествования.

Стратостат-лаборатория «СССР-1-бис»

Верность принципа и стратопарашюта Гроховского по стечению обстоятельств подтвердилась на сей раз быстро. 26 июля 1935 года поднялся в воздух стратостат-лаборатория «СССР-1-бис». Он достиг высоты шестнадцать тысяч метров. После проведения исследовательских работ начался спуск. Вот как о нем рассказано в журнале того года (приводится отрывок из статьи):

«. Несмотря на сброшенный балласт, стратостат быстро идет на снижение. На высоте четырнадцать тысяч метров экипаж ощущает в кабине первые резкие толчки. Нарушается равновесие. На семи тысячах метров обнаруживается деформация нижней части оболочки - местами она повреждена... Аварийные признаки спуска требуют срочных решений. Командир стратостата Зилле отдает приказ двум своим спутникам оставить гондолу.

Скорость снижения дошла до 4—5 метров в секунду. Своевременный бросок двух человек облегчил аэростат. Через некоторое время поврежденная часть оболочки вошла внутрь баллона. Оболочка превратилась в своеобразный парашют (разрядка моя. - В. К.). На высоте две тысячи метров командир стратостата «СССР-1-бис» вылез из гондолы и, оставаясь на внешней металлической лестнице, блестяще провел посадку с нормальной скоростью три метра в секунду. Место посадки - село Труфаново к юго-западу от Тулы» (Фортиков Н. Путь в стратосферу. - Техника - молодежи, 1935, №7/8, с. 110.)

Стратопарашют спроектировали и построили в 1938 году студенты-дипломники Дирижаблестроительного учебного комбината Главного управления Гражданского аэрофлота на заводе ГВФ. Назвали его СССР ВР60 «Комсомол». В этом же году, к 20-летию ВЛКСМ, решили подняться на высоту шестнадцать тысяч метров для «проверки каскадной теории космических лучей» и, кроме того, аэронавты должны были опробовать пайку емкостей электротоком на фиксированных высотах. Был подобран и оттренирован экипаж стратостата: командир А. А. Фомин, его помощник - А. Ф. Крикун, научный сотрудник - инженер М. И. Волков.

1 ноября 1938 года провели «генеральную репетицию» старта, она показала полную готовность к полету в техническом и научном отношении. Но тянулись месяцы, а «добро» на подъем не поступало. Тогда командир экипажа Фомин подал гневный рапорт начальнику ГУ ГВФ В. С. Молокову:

«. В связи с явной недооценкой в Аэрофлоте полета стратостата-парашюта СССР ВР 60 «Комсомол» и неэффективностью мероприятий в этом деле по линии Управления воздухоплавания ГВФ создана Обстановка, при которой даже люди» непосредственно связанные с подготовкой к полету, не имеют физической возможности заниматься этим делом и которая вообще не имеет сравнений с подготовками к полетам в стратосферу в истории мирового воздухоплавания, что, по существу, является дискредитацией возможностей для данной работы... Матчасть стратостата, на которую затрачено более полумиллиона рублей, лежит, теряя свои качества, на складах.»

Полет разрешили через три месяца после подачи рапорта и «ученого доклада» правительству.

12 октября 1939 года «Комсомол» стартовал с Быковского аэродрома. В 9 часов 10 минут на высоте пятнадцать тысяч восемьсот метров аэронавты приступили к научной работе. К И часам стратостат достиг шестнадцати тысяч восемьсот десяти метров и через час полета начал медленный спуск.

На высоте девяти тысяч метров оболочка начала расправляться, превращаясь в гигантский парашют. И в это время, вследствие трения металлических частей при роспуске купола, между ними проскочила искра и подожгла водород, наполнявший оболочку.

Это случилось на седьмом часу полета.

- Пожар! - крикнул Волков и отделил гондолу от оболочки.

Его помощник Крикун вручную открыл спасательный парашют для спуска гондолы. Но скорость снижения оставалась большой.

Тогда по приказу командира на личном парашюте гондолу покинул Волков, за ним -Крикун. Сам же Фомин выбросился только на высоте тысяча пятьсот метров и пошел к земле затяжным.

Гондола опередила парашютистов. Она приземлилась первой, загорелась, начавшийся пожар потушили, сохранив таким образом ценные документы наблюдений.

По полученным протоколам наблюдений, которые велись во время полета, с очевидностью явствует, что наблюдения велись с очень большой тщательностью, - заявил академик С. И. Вавилов. - Обработка результатов по космическим лучам дала чрезвычайно ценные результаты.

Этим полетом один к одному были подтверждены и все расчеты П. И. Гроховского по стратопарашюту, хотя имя его уже ни в каких документах не упоминалось. 13 октября 1939 года командование ГВФ ходатайствовало о награждении аэронавтов, даже было направлено по этому вопросу письмо на имя Сталина, но оно осталось без ответа, а герои полета без наград.

И третья идея Гроховского - полет ракетопланера с отрывом от самолета-тягача - осуществилась в 1940 году. Летчик В. П. Федоров на планере С. П. Королева СК-9 с азотнокислотным реактивным двигателем Глушко - Душкина произвел такой полет.

Гроховский, конечно, понимал, что некоторые его замыслы опережают технические возможности времени, но работу, соответствующую поставленной руководством ВВС задаче, вел, связывая ее с темой воздушного десанта и задачей постройки сверхскоростных самолетов, высотных аппаратов. Ведь планер, поднятый шаром или забуксированный «тягачом» в стратосферу, мог бесшумно покрыть 500—600-километровые расстояния в тыл противника, а стратолёты, обладающие большой скоростью, могли служить как истребители-перехватчики, и притом, как мыслил Гроховский, «дежурить в стратосфере на подвеске, не расходуя горючего очень долгое время».

Первые высотные полеты в Экспериментальном институте провели на планерлете Г-31 с новым мотором М-25 и удлиненным крылом. Летчик Терентий Маламуж забирался на нем на высоту около восьми тысяч метров.

Проектировался легкий скоростной самолет с мотором «Гном-рон-мистраль мажор К-14» мощностью 860 лошадиных сил, со скоростью полета до семисот километров в час. В связи с тем, что при взлете шасси у него должно было сбрасываться и посадочная скорость, по расчетам, могла достигать триста километров в час, посадка его предусматривалась на парашюте. Над таким парашютом работал В. И. Малынич.

Готовились проекты планера-истребителя, буксируемого за тяжелым самолетом-бомбардировщиком, и истребителя-перехватчика с воздухомётным реактивным двигателем, стартующим с катапульты.

- Для того чтобы мы могли летать в стратосфере, - говорил Гроховский, - мы должны изучить аэродинамику полета на больших высотах. Нам неизвестно, как будет вести себя там аппарат на максимальных скоростях. Нельзя говорить о стратосферном самолете до тех пор, пока чисто аэродинамические вопросы полетов в стратосфере не выявятся достаточно четко.

Идею же «стратопарашюта» в институте реализовали применительно к десанту: построили несколько малых «стратопарашютиков» для военных разведчиков, которые могли пользоваться ими при действиях в тылу противника как воздухоносными баллонами и при необходимости - как парашютами.

Глава 8. Как становились десантникам

Парашютный спорт стал любим тысячами юниошей и девушек. Были «приготовишки», освоившие прыжки только с парашютных вышек или приземление после скачков вверх на «воздуходувках» Гроховского, но народ знал и высококлассных парашютистов, экспериментаторов, рекордсменов, отчаянных испытателей. Поэтому Центральный совет Осоавиа-хима решил отличить опытных воздушных спортсменов и постановлением от 19 августа 1934 года ввёл звание «Мастер парашютного спорта СССР». Одним из первых почетные нагрудные знаки были вручены и гроховчанам: Афанасьеву, Камневой, Шмидту, Холобаеву и самому Гроховскому.

Коллектив Экспериментального института старался проводить доводку и испытания своих объектов непосредственно в десантных частях. Если раньше для этого приходилось совершать дальние поездки на Украину, в Белоруссию, и Ленинград, то теперь работа шла оперативнее, так как и в Московском военном округе скомплектовались два десантных отряда. Из кого и как формировались подобные части, как обучались, осваивали десантную технику, образно рассказал десантник Иван Лисов.

Иван И. Лисов (впоследствии генерал-лейтенант, заместитель командующего ВДВ СА, кандидат исторических наук, автор многих книг о десантниках и спортивном парашютизме) вспоминает:

...В июне 1934 года меня вызывают в штаб и говорят примерно следующее: «Ты комсорг, молодой парень, холостой, детей нет, терять тебе нечего. А тут, видишь ли, какие-то новые части организуются, с неба надо прыгать. Вот мы и решили откомандировать тебя».

Решили так решили. Являюсь к командиру батальона, куда меня назначили служить, рапортую о прибытии.

А он говорит: «Прекрасно! Вы успели вовремя. У нас весь батальон уже совершил прыжки. Осталось не прыгавших человек двадцать - кладовщики, писаря, в общем, те, кто от прыжков старался отлынить. Но прыгать они все-таки будут - завтра. И вы прыгнете с ними».

Говорю комбату: «Да ведь я самолета в жизни не видел, а вы хотите, чтобы я завтра с парашютом прыгал! Невозможно это». А он свое: «Ничего, ничего, прыгнешь. Сходи сейчас в спортивный городок, там инструктор, он тебя научит».

Прихожу в городок и вижу деревянное, довольно высокое сооружение буквой «П» -к такому обычно привязывают канат или шест для лазания. Но сейчас вместо них через перекладину переброшена веревка. Один ее конец в руках инструктора, стоящего на земле, а на другой, под самой перекладиной, сидя в веревочной петле, болтается человек, неуклюже пытаясь разворачиваться из стороны в сторону. Минут пять я наблюдал за этой, с позволения сказать, тренировкой, как вдруг в спортгородок вбегает посыльный из штаба, отдает инструктору честь и о чем-то докладывает. Инструктор, как истый военный, тоже хочет козырнуть посыльному и, забывшись, отпускает веревку. Раздается отчаянный вопль, и будущий парашютист, болтавшийся под перекладиной, с семиметровой высоты грохается наземь.

К счастью, отделался он лишь ушибами. Но я под перекладину не полез, грустно подумал: «Если в этих войсках уже на земле начинают убивать, то, что же дальше?»

Ночь спал плохо. Знаете, не так-то просто вообще прыгать с парашютом, а тут вдобавок так и не познакомившись с ним заранее. А когда рано утром приехали на аэродром, волнение и вовсе достигло, казалось, предела. Но отступать-то некуда.

Здесь нас встретил инструктор. Построил по росту. Я со своими ста восмидесятью сантиметрами оказался первым, и он сказал: «Будешь помощником». «Как помощником? Да я еще парашюта не видел!» Но восклицание не помогло. Инструктор подозвал одного из укладчиков и приказал, указывая на меня: «Расскажи ему, за что дергать».

Через пять минут мы были в воздухе. Нас поместили в громадную люльку, подвешенную под фюзеляжем, - она называлась кабиной Гроховского. Сидели мы верхом на гладко обструганном бревне, наклоненном чуть вперед. В момент прыжка в передней части люльки открывалась створка и помощник инструктора, то есть я, сидевший позади всех, должен был нажать на тех, кто сидел на бревне, и вытолкнуть их из кабины, после чего соскальзывал сам. Короче говоря, опомниться я не успел, как все завертелось перед глазами и я почувствовал, что лечу в бездну.

Но дернул за кольцо - и парашют раскрылся. Падение затормозилось, перешло в плавный спуск. И вот тут-то.

Понимаете, парашютистов часто спрашивают, чем их привлекают прыжки. Ответить на этот вопрос не просто, я сам частенько задумывался над ним. Но постепенно пришел к такому выводу: неотразимую привлекательность парашютизму придает большой перепад переживаний, который испытывает человек при прыжке. Сначала сильное напряжение воли. А потом вдруг, скачком, огромная радость, прекрасная картина, открывающаяся глазам при спуске под парашютом, плавное парение в тишине.

Нас прыгало тогда двадцать человек, и все двадцать после приземления подбегали к командиру, докладывали об отличном самочувствии и просили: «Разрешите немедленно повторить прыжок?»

.Пятый прыжок чуть не оказался для меня последним и запомнился мне отнюдь не переживаниями в момент отрыва от самолета. Дело в том, что тогда специальных десантных самолетов не существовало. Парашютисты располагались, где только было возможно. Мне, например, приходилось прыгать из двери, с крыла, в бомболюк, с турели. Пятый прыжок я совершал с крыла бомбардировщика ТБ-3, имея при себе ручной пулемет. Чтобы блеснуть перед подчиненными своей «удалью», решил прыгать с консоли крыла: вскочил и побежал по крылу, а размах крыльев у ТБ-3 солидный, сорок семь метров. До конца крыла не добежал - обо что-то споткнулся и полетел вниз. Дернул за кольцо, однако из-за неправильного отрыва от самолета купол вышел из ранца плохо, не наполнился воздухом, а обмотался вокруг тела, полностью закрыл лицо, спеленал руки. Проваливаюсь вниз, ничего не вижу, но чувствую, что погибаю. Не помню как, но я сумел дотянуться рукой до десантного ножа. Выхватил его и полоснул по шелку перед лицом. Просунул в образовавшуюся дырку голову, вижу - земля совсем рядом. Терять было нечего, и я решил использовать последний шанс: открыл запасной парашют и руками вытолкнул его через дырку. Он и раскрылся! И опустил меня на землю закутанным в основной парашют, как в белый саван.

* * *

Рассказ Ивана Ивановича Лисова, впоследствии занявшего высокую должность в ВДВ, оптимистичен. Но не всегда пионеры парашютного дела так удачно выходили из аварийных ситуаций, создавшихся и по неопытности, и по вине несовершенных парашютов, и по другим причинам. Примером тому чертежница Экспериментального института Зоя Бушева, первая рекордсменка затяжного прыжка.

После установления рекорда на четвертый день, 15 августа, она опять прыгнула в паре с Михаилом Каминским. Отделившись от самолета, Зоя попала в «сальто», кувыркалась, от головокружения впала в шоковое состояние и не раскрыла парашют. Она стала единственной жертвой затяжных прыжков, совершаемых сотрудниками Экспериментального института.

Зоя погибла на глазах начальника ВВС Алксниса, и он спросил Гроховского:

- Вы продолжаете быть уверенным, что и женщин можно привлекать к опасным прыжкам?

- Без сомнения. Она погибла потому, что мы еще сделали далеко не все, чтобы предотвратить такие случаи.

- Что имеете в виду конкретно?

- Автоматический прибор для раскрытия парашюта и другие приспособления.

- О приборе слышу не первый раз. Где он?

- Титов старается. Зоя Бушева делала ему чертежи. Будто предчувствовала.

- Бросьте вздыхать, это никому еще не помогало, и я этого не люблю! А с прибором вы стараетесь, Савицкий старается, другие стараются. - Алкснис безнадежно махнул рукой.

Год 1935-й

Клевета наносит удары обыкновенно достойным людям, так черви предпочтительно набрасываются на лучшие фрукты.

Д. Свифт

Цель жизни в том и заключается: жить так, чтобы и после смерти не умирать.

М. Джалиль

Глава 1. «Кукарача»

Павел Игнатьевич Гроховский, сидя за столом и подперев виски пальцами, рассматривал лежащий перед ним рисунок экспериментального самолета Г-39.

Самолет общими контурами напоминал опытные планеры советского конструктора Черановского и крылатые аппараты немецкого авиаконструктора Липпиша. Стреловидное крыло с углом стрелы 38 градусов венчалось выдвинутой вперед кабиной пилота на одного человека. Кабина прикрыта полукруглым целлулоидовым козырьком, за ней двигатель М-11 с толкающим винтом изменяемого шага. Вертикальное оперение в виде двух плоских шайб вынесено на консоли. То есть та же компоновка аппарата, что и у других конструкторов «бесхвостою».

Но были и существенные отличия.

Стреловидное крыло опиралось на четырехколесное шасси - две высокие стойки с крупными дутиками под кабиной, они закрыты обтекателями, и две короткие, с небольшими колесами, разнесены шире, под «шайбы» оперения. Если смотреть спереди, то ясно видно, что концы крыльев, опущенные вниз, как бы охватывают воздушное пространство под собой. По замыслу Гроховского, такое положение крыльев давало возможность при определенных условиях создать под ними плотную воздушную подушку, что резко бы снизило посадочную скорость и укоротило пробег.

Для этой же цели двигатель, расположенный в середине крыла, по воле летчика мог разворачиваться из горизонтального положения - винтом вверх, и винт, изменив шаг, превратившись из толкающего в тянущий, создавал подъемную силу, одновременно притормаживая полет машины. Чтобы лопасти винта имели свободный выход, в крыле предусматривалось полукруглое отверстие, а позже - скос, который делал крылья стреловидными.

Это была попытка практического подхода к самолету с вертикальной посадкой.

В тридцатые годы в авиационной прессе многих развитых стран обсуждалось несколько предложений, имеющих целью повысить роль истребителей в борьбе с бомбардировщиками. Французский конструктор Рабатель советовал поставить на истребитель перед кабиной летчика броневую плиту, защищавшую от пуль. Чикагский журнал «Попюлер мека-никс» предлагал разрезать самолеты противника проволокой, пролетая над ними. Теоретики выдвигали и идею самолета-тарана, рассуждая так:

«Перехватывание бомбардировщика истребителем-тараном не будет трудной задачей, а будет легкой детской забавой: никакого прицеливания, наводки, задержек, промахов в ответственный момент, единственно - нацеливание соответственно оборудованного истребителя на хвостовое оперение бомбардировщика».

Интерес к самолету-тарану не миновал и Павла Игнатьевича Гроховского. Он быстро проработал несколько вариантов и один из них, бесхвостый, с комбинированной таранной системой, решил попробовать.

Вдоль всей лобовой кромки прикреплялся нож - тонкая стальная полоса. Из-под кабины пилота выходила вперед длинная круглая штанга. Ее острие и консоли крыла соединялись тонким стальным тросом. Это - основа экспериментальной системы «таран», изобретенной Гроховским.

По его замыслу в боевой обстановке самолет-таран мог подходить в небе к аппарату противника и безопасно для себя тросом или, если трос лопнет, ножом разрушать его хвостовое оперение, а заостренным концом длинной штанги (она же могла работать и как пневмопушка) протыкать воздушные шары или дирижабли.

Создание подобной таранной системы не имело аналогов в мировом самолетостроении, и Гроховский 25 февраля 1935 года защитил изобретение авторским свидетельством. Острый приподнятый нос, опущенные концы крыльев, четыре «ноги», троса-«усы», кабина пилота с глазницами эллипсоидных окон и пулеотсекающий козырек перед лобовым стеклом делали самолет слегка похожим на таракана, поэтому он еще в рисунках общего вида получил от конструкторов прозвище «Кукарача» (из песни: «Кукарача, кукарача, кука-рача - это значит таракан»).

Понимая, что столь сложную машину силами своего молодого самолетного отдела быстро сделать не сможет, Гроховский пригласил для реализации замысла опытных авиационных конструкторов с богатым теоретическим стажем Козлова, Болховитинова и Ками-нова как разработчиков, заключив с ними трудовое соглашение. Это были люди, тянущиеся ко всему новому, необычному. Они занимались «Кукарачей» в неслужебное время, ночами, пытаясь воплотить в крохотном самолете максимум технических новинок.

Самолёт Г-39 «Кукарача»

«Кукарача» в несколько упрощенном виде (без фонаря на кабине и без таранной системы) начала строиться в московских авиа мастерских ЦАГИ. Немало организационных усилий приложил Гроховский, прежде чем деревянные брусья, фанера, металлические рейки, трубы и полотно превратились в самолет: он строился из материалов, сэкономленных на других работах. Все время ощущался дефицит рабочих, потому что машина шла вне плана. Различные переделки, перекомпоновки «по живому» тоже затягивали сроки. Медленно перебирался и старый, из списанных, мотор М-11.

Наконец в конце весны, когда подсохло поле, самолет выкатили из мастерских на аэродром. Испытывать его пригласили Валерия Павловича Чкалова.

- Ишь, ты, красивая машинка, попробую ее на зубок, - окал летчик, с трудом втискиваясь в тесную кабину. - Ну, побежали. От винта!

Чкалов видел «Кукарачу» не впервые, он знакомился с машиной еще «в скелете», и она нравилась ему своей необычностью. Уверял, что поднимет ее в воздух.

Но самолет не взлетел. Даже не оторвался от земли. Как ни насиловал двигатель Чкалов, подлеты не удавались. «Кукарача» бегала, набирала скорость, но, чтобы уйти в небо, ей не хватало аэродрома. Упорный летчик пытался поднять машину до тех пор, пока в баке не кончилось горючее. Винт встал, как настороженное заячье ухо, где-то посреди аэродрома. Чкалов неторопливо вылез из кабины, отойдя несколько шагов, закурил и, когда к нему подбежали конструкторы, сказал невесело:

- Настоящий таракан! А тараканы не летают. Где-то вы просчитались или перемудрили, уважаемые.

Гроховский, рассматривая лежащий, перед ним прекрасно выполненный рисунок «Кукарачи», горевал. Он хорошо знал историю бесхвостых конструкций. Они разрабатывались уже давно. Еще в 1908 году Вейс в Англии и Этрих в Германии сконструировали летавшие бесхвостые планеры. Они показали немалые преимущества перед обычными, снабженными фюзеляжем и хвостом, имея мизерное лобовое сопротивление, меньший вес, возможность более выгодно размещать грузы внутри крыла. Эти свойства бесхвостой машины привлекали Гроховского, мечтавшего о громадном десантном корабле-крыле, с отмеренной скоростью и грузоподъемностью, с возможностью посадки на маленький пятачок. «Кукарача» была первым шагом. И споткнулся Гроховский на нелегкой дорожке. Глядя на рисунок «Кукарачи», он видел перед собой двухмоторную «Веспе» Липпиша, «Параболу» Черановского, английский бесхвостый военный самолет «птеродактиль». По благородству форм они проигрывали его детищу с крыльями стреловидной формы, но эти самолеты летали, а «Кукарача» так и остался быстро бегающим по полю тараканом.

Выкурив несколько папирос подряд, Гроховский встал, походил из угла в угол и, приоткрыв дверь, попросил секретаря-машинистку как можно быстрее найти Урлапова.

- Знаешь, что «Кукарача» не захотела летать? - спросил он своего помощника, когда тот зашел в кабинет.

- Я был на аэродроме.

- Был?.. А почему я тебя не видел?

- Я почти рядом с вами стоял.

- Вот, елки-палки, скоро самого себя потеряешь! Так почему машина не взлетела, Борис? А? Ведь сделана по уму и красива. Почему?

- Точно пока не скажу. Выполнен самолет не совсем чисто, Павел Игнатьевич. Видели, какая обтяжка и покраска? Красили ночами. Морщины, потеки есть, крыло шершавое. Моторчик посильнее, и она пойдет. Или «облизывать» ее надо более основательно. И обратная чайка крыльев способствует ли росту подъемной силы?

- Знаешь, честно говоря, я и надеялся только на подлет, потому что перетяжелили мы конструкцию. Весу многовато для этого мотора. Но и подлета не получилось! А ведь если бы. тогда в план, и серьезно поработать можно.

Все одно к одному. Я же говорил вам, что строить надо в Ленинграде.

- Завод перегружен.

- Пусть не сразу, но нашли бы возможности.

- А «Легкий крейсер»?

- С ним все в порядке, идет хорошо, правда, из графика малость выбились.

- Почему?.. Ну-ка, зови Ивенсена.

Пришел Павел Альбертович Ивенсен. Доложил, как строится Г-38, посетовал на трудность расчетов некоторых силовых узлов конструкции.

- Держит нас схема главной рамы фюзеляжа. Надо подобрать трубы с расчетной нагрузкой двадцать тонн, - сказал он. - Для такого сложного расчета у нас специалистов нет, сами учимся. С азов пришлось начинать, а это - время.

- Где есть такие специалисты? - спросил Гроховский.

- Можно поискать на моей прежней работе в СНИИ ГВФ.

- Вот и найдите, Павел Альбертович.

- Понял вас.

- Как хочешь, Павел Альбертович, но чтобы в плановый график вошел. Скажи, если в Ленинграде запустим еще одну конструкцию, тебе это здорово помешает?

- Случаются «окна» в работе, Павел Игнатьевич, при хорошей организации их можно использовать.

- Спасибо. Можете идти. Значит, так, Борис, - повернулся Гроховский к Урлапову. -Строим новый вариант «Кукарачи» в Ленинграде. От «тарана» пока откажемся. Пусть будет просто бесхвостка с фиксированным двигателем. Размахнем ее пошире и кабину сделаем человек на пять. С ходу взять нам задуманную конструкцию не удалось, отступим, будем идти к цели постепенно. У меня есть кое-какие задумки. Соглашение с разработчиками продлим или теперь справимся сами?

- Думаю, осилим, - согласился Урлапов. - Неплохо бы достать мотор помощнее.

- Где? С тем же весом, но с большей мощностью - только за границей. Это золото! Платить надо золотом, понял? Я принципиально против. Используем опять наш М-11.

Через три месяца в прессе появилось сообщение:

«Экспериментальный институт Наркомтяжпрома в Ленинграде приступает к строительству самолета типа „летающее крыло“ с мотором в сто лошадиных сил. Самолет сможет поднимать четырех пассажиров и летать со скоростью 220 километров в час. В течение двух с половиной месяцев самолет должен быть построен, и ему предстоит принять участие во всесоюзном перелете, организуемом „Правдой“, и ЦС Осоавиахима».

Заметка о многом говорила.

Если Гроховский открыл свои карты, то, значит, он отказался от системы «таран», преобразуя самолет; значит, шла машина по плану открытых экспериментов; значит, конструкторы были уверены, что на сей раз бесхвостка обязательно полетит; значит, Ивенсен нашел способ ускорить строительство «Легкого крейсера» Г-38 и тем самым высвободить часть рабочих для «Кукарачи-2».

Да, Павел Альбертович Ивенсен передал для расчета иностранному специалисту Капелю из СНИИ ГВФ схему силовой рамы фюзеляжа, вырезав ее из чертежа, и Капель быстро сделал расчет.

Знал бы Ивенсен, к чему это приведет!

Глава 2. Посмотрите, как летает Клен Сон!

Иван В. Титов вспоминает:

.Семнадцатого апреля на аэродром Центрального аэроклуба съехались гости, приглашенные нами на демонстрацию технических новинок Экспериментального института. Здесь были представители Осоавиахима, некоторых научных авиационных учреждений, журналисты. Прибыли и генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев, секретарь ЦК Павел Горшенин. Они приехали на трамвае и от остановки до аэродрома прошлись пешком.

В это время в воздухе стрекотал У-2 - машина облетывалась. Когда самолет приземлился, из кабины вылез Гроховский, одетый в синий комбинезон, на голове - кожаный шлем с приподнятыми на лоб очками-«бабочками». Подошел к головной группе гостей, с которыми занимался я.

- Не зря, наверное, оторвали нас от дела, Павел Игнатьевич? - здороваясь с ним, спросил Косарев. - Удивить чем-то хотите, знаю я вас! Угадал?

- Желаю доложить наглядно о выполнении серьезного задания. Помните, Александр Васильевич, после гибели Зои Бушевой речь шла об автоматической подстраховке парашютиста. И Яков Иванович Алкснис торопил. Мы постарались. Притом в нескольких вариантах. Сегодня увидите прибор системы Титова - Колоколина для автоматического раскрытия.

- Обрадовали, Павел Игнатьевич, - заулыбался Косарев. - А еще что?

- Расскажите, - попросил Горшенин. Да так, по мелочи. Иван Васильевич Титов вам поведает о своем изобретении, а мне некогда, побегу, еще недосмотрят что-нибудь мои черти полосатые.

Гроховский отошел, а Косарев протянул мне руку:

- Поздравляю вас с прибором!

- Присоединяюсь! - поздравил и Горшенин. - Отлично выглядите, Иван Васильевич.

Я немного смутился, так как был действительно одет по-праздничному: в новенькую

парадную форму со всеми блистающими знаками отличия.

- Может случиться у меня праздник сегодня, - говорю, - вот и приоделся. Но поздравлять рано. Первая проба. - Я вынул из кармана никелированную коробочку, открыл ее. -Вот видите, похож на будильничек. Только на циферблате одна стрелка, секундная. Прибор укрепляется на наружной части парашютной сумки и связан с тросиком вытяжного кольца. Перед прыжком парашютист сам или инструктор, вот так, пальцем, ставит стрелку на нужное ему время затяжки от пяти до двадцати пяти секунд, потом вытягивает специальную чеку из прибора и бросается вниз. Вот я выдергиваю эту чеку. Слышите, часовой механизм в приборе заработал. Если, например, поставлю стрелку на цифру десять, то через десять секунд парашют и раскроется. Должен раскрыться (Конструкция прибора И. Титова - Н. Колоколина описана в журнале «Самолет» (1935, №6). (В конструировании участвовал М. Карютин.)

- А если откажет?

- Автономно действует обычное вытяжное кольцо, товарищ Горшенин, парашютист в любое время может его выдернуть и выпустить купол из ранца. Смотрите, «удвашка» взлетает, на ней парашютист Заваев с нашим прибором.

Когда У-2 набрал высоту и появился над центром аэродрома, на голубом спортивном лимузине подъехал Алкснис. Он сидел за рулем, рядом с ним комбриг Молодцов. Не вылезая из открытой автомашины, они смотрели в небо. Как руководитель испытаний я подошел к ним с докладом, но Алкснис остановил меня:

- Не надо, Иван Васильевич. Здравствуйте! Мы к вам ненадолго. Сколько продлится показ?

- Часа полтора.

Утро было приятным, солнечным, небо белесо-голубым, чуть светозарным от ушедшего марта. С земли хорошо видно, как Закаев вылезает из кабины на крыло, падает с него и летит вниз, раскинув в стороны руки. Купола над ним нет, значит, вытяжное кольцо он не тронул.

«Двадцать один, двадцать два, двадцать три. двадцать пять», - считал я про себя, несказанно волнуясь, и, назвав последнюю цифру, скомандовал: «Раскрытие!»

Заваев не свел рук, не тронул кольца, а над ним вспыхнул белый купол.

- Ура-а! - закричали вокруг. Смотрю - наши, их оказалось на аэродроме больше, чем мы предусматривали, и валят ко мне, каждый старается поздравить, аж толкают голубой лимузин и орут, кто во что горазд.

- Как дети, - развел руками улыбающийся Алкснис.

- И я рад, - перекрикивая шум, сказал ему подошедший Гроховский. - Теперь, если случится крайняя необходимость, мы можем выпускать десантников и спортсменов на прыжок без предварительного облета и тренировок на парашютной вышке. Благодаря приборам-автоматам можно серьезно говорить о массовых затяжных прыжках. Внимание, товарищи! Тихо! Тихо! Прибыли термоса с горячим чаем, предлагаю вкусно погреться. С ржаными сухариками.

Все как-то сразу заметили, что день хоть и солнечный, но ветерок злой, пронизывающий. Из эмалированной кружки пил горячий, хорошо заваренный чай и Алкснис, ведя неторопливую беседу с Гроховским, Косаревым, Горшениным.

Их разговор прервал шум мотора взлетающего У-2. Всем было видно, что в его кабине кроме летчика сидит кто-то высокий, мощный; его чрезмерно крупная голова и покатые плечи, обтянутые белым комбинезоном, неестественно прямо торчат над обрезом задней кабины.

- Еще один прыжок с автоматом? - спросил комбриг Молодцов, указывая пальцем на самолет.

- И с автоматом тоже, - уклончиво ответил я.

- Любите вы сюрпризы, Павел Игнатьевич, - дожевывая сухарик, сказал Горшенин. Гроховский и бровью не повел.

- Я их еще раньше просил раскрыть программу, - поддержал товарища Косарев. -Ушли от ответа. Хитрые!

- И не скажут! - засмеялся Алкснис. - Вам скажи, сразу укатите: дела, мол! Нет уж, если приехали в «цирк Гроховского», ждите смирно. Так, Павел Игнатьевич?

- Ждите смирно, - с показной покорностью опустил голову Гроховский. - Только, товарищ начальник ВВС, у нас не цирк, а экспериментальный институт.

- Ладно, ладно, беру это слово обратно, - примирительно сказал Алкснис и тронул за плечо Гроховского.

У-2 набрал высоту, но не над аэродромом, а далеко за его границей, куда он ушел против ветра.

- Неужели на дома собирается прыгать? - забеспокоился комбриг Молодцов.

Нельзя сказать, что мы уж очень жаловали румяного комбрига. Гроховский поэтому, взглянув на него и притворно сокрушаясь, покачал головой:

- Ай-я-яй: неужели сбросит человека на поселок? Там и ноги поломать можно. Говорил же ему, предупреждал. Да нет, не сбросит.

- Прыгнул, прыгнул, черт возьми! - закричал и в гневе ударил кулаком по борту автомашины Молодцов.

- Ай-я-яй! Вот какое безобразие! Вот черт полосатый! - продолжал сокрушаться Гроховский.

- Кто летчик? - спросил Алкснис.

- Холобаев! - подсказал я.

- Расследовать и наказать! Пошлите в поселок «санитарку»! Быстро! Я правильно говорю? - предугадывая команды своего начальника, приказывал Молодцов, его вечно румяное лицо стало багровым от рвения.

- Не торопитесь, комбриг, - остановил его Алкснис. - Холобаев, говорите? Г-мм, тогда подождем.

- Так точно, надо подождать, - поддакнул я, еле сдерживая смех. - Видите, парашютист приближается к нам.

- Титов прав, он летит к аэродрому, и быстро, - поддержал меня Косарев. - На крыльях, что ли, а, Иван Васильевич?

Я взглянул на Гроховского, тот кивнул, и я ответил:

- Угадали. Парашют-планер. Все мы делали когда-то из бумаги треугольных голубков, и они неплохо летали. Купол этого парашюта треугольный, середина подтянута стропами так, что получилось как бы два крыла. Парашютист не опускается вертикально, а скользит наклонно по воздуху со скоростью до пятнадцати километров в час. По ветру быстрее. Сейчас под куполом манекен. Мы застраховались от неудачи и еще раз опробовали прибор-автомат. А если бы летел человек, он мог бы управлять парашютом, опускать стропами правое и левое полотняное крыло и тем самым разворачиваться в нужном ему направлении.

- Как считаете, Яков Иванович, для десантника это неплохо? - спросил Гроховский. -Выброска в одном месте, приземление - в другом. С такими лихими парашютистами можно пойти и на военную хитрость.

- Удалась она, твоя хитрость. Молодцова чуть кондрашка не хватил. Давай-давай, хвастайся дальше перед начальством, Павел Игнатьевич, - довольно проворчал Алкснис. -В будущем, может, и зачтется. Только не надо ставить в дурацкое положение моих помощников, не к лицу тебе.

Парашют-планер приземлил манекен на аэродром и, мягко опустив его, потащил по земле.

- Ветер усиливается, - заметил Косарев, поеживаясь. - И холодноватый засквозил.

- Это хорошо, это то самое, что мы и ожидали. Давай команду, Иван Васильевич! -кивнул Гроховский мне.

Через несколько минут на центр аэродрома выехал небольшой грузовичок.

С его борта по ветру соскользнул крошечный розовый купол и потянул за собой парашютный купол побольше. Тот не упал на землю, скукожившись, а, черпанув ветра верхней фигурной частью, полез ввысь, привязанный за тонкую стропу. Он уходил в небо и тащил за собой корзину из сухих ивовых прутьев, в которой сидели две крупные куклы. Набрав метров двести высоты, парашют устойчиво завис на бечеве.

Парашют-змей. Десантники смогут пользоваться такой системой для наблюдений за противником с места высадки, как пользуются в армии подвесным воздушным шаром. В случае опасности они отцепляют фал и спускаются вниз, как на обычном парашюте. Давай! - взмахнул я красным флажком, и на грузовичке тотчас отпустили стропу. Парашют с корзиной пошел вниз.

Понаблюдав за спуском, Гроховский несколько слов добавил к моему объяснению:

- Если крепко подумать, его можно приспособить для поднятия грузов, приборов, звукоуловителей, может, и людей в стратосферу на тросе. Для того чтобы уравновесить вес троса, чтобы он не уменьшал подъемную силу парашютного змея, можно прикрепить к нему ряд маленьких парашютиков-змейчиков. При благоприятных условиях такие змеи с приборами в корзине могут висеть на большой высоте довольно продолжительное время. Но это, товарищи командиры, пока еще голая идея.

- Голая фантазия! - усмехнулся комбриг Молодцов. - А денежки между тем усыхают тысячами! Я правильно говорю?

- Показали мы вам парашют-змей, он же парашют-дозор, а для спортсменов - это парашют-альпинист. Теперь, пока самолет заправляется, расскажи-ка, Иван Васильевич, историю американского молодца Клема Сона для тех, кто об этом никогда не слышал, - не обратив внимания на реплику Молодцова, закончил Гроховский.

Принесли раскладные брезентовые стульчики, на один из них уселся я и начал рассказ.

Лётчик и парашютист Клем Сон (крылья изготавливались в домашних условиях)

- Летчик и парашютист Клем Сон в прошлом году решил претворить в жизнь легенду об Икаре и Дедале. Нужны были денежки, и он из объятой жестокой депрессией Америки отправился в сытую Англию, придумав опасное, но и головокружительное шоу: прыгнуть с самолета на самодельных раскладывающихся крыльях и показать зрителям пилотаж «чело-века-птицы».

В Англии он заинтересовал своей идеей какого-то богача, и тот раскошелился в предвкушении барышей со зрелища, дал деньги на постройку крыльев, покупку парашюта, обещал арендовать одномоторный самолет.

Клем Сон по своей выкройке заказал портным комбинезон, между рукавами которого и боковиной вшивались красные матерчатые перепонки. Такую же перепонку вшили и между штанинами. Когда оперение «человека-птицы» было готово, на аэродроме Хентвор близ Лондона назначили представление. Народу собралось - тьма-тьмущая, говорят, негде было яблочку упасть.

Самолет поднял Клема на высоту около трех тысяч метров, и бесстрашный человек прыгнул, понесся навстречу земле. Все увидели, как маленькая красная куколка закувыркалась - это Клем раскрыл левое крыло. Откинув в сторону правую руку и раздвинув ногами «хвостовую» перепонку, акробат прекратил беспорядочное падение - .он планировал! Поднимая или опуская то одну, то другую руку-крыло, Клем разворачивался, изменял направление полета. Но когда опустил голову, чуть согнувшись в поясе, почувствовал, как нарастает скорость и руки его уже не в силах удержать крылья, открыл парашют и благополучно приземлился на поле аэродрома. Восторженные зрители, сменяя друг друга, долго носили отчаянного летчика на руках, восхваляя его смелость.

Я рассказывал с удовольствием, как можно красочнее, и видел, что даже те, кто знал о полетах американца, слушали с предельным вниманием.

- Но сам Клем Сон остался недоволен аттракционом, были недовольны и многие из тех, кто имел большие деньги и за свой дорогой билет ждал зрелища поострее, поэффектнее. Тогда дерзкий американец решил показать чопорным англичанам настоящую, волнующую кровь воздушную акробатику. Для этого он переконструировал свой костюм. Перепонки крыльев укрепил основой из алюминия, оклеив ее перкалью. Увеличил и площадь перепонки между ногами, сделав ее более жесткой. Усовершенствованная конструкция для птичьего полета дала возможность Клему Сону 28 февраля сего года во Флориде показать тысячам туристов на пляже Дейсон-Бич, как воздушный акробат на искусственных крыльях разворачивается, скользит на крыло, по своему усмотрению изменяет направление полета и его крутизну. Перед тем как открыть купол парашюта, Клем Сон попробовал выполнить «мертвую петлю», что-то похожее на нее у него получилось. Что-то похожее.

Я прервал рассказ, так как в это время над нашими головами появился самолет. На длинном фале за его хвостом тащилось белое полотнище с надписью: «Посмотрите, как летает Клем Сон!» Видите, знаменитого Клема мы пригласили в гости, - подняв руку к небу, провозгласил торжественно Гроховский. - Сейчас вы увидите его лучший прыжок!

Три года Клем Сон мечтал о том, что люди будут летать, как птицы

Недоверие сковало наших гостей. Я поспешил вмешаться, так как, честно говоря, не одобрял этот словесный трюк, не понимал, как это можно серьезное дело превращать в игру.

- Узнав о полетах Клема, - сказал я, - мы решили, что идея заслуживает внимания. Костюм «человека-птицы» для зрелищ нам ни к чему, но для десантника может быть полезен, давая ему свободу маневра в воздухе после оставления самолета. Дело поручили парашютисту Георгию Шмидту, технику Николаю Смирнову и Марине Бариевой - она занималась аэродинамическими расчетами. Я прерываю рассказ. Над нами самолет, и с него сейчас прыгнет Георгий Шмидт на крыльях «летучая мышь».

Алкснису, Косареву и еще нескольким товарищам дали бинокли, они направили их окуляры в небо.

- Во вчерашних газетах есть сообщение, что последователь Клема Сона американец Девис разбился, - вдруг сказал Молодцов, и все разговоры мгновенно прекратились. -Не зря ли вы назначили этот полет?

- Заткнитесь! - обрезал его Гроховский.

- Мы знаем, и Шмидт в курсе, - я поспешил замять грубость своего начальника. -На него это не подействовало, узнав о гибели Девиса, он сказал: «Я знал, что он разобьется, - его руки были намертво скреплены с крыльями». У нас своя конструкция, обеспечивающая полную безопасность. Шмидт спокоен.

Титов сказал правду. Но не всю. Обратимся к свидетельству журналиста (Бобров Н. Земля внизу. М., Изд-во ЦСО, 1935 г.):

«Пьеса называлась «Веселые страницы». Мастер парашютного спорта Георгий Шмидт сидел в партере перед опущенным занавесом и ожидал начала второго акта. Рядом с мастером сидела незнакомая женщина, на ее коленях лежал свежий номер московской газеты. На третьей полосе жирным шрифтом была напечатана заметка:

«... Флойд Девис предпринял второй в мире полет на крыльях Клема Сона. Не имея возможности освободить вовремя руки для раскрытия парашюта, Флойд Девис разбился насмерть на аэродроме в Мичигане».

Скосив глаза на газету, Шмидт прочитал заметку и задумался. Приподнятое настроение от просмотренного первого акта сменилось подавленным чувством. Конечно, все это не значило, что Шмидта ожидает участь Флойда Девиса. Наоборот, Шмидт верил в крылья. Готовясь к полету на них, он учел недостаток американской конструкции, предложив своему товарищу технику Смирнову сделать крылья такими, чтобы во время падения можно было в любой миг освободить руки. И все же маленькая газетная заметка о гибели незнакомого человека, жившего за океаном, на другом полушарии, отозвалась болью в сердце. В сущности, никакого риска в таком полете не было. Если откажутся работать крылья, Шмидт раскроет парашют и спустится на землю. Преимущество советской конструкции крыльев перед американской и состояло именно в том, что на концах каждого крыла были укреплены специальные алюминиевые элероны, которые помогали управлять полетом. И потом, разве мало Шмидт совершил затяжных прыжков с маленьким парашютиком площадью в каких-нибудь полметра? Благодаря этому парашютику Шмидту обычно удавалось при свободном падении управлять телом, парашютик всегда ставил его в положение ногами вниз. Все это было неоспоримо. Шмидт совершил много смелых экспериментальных прыжков. В самых трудных случаях он никогда не терял самообладания. И, тем не менее, новизна предстоящего полета на крыльях вызывала легкое волнение.

Размышлял Шмидт по дороге из театра домой. Дошел незаметно. Он повернул в замочной скважине ключ, вошел в комнату и лег на диван. Перед сном он пожелал, чтобы завтра был ясный день, и быстро уснул.

А теперь продолжение рассказа И. В. Титова.

.Пристальнее всех через линзы биноклей всматривались в самолет Гроховский и я.

Самолет снизил скорость. Шмидт вылезает на крыло, слегка отрывает от бедра правую руку, пробуя растяжку полотняного крыла, натянутого на жесткий каркас, который будто прирос к его спине. Наклоняется к летчику Афанасьеву и что-то говорит ему. Бросается грудью вперёд, на лету расправляя крылья - летит! Летит, напоминая большую птицу. Его накренило в сторону - выпрямило. Снова рвануло вбок - справился! Спокойно планирует. Подбирает под себя ноги, выворачивает элероны и идет на «мертвую петлю» - ах, не получилось! Застрял - лежит, лежа на спине, лицом к солнцу. Пора раскрывать парашют, пора!.. «Переворачивайся, в таком положении ты не откроешь его, он же накрыт спиной!». С помощью элеронов и ножной перепонки Шмидт переходит в скольжение на одно крыло и. открывает парашют. До земли оставалось метров шестьсот.

- И день вроде еще светлее стал, и тепло, и тихо, аж жарко! - глубоко вздохнул Косарев.

- Аж жарко, - повторил Алкснис. - Все, что ли, Павел Игнатьевич? Эксперименты кончились? Ну, тогда хочу поблагодарить всех твоих ребят за сегодняшний день.

Пока комбриг Молодцов, хоть ему это и не поручали, собирал участников испытаний возле голубой «испано-сюизы», секретарь ЦК. ВЛКСМ Горшенин развивал перед Гроховским, пришедшую ему мысль:

- Вы, Павел Игнатьевич, многое можете сделать. А как думаете, можно ли сделать резиновые крылья и надуть их водородом? И летать! Мне кажется, такая конструкция, хотя она будет тяжелее воздуха, все же имела бы более легкий вес благодаря водороду. Сам же аппарат мне представляется похожим на планер.

- Не уверен, что водород облегчит вес конструкции. Водород даст совсем немного подъемной силы из-за малой кубатуры крыльев, но сама идея интересная! Подумаем. Прикинем.

Мы стояли рядом с Гроховским, подошел Алкснис, попросил всех удалиться в сторону.

- Скажите, у вас работает конструктор Ивенсен? Работает. Помню его.

- И хорошо работает, - сказал Гроховский.

- Ты его переманил из ГВФ?

- Он согласовал переход с Бартини.

- Но перешел он вопреки желанию руководства СНИИ ГВФ. Охарактеризуй Ивенсена.

Тон Алксниса показался мне недобрым, и я опередил ответ Гроховского:

- Конструктор очень хороший, талантливый. И человек прекрасный, скромный.

- Даже так? - Алкснис внимательно посмотрел мне в глаза, ничего не добавил, пошел к народу.

Поблагодарив участников испытаний, он сел за руль автомашины. Повернулся к нам, прощаясь.

- Мне нужно успеть на поезд Москва - Ленинград, а дел еще много, не подбросите ли в город? - попросил я его.

- Занимайте откидное сиденье.

Молодцов сел рядом с Алкснисом, я за их спиной. Как только тронулись, Молодцов, игнорируя меня, заговорил:

- Вы заметили, Яков Иванович, как Титов взахлеб расхваливал этого американца, этого Клема? Как будто молился на него! Я правильно говорю?

- Не заметил, комбриг.

- Вы, по-моему, прямо упрекнули Гроховского в хвастовстве, и правильно сделали. Вовремя! От него всегда, а сегодня особенно, так и пышет гонором! Я правильно говорю?

- И этого не помню, товарищ Молодцов!.. «Как истинный гений-изобретатель, он шел от своего природного ума, верил только в свои личные воззрения на искусство и влиял на товарищей менторски. Никогда у него не могло быть мысли работать скромно в своей специальности, довольствоваться камнем, лично им положенным в бесконечной лестнице, ведущей к совершенству.».

- Вы о Гроховском? - удивился Молодцов.

- А что, не подходит?

Молодцов пожал плечами, не решаясь возразить.

- Не мучайтесь, комбриг, - улыбнулся Алкснис. - Если бы я мог так красиво и метко выражаться. Это художник Репин так пишет о художнике Куинджи. Готовясь к совещанию изобретателей, я выучил цитату наизусть. - На миг Алкснис повернул лицо ко мне. -Вы согласны, Иван Васильевич, когда говорят так же о вашем начальнике? О вас?

- Против. Мы люди скромные.

Дежурный стрелок военизированной охраны открыл перед нами ворота с аэродрома. Много позже о том, что мы показывали в этот раз командирам ВВС, Гроховский рассказал в одной из статей под псевдонимом «П. Игнатьев». Рассказал и о резиновом планере, который мы построили быстро и приспособили к нуждам альпинистов - по его словам «горных десантников».

Глава 3. Арест ведущего конструктора

Понедельник всегда считался днем тяжелым, таковым он стал и для Гроховского -понедельник 25 апреля. Утром к нему пришел Нежил с сообщением о Павле Альбертовиче Ивенсене.

- Ивенсен будет привлечен к ответу за разглашение государственной тайны и вредительство.

- Ты шутишь, Остап Никандрович?

- Он передал чертежи самолета Г-38 иностранцу. И есть донесение, что он с вредительской целью исказил первоначальный проект, строит самолет заведомо негожий.

- Я внимательно слежу за постройкой Г-38 и никакого вредительства не вижу, - возразил Гроховский. - Все конструктивные изменения проводятся с моего ведома.

- Не будь торопыгой, Павел Игнатьевич, подумай.

- Над чем?

- Хорошо ли ты знаешь Ивенсена? Нет. Работает он у вас чуточку. А где раньше пасся? Заместителем у француза Изакко - раз. Сотрудничал итальянцем Бартини - два. Жил в доме для иностранных специалистов - три с хвостиком. Контактировал с ними - это хвостик.

- А что, Изакко и Бартини враги? Они работают на нашу авиацию. Бартини просто здорово работает! кого черта берете моих людей без моего ведома?

- Враги ли они? Не знаю. Я этого не говорил. Однако около них могла виться всякая шушера. Покумекай, что к чему.

- Не будем гадать, сейчас пригласим Павла Альбертовича и выясним, «что к чему».

- Ивенсен арестован.

- Как?! - вскочил Гроховский. - Уже? Я же видел его в субботу, говорил с ним.

- В субботу и задержан.

- Ну, знаете ли, ваша оперативность поражает. Какого черта берёте моих людей без моего ведома?

- Не кипятись. Я чего пришел-то. Зная твой ершистый характер, предупредить хочу -не горячись, Павел Игнатьевич. Тебе придется писать на Ивенсена отзыв. Так ты, однако, прежде чем макнуть перо в чернильницу, крепко помозгуй. Понял меня? Обстановку прикинь. Смекаешь?

- Слышу я тебя хорошо, Остап Никандрович, да узнавать отказываюсь. Чего-то ты очень осторожным стал и чересчур подозрительным. До тошноты! Да ладно, не смею задерживать, но, как старого друга нашего, прошу, сделай все, чтобы с Ивенсеном разобрались по совести, и держи меня в курсе дела.

- Рад бы, однако производство дела не в моих руках, Ивенсена ведет парторг экономического управления НКВД Филон. Прощевай!

Проводив Нежила до двери кабинета, Гроховский тут же крикнул секретарше:

- Соберите всех моих заместителей и начальников отделов. Немедленно!

Когда собрались, он сообщил об аресте Ивенсена. Сидели, обсуждая случившееся довольно долго.

- Были ли у Ивенсена недоброжелатели в нашем институте? - спросил Гроховский.

Оказывается, были. В результате быстрого набора для укомплектования самолетного отдела выходцами из других самолетных КБ возникла ненормальная ситуация с уровнем зарплаты. Некоторые из вновь принятых не оправдывали своей работой тех окладов, которые им назначили при приеме. Ивенсен попросил Гроховского исправить эту ошибку. Гроховский приказом навел порядок. Некоторые из обиженных ушли с работы, но не забыли о «расправе», другие остались, затаив черную обиду на Ивенсена.

- Вот что, товарищи, сделаем так. Голяев пусть по быстрее строит крыло. Статически испытаем и снимем подозрения в части прочности. Пересмотрим правильность методики и результатов группы расчетов прочности. Знаю, огромная работа, чтобы побыстрее сделать ее, попросим помощи у крупнейшего специалиста из ЦАГИ товарища Беляева. Он - гигант в этой области. Остальным, что нужно, займусь я.

Проверка началась. Сколько времени она продолжится и чем закончится, можно было только предполагать. И сверху нагрянули две комиссии - в институт и на завод. А с Гроховского требовали партийный отзыв на Ивенсена. Он понимал, что это значит не только для Ивенсена, но и для него самого.

Несколько дней Гроховский практически не работал. Его распорядок не изменился: дома он вовремя вставал, без аппетита завтракал, шел или ехал на службу, сидел положенные часы в своем кабинете, иногда вызывал к себе Урлапова, хорошо знавшего Ивенсена. Больше никого не принимал, даже сбросил трубку с телефона. По столу были разбросаны листы бумаги, на которых он нарисовал сотни птичек и самолетиков. Всегда так делал, когда трудно думалось.

В ночь на седьмые сутки дома, в кабинете, заполненном папиросным дымом, взял плотный лист бумаги и отчетливым, как никогда, ровным почерком написал:

«За то время, которое знаю П. А. Ивенсена, деятельность его как «контрреволюционную и вредительскую подтвердить не могу. Проанализировав его автобиографию и недолгую работу во вверенном мне институте, могу твердо сказать, что вся его конструкторская деятельность была направлена на пользу Красной Армии и Советской Родины.

П. И. Гроховский, член В КП (б) с 1919 г.»

Узнав об отзыве, Нежил сказал:

- Вряд ли польза будет, а тебе, Павел Игнатьевич, не пришлось бы искать пятый угол в избе.

Отзыв Гроховского не возымел силы. Арестованный по ложному обвинению, Павел Альбертович Ивенсен в мае был приговорен особым совещанием НКВД к пяти годам заключения на острове Соловки в Белом море.

Павел А. Ивенсен вспоминает:

...Опыт работы в прошлом с Олегом Константиновичем Антоновым, Робертом Людвиговичем Бартини и даже в какой-то степени работы с зарубежным конструктором-бизнесме-ном Викторио Изакко научил меня необходимости предельного сокращения сроков выдачи заданий на выпуск технической документации конструкторским группам, их предельной ясности, конкретности и незыблемости. Необходимо было создать и в руководимом мною коллективе уверенность в том, что все главные вопросы конструкции Г-38 решены окончательно и переделок не будет. Это, конечно, было не просто, шла большая работа по уточнению прочностных размеров отдельных элементов.

В расчетах прочности отдельных элементов конструкции нам помогал в нерабочее время заведующий группой в СНИИ ГВФ Михаил Васильевич Орлов. Когда возникла необходимость быстро просчитать сечения стержней нового варианта основной рамы центральной кабины, к которой крепились лонжероны крыла, он сказал, что сам быстро просчитать не может, но может попросить Коппеля, иностранного специалиста, тоже работающего в самолетном институте. Я согласился, но при этом поручил начальнику группы центральной кабины не передавать Орлову чертеж, в штампе которого указано название нашего института, а вырезать из чертежа только силовую схему рамы с приложенными к ней расчетными нагрузками. Правда, и сам чертеж кабины не был секретным, но мы решили подстраховаться. Начальник группы так и сделал и передал вырезанный кусочек Орлову.

Все это происходило в присутствии нескольких сотрудников института.

Это была суббота 23 апреля 1935 года. В 11 часов вечера меня арестовали в гостинице, где я жил.

Поскольку между передачей чертежа и арестом прошло не более трех часов, думаю, что моя судьба была предрешена раньше в силу каких-то других причин. Возможно, вступил в силу чей-то донос. По-видимому, мой арест в «майский набор 1935 г.» был уже «запланирован», а повод нашелся.

Проверка длилась долго и, конечно, сильно осложнила весь ход работ по самолету Г-38. Да и Гроховскому это повредило. Сорвался выпуск самолета в первый полет в 1935 году. Но, тем не менее, энтузиасты-гроховчане стремились наверстать упущенное за время всеобщих проверок.

Быстрыми темпами под руководством А. Г. Голяева изготовлялись крыло и другие элементы для проведения статических испытаний, которые должны были снять подозрения в части прочности. Продувка модели в ЦАГИ доказала правильность и даже превысила величину заявленной мною максимальной скорости полета.

Огромная работа легла на плечи Алексея Федоровича Епишева: пересмотр и подтверждение правильности методики и результатов выполненных в его группе расчетов по прочности Г-38. Существенную помощь в этом оказал В. Н. Беляев - крупнейший специалист ЦАГИ.

Хотя после проверки всех принятых мною технических решений они были признаны правильными, не вредительскими, и работа продолжалась в принятом мною направлении, я подвергался бесконечным допросам во внутренней тюрьме на Лубянке, 2.

Беспочвенность обвинений была очевидна. Надежда на исправление ошибки и освобождение не покидала меня. Но через два месяца допросов меня перевели в Бутырскую тюрьму. Вскоре начальник Экономического управления Апресян объявил мне об окончании следствия. Я заявил протест - до сих пор неизвестно, в чем меня обвиняют, а. также против методов ведения следствия. Это ни к чему не привело. Особое Совещание НКВД осудило меня к 5 годам заключения за «контрреволюционную деятельность».

Этапировали на Соловки. Продолжая верить, что арест и осуждение - ошибка, которая в ближайшее время разъяснится, и я буду освобожден, на пути в Соловки продолжал продумывать идею Гроховского по истребителю со сбрасываемым при взлете шасси и вместо посадки спуска на парашюте.

На Соловках такой возможности не стало, я работал землекопом на ремонте и строительстве дорог вдали от Соловецкого кремля, в котором мы жили.

В это время в Москве на аэродроме Центрального аэроклуба мой планер «Чайка» показывали Сталину, Ворошилову, Андрееву н Хрущеву, как высшее достижение отечественной и мировой планерной техники. Но никто из них не поинтересовался, где же автор планера.

До этого «Чайка» участвовала в XI Всесоюзном планерном слете пилотов-спортсменов Осоавиахима. Вот что о ней писалось в крымской газете:

«ЧАЙКА»

«Зачарованные, мы смотрели в небо. Там на фоне облаков, словно сказочная птица, парил невиданный планер. Нежным изгибом крыльев, тонким изящным корпусом он напоминал чайку. И когда солнечный луч от чешуйчатого металлического носа, казалось, что в клюве птицы бьется рыба.

Вскоре планер пошел на посадку и плавно опустился в траву.

Вместе с начальником Московской областной планерной школы имени «Комсомольской правды» товарищем Гайдаренко мы подбежали к бледно-кремовой «Чайке». Так прозвали за изящную форму новый планер конструкции инженера Ивенсена «И. Уншлихт».

Поднялась целлулоидная крышка кабины. И осторожно, чтобы не поцарапать окраски, вылез планерист (В. Хапов).

- Лучше этого планера мы пока не знаем, - сказал Гайдаренко. - Сравните сами, даже отличные Г-9 кажутся рядом с ним грубоватыми. И красота эта оправданна: блестящая внешняя отделка, плавные изгибы линий, совершенные формы улучшают летные качества. А у «Чайки» качество - 32. Это значит, что с высоты одного метра она планирует в длину на тридцать два метра. До сих пор самым высоким в мире считалось качество - 28. Один из лучших наших планеров конструкции Грибовского Г-9 планирует с метровой высоты на девятнадцать метров в длину.

12 июля планер увели на буксире в Тушино, на аэродром Центрального аэроклуба. Там его с гордостью показывали вождям партии и правительства...

Сегодня вместе с десятками других планеров «Чайка» будет летать у горы Клементьева, в Коктебеле...»

На Соловках, в условиях далеко не легкой жизни исправительно-трудового лагеря НКВД, физически изможденный, я не терял надежду в будущем вернуться к творческой деятельности. Голова продолжала работать, и я продумывал начатые работы в Экспериментальном институте. Отбросив идею П. И. Гроховского о парашютном спуске, я начал проработку возможностей скоростной посадки самолета на синхронно движущуюся под ним специальную тележку. Сохранились первые наброски с пометкой «Морсплав - 29.08.1935 г.».

К проработке этой темы возвращался неоднократно в Соловецком монастыре.

Глава 4. В стратосферу без кислорода

Михаил Н. Каминский вспоминает:

...Девушки неторопливо облачались в меховые комбинезоны, надевали теплые шлемы и шерстяные перчатки, одновременно слушая наставления своего инструктора Георгия Шмидта.

Шмидт, наверное, волновался больше самих парашютисток, ведь с семи тысяч метров готовилась прыгнуть и его жена Марина Барцева, командир первой тройки. К рукаву ее комбинезона прикрепили длинное и узкое полотнище со словами:

«Привет из стратосферы великой партии Ленина и ее вождю, любимому Сталину!»

Командиром второй группы, тоже из трех человек, назначена Ольга Яковлева, к левому рукаву ее комбинезона тоже прикрепили пурпурную ленту с надписью

«Сделаем небо крепостью обороны социалистического общества!»

День солнечный, теплый, и, чтобы девушки не разгорячились, шествуя в тяжелом зимнем обмундировании и с двумя парашютами, на груди и спине, к самолету мы их подвезли на грузовичке.

Летчик Терентий Маламуж подал вперед секторы газа, и серебристый АНТ-7, тяжело разбежавшись, унес в небо участниц рекордного высотного прыжка.

Маламуж довольно долго набирал высоту. Последние минуты перед прыжком он наскребывал ее буквально по половинке метра в секунду. Наконец черная стрелка высотомера застыла на цифре «7000».

Последовала команда:

- Первой группе - готовность! Вынуть чеки из приборов автоматического раскрытия. Вымпел за борт!

Грузик с красной лентой, на которой белела надпись: «Верному стражу социалистической Родины - славной непобедимой РККА пламенный привет с высоты 7000 метров!» -полетел к земле.

(Пусть читателя не удивляет обилие вымпелов с торжественным содержанием - это были годы восхваления всего, что делалось «под руководством любимого вождя и учителя товарища Сталина». Эти плакаты в воздухе никто прочитать не мог, но впоследствии их текст попал на страницы газет и был одобрен. - В. К.)

За вымпелом по команде «пошел!» первой выбросилась Шура Николаева. В разреженном воздухе купол ее основного парашюта развернулся лениво, образовал зонт почти без динамического рывка. Девушка радостно закричала, окликая своих подруг. Разве они могли услышать ее голос через стеганую маску, защищающую лицо от обморожения? Но Шура видела подруг, плывущих под куполами.

В блестящей синеве неба, слегка раскачиваясь, огромные белые тюльпаны опускали девушек на подмосковные поля, леса, озера, казавшиеся с огромной высоты нарисованными.

Когда прошло первое чувство восторга, Шура ощутила холод. Он забирался под рукава, за воротник, под морщинки шлема и маски. Стало как-то неуютно. Шура беспокойно заерзала в лямках, похлопала рукавичками, и, то ли от движения, а скорее всего потому, что вошла в теплые слои атмосферы, холод быстро отступил. Подруг отнесло в сторону на большое расстояние, а ее, Шуру, парашют опускал на железнодорожное полотно.

Оценив обстановку, Шура потянула вниз несколько строп и приземлилась на зеленую лужайку, вблизи от чистого ручья, воду которого попробовала, как только освободилась от парашютных лямок.

Напившись, помахала рукой мне, следившему на У-2 за полетом парашютисток. Я ей в ответ бросил вниз пакетик с шоколадом и рукой указал направление на ближайший населенный пункт. На таком же самолете патрулировал в воздухе сам Гроховский.

Со второго захода АНТ-7 благополучно десантировал вторую группу, где вожаком была Ольга Яковлева.

Преодолев более шести тысяч метров, она определила, что ее несет во двор фабрики с очень высокой кирпичной трубой. От этого опасного места Ольга ушла скольжением, но теперь снижалась на рельсы железной дороги и могла в точке приземления встретиться с торопящимся в сторону Москвы товарным поездом.

Опытная парашютистка вновь исправила линию спуска.

И опять неприятность - ее понесло на провода высокого напряжения, протянутые через поля колхоза имени Ленина. И тут она услышала зычный голос:

- Эй, давай к нам на картошку!

Третье скольжение, глубокое, рискованное из-за близости земли, и. Ольга мягко опустилась на вскопанные картофельные гряды.

Окруженная колхозниками, она сняла парашютную амуницию, тяжелый меховой комбинезон, сбросила маску и шлем, представ перед удивленными сельчанами красивой молодой женщиной с блестящими от пережитого глазами и счастливой улыбкой. А на груди ее легкого хлопчатобумажного комбинезона цвета морской волны рубиново сиял орден Красной Звезды.

Оглядывая статную фигуру парашютистки, мужчины почти все разом довольно крякнули. Они поздравили Ольгу, не подходя близко; негромко, дымя самокрутками в стороне. А женщины подняли гвалт. Каждая старалась потрогать Ольгу.

Наконец она заметила в небе мой самолет-контролер. Сверток с двумя плитками соевого шоколада, брошенный мной вниз, Ольга быстро распаковала и, разломив плитки, угостила колхозниц. Многие из них пробовали шоколад впервые в жизни, поэтому, отведав немножко, завораживали в платочки для детей.

Поняв, что тут все в порядке, я перестал кружиться. Отметив место на карте, улетел.

Продолжаю рассказ со слов Ольги. В самый разгар оживленного разговора с колхозниками она услышала громкий надтреснутый голос:

- Ну-кась, покажи мне сатану! Рассыпьтесь, дайте глянуть на нечистую силу!

Сквозь толпу, расталкивая людей острыми локотками, пробилась древняя старушка.

- Э-гей, молодуха, ты не с того ли света?

- Нет, бабуля, я из города Москвы, с аэродрома.

- А на ентом еродроме не бесы шабашат?

- Человек я, бабушка, человек.

- Вижу - человек, а коли так, дай пощупаю. Руку дай.

Старушка, взяв протянутую руку, подслеповато щурясь, глядела парашютистке в глаза и вдруг больно ущипнула.

- Ой! - от неожиданности вскрикнула Ольга.

- Прости, дочка, - вздохнула «старуха, - восемьдесят годков прожила на белом свете и не сподобилась такое зреть. Слышу, бають рядом, какой-то комочек с небес летит. На глаз я остра, гляжу, и вправду у черта хвостик отвалился. Перекрестилась да и ходу наддала анчихриста узреть. Да разве за молодыми угонишься. Исполать тебе, девонька, да сохранит твою красу боже!

И старуха дважды перекрестила Ольгу.

Так нашими женщинами был поставлен первый мировой рекорд высотного группового прыжка без кислородных приборов.

Через короткий промежуток времени Павел Игнатьевич Гроховский организовал групповой женский прыжок на воду.

Под вечер, когда ветерок запутался в камышах озера Сенеж, на его гладь опустились парашютистки. Освободившись от подвесной системы, они не хотели вылезать из воды, весело барахтались в ней. Наши ребята со смехом и шутками выуживали их из озера и втаскивали в лодки. Групповые парашютные прыжки женщин из стратосферы и в воду явились выдающимся событием своего времени. Советское правительство приравняло их к подвигу и 29 нюни 1335 года вынесло соответствующее постановление: О. Н. Яковлеву, М. Н. Карцеву, М. Г. Малиновскую, С. П. Блохину, Т. Т. Маламужа, М. И. Гураль наградить грамотами ЦИК Союза ССР; А. Н. Николаеву, Н В. Бабушкину, Г. А. Шмидта - орденом Красной Звезды. П. И. Гроховскому за хорошую организацию коллективных прыжков женщин, ранее награжденному орденом Ленина, объявить благодарность.

Рекорд первой группы женщин-парашютисток продержался недолго. В этом же году Галине Пясецкой и Анне Шишмаревой Гроховский разрешил прыгнуть с такой высоты, с какой еще не прыгали и парашютисты-мужчины. Летчик Терентий Маламуж поднял свой облегченный АНТ-7 на 7923 метра. Опять же без кислородных приборов женщины прыгнули и благополучно приземлились.

Советское правительство наградило многих отважных парашютистов, в том числе орденом Ленина - Нину Кэмневу, орденами Красной Звезды - Пясецкую, Шишмареву и Шмидта. Павел Игнатьевич Гроховский получил Почетную грамоту ЦИК СССР.

Награды вручил в Кремле Михаил Иванович Калинин. Прикрепляя орден первой девушке, Калинин весело сказал:

- Приятно, когда молодые девчата так храбры. Не только поставили новые рекорды, но и перекрыли рекорды мужчин. Вот молодцы какие!

Но праздники - не каждый день, жизнь, говорят, полосатая. Пришла черная полоса. С Михаилом Ивановичем Калининым мы беседовали 17 мая, а 18 мая 1935 года случилась трагедия с самолетом «Максим Горький».

Самолет-гигант заводчане передавали в агитэскадрилью. На базовом аэродроме его осмотрели, дозаправили горючим и решили покатать на нем лучших производственников завода и сотрудников КБ Туполева с семьями.

Возник веселый спор, кому лететь первыми, рабочим или конструкторам?

- Давайте кинем жребий, - предложил кто-то. - Орел - полетят рабочие, решка - конструкторы. Подбросили монетку. Выиграли производственники. Тридцать шесть стахановцев поднялись по трапу в самолет, расселись в кресла. Звучала музыка в просторном салоне. На кухоньке для знатных пассажиров готовился «воздушный» завтрак.

«Максим Горький» поднялся в небо.

За ним взлетел самолет АНТ-14 для сопровождения и сравнения размеров самолетов в воздухе. Стартовали на Р-5 летчик с кинооператором. Взмыл с аэродрома истребитель И-5, пилотируемый летчиком ЦАПИ Благиным. Ему было поручено подойти в воздухе к самолету-гиганту, чтобы кинооператор запечатлел на пленке контраст между малюткой-истреби-телем и величавым воздушным кораблем.

Говорят по-разному о действиях Благина. Официальная версия - его недисциплинированность, желание превратить этот полет для себя в триумфальный и привело к катастрофе. Но я слышал, что разрешение на пилотаж около самолета-гиганта ему было дано, но после случившегося, тот, кто его дал, оказался, мягко говоря, «забывчивым». Так или иначе, но случилось чрезвычайное.

Набрав высоту, Благин спикировал на «Максим Горький», нырнул под него сзади, обогнал и хватанул ручку управления на себя, намереваясь описать вокруг крыла гиганта «мертвую петлю». Она действительно оказалась мертвой. Взмыв по вертикали и положив машину

на спину, Благин не справился с истребителем: И-5 завис в верхней точке петли, потерял скорость и рухнул на правое крыло «Максима Горького». Страшной силы удар выбил из под-моторной рамы средний двигатель, а истребитель вверх хвостом застрял в развороченном крыле.

Самолет-гигант выдержал неожиданный таран и с небольшим креном стал разворачиваться к аэродрому, теряя высоту, но так как истребитель, врезавшись в крыло, разрушил агрегат электропитания, обесточил самолет и от этого остановились все моторы, самолет потянуло в энергичное снижение с разгоном скорости. Несмотря на смертельную рану, самолет еще летел. Вдруг под напором воздушной струи торчавший из крыла хвост истребителя оторвался и его обломки ударили по хвостовому оперению «Максима Горького».

Стоящие на земле увидели, как самолет-гигант вздрогнул, стал круче и круче заваливаться на правое крыло, перевернулся вверх колесами и, рассыпаясь на части в воздухе, пошел к земле.

«Медленно, словно распускающийся черный цветок, он распался на крылья, моторы, части фюзеляжа, и само падение его казалось медленным. У зрителей возникло впечатление, что они присутствуют при головокружительном скольжении этой махины с горы либо при торжественном погружении в воду корабля, пораженного торпедой, - написал своим читателям специальный корреспондент газеты «Парисуар» пилот и писатель Антуан де Сент-Экзюпери. - Летательный аппарат весом сорок две тонны упал на деревянный дом, который развалился и загорелся, в результате чего погибли его жильцы. Жертвами катастрофы стали также одиннадцать членов экипажа во главе с замечательным пилотом Журовым и тридцать пять пассажиров. В общей сложности воздушная авария унесла сорок восемь человеческих жизней...

Я летал на самолете «Максим Горький» незадолго до его гибели. Глубоко потрясенный, я переживаю траур, в который погружена сегодня Москва. Я тоже потерял друзей, которых только что узнал, но которые уже казались мне бесконечно близкими. Увы, они никогда больше не будут смеяться ветру в лицо, эти молодые и сильные люди... Не стало самолета-гиганта. Но страна и люди, его создавшие; сумеют вызвать к жизни еще более изумительные корабли - чудеса техники!»

Всенародный траур по погибшим и. новая, теперь уже стихийная волна сбора средств на дублер «Максима Горького» покатилась по стране.

Следствие по катастрофе выявило и недостатки самолета-гиганта. Главному конструктору поставили в вину, что на «МГ» управление стабилизатором было только электрическое, без дублирования ручным, поэтому при обесточивании после удара «Максим Горький» затянуло в пологое пикирование и он разрушился «от выхода в область не расчетных для него скоростей». При беседах следователя с конструкторами и строителями прозвучали слова-вопросы «недоработка», «вредительство». Последнее слово очень огорчило и насторожило Андрея Николаевича Туполева.

Глава 5. «Дутик» встаёт на крыло

Владимир И. Малынич вспоминает:

...Гроховский не забыл об идее секретаря ЦК ВЛКСМ Павла Горшенина: резиновом планере. Но решили мы начать с «резинового крыла».

Очень скоро чертежи крыла изготовили. Приложили к ним документацию по технологии. Заказ принял ленинградский завод «Красный треугольник» не сразу, а лишь после того, как в интересах завода, с его грузами, наш Г-37 сделал два рейса Ленинград - Москва.

В один из дней директор завода позвонил нам:

- Заберите свой воздушный матрац.

В тюках два комплекта пневматических крыльев доставили в Москву. За десять минут каждое надули обычным автомобильным насосом, и они размахнулись, одно - на шесть метров, другое - на девять. Каркасом им служили мягкие воздухонепроницаемые полотняные трубы, после наполнения воздухом они приобретали жесткость. Первым испробовать полет на необычных крыльях вызвался комсомолец из нашего КБ планерист Ваня Петушков. Подходящей горки рядом с аэродромом не нашли, кидаться с крыши дома Гроховский запретил. К месту старта пригнали грузовичок.

Под руками закрепив ремнями крылья, Петушков встал в открытый кузов. Грузовик поехал. По мере набора скорости планерист почуял, что крылья набирают подъемную силу и отдирают его от платформы. Неожиданно для себя хлопец почувствовал, что из-под его ног уходит кузов, и Петушков оказался в воздухе. Пролетев совсем мало по прямой, он мягко ткнулся в землю ногами.

- Ну, шасси выдержали? - радуясь первому успеху, спросил Гроховский. - Не скапотировал носом в пыль?

- Очень нежно коснулся и всего шага три пробежал! Можно еще раз попробовать?

- Не можно, а нужно! Осваивай технику полета, Петушков, доказывай, что и петушки могут летать. Будешь у нас заглавным испытателем матраца.

Надувной планер П. И. Гроховского

Петушков сделал с грузовичка несколько коротких подлетов. Потом мы замыслили привязь. Планерист после отрыва от платформы кузова оказывался на буксире за автомобилем. Таким макаром полет мог длиться несколько минут до тех пор, пока автомобиль не уменьшал скорость. Бывало, увлекались. Планерист уставал. Случались синяки и шишки. Но, в конце концов, Петушков полетел устойчиво и довольно продолжительное время. Девятиметровое крыло оказалось эффективнее шестиметрового.

За испытаниями зорко следил Гроховский. При одном из полетов Петушков упал на крыло. Оно мягонько самортизировало. Хлопец даже не ушибся.

- Безопаснее, чем планер Лилиенталя! - засмеялся Гроховский. - И чинить не надо. Будем строить резиновый планер с фюзеляжем и оперением. Пожалуй, на нем можно будет летать без парашюта. Посмотрим, быть может, и десантника снабдим таким аппаратом.

Не откладывая задуманного в долгий ящик, мы изготовили проект

надувного планера и передали в производство, но теперь на завод «Промтехника» в Ленинграде.

Когда планер был готов, я дал его описание в журнале «Самолет» (1935, №6):

«Мягкий планер состоит целиком из тонкой прорезиненной материи - перкаля. В конструкции планера отсутствуют деревянные и металлические детали. В сложенном виде он помещается в небольшой сумке или чемодане. Мягкий планер в отличие от современных учебных планеров не имеет элеронов и рулей, управляется при помощи перекоса консоли крыла и хвостового оперения...

Мягкий планер - первый безопасный аппарат, в этом его большое преимущество. При неудачной, посадке пилот не рискует пораниться. Изготовление мягкого планера в два-три раза дешевле существующих».

Пневматический планер летал вполне прилично и на буксире за самолетами «Авро» и У-2. И в планирующем полете. На нем поднимался в воздух Василий Степанченок и сам Гроховский. И другие пилоты.

12 июля 1935 года необычный аппарат демонстрировался на празднике спортивной авиации в Тушино. После он был передан в Московский авиационный институт для спортивных и учебных целей. Гроховский надеялся, что работа над надувными летательными аппаратами заинтересует молодых инженеров.

Гроховский счел возможным доверить планер молодому пилоту Клавдию Егорову для перегонки по воздуху с Центрального аэродрома в Химки, в аэроклуб МАИ.

«Смелый и горячий пилот на этот раз отнесся к перелету с похвальной осмотрительностью. Получив предложение от Гроховского, Клавдий Егоров сдержал в себе редкую свою восторженность, принялся ходить вокруг диковинного аппарата, вдавливая палец в его одутловатые бока. При этом с лица его не исчезала улыбка удивленного отрицания: «Ерунда, не может быть!»

Процесс моральной подготовки пилота к полету занял не менее получаса. Клавдий пробовал встряхивать планер за крыло, как обычно делают все планеристы, пробуя, очевидно, не останется ли конец крыла при такой пробе у них в руках. Нет, вздутое, зашнурованное, как в корсет, «полнеющее» тело встряхивалось непривычно, как тело без костей.

Когда Клавдий сел в кабину, словно в надувную ванну, он понял, что и думать нечего устроиться здесь с парашютом. Итак, грудь и голова его возвышались над планером. Летчик пробовал двигать рулями. Рули ходили туго, но, в общем, отвечали на движения рычагов управления правильно. Пора было решиться.

- Ладно, я согласен, давайте попробуем лететь... - сказал пилот конструктору.

Гроховский скомандовал самолету подруливать. Люди забегали, прицепили трос. Через некоторое время воздушный поезд приготовился к взлету. День клонился к вечеру, и Клавдий был уверен, что в воздухе спокойно. «Дутик» - так Клавдий окрестил новый планер Гроховского - оторвался сравнительно легко. Но по мере разгона скорости за самолетом Клавдий почувствовал, что запаса рулей у планера недостаточно: он отдал почти полностью ручку от себя, а резиновый планер все еще стремился «вспухнуть» сверх меры над самолетом.

Буксировщик, как и просил Клавдий, с минимальной скоростью набирал высоту. Пока летели по прямой, Клавдию удавалось, хоть и не без напряжения, удерживать планер в режиме подъема.

Но вот начался разворот... И тут дела пошли из рук вон плохо. Клавдий явственно ощутил, как под действием боковых сил планер стал изгибаться... Быстрый взгляд на хвост подтвердил его опасения: отклоненные рули теперь лишь выкручивали тело планера. Рули действовали сами по себе, фюзеляж эластично гасил все их усилия.

Мгновенно стало ясно, что лететь так невозможно, планер фактически неуправляем. Он рванул кольцо буксировочного замка. «Дутик» освободился от троса. Буксировщик стал уходить вперед. Планер же круто начал снижаться...

Под ним был край летного поля, но «дутику» не потребовалось много места. Он плюхнулся почти вертикально и еще несколько раз подпрыгнул, как мяч. Тут же Клавдий уловил легкий свист воздуха.

Гроховский выскочил из автомобиля.

- Что ж ты отцепился?

- Знаете, как-то непривычно... Тело у него словно бы дельфинье - гнется, а рули сами по себе... И вот прислушайтесь, кричит: «Уйди! Уйди!»

- Это ерунда, - сказал Гроховский, - мы его залатаем сейчас, подкачаем.

- Здесь-то вы его подкачаете, а как в воздухе, если он опять... того? Там у меня рук не хватит возиться с насосом! - Клавдий рассмеялся, довольный своей шуткой.

- Так что же ты не полетишь?

- Нет... Лучше я заберу его в тюках. Мне он в ранцах внушает больше доверия».

Этот отрывок взят из книги И. Шелеста «Лечу за мечтой». Из него изъяты такие утверждения:

«Но сам изобретатель, очевидно, разочаровался довольно скоро в этой идее. Вообще, как мне тогда казалось Гроховский быстро воспламенялся идеями - их у него всегда было достаточно - но горел недолго... В данном случае, убедившись, что транспортабельный планер летает скверно, изобретатель решил подарить его аэроклубу МАИ».

С этим мнением И. Шелеста согласиться нельзя, оно глубоко субъективное. Строительство планера и испытания прошли быстро, что всегда было свойственно сотрудникам Экспериментального института, сделаны выводы, и тема «Надувные летательные аппараты» не была закрыта как исчерпанная. В Ленинграде, на заводе «Красный треугольник», под руководством Ивана Васильевича Титова, построили новый пневматический планер-амфибию «Имени X съезда ВЛКСМ». Аппарат получился оригинальный, по своей конструкции не имеющий аналогов в мировой практике планеро-строения: одноместный моноплан с высоко расположенным крылом; фюзеляж с заканцовкой-раструбом, на котором крепились хвостовое оперение и костыль; в кабине пилота - деревянные рычаги управления. Сидел пилот на мягкой подушке.

Надувной планер П. И. Гроховского в собранном виде.

В этом варианте пневматического планера использовались и дерево и металл. Добились портативности и легкости аппарата. Вес семьдесят семь килограммов. Он умещался в одну сумку метр на метр, глубиной пятьдесят сантиметров. К полету мог быть готов через двадцать минут при использовании ножного воздушного меха.

Первый полет на новом «дутике» Гроховский не доверил никому. В один из светлых вечеров жители Ленинграда, гуляющие по набережной Невы, увидели, что за глиссером, отруливающим на малых оборотах от причала, тянется планер с опущенными в воду концами крыльев. Взревел мотор крошки-судна. Сцепка устремились вперед. Крылья аппарата стали подниматься. Как только глиссер зашел на редан, «дутик» оторвался от воды н на малой высоте пошел над рекой. Сведенные мосты через Неву не дали полетать долго. Но Гроховский остался доволен:

- Кажется, мы сделали то, что хотели!

Дальнейшие заводские испытания проводил Георгий Шмидт. Его буксировал на шнуре самолёт У-2. На высоте60—100 метров Шмидт отцеплялся. Пролетев по прямой километр или более, садился на землю или воду. Всё было нормально.

Журнал Самолет» сообщил:

«Учитывая данные заводских испытаний, изобретатель П. И. Гроховский приступает к дальнейшей работе по совершенствованию конструкции пневматического планера и в недалёком будущем предполагает выпустить отработанную во всех отношениях модель для передачи её на государственные испытания и внедрение в массовое производство»

В 1935 году Гроховский разработал и складной планер.

Тема «надувных летательных аппаратов» перспективна и по сей день. Ею занимались и занимаются. В 1982 году американский журнал «Ньюсуик» сообщил, что английская компания «Эйр плейн» готовит к серийному производству надувной самолет «Феникс». Упаковав в рюкзак, его легко можно перевозить в автомобиле67. В надутом состоянии пластиковые крылья самолета имеют размах свыше тридцати метров. «Феникс» приводится в движение с помощью педального устройства. Строят пневматические летательные аппараты и в других странах.

И всё-таки в конце 1935 года тема «Надувные летательные аппараты» в Экспериментальном институте была закрыта, так как шла по официальному плану десантных работ. Гроховскому заявили: «Вы доказали, что подобные аппараты летать могут, но, несмотря на их транспортабельность на земле, в воздухе они не пригодны для десантников из-за громоздкости и недостаточной прочности». Такой вывод был правилен: для десантников надувные планеры не подходили.

По приказу Гроховского конструкторы, занимающиеся надувными летательными аппаратами, получили задание на подготовку проектной документации по самолету вертикальной посадки.

Рисунок этого самолета Гроховский повесил у себя в кабинете на самое видное место. Это была одна из привычек конструктора, постоянно видеть перед собой то, о чем он думает.

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский

...Люди в тяжелых ботинках со стальными шипами, с рюкзаками за плечами взбираются на вершины гор, прокладывают себе дорогу ледорубами.

В нашей стране очень много гористых мест. Среди них есть и такие, на которые еще не ступала нога человека

Чтобы облегчить восхождение на горы и сделать недоступные места доступными, можно механизировать альпинизм. Для этого частично нужно использовать уже существующие конструкции, применяемые в других видах спорта.

Трудно не только забираться на крутые скалы, но и спускаться с них. Поэтому, возвращаясь после подъема в лагерь, при попутном ветре альпинисты могут обратиться к помощи парашюта. Для этого нужно заранее открыть парашют (как на парашютной вышке). Ветер надует его, отнесет в сторону и спустит в долину. При попутном ветре, скорость которого достигает 6—7 м в секунду, можно использовать парашют не только для спуска, но также и для подъема на крутую гору со сравнительно гладкой поверхностью...

Способ подниматься на парашюте может быть использован для разведки местности, при переходе через пропасти и большие трещины. Так как летающий парашют-змей виден на большом расстоянии, его можно использовать как обозначение лагеря для заблудившихся. В ночное время к парашюту можно прикрепить ракеты и зажигать их последовательно через определенный промежуток времени. Такие парашюты были испытаны. Испытания дали положительные результаты.

В альпинизме широко можно использовать реактивные ракеты. Вот, например, реактивный горный якорь. Главная его часть - центральная труба с соплом. Внутри трубы находится реактивная камера, которую заполняют медленно горящим порохом. Снаружи трубы намотан трос диаметром в 2 мм и длиной в пятьсот метров. Разматываясь, такой трос будет выполнять роль стабилизатора ракеты. Головная часть ракеты имеет форму якоря. Предварительные расчеты показывают, что вес такой установки не превысит пятидесяти килограммов. В то же время она может быть сделана разборной, что очень удобно.

Установка приводится в действие во время восхождения на крутую гору. Для этого якорь укладывают на деревянный лоток, окованный железом, а конец троса прикрепляют к ввинченному в землю штопору. Придав необходимый наклон лотку, зажигают бикфордов шнур, который воспламеняет порох в камере. Образующиеся при горении пороха газы выходят через сопло, и якорь забрасывается на гору, оставляя за собой трос. При падении якоря острые концы его глубоко зарываются в грунт. Проверив, надежно ли закрепился якорь, альпинисты натягивают трос и начинают подъем. Ручки для подъема по тросу, подвесные ролики и лямки сделаны так, что движение возможно только вперед.

Тысячи альпинистов ежегодно поднимаются на высочайшие горные вершины. Если совместить этот замечательный спорт с исследовательской работой, наука обогатится большим количеством новых и интересных открытий. Вот, например, изыскание на Кавказе воздушных трасс с восходящими потоками для планеров - это большая и почетная задача для альпинистов.

Ведь при наличии восходящих потоков можно использовать планер как средство связи с лагерями, особенно тогда, когда бывает нужно быстро доставить с высоты раненого или заболевшего товарища. Но летать в горах на деревянном планере очень опасно: при неудачной посадке планер может сломаться и ранить планериста. Вот почему большое значение имеет применение в горах резиновых надувающихся планеров.

Первый такой планер был построен в 1935 году. Он был сделан из тонкой прорезиненной ткани, перкаля, и в сложенном виде помещался в небольшом чемодане... Размах крыла достигал 12 м. Испытания такого планера показали неплохие результаты. Он даже буксировался в воздухе за самолетом У-2.

В гористой местности такой планер должен найти широкое применение. Он может выдержать удары значительной силы, так как они будут поглощаться воздушной прослойкой. Небольшой вес планера позволяет ему подниматься при малых восходящих потоках и приземляться при очень малой скорости.

Резиновый планер не может сломаться. Все возможные аварии сводятся к проколу оболочки планера. На поврежденное место можно поставить резиновую заплату, и планер снова будет готов к полету.

Глава 6. Многое рассекречено

Август тридцать пятого года для советских авиаторов, особенно для ведущего авиаконструктора Андрея Николаевича Туполева, был омрачен неудавшимся перелетом из СССР в США через Северный полюс. Стартовал по этому неизвестному маршруту экипаж лётчика Сигизмунда Леваневского на одномоторном самолёте Туполева АНТ-25РД 3 августа.

Прошло несколько часов, и, обнаружив на левом крыле течь масла их дренажа заправочной головины маслобака, Леваневский принял, как выяснилось позже, скоропалительное решение - повернуть обратно.

Первый попавшийся аэродром отказал ему в посадке из-за перегруженности бензином, при том масло уже не выбивало, и мотор работал хорошо, полёт мог продолжаться.

Под разными предлогами самолёт не приняли ещё несколько аэродромов.

АНТ-25 благополучно приземлился между Москвой и Ленинградом, ночью, в Крече-вицах. Перед посадкой пришлось слить из бензобаков несколько тонн горючего, самолет пропитался парами бензина. Поэтому после приземления, когда пилоты выключили бортовые огни, неожиданно от искры в проводах вспыхнуло пламя на левом крыле, С помощью аэродромной команды пожар еле потушили.

А реакционная печать, особенно херстовская, раструбила на весь мир о «неспособности Советов осуществить полет через Северный полюс», трубила звонко, ссылаясь на неудачу Леваневского. Мягче, но в том же тоне писала вся западная пресса.

Это сильно раздражало советских руководителей. Начальник ВВС Алкснис выразился довольно ясно: «Неудача с полетом через полюс поставила в неудобное положение не только ВВС и авиационную промышленность, но и весь Советский Союз.».

Летный экипаж АНТ-25 и конструктора самолета Туполева вызвали в Кремль. И тут случился непредвиденный и уже опасный в те годы разговор.

Вот как о нем вспоминает летчик-испытатель Георгий Байдуков, бывший у Леваневского на АНТ-25 вторым пилотом:

«Приразговоре присутствовали И. Сталин, М. Молотов, К. Ворошилов и А. Туполев. Сталин спросил Леваневского о причинах неудачи. И тут произошло неожиданное.

- Я больше никогда не буду летать на туполевских машинах, - заявил Леваневский. -Я ему не доверяю. Этот самолет - вредительство, а сам Туполев - вредитель. Ворошилов пытался его прервать, но Леваневский, заметив, что Молотов что-то записывает, повторил:

- Да, Туполев вредитель, и я прошу занести это в протокол.

Когда Леваневский обвинил Туполева, тот побледнел, когда повторил, ему стало плохо. Вызвали врача, и Андрея Николаевича отправили домой...»

Стало плохо не только Туполеву, практически во второй раз заподозренному во вредительстве, теперь уже обвиненному гласно, при членах Политбюро, стало плохо ЦАГИ, который с этого дня начало лихорадить, а ЦАГИ был центром научной авиационной мысли, и все «сталинские соколы» это прекрасно понимали.

Пройдет немного времени, и третье обвинение, теперь уже не косвенное, как после гибели «Максима Горького», не гласное, а анонимное, приведет лучшего из конструкторов советского самолетостроения в застенок.

Но если грязная река репрессий, набирая силу, была подземной, для многих скрытой, надземная река народного энтузиазма и вдохновения текла и ширилась.

Борис Д. Урлапов вспоминает:

...Большинство работ Экспериментального института не предназначались для широкой огласки, поэтому на страницах периодических изданий, даже авиационных, очень редко мелькало имя Павла Игнатьевича Гроховского и его сотрудников. Еще меньше писали о наших делах.

Но в начале августа 1935 года довольно неожиданно в институт нагрянул корреспондент журнала «Самолет» Наумов, а Гроховский получил указания от вышестоящего. руководства показать ему почти все, что не имеет грифа «Совершенно секретно».

Мы ждали Наумова в кабинете. Он вошел, поздоровался и произнес традиционную фразу:

- Уважаемый Павел Игнатьевич, мне хотелось бы увидеть, как можно больше из того, что вы создали и над чем работаете. Прошу помочь мне выполнить задание редакции.

- Сначала вы, наверное, побеседуете с людьми?

- Обязательно, и в первую очередь, но потом.

- К сожалению, сам я не располагаю временем, но дельного сопровождающего вам выделю. Он вас познакомит с сотрудниками, покажет многое из того, чем мы гордимся. Не в наших интересах скрывать свой труд.

- Заранее благодарю.

- Истинной благодарностью будет объективно написанная статья. - Гроховский глазами показал на меня: - Вот вам и спутник. Вы почти одногодки, зовите его Борисом Дмитриевичем.

Неделю любознательный Наумов с утра до вечера беседовал с нашими ребятами, знакомился с объектами, посещал аэродром во время экспериментальных полетов и прыжков с парашютами.

То, что он записывал в толстом блокноте, зажатом твердыми коричневыми корочками, обычно читал мне вслух, спрашивая:

- Все правильно? Я ничего не напутал? Имена написаны верно? Здесь «а» или «о»?

- Прежде всего появилось заглавие будущего очерка - «Молодёжный институт», а также романтическое начало.

«Десять тысяч человек находятся ежедневно в воздушном океане. Десять тысяч человеческих жизней требуют предельной безопасности полета .»

Далее следовал вывод из бесед с комсомольцами и людьми постарше.

«Ряд оригинальных и сложных по выполнению задач поставлен перед молодым институтом, созданным то инициативе талантливого изобретателя-летчика П. И. Гроховского.

Смелый конструктор т. Гроховский имеет около ста уже запатентованных изобретений: сорок из них осуществлено, а над реализацией других и работает в основном Институт.

Тов. Гроховский любит молодежь, любит свежие молодые искания. Комсомольский молодняк - основные кадры Экспериментального института. Конструкторы «пионерского возраста» не довольствуются работой только в стенах института. Они рвутся, в воздух, они сами хотят испытать на практике те изобретения, чертежи которых сами недавно вычерчивали... Характерная черта в работе Института - это крепкая сплоченность всего коллектива вокруг основного ядра таких ударников-энтузиастов, таких как тт. Симано-вич, Титов, Ковальков, Урлапов, Блюм, Холодов, Шмидт, Николаев, Гураль, Петерсон, Коровин, Огнев, Потапов, Лудкая, Рыбников, Гусев, Привалов, Кавардаев, Малинин, Баранов, Соснин, Преображенский.

Развивая мысль о парашютах различных назначений н приспособлений к ним, Наумов отметил: «...К сожалению, использование парашютных средств при различных исследовательских экспедициях для сбрасывания питания, одежды, инструмента, приборов до сих пор у нас еще недостаточно популярно». Эти слова журналиста явно навеяны эпопеей по спасению челюскинцев и планами дальнейшего освоения Арктики.

«Все системы парашютов, включая и Ирвина, страдают крупными недостатками, -писал далее Наумов, - они тяжелы, громоздки по своему габариту и, главное, все время находятся на человеке. (Корреспондент побегал по аэродрому с грудным и наспинным парашютами.) Это связывает движение пилота, особенно в тесной кабине самолета. При приземлении парашют таскает парашютиста по земле. Ликвидируя эти недостатки, Институт сконструировал быстро отстегивающиеся парашюты с креплением в одной точке.

Известно, что не всегда человек может спастись на парашюте, бывают моменты временного забытья, растерянности и т. п. Создание автоматического средства раскрытия парашюта, обеспечивающего безотказную его работу, принадлежит также Экспериментальному институту.

По всему Союзу строятся в большом количестве парашютные вышки высотой от двадцати шести до ста метров; разработка их конструкции принадлежит все тому же Экспериментальному институту. Но парашютная вышка не дает полной иллюзии свободного полета с парашютом, так как купол его привязан к блочному тросу. Разрабатывая методы учебы и тренировки прыжка с парашютом, т. Гроховский изобрел воздушную катапульту. В Краснопресненском парке культуры и отдыха успешно работает такая катапульта, смонтированная на автомобиле. Там же установлена и стационарная катапульта, снабженная мотором М-5. Она дает возможность подняться на высоту более ста метров».

Рассказав о действующих аттракционах, Наумов остановился на том, что, по статистическим данным, с самолетов прыгнули двадцать тысяч человек, а с парашютных вышек Гроховского - уже один миллион двести тысяч.

22 мая 1935 года начала учиться полетам и парашютным прыжкам целая группа работников ЦК ВЛКСМ. Первыми летчиками и парашютистами из руководителей комсомола стали секретарь ЦК по военно-спортивной работе Павел Горшенин и секретарь МК ВЛКСМ Серафим Ильинский,

Записав эти данные, Наумов сказал мне:

- В ЦК ВЛКСМ меня просили обратить особое внимание на новые аттракционы для молодежи. Наряду с крупными экспериментально-исследовательскими работами институт является застрельщиком по созданию авиационных аттракционов, не считает их «мелочью». Мы с вами побывали в Краснопресненском парке культуры и обкатали такие, как «Мертвая петля», «Путешествие на самолете», «Виражная самолетная карусель». Признаюсь, они дают довольно полную иллюзию полета. Там же я научился управлять дирижаблем, приводимым в действие посредством велосипедных педалей, дающих движение винту. Не покажете ли вы мне теперь что-нибудь новенькое?

- Прошу сначала к конструкторам.

В КБ еще несколько строк легло в блокнот журналиста: «Подводные лодки, глиссеры, физкультурные лабиринты, водолазный колокол, речной мотоцикл, зимние велосипеды - вот небольшой перечень занимательных и хорошо продуманных аттракционов и спортпособий, проекты которых намечены к осуществлению Институтом».

- А теперь заглянем в мастерские, покажу вам кое-что в моделях, - предложил я.

В мастерских почти все, что раньше видел Наумов у конструкторов и чертежников на бумаге, он смог увидеть исполненным в моделях.

В большом продолговатом металлическом коробе, заполненном водой, плавали темнозеленая подводная лодка и катер, выкрашенный красно-белыми полосами.

- Игрушки действующие.

- Можно попробовать? - спросил Наумов.

Не вынимая из воды катер, особой рукояткой сверху я закрутил резину моторчика.

- Смотрите! - И отпустил суденышко.

Катер в коробе быстро проплыв с метр по водной глади, вдруг как бы выскочил из воды и стремительно понёсся вперёд. Пролетев метров пять, он на большой скорости ткнулся в резиновый канатик, натянутый в конце короба. Резиновый заслон самортизировал и опрокинул катер на спину. Наумов с удивлением смотрел на его днище, к которому были прикреплены миниатюрные плоскости.

- Крылья?!

- Да, лодочка на подводных крыльях. Хорошо плавает. По Москве-реке уже бегал глиссер на таких крыльях и развивал скорость до ста километров.

- Отличная спортивная машина!

- И спортивная тоже, - уклончиво сказал я, думая, показать ему или нет действующие модели морского экраноплана-катамарана торпедоносца и сухопутного экраноплана.

- Извините, - сказал Наумов, - товарищ Гроховский представил вас как Бориса Дмитриевича, не назвав фамилии. Если можно.

- А почему нет? Борис Урлапов. Со слов других вы уже занесли мою фамилию в блокнот. Я помощник Павла Игнатьевича и занимаюсь авиацией.

- Раз так, тогда об авиации и поговорим.

Затронув вопрос о развитии транспортной авиации, вернее, работы над этим вопросом в институте, Наумов записал:

«Теперь Экспериментальный институт начал разработку проектов планер Летов с маломощными моторами и высокой грузоподъемностью, которые при полной полетной нагрузке, как правило, должны иметь дополнительную тягу за счет специальных самолетов буксировки, а горизонтальный полет за счет собственной мощности...»

- Об этом бы не надо, - остановил я журналиста. - Работа с планерлётами стопорится из-за дискуссии, в которой некоторые маститые специалисты высказываются совершенно отрицательно о пользе этого дела.

- Что они говорят?

- Аргументация этих товарищей примерно такова: все преимущества, приписываемые буксирному планеру, к примеру, большая грузоподъемность, может иметь и самолет, если он специально для этого сконструирован. Такой самолет, говорят они, будет, правда, сравнительно тихоходен, малоповоротлив, довольно громоздок, но зато экономичен.

- Аргументы весомые.

- Так кажется с первого взгляда и без учета возможностей нашей промышленности в данное, очень тревожное время. - Сев на своего «конька», я уже не мог удержаться и растолковывал журналисту, стараясь делать это популярно. - Планерлёту грузоподъемностью в три тонны, например, нужен один слабый моторчик, и на момент взлета, очень короткий момент, - самолет-буксировщик. А транспортному самолету с той же грузоподъемностью постоянно нужны три мощных мотора. Где их взять? Сконструировать и построить. Как обеспечить ими серийное производство в достаточном количестве? Нелегко. Сколько времени потребуется на постройку одного такого самолета? Сколько он будет стоить? Для нас сейчас это не праздные вопросы. А принцип буксировки дает эксплуатационную гибкость, дешевизну и удобство, позволяя применяться к условиям перевозки, изменениям грузопотока, перемене в характере грузов, к различной длине перегонов и так далее. К одному и тому же типу имеющегося уже самолета можно прицепить различные типы планеров, дирижаблей и различное их количество. Соответственно и к одному типу планера, дирижабля можно прицеплять различные самолеты-тягачи. Особенно это важно сейчас, когда мы не можем быстро пополнить парк транспортных самолетов, а грузы возить надо.

- Но вы, кажется, строите и большие грузовые самолеты, - заметил Наумов.

- Не отвергая и этот путь, экспериментируем. Больше одного экземпляра делать не можем. Для серийных выпусков есть другие КБ и при них мощные заводы. Наша задача -достигать поставленной перед нами цели как можно быстрее и как можно дешевле, не отставая от современной технической мысли и даже опережая ее. Это я привел слова товарища Тухачевского.

- Получается?

- Здесь лучше судить другим.

- Вы говорили о буксировке дирижаблей.

- Да, проекты буксировки дирижаблей, воздухоносных емкостей другого вида разработаны нами. Считаем, это будет очень дешевая транспортировка

.Журналист закончил набросок статьи традиционно и с пафосом, используя стихи А. Безыменского: «А если у нашей родимой заставы появятся полчища лютых врагов, мы грянем десантом неслыханной славы по черепу вражьих фашистских полков».

Очерк Николая Наумова, где-то сокращенный, где-то расширенный, - первый и последний большой очерк об Экспериментальном институте - был опубликован в журнале «Самолет» в августе. А чуть позже, в том же 1935 году, свет увидела книга И. Боброва «Земля внизу», большая часть страниц которой посвящена Гроховскому, нашей работе,

И сведущие люди не удивлялись публикации материалов об институте, так как знали, что правительством и командованием РККА было решено в сентябре на маневрах Киевского военного округа показать друзьям и врагам мощь Армии, в том числе ее молодые, но уже достаточно сильные воздушно-десантные войска.

Глава 7. Парашютики и самолётики

Авиета (дочь Гроховского) вспоминает:

.Я помню себя с трех лет. Дома все звали меня Веточкой. Отца я любила, уважала. Всегда подтянутый, в военной форме. Русые волосы гладко причесаны на косой пробор. Очень добрые серо-голубые глаза. Я никогда не видела отца заросшим, неаккуратным.

Он заваливал меня игрушками. Мама говорила, что тогда они стоили кучу денег. А мне было интересно узнать, как они устроены. Почему куклы плачут, а маленькие санки, изготовленные отцом, сами ездят? Если я не могла их распотрошить или сломать, на помощь приходил отец.

Когда мы «добирались до сути», отец подробно объяснял действие механизма.

- Понятно?

- Да, папочка! - Хотя, признаться, понятно было не всегда.

- Теперь, надеюсь, ты удовлетворила свое любопытство и следующую похожую игрушку не сломаешь. А эту давай вместе починим.

В моей комнате на полу лежал яркий зеленый ковер. Стояли две кровати, моя и бабушкина. Бабушка не всегда жила с нами. У нее была комната в районе Тимирязевской академии, в Соломенной сторожке. Иногда она брала меня к себе. У бабушки было очень интересно. Я часами могла копаться в ее ящиках и скрипучих шкафах, рассматривая старые вещи.

Дома у нас было всегда весело и интересно. Мама с отцом жили дружно. Часто устраивали представления - «домашний театр». Мама играла на пианино. Вместе они пели песни из оперетт. Я очень любила в мамином исполнении «Турецкий марш» Моцарта и песню «Вдоль по матушке по Волге».

Однажды дома появилась чудесная игрушка: катапульта - цилиндр с решеткой, внутри моторчик. Когда игрушку включали в электросеть, из цилиндра вырывался воздух. Мама сшила маленький парашютик. К нему прицепили мою куклу.

- Ну, елки-палки, чем не аттракцион! - воскликнул отец, когда парашютик оторвался от решетки и взлетел с куклой почти до самого потолка.

Этой катапультой я играла каждый день, и у меня не было и в мыслях ее ломать.

У отца были любимые словечки «елки-палки» и «черти полосатые». Мама говорила ему:

- На работе ты избегаешь этих слов, а при дочке позволяешь себе.

И тут же я повторяла: «Елки-палки, лес густой, ходит Ванька холостой». Дальше слов не знала. Мама охала, бабушка в ужасе махала руками.

- Ну чего пугаетесь, - говорил отец, смеясь. - Фольклор!

- Часто с ним мы пели песню «У попа была собака, он ее любил.».

Когда запевали, нам подвывал и Нерон, хотя без разрешения пес никогда ничего себе не позволял, не гавкал даже. А тут, видно, ему было жалко собаку, которую «поп убил и надпись написал». После того как мы переехали в новый дом - а двор у него был большой, и детей там всегда играло много, - я стала пропадать на улице целыми днями. Родители решили оторвать меня от улицы и засадили за фортепьяно. К нам стала приходить строгая тетя, которая била меня линейкой по рукам за невыученные гаммы. Но я продолжала их не учить. Отец очень жалел меня и страдал вместе со мной.

- Отстаньте от ребенка, хватит его мучить! - говорил он. В его лице я всегда находила заступника. И мы победили. Я опять стала свободна. Во дворе вместе с другими детьми играла в казаки-разбойники, в пряталки, классики, прыгала через веревочку.

Однажды мне попало от мальчишек. Я прибежала жаловаться маме с бабушкой. Дома был отец.

- Не хнычь, не жалуйся, улаживай свои дела сама! - сказал он строго. - Не маленькая уже!

После этого с обидчиками я расправлялась сама.

В один из дней меня искала мама, во дворе расспрашивала детей, и ей ответил один мальчик:

- Это та девчонка, которая гоняет на велосипеде и дерется? Так она укатила вон в тот двор.

Сначала у меня был маленький трехколесный велосипед, потом небольшой двухколесный, потом отец доверил мне мужской. Садиться я на него не могла, но до педалей доставала, когда ездила стоя. Кто только на нем не катался, очередь занимали с утра.

К концу лета 1935 года папа отправился в Киев. По дороге он забросил нас с мамой в деревню, расположенную на пути его следования.

Мы сняли комнату в доме, стоящем недалеко от речки, и зажили в свое удовольствие. Но вскоре я заболела корью, и обратно в Москву мы добирались уже поездом. Хорошо еще, что станция оказалась всего в нескольких километрах от деревни.

А после кори - осложнение - воспаление легких, уже второе. Первый раз я болела, когда мне было девять месяцев. Меня мучили горчичниками и банками. Я плакала, не хотела ставить банки. Мама настаивала, и защитить меня от нее было некому.

- А где наш папа? - сквозь слезы спрашивала я.

- Папа занят игрой в парашюты. Смотри, доченька, вот лежит парашютик, - и мама показывала на стеклянные банки, брала их, прогревала внутри огоньком на ватке. - Хлоп, приземлился, хлоп, приземлился, хлоп. хлоп. хлоп.

Приговаривая так, она ставила мне банки на грудь и спину. Я смеялась. Банки «приземлялись» хорошо.

- А где наш папа играет в парашютики?

- На киевских маневрах.

- А мы туда поедем?

- Обязательно поедем, если папа позовет.

- Играть в парашютики?

- И в парашютики, и в самолетики.

Глава 8. Десант в Броварах

К маневрам, на которых руководители партии и правительства решили проверить действенность новой организационной структуры Красной Армии и новую военную технику, готовились основательно. Одно из мест выбрали в районе Киева, и там, где должны были проходить «бои», проложили десятки километров автомобильных дорог с мостами через реки, оборудовали немало полевых аэродромов, построили сеть экспериментальных военных укреплений, и пятнадцать наблюдательных вышек для посредников. Самый большой аэродром полевого типа соорудили около села Бровары. На окраине поля выросла просторная трехъярусная трибуна, крепко околоченная из досок. Ее оборудовали телефонной и радиосвязью, на высоких шестах укрепили мощные громкоговорители.

Почему именно здесь собрались крупные военачальники Ворошилов, Буденный, Тухачевский, начальник Генштаба Егоров, руководители Компартии и правительства Украины, делегации рабочих и крестьян - многим было неизвестно. И, конечно же, не могли ответить на такой вопрос приглашенные на маневры в качестве наблюдателей представители армий Франции, Англии, Италии, Чехословакии, Польши н других стран.

В ночь на 12 сентября около семидесяти тысяч красноармейцев разделенные на «красных» и «синих», сосредоточились на отведенных позициях, приготовились к условному бою.

Утром, лишь забрезжил рассвет, «синие» обрушили мощь своих механизированных стрелковых соединений, танков, авиации на «противника».

В это время командующий Киевским военным округом Иова Эммануилович Якир (советский военный деятель, командарм 1-горанга (1935). Видный военачальник времён Гражданской войны. Расстрелян в ходе Сталинской чистки (1937). Посмертно реабилитирован (1957)), приблизившись к микрофону, объяснял всем собравшимся на трибуне и около неё:

- Основная задача маневров - отработка прорыва укрепленной оборонительной полосы стрелковым корпусом «синих», усиленным танками и артиллерией, и дальнейшее развитие прорыва силами кавалерийского корпуса. Если «синие» прорвутся и разовьют успех, «красные» должны постараться, введя в бой свой механизированный корпус, кавди-визию и другие войска, окружить и уничтожить в своем тылу подразделения прорвавшегося «противника». Основные сообщения о ходе маневров, об успехах и поражениях сторон будут передаваться по радио.

Командующий Якир не расшифровал, что он имел в виду, говоря «и другие войска». Никто его не спросил об этом, думая, что речь идет, как обычно, о вспомогательных подразделениях.

- Уверен, как всегда, у них победят «красные», - шепнул своему военному атташе английский майор. - Есть ли на периферийных наблюдательных вышках наши люди?

- Двое. Русские не делают секрета из предстоящих маневров, поэтому вряд ли мы. почерпнем что-либо интересное для себя. Вы правы, по их доктрине всегда побеждают «красные». «Синие» потопчутся, потопчутся, и, гуд бай, уберутся на свои квартиры, - усмехнулся седоусый атташе.

Пророчества англичан не сбылись - удар «синих» оказался сокрушающим. Грамотно спланировав операцию, они обрушились на противника большими силами, в нескольких местах прорвали его оборону, продвигались в сутки по тридцать-сорок километров вперед. Казалось, нечем удержать их стремительный бросок на Киев.

Репродукторы гремели над трибуной, голос комментирующего события слышали далеко вокруг:

«В образовавшуюся брешь „синие“ ввели кавалерийский корпус н, развивая успех, деморализуют тыл противостоящей стороны».

«.Нарушено управление частями, разорваны коммуникации, и у „красных“ нет возможности подтянуть свои резервы».

Подобные сообщения падали на трибуну в течение нескольких дней. В небе над Бро-варами в «боевых схватках» крутились истребители. Наблюдатели могли видеть и фотографировать четкие ряды бомбардировщиков, плывущих на Киев. На огромной схематической карте края, выставленной для всеобщего обозрения, оперативники отмечали все успехи «синих» и положение частей «красных». Около карты теснились в основном иностранные представители, стараясь уяснить смысл происходящего.

Настал день, когда передовые части «синих» прошли через Бровары и трибуна осталась в тылу наступающих.

- Путь на Киев открыт!

- Реку они форсируют еще до наступления ночи.

- Безусловно,

- Позвольте, на демонстрационной карте уже отмечено, что передовые части «синих» форсировали Днепр!

- Пока только отдельные подразделения стрелков в несколько кавалерийских отрядов.

- «Красные» могут надеяться на кратковременный успех в обороне, если сумеют отсечь тылы наступающих. Только так, иначе полнейший разгром!

- Разрешите полюбопытствовать: чем, какими силами отсечь?!

- Да, они исчерпали свои возможности. Посмотрите, на каком расстоянии дислоцируется их мехкорпус. И положение его стационарно, он до сих пор недвижен, - переговаривались между собой иностранные специалисты.

- Это, господа, проигрыш! - отметил заместитель начальника французского генерального штаба генерал Луазо. - Пардон, кто-то здесь говорил, что у русских всегда выигрывают «красные»?!

С насмешником—генералом спорить не стали - обстановка, опыт ранее проводимых учений во всех странах, да и опыт войн, показали, что при такой раскладке сил «красные» обязательно потерпят поражение.

Окутывала землю прохладная сентябрьская ночь. Сгущаясь, темнота поглощала звуки орудийной пальбы в стороне Киева. Большое село Бровары, оставшись в тылу наступающих, погружалось в сон. В хатах и домах гости устраивались на ночлег. Укладывались в приготовленные для них постели и представители иностранных государств. Им предложили не уезжать в город, поскольку самое интересное должно было начаться завтра с рассветом.

.В небольшом палаточном городке на окраине Бровар в двухместной палатке на раскладушках лежали конструктор Гроховский и комбриг Бойцов. Приехали они сюда с крупных маневров в Белоруссии совсем недавно, в полдень. Незаметно для многих сделали всё, что им было поручено на поле аэродрома, и теперь отдыхали, вернее, мучились без сна в ожидании утра.

Для того и другого рассвет должен был или стать «звездным», или принести немалые огорчения. Один думал, а не подведёт ли техника, изобретению которой он отдал столько сил и времени, другой - не подведут ли бойцы выпестованной им бригады.

Горнисты сыграли побудку затемно.

Термосы с горячим чаем, пирожки с пылу-жару, теплый белый хлеб, бутерброды с салом, рыбой, икрой доставили прямо на трибуну. Первыми этим очень ранним походным завтраком накормили иностранцев. Аппетит у них был отменный, особенно на сало и икру, бутерброды они запивали парным молоком, черпая из бидонов, привезенных с утренней дойки селянами. Командующий Якир, стоя в центре трибуны у микрофона, поглядывал на ручные часы.

«Внимание! - послышался его голос в репродукторах, - „Красные“ начали контригру». В тишину предрассветных сумерек ворвался гул. Он быстро нарастал. Иностранные представители оживились, загалдели:

- Самолеты идут со стороны Киева...

- Значит, «красные»!

- Нам покажут бомбометание.

Высадка воздушного десанта

- Что им здесь бомбить, когда «синие» со всей техникой ушли вперед. Поле чистое, даже макетов нет.

Волна тяжелого гула накатывалась, и вскоре в побледневшем небе стали различимы самолеты. Это действительно шли бомбардировочные машины ТБ-1 и ТБ-3, а впереди несколько двухместных разведчиков Р-5.

Над броварским полем от первых самолетов отделились несколько темных комочков. Они падали вниз секунду, другую. десятую, и вдруг над ними вспыхнули белые зонтики.

Заговорили репродукторы на мачтах:

«Пристрелка. Парашютисты падают с затяжкой раскрытия, уходя из зоны возможного обстрела с земли. Чтобы отсечь резервы „синих“, противная сторона решила использовать воздушный десант».

После этих слов иностранцы начали спешно вырывать из чехлов фотоаппараты и бинокли, чертыхаясь и укоряя хозяев, что те салом усыпили их бдительность.

Могучие тяжелые бомбардировщики, переоборудованные под десантные воздушные суда, принесли на своих крыльях по двадцать-тридцать красноармейцев каждый и высыпали их в окрестностях Бровар. Сотни куполов раскрасили белыми пятнами небо так густо, что оно казалось белым в черную крапинку.

Бомбы в полной боевой выкладке приземлялись, сбивались в подразделения и, приняв падавшую на парашютах военную технику, с ходу устремлялись в «бой».

«На парашютах выброшено в тыл „синих“ тысяча двести десантников, вооруженных легким и средним стрелковым оружием, а также противотанковым, - слышалось из репродукторов. - Они успешно занимают аэродромы противника, подготавливая площадки для посадочного десанта».

И тотчас подошел второй эшелон транспортно-десантных самолётов. Они приземлялись на обширное летное поле по две машины сразу, пара за парой. Два первых четырехмоторных гиганта неторопливо подрулили почти к самой трибуне, и все, стоящие на ней и около нее, могли видеть невооруженным глазом, как почти мгновенно из-под брюха одного отцепился легкий танк и с ходу вступил в «боевые действия», а другой самолет оставил на земле бронемашину.

«Красные» десантировались за один час пятьдесят минут, - говорил диктор. - Подчеркиваю, менее чем за два часа «красные» высадили в тылу у «синих» более трех тысяч бойцов с танками, артиллерийскими орудиями, боевыми, специальными и транспортными машинами. Сильные группы захвата блокируют дороги, громят базы снабжения, рвут линии связи. Главный штаб «синих» окружен».

На правом крыле трибуны застыли иностранные наблюдатели. А вокруг дружно аплодировали успеху «красных» делегации трудящихся Украины, колхозники из близлежащих сел, приветствуя впервые увиденный ими новый род войск, укрепивший мощь родной Красной Армии.

Затерявшись среди гостей, незаметно стояли, блаженно созерцая картину десанта, конструктор Гроховский и комбриг Бойцов. Все прошло без сучка и задоринки. Это был триумф тысяч людей, работающих над созданием воздушно-десантных войск, это была и их личная победа: одного - как главного и первого в мире конструктора техники ВДВ, другого - как командира-воспитателя и организатора первой десантной бригады имени С. М. Кирова.

«Воздушный десант „красных“, выброшенный в районе Бровар и Гоголева, захватил переправы через Днепр, тем самым поставив заслон для резерва „синих“, подходящих из глубины», - доносилось из динамиков, и один из командиров-посредников на карте-схеме переставил знаки и флажки - всем стало ясно, что «синие» терпят поражение.

Конечно же, на Броварском поле присутствовали и кинооператоры, и фотографы, и корреспонденты различных газет и журналов. Понимая, что картина воздушного десанта показана иностранцам неспроста, они буквально осадили заграничных военных, забросав их вопросами.

- Понравились ли вам маневры, генерал? - спросил журналист из «Правды» француза Луазо.

- Парашютный десант большой воинской части считаю фактом, не имеющим прецедента в мире. Подобного мощного, волнующего, прекрасного зрелища я, скажу откровенно, не видел в своей жизни, - ответил генерал и, показав рукой на бурлящую толпу трудящихся вокруг трибуны, добавил: - Меня восхищает теснейшая и подлинно органическая связь армии с населением, любовь народа к красноармейцам, командирам. Посмотрите, они буквально на руках их носят! Я это вижу впервые.

Ошеломленный английский генерал Уэйвелл отказался отвечать, буркнув:

- Интервью давать не люблю.

Но позднее писал своему правительству: «.если бы я сам не был свидетелем этого, я бы никогда не поверил, что подобная операция вообще возможна».

После маневров на поле в Броварах состоялся парад войск, в котором участвовали и десантники, привлекшие особое внимание своим бравым видом, вооружением. Во все глаза разглядывали десантников и иностранцы.

Чехословацкий полковник Дастиг тут же продиктовал корреспонденту «Красной звезды»: «Авиадесант - это новый вид войск, созданный большевиками.»

- Я буквально в восторге от применения воздушного десанта, - услышав отзыв чеха, заметил французский генерал Монти.

А Павлу Игнатьевичу Гроховскому больше всего по душе пришлась всеармейская оценка воздушного десанта.

«Действия авиадесантников как с организационной, так и с технической стороны признаны блестящими».

Иностранные военные сразу же поспешили уведомить свои правительства и генеральные штабы вооруженных сил о появлении у русских невиданного ранее рода войск, назвав воздушный десант «русским чудом» (правда, их информация была, мягко говоря, не совсем объективной). Но далеко не все державные правители и боссы от армии поверили своим послам, окрестив их сообщения «русской уткой». Нарком Ворошилов, выступая на первом Всесоюзном совещании стахановцев 17 ноября, рассказал рабочим:

- На Киевских маневрах одновременно были сброшены тысяча двести человек парашютистов во главе со своим командиром товарищем Индзером, в течение сорока минут был, кроме того, высажен двух с половиной тысячный десант на самолетах. На этих маневрах присутствовали представители французской, чехословацкой и итальянской армий, они тоже все это видели и поражались размахом у нас этого нового дела, мужеством и умением наших людей. Немало пишет о наших воздушных десантах мировая пресса. На днях я просматривал, что сообщали о киевских маневрах иностранные газеты. Оказывается, буржуазные газеты насчитывают в этом, парашютном десанте не более пятисот человек, а ряд газет определяет цифру десанта в сто пятьдесят человек. Почему-то, хотя мы не делали секрета и говорили точно, сколько было сброшено парашютистов, они не решились дать правильные сведения. Затрудняюсь объяснить, какими соображениями буржуазная пресса руководствовалась, преуменьшая численность киевского десанта. Но что бы сказали господа издатели и редакторы этих подозрительно скромных изданий, если бы они знали, что примерно в те же дни, когда мы наблюдали под Киевом потрясающее зрелище одновременного прыжка с самолетов тысячи двухсот человек с оружием и полной амуницией, в одном из соседних округов были сброшены с самолетов одновременно не тысяча двести парашютистов, а тысяча восемьсот человек, и высажено не две с половиной тысячи человек, а пять тысяч семьсот, и что в ряде других округов на простых учениях, а не на таких больших маневрах, как в Киевском военном округе, тоже сбрасывались сколоченные, мощно вооруженные многочисленные отряды бойцов-парашютистов.

Интересно рассказал о реакции зарубежных военачальников на «русский воздушный десант» наш полпред в Англии И. И. Майский.

«В 1935 году, - пишет он, - я показывал в полпредстве наш фильм о военных маневрах с выброской парашютного десанта и транспортировкой по воздуху автомобилей и арт-орудий.

На демонстрации фильма присутствовали избранные представители политического и военного мира Англии, в том числе генерал Дилл. Фильм вызвал дискуссии и споры. Большинство английских военных - людей заскорузлых и консервативных - отнеслись к нашим маневрам, представляющим в то время новинку, отрицательно. Они считали десантные операции малополезными и опасными. Генерал Нокс, в свое время бывший английским военным представителем при Колчаке, выразился даже так: «Этот фильм лишний раз подтвердил мнение о том, что русские - нация неисправимых мечтателей!» Но генерал Дилл был настроен несколько иначе: ему наша новинка определенно нравилась, хотя заявить об этом открыто, он не решался».

Быстро среагировали на «русское чудо» только в Германии. Немцы активизировали военную и промышленную разведку, энергично приступили к созданию своих воздушно-десантных войск, привлекая для этого лучшие научные, конструкторские и промышленные силы фашистского рейха.

22 сентября 1935 года постановлением ЦИК и СНК СССР были введены в Красной Армии звание Маршала Советского Союза и персональные воинские звания командному и начальствующему составу РККА.

Уже в ноябре Маршалами СССР стали Ворошилов, Будённый, Тухачевский, Блюхер и Егоров. Алкснис - командармом II ранга.

Коснулось постановление и военных из Экспериментального института. Павел Игнатьевич Гроховский теперь именовался комдивом, а его заместитель Иван Васильевич Титов -комбригом.

1935-й стал для Павла Игнатьевича Гроховского годом наивысшего взлета. Многое изобретенное для воздушно-десантных войск он со своим коллективом претворил в жизнь, проверил на деле, и труд этот был высоко оценён.

Кроме того, Гроховский защитил авторскими свидетельствами еще несколько оригинальных идей: автоматическую отцепку парашюта после приземления объекта, парашют-геликоптер, воздушную автосцепку для самолетов, летающий танк (трактор), пла-нер-танконосец, способ постановки дымовой завесы с самолетов и планеров. В этом же году с читателями журнала «Техника - молодёжи» он поделился мыслями о создании экранопла-нера, модель которого, названная «корабль-амфибия», уже была построена.

«...Мне пришла в голову мысль использовать „воздушную подушку“, то есть образующийся под крыльями сжатый воздух, от скорости полета. Корабль-амфибия может лететь-скользить не только над землей, над морем и рекой. Полеты над рекой еще целесообразнее, чем над землей: ведь река - это длинная, гладкая дорога без бугров, холмов и кочек, - писал он. - Корабль-амфибия позволяет круглый год перебрасывать грузы и людей со скоростью 200—300 км/час летом на поплавках, зимой на лыжах...».

Он занимался и мономобилями-нитроциклами, способными преодолеть любое бездорожье, а также самолетом с поворотным крылом, имеющим возможность взлетать и приземляться вертикально.

Год 1936-й

Как басня, так и жизнь ценится не за длину, но за содержание

Сенека

Горе земле, в которой подчиненные, начальники и суды, а не законы управляют гражданами и делами

М. И. Кутузов

Глава 1. Из записной книжки

Владимир И. Малынич вспоминает:

.В этом году советские воздушно-десантные войска набирали силу. Во Временном полевом уставе РККА появилось указание относительно общих принципов использования ВДВ в тактических и стратегических операциях.

Но мы отлично понимали, что техника, вооружение и снаряжение «крылатой пехоты» еще громоздки, а самолетный парк ВДВ невелик. Задачи же расширялись - наряду с отработкой применения воздушного десанта в обычных условиях в 1936 году проводилось десантирование войск в горной местности и ночью, небольшими подразделениями. Именно для таких операций мы по мере сил усовершенствовали снаряжение десантника-альпиниста и разрабатывали индивидуальные пиротехнические средства, световые и другие приспособления.

Энергично готовился десантный резерв. Парашютизм в СССР заинтересовал десятки тысяч людей. Даже маршал Буденный, человек не первой молодости, совершил прыжок с парашютом.

Павел Игнатьевич Гроховский, как главный конструктор десантной техники и как один из активнейших деятелей Осоавиахима, много ездил по стране, посещая воинские части в периоды подготовки к учениям и маневрам, а также аэроклубы, чтобы помочь дальнейшему развитию парашютного спорта на местах. Один почти никогда не ездил - ему нужны были помощники и просто компетентные собеседники, с которыми он мог бы посоветоваться, поспорить. Он часто брал с собою и меня как ведущего конструктора института.

В том же 1936 году получило, пожалуй, свой исток обвинение в адрес Гроховского, которое наши недоброжелатели трактовали примерно так: Гроховскому представлены чересчур широкие полномочия и нет ограничений на разрабатываемую институтом тематику, поэтому, дескать, в силу своей увлеченности, Гроховский брался за многие проблемы, выходящие за сферу применения авиации в десантном деле и самого десантного дела. Как пример приводились наши экспериментальные и исследовательские работы по применению собак-подрывников, созданию легких ракетно-пусковых установок, проектированию машин на воздушной подушке и других видов техники, якобы дорогих и ненужных.

Мягко говоря, я с таким обвинением не согласен. Мы работали, заглядывая вперед.

Гроховский со мной или с другими нашими товарищами присутствовал на крупных маневрах, небольших учениях, совещаниях и разборах не сторонним наблюдателем. Он зорко подмечал, чего десантникам не хватает, что им мешает, глубоко вникал даже в мелочи. Я часто фиксировал на бумаге его идеи, коротко, понятно лишь для меня. Вот некоторые строки разных лет из моей старой записной книжки, которые я могу расшифровать, объяснить.

«вооружение тяж. винтовки. Пушки против танк.!!!»

Действительно, трехлинейная винтовка и даже кавалерийский карабин неудобны, тяжелы для парашютиста. Мы давали заявку в проектно-конструкторское бюро В. А. Дегтярева на легкие пулеметы-автоматы, оговаривая их вес, скорострельность.

Противотанковые пушки на колесном ходу не обеспечивают маневренности десантной группы, особенно зимой или в распутицу. Сначала Гроховский пытался оснастить их конной тягой, и для этого мы готовились сбрасывать на парашютах лошадей. Но потом, заглядывая вперед, начали разработку легких самодвижущихся машин на гусеницах и воздушной подушке.

Обдумывая противотанковый бой, на шасси легкого танка мы смонтировали безотказное артиллерийское орудие, потом лотки с ракетами. Получалась неплохая самоходка под имеющийся у нас грузовой парашют, вернее парашютную систему.

Гроховский придумал и «носимую ручную динамо-реактивную пусковую установку», из которой боец с плеча мог стрелять ракетой или гранатой.

«АНТ-14 - замечательно! А дирижабли ?»

Когда мы увидели построенный в КБ Туполева пятимоторный пассажирский самолет АНТ-14, испытанный Михаилом Громовым, Гроховский воскликнул:

- Это то, что нам нужно!

И очень быстро мы предложили сделать из 36-местного пассажирского военно-транспортный самолет для десанта в пятьдесят человек, оснастив его специальными наклонными трубами для безопасной выброски парашютистов. Сделали макет такой «трубы», успешно опробовали ее на ТБ-1, но. отличный десантный самолет не состоялся, так как АНТ-14 построили всего в одном экземпляре и передали в агитэскадрилью имени Максима Горького.

Дирижабль «СССР В6»

Работы по переброске массовых десантов и военных грузов в тылы противника в нашем институте были первоочередными, но продвигались они туго из-за отсутствия подходящих транспортных кораблей, поэтому Гроховский и выдвинул вспомогательную идею: буксировать самолетом не только планеры, но и десантные дирижабли. Был нами спроектирован и дирижабль с реактивной тягой.

«К. зацепился лыжами!»

Зимой десантникам без лыж приходилось туго. «Они тонут в снегу», - говорил нам комбриг Бойцов. Лыжи упаковывали в специальные связки, сбрасывая отдельно от людей.

Гроховский придумал складные лыжи. Парашютист Константин Попов, ученик Георгия Шмидта, испытал их 11 января 1936 года при проведении военизированной игры с задачей: высадить в глубокий тыл «противника» небольшой вооруженный отряд с последующим переходом его на лыжах в противогазах с полной боевой выкладкой по маршруту Алексин -Туруса - Серпухов - Подольск - Москва.

С самолетов У-2 сначала выбросили 10 десантников, за ними в связке на парашюте девять пар лыж. Люди вынуждены были искать лыжи, пробиваться к месту их приземления через глубокий снег. Только комиссар отряда Костя Попов чувствовал себя прекрасно: он

прыгнул с нашими складными лыжами за спиной - они уместились на одном ремне с карабином - и сразу после приземления готов был к выполнению поставленной задачи.

На складных лыжах Попов успешно прошел весь маршрут, причем крутые подъемы преодолевал быстрее всех и с меньшей затратой сил, так как лыжи его не имели «обратного хода», не проскальзывали назад при толчке.

А буксировка лыжников за тихоходным самолетом на Москве-реке? Зачем такой вариант пробовали мы? Да потому, что вражеский тыл - это не домашний двор. Иногда придется спасать людей, уводить от погони сразу после выброски. И в этом десантнику могут помочь авиаторы. Самолет встает в вираж и опускает на землю прочный фал - десантник может уцепиться за него, закрепить конец на себе. В этом случае создается так называемая «воронка», то есть самолет виражит, как бы прикрепленный фалом к одной точке на земле. При плавном наборе высоты в вираже самолет легко отрывает десантника (или груз) от земли и при помощи специальной лебедки подтягивает в люк фюзеляжа. Конечно, это операция не для слабонервных, но возможна. Она послужила первым опытом для изобретения Гроховским «устройства для подхвата людей с земли в специальной капсуле пролетающим самолетом».

«составной самолёт.».

Для взлета тяжело нагруженной машины необходимо придание ей огромной взлетной мощности. Когда же машина наберет высоту, эта мощность становится лишь тормозом, так как повышенный расход горючего уменьшает теоретически возможную дальность полета. Эту проблему конструкторы пытались решить путем всяческого облегчения старта: предлагались наклонные деревянные и бетонные дорожки, стартовые ракетные двигатели или же добавочные моторы обычного типа, сбрасываемые после взлета. А также стартовые катапульты, к сожалению не обеспечивающие безопасного взлета тяжелых машин.

Английский инженер Мэйо и Гроховский практически почти одновременно и независимо друг от друга предложили сходные варианты «составного самолета». Павел Игнатьевич разработал схему составного самолета и изобрел «автосцепку для самолетов», закрепив приоритет авторским свидетельством в 1935 году.

Англичанин Мэйо сделал подобное же приспособление в 1936 году.

Мы над составными самолетами практически не работали, если не считать проектов «тесного контакта самолета-носителя с десантным планером и планером-истребителем», так как Гроховский вскоре нашел решение, новую возможность облегчить самолет на взлете, изобретя «приспособление для переливания горючего в воздухе» с воздушного танкера.

Так почему же мы даже не прикоснулись к детальному проектированию составного самолета, хотя новаторских задумок хватало? Только ли потому, что дозаправка самолета в воздухе нам больше понравилась? Думаю, нет. Дело в характере нашего главного. Ни Гроховский, ни Мэйо в принципе авторами идеи «составного самолета» не были. Еще в 1931 году этим начал заниматься советский инженер-изобретатель В. Вахмистров, правда, с несколько иной целью, назвав свою конструкцию «летающий аэродром», а затем - «самолет-звено».

Хотя наши прорисовки «составного» и резко отличались от вахмистровских, Гроховский не хотел дублирования. Он желал быть всегда оригинальным.

Когда говорили, что Павел Игнатьевич «разбрасывается», занимаясь якобы не нужным для авиации и ВДВ, забывали то, что после того, как наше ОКБ преобразовали в институт и передали Наркомтяжпрому, задачи коллектива расширились, институт стал Экспериментальным по вооружениям РККА, хотя главное направление работ - авиационное и авиадесантное - сохранилось.

Мы дружили, и я знаю, Гроховский очень мало спал, много ночных часов отдавал книгам и журналам. Бывало, приносил домой по две-три пачки различной литературы. Печатные труды по вопросам науки и техники, учебники, иностранные журналы с вложенными в них переводами интересующих Гроховского статей загромождали его стол в домашнем кабинете. Перекладывать кому-либо литературу с места на место он запрещал, а если замечал, что в его «хозяйстве» домашние наводили порядок, выражал сильное недовольство. Кое-что из прочитанного он конспектировал, очень кратко, но в основном делал небрежно рисунки, которые отражали или идею, высказанную в статье, или его идею, возникшую из прочитанного. Потом замыслом делился с нами.

Вот запись в моей книжке, относящаяся примерно к 1932—1933 годам:

«танки. амфибии. В. Кристи».

О том, что Павла Игнатьевича занимали броненосные машины, пригодные для использования воздушными десантниками, известно. Но эта запись появилась у меня после того, как Гроховский узнал о работах американца Кристи.

Вальтер Кристи максимально облегчил быстроходный колесно-гусеничный маленький танк, снабдив его обтекаемым корпусом. К танку прикрепил крылья. И пропеллер и колеса приводились в движение одним авиадвигателем, расположенным в корпусе танка. Танкист являлся одновременно и пилотом. При взлете танк должен был разбегаться на гусеницах, и, как только он набирал достаточную скорость, мотор быстро переключался на воздушный винт - танк, по мнению Кристи должен был оторваться от земли. Посадка планировалась в обратном порядке, и после сброса крыльев танк был готов к бою.

Идея нам показалась заманчивой: такой крылатый танк мог быть отличным боевым подспорьем для десантников. Но в чистом виде идею Кристи мы отмели. Павел Игнатьевич нашел другие пути транспортировки бронемашин по воздуху. Мы проработали «планер-тан-коносец», несущий бронемашину внутри фюзеляжа, и танк, «окрыленный», но без винта, то есть танк-планер, который сбрасывался в воздухе из-под брюха самолета. Проектировалась одноместная танкетка-амфибия для беспарашютного сбрасывания «авиабусным методом», а также боевые бронированные аэросани, тоже для десантирования без парашюта. И броне-мотоциклы под парашют или грузовую платформу.

«самолёты-универсалы. Крутой взлёт и короткая посадка».

Если заглянуть в «портфель» Экспериментального института. где хранились идеи, проекты, технические разработки за 1936 год, то можно увидеть много необыкновенного, порой фантастичного для того времени, но мы верили, что в том или ином виде эта техника в будущем оживет.

Очень реалистично и полезно был задуман транспортно-боевой самолет универсал. Четыре мотора несли огромное крыло с кабиной пилота наверху. А под крылом «пристегивались» кабины различного назначения: грузовая, пассажирская, десантная, агитационная и боевая, вооруженная четырьмя турельными пулеметно-пушечными установками и бомбо-зацепами. Один самолет в пяти-шести «лицах»!

Но совсем удивительным для того времени были разработки летательных машин вертикального взлета и короткой посадки на основе парашюта.

Подобный «крылатый танк», только с прямоугольным крылом и буксируемый на тросу за самолетом, построил О. К. Антонов в 1943 г. Вспомним слова Гроховского: «.Парашют может не только опускать человека на землю, но и поднимать его с земли». И дело: опыты, которые привели к выводу, что «парашют в наклонном положении получает от потока ветра подъемную силу». Затем - создание «воздуходувки» и «парашюта-змея». Последнее -постройка мягких летательных аппаратов, убеждение в том, что надутые сжатым воздухом мягкие трубы различного сечения превращаются в достаточно жесткие лонжероны и нервюры крыла.

Ведущий авиаконструктор того времени А. Н. Туполев, рассуждая о пути, приводящем к открытиям и находкам, говорил: «Надо на вещь, на собственную работу мысли, на технические схемы разрешения задач, которые мы применяем, взглянуть непривычным взглядом. Надо взглянуть чужими глазами, подойти к ним по-новому, вырвавшись из обычного, привычного круга». Гроховский умел так смотреть.

Итак, первое - мысль о том, что парашют может поднимать человека вверх; второе - создание «парашюта-змея», движимого силой ветра; третье - постройка - «воздуходувок-катапульт», где воздушный поток создается уже механически и может регулироваться по силе; четвертое - возможность создания резинового крыла. Эта цепь, включающая аэродинамические расчеты и практические эксперименты, привела к новой мысли, что, используя парашютные купола, можно построить механический аппарат, способный подниматься и поднимать человека вертикально в небо.

Таких проектов было несколько.

Самый первый представлял собой кабину с двумя двигателями, размещенными тандемом, винты которых отбрасывали воздух в сферы, подобные сферам надутого купола парашюта. Создавались аэродинамические силы, поднимающие аппарат вверх. Сферы могли частично или полностью складываться, и таким образом аппарат имел возможность маневрировать по высоте и направлению.

На модели мы использовали электровентиляторы, и она довольно резво поднималась к потолку.

Последний проект - ЛПГ-4 (летающая платформа Гроховского - 4-я модель) - тоже имел парашютные сферы, но не круглой, а прямоугольной формы. Сделаны они были из тонкой прорезиненной ткани и с каркасом из надуваемых труб, что давало возможность не только изменять радиус сфер в сложённом состоянии, но и «выводить» их в крылья, выпуская стропы с барабанов, скрытых в платформе.

Крылья не имели элеронов и управлялись при помощи перекоса мягких консолей (как на первом надувном планере) и изменения угла задней кромки натяжением или отпуском строп. Двигатели на пирамиде пилотской кабины могли поворачиваться на 90°, таким образом, при включении одного из них второй мог превращаться в движитель по горизонту.

ЛПГ-4 плохо парашютировала, так как при сложенных сферах поток воздуха снизу затенялся «платформой. Выход был найден - большую часть платформы выполнили решетчатой.

Уходя от модели, ЛПГ-4 предполагали выполнить летающей с человеком, используя для движения мотоциклетные моторы. Однако переделать такие моторы в авиационные оказалось не простым делом.

Особые сложности возникли при решении вопроса с охлаждением двигателей, так как винты работали как толкающие. Создать водяное охлаждение быстро не смогли.

Работали и над проектом самолета короткого «динамического взлета». Он имел два мощных винта-вентилятора под широкими крыльями и двигатель на «спине» фюзеляжа, тянущий машину «по горизонту.

К сожалению, ни то, ни другое до практических полетов довести не смогли. Тяжелые события 1937—1938 годов отбили нам руки.

В связи с теми грядущими событиями из задумок 1936 года ушло в архив многое. Интересными были проекты по вооружению самолетов. К ним относятся бомбы-торпеды для подрыва мостов; беспилотные крылатые ракеты, таранящие самолет противника; торпеда-геликоптер.

Немало мы думали и над специальным вооружением наземных войск, отличным от традиционного.

Тут обязательно нужно сказать о восьмидюймовом динамо-реактивном орудии, установленном на шасси танка БТ, и двух 76-миллиметровых реактивных орудиях, поставленных на шасси танка Т-26. Попытка монтажа на танке БТ двух 250-килограммовых мин (ракет) на неподвижных лотках привела нас к более мудрому решению - установке летающих мин на поворотной башне танка.

Бывший моряк Гроховский думал и об оружии, технике для военных действий на море. Его подводная лодка-малютка на одного человека могла десантироваться на парашюте, как и другая складная подводная лодка для разведки с ножным приводом винта.

Без парашюта, «авиабусным методом», могла сбрасываться с летательного аппарата подлодка с экипажем из двух человек, вооруженная малокалиберными торпедами нашей же конструкции.

Безусловно, интерес представляет и подводная лодка - авианосец. Для нее авиаконструктор Четвериков проектировал складной самолет-амфибию «ОСГА».

В свободное от работы время, больше всего по выходным дням и дома, наши комсомольцы думали и о машинах для сугубо мирных целей.

Идеи, общие виды машин, предварительные расчеты им подбрасывал Павел Игнатьевич, приучая к самостоятельной творческой работе. К таким проектам, например, относились мотовагоны, движущиеся по специальным дорожным лоткам с огромной скоростью -по нашему мнению, они могли домчать пассажира из Москвы в Ленинград всего за два часа. Такие проекты считались делом неосуществимым, фантастическим, поэтому Павел Игнатьевич и писал о них в прессе.

Листики из моей записной книжки испещрены цифрами. Много их вокруг рисунка церкви. Будучи в Ржеве, мы услышали жалобы аэроклубовцев на городские власти, не выделявшие средств на сооружение парашютной вышки. Гроховский пообещал утрясти этот вопрос в горсовете. Но, гуляя по городу, мы увидели недействующую церковь с разрушенным куполом, превращенную в дровяной склад. В тот же день облазили ее до макушки, осмотрели. На колокольне, примостившись в проеме окна, Гроховский сделал в моем блокноте рисунок и расчеты. А вечером сказал руководителям ржевского аэроклуба:

- Из этой церкви с мизерными затратами средств вы можете соорудить отличную парашютную вышку с девятью рабочими площадками, выходящими на три стороны. Прыгать можно с колокольни и из окон второго и третьего этажей, то есть с высот приблизительно 60, 50 и 40 метров. Классная получится вышка! Ни у кого такого чуда не будет. Давайте бумагу, нарисую схему.

Так в Ржеве появилась единственная в стране церковь - парашютная вышка.

«В гостях у О. Ю. Шмидта»

Весной 1936 года Павел Игнатьевич показал мне записку Отто Юльевича Шмидта. Полярник приглашал его в дом отдыха «Сосны» под Москву, обещая «интересный разговор» о Северном полюсе и чай не хуже, чем когда-то пил у нас.

- Поедем вместе, - сказал Гроховский. - Подбери материал по нашему мизеру для полюса.

Помню, Шмидт принял нас тепло, чай действительно был отменный. Но главное, он сообщил нам, что правительство разрешило экспедицию на полюс.

- Были у меня Шевелев, Водопьянов и Бабушкин, - рассказывал Шмидт. - Долго сидели, прикидывали, что к чему, и остановились на варианте посадочном. На западе говорят: такое невозможно, но мы думаем, туполевские машины дойдут до полюса и смогут сесть там.

- Значит, мой, парашютно-планерный вариант, отвергнут.

- В целом - да, Павел Игнатьевич. С планерами наверняка получится долгострой. Против парашютного десанта Водопьянов. Но мы возьмем группу парашютистов человек пять. Если самолеты сразу приземлиться не смогут, парашютисты прыгнут и подготовят посадочную площадку на льду. Возглавит группу, наверное, Мошковский. Шевелев сказал, что вы в состоянии посадить на горб ТБ-3 легкую машину. Она тоже сможет помочь, стартовав со спины над полюсом.

- Это не проблема, Отто Юльевич, но все же подумайте еще раз над моими соображениями.

И мы, положив перед Шмидтам, вырезанный из стенной газеты дружеский шарж «Штурм ОП по Гроховскому», начали излагать свои проекты. Беседовали часа два.

- Все это увлекательно, - вздохнул Шмидт. - Особенно планеры и грузовые парашютные платформы. Однако это дорого, и время нас поджимает. Нужно быстрее поставить красный флаг над полюсом, так мне говорят. Вот для постройки непотопляемой арктической станции-шара средства, пожалуй, изыщем. Остальное в будущем, Павел Игнатьевич, в будущем, - это обещаю. А пока различные подвески к ТБ-3 придумайте. Не против?

- Любые, какие закажете.

- Высадка четырех полярников во главе с Папаниным на холодный купол мира состоялась. Только наша доля труда в этом была, как говорил Гроховский, «совсем мизерной». Несколько подвесок, кое-какая тара, контейнеры. Даже Мошковскому с парашютом прыгнуть не удалось. Как рассказывал летчик Мазурук, парашютами пользовались оригинально: «На куполе острова Рудольфа стояли наши четыре самолета. Жили мы внизу. Наверх „взле-тали“ на лыжах, ухватившись за стропы грузового парашюта, который тащил ветер.»

В преддверии тяжелого для всех 1931 года темпы наших работ заметно снизились. Идеи поистощились - головы часто были забиты, не тем, чем нужно. Думалось тяжело.

В верхних руководящих органах началась кадровая чехарда, кто-то исчезал совсем, кто-то возносился так высоко, что сам был в растерянности от неожиданно данной ему власти.

Глава 2. Дяденька узкий и длинный

Авиета вспоминает:

.Мы переехали в четырехкомнатную квартиру на Колхозной площади. На первом этаже нашего дома размещался магазин «Радио». Мама говорила, что такое роскошное жилье нам дали за особые заслуги папы.

Пришло время, когда я пошла в школу. Это было для меня большое событие.

Школа стояла от нас недалеко. Все мои близкие долго спорили, кому вести меня на первый урок - хотели все. Но спор их я разрешила очень удачно: проснувшись чуть свет, отправилась в школу одна, гордая и довольная.

Я пришла туда самая первая.

Потом прибежала вставшая раньше других мама, потом, потом папа, и последней явилась бабушка.

Мама принимала самое деятельное участие в моих школьных делах. Если у меня не получались задачки, мама терпеливо и долго объясняла, стараясь, чтобы я их решила самостоятельно. Это меня совсем не устраивало. Когда с работы приходил папа, я шла к нему. Он говорил:

- Хватит мучить ребенка! - и быстро решал мне задачу.

Однажды он принес мне ружье, называлось оно «Монтекристо», самое настоящее, только пульки были похожими на маленькие стрелки, сделанные из металла.

- Дочка, ты должна стрелять, как снайпер, - объяснил мне папа. - Только никогда, даже без заряда, не целься в людей.

Помог разобраться, как заряжать и целиться. И началась стрельба. Во что я только не всаживала пульки. Бабушка ходила с плоскогубцами и вытаскивала из стен, из шкафов и стульев пули-гвозди.

.У нас была дача в районе станции Водники на берегу водохранилища в парке. Парк - словно лес, полный старых лип и соловьиных песен. От Савеловского вокзала туда ходил паровозик с расшатанными вагонами. Когда мы с бабушкой приехали туда, увидели на участке высокую траву, мокрую от росы, а в глубине молодого сада дощатую, голубую, с высоким чердаком дачку. Рядом строился кирпичный дом по проекту мамы, которая училась в архитектурном институте. Строили его отец, плотник и каменщик. Помню вопрос мамы:

- Павел, зачем нам такой большой дом?

- Чувствую, именно здесь мы будем проводить свою старость, - ответил папа.

Посадив сад и разведя цветы, папа приобрел ульи и пчел, которыми очень любил заниматься. У нас была сделанная им жестяная медогонка - большой бак с краном. Туда вставляли рамки с желтыми сотами и бак начинали крутить. Из крана медленно тек мед янтарного цвета. Мне нравилось смотреть, как он укладывается в эмалированный таз густой струей, затем превращается в огромный самоцвет-топаз. Мне нравилось смотреть на отца, как он в белой сетке колдовал среди жужжащих, взволнованных пчел.

Мы с папой часто ходили по грибы. Когда приезжали в лес, он говорил:

- Влево пойдем - черта найдем, вправо пойдем - грибы найдем! Глаза вниз - и за мной!

И вот однажды в воскресенье мы с отцом и бабушкой взяли корзину, ведра и на автомашине отправились в лес за грибами. Заехали очень далеко.

- Бензина мало, - вдруг сообщил нам отец.

Потом этот бензин совсем испарился, и мы остановились на лесной дороге. Такого с отцом еще не бывало, он внимательно относился к автомобилю, и я видела в сараюшке около дачи бензин в банках. Папа, наверное, забыл о нем. Отчаиваться не стали - пошли за грибами.

«Пошли налево» и вместо черта увидели очень много опят. Бабушка собирала их в корзинку. Я носилась по лесу и срывала то чернику, то костянику, попадалась и розовая брусника, еще неспелая.

Побежала за зеленой ящерицей. Она нырнула в кусты. Я за ней. Смотрю, за кустом боярышника стоит дяденька, узенький такой и длинный. От неожиданности я вскрикнула, а он отвернулся и пошел от меня, тыкая в траву палочкой. Я побежала к отцу. Рассказала. Он переспросил:

- Худой, говоришь, и высокий? А нос картошкой и лицо круглое? А в руках у него?..

Я рассмеялась.

- Он отвернулся. Он в белой панамке и с длинной палочкой. Кроме палочки, он ничего в руках не держал.

- Это такой же грибник, как и мы, - сказал отец, но настроение у него почему-то испортилось, и он велел собираться домой.

А куда же этот дядя грибы клал, если у него нет лукошка? - спросила я. Папа не ответил.

Автомашину мы бросили в лесу.

- Ее не поломают, не украдут тут? - забеспокоилась я.

Отец опять промолчал. Он посадил меня на плечи, в одной руке нес корзину, сзади плелась бабушка с полупустым ведром и лукошком. Так мы шли долго до поезда. Как добрались домой - не помню. Я спала на ходу.

На даче отец построил для меня высокие качели. Когда он должен был возвращаться с работы, я забиралась на качели и, раскачиваясь, наблюдала за дорогой. Увидев машину отца, я бежала навстречу, садилась с ним рядом, обнимала его, тискала. Мы весело смеялись. Он угощал меня соевыми конфетами и конфетками из семечек, которые я очень любила. Мама ругалась:

- У нее и так плохой аппетит, а ты его еще портишь сладостями!

- Ничего, - отвечал отец, - были бы кости, мясо нарастет. А ты видела, как она у соседей картошку в мундире уплетает? Аж за ушами трещит!

Дача в Водниках пришлась мне по душе еще и потому, что кругом была вода. Каждый день я меняла места купания, чтобы меня не могли найти, и ныряла, сколько душе влезет. Впоследствии я стала заядлой «моржихой».

К нам на дачу приезжали гости: мамины сокурсники по архитектурному институту и папины друзья. Я помню Бориса Урлапова - красивого молодого человека с копной черных кудрявых волос. От него всегда хорошо пахло одеколоном. Мне говорили: «Веточка, твой жених пришел!» Я пряталась от смущения под стол. Приходил Иван Васильевич Титов -большой, шумный, принося с собой огромный мир. Он хорошо знал историю, особенно историю техники, и радовал нас увлекательными рассказами о великих людях. Иногда друзья отца дарили мне куклы. Больше всех уделял мне времени Владимир Иосифович Малынич. Он любил меня, потому что очень любил моего папу, на которого я была похожа, говорил, что у меня отцовский характер.

Уезжали с дачи поздней осенью. В это время мне пришлось познакомиться с парашютной вышкой отца. Правда в то время я не знала, что ее изобрел он. Я была очень самостоятельная, могла одна уехать в любой конец Москвы.

И вот я в Парке культуры имени Горького перед вышкой. Решила, что должна обязательно прыгнуть. Долго боролась сама с собой и все же преодолела страх и купила билет.

- Девочка, ты еще мала для прыжков, - сказал мне контролер, - отойди в сторонку.

В неполных семь лет я была высокая и худенькая. Пришлось долго упрашивать, все же пустили. Неторопливо забираюсь по деревянным скрипучим ступенькам. Выхожу на площадку. Там мужчина держит за лямки разноцветный парашют, собираясь надеть его на парня. Но парень в замешательстве, отталкивает лямки руками - страшно.

- Смотри, сейчас девчонка прыгнет! - крикнул мужчина парню и, недолго мешкая, набросил на меня парашютные лямки и толкнул. Я полетела вниз, потянула за собой парашют и - о чудо! - до земли я не долетела, а осталась висеть в воздухе. Снизу кто-то кричал, махал руками, а я качалась на парашюте, словно на качелях. И мне это нравилось. Затем меня потянули за веревку, и я спокойно опустилась вниз.

- Ну, ты, деточка, даешь! Сама легче воздуха, а туда же! - смеялись зрители.

Я не чувствовала себя героем. Мне почему-то было немножко стыдно...

Дома рассказала о своем парашютном прыжке маме, но она слушала меня рассеянно, не ахала, как всегда, и я по лицу ее поняла, что она чем-то сильно встревожена. Тогда я проскользнула в кабинет к отцу. Он сидел, опершись локтями в стол, зажав голову руками, и смотрел в стену. На столе разложено много бумаг, чертежей. Я подкралась легонько, тронула его за плечо. Он очнулся от дум, погладил меня по голове и вдруг сказал ни с того ни с сего:

- Знаешь, Веточка, когда ты будешь счастлива? Когда у тебя будет работа по душе, любимая работа. А с ней придет и все остальное. Включи радио, послушаем, что творится в Испании.

Я включила репродуктор и вернулась к отцу.

- А это что такое? - спросила, увидев на столе большой шар терракотового цвета. -Мне игрушка?

Отец взялся за шар и раздвинул его на две половины, будто разрезал пополам арбуз. Внутри этажи, целых три: на первом - хозяйственные постройки, кухня, туалет, ванна, кладовая. На втором - жилые помещения. Меня восхитила мебель в жилых комнатах, все миниатюрное, даже мягкие диванчики. Я попробовала взять один, но он, оказалось, прикручен к полу.

На третьем этаже - площадка для маленьких самолетов, каких-то приборов.

- И что же это такое, папа?

- Модель дрейфующей полярной станции, которая может стоять на льду или плавать, и люди в ней будут вести научные работы. Ее не может раздавить даже самый мощный сдвиг льда.

- А зачем такие красивые диванчики, креслица?

- Мебель?.. Люди должны жить и на Северном полюсе так же хорошо и уютно, как живем мы с тобой здесь. Подожди немного, дочка, вот сделаем такую станцию большой, а эта будет твоей игрушкой.

- Папа, сегодня воскресенье, за тобой мороженое, поедем куда-нибудь.

- Ты права, стоит развеяться, давайте отправимся все в Химки, там заканчивается строительство канала Волга - Москва, а я его видел только сверху.

- Мне все равно было, куда ехать, лишь бы мороженым угостили.

Дней, когда у папы с мамой было плохое настроение, становилось все больше и больше.

«ЗАДУМКИ». Л. И. Гр о х о в с к и й.

«...В настоящее время для соединения рек существует только один метод - прокладка каналов. Это связано с крупными земляными работами, которые поглощают большое количество, средств, времени и отнимают большое количество людей.

Возведение бетонных сооружений, мостов, плотин тоже обходится очень дорого.

Кроме перечисленных трудностей нужно учитывать еще особенности некоторых районов: каменистую и гористую местность. В этих районах прокладка каналов гораздо сложнее, а в иных случаях и вовсе неосуществима.

Есть ли возможность построить каналы другим способом?

Представим себе, что какой-то водораздел является недоступным для прорытия канала. Тогда можно поступить следующим образом. Можно ограничиться только выравниванием местности и созданием насыпи, на которой прокладываются шесть нитокрель-сов на одинаковом расстоянии друг от друга. Это напоминает как бы трехколейный путь железной дороги. Таким способом

реки связываются через водораздел стальным поясом.

Для такой железной дороги необходимо построить специальные платформы, которые опирались бы посредством колес на все рельсы. Этим достигается рассредоточенная нагрузка, и на платформах можно будет перебрасывать большие грузы. С боков платформ устраиваются прочные дуги, жестко закрепляющие груз и предохраняющие его от падения.

Полотно дороги подходит к реке и скрывается за железными герметическими воротами шлюза. Шлюз делится тремя воротами на два помещения.

Вот со стороны реки в шлюз вошло судно. Ворота закрываются, и в шлюзе начинают поднимать воду.

Как только вода заполнит помещение, средние ворота шлюза открываются и пропускают судно во второе помещение, в котором внизу на рельсах установлены железнодорожные платформы.

Затем происходит спуск воды, при этом пароход или баржа плавно опускается на платформы. Теперь открываются последние ворота со стороны железнодорожного пути.

К платформам подходит паровоз, и происходит сцепка. После этого весь состав перевозится по рельсам через водораздел к другой реке, где попадает в такой же шлюз, который создает ему ступенчатый переход в реку.

Таким способом водный транспорт может быть переброшен по суше с одной реки на другую. Скорость переброски по сравнению с передвижением по воде возрастет, и пропускная способность такой транспортной артерии будет очень велика...»

Глава 3. Рассказ старого чекиста

Остап Н. Нежил вспоминает:

.Я попросил Гроховского заехать за мной в Народный комиссариат внутренних дел. Встретились мы у входа и поехали на Центральный аэродром, где проходили летные испытания нового объекта.

Гроховский любил быстро кататься, и, хотя моросил мелкий серый чередыш-ник-дождь, скрадывая видимость, «Форд» бежал резво. Я попросил мчаться потише.

- А то раньше времени край придет.

- Боишься? Чего кислый-то, Остап Никандрович?

- Да так, по службе нелады. Стар я стал, видно, глупею. А посему трудно служить. И устаю.

- Сколько тебе стукнуло?

- В ЧК пришел в двадцать восемь, сейчас, однако, к пятидесяти продвигаюсь.

- К слову, о твоей службе, Никандрыч. Заметил я, ходит по моим следам один тип, тощий такой, длинный. На работу выхожу - стоит у дома. С работы возвращаюсь - тоже мельтешит. Перестал скрываться даже. Недавно в лесу, кажется, тоже он был. Сыскун? Сексот?

- Зачем так обидно? Не ведаю, - соврал я. - Считай, что тебя охраняют.

- За что такой почет?

- Не одного тебя пасут.

Настроение у нас обоих было пакостное. Я знал, Гроховский среди своих друзей насмехается над нашей службой, иногда очень обидно. Надзор лично за ним его не тревожил, но серьезно беспокоили дела на подчиненном ему Ленинградском самолетостроительном заводе, срывающем производственный план. По этому вопросу с резкой критикой выступила «Правда». В статье упоминали не один завод, а целую группу предприятий, работающих на вооружение Красной Армии, однако Гроховский крепко чувствовал свою вину. И я знал -доспевала его вина. Увлекшись изобретательской и конструкторской работой в институте, разъезжая по военным частям, он слабо вникал в работу завода. А среди его штатных хозяйственников «оказались люди чуждые, политически неустойчивые. Эти люди забрали в свои руки хозяйственный аппарат, создали безотчетность, чтобы можно было красть народное состояние под всякими благовидными предлогами» - так говорилось в статье. Поступили сигналы и на вредителей. И я чувствовал - быть худу. Дело не шутейное.

- Слыхал, что маршал Тухачевский освобожден от руководства Главным управлением вооружения и технического снабжения РККА?

- В курсе, Остап Никандрович, уже извещен официально. Теперь поработаем с Халеп-ским. Знаю, что маршал возглавил вновь созданное при Наркомате обороны управление боевой подготовки. По-моему, это хорошо. Тухачевский умница, большой военачальник, ему и карты в руки.

- М-да-м, - неопределенно промямлил я.

Гроховский перекинул скорость, и теперь «Форд» тянулся по узкой улочке за автофургоном, забрызганным грязью.

- В твоем хозяйстве не все ладно, Павел Игнатьевич.

- Ты про завод? Еду туда в воскресенье. Разберусь и приму надлежащие меры.

- В Ленинград поедем вместе. Однако я нешутейно говорю об институте. Фамилия Вартанов тебе знакома?

- Вартанов. Постой!.. Вартанов?

- Вы его недавно в партию приняли.

- Ну да, тот самый молодой человек, которого нам рекомендовал в свое время мой супротивник Скрипухин из НИИ. И что? Нареканий не слышал.

- Не Вартанов он. И не сын рабочего. Его отец торговец, спекулянт. Этот так называемый Вартанов создал на некоторых работников института и завода порочащий материал. И тебя коснулся, Павел Игнатьевич. Ты в его доносах выглядишь грязно. Ну, паря, теперь ты едешь уж совсем тихо! Прибавь скоростенку.

- Какие же цели преследует этот Вартанов? - после долгого молчания спросил Гроховский.

Есть догадка - зависть сглодала. Поглубже копнем - может, и наказ чей выполнял.

Однако его непросто ухватить. У меня обрисовалась картина, что на какую-то поддержку он рассчитывает и очень удивляется, что мы постарались разоблачить его анонимную подпись, однако не испугался. Все бумажки его у меня почему-то забрали.

- Кто-нибудь, кроме Вартанова, у нас в институте занимается бумагомарательством?

Этот вопрос я пропустил мимо ушей, только сказал, чтоб тщательно проверял своих людей.

- Мы закончили обмен партбилетов и партийную чистку, - возразил Гроховский. -Выводы комиссии могу выложить почти наизусть: идеологическое состояние здоровое. Партийная организация может обеспечить успешную борьбу за генеральную линию партии. Комиссия обязывает большевиков парт ячейки мобилизоваться немедленно и изложить все вскрытые чисткой недочеты и на основе широкой большевистской самокритики, социалистического соревнования и ударничества обеспечить успех в работе. Изживем, обеспечим. Чего хмуришься, Никандрыч, хочешь песенку спою про попа и собаку, «как он ее любил»?

- Знаю как. И надпись написал, что он ее любил. Выводы комиссии от прошлого года?

- Да.

- Теперь идет тридцать шестой, не забывай этого, Павел Игнатьевич. тридцать шестой.

- Понимаю. Значит, еще строже надо с себя спрашивать.

- Кстати, был случай, когда ваш завод сорвал план постройки самолетов перспективного молодого конструктора Яковлева?

- Не помню.

- Как же? Он об этом факте даже в «Ленинградской правде» писал. Тогда еще комиссия по его жалобе работала на заводе и установила: недовыпуск малой серии произошел не потому, что якобы не хватило стройматериалов, а по другой причине. Ты толкал вперед свою машину.

- Так это же полтора года тому назад было!

- Бумага помнит и то, что было сто лет назад.

- Значит, каждое лыко у вас ложится в строку?

- Толкуешь четко. А я вот не все понимаю. Неужто мне пора на отдых? Слышь, сменю, наверно, работу. Да вот от станка руки отвыкли. Для другой работенки образования маловато, все в бегах, не приобрел. Возьмешь меня в сторожа к себе, а?

Не мог я многого доверить Гроховскому, хоть и были мы с ним почти друзьями. По службе не мог. А в сторожа взять меня отказался, сказал, на службе иной я ему больше полезен.

В Ленинград мы поехали через три дня. Прибыли туда поутру. На вокзале я расстался с Гроховским, гнали свои дела.

Лишь к обеду попал на завод и застал Гроховского с директором Максимом Никитичем Симановичем в заводоуправлении. Они заканчивали разговор.

- Положение у нас не из легких. Упустили много - наверстывать тяжело, - вздохнул Симанович. - Неполадки в выполнении производственных заданий влекут за собой финансовые затруднения. Проистекают все беды от непродуманной расстановки людей, отсутствия навыков в работе, запущенности завода. Настоящих мастеров поубавилось изрядно.

Показалось, Симанович о недостатках говорил легко, и это мне не понравилось.

- Не тупик же? - спросил я.

- Восемьдесят три процента плана с невысоким качеством - вот итоги тридцать пятого года.

- Максим Никитич, это итоги последнего квартала года, - поправил Гроховский, -а годовой вытянули на девяносто восемь.

Симанович кивнул согласно и вздохнул.

- Это по вашим объектам, Павел Игнатьевич. Но ведь мы делаем машины и других конструкторов. А вы нередко предписывали останавливать по ним работы, форсируя свои.

- Не помню. Разве только АИР Яковлева.

- Касалось и других. Я думал, старался вывести завод из прорыва в темпе. Сдвиги есть, но полностью не удается. С деньгами туго.

- Пройдемся по территории, побеседуем с людьми и, может быть, поглубже проанализируем недостатки, - предложил Гроховский. - Нельзя же беду загонять внутрь!

- Все наперед знаю, что скажут рабочие. Вы, Павел Игнатьевич, давненько не были у нас.

- Много времени занимает проверка техники на различных учениях и маневрах. Но в Ленинграде постоянно Иван Васильевич Титов, - отмел упрек Гроховский. - Вы хоть раз обращались к нему за помощью?

- Не все в его силах, - ответил Симанович и пошел на выход из заводоуправления.

Большой заводской двор встретил нас кучами хлама, мокрыми россыпями остатков

производства: на земле гнили стружки и щепа, потерявшие форму доски, рейки, бруски. Все смешано с грязью. Обходя кучи и лужи, Гроховский проворчал:

- Тут все ясно. Когда-то хороший материал деформировался от непогоды. Почему не убираете?

Услышав Гроховского, я вспомнил донос Вартанова. Он, упирая на преступную бесхозяйственность своего шефа, приводил именно этот пример, на этом заводе. Но Симанович спокойно возразил:

- Это брос. Хороший материал на складе и под навесами, здесь бракованный - подсохнет, сожжем.

Вошли в столярный цех. Жужжали циркулярные пилы, электродрели, однако даже по звуку можно было определить, что работа шла не валко, вполсилы, с перерывами.

- Начало месяца. Времени много впереди, материала недостает, вот и не спешат, -пояснил Симанович.

- Пахнет стружкой. Это плохо, - сказал я.

Симанович взглянул на меня удивленно, откуда, мол, знает энкеведешник такие тонкости, но подтвердил:

- Да, плохо, значит, древесина недостаточно просушена. Сушилки изготовлены в тысяча девятьсот двенадцатом году.

- Почему мало рабочих? - поинтересовался Гроховский.

- Я же говорил - начало месяца. Избегая простоя, вынужден использовать классных рабочих как подсобных. Сегодня отправил сорок человек в помощь «Промтехнике» - там аврал, шестерых - на механический завод.

- А они вам?

- Тоже помогают. Особенно в конце месяца или квартала.

А я, слушая, опять вспомнил письмо Вартанова, где он обвиняет руководство в разбазаривании опытных кадров и в личной выгоде, которую от этого имеют директор и Гроховский.

В сборочном цехе около почти полностью готового «Легкого крейсера» сидели рабочие. Четверо из них, положив фанерный лист на бочку, играли в карты.

Гроховский любовался самолетом.

- Объект Г-38. Картинка получается, а, Остап Никандрович? Я на него большие надежды возлагаю.

- Хороша машина. Глядится славно. Таких еще не видел, - признался я.

- По форме таких пока и нет, но у нее и содержание будет приличное: истребитель ее не догонит, а догонит или перехватит - наткнется на такой огонь, жарко станет!.. Но это цветочки. Максим Никитич, документацию, чертежи на истребитель-перехватчик получили?

- Неделю назад, - подтвердил Симанович, - и ведущий конструктор Урлапов был на заводе.

- Эта конструкция, Остап Никандрович, думаем, даст скоростенку до шестисот! А «Легкий крейсер» только пятьсот. Здравствуйте! Почему не работаете, товарищи? -подойдя к рабочим, спросил Гроховский. - Кто бригадир?

Рабочие поднялись. Наперед выступил один из них, пожилой в телогрейке, его серое, побитое оспинками лицо хмурилось.

- Ну, я! - ответил с вызовом. Рады бы поплясать, да нет гармошки! Оснастки, нужного инструмента нет. Металлические детали поступают неритмично. Баклуши бьем часами, бывали и недельные простои в сборке. Самим стыдоба!

Гроховский повернулся к Симановичу.

- Я же докладывал: перебои в снабжении ликвидировать полностью пока не удается, -пояснил тот. - Старания наши пока не впрок.

Теперь Гроховский смотрел опять на бригадира.

- Как, по-вашему, отец, почему так получается?

- Давненько тут никто никого не обижал! - отчеканил бригадир. - В конторе штаны просиживают, чешутся. Нужно взгреть одного-двух лентяев, тогда и другие запляшут. Говорят, и вредители есть. Мы вот четвертый день на простое, ползарплаты получаем, разве то не вред рабочему классу?

Вокруг зашумели.

- Правильно говорят, - вступился Симанович. - В начале года мы выдали зарплату только в марте и за январь, и за февраль не полностью.

- Почему? - быстро спросил Гроховский.

- Много незавершенки.

- Да и за один рупь двойную работу делаем, - прервал Симановича бригадир. - Гляньте, какое помещение. Конура! Собираем машину полностью, отлаживаем, а чтобы вытащить на волю, за тот же рупь разбираем, собираем и вновь отлаживаем. Сил на два плана кладем, а бабки считать - и одного плана нету!

- Он опять прав, - подтвердил Симанович. - Запаздываем с коммерческим оформлением продукции. Нет сдачи - нет денег, нечем с рабочими расплачиваться, не то, что строить, ремонтировать станки, увеличивать цеха.

- И смежники подводят? - спросил Гроховский.

- И собственные снабженцы тоже. Все у них будто из рук валится.

- Заколдованный круг? - спросил уже с усмешкой Гроховский.

- И дисциплина рабочих ослабела в последний год. Ищут вредителей, а многие потеряли чувство собственной ответственности за дело. Я считаю.

- Негоже руководят нами! - вклинился один из рабочих.

И снова передо мной встали четко выписанные строки из письма Вартанова. Он как будто говорил словами этого рабочего, но звучали они не озабоченно, а сильно ядовито, с большим перехлестом и страшными выводами. «Рыба с головы гниет!»

- Насчет рыбы - правильно, - сказал Гроховский. Что вы знаете и о том, что она, эта самая рыба, без хвоста двигаться вперед не может.

Обойдя весь завод, мы вернулись в контору.

- А я ведь до выступления «Правды» был в полном неведении о заводских неурядицах, - признался Гроховский. - Отчеты шли очень хорошие. Даже блестящие!

- Перед вами мы отчитывались по строительству ваших объектов, и тут действительно срывов почти не было. По другим - перед ГАУП, по третьим - перед советом Наркомтяж-прома. И это еще не все наши няньки, и контролеры, и. диктаторы. ВВС тоже вмешивается, - посетовал Симанович. - Голова кругом идет от обилия заказчиков, отсюда и поставки дробные, неравномерные, каждый ведь для себя старается или наоборот. А у меня опытный плановик месяц тому назад исчез.

- Как это исчез?

- А вот так, Павел Игнатьевич, с работы ушел, домой не приехал.

- Несчастный случай?

- Хуже. Арестовали. А троих, тоже из важных отделов, мы сами из партии вычистили, уволили потом. Теперь на их местах юнцы работают, а с ними доброй каши не сваришь.

- Вы давно в партии, Максим Никитич?

- С начала гражданской войны.

- Чистку считаете делом нужным?

- Конечно, полезным, Павел Игнатьевич, только подходить к ней нужно.

- Ну, вот и хорошо, Максим Никитич. Я тоже верю в силу партии и считаю: карьеристов, проходимцев, тайных и явных вредителей из наших рядов - вон!.. Что в первую очередь нужно для подъема завода?

- Можно выполнить план, если будут фонды и деньги хотя бы на частичную реконструкцию.

- Будут. Это обещаю.

Почти две недели в Ленинграде Гроховский энергично занимался нуждами завода. Деловитость, настойчивость проявил и Симанович. Годовой план с большим трудом вытянули.

А я тогда, по приезде в Москву, написал отчет, в котором грязь, наваленную «доносами Вартанова, снял, описав все объективно. Почуял, мой отчет кому-то не понравился.

Вызывает меня вскоре Апресян начальник управления и проявляет заботу о моем здоровье.

- Вы, - говорит, - неважно выглядите, Остап Никандрович. Знаю, печень у вас пошаливает. Есть мнение поощрить вас за хорошую работу. Вы родом с Дальнего Востока.

- Сибиряк я, - подсказываю.

- Неважно, - говорит, - и там, и там растет женьшень, от всех болезней лекарство. Так вот, есть мнение повысить вас в должности, в звании и предложить руководство городским управлением в Спасске-Дальнем. Город перспективный, на железной дороге, недалеко Владивосток. Там необходимо укрепить руководство. Считаю, предложение будет вами принято.

- Я подумаю.

- Вас что-нибудь держит в Москве?

- Есть мыслишка: а не пора ли мне вообще на покой?

Апресян как будто обрадовался:

- Дорогой Остап Никандрович, в любом случае мы пойдем вам навстречу

.Не знал Гроховский, что его поездка в Ленинград с Остапом Никандровичем Нежилом, общение с ним там были последними. Как-то понадобилась консультация по оформлению новых документов, и Гроховский позвонил, назвав знакомый номер телефона. Его спросили сухо:

- По какому вопросу?

- Нужен совет. Где найти товарища Нежила?

- Не работает. Минутку. У вашего института новый куратор. Телефон диктую. Готовы записывать?..

Глава четвёртая.

ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ?

Приглашение на маневры Красной Армии в 1935— 1936 годах иностранных военных и показ им нового рода войск - воздушно-десантных, преследовало, по мнению военных историков, политическую цель: показать всему миру, что Советскому Союзу не страшен любой агрессор.

Вместе с тем «русский опыт» стал достоянием иностранных армий. И если в английских и французских штабах в 1936 году еще дебатировался вопрос о важности десантных войск, в Германии немедленно отреагировали на советские ВДВ, постарались скопировать их поточнее. Позже военный обозреватель газеты «Нью-Йорк таймс» Г. Российский в статье «Воздушная мощь Германии» так и сказал: «Сочетание парашютных десантов, захватывающих аэродромы, с посадочными десантами, использующими их, является страницей, вырванной из книги о Красной Армии, которая продемонстрировала эти методы в широких масштабах на маневрах 1936 года».

Скопировали не только тактику, организацию, но и технику десанта, за исключением некоторых видов, которые удалось удержать в секрете.

Максимум энергии немецкие специалисты приложили к постройке транспортно-десантных планеров: легких, типа DFS-200, тяжелых - G0-242, способных перебрасывать противотанковую пушку вместе с расчетом и двойным комплектом боезапаса; и самых крупных планеров - «Гигантов», в которые без труда грузился взвод пехоты или легкий танк.

В десантных подразделениях Германии были введены карабины облегченного типа, пистолеты-автоматы, реактивные противотанковые гранаты «Панцерфауст», орудия с укороченным и суженным в виде сопла отверстием, благодаря чему при выстреле целиком отсутствовала отдача, поэтому можно было обходиться без тяжелого лафета.

Использовали немцы метод и технику беспарашютного десантирования с бреющего полета по типу «авиабусов».

При выброске спецгрупп с высоты 60—120 метров немцы применяли «метод срыва», впервые испытанный нашими мастерами Афанасьевым и Шмидтом.

Грузовые парашюты и парашютные системы немцы изготовили аналогичные советским, но меньшей грузоподъемности. Но если у нас был опыт спуска автомашин, орудий и даже танкеток, то немцы тяжелее мотоцикла (или двух на платформе) не десантировали.

Все, о чем рассказано, германские ВДВ имели перед второй мировой войной или создали в ходе войны. А в году 1936-м, о котором идет речь в этой главе, в Германии существовал всего один парашютно-десантный батальон, сформированный из выпускников парашютной школы города Стендаля. Через год прошел первый показ парашютного десанта войск вермахта, и то экспериментальный. Как отмечал командующий ВДВ немецкой армии

генерал Штудент, у руководителей этого рода войск «не было ясной цели и продуманного метода в их развитии».

В 1936 году формирование «нового рода войск», кроме Германии, происходило во Франции, Италии, Чехословакии. Явно под влиянием маневров в Советском Союзе, где десанты выбрасывались с бомбардировщиков, иностранные военные теоретики считали, что единственным средством переброски войск в тыл противника являются самолеты тяжелого типа, главным образом бомбардировочные, так как во время войны производство гражданских самолетов прекратится, а имеющихся в наличии хватит ненадолго. Притом гражданские самолеты по своим летным качествам всегда отстают от военных, и поэтому они в большей степени будут подвергаться уничтожению со стороны истребителей и ПВО противника.

В конце 1936 года объявили о создании особых воздушно-пехотных и транспортных мобильных войсковых соединений и англичане.

Во Франции создавался «воздушный легион». Началась ускоренная подготовка десантников и в Чехословакии. Большое значение в начальной стадии подготовки те и другие придавали парашютным вышкам, действующим по принципу аналогичных объектов Гроховского. «Во Франции нашей общественности известно, что парашютные вышки имеют большой успех, - пишет в АПв8“ майор Андре Лонжерон. - Несмотря на это, в области методической организации гражданского парашютного спорта дело еще не налажено. Пройдет еще ряд лет, прежде чем мы достигнем таких же больших результатов, как в СССР... Уже в настоящее время комплектуются специальные эскадрильи и формируются роты. Однако многие практические и технические проблемы еще не разрешены.».

В иностранных армиях начали осваивать парашютные прыжки ночью и в воду, в различных климатических, географических и погодных условиях, с разных высот. И везде применялась советская методика этих прыжков или сходная с ней.
Вспомним решение Гроховского: «Пушки на десантный самолет!», - и эта идея нашла развитие за рубежом - разрабатывалась поддержка воздушного десанта огнем бомбардировщиков.

ВВС США с конца 1936 года начали интенсивно заниматься подготовкой десантнопланерных подразделений и наращиванием планерного парка. В это время американцы отдавали предпочтение посадочному десанту. Они разработали несколько типов транспортных планеров, осваивали различные методы буксировки и подхвата безмоторных аппаратов с земли на пролетающий самолет со случайных, малых по размеру или неприспособленных посадочных площадок. И опять прямой аналог с проведенными экспериментами в СССР.
Так полезен ли нам был показ на маневрах 1935—1936 годов молодых 1936 годов молодых воздушно-десантных войск и десантной техники? На этот вопрос военные историки отвечают теперь однозначно.

Воздушно-десантные войска западных буржуазных государств и Японии строились, набирали силу, но казалось им, что догнать в боевой подготовке советскую армию в ближайшее время невозможно, так как она за несколько лет «ушла далеко вперед по всем статьям». Эти слова командира американского воздушно-десантного корпуса генерала Риджуэя имели под собой основу - советская промышленность обрела мощный разгон, к началу 1937 года восемьдесят процентов командиров Красной Армии имели среднее и высшее образование, в бронетанковых, авиационных войсках и на флоте - почти все. Научная мысль советской инженерной элиты на годы опережала время.

И никто не мог предполагать, что в ноябре 1931 года командующий Закавказским военным округом Н. В. Куйбышев на заседании Военного совета признает с горечью, что боевая подготовка войск РККА неудовлетворительна.

«Основная причина этого в том, - скажет он, - что округ в кадровом отношении сильно ослаблен. На сегодня у нас тремя дивизиями командуют капитаны как старшие по званию.»

Что же случилось?

Годы 1937—1938-годы

И между тем как все живое на свете,

будь то живое существо или корабль,

безразлично, попадая в ужасную пропасть,

какую являет собой глотка этого чудовища (кита),

тут же погибает, поглощенное навеки,

морской пескарь сам удаляется туда и спит там в полной безопасности.

Монтень. «Апология Реймонда Себоца».

Глава 1. «Лёгкий крейсер» в огне

Владимир И. Малынич вспоминает:

.Работать бы и дальше с огоньком, но наступили времена непонятные, тяжелые. Слухи, слухи. В редакции газет, в партийные органы, в исполкомы, в военные штабы все больше и больше текло писем, большей частью анонимных, обвиняющих разных командиров, работников во вредительстве, в диверсиях, в заговорах против Советской власти. Казалось, кто-то потворствует подозрительности, поощряет ее, и поэтому растет поток доносов на

партработников, военных организаторов, деятелей науки и техники.

Каждый день слышишь не громко, шепотком: такого-то взяли за анекдот, другого -за неосторожно сказанное слово, третий, только что повышенный в должности и награжденный, арестован ночью.

Начались непрерывные собрания с разоблачениями руководителей разных рангов, и, хотя народ работал дружно, люди, возглавляющие различные организации, были в растерянности. Непонятно, почему многих участников гражданской войны, коммунистов с незапятнанной репутацией лишают политического доверия, исключают из партии, снимают с работы. Выражаясь техническим языком, коэффициент полезного действия многих руководителей падал, работали они вполсилы, с оглядкой.

Не минула чаша сия и наш институт.

Нас передали в Главное управление авиационной промышленности, где сменилось почти, все руководство. И первым же распоряжением ГУ АП вывело из-под нашего подчинения ленинградский авиазавод и срезало субсидии, фонды почти наполовину. Из-за отсутствия достаточных средств прекратились работы по некоторым крупным объектам.

В институт нагрянула многочисленная комиссия. Стали поднимать документы даже из наших архивоз. Особенно их интересовал самолетный отдел. Смотрели бегло, создавалось впечатление, что копаются члены комиссии в бумагах для вида, а решение у них уже приготовлено заранее.

И вот результат: «Постройка Экспериментальным институтом самолетов признана нецелесообразной».

Павел Игнатьевич Гроховский носился по инстанциям, доказывая обратное. Его не принимали или не слушали.

В мае прилетела телеграмма-«молния» из Ленинграда от Ивана Васильевича Титова:

«ГРОХОВСКОМУ П. И. СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ ПО ОБЪЕКТАМ Г-38 И Г-26».

- У меня завтра встреча с Алкснисом, и не могу ее отложить, - сказал мне Гроховский. - Поезжайте с Урлаповым и действуйте от моего имени. В Ленинград мы отправились на «Стреле». Лучше бы не приезжали!

Тревога Ивана Васильевича была не напрасной. По решению комиссии, возглавляемой крупным авиаконструктором, самолеты Г-38 и Г-26 подлежали уничтожению как неперспективные.

Красавец «Легкий крейсер» Г-38 еще в конце 1936 года был готов к первому испытательному полету. Скорость от него ожидали более пятисот километров в час. Об испытании договорились с Валерием Павловичем Чкаловым, работавшим в то время в конструкторском бюро Николая Николаевича Поликарпова. После знаменитого перелета экипажа Чкалова на «Н-25» по беспересадочному маршруту Москва - остров Удд, летчик дважды был в Ленинграде и знакомился с «Легким крейсером». Он ему нравился. Позже Чкалов оказался загружен испытательной работой, подготовкой к перелету через Северный полюс в Америку.

Согласовали сроки испытания «Легкого крейсера» с другим летчиком-испытателем Василием Андреевичем Степанченком. Но по разным причинам испытания почему-то откладывались. Именно по этому вопросу Павел Игнатьевич Гроховский и рвался на прием к начальнику ВВС Алкснису.

Как потом мы выяснили, именно в то время, когда Гроховский вошел в кабинет Алкс-ниса, в Ленинграде выкатывали из ангара «Легкий крейсер».

Мы с Урлаповым не узнали наш самолет. Подмоторные рамы зияли черными пустотами: двигатели выдернули за одну ночь. Приборная доска раскурочена грубо, будто ломом. Кому-то понадобилось выпустить воздух из колес шасси, и трактор не вез, а волок то, что осталось от нашей надежды.

На дальнем конце аэродрома «Легкий крейсер» Г-38 бросили, облили бензином и подожгли.

Г-26 - остроносый, обтекаемый истребитель на велосипедном шасси. Он тоже был фактически закончен, лишь не имел двигателя. По расчетам, от него ждали скорости до 600 километров в час. Так его волокли к костру на брюхе за хвост. Борис Урлапов, ведущий конструктор Г-26, плакал взахлеб.

Узнав об этом вопиющем безобразии, разгневанный Гроховский грозился идти за правдой к Тухачевскому и Орджоникидзе. Не успел, вернее, опоздал. Нарком тяжелой промышленности Григорий Константинович Орджоникидзе, пламенный большевик Серго, скоропостижно скончался от болезни сердца. Умер, не успев получить орден Ленина - награду за подъем тяжелой промышленности в стране.

По Москве довольно быстро распространилось: не умер - 18 февраля 1937 года застрелился в своем кабинете. Или застрелили?

Глава 2. Последние дни Тухачевского, Алксниса, Косарева

Соратники о маршале:

.Сталин всегда с ревнивой предубежденностью относился к деятельности и мыслям Тухачевского. Михаил Николаевич не заблуждался на этот счет, - вспоминает генерал-лейтенант Я. П. Дзенит. - И когда надо было вопреки Сталину провести какое-либо важное решение, осуществить какое-либо серьезное мероприятие, он прибегал обычно к сложным маневрам. Триандафилов как-то рассказывал мне, что еще в начале 1931 года Михаил Николаевич выдвинул предложение о численном увеличении армии. Но, зная о неприязни к нему Сталина, договорился с Триандафиловым, чтобы тот выступил с дополнениями и поправками к его предложению. Сталин ухватился за триандафиловские поправки, «творчески развил их». Предложение Тухачевского было принято. Только именовалось оно «предложением Сталина и Триандафилова».

- Однажды во время нашей беседы о десантах Тухачевский на минуту задумался, потом резко вскинул голову и в упор посмотрел на меня. «Сейчас у нас никто, по существу, не занимается воздушно-десантным делом. Хорошо, если бы вы, Георгий Павлович, взяли на себя руководство этой работой в масштабе всей Красной Армии? Согласны?» «Согласен», - не колеблясь, ответил я. «Отлично. В ближайшие дни поговорю с Ворошиловым.» Этот разговор состоялся в мае 1937 года, - рассказывает генерал-лейтенант Г. П. Софро-нов. - Через несколько дней я опять направился к Тухачевскому и не застал его в кабинете. «У наркома», - сказал адъютант. Я вышел и встретился с Михаилом Николаевичем в коридоре. Он возвращался от Ворошилова непривычно мрачный. Поздоровавшись, я неуверенно начал: «У меня возникло несколько организационных вопросов.» «Видимо, не сумею их разрешить», - развел руками Михаил Николаевич. Эти слова так не вязались с Тухачевским, всегда смело бравшим на себя ответственность. Я с удивлением посмотрел на него. «Да, не сумею, - повторил он. - Перед вами уже не заместитель наркома». «Как? В чем дело?» -невольно вырвалось у меня. «Этот вопрос я тоже задавал несколько минут назад, но мне не ответили», - сказал он. «Куда же вы теперь?» - «В Самару, на округ». - «В Самару?.. И не объяснили причину?» - «Нет. Ворошилов был холоден и официален. Сообщил об освобождении от обязанностей заместителя наркома, о назначении командующим Приволжским военным округом и приказал немедленно выехать. Вот и все.» Сказанное Михаилом Николаевичем настолько потрясло меня, что я утратил чувство такта и пустился в неуместные предположения: «Вы, как видно, не сработались с Ворошиловым?» «Дело не столько в Ворошилове, сколько в Сталине, - возразил Михаил Николаевич и тут же оборвал разговор:

- Простите, Георгий Павлович, но мне не хочется толковать сейчас обо всем этом.»

- Пронесся слух: в округ прибывает новый командующий войсками Тухачевский, а Павла Ефимовича Дыбенко направляют в Ленинград, - продолжает рассказ генерал-лейтенант П. А. Ермолин. - Это казалось странным, маловероятным. Положение Приволжского военного округа было отнюдь не таким значительным, чтобы ставить во главе его заместителя наркома, прославленного маршала. Но вместе с тем многие командиры выражали удовлетворение. Служить под началом Михаила Николаевича Тухачевского было приятно. На вечернем заседании партийной конференции Приволжского военного округа Михаил Николаевич появился в президиуме. Его встретили аплодисментами. Однако в зале чувствовалась какая-то настороженность. Кто-то даже выкрикнул: «Пусть объяснит, почему

сняли с замнаркома!» Во время перерыва Тухачевский подошел ко мне. Спросил, где служу, давно ли ушел из академии. Непривычно кротко улыбнулся: «Рад, что будем работать вместе. Все-таки старые знакомые.» Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он прикрывал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на скатерти. Мне доводилось наблюдать Тухачевского в различных обстоятельствах. В том числе и в горькие дни варшавского отступления. Но таким я не видел его никогда.

«Гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде военных нашей родины» -так оценил в своих «Воспоминаниях и размышлениях» маршал Г. К. Жуков маршала Михаила Николаевича Тухачевского. 11 июня 1931 года он был расстрелян вместе с командармами И. Э. Якиром, И. П. Уборевичем, Р. П. Видеманом, А. И. Корком.

.Швырнув на стол газету «Правда», Гроховский схватился за голову, крикнул жене:

- Лида, Лида, ты читала?! Знаешь, кто судил и подписал вышку Тухачевскому?.. Дыбенко! Понимаешь, Дыбенко, Алкснис и Блюхер! Ты что-нибудь понимаешь в этой трагикомедии?! Что же дальше будет?

Нина В. Бекаури вспоминает:

...В мае 1931 года отец вместе с руководителями Наркомата оборонной промышленности был приглашен на прием к Сталину. Поинтересовавшись делами, Сталин неожиданно заявил, что в оборонную промышленность внедрились вредители, что необходима чистка кадров и не следует мешать этой работе. Все молча выслушали указания. Не выдержал лишь темпераментный Бекаури.

- Я буду мешать. Ведь уже были случаи несправедливого обвинения талантливых специалистов!

Ответа на его реплику не последовало.

Придя домой, отец надолго уселся за стол, что-то писал. Потом прочитал мне стихи. Вот они:

Испытай джигита мечом;

Устоит пред мечом - серебром!

Не возьмет джигит серебра —

Проведи перед ним коня;

На коня не подымет очей —

Ты вина ему кубок налей;

Коль пригубит вино он едва —

Ты шепни, как любовь сладка.

Если женщина не соблазнит —

Расхвали его ум, смелый вид;

Не толкнет ли лукавая лесть Его позабыть свою честь!

Коль и лесть не заставит с седла упасть,

Дай над людьми ему власть!

Вот ты узнаешь тогда,

Благородна ль его душа.

Отец боготворил Сталина. Как, впрочем, и многие из его окружения. И лишь в самые последние годы убедился, сколь неблагодарна душа вождя, не выдержавшая испытания властью. А в том, что это так, свидетельствует и такой иезуитский поступок Сталина: именно отца он назначил «председателем комиссии по борьбе с вредителями в оборонной промышленности». 8 сентября 1937 года отец должен был выехать в Севастополь. Но не выехал: был арестован.

Символично, что 8 сентября был подписан приказ наркома оборонной промышленности о расформировании институтов, созданных на базе Остехбюро, и передаче сотрудников, имущества, техники, кораблей, заводов - всего, что с таким трудом собирал Бекаури, - различным научно-исследовательским организациям наркомата.

Вместе с Бекаури было арестовано сорок ведущих сотрудников коллектива.

Третий удар обрушился на Андрея Николаевича Туполева. Его обвинили в передаче чертежей нового самолета в фирму Вилли Мессершмитта, то есть фашистам. 21 октября 1937 года Туполева арестовали, посадили в Бутырскую тюрьму, затем перевезли в Болшево, в бывшую трудкоммуну для беспризорников, ту самую, из которой ранее Гроховский набирал юных летчиков, а теперь превращенную в дом заключения.

В процессе следствия Туполеву инкриминировали создание им «русско-фашистской партии», ставившей своей задачей вредительство в авиапромышленности СССР.

Кристина К. Меднис (жена Я. И. Алксниса) вспоминает:

.28 января 1937 года ЦИК установил должность заместителя народного комиссара обороны по авиации - он же начальник Военно-Воздушных Сил РККА. На этот пост был назначен Я. И. Алкснис. На 12 декабря 1937 года были назначены первые выборы в Верховный Совет СССР. Могилевский избирательный округ Белорусской ССР выдвинул кандидатом в депутаты Верховного Совета Якова Ивановича Алксниса. 26 ноября должна была состояться его встреча с избирателями. Но она не состоялась. 23 ноября стало последним рабочим днем Алксниса.

.Яков Иванович, как всегда, рано ушел на работу. Я проводила сына в школу и отправилась в институт. Был теплый зимний день. Когда я вернулась с работы, муж позвонил, что он задержится, и вечером ему надо идти на прием в посольство. Он просил приготовить выходной костюм. Яков пришел домой около десяти часов вечера в хорошем настроении. Быстро переоделся, шутил, смеялся. Так как он спешил, а мы жили на восьмом этаже, я вызвала лифт. Яков вошел в лифт, улыбаясь, помахал мне рукой - и больше я его не видела.

- Они, что же, убивают друг друга, как тарантулы в банке? Тухачевского - Алкснис и Дыбенко. Теперь и их в порошок! Враги? Я их всех знал лично, близко, столько лет. С Дыбенко кашу из одного котелка ел, - тихо, раздумчиво говорил жене Гроховский. - Нет, надо пробиваться к товарищу Сталину или писать, писать. Какая-то вошь на крови жиреет около него.

- А сколько твоих ребят из института, с завода взяли, ты их защитил? - спросила жена.

- Да, всё глухо.

- Смотри, сам загремишь!

- Я технарь, не политик, кому нужен? Моя голова против головы Тухачевского, что горошина в сравнении с арбузом. Пойду к Саше Косареву, он вхож наверх, разъяснит, посоветует. Что теперь станет с армией?!

Этим вопросом «Что станет с Красной Армией?» задавались и друзья и враги. Вот что, например, писал заместитель начальника Генштаба Чехословакии генерал Фиана начальнику разведслужбы полковнику Моравецу 9 ноября 1931 года:

«Брат полковник!

...Если вначале наше Верховное командование отказалось воспринять ликвидацию Тухачевского и высшего советского командного звена как тяжелый урон для Красной Армии и после начала чистки было убеждено, что «русская армия переживает мрачный этап, однако все еще имеет большую силу», то наша делегация, посланная для проверки состояния подготовки Красной Армии, возвратилась с тревожными итогами, превзошедшими самые мрачные ожидания.

Поток массовых репрессий - насколько мы могли определить, казнено не менее двух тысяч офицеров - вызывает опасения относительно внутреннего разложения армии, ослабления ее оперативной ударной силы, а также готовности к действию, относительно ее неспособности вести наступательные действия и далее из-за неимения тактического и стратегического опыта новых молодых командиров, которые тысячами в звании лейтенантов стали командирами полков, а майоров - командирами дивизий. Мы констатируем ужасную слабость в области управления войсками, стратегии и тактики, далее мы констатируем устаревшее оснащение, недостаток техники и вооружения, которые в нашей армии уже есть давно...»

Как видно, военные в Чехословакии уже разобрались в обстановке, а бойцы Красной Армии продолжали громко петь, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней».

Еще более преданными Сталину стали лейтенанты и майоры, так быстро вознесенные на высокие посты. И практически безмолвствовали, ожидая своей участи, командармы, ком-коры, комдивы. Среди последних был и Гроховский.

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.Я пошла в магазин. На улице снежная пурга, встречных людей за три шага не видно. Вернулась домой через полчаса, не дольше. Смотрю - Павел! В полдень дома? Такого давно не наблюдалось - обедал он в последнее время в столовой.

Показываю на сумку с продуктами:

- А у меня еще нечем тебя кормить! Потерпишь? Отдохни пока, я быстро.

- Не торопись, мне спешить некуда.

По выражению лица, по голосу сразу определяю - крупная неприятность. Обомлела: уж не та ли, которую ждут многие наши знакомые почти каждый день? Во рту сухо.

- Что случилось? - шепчу.

- Не волнуйся, Лида, всего и делов, что сняли с работы.

Рассказ его был коротким, он сам еще не понял случившегося в полной мере. Вызвали в управление, не к начальнику, как обычно, а в отдел кадров. Кадровик был любезен, улыбчив. Вытаскивает из папки приказ и кладет перед Павлом. «Ваш институт, - говорит, - намечено реорганизовать. В связи с резким сокращением объема плановых работ на перспективу решено сократить штаты. Вы, товарищ Гроховский, выводитесь за штат с сегодняшнего дня. Распишитесь, что ознакомились с приказом».

Представляю состояние Павла. Он огорошен и несколько минут не может прийти в себя. Встает, медленно идет к начальнику управления, этажом выше. В приемной новая секретарша, молоденькая. Справляется, кто такой, зачем пришел, говорит: «Сегодня вас принять не могут, завтра весь день распланирован тесно. Доложу, вас вызовут».

- Вернулся к кадровику. Он меня успокаивает, дескать, не волнуйтесь, товарищ Гроховский, вас не увольняют, а только выводят в резерв до назначения на новую должность. И где же, спрашиваю, мне светит? Не решено, говорит. А почему с меня лично начали?

- .Почему, Паша?

- Не соответствую должности из-за образования, Лидонька. Вот так! Нет у меня высшего технического. Велено передать дела Титову.

Посидели, погоревали. От обеда он отказался. Закрылся у себя в кабинете. Я выдержала не больше десяти минут и к нему.

- Не волнуйся особенно, дадут тебе работу.

- Какую работу? О чем ты говоришь! - глаза бешеные. - Какую мне дадут работу?

- Ну не дадут, проживем, я устроюсь где-нибудь.

- Об этом не беспокойся, в резерве зарплата сохраняется почти полностью. Оставь меня одного, ладно?

Уходя, я попробовала пошутить и сморозила что-то насчет вынужденной посадки - так он раньше называл свои неудачи.

- Нет, - отвечает, - тут не вынужденная посадка, тут вдребезги разбит мой аппарат.

Вот так Павел остался не у дел. Бездействовал недолго, стал помогать осоавиахимов-

цам. Там его принимали хорошо, загружали организационной работой. Ходил по инстанциям, думая, что предложат должность, соответствующую его знаниям и опыту. Не предлагали. Сетовали, что образование подкачало, а один из начальников, кстати, два года назад работавший у Павла в заместителях, прямо сказал: «Ты был под крылом врагов народа Тухачевского и Алксниса. На что же рассчитываешь сейчас?» И сунул ему в руки газету.

В газетах прославляется «железный нарком» Ежов. Публикуются рисунки «ежовых рукавиц», которые беспощадно давят врагов народа. Освещаются процессы над руководителями оппозиционных групп и направлений. На собраниях рабочие, крестьяне, интеллигенция искренне осуждают троцкистов, разных левых и правых. Но непонятно, почему так много оказалось «вредителей» среди рабочих-коммунистов, бывших красногвардейцев, многочисленных руководителей среднего ранга. Их лишают политического доверия, исключают из партии, гонят с работы.

- Сегодня видел во сне, как рушится высокое красивое здание. Видел как бы изнутри. Нет, не с первого выпавшего из него кирпичика начинается развал, а с трещины, смещения или разрушения крупных блоков фундамента. Кирпичики - потом. Сон образный. Чувствую себя худо, будто болтаюсь между небом и землей, зацепиться не за что, опереться не на кого. Муторно на душе! - говорит Павел. - Ладо Бекаури забрали! Есть ли в Союзе изобретатель крупнее его?! Калинина Константина Алексеевича посадили. На мой взгляд, лучший авиаконструктор, развернуться как следует еще не смог, но сколько сделал, а! Патриарха Туполева и того в каталажку. Кто будет авиацию тащить в гору? Кто? Обласканные сопляки? Не выдюжат!

(«Не выдюжили». И пришлось ведущим авиаконструкторам, изобретателям работать в заключении, в «шарашках». - В. К.).

Но, преодолевая такое настроение, Павел работает: его девиз - ни часа без дела.

Мы достраиваем дачу. Есть такое изречение, что человек в жизни должен построить дом, вырастить дерево и воспитать человека, Павел все заветы выполнил.

Он опять что-то изобретает. Вечерами пишет статьи для журнала «Техника - молодежи». С комсомольцами связь не теряет, работая на Осоавиахим, подолгу пропадает в Центральном аэроклубе. Там несколько раз встречался с Александром Косаревым. После каждой из этих встреч приходил домой мрачным, будто чувствовал, что 38-й год станет последним в жизни генерального секретаря ВЛКСМ. Так и случилось.

Мария В. Ненейшвили (жена А. В. Косарева) вспоминает:

.11 марта 1938 года встреча и прием в Кремле по случаю возвращения участников полярной экспедиции первой советской дрейфующей станции «СП-1» во главе с И. Д. Папа-ниным. Это был грандиозный прием, и мы с Сашей были приглашены. Сидели за отдельными столами. Тосты провозглашал почему-то Молотов. Те, в честь кого Вячеслав Михайлович говорил хвалебные слова, были не только чрезмерно польщены, но и как бы получали индульгенцию. По заведенному ритуалу после тоста нужно было подойти и чокнуться со Сталиным. Помню, как волновался Семен Михайлович Буденный, когда Молотов заговорил о нем: ведь те дни ходили по Москве упорные слухи, что Буденный арестован. А потом вдруг - о Косареве! Я была поражена: многие Сашины товарищи, комсомольские работники, уже находились за решеткой. О Косареве Молотов произнес, пожалуй, самую вдохновенную речь: за нашего талантливого, многообещающего!.. Саша тоже подошел к Сталину, они чокнулись, Сталин его обнял и поцеловал. Под аплодисменты Косарев вернулся на свое место. Боже мой, полвека прошло, а у меня будто перед глазами его лицо, бледное, взволнованное. Подошел ко мне: «Маша, прошу тебя, поехали домой!»

Вернулись мы к себе, на улицу Серафимовича, 2, и Саша говорит: «Ты знаешь, что мне Сталин на ухо шепнул? «Если изменишь - убью!» Признаться, я тогда не придала этому значения, попробовала шутить: «Но ведь, Саша, ты же не собираешься ему изменять? Что ты так разволновался?» Косареву же было не до шуток. «Видишь ли, Маша, - сказал хмуро, - НКВД ничего не стоит превратить генерального секретаря ЦК ВЛКСМ в изменника Родины.» Одной фразой он вернул меня к реальности. Из нашего подъезда чуть ли не ежедневно забирали людей. В одно прекрасное утро вахтер шепнул мне: «Знаете, Мария Викторовна, уж и охранять у нас в подъезде почти некого, всего три семьи осталось.»

22 ноября Сашу остановили в служебном помещении охраны ЦК ВЛКСМ и продержали более двух часов, куда-то звоня, что-то выясняя. Потом отпустили. За нашей дачей уже следили, и дальнейшие шесть дней прошли в нервотрепке. Косарева, конечно, волновала его судьба. 28 ноября он позвонил А. А. Андрееву: «Что со мной будет? Когда объявят решение?» «Успокойся, Саша, ты просто перенервничал, устал, будешь работать.» - заверил его Андреев. Возможно, Андрея Андреевича не поставили в курс дела. Это было примерно в десять вечера. Улеглись за полночь. Примерно в два часа ночи за нами пришли. Я уже провожала Сашу, одетого, стоявшего под конвоем, когда в гостиной заметила наркома НКВД. «А ну, ее тоже возьмите!» - крикнул Берия. Тут он дал маху: позже узнала, что ордер на мой арест был выписан на 30 ноября. Везли нас на Лубянку какой-то странной дорогой в разных машинах.

По позднему признанию следователя Шварцмана, судимого в 1956 году, на последнем допросе Косарев крикнул: «Гады, преступники, вы Советскую власть губите! Все равно за все ответите, сволочи!»

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.Летом 1938-го нам с Веточкой опять удалось побывать в Евпатории. Ездили туда с Пайлом. Он организовал там парашютные прыжки осоавйахимовских спортсменов в море.

Павел скучал о своем институте, порывался ходить туда, но там ввели строгую пропускную систему, и ему отказывали в выдаче даже разового пропуска. На даче нас еще «посещали товарищи, правда, число гостей резко уменьшилось. Но тех, кто приезжал к нам, Павел жадно расспрашивал о делах в Экспериментальном институте. Сведения получал неутешительные: «Все сползает к нулю».

Это подтверждалось и официально. Еще в марте 1938 года, как рассказывал мне Павел, Военный Совет РККА обсудил вопрос о состоянии опытного строительства парашютно-десантной техники. Серийное строительство ее передали в Управление материально-технического снабжения ВВС.

- Считай, нет хозяина у ВДВ, - сказал Павел. - Интендантам такая обуза ни к чему. Захиреют десантники.

Удары сыпались один за другим на авиацию, на ВДВ, на Осоавиахим. Разогнали Центральный аэроклуб, пересажали его руководителей. Вычистили «вредителей» и «врагов народа» из ЦАГИ, из НИИ ВВС. 15 декабря 1938 года при испытании нового истребителя погиб Валерий Павлович Чкалов. К скорби нашей по замечательному летчику добавилось и то, что катастрофу его самолета посчитали «вредительской акцией», и полетели еще несколько голов хорошо знакомых нам людей.

Больно дальше вспоминать эти черные дни. Надо было жить, и жить достойно. Я готовилась к защите диплома в архитектурном институте. Нужно было выбирать тему.

- А давай удивим мир, - предложил мне Павел. - Я тут пофантазировал насчет города будущего в степи, а ты сделай на него проект, а, Лидонька?

Я посоветовалась с преподавателями. Нет, говорят, ваш «Город в степи» - утопия или, во всяком случае, неблизкое будущее, а нам нужно реальный проект. Сделаю, думаю, вам реальный, но покажу и красоту будущего.

Забегая вперед на год, скажу: защищала я два проекта. «Город в степи» показала коротко, но он вызвал такие эмоции у членов комиссии, что мне выдали диплом с отличием.

И вот, наконец, Павла ставят на должность. Об этом ему сообщил посыльный. Он принес повесточку, в которой предлагалось явиться в управление «за назначением».

В нашем доме праздник. Гладится форма. Я заменяю знаки отличия на свеженькие, блестящие. Рубиновые ромбики комдива ложатся на голубые петлицы. Павел драит зубным порошком латунные пуговицы.

- К вечеру накроешь стол для гостей, - радуется Павел, - Я приду с друзьями.

Утром следующего дня ушел. Целый день я провела в ожидании. Появился муж только

во втором часу ночи. Шинель расстегнута, шапка набекрень.

- Извини, - говорит, - посидел с товарищами. Поминали летчика и комдива Гроховского, пили за упокой души.

- Что за чушь ты мелешь? - испугалась я.

- Опять извини. Сделали из меня кладовщика. Звучит так: начальник хозяйственного управления Центрального совета Осоавиахима. В армии места не нашлось! И теперь я не комдив, а полковник.

- Разве так можно! Разжаловали?

- У нас все можно. И скажу тебе, это еще не самое худшее. Назови хоть горшком, только в печь не ставь.

Да, приходилось радоваться и тому, что «не поставили в печь». Я помогла мужу раздеться, уложила в постель. Медленно, как во сне, разбирала празднично накрытый стол.

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский.

«...Еще 10 лет назад здесь не было ни одного человеческого жилья. За короткий срок в этой бесплодной степи вырос большой красивый город с широкими и прямыми улицами.

Город возник и стал расти после того, как геологи обнаружили в недрах этой земли богатейшие залежи полезных ископаемых. Появились рудники, обогатительные фабрики, металлургические заводы.

Но одна большая проблема оставалась долгое время нерешенной - это проблема водоснабжения. Небольшая речка не могла удовлетворить потребности населения и растущей промышленности. Город задыхался от безводья, и в первые годы, его существования вода расходовалась так же строго, как электроэнергия. Использовались зимние Запасы снега, рылись артезианские колодцы, транспорты с цистернами воды прибывали по железной дороге. Население запасало воду во время дождей. Но дождей было мало, несмотря на то, что город большую часть года был закрыт облаками и тучами. Они над городом не задерживались, так как неустанный степной ветер непрерывно гнал их, не давая пролиться дождем.

Задача водоснабжения была решена по-новому, смело и оригинально. Заодно была решена и другая крупная проблема - создание искусственного климата для всего города.

На холмах, окаймляющих город, были установлены огромные рупоры, обращенные своими раструбами кверху. По небу, как обычно, плыли облака. Но вот случилось неожиданное. Одно облако резко изменило свое направление, пошло книзу, стало вытягиваться, удлиняться и вдруг стремительно влетело в рупор. За этим облаком последовало другое, третье. Вскоре образовался длинный облачный столб, который начинался в верхних слоях воздуха и уходил в огромную пасть рупора. Это работала новая мощная установка - вакуум.

Рупор уходил вниз вертикальной шахтой. В этой шахте была установлена целая серия пропеллеров, которые приводились в движение паротурбинной установкой мощностью в 10000 л. с. Облако, попадающее в район действия вакуума, всасывалось рупором со скоростью 50 м в секунду. Рупор, уходя в глубь шахты, суживался, и облачная масса, попадая в эти «узкие места», уплотнялась. Шахта переходила под землей в горизонтальный тоннель. Облачная масса, пройдя рупор, ударялась с большой скоростью в решетки и превращалась в воду. Полученная таким образом вода стекала в особый канал, по которому попадала на водопроводную станцию. Воздух же с огромной скоростью продолжал свое движение по тоннелю, вдоль которого через определенные расстояния были расположены пропеллерные установки. Они поддерживали скорость отсасываемого воздуха.

Как же он отсасывался?

Воздух отсасывался к другой вертикальной шахте, которая заканчивалась наверху рупором, и здесь выбрасывался в атмосферу.

Вакуум поглощает не только облака, - если город окутывается туманом, то всасывающий рупор повертывается в сторону города и жадно поглощает туман. Самый густой туман отсасывается в несколько часов, а резервуары водопровода пополняются при этом огромными запасами воды.

С помощью вакуума можно устроить над городом дождь. Если небо покрыто облаками, то вакуум включается, и при этом воздушная масса, проходя тоннель, охлаждается трубами, в которых течет охладительная смесь. Холодные массы воздуха выбрасываются вверх, облака и тучи конденсируются - падает дождь. Если же погода безоблачная, то в раструб вакуума устанавливается труба, которая соединена с бассейном. Вода из бассейна подается к рупору под давлением и отсюда уносится скоростным потоком в сторону города.

В сильные морозы вакуум посылает на город теплые струи воздуха, а в жару освежает город дождем или потоками холодного воздуха. Летом, как мы видели, в тоннеле по трубам течет охладительная смесь, а зимой по этим же трубам пропускается перегретый пар.

Так работает эта мощная вакуумная установка в городе будущего...»

Годы тяжкие

Не могут люди вечно быть живыми,

Но счастлив тот, чьё будут помнить имя.

А. Нанок

Издевательство над чужими страданиями не должно быть прощаемо.

А. П. Чехов

Глава 1. Фатальные признаки

Борис Д. Урлапов вспоминает:

.Более половины 1937 года мы работали более-менее нормально - доводили до ума созданную технику. В конце года Экспериментальный институт неожиданно для нас реорганизовали в другое учреждение, предложив одним сотрудникам работать о новой тематике, многим - выйти за штаты. Лишили творческой работы и Павла Игнатьевича Гроховского, ему в то время исполнилось 38 лет.

Мои бывшие коллеги по Экспериментальному институту разбрелись по разным организациям, часто не имеющим никакого отношения к воздушно-десантным войскам.

С 1938 года в Красной Армии не проводились крупные маневры с участием воздушно-десантных войск.

Многие объекты, разработанные нашим институтом, - подвески, платформы, приборы различного назначения - были законсервированы и хранились на армейских складах. Слеживались парашюты. Документация на созданную технику для «крылатой пехоты» была передана в архив. Немалая часть ее превратилась в макулатуру и была выброшена. Кому нужно было уничтожать проектные документы, акты испытаний, заключения приемных комиссий? Не знаю. Но всем известно, например, что позже братьям Николаю, Владимиру и Анатолию Дорониным пришлось изобретать полуавтоматический прибор для раскрытия парашюта, а инженеру П. С. Аристову создавать автоматическую отцепку парашютов от приземлявшихся объектов. Но все это было создано, испытано нами еще в 1934— 1936 годах!

В боях на озере Хасан и реке Халхин-Гол, в военном конфликте с белофиннами на Карельском перешейке давали отпор и десантные войска, но действовали они как простые стрелковые части.

В сороковом году, когда завертелась милитаристская карусель, когда были сделаны неутешительные выводы из советско-финляндского конфликта и Ворошилова на посту наркома заменил маршал Тимошенко, командование Красной Армии провело немало оборонных мероприятий, коснувшихся и воздушно-десантных войск. Бригады ВДВ, возросшие по составу, разделили на три группы: парашютную, планерную и посадочную. Хорошо! Значит, снова десант встанет на крыло.

В июне 1940 года для освобождения Красной Армией Бессарабии при захвате городов Измаил и Белград использовали парашютный десант. Применили его, согласно договору с правительством Литвы, и для захвата аэродрома в районе города Шяуляй.

При подготовке этих десантов выявились немалые трудности, которые мы вроде бы преодолели еще в 1935 году: не оказалось в наличии достаточного количества оборудованных для десантирования самолетов, не говоря уж о планерах. «В то же время, - отмечает генерал-лейтенант Г. П. Софронов в книге „Воздушные десанты“, - специальная подготовка воздушно-десантных войск была слабая». И приводит примеры: «.в корпусах и бригадах чуть больше половины бойцов имели всего по два учебных парашютных прыжка, в иных четверть состава вообще с парашютами не прыгали».

Когда началась Великая Отечественная война, ударами с воздуха гитлеровцы уничтожили большую часть авиационного парка страны: на аэродромах и в небе. Особенно пострадали самолеты ТБ-1 и ТБ-3, которые в основном и служили «крыльями воздушной пехоты». Десантники, стоящие крупными подразделениями на западной границе, влились в пехотные

части и с боями отступали, попадая в окружение, погибая в прорывах. Практически весь цвет десантных войск был выбит гитлеровцами в первый военный месяц.

Чтобы все-таки поставить на ноги войска «крылатой пехоты», в августе 1941 года создается Управление ВДВ Красной Армии. Ветераны считают дату этого приказа «днем второго рождения воздушно-десантных войск».

Авиационные конструкторы О. Антонов, В. Грибовский, Д. Колесников, П. Цыбин, Г. Курбала получили задания на проектирование транспортно-десантных планеров различной грузоподъемности. Включилось в эту работу и КБ Н. Поликарпова. Постройку планеров возглавило Особое управление при Наркомате авиационной промышленности. Исследованиями по аэродинамике планеров занялись ученые ЦАГИ.

Срочно был сформирован летно-испытательный отряд ВДВ КА90для испытания и внедрения в десантные части новой техники. В этом коллективе некоторое время работал я и парашютистка Галина Богдановна Пясецкая, из учениц Гроховского. Единственная женщина в испытательном отряде.

Мы восстанавливали то, что было сделано Гроховским и его сотрудниками, конечно, с учетом требований и условий военного времени. Большинство объектов поступали в законсервированном виде с армейских складов. Мы вновь испытывали планеры и планерные поезда, парашюты людские и грузовые всех видов, подвески для беспарашютного десантирования грузов, подкрыльные гондолы, грузовые подвески под ТБ-3, броне-щитки, автоматы открытия парашюта и отцепки груза от парашюта, средства воздушной связи и пиротехнические средства сигнализации. В общем, почти все, что Гроховским когда-то испытал, но данных об этих испытаниях у нас почему-то не было, и во многом приходилось вновь «изобретать велосипед».

Самолёт авиаконструктора Бартини «ДАР»

В 1931—1938 годах в числе других недостроенных самолетов, таких, как ДАР конструкции Бартини, Г-38 и других, был списан самолет-перехватчик на велосипедном шасси Г-26, готовность которого оценивалась на девяносто пять процентов. Пошли в распыл даже рабочие чертежи, расчеты, продувки, протоколы статических испытаний. Разработкой конструкции этого самолета руководил я. После прекращения работ по истребителю решил раз и навсегда отказаться от конструкторской работы.

Конечно, я еще долгое время рисовал для души. Конструктору трудно отвыкнуть от привычки мыслить образами будущих машин. И даже при неудачах настоящий конструктор начинает «десять раз сначала», как, например, Олег Константинович Антонов. Судите, как хотите, меня на это «сначала» не хватило, несмотря на то, что до этих пор мне верно служила удача. Слишком сильный был удар: годы напряженнейшей работы, бессонных ночей, сомнений, огромные затраты народных средств - все это пропало даром. Такого удара для меня оказалось достаточно, чтобы слететь «с копыт».

Думаю, что принятое мной решение было правильным. Я прекрасно отдавал себе отчет, что без поддержки Гроховского любое мое предложение будет отклонено.

Мне же в то время нужно было приобретать высшее образование, чтобы не ходить в способных недоучках. Я так и сделал - пошел учиться.

А по пятам - война. Почти год в лесах Северо-Западного фронта, затем воздушно-десантные войска.

Думаете, кто-либо вспомнил обо мне, как о конструкторе планеров и самолетов? Никто. Решили, что лучшим для меня делом будут летные испытания уже сделанных другими планеров. Я не очень возражал, так как любил летать и знал, что буду полезен в должности инженера-испытателя.

Однако долго на испытательной работе мне пробыть не пришлось, и через восемь месяцев я снова был «вознесен» на должность заместителя главного инженера авиации воздушно-десантных войск.

Пусть никого не удивляет, что о многих очень способных конструкторах и их работах людям известно ничтожно мало, а теперь о них пытаются вспомнить, как о «забытых». Если быть правдивым, то следует сказать, что их работа не забыта, а, как правило, не освещена в угоду другим, а их имена лишь мелькают как падающие звезды - пять-десять строчек в какой-нибудь солидной книге об авиастроении. Что знает молодежь о конструкторах Черановском, Москалеве, Невдачине, Грибовском, Пьецухе, Ивенсене, Курбале, например? А ведь Ивенсен даже в ссылке спроектировал два типа десантных планеров. Где их чертежи? Десантный планер Курбалы был, несомненно, лучше немецкого планера того же типа, планера «Готта». Однако аппарат Курбалы в серию не пошел и даже испытан как следует не был. Почему?

Любопытно отметить, что среди названных мною конструкторов большинство были очень молодыми людьми. Лишь немногие из них имели законченное высшее образование, остальные - талантливые самоучки. Это не значит, конечно, что образование конструктору ни к чему. Оно необходимо. Речь о другом. Не только у нас СССР, и не только в тяжелые тридцатые годы наблюдалась активная, подчас выдающаяся творческая работа очень молодых людей. Павел Игнатьевич Гроховский прозорливо оценил творческие возможности молодежи, и в его КБ многие люди комсомольского возраста создали интереснейшие конструкции.

Не каждый с этим согласится, но я лично, вдумываясь в жизнь Гроховского, все время ловлю себя на мысли о французском пилоте Антуане де Сент-Экзюпери. Кажется: что общего между этими людьми? Разве что встреча их в Москве и взаимно возникшая симпатия друг к другу дает мне повод говорить о двух этих пилотах. И тот и другой попали в авиацию нелегко. Оба были летчиками-изобретателями, притом самоучками. Летать любили до самозабвения, хотя Экзюпери как летчик большим даром не отличался. Но он сумел выразить себя в талантливейших литературных произведениях. Гроховский - оставил о себе память в технике. Но его экранопланы, крылья «летучая мышь», аппараты с машущими плоскостями и вертикального взлета, проекты городов и машин будущего в тридцатые годы могли быть плодами только поэтической мысли. Оба обладали независимостью взглядов, богатым и смелым воображением, удивительной способностью убеждать всех в своей правоте и добиваться нужных им решений. Оба были отважными людьми.

Есть еще одна, но фатальная параллель. Экзюпери летал на многих крылатых машинах, но его почитателям запомнился наиболее ярко один тип самолета: тот, на котором он дрался с фашистами и сделал последний в своей жизни полет, - это американский истребитель-бомбардировщик Р-38 «Лайтнинг».

Непривычные очертания фюзеляжа этой машины удивляли даже видавших виды специалистов. За экзотическим обликом самолета таились обоснованные конструктивные решения. Когда читаешь его описание - диву даешься! Ведь это точное описание «Легкого крейсера» Гроховского - Ивенсена, спроектированного в Экспериментальном институте в 1934 году, а «Лайтнинг» поднялся на крыло первый раз только 29 января 1939 года.

Читаешь об Р-38 «Лайтнинге», а перед глазами Г-38 «Легкий крейсер». Не только поражает одинаковая нумерация объектов - «38», но их вид - это самолеты-близнецы.

Г-38 стал последней летательной машиной Гроховского в его творческой жизни, Р-38 стал последним самолетом в жизни Антуана Экзюпери.

Глава 2. В дни войны

Авиета вспоминает:

.Я хорошо помню первый день войны. В это время мы находились на даче в Водниках.

Войну я приняла как нечто развлекательное. Мы, дети, бегали по улице и кричали: «Война! Война!», - не подозревая, какой грозный смысл несет это слово.

Отец все время пропадал на работе в Голицыно, в каких-то планерных мастерских или складах. Там он снимал небольшую комнатку, а может быть, она была и служебная, точно не знаю. Комната располагалась на втором этаже. Дверь из нее выходила на крошечный стеклянный балкончик, с него было видно поле. Мы с мамой, и я одна, часто бывали у отца.

Когда осенью мы вернулись с дачи в Москву, нам в первую очередь показали бомбоубежище. Оно располагалось в подвале. Отец и мама никогда не ходили туда, а я по первому сигналу тревоги мчалась вниз, надевая на ходу пальто, шапку. А когда я мылась в ванной, то у меня не хватало времени даже вытереться - я натягивала на мокрое тело одежду и вылетала пулей во двор. Там меня уже ждали друзья. С ними мы носились под разрывами зениток и с нескрываемым интересом наблюдали, как взрослые сбрасывают с крыш зажигалки и тушат их. Из дома можно было убегать в любое время суток. Ночью даже лучше, более таинственно. Родители ничего не подозревали, отпуская меня в бомбоубежище.

Москва преобразилась: на окнах появились бумажные кресты, вечером люди занавешивали окна темными светомаскировочными шторами. По улицам громыхали тяжелые танки. Ездили милиционеры на красивых лошадях. Из репродукторов лился призыв: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною, с фашистскою ордой».

Люди собирали вещевые мешки - в них самое необходимое - уезжали с заводами, институтами в эвакуацию. Немцы приближались к столице.

Сначала у нас тоже начались сборы, потом мама сказала, что без отца мы никуда не поедем, а он добивается, чтобы его послали на фронт.

В квартирах стало холодно, плохо топили, и мы зимой уехали на дачу в Водники. Там были печи. Когда мы их протапливали, в комнатах становилось тепло и уютно. В подвале мы устроили баню. Мылись в деревянных бочках. А когда начиналась бомбежка, туда галопом мчался Нерон и забивался в угол.

Немцы часто прилетали бомбить железнодорожный мост, но ни разу в него не попали. Бомбы плюхались в воду, и взрывной волной выбивало у нас окна. Однажды осколок стекла попал маме в правую руку. Отец сразу отвез ее в Москву, в Склифосовскую больницу. После заживления раны мама никогда больше не играла на пианино - были повреждены сухожилия, пальцы плохо двигались. Пришлось ей переучиваться делать всё левой рукой.

В Октябрьский праздник сорок первого года отец взял нас с собой в Галицино. Праздновали, хотя нег подходили к Москве. На столы подали винегрет и сочки телятины. Настроение у всех было неважное.

- Все равно мы победим, - сказал кто-то. - Немцы замерзнут в наших полях, и окоченеть мы им поможем. Выпьем за победу, за товарища Сталина!

Вокруг Москвы женщины в сапогах и телогрейках рыли противотанковые рвы и окопы. Окопы проходили возле нашей дачи. Мужчины шли в ополчение. Каждый вечер мы слушали сводки Совинформбюро, и мама тяжко вздыхала.

Борис Д. Урлапов

Эскизы некоторых разработок ОКБ П. И. Гроховского

.. .Начальником хозяйственного управления ЦСО Гроховский работал более трех лет. Он тяготился столь несвойственной ему должностью, но все рапорты его о переводе на другую, связанную с полётами или конструированием работу подписывались отрицательно. Поэтому занимался изобретательством, «отводил душу», он по ночам в своем галицинском флигельке или дома в выходные дни. Идеи и проекты его были настолько дерзки и фантастичны, что статьи Гроховского с охотой и нарасхват брали к публикации многие журналы, но он особенно любил журнал ЦК ВЛКСМ «Техника - молодежи», где в 1938—1941 годах вёл почти единолично рубрику «ОКНО В БУДУЩЕЕ», очень ценимую творческой молодежью.

Теперь в основном его идеи и проекты касались: родного хозяйства страны. Охват по профилям хозяйства огромный, творческая выдумка неисчерпаема.

Он предлагал, например, не только сеять, удобрять поля, но и пахать. с самолета и убирать хлеб авиакосилками. Фантазия? Пусть каждый ответит на этот вопрос, послушав Гроховского.

«.Перед нами самолет, обладающий большой полезной грузоподъемностью, - пишет он. - Весь фюзеляж и межкрыльевые пространства наполнены грузом. Убрано все лишнее и ненужное. Нет громоздких бензиновых баков для запасов горючего. К чему они? Ведь каждый рейс самолета над полем продолжается неболее 10—15 минут. За это время машина вполне успеет рассеять на огромной площади в 100—200 га весь свой десяти тонный груз. Если учесть время, необходимое на взлет, посадку и погрузку самолета, то вспашка и удобрение 100—200 га земли (в зависимости от количества вносимых удобрений) будут выполнены в течение получаса. Какие наземные сельскохозяйственные машины могут показать такую поистине гигантскую производительность?

Что же представляет собой груз, который так аккуратно выполняет столь огромную работу? Это - прессованные шарики, сделанные из удобрительной массы. Внутри шарика имеется пороховое ядро. Из этого ядра наружу выходит узкий канал. Канал заполняется медленно горящим веществом. Шарики из грузового ящика фюзеляжа скатываются в особые камеры, из которых с помощью подающего механизма направляются в выхлопные патрубки мотора. Эти патрубки устроены в виде целой батареи труб с диаметром, чуть большим диаметра шариков. Здесь под влиянием высокой температуры выхлопных газов происходит воспламенение медленно горящего вещества шариков. Дальнейшее понятно: шарики падают на землю, и углубления их в почву легко регулируются высотой полета. Самолет имеет регулирующее устройство, позволяющее разбрасывать шарики равномерно с большей или меньшей густотой.

Итак, земля хорошо вспахана и удобрена. Остается, провести сев. Эту работу опять-таки выполняет самолет...»

Такие «шарики», сделанные Гроховским, я держал в руках. Они взрывались, вспахивая и удобряя почву, правда, падая не с самолета, а с крыши дома из раскаленной трубки. Сейчас мы направленными взрывами роем котлованы и передвигаем горы, уверен, пройдут годы -будем ими и пахать. Так что если это и фантастика, то фантастика недалекого будущего.

Или как могли помочь сельскому хозяйству изобретенные им подвижные оросительные машины? Необходимо сказать, что «распылитель» Гроховского был очень компактным, маневренным агрегатом, он заметно выигрывает в сравнении с современными громоздкими и малоподвижными поливальными машинами.

Павел Игнатьевич - волгарь. Он знал, как достается хлебушек крестьянам Поволжья, сколько сил нужно им, чтобы вырастить колосок. А засуха? Слезы и голод, как в 1933-м. Поэтому он и мечтал о «городе будущего в степи», который будет обеспечен благоприятным климатом при помощи изобретенной им гигантской вакуумной установки, способной всасывать и перерабатывать облака в воду. Очень оригинальны его «сухопутные каналы», предназначенные для переброски водного транспорта по суше с одной реки на другую. Не нужно быть математиком, чтобы подсчитать выгоду «сухопутных каналов». Они сохранили бы нам миллионы гектаров превосходного леса, плодородной земли, залитых сейчас водою.

Пытаясь, видимо, оставить память о счастливых днях творчества, проведенных в стенах Экспериментального института и за его пределами, Павел Игнатьевич с помощью своей жены, «исполняющей обязанности» домашней чертежницы и архитектора, готовил к патентованию чертежи некоторых старых изобретений. Раньше было не до фиксации приоритета. Теперь времени вдоволь для «бумажных» работ. И он чертил, рисовал, писал. Так, например, давно действующую парашютную вышку, многие из молодежных аттракционов и тренажеров он затвердил авторскими свидетельствами. Также и кое-что сделанное для «десантников от науки» и спорта.

Не умер в нем талантливый изобретатель. О некоторых идеях, проектах, изобретениях его в эти годы уже рассказано, но пропущены такие, как автомобиль-амфибия и летающий автомобиль со складными крыльями, парашютный поезд, засвидетельствованный в 1935 году и доработанный позже, «спиральная турбина», дающая возможность строить транспорт будущего, многое другое, вроде механизмов для летательных аппаратов с машущими крыльями.

Эскизы некоторых разработок ОКБ П.И.Гроховского

Попытки Гроховского вновь включиться в работу по технике ВДВ почему-то корректно отклонялись. В начале войны не поступали ответы и на его рапорты о посылке на фронт, затем в ополчение.

Тот же инженер-испытатель А. С. Малахов вспоминает:

- Случаю было угодно устроить мне встречу с Гроховским в день, когда я прибыл в Управление ВДВ по вызову. Произошло это в Наркомате обороны. Там же был и Павел Игнатьевич Гроховский. Точная дата —

6 декабря 1941 года. На Гроховского мне указал кто-то из присутствующих и сказал: «Предлагает свои услуги». Время у нас было, и я попросил рассказать о Гроховском подробнее. Помню, рассказ произвел на меня сильное впечатление, и я до сих пор сохраняю зрительный, образ этого человека. Одет он был в обычную по тому времени гимнастерку, к которой привинчен орден Ленина, а на петлицах - «шпалы». Выглядел значительно старше своих лет.

Я уже говорил, что он не один десяток раз «предлагал свои услуги», их отвергали стандартной фразой: «Вы нужны там, куда вас поставили служить». Или: «Ждите решения!» И он дождался. Были, до сих пор есть и, видимо, будут люди, не приемлющие формулу М. Горького: «Безумству храбрых поем мы песню.». Хотя на словах они всегда «за». Вот такие не захотят ничего знать о возмутителе спокойствия Гроховском. Он всю жизнь шел вперед по прямой и двигался с такой скоростью, что беда догнать не могла до тех пор, пока его грубо не остановили. Эта мысль пришла мне в голову, когда я прочитал вот эти стихотворные строки:

...Говорят, на заре авиации вывел ас аппарат в облака.

Стал очки поправлять, озираться: видит - пуля висит у виска!

Отстранил он ее для порядка, и рабочая пчелка войны не прожгла ему даже перчатку,

ибо скорости были равны.

Давний слух невозможно проверить, но ведь ясного это ясней,

что живущий со скоростью смерти невредимо встречается с ней.

«ЗАДУМКИ». П. И. Гроховский

«...Можно представить себе турбину нового типа, в которой энергия пара использовалась бы более полно, чем у существующих турбодвигателей. Устройство такой турбины мыслится в следующем виде. Ротором, т. е. основной вращающейся частью ее, является диск, представляющий сдвоенное спиральное колесо. Как этот диск получается? Длинную трубу скручивают спиралью в одной плоскости так, что диаметр витков постепенно увеличивается. Таким образом закручивают половину трубы. Из другой половины навивают вторую спираль, витки которой теперь уже уменьшаются. В результате получаются две прижатые друг к другу спирали. Концы трубы, оказавшиеся в центре обеих спиралей, отгибают в противоположные стороны. Они и служат осью полученного сдвоенного спирального колеса.

Это колесо заключают в кожух, имеющий по оси две втулки. Внутри втулок проходят концы спирали. Один конец при помощи подшипника соединяется с трубкой, идущей от парового котла, а другой конец спирали таким же способом соединяется с трубкой, идущей к конденсатору-холодильнику...

Что произойдет, если из котла пустить пар по спиральному диску? Внутренние стенки спирали-трубы не представляют идеально гладкой поверхности, поэтому между паром и внутренней поверхностью трубы возникает трение. Если пар будет обладать достаточно большой кинетической энергией, то, проходя по трубе, он будет как бы увлекать ее с собой и спираль начнет вращаться. Таким образом, кинетическая энергия пара преобразуется в механическую работу вращающегося спирального диска.

Такова основная идея новой турбины.

Если бы удалось, например, построить турбину, вес которой на одну лошадиную силу составлял бы пятьсот граммов, то была бы решена проблема турбосамолета. А над этой проблемой в настоящее время усиленно работает мировая авиационная техника. Как известно, бензиновые моторы не приспособлены для работы на больших высотах. Замена этих моторов турбиной значительно ускорила бы завоевание стратосферы.

Широкое применение сможет найти спиральная турбина и в автомобильном транспорте. Она значительно упростила и удешевила бы эксплуатацию автомобиля и привела бы к созданию новых конструкций, так как спиральные диски можно разместить, например, внутри колес.

Особенно большую роль спиральная турбина может сыграть в железнодорожном транспорте будущего.

Однако этим далеко не исчерпываются те интересные возможности, которые следует ожидать от нового теплового двигателя. Представьте себе огромное колесо, диаметр которого равен 8 метрам. Это больше высоты двухэтажного дома. По окружности колеса расположены рессоры, которые выполняют роль амортизаторов. Рессоры с внешней стороны закрыты ободом. Обод состоит из отдельных звеньев, соединенных шарнирно, и напоминает гусеничный ход. Только здесь гусеница двигается не самостоятельно, а вместе с гигантским колесом, на ободе которого она натянута.

Внутри колеса установлена спиральная турбина. Колесо с боков закрыто дисками, которые воспринимают всю нагрузку машины. На ось колеса по обеим сторонам насажены два больших полушария. К ним подходят хвостовики, похожие на фюзеляжи самолетов. Под фюзеляжами расположены два небольших опорных колеса. Хвостовое оперение этого сухопутного корабля объединено и состоит из руля глубины и рулей поворота.

Внутри фюзеляжей расположены мощная котельная установка, конденсатор и нагнетательный насос. Здесь же хранятся и запасы, горючего.

Полушария разделены на четыре этажа. Самый нижний предназначен для багажа и товарных грузов. Во втором и третьем этажах размещены пассажирские каюты, радиоузел, ванные комнаты и т. п. На верхнем этаже в носовой части находятся рубки управления, а на остальной площади - салон. Сквозь стеклянные стены салона пассажиры могут наблюдать быстро меняющийся пейзаж. Скорость такого фантастического корабля очень велика: по хорошей дороге он сможет покрывать до пятисот километров в час.

Такой корабль легко сможет преодолевать огромные пространства песчаных пустынь. Для лучшей проходимости в песках обод колеса можно сделать еще шире, чем в первом случае, а фюзеляжные колеса заменить лыжами, уверен, по песку лыжи будут отлично скользить.

Корабль во время стоянки опирается на три точки: на центральное большое колесо и на два боковых, фюзеляжных. Подобно самолету, корабль имеет небольшой наклон. Когда же он разовьет достаточную скорость, движение происходит только на одном большом колесе...

Можно создать такой же формы и морское судно. При этом по ободу большого колеса расположатся широкие лопатки для отталкивания от воды, а колеса фюзеляжа будут заменены поплавками»

Эскизы некоторых разработок ОКБ П. И. Гроховского

Глава 3. Крушение

Авиета вспоминает:

... Летом 1942 года, не помню точно, в июне или июле, мы были в Москве. Приехала легковая автомашина. Мужчина в гражданской одежде сообщил нам, что мой папа неожиданно отправляется в командировку и ему срочно надо собрать самые необходимые вещи.

Мама положила в маленький чемоданчик две пары белья, полотенце, мыло, щетку, бритву и попросила меня отнести все это в машину.

Утром, уезжая на работу, папа сказал, что еще раз посетит штаб повыше и добьется, чего бы это ни стоило, отправки на фронт. Поэтому я спросила мужчину:

- Папа едет на фронт?

- Да, почти, - ответил он. - В Омск.

- Я тогда не знала, где находится Омск.

Нам еще с полгода присылали телеграммы: «Жив, здоров, не беспокойтесь, скоро приеду», но мама говорила, что телеграммы были не от него.

Больше я никогда не видела своего отца.

Без папы, заскучав, умер пес Нерон.

Осень и зиму мы прожили на даче. С деньгами было туго, но у нас была корова, поэтому мы всегда имели свежее молоко, масло и творог. Капуста и мед тоже свои. Я каталась на лыжах, санках, коньках, читала много художественных книг. Делилась прочитанным с мамой.

Да, в книгах правда всегда побеждает, - как-то сказала она и заплакала.

И вот в феврале месяце 1943 года, утром, часов в девять, к нам на дачу приехали несколько штатских. Среди них я узнала тощего длинного дядьку, которого видела когда-то в лесу и в городе около нашего дома. Люди эти были очень вежливыми. Долго и упорно что-то искали. Затем пригласили меня и маму в автомашину, повезли в Москву.

На московской квартире они продолжали обыск. До вечера. Очень устали. Забрали все папины чертежи, рисунки, тетрадки, альбомы, даже отдельные исписанные бумажки сложили в папку. Взяли все документы на ордена, знаки, изобретения, всякие справки. Даже вещи папины упаковали в чемоданы. Ничего не осталось от папы, только большой портрет, который бабушка загодя, что-то предчувствуя, отнесла к соседям. Опечатали две комнаты, а две маленьких оставили нам.

- Вам придется проехать с нами, - сказали они моей маме.

Я бросилась к ней, стала плакать, просилась ехать вместе с ней. Она меня успокаивала:

- Не плачь, я скоро вернусь.

Да, да, она возвратится, говорили мне незнакомцы, а тот дядька из леса погладил меня по голове.

Мама сняла с руки золотые часы и протянула их мне.

- Эти часики носила еще моя мама, поноси теперь их ты, - сказала и поцеловала меня, обняв так, что стало больно.

Мы остались с бабушкой.

Как жить?

Что кушать?..

Я уже больше не играла. Я вечно была в бегах: то доставала еду, продавая мамины вещи на базаре, то искала где-нибудь дрова, щепки, мусор, если им можно топить. Ходили с бабушкой на Кузнецкий мост, заходили в какой-то двор, потом, постояв в очереди, в приемную. Через окошко принимали передачки. Проверяли - яйца должны быть очищенными,

никаких консервов ни в металлических, ни в стеклянных банках. Маме носили передачи два месяца, потом нам сказали: «Хватит!»

Скоро продали всю посуду, все другое, что можно было продать или обменять на продукты. Они были очень дорогими - один килограмм хлеба стоил сто рублей старыми деньгами.

Переехали в Соломенную сторожку в тесную бабушкину комнатку.

Как-то я решила съездить на дачу за топором. Когда вернулась оттуда, в длинном коридоре нашего дома меня встретили дети и сообщили, что мою бабушку увезла «скорая помощь». Вышла соседка и сказала:

- Бабушка твоя умерла.

В военной Москве я осталась одна. Решила поступить на какую-нибудь фабрику. Мне было 13 лет. В этом возрасте тогда работали многие. Пошла на фабрику, где делали булавки. Мне оказали большое доверие - дали станок, на котором я пришлепывала булавочные головки. Получила рабочую продуктовую карточку. Сначала работа показалась мне нетрудной, но потом у меня начала сильно болеть спина, кружилась голова, постоянно хотелось есть.

Лидия А. Гроховская вспоминает:

.После ареста меня привезли на Лубянку, потом отправили в Бутырскую тюрьму. Я была в дикой панике, все рухнуло, я потеряла все! Но этот душевный разлад продолжался всего три дня, я взяла себя в руки: «Надо жить!» - и привела свои мысли в порядок. За мной нет никакой вины, поэтому рано или поздно меня ждет свобода.

У меня отрезали все крючки и пуговицы на одежде - не дай бог покончу с собой! Каждый день, идя по сырому тюремному коридору на допрос, я поддерживала спадающую юбку, думая, как бы ее не потерять.

В приемной следователя, где ждала вызова, однажды увидела на столе нацарапанные птички. Обожгла мысль: «Здесь был Павел!» Только он их так рисовал, всегда и везде по привычке.

Следователь обвинил меня в плохом отношении к военным, якобы я называла их тупыми.

- А как же мой муж?! - удивилась я. - Ведь я жена военного и преклоняюсь перед его мужеством, силой, талантом! И друзья его были умницы.

- А чем вы с мужем занимались?

Вопрос двусмысленный, но я ответила:

- Десантом.

- Шпион и резидент ваш муж, - сказал следователь. - Вы же его пособница. Но надеюсь, невольная. Поэтому расскажите поподробнее, где собирались, с кем имели преступную связь, что планировали из акций?

Ну что я могла ответить, кроме того, что вопросы очень глупые и не ко мне. Следователь был спокоен, каменно спокоен, он только направил ослепляющий свет лампы мне в лицо.

- А кто такие Ильины, муж и жена?

Фамилии я заменяю, почему, будет ясно в конце рассказа. Я ответила:

- Наши близкие друзья. Советские люди.

- Ваши друзья, говорите. Они-то вас и выдали с головой. Нате, почитайте их показания, - и он протянул мне листки. - Писали они собственноручно.

Сомнений не было - я хорошо знала почерк Ильина. Он писал, что мы участвовали в заговоре против Советской власти, даже где-то в лесу принимали клятву и скрепляли ее

кровью. Сплошная галиматья! И это собственноручно писали люди, которых мы считали родней матери. Они наговаривали, безжалостно топили нас, как слепых котят.

- А вы защищайтесь, - слышу голос следователя как бы издалека. - Они о вас все рассказали, вы расскажите о них. Если вас оклеветали, неужели простите им?

Я ответила, что все написанное глупый и жестокий вымысел, я подобное придумывать не буду.

Восемь допросов ночью, по нескольку часов...

Суда не было.

Приговор вынесла тройка: как пособнице «врага народа» мне дали 8 лет лишения свободы с последующей вечной ссылкой.

При допросах и в обвинительном заключении не приводились слова и показания против меня Павла. После я узнала: это значит, что он твердо стоял на своем и не дал в руки им ничего, порочащего других.

Меня отправили в Мордовскую АССР. Там за колючей проволокой мне встретились жены военных, артисты, профессора, балерины и уголовная братия. В одном лагере мужчины и женщины. Только в разных помещениях. Меня поселили в большом деревянном бараке с двухэтажными нарами. Уголовники звали нас «контриками».

Страшно вспоминать. Вот лишь отдельные эпизоды.

Мужчины тяжелее переживали неволю. Каждый день кто-то из них умирал от недоедания, тяжкой физической работы на лесоповале, от переживаний. Они ходили туда, где выбрасывалась всякая шелуха и пищевые отходы. Собирали их, сушили на солнце, затем толкли, растирали - получалась «мука», из нее делали лепешки. Однажды к этой куче подошли два профессора. Они долго и пристально смотрели на серую мокрую груду, над которой летали жирные черные мухи. Один из них длинной корявой палочкой вытащил из этой массы селедочную головку и только собрался ее поднять, услышал вкрадчивый голос товарища:

- Извините, Иван Сидорович, головка-то моя, я ее первым увидел.

- Ну что вы, что вы, Петр Иванович, вы ведь близоруки, а очки уже давно потеряли. Вы никак не могли её увидеть! Так что, селедочка моя, извините!

Так они, извиняясь друг перед другом, долго спорили, пока головка не исчезла под новой порцией отходов.

Кем я только не работала: бригадиром строительной бригады, нормировщиком, учетчиком, прорабом, заведующей художественной мастерской. В этой мастерской изготовлялось лагерными умельцами все - писались картины, лепились барельефы из глины и гипса для украшения лагерных общественных помещений. Была у нас художница, которая удостоилась отдельной маленькой мастерской, где искусно лепила из известного только ей пластичного гипсового состава бюсты Сталина и шахматы необычайной красоты. Они шли в подарок начальству за пределы лагеря, их даже отправляли в Москву.

После работы нами был оформлен зал, где заключенные ставили пьесы и давали концерты. Театральные костюмы из расписанных старых тряпок и простыней шили костюмеры из лучших театров страны.

В спектаклях участвовали прославленные артисты - зеки из Москвы и других городов. Те пьесы, которые я не смогла посмотреть в театрах столицы, я увидела в лагпункте. И мне казалось, актеры играли роли так самозабвенно, что забывали о своей неволе. Для них наступала мнимая свобода. Возбужденные, преображенные, они были неузнаваемы, когда же концерт или пьеса подходили к концу, снова серели, горбились. Гордый принц Гамлет за несколько минут превращался в голодного, изможденного «контрика».

Признаюсь, все мы жили надеждой, что этот кошмар скоро кончится. Завтра. вот завтра, и это позволяло терпеть унижения от начальства, уголовников, позволяло жить. Хотя не все выдерживали.

Кто-то умирал, кто-то, отбыв срок, уезжал в ссылку, кто-то занимал их место. Я расспрашивала каждого вновь прибывшего из военных или из их жен, не слышали ли они о Павле Гроховском. «Нет», - отвечали. Только один бывший комбриг сказал, что слышал, будто бы Павел работает в какой-то «шарашке» и под стражей занимается изобретательством.

- Уголовники меня не обижали, даже наоборот. И все потому, что я по памяти пересказывала им книги. Особенно нравились им «Пышка» и «Граф Монте-Кристо».

После войны политических и уголовников разъединили. По разным лагпунктам развели мужчин и женщин. Некоторые женщины все равно умудрялись стать беременными: с детьми иногда выпускали на свободу. Жена Ильина, оговорившего нас с Павлом, тоже родила в лагере девочку и была освобождена. Впоследствии Ильин не простил ей это.

В 1951 году меня выпустили из лагеря и сослали в район Караганды. На место моего поселения приехала Веточка, и мы жили вместе с дочерью, работали.

Прошло еще 5 лет, прежде чем мы въехали в Москву со справкой: «Дело по обвинению Гроховской Лидии Алексеевны, 1911 года рождения, пересмотрено Военным Трибуналом Московского военного округа 8 августа 1957 года. Постановление от 19 мая 1943 года в отношении Гроховской Л. А. отменено и дело о ней прекращено за отсутствием состава преступления».

Месяц спустя встретила я бывшего закадычного друга Ильина. Узнала с трудом. Старик, и только. Хотела обрушиться на него, вылить всю накопившуюся злость, негодование. Да уж больно жалко выглядел, испугался встречи.

- Как же вы могли придумать такую подлую сказку о заговоре и какой-то клятве в лесу, скрепленной, кровью? - спрашиваю гневно.

Он глаза прячет, пытается отшутиться, дескать, сказки и есть сказки для несмышленых. Потом сник. Показывает мне изуродованные три пальца на правой руке.

Приказали положить на край столешницы указательный, - говорит тихо. - И ударили по нему мраморным пресс-папье. Стою на своем. Велели положить средний палец. Переломили. Закричал. Следователь приказал увести. Не перевязали, не обработали, всю ночь сломанные суставы мозжило. Рука вспухла, синюшная. Утром опять на допрос. Клади, говорят, следующий пальчик. Я - нет. Положили силой.

После удара потерял сознание. Опять в камеру. К вечеру, подумав, что им от меня надо, и наплел. Больше не трогали.

Махнула я с досады рукой и ушла.

Глава 4. Его имя не запятнано

Михаил Н. Каминский вспоминает:

.Вначале было восхищение, что воздушно-десантные войска стали тем, чем они являются сейчас. Потом появилось недоумение отсутствием писаной истории, очевидцем которой я был сам. Еще позднее - острая обида, что заслуга многих людей, во главе которых стоял Гроховский, не является признанной и, более того, умалчивается. Почему? Этот вопрос не давал мне покоя. Я стал разыскивать сослуживцев и старых товарищей Гроховского и по мере поисков вел, если так можно сказать, «следствие» по интересующему меня делу. По существу, это было «дело Гроховского».

Первым, с кем мне привелось говорить по этому поводу, был комбриг в прошлом, некоторое время работавший помощником у Гроховского, - Думин-Дулин.

- Николай Иванович, что вам известно о Гроховском? Почему о нем ничего не слышно?

- Было бы странно, если бы было слышно. В 1942 году он репрессирован и не вернулся.

- Как? За что?

- А вы разве не знаете?

- Я в то время летал в Арктике.

- Арестован за спекуляцию трофейными автомашинами.

- А вы в это верите?

- Ничего другого я не слышал.

- Быть того не может! - усомнился я. - Какие такие «трофейные автомобили» могли быть у нас в 1942 году? Предположим, что они появились, но кто мог быть покупателем? Военный режим, все дороги перекрыты, горючего не купить, личные машины конфискуются в армию. Нет, тут что-то не так!

- Ну, как говорится, за что купил, за то и продаю. Но факт, что наши люди стесняются своего знакомства с Гроховским. И тут уж ничего не поделаешь!

Этот разговор несколько обескуражил и опечалил меня. Подумалось: «А черт его знает? Может, и правда нет дыма без огня. Как жаль! Такой талантливый человек, так много сделал хорошего, и вот такой обидный финал!»

Вскоре повстречал еще одного близкого Гроховскому человека - Эммануила Клемана. Тот с небольшими отклонениями повторил мне ту же версию. Он добавил, что после 1937 года Гроховский был отстранен от своего дела, кое-как перебивался на разных работах до ареста.

О спекуляции слышал, но не верил. Знал точно, на последней работе у Гроховского никаких трофейных машин не было.

Самым любимым учеником Гроховского был Борис Урлапов. Я ему тоже симпатизировал и разыскал его через адресное бюро. Помнил его штатским пареньком, а увидел солидного полковника с проседью в шевелюре.

- Борис Дмитриевич, скажи, пожалуйста, что тебе известно о судьбе Гроховского?

- Почти ничего, кроме факта репрессии. Ведь нас разогнали в 1937 году, и мы разлетелись кто куда. С тех пор я его не видел. Не знаю даже, за что его репрессировали.

- Кого ты знаешь из товарищей?

- Лично ни с кем не связан, но слышал, что вернулся Павел Ильинский, что Игорь Рыбников преподает в МАИ, как-то дошел слух, якобы вернулась Лидия Алексеевна, но все это через третьих лиц.

- Как найти Лидию Алексеевну?

- Я уже пытался наводить справки. Адресное бюро ответило, что в Москве не проживает. Может быть, живет за городом, на даче?

- Что за дача? Где она?

- В те годы я был там раза два. Это по Савеловской дороге, километров сорок. Если не ошибаюсь, станция Водники.

- Смог бы найти дачу по старой памяти?

- Пожалуй, смог бы.

Решили поехать и, представляете, нашли не только дачу, но и всю семью Гроховского. Она состояла из жены Лидии Алексеевны, дочери Авиеты Павловны, двух внуков Гроховского - мальчика-школьника и грудной девочки.

В годы, когда я работал в бюро Гроховского, мне не приходилось видеть его жену. Но я слышал, что это очень яркая, красивая южанка. У нее была репутация верной помощницы мужа, женщины смелой, и это было действительно так: она одна из двух первых парашютисток страны. Теперь я увидел человека, над которым потрудились обстоятельства жизни. От былой красоты мало что осталось, но Лидия Алексеевна выглядела боевой и энергичной женщиной. Очень четко, без лишних слов и жалоб, она ответила на наши вопросы. И вообще, жалоб на материальные трудности не было. Слушая ее, я вспомнил стихи Некрасова о русских женщинах и гордился, что встретил одну из таких.

Лидия Алексеевна сообщила, что муж был действительно репрессирован, но ничего похожего на спекуляцию не было и в помине. Умер он в 1946 году, по свидетельству о смерти, «от воспаления легких».

- Думаете, действительно так?

- Возможно. Ведь у него еще с гражданской войны грудь пробита была бандитскими пулями. Смущает только то, что умер в сорок шестом, а смерть официально зафиксирована только через десять лет, в пятьдесят шестом. То есть тогда, когда он был реабилитирован, восстановлен в партии посмертно и нам возвращено удостоверение на орден Ленина. Вполне возможно, что и причина смерти, и время - липа. Даже уверена. Таких, как Павел, палачи убивают сразу. Чувствую, его не стало в том же сорок втором, будь иначе, я нашла бы его след.

Лидия Алексеевна делала, что могла, для восстановления доброго имени мужа. Была она в музее авиации, спрашивала, почему нет ни одного стенда об изобретениях и делах Гроховского? Почему автором идеи и основателем воздушного десанта считается только Минов?

Это свидание оставило во мне тягостное впечатление. Я подумал о людях, прежде близких к семье Гроховского: «Вы ходили в этот дом, наверное, целовали ручки его хозяйке, принимали из них хлеб-соль, нянчились с маленькой Авиетой, восхищались талантом хозяина, искали его расположения. Где же вы теперь? Как же вы оставили в беде привечавшую вас семью?»

И тогда я дал себе клятвенное слово восстановить правду жизни Гроховского.

Немало времени и энергии пришлось потратить на розыски других людей. Среди них -товарищ Гроховского, проходивший с ним по одному делу. Он провел в заключении десять лет, потерял семью, поседел раньше времени, но не утратил ясности мысли, работоспособности и воли к жизни. Сейчас он на видной работе в «почтовом ящике». Сведения, полученные от этого человека, пролили свет на все обстоятельства «дела Гроховского», полностью обелили его.

Итак, имя его не запятнано, и никто не имеет права сомневаться, что государственная реабилитация была актом восстановления справедливости. Но все это задело меня еще глубже.

Как же так получилось, что столько лет по чьей-то злой воле ходила по свету такая грубая и глупая клевета? Почему она до сих пор не разоблачена? Почему заслуги Гроховского и сделанное им обошел молчанием даже музей авиации?

Но это, так сказать, мои личные эмоции. Они ничего не докажут даже внимательным людям. А могут встретиться и равнодушные! Значит, надо убедиться, что дела Гроховского не потеряли цены, что их признают объективные люди.

После того я разговаривал со многими. В большинстве своем это были инженеры, деятели парашютизма, профессиональные военные. Не нашлось ни одного, кто отрицал бы или взял под сомнение тот факт, что именно Гроховский, и никто иной, является автором большинства разработок десантной техники. И что эти разработки заложили основы воздушного десанта как нового рода войск. Все согласились, что это действительно великая заслуга Гроховского. Однако никто не мог дать мне ответа, почему же эта «великая» заслуга не обнаро-дуется? Все только пожимали плечами.

Лишь в 1974 году я прочитал строки, официальна» завизированные начальником ЦДАиК им. М. В. Фрунзе Героем Советского Союза В. Башкировым и ученым секретарем генерал-майором-инженером И. Костенко:

«.Он создал со своим коллективом впервые в мире: технику воздушного десантирования крупных военных, подразделений.

На отечественных парашютах конструкции Гроховского десантировались люди и боевая техника: орудия, танки, боеприпасы, транспортные средства, снаряжение - и др. Все это заложило основы для создания воздушно-десантных войск».

Гроховский прожил всего 42 года. Из них 25 лет - в армии и для армии.

В 1935 году вместе со своим другом бортмехаником Островенко я ушел в полярную авиацию. Перевод нашего КБ из армии в гражданское ведомство помог мне тогда осуществить свою мечту. Помню, как ругал меня Холобаев:

- Ну, какого черта тебе нужно в этой Арктике? Что ты, Амундсеном хочешь быть? Так не будешь - не та эпоха. Чем тебе здесь плохо: почет, уважение, заработки, хорошие товарищи - все при тебе. Брось дурить, не уезжай!

Но мы уехали на Чукотку. Как выяснилось, это призвание. Мы с Митей прошли по белым полям Арктики и Антарктиды, и там остался наш след. Пришлось испытать немало всякого, и я с благодарностью вспоминаю человека, который, сам того не подозревая, помог мне выстоять в трудных обстоятельствах - Павла Игнатьевича Гроховского. Часто мне вспоминались его слова, сказанные не с трибуны, а как бы мне лично, по-дружески:

«ЭТО НУЖНО НАШЕЙ РОДИНЕ. ПОМНИ ОБ ЭТОМ, И ТЕБЕ НЕ БУДЕТ ТРУДНО В МИНУТУ ОПАСНОСТИ!»

Из письма студентки МАИ Екатерины Беляевой автору книги

«. Авиета Павловна сделала запрос в КГБ и получила ответ, что ее отца расстреляли в 1943 г. в Москве на Лубянке... похоронен он на Калитниковском кладбище. Мы разыскали это кладбище... Все трупы расстрелянных грузили на машины, везли к кладбищу и сваливали рядом с ним в овраг, насыпь заравнивали трактором... Если это представить, становится жутко!

В настоящее время кладбище разрослось далеко за овраг, который сейчас обозначен только впадинкой...

4мая 1990 г.».

От автора

В повести о главном конструкторе поставлена точка. Поводом к ее написанию послужили слова Героя Советского Союза Михаила Громова: «Одаренный большим талантом и фантазией, Гроховский обладал столь же большой технической эрудицией, сколь и огромным чувством нового... был человеком выдающейся одаренности и большой личной отваги».

Когда я дал прочитать рукопись одному из своих друзей, он спросил:

- А могу ли я видеть след изобретений Гроховского в технике наших дней?

Мы стояли на берегу Волги, и я протянул руку в сторону несущейся по волнам белокрылой «Ракеты».

Взгляни. Это же прекрасно! А катерок на подводных крыльях бегал в 1933 году по Москве-реке.

- Гроховский?

- Да, он и его ребята.

Мой друг заинтересовался всерьез, и уже дома, пользуясь многочисленными материалами, я рассказал ему, как в наши дни «живут», идеи, проекты, изобретения Павла Игнатьевича Гроховского.

«Пустячок», предложенный независимо друг от друга советскими изобретателями Г. Назаровым и П. Гроховским - надувные подошвы для обуви десантников, - в 1928— 1930 годы вызвал у специалистов снисходительные улыбки и в дело не пошел. А через пятьдесят три года пневматическую подошву изобрели вновь. В 1982 году «Советская Россия» сообщила: «На международной выставке спортивных товаров в Мюнхене внимание посетителей привлекли теннисные туфли. Дело в том, что у этой модели подошва необычная -в нее накачивается воздух, что. уменьшает напряжение мускулов и меньше утомляет ноги спортсменов.».

В 1984 году журнал «Попьюлар сайенс» разразился сенсацией, и ее прокомментировал наш журнал «Техника - молодежи» в заметке «Парашютисты поднимаются в небо».

«К такому мы не привыкли, - говорится в ней, - до сих пор на парашютах только спускались на землю... Речь идет о новых летательных аппаратах с бескаркасным крылом -паропланах, которые сегодня завоевывают все большую популярность».

И дальше:

«А вот еще остроумное использование парашюта - осуществление посадок ультра лёгких летательных аппаратов (УЛА) в труднодоступных горных районах... Самолет складывает крылья, выбрасывает купол - и плавно садится в облюбованном пилотом месте».

Вспомним, оба эти изобретения были сделаны Гроховским еще в тридцатые годы.

Интересное письмо я получил 15 августа 1984 года от известного конструктора и изобретателя Александра Аркадьевича Борина из Москвы.

«Дело в том, - пишет он, - что заявке на изобретение, поданной мной совместно с В. И. Лерхендорфом, в числе прочих материалов противопоставлено авторское свидетельство Гроховского №47178 от 1935 г. „Парашютный поезд“... Если бы вы смогли помочь нам установить хотя бы только формулу упомянутого изобретения Гроховского, то оказали бы нам поистине неоценимую услугу».

Рассказывая о делах летчика-изобретателя, может быть, мы в чем-то окажем услугу и другим творцам техники. Парашютные вышки (аттракционные, аэроклубовские и детские), приспособления для принудительного и автоматического раскрытий парашютов, автоматическая отцепка грузов от парашюта в несколько усовершенствованном виде применяются сегодня в России и других развитых странах мира.

При десантировании тяжелых грузов с малых и разных высот в авиации используется «метод срыва» и беспарашютное десантирование техники. Журнал «Знание - сила» (1979, №1) познакомил читателей с «новой» разработкой этих методов американцами в заметке «Сорок лет спустя».

«В 60-х годах такие эксперименты стали проводить американцы. Но сначала это были беспарашютные средства, просто смягчающие удар груза о землю или воду, поскольку при высоте полета 30—50 метров парашют не успевает раскрыться, а груз не успевает «успокоиться», занять отвесное положение, особенно если скорость самолета при сбросе была велика.

В 1964 году в США была предложена для таких целей двухступенчатая парашютная система (давно пройденный этап в СССР. - В. К) Отделившись от самолета, она по инерции движется вперед. В это время первая ступень - первый парашют - тормозит ее и поднимает, планируя, примерно на тысяча метров. Там раскрывается второй парашют, доставляющий груз на землю.».

До сих пор «воздушная пехота» и спасательные авиагруппы в местах стихийных бедствий не могут обойтись без картонажных мешков, мягких и жестких упаковок, парашютных грузовых амортизирующих платформ. Многокупольные парашютно-грузовые системы используются космонавтами.

Это ли не память Павлу Игнатьевичу Гроховскому и его соратникам?

«Многие мечтают, но далеко не всем удается прыгнуть с парашютом и испытать необычное ощущение свободного падения. Недавно канадский инженер Жан Сен-Жермон сконструировал устройство, на котором имитируется парашютный прыжок, правда, не во всей полноте. Идея пришла в голову, когда изобретатель наблюдал, как в струе воздуха, выходящего из пылесоса, прыгает шарик пинг-понга. И тогда появился гигантский вентилятор, укомплектованный самолетным пропеллером с двигателем в 350 квт. Мощный поток воздуха ,,разгоняется“ до 140 км/час. Любитель острых ощущений облачается в легкий и просторный костюм и ныряет в струю...»

Право же, почти все новое - это крепко забытое или специально «замурованное» старое. Ведь еще в тридцатых годах дочка Гроховского Авиета играла с такой воздуходувочкой, а москвичи и ленинградцы наслаждались таким «полетом» в парках культуры и отдыха.

Правда, такое с изобретениями П. И. Гроховского происходило не раз.

Военный и спортивный парашютизм немало унаследовал от Гроховского. Треугольный парашют-планер, надувные крылья, крылья «летучая мышь», треугольные плоскости летающего танка (трактора) приблизили рождение дельтаплана. Современные парашют-змей и парашют-геликоптер вновь восстали из того же источника идей. Вновь «изобрели» полет на привязном парашюте энтузиасты спорта в годах семидесятых.

«Дитер Щразила, химик из западногерманского города Оренбурга, - сообщает нам сегодня журнал „Знание - сила“, - изобрел новый вид спорта - скольжение по горному склону снизу наверх на лыжах и с парашютом в роли движителя. При хорошем ветре Щра-зила развивает скорость до восьми километров в час, меняя направление движения благодаря умелому обращению с парашютными стропами».

Надувные крылья и пневматические планеры Гроховского вызвали к жизни много подобных аппаратов в Америке, Англии, других странах. Вспомним хотя бы надувной самолет «Феникс», выпускаемый английской компанией «Эйр плейн». О нем сообщила газета «Советская Россия» в 1982 году 26 ноября. Так же как и подобные аппараты Гроховского в тридцатых годах, он упаковывается в рюкзак.

Не претерпели значительных изменений методика затяжного прыжка и многокупольные парашютные системы, впервые разработанные в Экспериментальном институте НКТП.

Воочию на экранах кино и телевидения мы видим суда-амфибии, легко скользящие на воздушной подушке с воды на сушу и наоборот. И эту тему в свое время не обошел Гроховский. Он же во многих книгах отмечается как первопроходец разработки экра-нолетов. «Одним из пионеров экранопланостроения, - пишет Н. Белавин, автор книги „Экранопланы“, - явился крупный советский авиационный инженер и изобретатель, военный летчик П. И. Гроховский. В середине 30-х годов им был разработан проект экрано-плана-амфибии (добавим: и „экранолета-катамарана“. - В. К). Свои расчеты Гроховский проверил на моделях. К сожалению, текущая работа в области авиационной и парашютной техники не оставляла Гроховскому времени для окончания работы по созданию первого отечественного экраноплана».

Тут, пожалуй, надо уточнить. Не текущая работа помешала, а неожиданная ликвидация Экспериментального института НКТП и репрессии 1937 года.

Немало идей талантливого изобретения продолжают жить в авиации и по сей день. Над некоторыми (или аналогичными) трудятся конструкторы разных стран: универсальные транспортно-десантные машины укороченного и вертикального взлета, самолет-таран, составной самолет, самолет-снаряд, складной планер. А кое-какие изобретения опять же «изобретают» вновь. Не минула сия судьба самолета Г-37 со сбрасывающейся на парашюте пассажирской кабиной. В 1988 году многие газеты, в том числе «Комсомольская правда» и «Советская Россия» за 8 января, сообщили, что такой самолет изобрел и запатентовал проект Питер Даймонд из штата Пенсильвания США. «Каковы шансы на спасение пассажиров, если на высоте десять тысяч метров на борту самолета вспыхнул сильный пожар, отказала система управления или возникли другие серьезные неполадки? 100 процентов, считает американский летчик и изобретатель...» Да, и Г-37 постройки тридцатых годов, испытанный В. П. Чкаловым, гарантировал безопасный сброс кабины с пассажирами, но не с 10000 метров, а даже с 300 метров высоты. Неужели мы шагаем назад? Если верить публикации, в которой самолет Питера Даймонда называют «необычным изобретением», то так оно и есть.

Предложенные в свое время Павлом Игнатьевичем изобретения для полярников нашли применение намного позже. Вот, например, сообщение ТАСС от 10 октябри 198 года:

«Со снайперской точностью рядом с домиками дрейфующей научной станции «Северный полюс-25»опустились на лёд две тяжелогруженые платформы, сброшенные на парашютах... Парашютный десант вместо обычных транспортных рейсов авиации потребовался в связи с особыми обстоятельствами дрейфа... Платформы большой вместимости применены впервые...»

Впервые! Значит, прошло сорок семь лет с тех пор, как подобную операцию разработал и предложил осуществить Гроховский Отто Юльевичу Шмидту.

А специальные планеры-лаборатории для полярников? Эту идею использовали немцы во второй мировой войне. Наши войска захватили под Сталинградом большое количество планеров «Готта». Среди них оказались специальные аппараты, оборудованные как хирургические кабинеты, ремонтные мастерские, радиостанции - стационары, лаборатории и т. д.

Вспомним также: летчик-изобретатель разработал для полярников миниатюрные и мощные ветро-электро-станции, будучи убежденным, что они пригодятся не только «десантникам от науки». И вот в 1984 году читаем тому подтверждение: «Набирают силу экологически чистые и дешевые энергоисточники - ветровые энергетические станции. Специалисты считают: к 2000 году удельный вес ветряных станций в мировой энергетике возрастет до десяти процентов»95.

А стратопланер Гроховского, думаете, забыт? Ничего подобного. Газета «Воздушный транспорт» от 7 июля 1984 года сообщила, что в Западной Германии готовятся запустить на 15 тысяч метров специальный планер, «снабженный приборами для сбора данных об атмосфере на большой высоте». На борту этого планера «намечается собирать данные в интересах авиационной медицины, оценивать нагрузку на летчиков, исследовать влияние низких температур и низкого давления.». То есть почти слово в слово повторяется то, что предлагал сделать Гроховский на своем стратопланере, выступая на 1-й конференции по изучению стратосферы в 1934 году.

Нашли продолжение и работы Гроховского над аппаратом с машущим крылом. Советские инженеры, проживающие в городе Нальчике, Л. Атланов, А. Саманов, Т. Гергоков, Ю. Богачуев вернулись к разработке машущего полета по принципу Гроховского «аэродинамическое колесо». Как сообщил журнал «Техника - молодежи» (1978, №9), их модель махолета с мотоциклетным мотором дает на стенде подъемную силу 2 г/см. А махолет «Истина» конструкторов из Воткинска В. Топорова, Ф. Сабитова, А. Знатнова и О. Браточенко показывали на смотре СЛА-87. Будем надеяться, что это только начало.

По мнению специалистов, многие идеи, изобретения Гроховского опередили появление аналогичных конструкций на много лет. Например, носимое динамореактивное ружье -на двадцать лет; буксируемые парашюты - на двадцать пять лет; самоходные ракетные установки на танковом шасси - примерно на тридцать лет; безопасный самолет, как мы уже сравнили, - на пятьдесят четыре года и т. д.

Рассмотрена только малая часть идей и конструкций из богатого арсенала талантливого изобретателя. Большинство из них мы видим сейчас претворенными на более высоком техническом уровне, который не мог быть достигнут в его время.

Собирая материал для книги, я беседовал со многими бывшими сотрудниками Гроховского или людьми, так или иначе имевшими отношение к работам Экспериментального института. И некоторые бросали упрек в адрес конструктора:

- Много своевольничал, иногда нарушал установленные нормы согласования, были случаи просто неповиновения.

В шутку я отвечал им известным в обиходе летчиков выражением: «Рожденный летать так и умер, дожидаясь разрешения на взлет!»

Гроховский отлично понимал, что если он на цыпочках будет пробираться сквозь бюрократические дебри, то не сделает и сотой части им задуманного. И он пошел по кратчайшей дороге к успеху или провалу, поставив во главу угла всей своей работы не теоретические доказательства, а - эксперимент.

Кстати, эксперимент - главное орудие научного метода. Эксперимент не наблюдение, а настойчивый, точно сформулированный вопрос, предполагающий по возможности однозначный ответ; нет или да. Гроховский широко пользовался экспериментом, значит, и научным методом.

Эксперименты Гроховского действительно изумляли, поражали, некоторых доводили до бешенства. «Кто разрешил?» - кричали такие. Иногда действительно никто. Он выполнял поставленную задачу, часто взваливая всю ответственность только на себя.

- Самовольные действия Гроховскому прощали и Орджоникидзе, н Тухачевский, и Алкснис, - говорят некоторые в осуждение Гроховского.

Прощали, да. Но не только ему, а многим талантливым людям, работающим на оборону. И должны прощать в будущем, поддерживая и защищая, чтобы прогресс был крылатым. Прогресс и послушные, тихие, пусть даже умные, люди несовместимы. Нужны борцы за прогресс.

Орджоникидзе, Тухачевский, Алкснис и другие руководители, отвечавшие за оборону, верили умному, волевому Гроховскому, верили потому, что он умел свои намерения, замыслы превращать в дела.

Доверяют далеко не каждому. Ведь известно, что бесполезно поливать землю, если нет в ней хлебного зерна.

Последнее, самое обидное для памяти о талантливом человеке, - это экивоки на «само учёность» Гроховского. «В истории науки и техники, всем известно, много людей, сделавших великие открытия, изобретения и как будто не имеющих для этого надлежащего образования. Но это не так. Они достигли успеха, только став образованнейшими специалистами в новой области, овладев секретами мастерства самостоятельно. Дилетант, у которого затекли ноги в самолете, мог бы придумать новую форму кресла. Но новый самолет он мог придумать только тогда, когда в процессе работы изучил все тонкости ремесла, законы аэродинамики, физики, химии, техники и, сам того, может, не заметив, стал хорошим специалистом». Это категорическое мнение академика А. Мигдала о таких людях, как Гроховский, и не согласиться с ним трудно, особенно когда читаешь статьи лет-чика-изобретателя, даже фантазия в которых построена на совершенных и даже опережающих время знаниях.

Трудно поверить, но ведь фактически, изначально Экспериментальный институт НКТП по вооружениям Красной Армии был создан для разработок идей одного человека -П. И. Гроховского. Это он своим талантом осветил в дальнейшем путь к коллективному мышлению и, собрав вокруг себя даровитую молодежь, сделал из нее коллективный генератор идей, создал сильную научно-производственную связку «институт - конструкторские бюро - мастерские - завод». Связку эту порвали, деформировали в 1938-м, но через полсотни лет прозрели.

- Сейчас стало очевидным, что в нашей стране к идеальной ситуации приближается схема «сильный НИИ, КБ и опытное производство. - говорит председатель Сибирского отделения Академии наук СССР академик В. А. Коптюг. - Курс - на максимальную доводку технических и технологических решений. Пусть будут штучные образцы, но идеи должны демонстрировать свою работоспособность.96.

Сегодня на войсковых учениях можно увидеть, как громадные «илы» и «аны» легко несут в своих просторных фюзеляжах бойцов и тяжелое вооружение, вплоть до танков. Тысячи десантников расцвечивают небо, опускаясь на надежных парашютах. На специальных платформах мягко приземляются орудия, ракетные установки и контейнеры с боеприпасами и снаряжением.

И в то же время можно прочитать, как в далекой Калифорнии некий Билл Уотсон построил велодирижабль и в 1986 году пролетел на нем полтора километра, в радости своей не ведая, что на подобном аппарате летали москвичи в годах тридцатых.

Можно было увидеть в 1988 году, как с вершины древнего Казбека, разгоняясь по снежному насту на лыжах, отрываются от крутого склона «парашютисты-альпинисты» и парят над пропастью.

Телевидение нам показывает стыковку космических кораблей, а ведь прообраз подобной операции был заложен в авторской заявке на «составной самолет».

А взлет космических «Буранов» на спине ракеты?..

Ну как тут не вспомнить Павла Игнатьевича Гроховского и его комсомольцев-«цирка-чей» и не сказать им и подобным «возмутителям спокойствия»: «Слава пионерам, начинающим творить это чудо!»

Домашний архив Павла Игнатьевича Гроховского бесследно исчез в годы «культа личности». Но кое-что осталось у друзей, товарищей, даже у соседей по даче и дому. После публикации в газете «Советская Россия» за 18 декабря 1988 года отрывков из книги о Гроховском мне в Саратов позвонила из Москвы Эда Григорьевна Агеева и попросила адрес Авиеты Павловны Гроховской. Я поинтересовался - зачем? Оказывается, именно в семью Эды Григорьевны мать Гроховского передала на хранение большой портрет, не без основания опасаясь, что после ареста портрет может быть конфискован и уничтожен. И соседи хранили портрет 46 лет! Теперь Эда Григорьевна хотела возвратить портрет в семью Гроховского.

Приятно сообщить, что о Павле Игнатьевиче Гроховском и по сей день помнят даже в глубинках нашей Родины. Вот что пишет Евгений Шабуров, молодой изобретатель-конструктор из поселка Торго Олекминского района Якутской АССР:

«.Продолжателем дела П. И. Гроховского я себя считаю полноправно: с 18 лет стал парашютистом-пожарным, служил в ВДВ два года, потом снова профессиональная работа, связанная с парашютами. С 1985 г. занялся постройкой парапланов. Сейчас разрабатываю третий... Но цель у меня не параплан, а аппарат с мягким крылом, взлетающий вертикально, умеющий висеть и вертикально садиться... Из-за своих разносторонних интересов являлся делегатом конференции по СЛА от Якутии и Приморского края. На конференции пришлось ратовать за аппараты с легкими планирующими оболочками и говорить о трудностях. Ездил за свои деньги, т. к. никто не помогает и не хочет помогать, я имею в виду МАП и другие организации.

Есть силы, и хотелось бы создать молодежное самодеятельное КБ им. Гроховского. Мы не просто продолжали бы его дело, а сконструировали и построили бы еще много нового и безопасного.

О моем «Карлсоне» вы, наверное, читали в журнале «Крылья Родины» (1987, №12). По моим разработкам в Союзе уже построено еще два параплана.

Так что дело Гроховского живет, дышит в других людях - вечная ему память!

25.12.88 г. Якутия».

Последние годы творческой жизни Павел Игнатьевич Гроховский провёл под Москвой в посёлке Котове (сейчас - город Долгопрудный), 30 июня 1974 года по ходатайству Управления ВДВ Советской Армии исполком Долгопрудненского горсовета принял решение «Об установлении мемориальной доски на доме №23 по улице Парковая» в связи с 75-летием со дня рождения талантливого военного изобретателя, летчика-испытателя к главного конструктора воздушно-десантной и авиационной техники П. И. Гроховского.

Прошло много лет - решение исполкома до сих пор не выполнено. Сменялись руководители, принимались новые решения, но слова так и не превратились в дело.

Сейчас в районе бывшего поселка Котово создается зона отдыха для трудящихся, и как было бы прекрасно, если посреди зоны останется реставрированный Дом-музей выдающегося изобретателя и конструктора, кстати, построенный его собственными руками. А в самой зоне отдыха были бы воссозданы многочисленные аттракционы и «учебно-оборонные агрегаты» изобретателя, не потерявшие своего значения и теперь.

Люди, оставившие глубокий след в истории нашей страны, плодотворно работающие для народа, имеют право на большую честь и вечную память.

Суда на подводных крыльях - идея П.И Гроховского

Автор благодарит всех, кто помог ему в работе над этой книгой, но не считает закрытой тему. Кто сможет дополнить сведения о жизни и творчестве Павла Игнатьевича Гроховского, пишите по адресу: 410600, Саратов, ул. Советская, 20/28. Саратовская писательская организация РСФСР.

От внучки Казакова В.Б Бессоновой Елены Анатольевны автора 12 книг для детей сообщаю: Казаков Владимир Борисович умер 12 июля 2003 года. Но если Вы, прочтя эту книгу, решите дополнить сведения о жизни и творчестве Павла Игнатьевича Гроховского пишите по адресу: 410047 г. Саратов, ул. Городская 51. Я обязуюсь продолжить дело своего деда и дописать эту книгу.

Павел Игнатьевич Гроховский перед своим первым прыжком на созданном им парашюте