Книга Памяти жертв политических репрессий Орловской области. Том третий

“Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови;

и мысли их — мысли нечестивыя; опустошение и гибель на стезях их”.

(Ис. 59.7).

Октябрь 1917 года положил начало трагическому периоду в истории Русской Православной Церкви. Многие годы атеистическая пропаганда в СССР создавала миф об антигосударственной и антинародной сущности Русской Православной Церкви. Ее называли реакционной и черносотенной, обвиняли в мракобесии и контрреволюционности. Однако факты свидетельствуют о том, что такая оценка деятельности Русской Православной Церкви носит предвзятый и односторонний характер. Поместный Собор еще 1 сентября 1917 года заявил, что “Церковь Православная не принимает участия в борьбе политических партий”'. Когда 28 октября в Москве развернулись бои между сторонниками Временного правительства и Красной гвардией, Собор обратился к враждующим с призывом к примирению и милосердию к побежденным². Однако большевики, захватив власть в стране, уже первыми декретами показали свое понимание принципа свободы совести. Декрет “О земле”, принятый 26 октября (8 ноября) 1917 года, объявил все церковные и монастырские земли всенародным достоянием. Согласно декрету Совнаркома 11 (24) ноября 1917 года из Петрограда в Москву поступила депеша о конфискации у Церкви всех учебных заведений. Вот тогда Поместный Собор, проходивший в Москве, назвал социалистическую революцию “нашествием антихриста и беснующимся безбожием”. Согласно декретам “О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния” 18 (31) декабря 1917 года и “О расторжении брака” 16 (29) декабря 1917 года Церковь больше не могла влиять на юридические отношения между супругами и между родителями и детьми. В январе 1918 года ликвидировались духовники в армии, отменялись все государственные дотации Церкви и духовенству. 20 января (2 февраля) 1918 года был принят и 23 января (5 февраля) опубликован декрет СНК “О свободе совести, церковных и религиозных обществах” (позднее утвердилось новое название декрета — “Об отделении церкви от государства и школы от церкви”), который стал основой “церковной политики” Советского государства. Согласно декрету Церковь теряла юридическое лицо, лишалась собственности и права приобретать ее. Отныне она ставилась в жесткие рамки ограничений и запретов. 25 января (7 февраля) 1918 года Поместный Собор постановил, что издание этого декрета “представляет собою под видом закона о свободе совести злостное покушение на весь строй жизни православной церкви и акт открытого против нее гонения”³.

Повсеместно в сложившейся атмосфере полного произвола и беззакония велась жестокая борьба с религией: церкви и монастыри закрывались, имущество конфисковывалось, а духовенство подвергалось арестам и даже расстрелам. 31 октября (13 ноября) 1917 года в Петрограде был убит протоиерей Иоанн Кочуров, а 19 января (1 февраля) 1918 года в Александро-Нев-ской лавре красногвардейцы убили священника Петра Скипет-рова. В ответ на эти действия патриарх Тихон 19 января (1 февраля) 1918 года выступил с посланием, в котором призвал всех православных встать на защиту Церкви, а тех верующих, кто участвовал в беззакониях, жестокостях и расправах, отлучил от Таинств и предал анафеме:

“Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной. Властию, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к тайнам Христовым, анафемат-ствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной”⁴.

Как видно из этого послания, патриарх предает анафеме не советский строй, как пишут из книги в книгу некоторые историки, а участников расправ над невинными людьми, никак не определяя при этом их политическую принадлежность.

По поводу событий в Александро-Невской лавре и в знак протеста против гонений на Церковь 21 января в Петрограде и 28 января в Москве верующие провели крестные ходы⁵. По их примеру в г. Орле также был устроен крестный ход. Несмотря на холодную погоду и на то, что в ночь на 2 февраля город объявили на военном положении, крестный ход вышел грандиозным — в нем участвовало до 20 тысяч человек. Начался ход от Иверской привокзальной церкви. По свидетельству очевидцев, участники крестного хода были исполнены религиозного воодушевления и энтузиазма. На плацу во время речей епископа Серафима и иеромонаха Даниила у многих на глазах показались слезы. Во время крестного хода поддерживался строгий порядок и никаких инцидентов не произошло⁶. В тот же день в г. Туле также состоялся крестный ход, который в отличие от орловского закончился трагедией. Многотысячная мирная процессия была в упор расстреляна большевиками из ружей и пулеметов. Пытавшихся остановить кровавую бойню стреляли на месте⁷. В г. Орле 2 февраля, вероятно, в отместку за крестный ход, солдаты под командой матроса ворвались в епархиальное училище и произвели обыск, который сопровождался неприличной бранью. При этом матрос сильно избил инспектора училища священника И. Д. Соколова и защищавшую его жену⁸. За день до этого события также произошел серьезный инцидент. 1 февраля при попытке снять с колокольни Покровской церкви четыре больших позолоченных герба у храма стала собираться толпа, вообразившая, что грабят церковь и снимают с нее кресты. Мастеров, снимавших гербы, жестоко избили. Прибывшие отряды милиции, Красной гвардии и кавалеристов начали стрелять в воздух. При разгоне толпы нагайкой был засечен мальчик, выбежавший из ограды с револьвером в руках⁹.

Насилие, охватившее города, быстро распространилось и по орловской провинции. Так, 13 января 1918 года крестьянами села Коростовки Севского уезда был разгромлен винный склад близ села Витич. При этом в столкновении с охраной склада погиб один из солдат-погромщиков.

Односельчане решили похоронить его с особыми почестями. По их требованию священник отслужил заупокойную литургию. Присутствовавшие при этом пьяные крестьяне хотели запеть “Марсельезу”. Священнику с большим трудом удалось отговорить их от кощунства. После литургии ему было заявлено, что похороны состоятся в церковной ограде. Священник предложил комиссару и отцу убитого отказаться от своего намерения, так как для этого нужно было разрешение епископа, но те уперлись:

“Земля наша, где хотим, там и хороним! А если Вы, батюшка, не пойдете служить погребения, то мы заставим Вас сделать это под штыками”. Священнику пришлось уступить. Похороны представляли собой нечто ужасное: беспорядочный трезвон колоколов, выстрелы, пение революционных песен пьяной толпой¹⁰.

8 том же уезде, в селе Добруни, солдаты и крестьяне разгромили барскую усадьбу и домовую церковь Подлиневых. С криком “Бери ковры, будет тут “игоготникам” топтаться!” крестьяне топорами подрубили престол, растащили сосуды и ризы, а затем подожгли дом и церковь".

Зачинщиками подобных действий, как правило, были солдаты и матросы, уголовный элемент, проникавший благодаря своей дерзости и “революционности” в местные органы власти.

Разграблению подвергались и монастыри орловского края, имущество которых растаскивалось населением окрестных деревень.

Например, в Ливенском уезде еще с осени 1917 года начал подвергаться грабительским набегам Марие-Магдалинский монастырь. Крестьяне рубили монастырский лес, таскали овощи с огорода, оскорбляли монахинь.

9 декабря вечером крестьяне деревни Андриановки, собравшись на монастырском дворе, избили рясофорную послушницу Екатерину Черных, охранявшую амбары. Услышав шум и крики, монахини ударили в набат. На звон монастырского колокола отозвалась церковь в соседнем селе Губанове-Никольском, жители которого разогнали погромщиков. Но дело на этом не кончилось. На другой день Кудиновский волостной комитет вместе с другими сельскими комитетами устроил в монастырской трапезной собрание, на котором было принято постановление: ключи от амбаров у монастыря забрать. При этом комитетчики вели себя вызывающе: курили, сквернословили, сидели в шапках.

23 февраля 1918 года был разграблен монастырский хутор. Крестьяне деревни Марьино угнали весь скот: 22 рабочих вола, 20 лошадей, 3 дойных коров, 39 овец, 5 ангорских коз... Приставленные волостным комитетом к монастырю контролеры отказывались давать на нужды монастыря хотя бы одну лошадь. 19 ноября монастырь был полностью разгромлен. Вечером толпа крестьян из села Губаново оцепила монастырь солдатами, захватила колокольню, чтобы помешать монахиням ударить в набат. Окружив корпус настоятельницы, толпа угрожала ей убийством. Игуменья была вынуждена, переодевшись, покинуть монастырь и уехать в г. Ливны. Толпа растащила все, что еще оставалось от предыдущих погромов. Убыток монастыря составил 200 тысяч рублей. Полному разгрому подвергся и Предтечен-ский женский монастырь в п. Кромы¹².

Однако губернские власти не пресекали этот произвол. Более того, по их указанию на основе декрета “О земле” повсеместно проводилась конфискация церковных земель. У монастырей орловского края было изъято 378 500 десятин земли¹³.

В г. Орле 9 февраля 1918 года с их согласия был захвачен епархиальный свечной завод¹⁴. 14 марта отряд матросов под командой председателя исполкома Совета Аронова ворвался в здание Петропавловского братства, произвел обыск участников епархиального съезда, арестовал наиболее видных представителей духовенства, которых отправили в Совет, а оттуда для выяснения личности в каторжную тюрьму. Здесь арестованных держали в течение недели. Был произведен обыск в архиерейском доме, а с епископа Серафима взяли подписку о невыезде¹⁵.

В условиях жестоких гонений на Церковь Поместный Собор обратился в Совнарком с просьбой о приеме его делегации. 27 марта 1918 года, в 4 часа дня, делегация Поместного Собора и московских приходов была принята в Совете Народных Комиссаров. В состав делегации входили А. Д. Самарин, Н. Д. Кузнецов, крестьяне Иудин и Малыгин и представители приходских общин Москвы — Мечов, Ковалев и Карякин. Делегацию принимали представитель комиссариата юстиции Гурский, комиссар по страховому делу Елизаров и управляющий делами Совета Народных Комиссаров Бонч-Бруевич. От имени делегации А. Д. Самарин изложил в общих чертах те гонения, которым подвергалась Православная Церковь после декрета об отделении ее от государства. В ответ комиссар Елизаров заявил, что “Совет Народных Комиссаров вовсе не относится к церкви враждебно, а имеет в виду отделить церковь от государства, так как некоторые служители церкви занимались политикой. Декрет о свободе совести действительно нуждается в разъяснении и, может быть, нуждается в некотором пересмотре”. Бонч-Бруевич также заявил, что “Совет Народных Комиссаров всегда готов исправить допущенные ошибки. Если же в области церкви кем-либо были допущены злоупотребления, — будет произведено расследование”.

Таким образом, уполномоченные правительства признали, что декрет об отделении Церкви от государства был составлен односторонне, без учета мнения и голоса самой Церкви. Участники делегации, возвратившись из Совнаркома, доложили о своих впечатлениях на заседании Собора. Н. Д. Кузнецов сообщил, что прием в Совете Народных Комиссаров произвел на него гораздо лучшее впечатление, чем прием соборной делегации бывшим Временным правительством. “Прежнее правительство с Керенским во главе, по заявлению оратора, не давало прямого ответа, “виляло” и в результате не сказало ни одного искреннего слова. Представители же современной власти были, несомненно, искренни”¹⁶.

Однако они глубоко ошибались. Пообещав делегации Собора создать комиссию по пересмотру декрета об отделении Церкви от государства, Совнарком всячески затягивал ее организацию¹⁷. А тем временем гонение на Церковь не только не прекратилось, а, наоборот, усилилось. На 5 июня 1918 года в качестве обвиняемого повесткой из следственной комиссии при Московском революционном трибунале был вызван Всероссийский патриарх Тихон. И только под давлением всеобщего возмущения верующих и ходатайства Собора Совнарком словами Бонч-Бруевича отмежевался от требований Московского Совета привлечь к суду патриарха, и дело прекратили¹⁸. Но, несмотря на протесты и выступления в печати в защиту Русской Православной Церкви, в том числе инославного и иноверного духовенства — представителей евангельской и армяно-григорианской церквей, иудеев и мусульман¹⁹, — повсюду шли аресты, убийства православных священников и иерархов Русской Церкви. Подобные злодеяния имели место и в Орловской губернии. 26 апреля 1918 года, на пасхальную неделю, в селе Усть-Нугрь Волховского уезда объявился отряд красноармейцев, около 70 человек, с пулеметами. Окружив усадьбу священника Иоанна Панкова, они ворвались в дом и выстрелили ему в голову, а затем искололи штыками. Вместе с ним убили двоих его сыновей: Николая, офицера, вернувшегося с фронта, и Петра, ученика 2-го класса духовной семинарии, который успел выбежать на улицу, где его и сразила пуля. Также были убиты пришедший к священнику крестьянин, для того чтобы договориться о свадьбе, и юноша, случайно пробегавший около усадьбы. В живых оставили только престарелую тещу отца Иоанна. Имущество священника было разграблено и частично увезено, а над дарохранительницей красноармейцы надругались²⁰.

Убийства священников происходили и в других населенных пунктах губернии. В самом г. Орле 6 июля 1918 года чекисты произвели обыск в архиерейском доме и арестовали епископа Елецкого Амвросия. В тот же день под угрозой расстрела чекисты разогнали епархиальное собрание, а епископа Серафима и двух церковнослужителей арестовали²¹.

По приказу Советской власти 1 сентября батальон караульной службы реквизировал здание духовной консистории и выбросил на улицу находившийся там архив, имевший огромную ценность²².

Репрессии против духовенства и погромы не ослабли и после того, как патриарх Тихон 8 октября 1919 года опубликовал Послание “О прекращении духовенством борьбы с большевиками”. Всего, по неполным данным, к 1922 году в Советской России было закрыто 600 монастырей, замучено более 10 тысяч священников и мирян²³. Но самые тяжелые испытания были еще впереди.

В условиях гражданской войны в 1921 году страну поразил небывалый голод, особенно Поволжье. По неполным данным, в 1921—1922 годах в России голодало около 25 миллионов человек.

Русская Православная Церковь сразу же откликнулась на народное бедствие. В августе 1921 года патриарх Тихон основал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим. 19 февраля 1922 года патриарх особым воззванием оповестил православное население, что церковно-приходским общинам и советам разрешается жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления²⁵. Православное движение помощи голодающим набирало силу, что не входило в политические планы руководства партии большевиков. Его решением Всероссийский комитет был закрыт, собранные им средства реквизированы. Развернулась подготовка к кампании по массовому изъятию церковных ценностей. 2 января 1922 года вышел декрет об изъятии музейного имущества, а 23 февраля ВЦИК издал постановление о немедленном изъятии из российских церквей всех ценностей и передаче их органам Наркомфина. Проведение в жизнь этих решений сопровождалось насилием и цинизмом, так как забирались все предметы, имевшие хоть какую-нибудь ценность, в том числе и священные сосуды, что расценивалось верующими как святотатство.

Такая политика вызвала сопротивление со стороны духовенства и мирян. Но власти только и ждали этого. Появилось знаменитое письмо Ленина членам Политбюро ЦК РКП (б) от 19 марта 1922 года, в котором он призвал жестоко расправляться с “черносотенным духовенством”²⁶. Причем в письме не было ни слова о непосредственной помощи голодающим за счет реализации церковного имущества. Собиравшиеся в течение целого тысячелетия церковные реликвии были изъяты и отправлены в государственные подвалы. Многие предметы церковной утвари, иконы, имевшие большую художественную ценность, были расхищены и безвозвратно утеряны²⁷.

Большое количество золота, серебра, изделий из драгоценных камней вывезли из церквей Орловской губернии. В храмах и монастырях только Болховского уезда находилось немало икон XVI—XVII веков, древних Евангелий, ручных работ царицы Софьи и даров императрицы Елизаветы Петровны.

Важно отметить, что политика ликвидации церквей проводилась целенаправленно, на государственном уровне. Повсюду создавались комиссии, которые включали представителей различных ведомств и наделялись широкими полномочиями, о чем свидетельствует документ от 21 апреля 1923 года, направленный в Орловский губисполком за подписью Н. И. Троцкой, жены Л. Д. Троцкого, одного из организаторов беспощадного гонения на Русскую Православную Церковь:

“Г. Орел. Губисполком. Отдел по Делам Музеев Наркомпро-са настоящим сообщает, что на учете и под охраной Отдела Музеев в г. Орле и Губернии состоят следующие церкви и монастыри:

1. г. Орел — Петропавловский собор, ц. Архангела Михаила, ц. Богоявления на Молочном базаре, Введенская церковь, Успенская ц. в Мужском монастыре;

2. г. Мценск — собор св. Николая, Петропавловский монастырь, ц. Михаила Архангела, ц. Вознесения;

3. г. Ливны — Троицкий собор;

4. г. Волхов — Троицкий Оптин Монастырь, Троицкая ц., Рождественская церковь;

5. г. Малоархангельск — ц. в усадьбе быв. Куракина, доводит до вашего сведения, что, в случае ликвидации богослужения в этих храмах, они могут получить другое назначение только при условии сохранения в неприкосновенности их внутреннего и внешнего облика. Списки по Елецкому, Дмитровскому и Кромскому уездам будут сообщены дополнительно. Кроме того, Отдел Музеев на основании Декрета об отделении церкви от Государства предлагает ввести в комиссию по ликвидации Зав. Орловским Губмузеем с правом решающего голоса и признать непременным его участие во всех ликвидациях, дабы он мог производить отбор для Музея и определить назначение памятников художественно-исторического значения.

Заведующий отделом по делам Музеев

Ученый секретарь²⁸

Согласно этим указаниям советские власти продолжали закрывать церкви и монастыри, которых в орловском крае было множество. До революции здесь насчитывалось примерно 960 православных храмов, не считая домовых церквей и часовен, а также 22 монастыря²⁹. В результате проводимой большевиками политики в отношении Церкви с 1917 по 1923 год было закрыто в губернии 26 православных храмов, из них 17 — в г. Орле³⁰. Наибольшая активность по закрытию действующих церквей приходится на последние годы гражданской войны. В это же время, 27 -августа 1920 года, было издано постановление СНК “О ликвидации мощей”, в соответствии с которым местные исполкомы обязывались “последовательно и планомерно проводить полную ликвидацию мощей”. В Орле еще в 1919 году мощи св. Тихона Задонского изъяли у церкви и передали в музей³¹. Тогда же, в 1919 году, начали громить Успенский мужской монастырь. В 1921 году постановлением президиума губисполкома в г. Орле закрыли Христорождественскую церковь женского монастыря, передав ее под клуб рабочего городка, и Тихвинскую церковь³². К концу 1923 года все пять церквей женского монастыря были закрыты. По решению губисполкома с 1921 по 1923 год прекратили свою деятельность шесть православных храмов Успенского мужского монастыря, где разместилось военное ведомство, а также Михаило-Архангельская церковь, новый Петропавловский собор, старый Борисоглебский собор, церковь при бывшей Малой семинарии, Введенская церковь, Иверская церковь и еврейская синагога. В Орловском уезде закрыли Воскресенскую церковь, в Волховском — мужской и женский монастыри, в г. Дмитровске—Троице-кладбищенскую церковь, в Малоархангельском уезде — Преображенскую церковь, в г. Мцен-ске — две церкви: Петропавловский мужской монастырь и Ки-рики-Улиты³³. Все храмы переоборудовались под культурно-хозяйственные нужды. Например, Введенскую церковь отдали под клуб “Кожтреста”, церковь бывшей Малой семинарии — под клуб 5-й больницы, Иверскую — под железнодорожную школу, Петропавловский собор передан Окрархивбюро, Михаило-Ар-хангельскую церковь, ее летнюю половину, — музею религиозных искусств, а зимнюю временно оставили для богослужения. В домовой церкви бывшей тюрьмы разместился клуб изолятора, в домовой церкви бывшего кадетского корпуса — клуб военной школы им. Фрунзе, в домовой церкви бывшей Большой семинарии — школьный клуб, в домовой церкви бывшего института благородных девиц — клуб техникума; церковь бывшего военного кладбища, Ильинскую часовню и часовню дома трудолюбия передали Госфонду и снесли³⁴.

После гражданской войны, одновременно с ликвидацией церквей и их имущества, по-прежнему проводились жестокие репрессии против духовенства и мирян. Этим непосредственно занимались органы ВЧК—ОГПУ—НКВД. 12 июня 1922 года декретом ВЦИК был введен принцип “регистрации” местными органами власти всех религиозных обществ. Поскольку в декрете указывалось, что в регистрации “должно быть отказано, если утверждаемое общество или союз по своим целям или методам деятельности противоречат Конституции РСФСР и ее законам”, это открывало возможность неограниченного произвола властей в отношении регистрации, поскольку обвинение в антисоветских целях и тем более “методах” могло быть, как показала практика, применимо к любой религиозной организации. Таким образом, сама принадлежность к Церкви, к одной из ее общин становилась преступлением, а регистрация, снимавшая это обвинение, выдавалась лишь при условии строгого выполнения требований власти. Церковь как единое целое имела право на существование только как объединение зарегистрированных обществ, избирающих на своих всероссийских или губернских съездах центральные исполнительные органы съезда. Согласно декрету разрешение на съезд давал НКВД.

Эффективное средство для разрушения церковной организации предоставил декрет ВЦИК от 10 июля 1922 года об административной высылке, позволявший во внесудебном порядке, в соответствии с инструкцией НКВД, прилагаемой к нему, ссылать на срок до трех лет лиц, “пребывание коих в данной местности... представляется по их деятельности, прошлому, связи с преступной средой с точки зрения охраны революционного порядка опасным”³⁵.

ПРИМЕЧАНИЯ

к статье “Русская Православная Церковь на Орловщине в годы политических репрессий”

1. Цит. по: На пути к свободе совести / Сост. и общ. ред. Фурмана Д. Е. и. о. Марка (Смирнова) —М.: Прогресс, 1989. С. 104.
2. Цыпин В. протоиерей. История Русской Православной Церкви. 1917—-1990: Учеб. для православных дух. семинарий.—М.: Моск. Патриархия:
Хроника, 1994, С. 20.
3. Орловские епархиальные ведомости. Православный церковно-обществен-ный журнал. 1918. № 3—4. С. 70.
4. Цит. по: Цыпин В. Указ. соч. С. 29.
5. Орловские епархиальные ведомости. 1918. № 3—4. С. 74—75.
6. Там же. С. 89—90.
7. Там же. С. 98—100.
8. Там же. С. 92.
9. Там же. С. 91.
10. Там же № 5—6. С. 132.
11. Там же, № 7—8. С. 150—151.
12. Там же. № 5—6. С. 131—132.
13. Орловская правда, 1941. 29 мая.
14. Орловские епархиальные ведомости. 1918. № 3—4. С. 91—92.
15. Там же. № 7—8. С. 166—167.
16. Там же. № 9. С. 186—190.
17. Там же. № 13—14. С. 354—355.
18. Там же. С. 356—357.
19. Регельсон Лев. Трагедия Русской Церкви. 1917—1945.—Париж, ИМКА-Пресс, 1977. С. 226—227.
20. Орловские епархиальные ведомости, 1918. № 11. С. 285—286.
21. Там же. № 15. С. 390—391.
22. Там же. № 19. С. 496.
23. Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь и Советская власть в 1917—1927 гг.//Вопросы истории. 1993, № 8. С. 43.
24. Волкогонов Д. А. Ленин. Политический портрет. В 2-х книгах. Кн. 2. — М.: Изд-во “Новости”, 1994. С. 207.
25. Воззвание Патриарха Тихона//Наш современник. 1990, № 4. С. 165— 166.
26. Ленин В. И. Письмо В. М. Молотову для членов Политбюро ЦК РКП (б) от 19 марта 1922 г,//Наш современник. 1990, № 4. С. 168.
27. Волкогонов Д. А. Указ. соч. С. 215.
28. Государственный архив Орловской области (ГАОО). Ф Р-1 Оп 1 Д 583 Л. 106.
29. Речь, 1942, 6 марта.
30. ГАОО Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 638. Л. 16,
31 ГАОО Ф Р-3660. Оп. 1. Д. 5. Л. 83.
32 ГАОО Ф. Р-483. Оп. 1. Д. 66. Л. 50.
33. ГАОО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 638. Л. 16.
34. ГАОО. Ф. Р-483. Оп. 1, Д. 66. Л. 50.
35. Регельсон Лев. Указ. соч. С. 90.