От родных
Борис Михайлович родился в Санкт-Петербурге в состоятельной интеллигентной еврейской семье: отец Эрбштейн Михаил Михайлович — надворный советник, профессор, знаменитый врач-ларинголог, автор ряда брошюр о постановке и свойствах голоса, консультант в Петербургской консерватории; мать Эрбштейн Людмила Михайловна — пианистка, ученица А. Есиповой, концертмейстер Петербургской консерватории. В семье свободно говорили на трех языках: русском, немецком и французском.
Л. Овес пишет, что из-за своего еврейского происхождения семья не могла проживать в столице Российской империи, хотя, несмотря на это, прекрасно проживала. На самом деле закон касался не лиц еврейской национальности, а приверженцев иудейской религии — по закону православного государства, рекламирующего «православие, самодержавие, народность». Но столичное общество — в отличие от государственных укладов — было к этому времени глубоко атеистичным, к религии относилось лишь как к необходимой традиции и верило не в бога, а в науку, образование, культуру и прогресс, к тому же к ХХ веку отжившие своё законы уже не имели особого веса, а новые законы, соответствующие времени и реалиям, обленившееся и отупевшее государство всё никак не соизволяло принять. Еврейская семья Эрбштейнов вполне уверенно обосновалась в столице Российской империи и жила в полном довольстве — как, впрочем, и многие другие интеллигентные, образованные и во всех остальных вопросах вполне законопослушные подданные Его Императорского Величества Российской империи.
Начальное образование будущий художник получил дома под руководством немца-гувернера, не говорившего по-русски, зато знавшего другие языки. По словам дочери Б. М. Эрбштейна, Л. Б. Рожковой, отец ее знал латынь, читал на итальянском, английском, понимал чешский, украинский, белорусский, польский, болгарский, еврейский (к слову сказать, еврейского языка не существует — есть иврит и идиш; Б. М. Эрбштейн владел ивритом и знал идиш). В нем рано проявился талант рисовальщика, и родители обратились к дальнему родственнику, художнику Исааку Бродскому (тот самый будущий академик и автор известного советского полотна «Ленин в Смольном»), который с 1909 года и стал давать уроки мальчику.
Потом Борис продолжил образование в Петершуле, называвшемся тогда Немецким реформатским училищем.
С 1913 по 1917 гг. он занимался в вечерней художественной школе Званцевой у К. Петрова-Водкина Стал членом обществ «Молодое искусство» и «Свободная мастерская» (Петроград, 1917).
По окончании училища, в 1918—1923 гг. продолжил образование у Петрова-Водкина в только что организованных Петроградских государственных художественно-учебных мастерских, Академия художеств или ВХУТЕМАС.
Одновременно учился у В. Э. Мейерхольда на Курсах мастерства сценических постановок (знаменитые КУРМАСЦЕП) и там выполнил свою первую самостоятельную работу — проект оформления «Бориса Годунова», — в которой явственно чувствовалось влияние его педагога Петрова-Водкина.
Кроме того, молодой человек еще успевал работать. Он сам преподавал на художественных курсах Балтфлота
В 1918 году Борис Эрбштейн работал в театре-кабаре «Петрушка», в следующем 1919 году — заведовал художественным отделением в Политуправлении флота и ХШ моряков при Политотделе Петроградской морской базы.
В 1919-м, когда войска Юденича подошли к Петрограду; Б. Эрбштейн ушел со своими учениками на фронт.
В 1919—1920 гг. — матрос.
В 1920—1922 гг. — студент училища технической авиации.
Демобилизовавшись, продолжил учебу у Петрова-Водкина.
Он оформил несколько спектаклей Хореографического училища, а в 1922 стал одним из создателей труппы «Молодой балет», сформированной из выпускников Хореографического училища году под руководством Г. Баланчина.
К середине и концу 1920-ых годов Борис Эрбштейн, несмотря на свою молодость — а ему еще нет тридцати лет, — уже довольно заметная в культурной среде фигура, он оформляет спектакли ведущих музыкальных и драматических театров Петрограда-Ленинграда, иллюстрирует книги, участвует в художественных выставках — его знают, он востребован. И хотя бытовые условия в стране весьма и весьма оставляют желать лучшего (сам Борис Эрбштейн со своей первой женой, лишенный собственного жилья, проживал в одном из ленинградских театров), творческая деятельность в бывшей имперской столице кипела вовсю. Его круг общения включал выдающихся деятелей искусства времени: друг детства советский театральный художник В. Дмитриев, композиторы Д. Шостакович, И. Дунаевский, поэт Д. Хармс, музыковед И. Соллертинский, балетмейстер В. Вайнонен, драматический актер Э. Гарин, художник С. Гершов, театровед и специалист по балету Ю. Слонимский, писательница Н. Гернет, Г. Баланчивадзе (будущий Джордж Баланчин) и многие другие самые известные люди сферы искусства.
В 1931 году он стал художником-иллюстратором детской популярной книги авторов Левитина Ф. и Малолетко А. «Подводные хищники» издательства «Молодая гвардия» (ныне эта редкая книга представлена в Интернете: здесь). Молодой, но уже зарекомендовавший себя художник Борис Эрбштейн был даже приглашен писать портрет маршала Тухачевского (забегая вперед, скажем, что этот портрет в связи с арестом художника остался незавершенным, дальнейшая его судьба неизвестна).
Казалось бы, впереди много работы, званий, общественное положение, известность, слава…
Но страшное людоедское время его не обошло…
В первый раз его арестовали в 1932-м «за антисоветскую агитацию» по одному делу с Д.И. Хармсом (ст. 58-10). Он был сослан в в Борисоглебск, Петрозаводск, затем в Курск. Там, в ссылке в Курске оказались вместе трое друзей-художников, арестованные в одну ночь и по одному делу, — Эрбштейн, Е. В. Сафонова и С. М. Гершов; какое-то время вместе они снимали две маленькие комнатки в подвале, с одним топчаном. На этом единственном топчане спали по очереди. Некоторое время в этом подвале обитал и Даниил Хармс, оказавшийся в Курске таким же образом.
Потом Борис Эрбштейн был переведен в Саратов[8]. По воспоминаниям его дочери Л. Б. Рожковой, туда к нему приехала ее мама: «В ноябре 1933 года, моя мать, Петрова Ефросинья Дмитриевна, приехала к отцу в Саратов».
Б. Эрбштейн был освобожден в 1934 году, скорее всего, помог в освобождении ему и Гершову И. И. Бродский, ставший в 1930-е годы директором Академии художеств, но еще на три года было запрещено проживать в двенадцати крупных городах СССР, в том числе — в Москве и Ленинграде, то есть в тех городах, где создавались самые значительные советские сценические постановки. Однако профессии не лишили, и Борис Эрбштейн работал как театральный художник в театрах Борисоглебска, Петрозаводска и Саратова.
В 1936 году ему было разрешено вернуться в Ленинград. Он вернулся и к работе ленинградского театрального художника. Однако дочь Бориса Эрбштейна объясняла, что разрешение вернуться в Ленинград и работать было каким-то «полуофициальным»: «Поэтому и в Ленинграде кочевали по разным квартирам. Жили у писательницы Гернет, в бывшей квартире лишенной прав графини Ю.П. Ростовцевой (которая очень опекала меня маленькую). Из Ленинграда в 1939-м переехали в Царское село. В этот период отец работал в театре вместе с И.О. Дунаевским. Жили радостно, надеждами».
Мытарства на этом не закончились. По воспоминаниям знакомых, Борис Михайлович был весьма остр на язык и часто высказывал собственные мнения, которые порой шли вразрез с установившимися. Осветитель одного из ленинградских театров с горечью говорил сестре: «Я ведь говорил ему: „Вы только молчите, молчите!“».
В сентябре 1941-го Борис Михайлович Эрбштейн был арестован снова (и снова по общему делу с Д. Хармсом, которого арестовали месяцем раньше) «за антисоветскую деятельность, пропаганду и шпионаж в пользу Германии» по статье 58-6 (за три месяца до того началась Великая Отечественная война с Германией), причем был подвергнут пыткам: добиваясь от него признания в шпионаже, его допрашивали 15 суток, лишив еды и сна. Муки эти кончились, когда он был осуждён на 5 лет лагерей или, по другим данным, на 10 лет и сослан в Сибирь (Краслаг, Красноярская область). Начались другие муки. Немыслимо тяжелая физическая работа, чудовищные условия привели к болезням — начались цинга, выпадение зубов, тело покрыли незаживающие язвы.
Освободился он в в декабре 1947 года.
Свобода оказалась неполной. Освободиться от штампа политический репрессированный было невозможно. В Москве и Ленинграде он проживать не мог. Многие прежние друзья и товарищи теперь чурались его, боясь, как бы за знакомство с «врагом народа» не пришли и их арестовывать.
Сначала он работал на мебельном комбинате в городе Красноярске мастером-художником, следующие шесть лет был вынужден скитаться с заштатными театральными труппами, многие из которых вообще не имели своего помещения, по городкам так называемого «третьего пояса» — Сталиногорск, Ворошиловск, Красный Луч, Лисичанск, Шахты, Кадиевка...
Талантливый художник, художник-постановщик выдающихся спектаклей, он оказался на положении нищего, на положении бомжа, не имея даже своего жилья, на задворках сценических площадок и вынужден был радоваться хотя бы такой работе.
Всё пережитое привело к нервному срыву.
В 1949-м полгода находился на излечении в психиатрической лечебнице под Ленинградом. Что делать дальше, он не знал.
Помог старый друг Дмитрий Дмитриевич Шостакович, к этому времени и сам познавший на себе неудовольствие вождя, но хотя бы не арестованный. По протекции Д. Шостаковича Борис Михайлович был приглашен художником-оформителем в провинциальные театры. Работал в Казани. В 1952 году он переехал в Горький.
По смерти вождя в 1953 году, опять же не без помощи Д. Шостаковича, сотрудничал с несколькими музыкальными и драматическими театрами разных городов.
С 1954 или 1956-го года Б. М. Эрбштейн — художник Куйбышевского театра оперы и балета.
Б. М. Эрбштейн работал как график, живописец, портретист, шаржист, художник-станковист, пейзажист; как театральный оформитель он создал около 90 спектаклей более чем в 20 театрах страны, причем около 60 спектаклей он оформил в годы ссылок.
Среди театральных работ:
«Когда спящий проснется» («Не по Уэллсу») М. Загорского — в Академическом театре драмы, режиссеры Л. С. Вивьен и Н. Я. Береснев (1920-е гг.)
«Сиятельный парикмахер» Р.Штольца — в Театре музыкальной комедии (1920-е гг.)
«Августейшая авантюристка» Л. Ашере — в Таврическом саду (1920-е гг.)
«Преступление Нелли Ватсон» В. Ф. Трахтенберга — в Драматическом театре (1924)
«Поджигатели» А. В. Луначарского — в Драматическом театре (1924)
«Американская кровь» Э.Синклера — в Драм. театре (1924)
«Михаэль Крамер» Г.Гауптмана — в Академическом театре драмы им. А. С. Пушкина (1924)
опера А. Гладковского и Е. В. Пруссака по либретто В. Воинова «За красный Петроград, или 1919 год» о разгроме Юденича — в Малом оперном театре (бывший Михайловский театр), 1925
«Екатерина II» Ж.Оффенбаха (такого произведения у Оффенбаха нет; по всей видимости, под таким названием была поставлена оперетта «Герцогиня Герольштейнская», которую в России считали посвященной великой русской императрице) — в Театре музыкальной комедии (1925)
«Бой-баба» (под этим названием ставилась пьеса В. Сарду и Э. Моро «Мадам Санжен»), режиссер К. П. Хохлов — в театре комедии (1926).
«Черный амулет» Н. Н. Стрельникова — в Театре музкомедии (1927)
«Красный мак» Р. Глиэра — на сцене Академического театра оперы и балета (1928/1929), поставленный тремя балетмейстерами — Ф.Лопуховым, В.Пономаревым, Л.Леонтьевым.
комическая опера «Жанни Скикки» — в Малом оперном театре (постановка не была осуществлена, но эскизы костюмов, сделанные Б. Эрбштейном, являются классикой советского театрально-декорационного искусства)
«Разлом» Б. А. Лавренева — в Молодом театре (1927)
опера «Фронт и тыл» (вторая редакция оперы А. Гладковского «1919 год»), совместно с В. Дмитриевым — Малый оперный театр, Ленинград (1930)
«Дон Паскуале» Г. Доницетти — в Малом оперном театре (1931 год)
балет «Фадетта» на музыку Л. Делиба — в Малом оперном театре (1936, балетмейстер Лавровский)
«Катерина» А.Рубинштейна и А. Адана — в Академическом театре оперы и балета (1936, балетмейстер Лавровский)
«Риголетто» Дж. Верди — в МАЛЕГОТе (1936)
«Продавец птиц» К.Целлера — в Театре музкомедии (1936)
«Очная ставка» бр. Тур и Л. Р. Шейнина — в Академическом театре драмы им. А. С. Пушкина (1938)
«Скупой» Мольера — в Новом театре (1938)
«Созвездие Гончих Псов» по К. Г. Паустовскому — в Новом театре (1939)
«Аида» Верди — в Горьковском оперном театре (1958)
«Пан воевода» Н. А. Римского-Корсакова — в Горьковском оперном театре (1958)
«Родной дом» Б. С. Ромашова — в Академическом театре драмы им. А. С. Пушкина (1958)
Павел
