От родных
В деревне Вертосельге в 1931 году организовали колхоз имени Молотова. Председателем избрали Григория Леонтьевича Матюшина. Все дружно вступили в колхоз на первом собрании, но потом коллективное хозяйство распалось. На втором собрании все-таки колхоз был организован. Не взяли в колхоз только лесничего Степана Ивановича Фёдорова. «У Стёпы кобыла худа одна, да коровешка. В дому пусто, лавки и полати. Одна нижня комнатенка, а остально все недостроено. Дом заворотил на 23 окна — вспоминал Львов Михаил Васильевич, — вот и занесли его в списки кулаков». Так и раскулачили в Вертосельге только одного Степана Ивановича Фёдорова. Его дочь Клавдия, с горечью вспоминая те времена, по крайней мере, на словах, не унывает: «... Спасибо, колхознички, что выгнали нас из деревни! Зато теперь мы все ученые, учителя, а нет бы — тоже были как вы, темные бутылки...».
Николай Степанович Фёдоров — младший сын Степана Ивановича — так объяснил причину того, что «...отца в кулаки записали... Да тут Гришка-председатель анонимку написал... А отца тогда дома не было. Он в Карелии в лесу был. Он лесничим работал. Ну а мать не пошла на собранье. Вот и подумали, что не хотим в колхоз. Всё в дому описали, дом за 200 рублей, мебель, посуду — всё пошло с молотка. Правда, дом потом в [19]34-м вернули. А большой дом двухэтажный!.. А лет 10—15 достраивал своими руками. Детей было много. Отец все умел делать».
«Стёпа лесником был. Дом-то затеял большой, под тесовой крышей. А детей-то много. Десять лет строил, да так и не достроил — роскулачили. Его одного только и не приняли в колхоз. Сказали — кулак, а какой он кулак? — усмехнулся М.В. Львов, — семеро по лавкам. Потом, как Степана увезли, ак они у Тимофея — Стёпына брата жили. А и у того-то — у Тимофея, тоже дом старόй, недостроенный двухэтажный, еще дед Егор там жил. А так недостроен и стоял, а только-што крышей накрыт. Там они все и ютились в кухоньке. А раньше-то Стёпыны... да все Фёдоровы жили в одном дому, а потом враз разъехались. Их было пятеро братьев. Дмитрий в старом дому остался».
«... Ак Степана одново и не взяли в колхоз... Старики все говорили: “Широко шагнул, без штанов осталсе. Похвальба-та не доводит до добра...” А не знаю, чево-то их не очень по деревне!.. — припоминал К.Д. Матюшин. — Да они все какие-то грубые были, вроде и не злые, а все первыми хотели быть... От стариков мы уж это слышали, а сами-то мало што видели уж».
О Гришке-председателе тоже жива неоднозначная народная молва. «...А Гришкиных недолюбливали на деревне... Гришка все доносы строчил, и на моего отца тоже. Доносы — не доносы, — снисходительно усмехался М.В. Львов, — а требовали от председателей всякие справки, сведения да сводки разные. Тут и крутись: толи правду сказать, толи... Язык да уши у всех... не ты, дак тебя ... время такое было. Ак почему один? Два было председателя. После-то Гришки Дмитрий стал председателем — Костин отец. Он спокойный был, не как Гришка — вот и родные братья, а совсем не похожи».
Нрав председателя вспоминает и К.Д. Матюшин: «...Дятька Гриша строгой был. Уй! Попробуй токо не послушай! Я хотел учиться в Вытегре, ак с милицией хотел вернуть». В то время, чтобы из деревни уехать или работать в другом месте, не в колхозе, нужна была справка — разрешение правления колхоза. Так было повсеместно еще в 1960-х годах. Без справки никуда на работу не брали и не прописывали в другой местности. «...В колхозе на каждую лошадь имелся паспорт, а у людей паспортов не было, а без паспорта — никуда», — с горечью вспоминает и Николай Степанович Фёдоров.
Некоторые крестьяне в Вертосельге жили намного богаче Фёдоровых, но быстро сориентировались в обстановке и избежали раскулачивания. Это подтверждают воспоминания Таисьи Калинишны Мехнецовой — внучки Тихона Матфеевича Алёшина: «... Ак наши-то двенадцать коров держали, да три лошади, да бык, да ..., — почти шепотом делилась со мной дочь Александры Тихоновны. — Да всево што было у их!.. Мамка россказывала: “Да и народу-то в доме было: как за стол сядут, ак двенадцать человек. А бабы на работу не ходили, дома хватало: шили-обшивали, да обвязывали семью. Одних носков сколько навязать!.. А по избы ходили в носках — полы крашоны-ак, обувку уличную в сенях снимали...”
Ак чево не роскулачили? Мамка сказывала, што робята скот в Лесы свели, да на Матеньжу. А двор дедко под колхозный отдал, оба дома тоже... не любил скандалов — отдал да и на. “Заберитё, — сказал. — А нам места хватат...”. Жить сами в заднёшку ушли. Мамка — в Илексу, Павел — в Девятинах. Он, говорили, был там председателем колхоза сразу-то. Дак отца-то Фёдорова и взял на работу, Степана Фёдорова-то без документов без всяких. А тогда строго было ... ну-ко!..».
Татьяна Григорьевна Матюшина тоже вспоминала это нелегкое время: «...А я корову свела в колхоз и лошадь тожо. Тятинька сказал: “Танька, уздецьку-ту воно тожо отнеси, нашто она нам топере, лошадушку свела, ак...”. А я маме говорю: “Мама, ак котору корову-ту?..”. А она: “А понеси тя лешой, и корову, и тибя!..”. Ак я молодую и свела...».
По-разному оценивали люди происходившие в деревне события. Вот Т.Г. Матюшина весело рассказала: «...Ой, да в колхоз-от все пошли с радосью — новая жись! Тимофей свой дом под школу отдал, а сами ушли к отцу, в заднёшке жили. У их много было гармоней. Тихон двор отдал в колхоз — ак туда 20 коров встало! Шеснаццеть домов, а дваццеть коров насобирали в колхоз. А нас с Шуркой Михайловой выбрали доярками. А нам ишо и двенадцати не было, а пои по десять годков токо. А дваццеть коров, ну ко! А девки-то здоровы были, вот и стали доярками. Сперва-то надоили молока-та много, а бидонов-от нет... Потом-от с Ежезера привезли бидоны-ты. А перва надоили, а девать не знам где! Тятька сказал: “Ну што, у Тиши кадушок мало? Ну ак почте по деревне, у старух горшков назбирайтё да...”. Тятинька председателем. Потом миня-то на тракториста послали. А приехал комсомолец: “Хочешь трактористом?” — вот и дали направленье. А мало работала. Потом взамуж, да в городе и осталасе. Потом-от хорошо у нас было».
И все же время не благоволило крестьянам. Н.С. Фёдоров продолжает: «...нашу семью обложили твердым заданием, нужно было сдать хлеб, масло... был и масляный налог, и зерновой... Потом, [когда] все заменили одним продналогом, ак можно было за всё зерном отдать, а то дак хошь высери, да здай мясо. Иван да Мария [Фёдоровы] должны были здать 104 пуда хлеба в год».
Федоров Николай
