От родных
ЧЕСЛАВ ЛЕОНАРДОВИЧ КРУПОВИЧ
Семья наша была очень дружная, культурная. Ни шума, ни крика, любовь и уважение к старшим — вот как нас воспитали отец, мать, бабушка. Таких семей в жизни я больше не встречала. Когда мне очень тяжело, я в молитвах обращаюсь к бабушке и родителям. Дай Бог им мягкого лежания. Отец — Леонард Иванович Крупович, поляк из Гродно, по специальности парикмахер. Работал на Царскосельском (Витебском) вокзале с 12 лет. Умер в 1942 г. от голода. Мать — Мария Михайловна Крупович (Ананьева), уроженка Петербурга, работала официанткой (с 12 до 20 лет — в Гаграх у принца Ольденбургского), кассиром-инкассатором и на других работах.
Мой средний брат Чеслав, с которым судьба так жестоко расправилась, служил на станции Красное Село в отдельном танковом батальоне. Арестован 30 августа, расстрелян 28 сентября 1937 г.
Что за человек был мой брат? Учился в школе, но окончил только шесть классов. Стремился работать. Где-то ящики сколачивал, был разнорабочим, а потом пошел на Кировский завод учеником токаря. Оттуда уволили за поломку инструмента (тогда было очень строго). Был высокий, мускулистый, хорошо сложенный, любил спорт. Даже дома, бывало, снимет матрас с кровати для упражнений. У него были гантели, гири и другие спортивные снаряды. Занимались с ним вместе все братья. Играл на многих инструментах: на гитаре, домбре, балалайке, на ложках, кастрюлях… Политикой никогда не занимался, не помню, чтобы он читал газеты. Не пил — говорил, что водка пахнет клопами. Курил исподтишка, но когда папа заметил, то сказал ему: «Кури открыто, не надо прожигать карманы». Никогда не слыхала бранного слова и от него, и вообще в доме («черт», «дура» считались у нас бранными словами).
Чем он очень увлекался — это рисованием. Сходу любой портрет ему удавался. У него был большой черный альбом, где он рисовал в основном портреты. Помню, нарисовал праздник 1 Мая. Это незабываемо. Не случись с ним беды, он был бы неплохим художником.
Учеба ему не давалась, зато он следил, чтобы я училась хорошо. Порой он меня заставлял одну букву писать чуть ли не полстраницы. Чтобы было красиво, с нажимом. Я его слушалась беспрекословно, потом он меня пустит погулять, поиграть в куклы. С первой своей получки он купил мне одежду и всей семье — торт. По натуре он был добрый, но характер настоящий мужской. Девушки его очень любили, и он их тоже, но ни одной не обидел. Был вспыльчив (это характер поляков). Мне от него попало раза два, чтобы не подсматривала, когда он встречался с девушкой, не любопытничала. Костюм он носил папин, своего, можно сказать, не было. Жили мы бедно.
И вот он ушел в армию на 3 года в 1934 году, тогда брали с 20 лет. Приезжал несколько раз домой — числился на хорошем счету. Последний раз был примерно в апреле 1937 года. Очень веселый, по случаю, что ему вроде доверили вести танк. 21 мая 1937 умирает моя восьмилетняя племянница. Чеслава на похороны не отпустили, а он ее так любил, что, по словам красноармейцев, своему командиру нагрубил. Тот ему пригрозил — мол, запомни! Мама к нему ездила, возила папиросы, печенье, конфеты, носки, платки и пр. 26 августа 37-го мама в очередной раз поехала свезти чего-либо вкусного и папиросы. Приехала. Стоит солдатик на часах. Она попросила вызвать сына, у солдатика от страха глаза вылезли из орбит, говорит: «Мамаша, отойдите, командир идет, потом я вам расскажу».
Он рассказал, что Чека (так сокращенно мы брата звали) выпустил стенгазету, а он был главный редактор, там был какой-то дружеский шарж на командира. Вот тут командир ему и припомнил. Заставил ли он кого написать клевету какую на Чеку — не знаю. Его избили, заперли в сарай, и кончилось это арестом. И даже якобы он был пьян (а ведь не пил, водка пахла, по его понятиям, клопами). Скорее всего, ему насильно влили.
Начались хождения в очереди к «Крестам». Ответ был всегда один: «без права переписки на долгий срок». Я в 17 лет писала Сталину от имени мамы: «Где мой сын? Не может же мать жить, не зная, в чем виноват ее сын и где он». Но все безрезультатно. Тогда мы верили «Ему», а после «Его» смерти писать я перестала. И только вступив в «Мемориал», я обратилась в КГБ, где получила и реабилитацию в 1988 году.
В 1992 г. получила реабилитацию на старшего брата Георгия. Он работал токарем на Кировском заводе и оттуда был направлен на учебу в Военно-медицинскую академию им. Кирова. Окончил академию в 1936 г. как нейрохирург. Служил в Очакове, в Севастополе и в Либаве, куда на 6-й день войны вошли немцы, и он вместе с госпиталем попал в плен. В плену пробыл три с половиной года, после чего с четырьмя товарищами бежал. Добрались до Швеции, там он прошел «фильтр», и я уже письмо получила из Парижа, куда он был послан работать врачом-нейрохирургом при нашем посольстве. Проработал год, и его вызвали в Москву на переаттестацию, а по дороге он был арестован нашими властями. Звание имел капитана 2-го ранга. Приговорен был к смертной казни, потом к 10 годам, а когда спросил «за что 10 лет?», ему дали 25. Последнее время отбывал в лагере Инта. Спасибо Хрущеву, благодаря ему брат прожил еще 10 лет. Все 10 лет хлопотал о реабилитации, после последних угроз получил четвертый инфаркт и умер в 1966 г.
Мой младший брат Леонид в 1944 г. погиб в Тернопольской области, с почестями захоронен в п. Микулинцы.
Я участница войны, жительница блокадного Ленинграда. Стаж работы 41 год, специальностей много, 30 лет работала старшим бухгалтером на заводе подъемно-транспортного оборудования.
Свой долг перед братьями я исполнила. В Левашове я взяла землю, захоронила в Шувалове, где похоронена вся моя семья, и сделала на кресте надпись.
Галина Леонардовна Соколова (Крупович ), С.-Петербург
Источник: Центр "Возвращенные имена"
