От родных
Никто из живущих на свете не видел моей бабушки. Её муж, Эмиль Филиппович Рихтер, умер в 1934 году. Её единственный сын, мой отец, был репрессирован вскоре после её ареста как сын врага народа, который не донёс о её «преступлении»; он умер в 1959 году от инфаркта. Моя мать познакомилась с моим отцом, когда бабушки уже не было в живых. О ней маме рассказывала тётя Надя (Надежда Диодоровна Дьячкова), бабушкина сестра.
Бабушка родилась в 1882 году в Великом Устюге в семье псаломщика Успенской Андреевской церкви Диодора Иоанновича Яхлакова, училась в епархиальном женском училище, но специальность получила, окончив медицинский факультет Московского университета. В Ярославле она встретила своего мужа, Эмиля, сына немцев-колонистов, будущего юриста. После маёвки 1905 года последовала за ним в архангельскую ссылку, освободившись из которой в 1912 году, – вместе с родившимся там моим отцом – семья приехала в Киев и поселилась на Лютеранской 12.
Там её и арестовали. Ещё в 1958 году отец получил решение о реабилитации своей матери, но все последующие годы мы верили справке, что она умерла в 1942 году в заключении. В 2012 году я прочитал ее дело [№48677], в нём всего 66 страниц. Вот что в нём сказано:
Анна Теодоровна Яхлакова, русская, работала в стоматологическойполиклинике Украинского Красного Креста (УЧХ), на ул. Короленко 47.
Арестована 14 декабря 1937 года по показаниям ранее арестованной художницы Ирины Вейзе.
В Киевской тюрьме НКВД её обвинили в том, что была привлечена «к контрреволюционной деятельности командованием германских оккупационных войск», затем – в «шпионской работе в пользу Германии».
Контрреволюционная деятельность против Советской власти и шпионаж сводились к следующему утверждению. В 1918 году у себя дома она участвовала в «секретном совещании» с участием собственно своей доносчицы об отправке в Германию под видом эвакуации раненого немецкого солдата Меринга, бывшего министра в правительстве Скоропадского, с тем, чтобы спасти его от гнева наступавших петлюровцев. Петлюровцы, кстати, были врагами советской власти, что не мешало НКВД мстить тем, кто действовал против врагов советской власти. Кто ещё участвовал в этом совещании, чем, собственно говоря, занимался Меринг, состоялся ли его побег в Германию и где он сам - НКВД выяснить не смог.
Первые два допроса прошли только через 9 дней после ареста, бабушка отрицала «шпионскую деятельность» и знакомство с донёсшей на неё женщиной. Тогда следователь обвинил её в работе «при петлюровской контрразведке в Киеве» (от которой она, по его же мнению, спасала Меринга). Ответ из протокола: «Я состояла в Комитете Красного Креста в должности врача и по поручению этого Комитета на основании договора между Комитетом и контрразведкой я проводила питание и санитарное обслуживание заключенных, содержавшихся при контрразведке на чердаке дома на углу Михайловского пер. и Прорезной ул.».
Еще через пять дней мою бабушку для допроса из рук старшего лейтенанта госбезопасности Феофана Чередниченко передали сержанту госбезопасности Евдокиму Шуру, который сразу же выбил вот это «чистосердечное признание»:
"28 XII 1937
Начальнику Киевского областного управления Народного комиссариата внутренних дел
от арестованной Рихтер
ЗАЯВЛЕНИЕ
Я чистосердечно хочу раскаяться, что в 1918 году в моей квартире было совещание по вопросу о переправке какого-то немца в Германию, фамилию которого я не помню.
Присутствовали при этом: Вейзе И.Ф. и Швейковский. Не помню точно, кто он был, но был германский военный деятель, не помню его чина. Это совещание решило его переправить под видом раненого солдата, это было в короткое время пребывания Петлюры в Киеве.
Этот мой поступок я признаю строго контрреволюционным, в котором я искренне раскаиваюсь и глубоко прошу простить его мне. Что же касается моей работы в немецкой контрразведке, таковой деятельности я за собой не признаю, никогда в немецкой контрразведке я не работала.
Анна Рихтер (подпись)".
В тот же день вызванные на допрос два коллеги бабушки показали, что она «высказывала сожаление» об арестах Тухачевского и Якира и «восхваляла жизнь в капиталистических странах», что там «лучше живут, чем в СССР», а также «расхваливала культурную жизнь в Германии». И это всё.
«Следствием установлено, что обвиняемая Рихтер… работала в качестве врача при петлюровской контрразведке… приняла участие в укрывательстве и содействии в побеге в Германию… среди населения проводила активную фашистскую деятельность, выражавшуюся в популяризации фашистского строя в Германии… изобличается показаниями свидетелей…. вещественных доказательств по делу нет». Подписали Чередниченко, Шапиро и Роголь. Утвердил замначальника УНКВД по Киевской области Бабич.
Бабушка была расстреляна на основании постановления комиссии НКВД и Прокурора СССР "в порядке приказа № 00439" (без суда и даже тройки) 29 марта 1938 года в 23 часа в Киевской (Лукьяновской) тюрьме НКВД. Ей было 55 лет.
Через 20 лет, того, кто показал, что бабушка «высказывала сожаление» и «восхваляла жизнь» вызвали в прокуратуру к майору Кононову по делу о её реабилитации. Там он сказал, что факт допроса в НКВД «как-то выпал» из его памяти, подпись на протоколе назвал «похожей на свою» и заметил, что ведь в его показаниях «ничего конкретного нет».
Моя бабушка была реабилитирована Военным трибуналом Киевского военного округа 9 ноября 1958 году, определение №2395/О-18. Я родился пять месяцев спустя, а ещё через семь месяцев умер мой отец.
На доме по Лютеранской ул. в Киеве установлена в память о ней доска "Остання адреса".
Рихтер Андрей
