От родных
«Я родился 20 июня 1934 года в Москве, в родильном доме им. Крупской, что на Миуссах» – рассказывал сам Юрий Визбор. Ныне этот роддом, как и в 1906 году, снова стал носить имя свое основательницы А.А.Абрикосовой, родившей 22 ребенка и завещавшей 100 000 рублей на дальнейшее обустройство приюта. А вот дом, в котором Визбор жил после рождения, не остался в его памяти. Ни одна из трех здравствовавших жен Визбора не припоминала каких либо его впечатлений о родительском доме. И это не удивительно. Он был слишком мал, когда ему с матерью пришлось «освободить помещение».
Отец Юрия Визбор Иосиф Иванович родился 14-го июля 1903 в городе Либава Ковенской губернии. Ныне это город Лиепая в Латвии. Его отец, дед Юрия Визбора, происходил из небогатой, малоземельной крестьянской семьи Вилькомирского уезда. Звали его Иван Осипович Визбор. Нужно особо подчеркнуть: фамилия и отца, и деда во всех русскоязычных документах, в том числе в документах Департамента полиции Российской Империи от 1907 года, именно Визбор. И ни каких Визборасов.
Дед Юрия Иван Визбор перебрался в двадцатилетнем возрасте в Либаву, работал на железной дороге весовщиком. Примкнул к РСДРП. За участие в революционных событиях 1905 г. был сослан в Ярославскую губернию, на Волгу, в городок Романов-Борисоглебск (ныне – Тутаев). Там по прежнему распространял листовки своей партии и ввиду угрозы нового ареста и более сурового наказания, чем ссылка, в 1909 г. бежал в Америку. И правильно сделал – Московская Судебная Палата 26 ноября 1909 г. приговорила И.О.Визбора к заключению в крепость на один год за распространение воззваний, возбуждающих к ниспровержению существующего государственного строя (п.1,2,6 ч.1 ст.129 Уголовного уложения 1903 г.). В Америке Иван Визбор держал парикмахерскую недалеко от Нью-Йорка в г. Элизабет. Прожил он долго, умер в начале 50-х годов.
Бабка Юрия Визбора Антонина Юрьевна осталась в Литве, в г. Ковно и служила в театре оперной певицей. Была награждена в 1931 г. одной из высших государственных наград довоенной Литвы: Орденом Великого князя Литовского Гедиминаса. Умерла она весной 1945- го года.
В 1918 году Иосиф Визбор в возрасте 15-ти лет оставил Либаву, оккупированную тогда немцами, и с другими беженцами прибыл в Россию. Осенью того же года он поступил (или был мобилизован?) в Красную Гвардию. Гражданская война сильно помотала и измотала за четыре года молодого красноармейца: Вязьма, Курск, Харьков, Симферополь, Херсон, Николаев, Одесса, Сухум, Батум. Контузия, вши – возвратный тиф, еще одно ранение в позвоночник, – последствия – инвалидность. Затем семь лет «на гражданке»: работа в детдоме, в инвалидной кооперации, в Собесе, в Потребобществе. Это уже в Краснодаре и Сочи.
Мать Юрия Визбора Мария Григорьевна Шевченко, родилась в 1912 году в Краснодаре в украинской семье. Ее родители – также выходцы из бедных крестьянских семей. Окончила медицинское училище, получила диплом акушерки. С Иосифом Визбором познакомилась как с попутчиком в поезде Краснодар – Сочи. Вскоре они, в начале 1931 года, поженились: ей было 19, ему 28…
В 1931 году восстановленное здоровье позволило И.Визбору поступить в Секретно-Информационную Часть Сочинского Уголовного розыска. Затем Визбор завербовался в Главуправление Милиции при СНК ТаджССР и выехал в Сталинабад (ныне Душанбе, Таджикистан). Главной задачей милиции была борьба с басмачеством.
В 1933 году семья переезжает в Москву и в ноябре того же года И.Визбор поступает на работу в милицию на должность помощника уполномоченного. В марте 1937 года приказом наркома Ежова в составе Главного Управления Рабоче-Крестьянской Милиции НКВД СССР образован Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией; на местах образованы отделы и отделения БХСС. И.Визбора переводят на должность оперуполномоченного 1 отделения ОБХСС ГУ РКМ г. Москвы. Это была его последняя должность. По приезде в Москву Визборы жили трудно: снимали угол у какой-то вздорной старушки, перспективы на квартиру были слабые. Какое-то время жили на Большой Андроньевской улице 25 кв.2. Этот дом до наших дней не сохранился. Неизвестна точная дата, но после поступления в милицию Визбор с семьей переезжает в свою комнату в поселке Сокол: улица Врубеля дом 6, корпус 16, кв. 18.
Поселок Сокол сам по себе и явление, и место примечательное. Это было первое в Советском Союзе жилищное товарищество образованное еще в 1923 году. На окраине Москвы между селом Всехсвятское и станцией окружной железной дороги Серебряный Бор на месте повалено ураганом лесного массива предполагалось построить 320 семейных домов с прилегающими земельными участками по 10 соток.
Неподалеку, ближе к Москве находится Ходынское поле – тогда Центральный аэродром им. Фрунзе. До него всего полтора километра. Проектировали поселок известные архитекторы Н.В.Марковников, братья Веснины (родоначальники советского конструктивизма), художник В.А.Фаворский и многие другие специалисты: архитекторы, лесоводы, дендрологи. Все улицы, а их не так-то и много, всего с десяток, носят имена известных русских художников. Хотя поселок и называют «поселок художников», это не значит, что там жили одни художники. В начале 1930-х гг., когда была построена почти половина домом, у поселка Сокол изъяли более половины его земель: от улицы Врубеля до Волоколамского шоссе.
На этой территории построили 18 домов для работников НКВД, котельную, клуб, школу. Дома были в одном стиле и для них было принято довольно типичное для начала-середины 30-х годов архитектурное решение, с отголосками конструктивизма: прямые формы и плоскости, без всяких украшений и излишеств. Хотя, говорят, что проектировали этот комплекс по каким-то немецким аналогам. Дома были разноэтажные: от двух до пяти этажей. В одном из двух одинаковых рядом стоящих четырехэтажных зданий – корпуса 16 и 17 – и жили Визборы.
Они занимали в третьем подъезде комнату в 23 квадратных метра на первом этаже. Всего в доме было четыре подъезда. Исчисление подъездов шло не как сейчас, а справа налево. На каждом этаже в подъезде было по две квартиры. В каждой квартире – по три комнаты. Все квартиры были коммунальные: общий коридор без окон, где висел общий же телефон, общая кухня, общая ванна… Коммуна! В отличие от других домов только в 16-ом и 17-ом корпусах было паровое отопление. 16-й корпус называли милицейским, поскольку в нем сначала жили только сотрудники милиции.
«Первое воспоминание — солнце в комнате, портупея отца с наганом, лежащая на столе, крашеные доски чисто вымытого пола с солнечным пятном на них; отец в белой майке стоит спиной ко мне и что-то говорит матушке, стоящей в дверях. Кажется, это был выходной день (понятия «воскресенье» в те годы не существовало)» – Юрий Визбор.
В середине 30-х годов в поселке Сокол все еще ощущалось дыхание окраины Москвы. За улицей Левитана простиралась сосновая роща, куда ходили за грибами, и в которой была устроена волейбольная площадка. Не было рядом трамвайных путей, в поселке художников не было водопровода и канализации. На своих участках жители сажали овощи и картошку. Вскоре в километре от улицы Врубеля – 10-15 минут хода пешком – построили станцию метро «Сокол». Однако прелестями цивилизации оперуполномоченный Визбор, чтобы доехать к себе на Петровку 38, воспользоваться не успел – Замоскворецкую линию «Площадь Свердлова» – «Сокол» пустили 11 сентября 1938 года.
«Когда я забеременела, мне, по молодости, было страшно жить в этих коммунальных условиях, да еще с ребенком, вот я и решила в отсутствие мужа (он был в командировке) сделать аборт – рассказывала мать Юрия Мария Григорьевна. Пошла в больницу, а там меня не приняли на операцию, потребовали принести свою простынь – такой порядок был, не хватало больничного белья. Пока я возвращалась за простыней, в пути передумала, махнула рукой – будь, что будет. Вот и родился сын на Соколе, как он сам потом говорил, «по недосмотру».
Документов, свидетельствующих, о том что Визборы к моменту рождения сына жили на Врубеля, пока не найдено. «Архивных данных, подтверждающих проживание Визборов в 1933-38 гг. по ул. Врубеля не сохранилось» – таков был ответ на мой запрос в апреле 1993 г. из РЭУ № 33, под ведомством которого находилась улица. Однако помимо рассказа матери Юрия, есть еще один аргумент в пользу того, что Юрий Визбор родился все-таки на Врубеля. В соответствии с административно-территориальным делением Москвы на 1934 год поселок Сокол входил в Краснопресненский район. Родильный дом им. Крупской принимал рожениц, проживавших в этом районе столицы. Стало быть, туда и пошла Мария Визбор – мать будущего барда.
– Тогда уже моя любовь к сыну затмила все, и я благословляла больничные порядки, – продолжает Мария Григорьевна. Муж был счастлив, благодарил за сына, которого любил безмерно. Со мной был ласков, называл только нежным словом «золотце» и, вместе с тем, был вспыльчивым и беспредельно ревнивым. Я была молода, с белокурыми волосами, и каждый взгляд на меня постороннего человека ставил меня в положение виноватой. Порой доходило до «отелловских» сцен, но всегда побеждала любовь.
Юрочка рос, был беленький, тихий, с большими голубыми глазами. Он был привязан к отцу, с радостью встречал его с работы, слушал сказки, которые я читала ему, был «домашним» ребенком, долго не выговаривал букву «р».
В свободное время муж рисовал, в основном пейзажи, даже на холсте как-то нарисовал маслом большой, как он называл, «ковер»: что-то поленовское – зеленый луг, трава, большая собака, устремившаяся за чем-то. Приучал сына брать кисть и он дорисовывал хвостик собаке. Муж имел привычку по каждому случаю выражать свою любовь, мольбу, гнев, просьбу в стихотворной форме. Я находила записки со стихами в квартире где угодно после его ухода на работу. Он приобщал нас к физкультуре, даже купил мне коньки, но ничего не получилось, при первом же выходе я упала, и мы решили больше не испытывать судьбу. Летом я с сыном уезжала к родителям в Краснодар, но ненадолго. Обычно отец приезжал за нами. Словом, в доме были и праздники, были и будни, как во всех других домах. Жизнь шла своим чередом. Мне казалось, что ничто не предвещало беды.
Я очень хотела продолжить учёбу в мединституте или пойти работать, но Иосиф отрицательно относился к моему желанию, считая, что я должна посвятить себя сыну. Однако уже позже, анализируя предарестное время, я вспоминала, что примерно за месяц до ареста он сам стал советовать мне устроиться на работу, что я и сделала. Я начала работать в тресте столовых санитарным инспектором. Конечно, муж предвидел беду, он боялся, он знал, что творилось вокруг, знал, что забирают «ни за что» не только русских, но и людей других национальностей. Он уже терял своих товарищей по работе, но дома он ничего не говорил о своих опасениях. Мне и в голову не приходила мысль о беде, так как муж был безмерно честен и безудержно предан советской власти, хотя никогда не был комсомольцем и в партии не состоял».
«Я помню, как арестовывали отца, помню и мамин крик» – Юрий Визбор. Поздно ночью в пятницу 14 января 1938 года в комнату Визборов на улице Врубеля постучали два молодых военных: сотрудники 5-го отдела УГБ НКВД МО Абросимов с «товарищем» и понятой – комендант домов Н.Гулин. Открыла дверь Мария. Один из военных быстро подошел к кровати и из-под подушки вытащил пистолет Иосифа, после чего передал ему какую-то бумагу. Это был ордер на обыск и его арест.
Обыск продолжался в течение нескольких часов, что-то искали, трудно было даже предположить, что искали. У двери переминалась с сапога на сапог уставшая стоять безмолвная тень коменданта Гулина. Во время обыска арестованному не разрешали подойти ни к жене, ни к детям, и только перед уходом позволили попрощаться с ними. Иосиф успокаивал жену и говорил, что «это недоразумение, что он честен и что вернется через две недели». Но он так никогда и не вернулся. Его увели в возрасте 35 лет. На улице шел небольшой снег, был легкий морозец – всего-то минус 10. Ночное небо было монотонным и непроницаемым. Ни луны, ни одной звезды. В комнате, среди раскиданных вещей остались: жена Мария – 26 лет, дочь Антонина, ученица – 13 лет и сын Юрий – три с половиной года.
Антонина. До брака с Марией Шевченко Иосиф Визбор был женат на Дарье Лукиничне Вернигора. В 1925 г. в Краснодаре у них родилась дочь Антонина (сама Антонина утверждает, что она 1924 года рождения – возьмем это на заметку!). Затем (или до нее?) родилась еще одна дочь. Жизнь с Дарьей Вернигора у Иосифа не сложилась и, поделив дочерей, они расстались. Какова судьба одной из сводных сестер Юрия Визбора и ее матери – абсолютно неизвестно. Антонина же росла трудной и «противной девчонкой», по мнению мачехи, т.е. Марии Шевченко. Их отношения не сложились. Претензии были взаимны. После ареста отца Антонину определили в какой-то специальный детский дом для детей врагов народа, и она на долгие годы затерялась на необъятных просторах самой большой в мире державы.
Чекисты при аресте И.Визбора изъяли пистолет ТТ, паспорт, служебное удостоверение, фотокарточки – 43 шт., трудовой список, блокнот, тетрадь личной записи, Латвийскую метрическую «выпись». Как отмечено в протоколе – при обыске и задержании жалоб не поступало… Либо чекист Абросимов и его сослуживец были таким уж порядочными и не взяли ничего лишнего, либо просто нечем было поживиться у Визборов. Мародерство «синих фуражек» во время обысков было нередким явлением. То, что у «подельника» Визбора Карла Дуниса изъяли двуствольное охотничье ружье, имело свою какую-то микрологику на фоне алогичности и необъяснимости всего происходящего. Через 20 лет жена расстрелянного в 1938 г. К.Дуниса Лидия Федоровна Дунис в заявлении в УКГБ по городу Москве просит возвратить отобранные при аресте мужа грамоту Реввоенсовета о награждении Дуниса К.К. именным оружием, ружье, патефон и два отреза: дамский – синий бостон и мужской – драп маренго на пальто. Естественно при задержании и обыске Дуниса в 1937 году жалоб на исчезновении предметов, не занесенных в протокол, не поступало… Обыск проводил сотрудник 5-го отдела УГБ НКВД МО Жиленков В.М.
У другого «подельника» арестованного в декабре 1937 года Александра Бумана конфискована книга «Канал имени Сталина». Если бы нквдшники захотели умыкнуть эту книгу, то не занесли бы ее в протокол. Почему книгу-то, да еще во славу Сталина понадобилось изымать? Что за вешьдок такой? Ответ кроется за одной фамилией и парой дат. В 1934 году был образован Народный Комиссариат Внутренних Дел (НКВД) СССР и входившее в него Главное управление государственной безопасности (ГУГБ). И в целом НКВД и ГУГБ руководил Генрих Ягода.
Ягода стал также организатором ГУЛага, управлявшем свыше тридцатью тысячами мест заключения. Бесплатной рабочей силой заключенных двигалась индустриализация страны, были возведены все «великие стройки коммунизма», среди них и построенный за два года Беломоро-Балтийский канал. За строительство канала Генрих Ягода в 1933 г. был награжден орденом Ленина. В книге «Канал имени Сталина» – Ягода главный герой. Однако, как это было вполне закономерно для «самого передового и прогрессивного общественного и политического строя в мире», верный ленинец, заботливый «отец» для всех зеков Г.Ягода оказался «сукою» (Александр Галич «Поэма о Сталине»: «Оказался наш отец, не отцом, а сукою»). В апреле 1937 г. Ягода уже был арестован. Дальнейшая его судьба известна – расстрелян 15 марта 1938 г. Поэтому пришлось срочно подчищать историю СССР и человеческую память и изымать откуда можно и у кого можно и уничтожать толстый фолиант о строительстве Беломорканала. Этому, наверное, были рады некоторые из 36 авторов книги, запятнавших свое имя участием в ней, либо не осмелившихся не участвовать, и не оказавшихся потом в воспетом и так полюбившемся им ГУЛаге, и не испытавших на себе систему «перековки» людей. Среди них М.Горький, А.Толстой, М.Зощенко, Вс.Иванов, В.Шкловский, Б.Ясенский, В.Катаев, В.Инбер, А.Родченко и другие.
В ту же ночь 14 января 1938 г. комендант Гулин был понятым при аресте и обыске у соседа Визбора в 17-ой квартире. Здесь сотрудник 5-го отдела Николаев «брал» сослуживца Визбора, тоже работника ОБХСС, Эрика Палло. Комендант всех домов на Врубеля Николай Гаврилович Гулин, добродушный человек, – дети со всего двора его любили и липли к нему, – сам отец двоих малолетних детей, жил в том же 16-ом корпусе во второй квартире. Что он думал, что он чувствовал, когда к нему среди ночи снова стучали в квартиру: уже за ним? Или опять вызывают быть только понятым? Сколько на его глазах прошло этих обысков и арестов? Этих слез и рыданий жен, детей, матерей? Непременных заверений арестованных: «Это ошибка… разберутся…я скоро вернусь…».
Мы живем под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны…
О.Мандельштам
А Николай Гаврилович Гулин, коренастый, плотный, хозяйственный русский мужичок, после очередного ночного стука к нему, после того как отхлынет кровь и перестанет бешено колотиться сердце – не за мной!, все ходил и ходил ночами по своей улице Врубеля, по домам, подъездам и квартирам, в которых знал все недочеты (там пацаны на лестничной клетке стекло разбили, в этой квартире опять кран течет, а снегу сколько навалило! – надо чтобы к утру все расчистили), все ходил и ходил играть данную ему роль понятого и старался не глядеть в глаза человеку, с которым только сегодня утром приветливо поздоровался…
ул. Врубеля, д.1, кв. 2. Грохотов Андрей Федорович, род. 1903, Алтайский кр., г. Барнаул, русский, б/п, Московский радиотехнический узел: и.о.инженера. Расстрелян 10.08.1938.
ул. Врубеля, д.6, к. 1, кв. 5. Горбатюк Петр Иванович, род. 1891, Каменец-Подольская обл., с. Белижницы, украинец, б/п, НИИ слуховых аппаратов: токарь по металлу. Расстрелян 7.06.1938.
ул. Врубеля, д.6, кор. 16, кв. 17. Палло Эрик Яковлевич, род. 1895, Латвия, г. Рига, латыш, б/п, уполномоченный ОБХСС г. Москвы. Рассстрелян 7.04.1938.
ул. Врубеля, д.6, корп. 17, кв. 13. Гераскин Владимир Иванович, род. 1909, г. Харбин (Северная Маньчжурия), русский, член ВКП(б) с 1932, 1-й троллейбусный парк: Слесарьэлектрик. Расстрелян 3.11.1937.
ул. Врубеля, д.6, корп. 17, кв. 13. Кветков Иван Иосифович, род. 1902, г. Омск, русский, член ВКП(б), сотрудник 7-го отдела ГУГБ НКВД СССР, лейтенант госбезопасности. Рассстрелян 03.10.1938.
ул. Врубеля, д.6, корп. 5 кв. 20. Шишелова Лидия Николаевна, род. 1897, г. Москва, русская, б/п, лаборантка научно-энергетической лаборатории Всесоюзного института экспериментальной медицины. Расстреляна 30.12.1937.
… Старые и молодые, мужчины и женщины, русские и латыши, беспартийные и члены ВКП (б), токари, художники, бухгалтера, завхозы и совслужащие… Документально подтверждено, что в 1937-38 гг. расстреляли 16 человек с улицы Врубеля. А сколько осталось еще неучтенных, неизвестных?
– Вы арестованы как активный участник контрреволюционной латышской националистической организации и являясь которым Вы вели активную контрреволюционную деятельность против Советской власти. Подтверждаете ли Вы это? – задает вопрос Визбору следователь А.Овчинников в Таганской тюрьме. (Стилистика сохранена. А какое уважение к человеку! – в протоколе допроса не «тыкают», а на «Вы» да еще с большой буквы!). Иосиф Иванович Визбор обвинялся по самой «популярной» 58 статье УК РСФСР от 1926 г. по пунктам 6, 8 и 11. В ходе «объективного следствия» п. 8 заменили на п.10. К моменту ареста Визбора в УК были внесены многочисленные изменения и на тот период, упрощенно говоря, ст. 58_6 означала шпионаж; 58_10 – пропаганда или агитация против Советской власти и призыв к совершению контрреволюционных преступлений; 58_11 – участие в контрреволюционной организации. Пункты статьи – «резиновые», любой «чих» можно было в них втиснуть, и без большой фантазии подвести под высшую меру социальной защиты – расстрел.
Дело о контрреволюционной латышской националистической организации – одно из многочисленных дел в непрерывной череде поисков, разоблачений и уничтожений «врагов народа». Компании и операции по репрессированию сопровождают всю историю «триумфального шествия Советской власти», вплоть до 1953 г. После смерти Сталина политические репрессии были менее массовыми и проходили в более «мягких» формах. В январе 1937 года пришедший на смену Г.Ягоде нарком Н.Ежов направляет Сталину спецсообщение о вскрытой латышской контрреволюционной троцкистской организации. В нем приведены имена высокопоставленных партийных функционеров и деятелей Коминтерна. Затем в деле как руководители организации появились Я.Рудзутак – заместитель председателя СНК и Совета Труда и Обороны СССР, член Политбюро, Я.Алкснис – заместитель наркома обороны по авиации (активный участник в проведении репрессий в РККА, в т.ч. против командного состава армии – авт.) и В.Межлаук – Председатель Госплана СССР, зам. председателя СНК. (Все расстреляны 29 июля 1938 года).
После того как летом-осенью была арестована «верхушка» из государственных и политических деятелей, дошел черед и до более мелкой «рыбешки». Благо бдительный Начальник УРКМ Москвы А.П.Панов 8 июля 1938 г. направляет в УНКВД по Московской области докладную записку на шести листах. Он сообщает, что в школе милиции Москвы «свила себе гнездо группа чрезвычайно подозрительных лиц», начальник школы Дектер связан с Рудзутаком, окружил себя подозрительными латышами и просит о срочном проведение оперативных мероприятий против шпионской контрреволюционной организации. (В июле 1941 г. Панов был расстрелян).
Я.И.Дектер был исключен из партии и 10 сентября арестован. Пять месяцев следствие на десятках допросов не могло выбить из него нужные показания. Есть свидетельства, что когда арестованный на допросе не давал признательных показаний, протокол не составлялся. И только когда за дело взялся начальник 5-го отделения 3-го отдела УГБ УНКВД по Московской области А.О.Постель, – главный «конструктор» и фальсификатор латышской националистической контрреволюционной организации (КРО), Дектер сломался. Через пять месяцев 7 февраля 1938 г. он «признался» в существовании латышского заговора в органах милиции и назвал десятки фамилий, в основном работников милиции. Назвал он и антисоветски настроенного оперуполномоченного Визбора, к тому времени уже арестованного.
Примечательно, что на другой день после ареста издается приказ по Петровке 38 за №26 от 15 января 1938 г. об исключении Визбора из списков и снятии с денежного довольствия как арестованного. Какая там презумпция невиновности? Какое там «по ошибке»? Арестован – значит уже виноват. Партия и органы не ошибаются!
Массовые аресты работников Московской милиции начались во второй половине февраля 1938 г. В основном это были оперативные сотрудники МУРа и ОБХСС. Поторапливало служителей меча и щита и решение ЦК ВКП (б) от 31 января 1938 года, согласно которому НКВД предлагалось продолжить до 15 апреля 1938 года операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, харбинцев, иранцев, китайцев, румын, а также погромить кадры болгар и македонцев, как иностранных подданных, так и советских граждан.
НКВД спускало вниз в республики и области СССР разнарядки на аресты – «лимиты» по «первой категории» (расстрел) и «по второй категории» (лагерь). С мест шли инициативы и запрашивались дополнительные «лимиты».
Впоследствии арестованный Аарон Постель показывал: «С прибытием Заковского (еще один заплечных дел мастер – зам. наркома внутренних дел, начальник Московского управления НКВД – авт.) массовые аресты так называемой «латышской организации», которые заранее определялись по контрольным цифрам на арест по каждому отделу на каждый месяц в количестве 1000–1200 чел., превратилась в буквальную охоту за латышами и уничтожение взрослой части мужского латышского населения в Москве, так как доходили до разыскивания латышей по приписным листкам в милиции. Установки Заковского «бить морды при первом допросе», брать короткие показания на пару страниц об участии в организации и новых людях и личные примеры его в Таганской тюрьме, как нужно допрашивать – вызвали массовое почти поголовное избиение арестованных и вынужденные клеветнические показания арестованных не только на себя, но на своих знакомых, близких, сослуживцев и даже родственников».
Уместно процитировать здесь Евгению Гинзбург, её «Крутой маршрут». «Началось все сразу, без всякой подготовки, без какой-либо постепенности. Не один, а множество криков и стонов истязаемых людей ворвались сразу в открытые окна камеры. Под ночные допросы в Бутырках было отведено целое крыло какого-то этажа, вероятно оборудованного по последнему слову палаческой техники. По крайней мере, Клара, побывавшая в гестапо, уверяла, что орудия пыток безусловно вывезены из гитлеровской Германии.
Над волной воплей пытаемых плыла волна криков и ругательств, изрыгаемых пытающими. Слов разобрать было нельзя, только изредка какофонию ужаса прорезывало короткое, как удар бича, «мать! мать! мать!». Третьим слоем в этой симфонии были стуки бросаемых стульев, удары кулаками по столам и еще что-то неуловимое, леденящее кровь». Пытки в НКВД – это не ретивость следователей и отступление ими от норм «социалистической законности». Сами пытки и истязания были нормой этой самой «законности». Санкционировал их Сталин. «ЦК ВКП (б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП (б)... Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП (б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». А ведь Уголовный кодекс 1926 года так сладко убаюкивал: «Меры социальной защиты не могут иметь целью причинение физического страдания или унижение человеческого достоинства и задачи возмездия и кары себе не ставят».
«Обработка многих арестованных в тюрьмах и их показания, по которым «вскрывались» десятки боевых террористических групп с сотнями арестованных террористов, разрабатывавших подробные планы и подготовлявших осуществление террористических актов против Сталина, Молотова, Кагановича и Ворошилова, никем не контролировались, всемерно поощрялись, вызывали сенсацию, одобрение за ударные дела, которые внеочередными записками блистали перед наркомом Ежовым...» – из показаний Постеля. А.Постель был арестован в 1939 г. среди других людей Н.Ежова в НКВД, прокуратуре и судах. Новый нарком Л.Берия затеял расследование методов проведения «латышской операции» НКВД СССР в 1938 г. чтобы подбросить хвороста в костер, на котором уже жарился «сталинский нарком», «любимец народа» Ежов (расстрелян 4 февраля 1940). Еще раньше 29 августа 1938 года был расстрелян Л.М.Заковский, он же Генрих Эрнестович Штубис, латыш, между прочим. «Зоологическая» закономерность социализма состояла в том, что каждая вновь пробившаяся к власти «элита» пожирала предшествующую. Сам Л.Берия был расстрелян 23 декабря 1953 г. как шпион многих разведок. Схема построения обвинения и доказательств была весьма примитивна. Достаточно было «расколоть» кого-либо, заставить подписать протокол, для которого уже были заготовлены десятки «участников» контрреволюционной организации. Этими «показаниями» добивали следующих. Коронная фраза следователей была: «Вы изобличаетесь показаниями… такого-то!».
Иосиф Визбор в предъявленном ему обвинении в участии в контрреволюционной
латышской националистической организации и деятельность против Советской власти
виновным себя не признал. Ни каких других «участников» латышской КРО он также не
назвал. Сам Визбор «изобличался» не только Дектером, но и другими своими сослуживцами.
Мы не можем сегодня осуждать людей, дававших в застенках «нужные» показания, но не стоить и возносить на пьедестал тех, кто какое-то время смог продержаться перед инквизицией НКВД. Самооговоры и наговоры были результатом обмана, шантажа, психического и физического насилия. Затравленные, измученные, издерганные, униженные люди, шли на все, лишь бы избавиться от страданий и приблизить хоть какой-то конец. Неизвестно как бы дальше повел себя И.Визбор, ведь ему еще «повезло» – у него было всего только два допроса (один из них 16 января 1938 в воскресенье – «мясорубка» работала без выходных!) и одна очная ставка. Впрочем, назвал он или не назвал каких либо людей – ход дела это не меняло. Назвал ли кто-то Визбора участником КРО, или не назвал – это тоже не влияло на плановые мероприятия НКВД. Ровно через месяц после ареста И.Визбора В.Заковским было утверждено обвинительное заключение. Ни какого суда не было – решение о высшей мере наказания приняла комиссия НКВД 23 марта 1938 г. Документа комиссии НКВД о принятом решении в следственном деле нет, как нет, впрочем, таких решений и по другим участникам латышской КРО. Через 54 года, Мария Григорьевна Визбор, рассматривая в дрожащих руках процессуальную тюремную фотографию мужа (профиль и фас), сделанную 1 апреля 1938 г. – за четыре дня до расстрела, – говорила, что он совсем на себя не похож… и бороды у него не было… может это не он?..
Глотнуть свежего воздуха после переполненной, душной и вонючей камеры в Таганской тюрьме удается только при посадке в «Черный ворон». Куда? Зачем? Разбивая жидкую снежную кашу, автозаки, в которые вмещалось 20—30 человек, подъехали к полигону примерно в 1—2 часа ночи. Непосредственно перед расстрелом объявили решение. Темное, глухое небо сеяло моросящие осадки – то дождь, то мокрый снег. Ни луны, ни одной звезды. Да, уже ни одна звезда больше не светила добросовестному, исполнительному строителю новой жизни Иосифу Визбору. 5 апреля 1938 г. Визбор Иосиф Иванович был расстрелян. Вместе с ним в этот же день на спецполигоне НКВД было расстреляно несколько сотен человек. Все упомянутые в его деле сотрудники ОБХСС Буман А.М., Маурин Э.Я., Палло Э.Я., Эльбур И.И., начальник школы милиции Дектер Я.И. и управляющий похоронного треста Ростокинского района Дунис К.К. были расстреляны в феврале-июне 1938 года. Только по «национальным операциям» с августа 1937 по октябрь 1938 года было осуждено 366 тысяч человек, из них приговорено к высшей мере наказания – 173 тысячи. В 1937-1938 годах партия и правительство в среднем по всему «великому и могучему» Советскому Союзу ежедневно расстреливали по тысяче человек. По человеку каждые полторы минуты.
А в апреле 1938 года страна гремела негодованием, одобряя приговоры А.Рыкову, Н.Бухарину и прочим предателям и убийцам «право-троцкистского блока»; герои-папанинцы рапортовали товарищу Сталину о достижениях на дрейфующей станции «Северный полюс» и покорении полярных широт; с огромным подъемом проходили совещания колхозников; пионеры с энтузиазмом выявляли шпионов, врагов народа и растили пограничных собак для товарищей Ежова и Карацупы; советские стратостаты поднимались в немыслимые высоты; альпинисты покоряли новые вершины во имя великой Советской страны; прыгун с шестом Николай Озолин взлетал над рейкой все выше и выше; советский зритель получил фильмы «Граница на замке» и «Если завтра война»; из охваченной огнем гражданской войны Испании прибывали корабли с детьми; дагестанский поэт-хитрован Сулейман Стальский и прочие поэты–нацмены (сокращение от «национальные меньшинства» – нацмен – официальный термин тех лет – авт.) безостановочно сочиняли оды в честь великого Сталина, Ежова, Сталинской конституции и о прекрасной жизни в СССР… Паровоз коммунизма не всех парах летел в светлое будущее: «Жить стало лучше, жить стало веселее!»
В эти же дни тысячи людей по всему Союзу ССР пытались выяснить судьбу своих близких. Мария Визбор после ареста начала искать мужа по тюрьмам: Бутырка, Лефортово, Таганка… Выстаивала в длиннейших очередях за справкой, – всегда с собой была и передача, – и везде получала ответ: «Такого здесь нет». Наконец, люди, стоявшие в очереди, посоветовали ей обратиться в справочное бюро тюрьмы «Матросская тишина». Знающие говорили, что если ответят «выслан в дальние лагеря без права переписки», то это означает расстрел. Снова бесконечная очередь в «Матросскую тишину». На ватных ногах Мария подошла к окошку и услышала ответ: «Визбор И.И. выслан в дальние лагеря без права переписки, – и вдобавок шепотом – «не ищи». Очнулась Мария Визбор уже на какой-то скамейке, где ее приводили в чувство.
По существовавшей практике НКВД не давало справок заявителям о местонахождении арестованных и осужденных родственников. В мае 1939 г. нарком Берия урегулировал проблему запросов. Издается Приказ НКВД СССР № 00515 «О выдаче справок о местонахождении арестованных и осужденных». Появление приказа было продиктовано отнюдь не гуманными соображениями в отношении находящихся на свободе родственников арестованных. Сотни тысяч остававшихся в неведении людей завалили депутатов Верховного Совета, прокуратуру и различные центральные правительственные учреждения запросами, а нередко приезжали лично за справками в Москву. Все это мешало работе бюрократического аппарата. «Для упорядочения справочной работы» было приказано организовать выдачу справок. Во всех случаях согласно приказу справки выдавались только устные – советская инквизиция не хотела оставлять лишних следов.
Через несколько дней Марию Визбор с сыном выселили из квартиры. Дали на сборы один час. По существу, они ушли, в чем были одеты зимой в сопровождении милиционера. Их переселили в дом (сейчас его уже нет) напротив Академии им.Жуковского по улице Лево-Дворцовой аллеи. Дом был деревянный, двухэтажный, многозаселенный. Дали комнату десять метров на первом этаже, где поселились «неполная семья» и страх. М.Г.Визбор: «Страх не покидал меня ни днем, ни ночью за нашу дальнейшую судьбу. Особенно я боялась ночи, каждый топот ног жильцов или стук приводили меня в трепет: мне казалось, что пришли за мной и сыном, чтобы отправить туда, откуда нет возврата. В доме меня вначале избегали, так как милиционер, который привез нас, сказал соседям, что это «семья врага народа». Потом нас стали жалеть, помогали, чем могли, а так как в комнате ничего не было, то кто дал железную кровать, кто старый стол, табуретки. На работе об аресте мужа знали уже на следующее утро. Начальник отдела кадров треста предупредил меня об этом, давая понять, что все будет зависеть от решения сверху в отношении судьбы «семьи врага народа». Человек он оказался добрый и помог мне устроить сына в детский сад. Каждый день я утром до работы отводила его в детский сад и вечером, никогда не опаздывая, брала его домой.
Страх жил во мне, страх сопровождал меня, страх не покидал меня, а жизнь продолжалась. Юрочка понимал, что отец, который приходил каждый день, отец, который любил и баловал его, не приходит уже. Понимал и помнил ту ночь, когда отца куда-то увели, помнил мой крик, и ждал отца каждый день, даже тогда, когда не было никакой надежды. Он как-то притих, был послушен, но замкнут. Когда его спрашивали, где твой папа, он никогда не отвечал, печально и угрюмо смотрел на спрашивающего и молча уходил в сторону, как будто ища одиночества, где можно вспомнить свое детство до той трагической ночи, когда был отец, которого он бесконечно любил и которого неустанно ждал. Ему все больше и больше не хватало отца, и наряду с другими детьми, имеющими отцов, чувствовал себя чужим среди них и каким-то незащищенным. По-особенному тепло относился ко мне, понимая, что у него есть только одна мама, которая всё делала для него. Мы почти никогда не ссорились. Только один раз мы оба были огорчены тем, что он зимой потерял калошу с валенка, которые я с таким трудом купила; мы долго искали её в снегу, особенно старался он сам, считая себя виновным, но так и не нашли. Калош в магазинах не было, пришлось обматывать валенок каким-то непромокаемым материалом. Он не любил детский сад, трудно ему было, он же был домашним ребенком, и на мой вопрос, почему ему не нравится детский сад, он отвечал, что «там все время дают гречневую кашу, а я её не люблю». Так и осталась у него на всю жизнь неприязнь к гречневой каше. Мы жили очень бедно, моей мизерной зарплаты хватало для оплаты необходимых расходов (детский сад, квартплата, питание и др.). Немного, как могли, помогали родители. И вот кто-то мне посоветовал по контракту уехать на заработки. И я, по молодости, а может быть, чтобы спрятаться от нужды и страха, уехала вместе с сыном в Хабаровск». «Я видел дальневосточные поезда, Байкал, лед и торосы на Амуре, розовые дымы над вокзалом, кинофильм «Лунный камень», барак, в котором мы жили с дверью, обитой войлоком, с длинным полутемным коридором и общей кухней с бесконечными керосинками...» – Юрий Визбор.
След Марии Визбор на время потерялся и, возможно, эта поездка уберегла ее и сына от длинных рук НКВД. Страх Марии Визбор был не безосновательным. Она, конечно, видела, что происходит вокруг, но она не могла знать об оперативном приказе НКВД СССР № 00486 «Об операции по репрессированию жен и детей изменников родины». Приказ вышел в августе 1937 г. Жены осужденных изменников Родины, – гласил приказ, – подлежали заключению в лагеря на сроки от 5 до 8 лет. Для них были созданы специальные лагеря, в том числе знаменитый АЛЖИР – Акмолинский лагерь жён изменников Родины. В 1938 году в лагере находилось около 8 тыс. заключённых женщин. Детей осужденных следовало отправлять в лагеря (не пионерские, а исправительные), в колонии НКВД или в детдома особого режима. Вся эта, как оказалось многолетняя, акция была одобрена Политбюро ВКП (б). Проработав в Хабаровске восемь месяцев Мария Визбор с сыном вернулась в Москву, так и не поправив свое материальное положение.
Клеймо «сына врага народа» больно напомнило о себе Юрию Визбору, когда он в 1951 году после окончания школы собрался поступать в институт: «Три ВУЗа – МИМО, МГУ и МИГАИК – не сочли возможным видеть меня в своих рядах». «Не сочли» потому что его документы для поступления в институт не принимали, а в институте международных отношений просто швырнули заявление в лицо – как он осмелился, будучи сыном врага народа!.. Сдать документы удалось в педагогический институт им. В.И.Ленина на историкофилологический факультет. (Сегодня, мягко сказать с недоумением, приходится читать на некоторых сайтах: «Визбор провалил вступительные экзамены в три вуза Москвы»).
Через 20 лет по заявлению Юрия Визбора 14 августа 1958 года Военным трибуналом Московского военного округа его отец был посмертно реабилитирован. За отсутствием состава преступления. Однако выданная справка о реабилитации не содержала ни каких сведений о дате смерти и месте захоронения И.Визбора. Вплоть до 1989 года на запросы родственников «компетентные органы» выдавали фальсифицированные справки относительно лиц репрессированных во времена большого террора. Так было сообщено, что Визбор И.И. умер в заключении от дизентерии 30 августа 1941 г. Такие данные были направлены и в Объединенный Архив ЗАГСа г. Москвы. Государственная ложь – это тоже неотъемлемый признак советской власти. Антонина Визбор, сестра Юрия, объявилась уже под фамилией Васютина в конце 50-х. Заключив фиктивный брак она вернулась в Москву. В 70-е годы жила в поселке Кара-Даг под Феодосией, позже перебралась в Каунас, поближе к своей тетке, – сестре отца, – тоже Антонине. Здесь вышла замуж за местного, литовца Грудзинскаса. Занималасьблагообразным, но в то время прибыльным делом – была швеёй. Вскоре, после смерти мужа, поменяла квартиру, переехала и в этот раз затерялась на маленьких, но столь же непостижимых просторах Советской Литвы.
Антонина тоже предпринимала отчаянные попытки найти хоть какие-то сведения об отце. Так в 1947 году в Бюро справок МГБ СССР на Кузнецком Мосту ей ответили, что отец жив и вскоре – 28 марта 1948 г. – освободится, но переписка с ним запрещена. В 1954 году, будучи в Магадане (почему она там оказалась – неизвестно), она вновь наводит справки об отце. Ее вызвали в местные органы госбезопасности и «зачитали», что ее отец Визбор И.И. был освобожден по отбытии срока 28 марта 1948 года, но спустя неделю, 3 апреля был снова взят до особого распоряжения. О существовании своей сводной сестры Антонины знал и Юрий: в 1958 году он посылает ей копию справки о реабилитации их отца, а также сообщает что отец умер в заключении в 1941 году. Запутавшись в противоречивых данных, Антонина в 1971 году вновь просит Лубянку ответить относительно судьбы ее отца. Какую «разсказку» ей в этот раз сообщили «компетентные органы» – неизвестно.
Те, кто с ней встречался, говорят, что она была тяжелым, даже злым человеком, могла прихвастнуть или приврать. От нее шла какая-то агрессивная, черная энергия. И не удивительно. Каково тринадцатилетней девчонке остаться без отца, матери и мачехи, без родных и близких? Каково выживать в специальных детских домах? Когда-то в Крыму Антонина работала в магазине, допустила растрату и за это отбывала срок. Может и «преступление-то» было «ни об чем», но тюремные коридоры и нравы явно не облагородили Антонину. Со своим сводным братом, уже журналистом, она не сдружилась даже на почве общих забот о судьбе их отца. Сам Юрий Визбор ни разу не упомянул о ней даже своему «любимому зверю» – дочери Татьяне.
Место захоронения Иосифа Ивановича Визбора долгое время оставалось неизвестным. На этот вопрос еще в 1993 году не могло ответить Министерство Безопасности РФ, выдавая достоверную справку о статьях осуждения и дате смерти И.И.Визбора. Только в конце 1991 г. в архиве Московского Управления МБ были обнаружены неизвестные ранее, не стоящие на учете материалы. Это были 18 томов дел с предписаниями и актами о приведении в исполнение приговоров о расстрелах 20675 человек в период с 8 августа 1937 года по 19 октября 1938 года. Обработка материалов, сверка со следственными делам, поиски свидетелей заняли несколько лет, несмотря на открытый характер работ и активное участие московского «Мемориала» и других общественных организаций. Сегодня можно сказать, что местом расстрела и захоронения И.И.Визбора является полигон НКВД Бутово под Москвой. «Вот на этом месте, где сейчас стоит школа и был наш дом» – мы идем с Александром Викторовичем Торопчиновым по сегодняшней улице Врубеля. Как и прежде она невелика, всего метров шестьсот. С одной стороны десяток коттеджей территориальной общины «Поселок Сокол», – с другой обновленное здание старой школы, в котором размещается Издательский Дом Коммерсантъ, новые корпуса школы №149 да пара тридцатиэтажных жилых домов… Здесь в поселке художников расположена и самая короткая улица Москвы – улица Венецианова. Ее длина всего 48 метров.
А.В.Торопчинов родился в том же доме, что и Юрий Визбор, только на шесть лет позже, в сороковом. Александр Торопчинов – невысокий, крепкий, «простой работяга», как он представился. Простой-то простой, да не совсем простой. Он работал в разных «ящиках» на монтаже атомных реакторов и оборудования по производству гептила – ракетного топлива, отлаживал пусковые шахты для ракет. (Так и вспоминается песня Визбора с его простоватохитроватым технологом Петуховым: «Зато мы делаем ракеты…»). «Мои родители жили вместе с Визборами в одной коммунальной квартире. Моя мать дружила с матерью Юрия Визбора, как ни как на одной кухне приходилось толкаться. У обеих были маленькие дети. Юрий заболел дифтеритом, от него заразилась и умерла моя сестра, было ей лет пять... Тогда не умели толком лечить эту детскую болезнь. Затем мы переехали в 19-ю квартиру этажом выше. Дома наши были построены из новаторского тогда материала – фибролита – прессованной древесной стружки и были очень теплыми. Двух-трехэтажные дома мы называли бараками, клоповниками, никакой в них большой эстетики не было. Все их снесли в начале 70-х годов. На их месте построили новую школу. От всего комплекса на сегодня осталось только два пятиэтажных дома по ул. Врубеля – дома 7 и 7а, сделанных из более долговечного материала, чем фибролит. Их внешний вид дает представление об общем стиле снесенных домов.
У меня сохранились кое-какие фотографии из моего детства, но нашего дома на них нет. А вот на этой карточке мог бы быть и Юрий Визбор. Здесь стоят его одногодки с нашего двора на фоне соседнего дома» – протягивает мне маленькую любительскую фотокарточку Александр Викторович. «Что касается жизни послевоенного двора, то мы жили тем же, что и другие пацаны Москвы того времени. И футбол, и волейбол, и лыжи, и коньки, и велосипеды – это из спортивных увлечений. Играли, – в зависимости от возраста, – в прятки, 12 палочек, «чижик», в ножички, в расшибалку и пристеночек. Баловались разными жахалками и поджигами. Помню я забирался по кирпичной стене школы в любое открытое окно, хоть на второй, хоть на третий этаж, когда меня не пускали на вечера – я был хулиганистым… У меня было прозвище «Савелий», у других ребят «Гуга», «Шмага», «Левый». Становились старше – появлялись и «любовь и голуби», слушали разную музыку, я лично любил джаз. Наверное, у нас было еще одно отличие и «преимущество» перед другими московскими дворами – мы лазили по садам и огородам поселка художников за яблоками и прочей снедью, дома же были и есть с приусадебными участками… Жители наших домов подкармливали пленных немцев, работавших на стройках, мы бегали в магазин для них за сигаретами. В общем, двор был главной школой и драк и дружбы, соперничества и общения…»
Вообще найти фотографии дома, в котором родился Юрий Визбор или хотя бы «общий план» застройки, оказалось весьма проблематичным. Поиски людей, живших на Врубеля 6; выпускников школы, заставших старый облик места; опросы, обзвоны и встречи с жителями домов товарищества поселка Сокол, чьи коттеджи стоят уже 80 лет и когда-то «смотрели» на дом Визбора с противоположной стороны улицы; просмотр всех фотоархивов музея школы 149 и музея поселка Сокол и даже запрос в общественный музей ФСБ (НКВД вполне могло устроить показательную акцию с ленточками и оркестрами в 1934 году при заселении домов, как знак заботы о своих сотрудниках) – дали скудный результат. На фото 50-х годов, которое нашла Ирина Олеговна Силина, всю жизнь живущая напротив дома Визборов, виден искомый дом с торца. А этим фото 1949 года поделилась Майя Васильевна Осадченко, стоящая среди других подружек в луже на улице Врубеля. Дом Визборов помечен стрелкой.
Эти фотографии 1956 г. обнаружилась в книге Валентины Константиновой «Поселок Сокол. Врубеля, 4», которая прислала цифровую копию. За спинами учеников дом 6, корпус 17, однотипный стоящему за ним дому Визборов.
В поисках фотографий остается еще одна слабая «зацепка». В солнечный субботний день 18 мая 1935 года в 12 часов дня самолет-гигант АНТ-20 «Максим Горький» рухнул на поселок Сокол. Это был результат неудачных маневров сопровождавшего истребителя И-5. Погибли все находившиеся на борту «Максима Горького» и пилот истребителя – около 50 человек.
Ц
ельнометаллический восьмимоторный «Максим Горький» был действительно крупнейшим в мире самолетом: размах крыльев – 63 м., длина – 33 м., взлетный вес – около 42 т. На борту находилась мощная громкоговорящая установка «Голос Родины», несколько радиостанций, киноустановки, типография, фотолаборатория, АТС для внутренней связи, пневмопочта… Помимо того, что АНТ-20 был бомбардировщиком, он предназначался и для агитационных целей.
За день до трагедии автор «Маленького принца» французский летчик Антуан де СентЭкзюпери восхищался техническим совершенством и экипажем самолета «Максим Горький», на котором он летал 17 мая в качестве пассажира. Самолет же И-5, полутораплан, называемый истребителем, был легкой одноместной машиной с открытой кабиной и «тряпичными» крыльями. (Лыко в строку – самолет был разработан авиаконструктором Н.Поликарповым в «шарашке»). Пилотировал самолет летчик Н.Благин. Обломки самолетов, с жутким протяжным воем, и тела людей с высоты 700 м. разлетелись по всему поселку Сокол. Основная часть «Максима Горького» упала на дом 4 по улице Левитана. Несмотря на то, что в доме были люди – никто не погиб на земле.
Эту катастрофу видели тысячи людей. В том числе и Мария Визбор. Она в это время гуляла с сыном в коляске и тоже пошла смотреть на обломки. Один из них упал на улицу Поленова около дома 12 – в двухстах метрах от дома, где жили Визборы.
Незадолго до смерти Юрий Визбор в 1984 г. дал пространное интервью своей дочери, тоже журналисту, Татьяне. Речь шла о самолетах. Самолеты вообще были большой слабостью Визбора: в школьные годы он мечтал стать летчиком, занимался в аэроклубе, немало его песен связано с самолетами, пилотами, полетами. Стоит напомнить хотя бы «Серегу Санина».
Примечательно, что начинается его интервью следующей фразой: «Первый аппарат тяжелее воздуха, который я увидел в своей жизни – это был самолет «Максим Горький». Но я, естественно, этого не помню, потому что мне было полгода. Матушка возила меня на Ходынское поле, где она сама любопытствовала на самолеты. При этом присутствовал и я». Наверное, Юрий Визбор ошибается в дате «встречи» с «Максимом Горьким». Сомнительно, чтобы полугодовалого ребенка Мария Григорьевна возила в декабре месяце на продуваемое всеми ветрами Ходынское поле. Возможно эта «встреча» состоялась по весне 1935 года, либо уже в день катастрофы. А вообще «Максим Горький» какой-то мистической тенью кружит над Визбором. В день его рождения, 20 июня 1934 года, орган ВКП (б) «Правда» рапортует: «Пролетая над Красной площадью экипаж «Максима Горького», приветствуя прибывших челюскинцев, сбросил рапорт об окончания строительства самолета, отпечатанный в 200 тыс. экземпляров».
Однако вернемся к объекту поиска – фотографиям дома, в котором родился Юрий Визбор. Момент столкновения самолетов в воздухе был заснят на кинопленку вторым самолетом сопровождения. Как это ни любопытно, но в данном случае эти уникальные кадры нас не интересуют. Есть несколько доступных фотографий последствий катастрофы на земле: разрушенный дом на Левитана, крупные обломки на улице Поленова. Нигде в кадр не попал дом 6 корп. 16 по Врубеля. Можно предположить, что в материалах Правительственной комиссии по расследованию причин авиакатастрофы могут быть фотографии, на которых случайно запечатлен отчий дом Визбора. Ведь обломки самолетов усеяли весь поселок Сокол (один из них у меня в руках)… Да и призрак «Максима Горького» сопровождает Юрия Визбора…
Запомнившееся и осознанное детство и юность Юрия Визбора прошли уже на Сретенке. К Сретенским улицами и тополиным дворам он прикипел на всю жизнь. И если Визбор «сердце оставил в синих горах», то его душа осталась там, на Сретенке и, наверное, до сих пор витает над ней. Не раз возвращался он в переулки своего детства и в своей прозе и в своих песнях: Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор! Вспоминаю сквозь памяти дюны: Вот стоит, подпирая забор, На войну опоздавшая юность...
Дворы нашего детства держат нас и ни куда и ни кого не отпускают: М.Анчаров – «…Только в лунную ночь на Благуше», Б.Окуджава – «Ах Арбат, мой Арбат, ты – мое отечество», В.Высоцкий – «Дом на Первой Мещанской в конце», Е.Клячкин – «Осенний город погрузился в дым». Может потому, что там наши корни, наш отчий дом? А может потому, что там мы сами? «Ностальгия – тоска не по дому, а тоска по себе самому» – как очень ёмко сказал А.Городницкий.
Ну а дом и двор на улице Врубеля так и остались невоспетыми Юрием Визбором. Дом на Соколе где он родился, не стал ему отчим домом, его малой родиной. Эту часть Отечества у него отобрали. Можно лишить неугодного гражданства и даже выгнать из страны, но лишить человека Родины не в силах ни одна власть.
О, мой пресветлый отчий край!
О, голоса его и звоны!
В какую высь не залетай –
Все над тобой его иконы.
Ю.Визбор
Анатолий Азаров
Июнь 2011– сентябрь 2013
