Вознесенский Дмитрий Владимирович

Автор: Вознесенский Владимир //"Время собирать камни"// 2004 г.

Младший брат отца Дима родился 19 февраля 1904 года в Якутске, куда, в Тмутаракань, был переправлен из Иркутска мой ссыльный дед Владимир Александрович, отказавшийся, по своим политическим убеждениям, выполнять почетное геологическое задание властей - искать в окрестностях Иркутска камень - постамент для памятника Александру Третьему. В отличие от брата, ставшего гидростроителем, Дима под впечатлением путешествий с отцом выбрал профессию геолога. За 8 (не 5, как обычно!) лет учебы в Горном институте он много раз ездил как практикант на полевые исследования. У него были серьезные учителя: Н.Н.Яковлев, Ю.А.Жемчужников (Черемховский каменно угольный бассейн), Д.В.Наливкин (Башкирия), Н.Л.Бубличенко (Рудный Алтай), Н.А.Хрущев (поиски висмута в Восточном Забайкалье), отец и В.В. Черных (Баженовский асбестово-изумрудный район Урала). Не удивительно, что его дипломная работа о магматических породах Рудного Алтая стала опубликованной монографией, а сам он вышел из Горного Института вполне готовым к самостоятельной работе специалистом. С 1929 г., в течение 15 лет, Дмитрий Вознесенский работал в золотоносных районах, занимаясь геологией золота и, в меньшей степени, олова. В 1929 г., как эпизод, - Сутамский золотоносный район на юге Алданского нагорья; с 1930 по 1940 г - Колыма; с 1941 по 1944 г золото-оловоносный район в западных предгорьях Джугджурского хребта.

История освоения Золотой Колымы вошла теперь в книги и известна многим, но в довоенное время о ней узнавали в основном по рассказам приезжавших на «материк» колымчан. Я мальчиком знал, что путь на Колыму лежит по штормовому Охотскому морю, что на огромном таежном пространстве разбросаны лагеря мрачного, похожего на особое государство «Дальстроя», что тысячи подконвойных заключенных на морозе и в комариной жаре добывают по ручьям и в речных долинах богатые золотом пески, что геологам порой приходится работать в совсем безлюдных местах, что добираются они к таежным приискам по санным дорогам или с караванами навьюченных лошадей, а то и на плотах по порожистым рекам. Советский Клондайк... Геологи и горняки, те, кто годами работали по доброй воле в этой невообразимой дали, казались особыми людьми, непохожими на окружающих меня ленинградцев.

Вознесенский был в числе самых первых колымских геологов Билибинской школы. Он быстро стал и одним из самых крупных геологов Колымы. Сперва - начальник геолого-поисковой партии в экспедиции Института цветных металлов, затем - начальник геолого-поисковой партии в системе «Дальстроя», с 1936 г. - главный геолог Северного Горного управления. Все эти годы он вместе со своими товарищами - первооткрывателями Золотой Колымы увеличивал и увеличивал фонд колымских золотых россыпей. Среди достижений этого фантастически успешного по результатам и, можно сказать, героического периода исследования Колымы на счету Дмитрия Владимировича числится открытие Тенкинского золотоносного района, создание и публикация первой сводной работы по геологии и полезным ископаемым Колымы, руководство, в качестве главного геолога Северного Горно-Промышленного Управления «Дальстроя», крупными разведочными работами на россыпные и коренные месторождения золота и олова, новаторская организация приисковой геологии. «В значительной мере благодаря таланту и энергии Вознесенского, - свидетельствует Ю.А.Билибин, - Северное Горное Управление дает ежегодно очень большой прирост разведанных запасов...а сам Д.В.Вознесенский приобретает громадный опыт и становится одним из лучших знатоков геологии россыпных месторождений и прекрасным методистом». В 1935 г - Орден Трудового Красного Знамени, в 1936-ом - именные золотые часы. Добыча золота на Колыме растет: 14 тонн - в 1935-ом, 33 тонны - в 1936-ом, 52 - в 1937-ом, 62 - в 1938. Но в том же 1938 году руководство Золотой Колымы разгромлено. Начальник «Дальстроя» Э.Берзин расстрелян, другие, и Д.Вознесенский в их числе, - в Магаданской тюрьме.

Это долгая и страшная история, требующая подробного рассказа. Я еще вернусь к ней, когда буду писать о Марии Генриховне. Суть - в короткой справке: «Дана настоящая Вознесенскому Дмитрию Владимировичу в том, что он с 23 мая 1938 года находился под стражей во внутренней тюрьме УНКВД и освобожден 17 октября 1940 года, согласно определения Военной Коллегией Верхсуда Союза ССР...» Справка умалчивает, что 15 октября 1939 г. Вознесенский был приговорен к расстрелу, что многие месяцы он провел в камере смертников, что отменили приговор лишь 5 мая 1940 г. Оправдан полностью. Но работа на Колыме завершилась. В еще одной справке, выданной на этот раз геолого-разведочным управлением Дальстроя НКВД СССР, безмятежно сообщается: «Уволился из Дальстроя в конце 1940 г по окончании срока договора».

Зимой 1940-41-го года дядя Дима (позже его часто называли «ДВ») ненадолго появился в Ленинграде. Он жил на улице Декабристов, вскоре уехал с Марией Генриховной на курорт в Ессентуки, а еще через некоторое время, получив назначение на пост главного геолога треста «Джугджурзолото», отправился в Восточную Якутию. Тогда я толком так и не понял, куда он снова как-то неожиданно уехал. Но уже через полгода, в августе 41-го, «Джугджурзолото» стало для меня местом вполне реальным: Мария Генриховна с тремя детьми пересекла всю страну и тоже оказалась в Восточной Якутии.

Управление треста находилось в поселке Аллах-Юнь. Я хорошо помню этот небольшой, пару километров от края до края, одноэтажный поселок, на берегу неглубокой , с перекатами, реки Аллах-Юнь, убегающей на юг, к Алдану. Над поселком, чуть восточнее, громоздились скалистые всегда заснеженные вершины Джугджурского хребта, отделявшие нас от Охотского моря. С противоположной, западной, стороны подступали сопки, покрытые лиственичной тайгой. В тайге вокруг Аллах-Юня, в ста- двухстах- трехстах километрах, скрывались золотые прииски с непривычно звучащими названиями - Юр, Юдома, Ыыныкчан...

Здание управления в 5-ти минутах от нашего дома. Пересекаешь большой школьный двор, переходишь улицу, еще сотню метров пробегаешь по краю центральной поселковой площади - она же и футбольное поле, и плац для вечерних военных занятий, и ты на крыльце управленческого здания. На стене рядом с входной дверью большой термометр, я слежу за ним: зимой ртутный столбик нередко опускается ниже отметки 50 градусов, а однажды «замерзает» на 69-ой от нуля черточке. За дверью, в прихожей, подробная географическая карта запада СССР: кто-то каждый день передвигает на ней цветные флажки, уточняя положение фронта и отмечая (это уже 43-й и начало 44-го года) все новые отвоеванные у немцев места. Внутрь здания заходить не полагалось, но все же раз или два я заглядывал в кабинет, по начальственному просторный, с большим столом и черным телефоном, - где по 10-12 часов в сутки работал дядя Дима.

Тяжелая, полная ответственности работа, нацеленная на золото и олово. Без отпусков и без коротких передышек и, слава Богу, без болезней. И ничего подобного домашним хлопотам нынешних хозяйственных мужей: отвлекаться от работы не было времени, да и выглядело бы это недостойно. Может быть, единственной разрядкой от беспрерывной рабочей напряженности был преферанс. Время от времени в Аллах-Юнь съезжались по служебным делам начальники приисков. Если дела затягивались до субботы, то вечером, накануне выходного, двое-трое близких приятелей приходили к домашнему ужину, выпивали, долго и горячо говорили о золоте и, позже, садились за карты на всю ночь. Пульку расписывали утром следующего дня, - усталые, с отяжелевшими лицами, в сизой от дыма комнате - и неспеша расходились, благо еще оставались сутки, чтобы отоспаться до начала рабочей недели.

Очень, очень часто дядя Дима оставлял свой управленческий кабинет и отправлялся в многодневные маршруты по глухим таежным дорогам и тропам. Это были настоящие маршруты, а не просто инспекторские поездки по приискам; маршруты с исследованием и описанием найденных обнажений, легших потом на новую полумиллионную геологическую карту Аллах- Юньского района. Обычно - верхом, вместе с сопровождающим его конюхом. На спине - первое время - охотничий дробовик-двухстволка - гроза белок и рябчиков, а позже, наверное , с 1943- го года, - карабин. В тайге стало опасно, начался бандитизм: скрывавшиеся от воинского призыва искали еду и оружие, в засадах убивали путников. Одна из горьких потерь- давний товарищ семьи, геолог Иван Алехин. Вечер, он в нашем доме, рядом дядя Дима, они засиделись допоздна в сердечном застолье и долго-долго поют не имеющую конца и оказавшуюся роковой прощальную песню: «Разлука, ты, разлука - чужая сторона, никто нас не разлу...... ка, ты, разлука - ....». Наутро Алехин уехал в тайгу, а еще через день уже лежал простреленный, в гробу, в зале поселкового клуба.

Трудно утверждать, но похоже, что годы работы в «Джугджурзолото» были для ДВ самыми спокойными и успешными за всю его геологическую карьеру. Я читаю производственную характеристику: «В трудных условиях военного времени проявил много инициативы и труда в деле налаживания геолого-разведочной службы и широкого разворота поисково-разведочных работ в районе...; под его непосредственным руководством был освоен ряд основных золотоносных районов...., план поисковых работ выполнен в 1941 г на 128%,в 1942 г - 199%, в 1943 г - на 131% ....; добился значительного прироста промышленных запасов, что обеспечило досрочное перевыполнение планов золотодобычи в 1941, 1942 и 1943 гг....; за время его работы было открыто и разведано более 20 новых промышленных месторождений золота....; показал себя как прекрасный организатор, неутомимый в работе руководитель, пользующийся исключительно большим авторитетом и заслуженным уважением среди всех работников разведки и эксплуатации района.....». Слова «неутомимый» и «исключительно» в этой превосходной характеристике уже за пределами стандартных формулировок. Из них можно понять, что Вознесенский был абсолютно поглощен работой и вел эту работу наилучшим образом. Ему никто, или, скажем так, почти никто не мешал. Его не подсиживали, как это было в другие годы, - в военной обстановке у любителей таких дел было меньше возможностей. Его колымский опыт позволял ему легко ориентироваться в новом районе и быстро принимать верные решения. Удивительное его свойство- на равных, без капли гордыни говорить с подчиненными, умение выслушать их доводы и прирожденная способность организовать людей для общей творческой деятельности позволили ему создать геологический коллектив, сплоченный не столько силой принуждения, сколько участием в безмерно важной для страны и успешно продвигавшейся работе. Рядом не было колючей проволоки лагерей. Дома ДВ жил в любви и спокойствии и был, как за каменной стеной, - жена, Мария Генриховна, помогала ему чем только могла. И, наконец, непосредственное начальство: В.А. Собко, судя по всему, очень хорошо управлял трестом и высоко ценил своего главного геолога; главный инженер Леонид Михайлович Жигалов стал в Аллах- Юне настоящим преданным другом ДВ. Все это как бы сложилось вместе, сложилось и стало причиной выдающихся достижений Вознеснского на Джугджуре. «Применив свой опыт к новому золотоносному району - пишет Ю.А.Билибин - Д.В. Вознесенский быстро добивается значительных производственных успехов, как в постановке приисковой геологии, так и в отношении эффективности разведочных работ». И снова, подобно тому как на Колыме: « В годы руководства Вознесенским геолого-разведочными работами треста последний дает каждый год крупный прирост разведанных запасов, позволяющий тресту удерживать одно из ведущих мест по золотодобыче в системе Главзолото». Может быть стоит напомнить цену золота в то время: золотом расплачивались с союзниками за военное оборудование, снаряжение, материалы, продовольствие. 1300 (!) тонн золота срочно отправили на карбазах по Лене до бухты Тикси весной 1943-го за поставки по ленд-лизу. И, кто знает, сколько джугджурского золота было в этом караване.

В середине 1944 ДВ начал работать в Москве главным геологом «Главзолото», но выдержал лишь полтора года. Это особое, не всем присущее и не для всех приемлемое умение держать себя в наркомовских кабинетах. Там была принята оскорбительная манера отношения к подчиненным. Дядя Дима рассказывал, как это происходит и не стал дожидаться своей очереди: он не поступился бы своим достоинством, хотя хорошо понимал, что расплатой может снова стать тюрьма. В автобиографии сказано: «Ушел по причинам личного характера».

Последний десятилетний этап трагически короткой жизни. ДВ чуть-чуть за сорок. Он вернулся в Ленинград, во Всесоюзный Геологический на Васильевском Острове. Все так непросто. Таланта поисковика, огромного таежного геологического опыта здесь недостаточно. Нужна диссертация, составленная по бережно заимствованным канонам европейской науки. До той поры ты будешь иного, низшего сорта, нежели спокойно и прилежно трудившийся «на себя» - пусть и скромных способностей- научный работник. ДВ, к счастью, быстро преодолел этот рубеж, - тогда было заметно меньше формальностей: диссертацию он готовил вечерами и ночами зимой 1946-47 гг. Но шлейф неустроенности в научной, приправленной послевоенным бюрократизмом среде сохранился в графах трудовой книжки. «Зачислен старшим научным сотрудником... откомандирован на должность главного инженера Восточной экспедиции... назначен начальником партии...», снова (в мае 1947-го, сразу же после защиты) « назначен старшим научным сотрудником... назначен заведующим шлиховой лабораторией...переведен в Тувинскую Экспедицию...переведен в Ермаковскую экспедицию... назначен начальником Дальней экспедиции....». Для непосвященных весь этот растянувшийся на 6-7 лет период был эпохой знаменитой Тувинской экспедиции - временем геологического освоения недавно присоединенной к Союзу Тувы. Более осведомленные - а такими были очень многие, включая тувинских пастухов - знали, что в Туве, также как в других районах Союза, ищут невероятно нужный стране уран.

Должности ДВ в Туве менялись, но практически все время он был реальным руководителем геолого- съемочных и поисково-разведочных работ. Поиски урана были новым делом, нужно было учиться на ходу, нужны были хорошо подготовленные толковые геологи и геофизики. И ДВ начал целеустремленно подбирать кадры для разворачивающихся в Туве работ. Матросов, Владимирский, Кудрявцев, Бобров, Абрамович, Богомолов, Терентьев, Владимирская, Грушевой, Капков, Шапошников,- это только часть длинного списка молодых людей, найденных ДВ, нужным образом направленных и быстро выросших на геологической работе в Туве. ДВ с его бесценным опытом работ в куда более трудных условиях Колымы и Восточной Якутии был для них добрым наставником и неоспоримым авторитетом и в профессиональной области и, что не менее важно, в нравственной сфере. Простоте и демократичности ДВ, сдержанному достоинству его поведения невольно старались подражать, и это, конечно же, объединяло людей и поднимало уровень человеческих отношений в тувинском геологическом коллективе.

Друзья ДВ говорят о его редких душевных качествах и удивительном обаянии. Мне труднее судить о том, как это проявлялось в рабочей обстановке, хотя перед глазами живая картина: ДВ сидит на бревнышке на берегу Улатая рядом с мощным и строптивым Сашей, рабочим- проходчиком, и, наклонив голову, как-то очень спокойно объясняет ему простые истины о законах жизни в геологической партии. Но я помню ДВ по дому и примерно понимаю, что имели в виду его друзья. Неторопливое, несуетное, какое-то очень мужское поведение. Речь без мелких попреков и замечаний, без одергиваний, без капли раздражительности, - так что можно подумать, что все в семье делается чуть ли не идеально. Немного суровое, обычно усталое, но от того, по контрасту, привлекающее своей улыбкой лицо. Замечательное чувство юмора, готовность принять удачную шутку, склонность к мимолетным веселым розыгрышам. Герои Генри, Зощенко, Ильфа и Петрова, - они на слуху все время. «Монтигомо-Ястребиный Коготь» - по-чеховски зовет он младшего племяша Сережу. «Бонжур-покедова», - бросает домашним, надевая свою шапку-пирожок перед выходом на улицу. И вместе с тем большая вдумчивость и серьезность, добросердечие высокой пробы, непоказная забота о близких, такое же непоказное внимание к делам и бедам друзей, товарищей и случайных собеседников.

В послевоенные годы дом Вознесенских на 16-ой был по-настоящему открытым домом. Не перечесть заходивших сюда то на четверть часа в обеденный перерыв, то на целый вечер. Отчасти этому способствовала близость к институту, но главное заключалось в том радушии, с которым ДВ и Мария Генриховна встречали и жданных, и совсем неожиданных гостей. По всему было видно, что людям легко в этом доме, что они полны доверия к хозяевам и готовы говорить с ними откровеннее, чем говорят со многими иными. Как памятны мне вечерние, «в 18 с минутами», компании товарищей-учеников ДВ, вначале медленно - один, другой, третий, четвертый... нет..кто-то еще застрял на площадке... - заполнявших пространство у входной двери, а затем, с улыбками и подначками, двигавшихся к главной комнате. Пока гости рассаживались за столом, дядя Дима незаметно выходил в коридор и, чуть смущаясь, говорил привычное: « Ну, ты знаешь,... одна нога здесь, другая там... колбаски полкило, сыру грамм триста....водочку ребята принесли...». Он не знал, как рад я ему услужить: скатывался с четвертого этажа по полутемной лестнице, бежал, торопясь, в известный своей хронической серостью магазин на углу 17-ой и Среднего... Все эти экспромтом устроенные застолья были прекрасными: отсутствие натянутости, поразительное взаимопонимание, содержательность беседы вместо частого в подобных случаях пустословия, всепронизывающий, брызжущий смех и общая атмосфера товарищества и дружбы. ДВ обычно держался в тени, а солировал, чаще других, Юрий Михайлович Владимирский, отличавшийся особым талантом увидеть и гротескно изобразить нелепости окружавшей нас жизни.

Дядя Дима прожил 52 года. На похоронах несли, спускаясь по главной лестнице Института, три ордена- Орден Ленина и два «Трудовых». Не думаю, что в Институте было много орденоносцев такого калибра. На биографию ДВ, конечно же, косилось высокое начальство, но когда приходило время рассматривать наградные листы, достижения ДВ выглядели слишком уж неоспоримо. Наверное, даже самые подозрительные понимали, что в его беззаветной геологической работе большую роль играли чувства, справедливо называемые патриотическими. Они естественным образом унаследовались от революционно настроенного отца, боровшегося за благоденствие Родины; они укрепились в студенческие годы под впечатлением уральской и алтайской природы; они не могли не окрепнуть еще более при работе в тяжелых предвоенных и военных условиях полудикого, окрашенного драматизмом и романтикой Северо-Востока. Суть тогдашнего режима дядя Дима понимал яснее других, но это не мешало, а, возможно, и еще более побуждало его преданно служить своей так нелегко живущей стране.

Я мысленно наношу на карту места, где работал ДВ: верховья Колымы, притоки Алдана, верховья Енисея. Пройденные маршруты символическим образом ложатся на великую дугу сибирских хребтов, протянувшуюся от Колымского нагорья к Джугджуру и Становику и дальше к Саяно- Алтаю. Все произошло именно так, как было задумано в студенческое время вместе с Билибиным, Музылевым, Серпуховым, Шейнманном в геологической секции Горного Института: все годы самостоятельной работы ДВ - короткие 25 лет - отданы изучению богатств его малой родины, имя которой - Восточная Сибирь.