От родных
Братьев было четверо: старший Пётр, 1901 г. р., мой отец Александр, 1902 г. р., Иван, 1904 г. р., и самый младший Михаил, 1910 г. р. В печально памятные годы Большого террора по каждому из них проехало «Красное колесо». В четвертом томе «Ленинградского мартиролога», где помянут мой отец, я рассказала о нём всё, что могла помнить (в 1937 г. мне было около восьми лет) и узнала из его судебного дела. В это время мне уже была известна и судьба Петра, умершего в ИТЛ, и Ивана, которого, подержав некоторое время под следствием, соблаговолили выпустить, меняя команду НКВД. В 1943 г. он погиб на Ленинградском фронте.
Очередь помянуть самого младшего из братьев, Михаила, пришла не скоро: скорбный список расстрелянных в 1937–1938 гг. протянулся до 11-го тома, в котором стандартное решение Особой тройки – расстрелять очередного участника контрреволюционной шпионской организации. Доказательств, как во всех подобных случаях, никаких. Основание для вынесения приговора одно: поляки, даже в том случае, если они русские, – шпионы. Братья, все четверо, во время следствия утверждали, что они русские, по-польски не говорят, с Польшей никаких отношений не имеют, мать у них русская; отец, умерший в 1932 г., действительно, поляк, но что же с этим поделать?!
Мне казалось, что добавить к сказанному нечего. Но со старых любительских фотографий, уцелевших с 30-х годов, сделанных отцом (он и снимал, он и проявлял негативы – тогда это был хлопотный и длительный процесс, свидетелем которого была и я), на меня смотрели любимые лица. Я почувствовала: никуда от прошлого мне не уйти.
Две фотографии мною особенно любимы.
…Из тёмной глубины рельефно выступает привлекавшее меня с детских лет лицо дяди Миши. Думаю, фотография сделана отцом в Ленинграде. Миша часто приезжал к нам и со своей скрипкой иногда выступал в кинотеатре «Молния» на Петроградской стороне перед началом сеансов (видимо, подрабатывал). На фотографии он сосредоточен и серьёзен, но обычно был весел, артистичен, любил музыку, хорошо рисовал, особенно удавались ему карикатурные изображения. Мама иногда подшучивала над его легкомыслием, которое, скорее всего, шло от молодости и открытости характера.
Вторая фотография сделана папой в Новой Ладоге, куда летом мы ездили всей семьёй к бабушке, Анне Ильиничне. Во дворе её дома около сарая расположились мои дяди: Петя, Миша, Ваня (на его плечах сижу я – он особенно любил со мной возиться). Солнечный день, свободные позы трёх молодых мужчин, весёлая игра солнечных бликов, под деревом затенённый уголок двора… Почти идиллическая картина…
[Братья Пётр, Михаил и Иван Бартошевичи с племянницей Люцией. Новая Ладога]
Страшно подумать, что всё это вмиг может быть разрушено. Пройдут какие-то год-два… Оставшись одна, бабушка последовательно будет получать известия о гибели своих сыновей. Мама, высланная вместе со мной в Кустанай, ничем не могла ей помочь. Отпустили её лишь через 10 лет. Свиделись мы в 1947 г. Сейчас никого из семьи, кроме меня, нет на свете. Но вечно жив неразрешимый мучительный вопрос – зачем и кому всё же это было нужно?
Люция Александровна Барташевич,
С.-Петербург
- Михаил Иосифович Бартошевич расстрелян по так называемому Списку польских шпионов № 74. В предписании на расстрел значится 8-м из 40 приговорённых к высшей мере наказания. 36 человек расстреляны и помянуты в данном томе. В отношении четверых приговор не был исполнен. Они будут помянуты в 12-м томе «Ленинградского мартиролога».
- Александр Иосифович Бартошевич расстрелян по так называемому Списку польских шпионов № 45. В предписании на расстрел значится 47-м из 100 приговорённых к высшей мере наказания. Все считаются расстрелянными 20 декабря 1937 г. и помянуты в 4-м томе «Ленинградского мартиролога». Однако есть основания считать, что кто-то из них расстрелян позднее, после исправления ошибок в «установочных данных».
- Красноармеец Иван Иосифович Бартошевич убит 10 марта 1943 г. в бою под Синявином, неподалёку от родных мест. Он помянут как Барташевич в 15-м томе Книги памяти «Ленинградская область, 1941–1945»
