От родных
Предисловие: в медицине описаны фантомные боли, когда болит то, чего у человека нет, например, ампутированная конечность. Также может болеть "ампутированная память". Первый приступ "болезни" я остро ощутила 2 года назад, когда ФБ откупорил, как консервным ножом, моё одиночество. Детские туманные воспоминания сложились в настоящее расследование, в рамки которого вошли мои свидетельства об Ольге Васильевне Рождественской (1900-1984), о погибшем от пули чекистов в 1931 году её отце, об уездном городе Чистополе-закамском центре производства зерна, о деревне Сосновке, словом о том, как жили люди на богатых вольных закамских землях на рубеже 20 века и позже...одним словом, понятия родина-земля наполнились конкретным смыслом.
Память об Ольге Васильевне и её отце драгоценна, как маленький обломок большой потерянной цивилизации, где вера, надежда и любовь служили путеводной звездой, не изменявшей ни при каких обстоятельствах. Начало истории отыскалось здесь: "Василий Ильич Рождественский, протоиерей, в 1895 году рукоположен в сан священника к церкви села Сосновка Казанской губернии, где прослужил не менее девяти лет. В 1897 году открыл при храме церковно-приходское попечительство. Состоял законоучителем сельской церковно-приходской школы, духовным следователем первого Чистопольского благочиния Казанской епархии." (1) В то время Сосновка была большим зажиточным селом в 300 домов. Здесь находилось имение Чаадаевых, родственников философа, друга Пушкина. Неподалёку усадьба князей Хованских (в Русской Киремети), древнее городище Билярск. Моя бабушка Маня-Мария Николаевна Федотова-родилась в 1899 году в середине семейного хоровода, их было 6 сестёр и брат. Василий Ильич крестил и учил всех детей в семье. Его единственная дочь Оля, ровесница Мани, осталась другом нескольких поколений нашей семьи.
В Книге памяти Республики Татарстан мне удалось отыскать запись: "Рождественский Василий Ильич
Родился в 1868 г., Аксубаевский р-н, с.Савруши; русский; священник, кладбищенская церковь. Проживал: г.Чистополь..
Арестован 8 марта 1931 г.
Приговорен: тройкой ГПУ ТАССР 9 июля 1931 г., обв.: 58-11. ("участник а/с группировки, антиколхозная, религиозная агитация").
Приговор: ВМН, конфискация имущества. Расстрелян в июле 1931 г. Место захоронения - в г.Казань. Реабилитирован 28 июля 1989 г." (2)
Мне удалось найти свидетеля, знакомого с О.В. в 70-х годах в Казани. Рафаил Хисамов, родом из Чистополя, один из хранителей музея-квартиры Б.Пастернака, рассказал: "Студентом историком я подружился с О.В. В то время только начинался мой интерес к русской религиозно-философской литературе; к книгам Флоренского, Соловьева, которые передавались по цепочке человеческих рук. Друг подвел меня на улице к почти старой женщине маленького роста. Обноски и большие, грубые башмаки. Полуподвальная комната во флигеле Никольского собора на Баумана, драгоценные книги вместо вещей, голодные кошки, тяжёлый дух ливера и рыбы..." Рассказы О. В. уместились в три папки, темы: 18 год в Чистополе, пятилетка безбожия: расстрел отца-протоиерея в подвале Черного озера, разговор со сторожем на Архангельском кладбище. Поездки в Москву: Калинин, Крупская, Совесть партии Арон Сольц. 20-е годы в Москве: участие в диспутах между Флоренским, Введенским и Луначарским. Судьба этих трех папок-захватывающая история, след их пока утрачен.
Рассказы из утраченных папок.
1918 год.
о.Василий чудом уцелел во время гражданской войны, когда он вместе с о.П. Трифоновым отслужил молебен о даровании победы Белому воинству. После вступления в город Красной армии, солдаты, увешанные гранатами и пулеметными лентами, ворвались в собор в поисках "долгогривой белой поповни", чтобы расстрелять на месте за колокольный звон, встретивший вступление белогвардейцев. Ольга попалась им на пути, маленькая и по-тифозному коротко остриженная, она показалась им мальчишкой. У неё пол заходил под ногами, ведь монахини и священники попросту схоронились в саду совсем близко, смерть дышала им в лицо. Мужество придало её ответу твердость: "они все уехали из города". С руганью и угрозами закидать гранатами собор, красные выкатились на Екатерининскую улицу, грабить оставшихся "буржуев"... Подолгу потом оставались неприбранными тела горожан, убитых за вид "классово неподобный". Жизнь в городе теперь диктовалась митингами по поводу и без, повальными дневными обысками по ордеру ЧК или ревтрибунала и ночными криминальными налетами. Расплодилось огромное количество бандитских шаек, что было неминуемым следствием открывшихся в 1917 году тюрем. Уголовники стали ночными хозяевами города. Военные патрули охраняли администрацию, остальные были брошены на произвол "резаков". Оружие для самообороны запрещалось. За наган или охотничью винтовку могли и расстрелять. Наиболее известные купцы, успевшие уехать, считались счастливчиками, тк остальные, даже из числа обыкновенных торговцев, попали в категорию "заложников". Купцы Зайцев, Уткин, Бутлеровы, Нибратов были расстреляны в декабре 1918 года. Тела сброшены в навозные ямы за конюшней особняка Чуконцева. Перезахоронены в апреле 1919 года, когда Чистополь на время отбили колчаковцы. При их отступлении из города с ними ушло много знакомых ей молодых людей.
Москва.
Наступил 1919, грозящий людоедством, год...19-летней Ольге удалось добраться до Москвы к родственникам. Я не знаю их имён, эта нить оборвана. Семья Константина Соломоновича Сараджева стала ей родной, она смогла продолжить учиться музыке на струнном отделении Московской консерватории, по классу арфы вместе с Кирой и Адой Сараджевыми. "Экзотический" инструмент помогал ей в самые сложные годы, когда люди лишались работы, крыши над головой, отправлялись в далёкую ссылку. Замены ей не находили, и, когда фильтровали на благонадёжность, руководителю оркестра удалось доказать, что Ольга сирота и не помнит родителей. Но когда сам дирижёр оказался в ГУЛАГе, то ей пришлось очень трудно. Частые увольнения, концерты в рабочих клубах с красной косынкой "пролетарской выдвиженки" на голове. При этом нередко ей намекали, что фамилию Рождественская лучше сменить на революционно-подходящую. Не понимали её упрямства в этом, нежелание принять "благорасположение", которое ей выказывали за её характер: терпимость и желание всем помочь. Парторг клуба часто "объяснял", что её подводит только сомнительное происхождение. Он сам был арестован в 1939 году и расстрелян, хотя его и "не подкачали" родители самого ультрапролетарского пошиба. Знал бы он, что и это не защита от роковых обстоятельств. Да кто же об этом думал... Ольга Васильевна вспоминала, что те из "бывших", кто не смог отыскать нишу спасения от невзгод, считая себя заранее обречёнными, махнув на всё, опускались, пили горькую, потом странным образом исчезали. Скорее всего они отлавливались, как социально-опасный элемент, и отправлялись в ГУЛАГовские тони без надежды на спасение. Определённые «цифры отлова» выпускались в секретных указах НКВД по «фильтрации населения»...
Пятилетка безбожия.
Протоиерей Василий Рождественский был в Чистополе очень популярен, а в 20-е годы его приглашали служить в Москве. Он был знаком со многими архиереями. Знал лично патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (расстрелян в 1937 г.). А с "живоцерковным" Александром Введенским была знакома и Ольга Васильевна, часто посещавшая его квартиру, служившую приёмной для всех, жаждавших реформировать жизнь РПЦ в духе постреволюционной эпохи. Кто же знал, что их тоже будут уничтожать с неменьшим пылом, как ранее в Соловках верных патриарху Тихону. Жаль, что по памяти не восполнишь всех деталей, а ведь Ольга Васильевна жила среди них, была вхожа во все значимые религиозные организации. Учась в консерватории, пела в хоре Храма Христа Спасителя.
В Чистополь она вернулась в 1927 году помочь матери после перенесённого инсульта, вызванного тяжелейшими переживаниями за о.Василия, лишённого прихода и вытесненного в подвал из квартиры соборного дома. Стало ясно, что его арест это лишь вопрос времени. о.Василий искал ответов в Москве, но не смог принять обновленческих настроений, вернувшись домой, служил в кладбищенской церкви, где и был арестован 8 марта 1931 года.
Чистопольские чекисты в рвении перед Москвой арестовали около 300 человек по "Делу о контрреволюционной церковно-монархической организации". Одним из арестованных, был образованный человек по фамилии Булич, общавшийся с семьями Бутлеровых и Чаадаевых, его земляков. Его племянница, тоже Булич, чекист-палач из ближайшего круга Дзержинского, опасаясь лишь за возможную тень на своё имя, решила дать делу другой ход, вмешавшись в разбирательство, добилась разукрупнения, разбив заключённых на небольшие группы и выпустив случайно замешанных людей. Родственник был на свободе, чекистская репутация не замарана, арестованные монахини и священники-обречены...
Ольга Васильевна пыталась спасти отца от расстрела, обежав следователей ОГПУ в Казани, она бросилась в Москву. Пройдя все уровни начальства, с отчаянной мольбой собралась к Калинину. На приём вела живая очередь, становится в которую нужно было часа в 3 ночи и ждать не отходя. От заявления требовалась длина только в 2 предложения. Всесоюзный староста молча смотрел на посетителя, помощнику направо передавал заявление, если не всё было ясно, налево-гиблые дела. Левый дежурный без слов возвращал заявление, аудиенция заканчивалась. От общения с Крупской остались в памяти длинная очередь, Базедова болезнь и фраза, стучавшая молотком в висках: "Вы, милочка, куда попали?! Вы разве не знаете, что подобными делами я не занимаюсь?!" Последней инстанцией была Совесть партии-Арон Сольц. Здесь не было очереди и никого...не было в кабинете. Хозяин из укрытия рассматривал гостя. На рыдания и слова "Ведь он же ничего не сделал!!" доходчиво объяснил, что сейчас пятилетка безбожия, состав вины не требуется, "тройка" лишь орудие для предписанного приговора.
Отца содержали под стражей в Казани, принимали передачи, но однажды ответили, что он "не числится". Полученная перед тем записка оказалась последней: "не передавайте продукты, здесь хорошо кормят и дают мясо каждый день". Дома долго не могли догадаться, что "мясо" значит побои...Она справлялась у сторожа на Арском кладбище, ей шепнули, расстрелянных ищи на Архангельском, где её горе и купленные на занятые деньги 5 бутылок скверной 30° водки "рыковки" растопили сердце этого невольного соучастника, сопоставив числа, он указал в какую из ям сбросили тела 7-ми монахинь Чистопольского Успенского монастыря и трёх священников, привезённых из подвалов Чёрного озера. Как и полагалось, он всё залил известью и слегка прикопал. Церковного сторожа она всегда вспоминала с благодарностью за то, что позволил ей поставить небольшой, совсем маленький крест...
Послесловие.
Друг моего детства, рассказавший мне наизусть много книг, Ольга Васильевна, прожила до 84 лет. Военные годы в Ташкенте чуть-было не подарили ей любимого человека, но жених был арестован и сгинул, ей посоветовали не наводить больше справок. Она вернулась в Казань, приютившись в полуподвальной комнате за церковью, напоминавшей родной Чистополь. Её знали в городе, тянулись для бесед и рассказов, даже без всех конфискованных томов Брокгауза и Эфрона, её память хранила саму историю. Суждения её о церкви были горячими и живыми: царившим в ней схоластике и догматизму она противопоставляла идеи ответственности за свой народ, за его судьбу и горе, необходимость философского просвещения людей. Случалось, что студенты КАИ привозили её на такси в общежитие. Было ужасно неловко перед молодежью за уродливые ботинки, но о музыке она рассказывала упоённо, начиная от настройки инструмента и кончая виденным в Большом театре.
В 30-годы она уничтожила сделанную отцом ещё до революции страховку в американской компании, борясь за отмену приговора. Цинизм доходил до крайности, не выдавали даже справки о смерти, советуя обратиться в ЗАГС. Позже сама Вера Дулова, подарок которой-кабинетная арфа долго хранился у нас и был возвращён Сараджевым, предлагала ей покровительство и пансион. Но её душе нужна была свобода и тот-маленький-крест надо рвом...
От всего сердца благодарю моих друзей на фейсбуке: Фариду Залялютдинову и историка-краеведа Леонида Абрамова.
Marina Ilyinskaya
