Хмелинский Евгений Михайлович

По сохранившимся письмам с фронта, там Евгений Михайлович чувствовал себя хорошо, как никогда, особенно после концлагеря — был вдоволь обеспечен продольствием и теплой одеждой. До окончания войны дошел без ранений. Позже работал по специальности в Тереке, где повторно женился, на пенсии занимался пчеловодством, и умер в возрасте 83 лет. Отец часто ездил его навещать, бабушка же с ним после войны не общалась и никаких отношений не поддерживала — она полагала, что арестован он был по собственной глупости. Глупость заключалась в том, что после ужина с водочкой в собственном доме он прочитал председателю совхоза, коммунисту товарищу Сексяеву Григорию Михайловичу, который в то воскресенье был у него в гостях вместе с супругой, сатирические стихи про местное районное начальство. Председатель рассказал парторгу, коммунисту товарищу Козлову Матвею Тимофеевичу, парторг донес, и поехало. По семейной легенде, следствие пыталось состряпать версию о заговоре главного агронома, деда Евгения Михайловича, и главного бухгалтера, Александра Александровича Кислинского, с целью навредить местному сельскому хозяйству. Бухгалтер в чем-то чистосердечно признался, был осужден, и расстрелян 7 декабря 1937 года (сведения о бухгалтере мне нашли составители Краснодарской Книги Памяти, мне была известна только его должность и место работы, имени я не знал). Дед ни в чем не признавался, поэтому по сфабрикованному протоколу допроса, где он якобы чистосердечно признался в клевете на вождя народов, выразившейся в сатирической оценке лозунга товарища Сталина "Жить стало лучше, жить стало веселее", был осужден на 10 лет лагерей. Факт фабрикации протоколов допросов был установлен при переследовании, проведенном в рамках процесса о реабилитации — следствию удалось передопросить одного из свидетелей по делу от 1937 г., который заявил, что в 1937 г. он подписал протокол допроса, заполненный от руки, а ему для опознания представили протокол, отпечатанный на машинке...

Дед Евгений Михайлович родился в семье священника, в 1919 году успешно окончил духовную семинарию, а потому был человеком образованным, знал иностранные языки и имел собственное мнение. После семинарии он окончил Воронежский сельхозинститут, и работал агрономом, однако долго нигде не уживался, в силу своей врожденной честности и откровенности, что в конечном итоге и привело к его аресту и распаду семьи.  

После осуждения мужа, бабушке Клавдии Васильевне 1906 г.р. с сыном Всеволодом 1927 г.р. приходилось очень тяжело. Сева рассказывал, как ночью они с мамой пришли на железнодорожную станцию попрощаться с отцом — подойти к нему разрешили только сыну, жена стояла в сторонке. Из птицесовхоза они уехали по совету следователя, чтобы Клаву тоже не арестовали. Клава устроилась работать секретарем-машинисткой, до революции она 4 года проучилась в школе для сирот при Курском Женском епархиальном училище и писала грамотно. Мальчишки преследовали Севу как сына врага народа, кончилось тем, что в драке он упал, ударившись позвоночником о камень, и у него начался туберкулез позвоночника. К началу войны Сева был на излечении в санатории в Геленджике, который потом эвакуировали в Армавир — единственным лечением было лежать не вставая в течение трех лет, чтобы избежать искривления позвоночника, Клава все время была там же, при единственном сыне. В Армавире попали под немецкую оккупацию, вместе с группой из 20 с чем-то детей и двух сотрудников санатория, в которой выжили чудом. За день перед наступленим немцев на Армавир Клава с еще одной женщиной уходили с детьми в поля, чтобы быть подальше от боевых действий. Сына Клава тащила за собой на доске -- ходить ему она не разрешала, поскольку врачи велели лежать не вставая. При отходе немцев из Армавира на дверь повесили бумажку, где написали по-немецки "здесь лежат больные дети немецких колонистов", чтобы немцы не сожгли помещение, где находился эвакуированный санаторий. Судя по масштабам разрушений в Армавире, которые оставили за собой немцы (было уничтожено свыше 1000 зданий), такие опасения имели под собой веские основания. В группе больных действительно был один мальчик — поволжский немец, который хорошо говорил по-немецки... Отсидка отца впоследствии помешала Севе получить в МФТИ образование по избранной специальности — он хотел стать физиком-ядерщиком, но был вынужден перейти на специальность "радиофизика".