Хмелинский Михаил Алексеевич

После ареста, осуждения и расстрела семье сообщили, что Михаил Алексеевич "выслан без права переписки". Сколько-то лет подавали поминать за здравие, а потом уже стали подавать за упокой. Правду узнали только при Хрущеве, через 20 с лишним лет.

Собственный дом Михаила Алексеевича, купленный им при переводе на службу в Большую Усмань у семьи покойного предшественника в 1906 году, был конфискован властями после его ареста, а старушку жену Любовь Ивановну, пожилую свояченицу Александру Ивановну Баженову, и младшую дочь Екатерину, 30 лет, выставили сперва в амбар, а потом и вовсе на улицу. После этого они ютились по родственникам и знакомым. Любовь Ивановна умерла в 1942 году, пережив мужа на 5 лет. Они прожили вместе в счастливом браке 50 лет, вырастив и воспитав 8 человек детей.

Расстрельное дело было очевидно сфабриковано, как показывает сравнение подписей обвиняемого на двух протоколах допроса. На первом протоколе, в котором ничего существенного по сути обвинения не имеется, Михаил Алексеевич подписался фамилией и именем (Хмелинский Михаил, с ятем), что было вполне обычным для священнослужителей. Причем рука его дрожала (ему было уже 73 года), что видно из неравномерной ширины линии. В первом протоколе прадед Михаил Алексеевич указал как родственников только тех членов семьи, кто с ним проживал, и еще сына Евгения, моего деда. Вероятно, хотел избежать неприятностей для остальных детей, а Евгений к тому времени уже и так был арестован. На втором же протоколе, где Михаил Алексеевич якобы чистосердечно признался в деяниях, наказуемых расстрелом (и смысл своего признания осознал, как показывает ответ, якобы им данный на прямой вопрос следователя Кузнецова), подпись сделана одной только фамилией, и у следователя рука совершенно не дрожала — нажим на перо ровный, причем он хорошо воспроизвел особенности написания Михаилом Алексеевичем заглавной буквы "Х". Следователь и за себя расписался одной только фамилией, как обычно и расписывались все сотрудники госбезопасности. Любопытно, что среди изъятых при обыске документов была половинка тетрадного листка с запиской — помянуть советских руководителей за здравие во время церковной службы, однако документ этот в деле никак не фигурирует. После закрытия церкви в Новой Усмани, Михаил Алексеевич продолжал служить в Воронеже, до самого дня ареста.

Решение о реабилитации Михаила Алексеевича было написано под копирку, с указанием ложных мотивов — например, свидетелей якобы не предупредили об ответственности за дачу ложных показаний, что не соответствует содержанию протоколов допросов.

В  Спасской церкви Большой Усмани устроен исторический уголок, со сведениями об истории церкви и Михаиле Алексеевиче, а на стене у входа в церковь в 2019 году установили доску в память Михаила Алексеевича.