Среди тех, кто пострадал от тоталитарного режима, — известный писатель Кави Наджми и его жена — переводчица Сарвар Адгамова. В тюрьмах и лагерях они остались свободными — сохранили силу духа, интерес к творчеству. Из семейного альбома фото молодых, влюблённых Кави и Сарвар, а рядом их карточки из следственных дел, сделанные в тюрьме. По счастливым, весёлым лицам как будто прошлись катком, сравняв с землёй…
Сарвар и Кави познакомились в 1920-х на литературном вечере в Казани. Оба были почти ровесниками века – Сарвар родилась 5 апреля, а Кави 15 декабря 1901 года. Кави уже в 12 лет начал писать стихи. Сарвар ещё в детстве перевела на татарский язык сказку «Мальчик-с-пальчик». Кроме русского и татарского в совершенстве знала казахский, башкирский, арабский и немецкий.
Как и многие в те годы, они мечтали о независимости и предпочли гражданский брак. В 1927 г. на свет появился сын Тансык. Нежметдиновы жили скромно, богатства, кроме книг, не нажили. Сарвар переводила на татарский Катаева, Горького, Толстого, Пушкина, Дефо, Свифта. Кави одну за другой публиковал свои книги, его называли одним из самых популярных татарских писателей.
В 1930-х семья получила квартиру в доме № 19 по ул. Международной (ныне ул. К. Наджми), которая скоро превратилась в «писательский клуб» - здесь бывали их друзья Хасан Туфан, Фатых Карим и другие известные татарские поэты и писатели. Вскоре Наджми стал одним из самых молодых председателей Союза писателей ТАССР.
В июле 1937 г. писателя арестовали, а через полгода забрали и его жену. Её судили раньше и этапировали в Сиблаг. Так их сын Тансык на два года остался один. Его отправили в Ирбитскую колонию, но мальчик сбежал в Казань, прятался в каморке на чердаке. Его спасла дальняя родственница Хатира, она приютила ребёнка. О школе Тасику пришлось забыть, он стал изгоем. Летом чистил обувь в Ленинском саду, зимой нянчил детей цирковых артистов. Когда он пришёл прощаться с матерью, которую отправляли по этапу, она расплакалась, увидев рубашку в заплатах, брюки не по росту, дырявые ботинки…
Кави поместили в одиночку во дворе НКВД на Чёрном озере. Три месяца следователи избивали его дубинками, мешками с песком, крошили зубы рукояткой нагана, допрашивали сутками без сна и еды. Ставили носками на плинтус и заставляли стоять до потери сознания. Он прошёл карцеры: «мокрый» – по пояс в воде, «баню» – с повышенной температурой, «шкаф», где ни встать, ни сесть. Его пять (!) раз выводили на расстрел, где других убивали у него на глазах, а его снова вели на допрос. Требовали, чтобы он подписал сфабрикованное признание. Сыграли на чувствах к жене и ребёнку, сказали, что приведут и расстреляют их у него на глазах. Кави не мог так рисковать и подписал.
На суде Наджми сказал, что сделал это под давлением. Наджми освободили за недостаточностью улик накануне Нового 1940 года. Когда он восстанавливался в партии, его заставили заплатить членские взносы по 10 коп. за каждый тюремный месяц…
Вызволить жену Кави помогло вынужденное знакомство с уголовниками. Писателя подкинули к ним в камеру под видом прокурора. Зэки избили Наджми, но узнав правду, предложили помощь – доставить жалобу в вышестоящие инстанции по своим каналам. Увы, Сарвар не освободили. В Сиблаге она пробыла до октября 1940-го.
В письмах она рассказывала о 40-градусных морозах, о том, как работала на лесоповале, чистила свинарники и выгребные ямы, сеяла и убирала хлеб, копала картофель, как страшно болела, недоедала. И думала… о литературе. Просила родных выслать новые книги. Размышляла, какой народной песней, каким героем можно дополнить повесть мужа.
В письмах она обращалась к Кави «мой милый Тулин» (по имени литературного персонажа), «свет моей души», «негасимая моя звезда» и подписывалась «твоя радость» или «твоя старуха». Она писала сестре: «…скажите ему (Кави, - прим. ред.), что его радость, тоскуя, пожелтела, совсем состарилась… И седины в волосах прибавилось, и во рту зубов поубавилось. Осенью очень похудела…».
В августе 1940 г., когда Сарвар узнала, что её освобождение задержали до особого распоряжения, написала мужу: «Ты уж моего возвращения не ожидай, в театр и в кино ходи, живи полной жизнью. Насчёт проблемы женщин – это на полное твоё усмотрение, по твоей воле, я на это не обижусь». Но Кави и думать не мог о других: «Ты, по-моему, прекрасно понимаешь и чувствуешь – в моём сердце, в моих мыслях и днём, и ночью только ты одна. Только моей единственной Сарвар там есть место. Я это святое место ни с кем не могу делить… Долго ждали – ещё немного подождём, Сарвар!.. Ты для меня – жизнь, смысл моего творчества, основа всего моего существования на этой земле. Мы не видели друг друга 40 месяцев, но моё уважение к тебе, моя любовь только укрепились и стали сильнее»…
Через полтора месяца Кави с Тасиком с замиранием сердца и слезами на глазах встречали вернувшуюся из лагеря Сарвар на перроне вокзала. Их квартира снова стала центром притяжения писателей. В войну Наджми вёл передачи на радио, стал инициатором и соавтором «Письма Татарского народа фронтовикам – татарам», выпустил книгу «Татары – герои ВОВ». Ещё в 1941 г. он вызволил из тюрьмы поэта Фатыха Карима, а после войны занялся реабилитацией Мусы Джалиля и других «опальных» героев. За роман «Весенние ветры» он получил Сталинскую премию. Правда, перед этим сфабриковали новое дело. Он умер в 56 лет, не выдержав второй волны разбирательств…
Сарвар Адгамова умерла в 1978 г. До конца жизни она с теплотой вспоминала мужа, который её обожал. И в горе, и в радости она осталась его музой. А вот внуки, так и продолжают жить в надежде и стабильности, совсем видимо не понимая урок, который пришлось пережить их родственникам. Ничему история не учит:
«Я не считаю, что нынешнее поколение вправе устраивать судилище, кто тогда был прав, кто виноват, – говорит внучка Сарвара Адгамова Фарида Тансыковна. – Давать оценку можно только откровенному предательству, жестокости, преступлению, но не тому, что происходило в душе человека, что творилось с его совестью. Я ни разу не слышала в своей семье осуждений или проклятий советского режима. Бабушка всегда говорила: «Пока ничего не произошло, не надо волноваться». Она жила неторопливо, растягивая удовольствие от каждого дня, как от вкусной еды. А ещё Сиблаг научил её проще относиться к материальным благам: лишь бы был стол, стул и кровать».