ОБ АЛЕКСАНДРЕ ГЛАДКОВЕ
Осенью 1949 года в зоне лагпункта “Мостовица” — это отдельный лагерный пункт 3 Каргопольлага, расположенный в Архангельской области и занимавшийся лесозаготовкой,— стало известно, что к нам этапировали писателя Гладкова, лауреата Сталинской премии, автора пьесы “Давным-давно”. Зайдя в свой барак, я увидел нового заключенного: высокий, крупная фигура, внушительное лицо, в руках палка, на которую он опирался,— это был Александр Константинович. Мне тогда было двадцать три года, но к тому времени мне уже пришлось повидать много людей, так сказать, причастных к истории. Арестованный в 1945 году студентом, кого только не повстречал я в скитаниях по Лубянке, Бутырке, Краснопресненской пересыльной тюрьме, а там и по Каргопольлагу. Так, в одной только камере в Бутырке передо мной одновременно предстало 24 генерала! Но писатель, поэт для меня, страстного любителя поэзии, был необыкновенно интересен. Мы познакомились и подружились.
Ввиду того, что А. К. Гладков сильно хромал и не передвигался без палки, в лес на общие работы он не был отправлен — его забрала начальница санчасти, фельдшерица из местных, “трескоедов”, как их здесь называли. Дама эта щеголяла тем, что завхоз у нее — лауреат Сталинской премии! Поэт!
И вот начались у нас нескончаемые разговоры о поэзии — Гейне, Апухтин, Тютчев, Есенин, Блок и, конечно, Пушкин, Лермонтов, Маяковский — я хорошо знал поэзию, имел свои пристрастия и мог за них постоять, а Маяковского всего я знал наизусть (в дневнике того времени у Гладкова я значусь как “студент, знающий всего Маяковского наизусть”). Это очень сблизило нас. И когда вскоре, перед освобождением, я попал в больницу, Александр Константинович ежедневно заходил ко мне днем и обязательно вечером.
Александр Константинович писал пьесу “Зеленая карета” — о судьбе актрисы Асенковой. В первой редакции “Зеленая карета”, как и знаменитая “Давным-давно”, была написана в стихах. И хотя в 1967 году она вышла на экраны полностью переработанная в прозе, мне тот, стихотворный вариант кажется гораздо сильнее.
О том, что он писал в лагере еще и стихи, я в то время не знал. Мне он показывал только наброски “Зеленой кареты”. Александр Константинович полагал, что именно это сочинение поможет ему выйти на волю. Увы, конечно, тщетно — ведь во всем творчестве Александра Константиновича не было ни строчки о Сталине! Не могли его освободить еще и потому, что он дружил в свое время с Мейерхольдом и от этой дружбы не отказался.
Кстати, из большой его работы о Мейерхольде опубликованы только первые части — о детстве и юности знаменитого режиссера. До сих пор не изданы на родине полностью и его “Воспоминания о Б. Пастернаке” (вышедшие в 1970 году в Западной Германии) — так, отрывки по разным журналам... Громадную работу в разборе его литературного наследия проделала Ц. И. Кин. Но вот она умерла, и, кажется, некому об этом позаботиться.
Встретившись с Александром Константиновичем снова после освобождения, в 1967 году, мы уже больше до самой его смерти в 1976 году не теряли друг друга. Множество его теплых, сердечных писем (даже в них все еще приходилось ему какие-то свои мысли шифровать) хранится у меня, вместе с рукописью “100 стихотворений из Северной тетради” как бесценное сокровище.
К сожалению, этот удивительный драматург и мемуарист почти забыт. А он - автор замечательной романтической комедии "Давным-давно", по которой позднее был поставлен фильм "Гусарская баллада". Александр Константинович Гладков родился 17(30) марта 1912 года в Муроме Владимирской губернии. Отец - инженер и до революции занимал пост городского головы Мурома. Мать - выпускница Александровского института. В доме Гладковых хранился "Новый завет" с дарственной надписью сына Пушкина. Любовь к литературе будущий писатель унаследовал от матери. "Когда мы с братом были маленькими, мама прочитала нам за две зимы вслух "Дети капитана Гранта" и "Войну и мир", - вспоминал Гладков. - Светосила детского воображения такова, что мне потом часто казалось, что я помню 1812 год; не книгу, не роман, а именно 1812 год с людьми, красками, звуками". Вот они, истоки будущего творчества. Вот она, книжная баллада, превратившаяся в гусарскую!.. Книги шли в параллель с увлечением театром. Когда семья переехала в Москву, мама Гладкова сначала приносила сыну театральные программки, а потом стала водить его на спектакли.
А.К.Гладков с матерью Т.А.Гладковой. 1957
С 1930 года Гладков регулярно посещает спектакли и репетиции Театра им. Мейерхольда, становится страстным поклонником таланта Всеволода Эмильевича. С начала сезона 1934 года по 1937-й Гладков занимает разные литературные должности в мейерхольдовском театре, он и литературный секретарь, и ассистент режиссера. Каждодневные встречи с Мастером, беседы с ним и запись этих бесед для потомства. Слава Мейерхольда в 20-е и 30-е годы XX века была ослепительна. Его имя не сходило с афиш, с газетных полос, о нем и его постановках дискутировали постоянно, рисовались карикатуры и шаржи, о нем пели в сатирических куплетах. Гладков был одним из первых, кто стал публиковать сведения о Мейерхольде после его реабилитации. Ему было что вспомнить и рассказать, ведь Гладков был по существу продолжателем традиции человека-хроникера и протоколиста, каким был Лагранж в труппе Мольера, Бруссон при Анатоле Франсе и, конечно, Эккерман при великом Гете. Гладков записывал за Мейерхольдом буквально все.
В 1937 году Гладков позволил себе сравнить советский режим с эпидемией чумы:
Нет, это не «чума». Чума это всеобщее бедствие, одевающее город в траур. Это налетевшая беда, которая косит, не разбирая. Это, как бомбежка Герники: несчастье, катастрофа. Но это несчастье не притворяется счастьем, во время него не играют беспрерывно марши и песни Дунаевского и не твердят, что жить стало веселее.
Наша «чума» — это наглое вранье одних, лицемерие других, нежелание заглядывать в пропасть третьих; это страх, смешанный с надеждой («авось, пронесет»), это тревога, маскирующаяся в беспечность, это бессонницы до рассвета, но это еще — тут угадывается точный и подлый расчет — гибель одних уравновешивается орденами других, это стоны избиваемых сапогами тюремщиков в камерах с железными козырьками на окнах и беспримерное возвеличивание иных: звания, награды, новые квартиры, фото в половину газетной полосы. Самое страшное этой «чумы» — то, что она происходит на фоне чудесного московского лета, — ездят на дачи, покупают арбузы, любуются цветами, гоняются за книжными новинками, модными пластинками, откладывают на книжку деньги на мебель в новую квартиру, и только мимоходом, вполголоса, говорят о тех, кто исчез в прошлую или позапрошлую ночь. Большей частью это кажется бессмысленным. Гибнут хорошие люди, иногда нехорошие, но тоже не шпионы и диверсанты. Кто-то делает себе на этом карьеру. <...>
"Протоколист своего времени" - так называл себя сам Гладков - дождался и своего звездного часа. В конце 1940 года он приступил к написанию героической комедии в стихах "Давным-давно" (другое название "Питомцы славы"). Все сразу обнаружили первый пласт комедии: схожесть некоторых эпизодов с биографией героини Отечественной войны Надежды Дуровой. Но Гладков считал иначе: "Если искать истоки "Давным-давно" - они в моем безбрежном юношеском чтении: в голубых с белым парусом на обложках книгах Стивенсона, во "Всаднике без головы" и "Подвигах бригадира Жерара"... и в раннем чтении мамой вслух "Войны и мира". Чтение!.." Первая премьера "Давным-давно" была показана в осажденном Ленинграде в ноябре 1941 года в Театре комедии (режиссер Акимов, Шурочка - Елена Юнгер), причем не в своем помещении (оно было разбомблено), а в помещении БДТ. Первыми зрителями спектакля были балтийские моряки. Затем последовали блистательные постановки в Театре революции (ныне Театр им. Вл. Маяковского) и ЦДСА. Спектакли долго держались на сцене и шли с большим успехом.
В эвакуации, в Чистополе, в январе 1942 года к Гладкову подошел один из руководителей Союза писателей Константин Федин и сказал: "Ваша пьеса идет везде, и просто неприлично, что вы не член Союза. Борис Леонидович ее очень хвалил..." И тут же Гладкова приняли в Союз писателей. На заседании Союза Борис Пастернак отметил "несомненность дарования" Гладкова и, обращаясь к нему, сказал: "Но главное ваше активное свойство - это доверчивость вашего воображения, пленяющая читателя. Вы смело и безоглядно ведете свой рассказ, ни на секунду не опасаясь, что вам кто-то не поверит". Пастернак говорил: "Шекспир, поверьте мне, почти ничего не дает, а грузинские поэты могут прокормить год-полтора", - это о переводах. О грядущем: "Будущее - это худшая из всех абстракций. Будущее никогда не приходит каким его ждешь... Все, что реально существует, существует в рамках настоящего..."
А будущее пришло к Гладкову весьма разным. Постановка его комедии "Давным-давно" в 1943 году в Центральном театре Красной Армии была отмечена Сталинской премией. Сам автор премии не получил. Он "успокоился" тем, что Щепкина-Куперник назвала его "российским Ростаном". А потом был ошеломительный успех фильма "Гусарская баллада" (1962), но успех весь пришелся на долю режиссера Эльдара Рязанова, а не сценариста Александра Гладкова.
А.К.Гладков с участниками спектакля по пьесе «Давным-давно». Центральный театр Красной Армии. 1942
Вдохновленный комедией "Давным-давно", Гладков пишет следующую пьесу "Новогодняя ночь". Ее поставил Театр им. Вахтангова, и тут же критика разбила ее в пух и прах. "Комсомольская правда" написала прокурорский суровый отзыв: "Советская мораль, советская нравственность - самые передовые. Именно этих качеств и лишены герои "Новогодней ночи"... Пьеса уводит нас от настоящей правды жизни с ее волнениями, трудностями, борьбой в унылый и безрадостный мир якобы "тонких", а на самом деле выдуманных и фальшивых переживаний". И вывод театрального руководства: пьеса Гладкова "слабая и безыдейная". Премьера следующей пьесы "До новых встреч!", уже принятой к постановке, состоялась только в 1955 году. Почему случился перерыв? Не надо забывать, что это было сталинское время, время борьбы со всем подозрительным и не укладывающимся в общие каноны. Короче, 1 октября 1948 года, в день генеральной репетиции "До новых встреч!" для Александра Гладкова была "организована" встреча с репрессивными органами. Он был арестован по обвинению в "хранении антисоветской литературы".
А.К.Гладков. Дневниковая запись от 15 июля 1940 года. Автограф. РГАЛИ
Освободился Гладков в августе 1954 года, после смерти вождя всех народов, и вернулся в Москву. Слава богу, не сломался и не сдался, опять-таки помогли умные книги. И он снова пишет пьесы: "Первая симфония", "Ночное небо", "Бумажные цветы", киносценарий "Зеленая карета" (1964), посвященный драматической судьбе актрисы Варвары Асенковой. Бьется над книгой о Байроне и пишет последнюю поставленную при его жизни пьесу "Молодость театра". Ну, и главный труд Гладкова о Мейерхольде. Прижизненная рукопись в издательстве "Искусство" не вышла, не завершена была книга о Мейерхольде и в серии "ЖЗЛ". Все вышло лишь посмертно. Александр Константинович Гладков умер в Москве 11 апреля 1976 года, в возрасте 64 лет. После ухода писателя стали издаваться его мемуарные изыскания о Мейерхольде, о Пастернаке, очерки-эссе об Олеше, Паустовском, Эренбурге и т. д. Частично изданы дневники. А дневники Гладкова - это ценнейший кладезь событий, фактов, оценок и характеристик ушедшего времени. Как метко определил Александр Бек записи Гладкова - своего рода "Былое и думы" нашего времени.
***
Мне снился сон. Уже прошли века
И в центре площади знакомой, круглой —
Могила неизвестного Зека:
Меня, тебя, товарища и друга...
Мы умерли тому назад... давно.
И сгнил наш прах в земле лесной, болотной,
Но нам судьбой мозолистой и потной
Бессмертье безымянное дано.
На памятник объявлен конкурс был.
Из кожи лезли все лауреаты,
И кто-то, знать, медаль с лицом усатым
За бронзовую славу получил.
Нет, к черту сны!.. Бессонницу зову,
Чтоб перебрать счет бед в молчаньи ночи.
Забвенья нет ему. Он и велик и точен.
Не надо бронзы нам — посейте там траву.
1952
* Публикация Ильи Соломонника. Опубликовано в журнале: «Новый Мир» 1993, №6
* Александр Гладков. Из дневников: Наше наследие. №№ 106, 107.