Скрипицын Борис Владимирович

15 июля 1901 года, во время многолетней командировки на объект в Ашхабад, у Бурковских родилась красавица дочь, которую назвали сербским именем Милица. Через полтора десятилетия, когда семья вернулась в Петербург, девушка привлекала внимание многих кавалеров столичного света: за юной леди ухаживали миллионер Рябушинский и тогда еще малоизвестный композитор Дмитрий Шостакович. Но сердце барышни покорил один рослый гвардейский офицер — капитан Скрипицын. «Любимой и родной Мусе. Борис», — подписал он ей в 1916 году свою фотографию, которую Муся бережно хранила всю жизнь. Борис Владимирович Скрипицын родился в 1886 году в семье губернатора Якутии и потомка древнего дворянского рода, известного в летописях с XV века. Дети боярские Скрипицыны полтысячи лет служили Русскому государству стольниками, послухами, стряпчими и на других гражданских должностях. Но еще больше Скрипицыных отдали свои жизни военной службе: в 1519 году сражались с Литвой, в 1552 году брали Казань, в 1613 году защищали Тихвин от войск Делагарди, в Северную войну атаковали шведов, в Отечественную войну 1812 года гнали из нашей страны захватчиков «двунадесяти языков» Наполеона. К моменту знакомства с юной Мусей, то есть на конец 1916 года, Борис Скрипицын был настоящим боевым офицером. В составе лейб-гвардии Преображенского полка он много месяцев провел на Юго-Западном фронте под шквальными обстрелами немцев и австрийцев, личным примером поднимал 12-ю роту в штыковую атаку, захватывал вражеские окопы и участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. Даже ранение не вывело его из строя. Грудь храброго капитана была увешана орденами, отмечавшими мужество и стойкость преображенца. Вскоре Скрипицын был награжден и Золотым оружием, став таким образом Георгиевским кавалером. Милица и Борис обручились, но роковой 1917 год заставил их надолго отложить свадьбу. Отозванный с фронта офицер обнаружил Петроград совсем другим: с митингами, очередями за продуктами и вооруженными людьми повсюду. Все ждали надвигающейся катастрофы. Родовую усадьбу Скрипицыных в Подмосковье кто-то поджег, и красивый деревянный дом в русском стиле полностью сгорел. После этого пожилые уже родители Бориса уехали из России в Швейцарию. Вернуться на Родину им было не суждено, последние годы жизни бывший губернатор с супругой проведут в Женеве. 24 февраля 1917 года в Петрограде Борис Скрипицын по наряду командовал 1-й ротой гвардии Преображенского полка. На следующий день, когда очередная демонстрация пошла по Невскому в сторону Зимнего дворца, преображенцев выставили у Полицейского моста (ныне – Зеленый мост через Мойку). Демонстрация была антиправительственной, но мирной, и Скрипицын наотрез отказался стрелять по толпе силами своих солдат, а также запретил это стоявшим здесь же городовым. Только благодаря решению офицера удалось предотвратить надвигающееся кровопролитие и спасти сотни жизней людей. Однако толпа все прибывала. Стало понятно, что просто так люди не разойдутся. Посовещавшись с другими офицерами, капитан Скрипицын решил собрать полки, где еще сохранилась дисциплина, на Дворцовой площади. 27 февраля у Зимнего дворца выстроилось 1500 преображенцев, к ним присоединились роты еще троих подразделений. Но изложенный офицером план дальнейших действий не понравился командующему Петроградским военным округом генерал-лейтенанту Хабалову, и тот объявил Скрипицына «бунтовщиком» и пригрозил арестом. Хотя революцию было уже не остановить. Через полгода, в сентябре 1917 года, Скрипицын ушел из Преображенского полка, которому отдал десять лет жизни. И хотя близкие родственники эмигрировали, а все имущество вскоре отобрали новые власти, Борис решил остаться в России, в Петрограде, где жила его любимая Муся. Молодые, наконец, поженились и поселились в доме на Большой Подьяческой – несмотря на экспроприацию самого «доходника», восьмикомнатная квартира в бельэтаже была оставлена полезному инженеру Бурковскому по личному распоряжению Ленина. Здесь у четы Скрипицыных родилась единственная дочка Таня. В этот период Борис много работает: сначала инспектором в страховом обществе «Россия», затем контролером-инструктором при ВСНХ. Несмотря на начавшиеся с самых первых дней репрессии против «бывших» и передел собственности, советская власть не вызывала у бывшего дворянина и бывшего гвардейца никакого отторжения. Напротив, в Гражданскую войну Скрипицын был переписчиком в 1-м Образцовом полку деревенской бедноты – том самом, где в ту пору служил и Михаил Зощенко. А чуть позже становится начальником одного из 242 санитарных поездов Красной армии. В 1924 году Борис Скрипицын был простым советским человеком. Ходил на работу в контору «Петролес», воспитывал дочку, иногда посещал с молодой супругой театр да общался с бывшими однополчанами. Очень редко приходила весточка от мамы или сестры из Женевы: родные рассказывали про свою жизнь, просили прислать фото младенца, вспоминали общее семейное прошлое. Обычная переписка, какая бывает между близкими родственниками. Должно быть, Скрипицыну казалось, что жизнь наконец-то наладилась. Ничто не предвещало беды. Но в ночь на 24 апреля 1924 года в квартиру на Большой Подьяческой пришли вооруженные люди. Это были сотрудники ОГПУ. После обыска и унизительных досмотров всех членов семьи, под плач ребенка бывшему офицеру было объявлено, что он «причастен к контрреволюционной организации». В качестве улики чекисты зачем-то конфисковали старинное издание «Гербовника дворянских родов Российской империи» – книгу, которая хранилась в каждой дворянской семье как реликвия. Вместе с ней «воронок» увозил по Садовой и Бориса Скрипицына. Ни в свой дом, ни на свободу он больше никогда не вернется. Через две недели советский суд посчитал Скрипицына виновным в «участии в контрреволюционной шпионско-монархической группировке, состоящей из бывших дворян и гвардейских офицеров, связанной с заграничными монархистами через нелегальных курьеров» (ст. 60 УК РСФСР). По сфабрикованному делу осудили и нескольких его сослуживцев, тоже бывших дворян-преображенцев. Общение с однополчанами в деле стало «подготовкой вооруженного восстания», письма мамы и сестры – «связью с зарубежной шпионской сетью». Первым приговором стали три года концлагеря на Соловках. Жена Милица не смирилась с несправедливостью: одно за другим она писала письма во все кабинеты. Требовала, жаловалась, просила. Письма аккуратно подшивались к делу. Никакого действия они не возымели. Один раз, на следующий год, начальство ГУЛАГа разрешило ей навестить Бориса. Милица взяла с собой малютку-дочь. Плыли по свинцовым волнам Ладоги и Онеги, сквозь шторм, а когда доплыли, женщина не сразу узнала в осунувшемся, замученном человеке своего мужа. Все трое заплакали. Это была их последняя встреча. 2 сентября 1927 года Борис Скрипицын был переведен в политизолятор печально известного Владимирского централа. Помимо запрета на проживание в Ленинграде и еще пяти городах и погрангуберниях, советская власть подарила уже отбывшему наказание новый трехлетний срок заключения. Он стал последним – 19 октября 1930 года тройка ОГПУ вынесла смертный приговор по 58-й статье нового Уголовного кодекса. 23 октября 1930 года Борис Владимирович Скрипицын, столбовой дворянин и храбрый офицер, муж и отец, был расстрелян за преступление, которого он никогда не совершал. Лишь в 1959 году государство в лице Военного трибунала Московского военного округа отменило смертный приговор и прекратило дело за отсутствием в действиях обвиняемого состава преступления, тем самым косвенно подтвердив «судебную ошибку». Борис Владимирович Скрипицын был окончательно реабилитирован только после распада СССР, 5 июня 1992 года постановлением Прокуратуры Санкт-Петербурга. Ни объяснений, ни извинений родственникам невинно убитого за его жизнь, за десятилетия страха и унижений, конечно, так и не последовало».