В Сандормохе в годы Большого террора казнены 5130 жителей Карелии и заключенных Беломоро-Балтийского лагеря, осужденных к высшей мере наказания в ходе так называемых массовых операций НКВД. Осенью 37-го здесь же был расстрелян «соловецкий этап» - 1111 заключенных Соловецкой тюрьмы особого назначения. Тайна смерти и тайна казни сохранялись десятилетиями. Во время проведения массовых операций секретным был даже сам факт расстрела, родным и близким об этом не сообщали. Места захоронений казненных десятки лет оставались тайной, согласно секретному регламенту, места казни и захоронения в актах о приведении приговора в исполнение не фиксировались.
По замыслу палачей, память об этих людях должна была быть вытравлена из народного сознания, сами они забыты, а место их захоронения должно было оставаться скрытым навсегда.
Сколько же человек из почти одиннадцати тысяч казненных было расстреляно и захоронено в окрестностях Медвежьегорска?
Данные по расстрелам в Карелии уникальны еще и тем, что это – едва ли не единственный регион, где в расстрельных актах делались пометки о приблизительном месте приведения приговора в исполнение. Пометки эти, конечно, чаще всего весьма приблизительны: «близ с.Реболы», «в окрестностях г.Кемь», «в Беломорском районе» и т.д. Сразу сделаем одно важное замечание. Имеются документы, свидетельствующие, что в окрестностях Медвежьей Горы приговоры приводились в исполнение не только в Сандормохе, но и в другом месте. По крайней мере, известно, что 11 августа 1937 пять человек было расстреляно «в 500 метрах юго-западной стороны Чебинского тракта на 10-м километре от станции Медгора» – то есть в районе, находящемся в другом направлении от Медвежьей Горы, чем Сандормох.
В записях базы данных, созданной петрозаводским исследователем Ю.А. Дмитриевым, пометка об исполнении приговора «на ст. Медвежья Гора» встречается в 4956 случаях. Иными словами, на район Медвежьей Горы приходится почти половина карельских казней 1937–1938 годов. Это не случайно: в Медгоре дислоцировалось Управление Белбалтлага. Весьма возможно, что урочище Сандормох использовалось чекистами в качестве расстрельного полигона ББЛ и задолго до начала Большого террора.
Соответствующие выборки из базы данных Дмитриева дают нам следующие цифры: из казненных «в районе пос.Медвежьей Горы» – не менее 1988 заключенных-«каналоармейцев» и не менее 624 трудпоселенцев. Таким образом, остальных, т.е. «вольных жителей Карелии» лежит здесь не менее 2344. (Мы говорим «не менее», потому что для некоторой, небольшой, впрочем, части расстрелянных всех категорий установить место расстрела не удалось даже приблизительно, – эти сведения отсутствуют в документах и, следовательно, в базе данных.) Еще одно обстоятельство: мы не знаем, когда начал функционировать расстрельный полигон в урочище, которое позднее получило название Сандормох. Не исключено, что еще до начала массовых операций, но насколько раньше? Вскоре после начала строительства Беломорско-Балтийского канала в 1931? И если это так, то сколько людей здесь расстреляли еще до начала Большого террора? Этих данных у нас нет.
Наконец, последнее. Именно в Сандормохе с 27 октября по 4 ноября 1937 были казнены 1111 заключенных Соловецкой тюрьмы особого назначения, приговоренных к расстрелу и вывезенных для этого на материк. Строго говоря, эту цифру нельзя включать в итог Большого террора в Карелии: Соловецкие острова входят в Архангельскую область, а приговаривала соловецких заключенных не карельская, а ленинградская «тройка». В таблицы И.И. Чухина, базу данных Ю.А. Дмитриева и, соответственно, в «Поминальные списки Карелии» они не входят. Но эти люди захоронены в карельской земле, и, безусловно, их следует прибавить к общему числу расстрелянных. Более того: только об этих 1111 людях нам на сто процентов известно, что они расстреляны и захоронены не просто «в районе Медгоры», а конкретно в урочище Сандормох. Через много десятилетий именно поиски «соловецкого этапа» сыграли ключевую роль в истории обнаружения места захоронения.
По минимальным оценкам, извлеченным, главным образом, из базы данных Ю.А. Дмитриева, «близ поселка Медвежья Гора» (скорее всего, все-таки именно в Сандормохе) расстреляны и захоронены:
1. Заключенные Белбалтлага, приговоренные к ВМН до начала «массовых операций» НКВД нет данных
2. Заключенные Белбалтлага, приговоренные к ВМН «тройкой» НКВД КАССР, Комиссией НКВД и Прокурора СССР и Особой Тройкой НКВД СССР 1988 человек
3. Расстрелянные в Сандормохе по приговору «тройки» УНКВД Ленинградской области заключенные Соловецкой тюрьмы особого назначения 1111 человек
4. Жители Карельской АССР, арестованные и осужденные в ходе «массовых операций» НКВД – «кулацкой», «национальных», «харбинской» 2344 человека
5. Трудпоселенцы, сосланные в Карелию и здесь арестованные и осужденные в ходе «массовых операций» НКВД 624 человека
Большой террор в Карелии
Люди читали в газетах о показательных судебных процессах в Москве, слышали о расправах над руководителями армии, промышленности, о массовых арестах и казнях среди партийной и советской элиты. За эти два года почти в каждом регионе, а в иных по два-три раза, прошли выездные сессии Военной коллегии Верховного суда СССР (ВК ВС), которые в своих заседаниях, длившихся от 15 минут до получаса каждое, без участия защиты и без вызова свидетелей, осуждали мнимых «вредителей», «диверсантов», «заговорщиков», «террористов» и «шпионов»; за один такой выезд Военная коллегия выносила приговоры десяткам, а то и сотням людей. Тем же, но с чуть большим соблюдением формальных правил судопроизводства, безостановочно занимались военные трибуналы и специальные коллегии областных судов, Верховных судов союзных и автономных республик. За два года только Военная коллегия Верховного суда приговорила к расстрелу более 40 тысяч человек и к многолетним лагерным срокам еще около 4 тысяч. Жен тех, кто был осужден ВК ВС, согласно приказу наркома внутренних дел СССР №00486 от 15 августа 1937, автоматически арестовывали вслед за их мужьями; Особое совещание при НКВД (ОСО), согласно этому же приказу, автоматически приговаривало их как «членов семьи изменников Родины» к лагерным срокам от пяти до восьми лет, детей же распределяли по детским домам.
Но это была лишь «верхушка айсберга». Подавляющему большинству из почти полутора миллионов казненных и брошенных в лагеря в годы Большого террора приговоры были вынесены во внесудебном порядке. Они стали жертвами так называемых «массовых операций НКВД», проводившихся в глубокой тайне с августа 1937 по ноябрь 1938. Самыми крупными из этих операций стали: операция по приказу наркома внутренних дел №00447 (так называемая «кулацкая операция») и целый комплекс массовых операций, известных под названием «операций по национальным линиям» или попросту «национальных операций» (к ним примыкает также так называемая «харбинская операция НКВД»). В мясорубку массовых операций попадали вовсе не представители партийной и советской элиты, а самые обыкновенные люди: крестьяне, рабочие, рядовая интеллигенция. И осуждены они были заочно, внесудебными органами, специально придуманными для этих операций – «тройками» и «двойками».
«Кулацкая операция» в Карелии: местная специфика
Самой грандиозной из массовых операций стала «операция по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», которую для краткости часто называют просто «кулацкой операцией». Она была подготовлена НКВД по решению Политбюро ЦК ВКП(б) (т.е. Сталина) от 2 июля 1937; к 30 июля нарком Ежов подготовил проект приказа №00447 о проведении этой операции по всей стране; 31 июля Политбюро одобрило этот приказ. Сама операция началась 5 августа и длилась в большинстве регионов до весны 1938 (в некоторых краях и областях – еще дольше).
В Карелии, как и везде, жертвы для «кулацкой операции» отбирались достаточно случайным образом. Но, как и везде, в первую очередь, брали все-таки «бывших людей» и тех, кто подозревался в нелояльности. Имела место и особая карельская специфика. На оперативном учете в НКВД Карелии состояли тысячи «возвращенцев» – карелов, русских и финнов, бежавших в Финляндию после крушения эфемерных независимых карельских республик 1918–1920 годов и подавления Западно-Карельского восстания 1921–1922 гг. и вернувшихся в СССР после амнистии 1923 года (на чекистском сленге они почему-то назывались «кар[ельскими]авантюристами»). В ходе Большого террора многие из них были арестованы и осуждены по «финской операции» (о ней – ниже), но некоторые подпали и под приказ №00447. Кроме того, в 1930-е в Карелии к северо-востоку от Онежского озера, располагался один из самых крупных комплексов ГУЛАГа в стране – Белбалтлаг. Беломорско-Балтийский канал к началу Большого террора был уже построен, но в лагере оставалось еще от 60 до 80 тысяч заключенных. К Белбалтлагу были «приписаны» трудпоселки, в которых содержались раскулаченные крестьяне, высланные на Север в 1930–1932, и некоторые другие категории административно-высланных (например, немцы и поляки, выселенные в 1936 из приграничной полосы Украины, и так называемые «отселенцы» – жители западных районов самой Карелии, граничащих с Финляндией, также выселенные в ходе «очисток» приграничной полосы от «ненадежных» элементов). Это был неисчерпаемый резервуар для выбора жертв.
Карельская «тройка»
Для проведения «кулацкой» операции в Карелии, как и в других регионах СССР, была создана «тройка НКВД» в составе наркома внутренних дел Карельской АССР, секретаря обкома ВКП(б) и представителя республиканской прокуратуры. Персональный состав карельской «тройки» несколько раз менялся, потому что секретари обкомов, как и руководители республиканского НКВД, в ходе Большого террора сами попадали под нож.
Карельские «лимиты»: первые прикидки
Еще в начале июля, в период подготовки «кулацкой операции», в Карелию (как и в другие регионы СССР) поступил запрос из Москвы: сколько «врагов народа» местные власти предполагают арестовать в рамках этой операции? Первый секретарь обкома Ирклис послал «наверх» неприлично скромные цифры: всего в республике выявлено 33 кулака, 9 уголовников и 44 «антисоветских элемента», из них 12 человек подлежат расстрелу, а 74 отправке в лагеря. Кроме того, еще 257 человек Ирклис предложил выслать из Карелии в административном порядке. Глава Карельского обкома явно не понял важного государственного значения предстоящей операции. В конце июля был арестован сам Ирклис. Новое руководство Карельской АССР моментально усвоило урок: М.Н.Никольский, назначенный исполнять обязанности первого секретаря, уже 28 июля направил в Москву совсем другие цифры: 358 человек осудить по «первой категории» (т.е. к расстрелу), 400 – по «второй категории» (заключение в лагерь). 31 июля Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило приказ №00447, в котором на Карелию, как и на другие регионы, были спущены несколько иные первоначальные «лимиты»: 300 человек по первой категории, 700 – по второй. Как мы видим, Москва округлила цифры, предложенные Петрозаводском. (То же происходило и с данными, поступившими из других регионов. Зачем цифры округлялись? – нам неизвестно; вероятно, для красоты.) Белбалтлагу директивой наркома №409 был первоначально выделен лимит на 800 расстрелов.
«Национальные операции» в Карелии
По очевидным географическим причинам, главной «национальной линией» (термин, употреблявшийся в чекистских документах во время ежовщины) в Карелии была, конечно, финская. Жертвами «финской операции» НКВД, официально начавшейся 14 декабря 1937 (фактически аресты «по финской линии» начались в КАССР еще в сентябре), стали, главным образом, этнические финны, составлявшие значительный процент населения республики. Кроме того, после поражения финских коммунистов в гражданской войне 1918 года в Финляндии, многие из их сторонников бежали в Советскую Россию и осели именно в Карелии. Также в Карелию массово, семьями, переселялись финны, эмигрировавшие перед революцией в США, а в 1920-1930-е загоревшиеся идеей участвовать в построении социализма вместе с близким им по языку карельским народом и по соседству с исторической родиной. В ходе операции значительная часть финских политэмигрантов была репрессирована. Что касается сотрудников НКВД, то они тоже разделяли мнение об исторической и культурной близости финнов и карел, и с удовольствием оформляли дела на последних – как, впрочем, и на граждан СССР других национальностей - в рамках «финского приказа», благо Финляндия действительно была под боком. Конечно, арестовывали и осуждали жителей Карелии и по другим «национальным линиям», но «финская» преобладала. Всего за 1937–1938 годы в КАССР по «национальным» операциям было осуждено (в «альбомном порядке» и «Особыми тройками» осени 1938):
по «финской линии» не менее 3650 человек, из них 3340 расстреляны;
по «польской линии» 146 человек, из них не менее 119 расстреляно;
по «латышской линии» не менее 45 человек, не менее 33 расстреляно;
по «немецкой линии» 6 человек, 5 расстреляны;
по «эстонской линии» 4 человека, 3 расстреляны;
Другие «национальные линии» 15 человек, все расстреляны.
Из последних, десять человек были приговорены почему-то по «линии английского шпионажа»; что касается остальных пяти, то в Карелии обнаружились два «шведских шпиона», два «турецких» и один «французский». Кроме того, чекисты, - вероятно в рамках «иранской операции НКВД» (была и такая!) – арестовали и приговорили к расстрелу одного жителя Петрозаводска, ассирийца по национальности и уроженца Ирана. Московская «двойка» приговорила его к расстрелу, но приговор не был приведен в исполнение: скорее всего, он был, на свое счастье, не только уроженцем, но и подданным Ирана – и его просто выслали из СССР.
«Харбинская операция»
По «харбино-японской линии» в Карелии были арестованы и приговорены 26 человек, из них 19 расстреляно.
Хроника операции
10 июля 1937
Политбюро ЦК ВКП(б) утверждает состав «тройки» при НКВД КАССР для вынесения приговоров в рамках «кулацкой операции» НКВД: председатель – начальник Управления НКВД Карелии Карл Тениссон, члены – первый секретарь Карельского обкома партии Петр Ирклис и пом.прокурора Карельской АССР Георгий Михайлóвич.
21 июля 1937
Арест Ирклиса.
31 июля 1937
Политбюро утверждает приказ наркома внутренних дел Ежова №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов». Официальное начало операции – 5 августа. Согласно приказу на Карельскую АССР выделен лимит размером в 300 человек по «первой категории» и 700 – по «второй». В новом составе Карельской тройки вместо арестованного Ирклиса значится исполняющий обязанности первого секретаря обкома Михаил Никольский.
5 августа 1937
Директивой НКВД СССР №409 на Беломорско-Балтийский исправительно-трудовой лагерь выделен отдельный лимит на 800 расстрелов.
7 августа 1937
Состоялось первое заседание карельской «тройки» (Тениссон, Никольский, Михайлович). Рассмотрено 53 дела, к расстрелу приговорено 22 человека, к 10 годам лагерей – 14 человек, к 8 годам - 17. За исключением одного или двух человек, все они арестованы в июле, т.е., уже в ходе подготовки «кулацкой операции».
9 августа 1937
Первый массовый расстрел Большого террора в Карелии: в лесном массиве «Красный Бор», близ Петрозаводска казнена первая партия приговоренных «тройкой» 7 августа – девять человек.
17 августа 1937
«Тройка» начинает рассматривать дела трудпоселенцев и заключенных Белбалтлага. На заседании рассмотрено 110 дел (95 заключенных и 15 трудпоселенцев), все 110 приговорены к расстрелу (один заключенный, как выяснилось, за два дня до вынесения приговора умер).
27 августа 1937
Первые аресты в Карелии по «польской линии».
5 сентября 1937
Первоначальный «региональный» лимит на 300 расстрелов по 447-му приказу исчерпан и даже слегка превышен. Никольский и Тениссон засыпают Сталина и Ежова телеграммами с просьбой выделить дополнительный лимит. Однако, хотя эти просьбы до поры остаются без удовлетворения, «тройка» в течение всего сентября и первой половины октября продолжает выносить приговоры к высшей мере наказания (ВМН).
9 сентября 1937
Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР в Ленинграде приговорила бывшего первого секретаря Карельского обкома ВКП(б), члена первоначального состава «тройки» Петра Ирклиса к высшей мере наказания; расстрелян в тот же день.
14 сентября 1937
Снят с работы и.о. первого секретаря карельского обкома, член «тройки» Никольский (19 сентября исключен из партии, 17 октября арестован, 18 мая 1938 приговорен к ВМН выездной сессией ВК ВС в Ленинграде и в тот же день расстрелян). Место Никольского в тройке занимает новый и.о. первого секретаря Николай Иванов.
20 сентября 1937
На заседании «тройки» приговорены к расстрелу сразу 271 «каналоармеец»; из них один вольнонаемный, один трудпоселенец, остальные 269 – заключенные. Первоначальный «лагерный лимит» по ББЛ на 800 человек закрыт.
Конец сентября - начало октября 1937
Первые аресты по «харбинской линии».
14 октября 1937
В Москве Комиссия НКВД и прокурора СССР («двойка») рассматривает первый присланный из Карелии «альбом» - на 12 человек, арестованных по «польской линии». 11 человек приговорены к расстрелу, один – к 10 годам лагерей.
15 октября 1937
Решение Политбюро об общем увеличении лимитов по «447-й» («кулацкой») операции для регионов. В Карелии разрешено расстрелять еще 1000 человек; Для ББЛ тоже выделен дополнительный лимит на 400 человек.
27 октября - 4 ноября 1937
На расстрельном полигоне Белбалтлага в урочище Сандормох близ Медвежьегорска казнены 1111 заключенных Соловецкой тюрьмы особого назначения, осужденные в начале октября тройкой Ленинградского Управления НКВД и этапом доставленные «на материк» для исполнения приговора.
2 ноября 1937
Исчерпан дополнительный «региональный» лимит «по 1-й категории». Всего с начала «кулацкой» операции приговорено к ВМН 1349 человек (1142 «вольных», т.е., перед арестом находившихся на свободе, жителя Карелии и 205 трудпоселенцев), а также 800 заключенных Белбалтлага. К новому «лимиту» по ББЛ на 400 человек пока еще не приступали.
20 ноября 1937
Заседание «тройки» (Тениссон, Иванов, Михайлович), на котором разом было рассмотрено более 700 (по одним источникам 705, по другим - 711) дел и вынесено 632 смертных приговора. В частности, в этот день разом «освоен» почти весь «дополнительный лимит» по ББЛ, – к расстрелу приговорены 396 заключенных. Директива №409 и решение Политбюро от 15 октября в отношении Белбалтлага исполнены до конца.
30 ноября 1937
Карелии выделен новый дополнительный «лимит по 1-й категории» – еще на 700 человек; таким образом, общий «лимит» на казни составил 2000. Весьма возможно, что неофициально разрешение увеличить лимит было дано Тениссону заранее, еще в начале ноября, потому что к 30 ноября «тройка» уже приговорила к расстрелу 1951 человека, не считая 1200 заключенных Белбалтлага. Таким образом, новый лимит на 700 расстрелов фактически почти весь исполнен заранее.
14 декабря 1937
Официальное начало «финской операции НКВД» (фактически к этому моменту в Карелии уже арестовано не менее 478 человек, впоследствии осужденных в рамках этой операции).
20 декабря 1937
Московская «двойка» рассматривает первые два присланных из Карелии «финских» альбома на 199 человек; 173 человека приговорены к расстрелу, 22 – к 10 годам лагерей, 4 дела посланы на доследование.
28–31 декабря 1937
НКВД Карелии приступил к выполнению нового приказа из Москвы в отношении заключенных – так называемого «приказа о беглецах». На трех заседаниях «тройки» - 28, 29 и 31 декабря вынесены смертные приговоры 516 заключенным ББЛ.
17 декабря 1937 зам. наркома внутренних дел СССР Михаил Рыжов подписал и разослал по лагерным управлениям ГУЛАГа приказ №38671: дела заключенных, заподозренных в подготовке побега, отныне предписывалось передавать на «тройку» и расстреливать их вне всяких лимитов. Количество «дел о побегах» немедленно многократно возросло: приказ оказался очень удобным инструментом для расправ с заключенными даже после исчерпания «лимитов» по директиве №409 и завершения в регионе «кулацкой операции» в целом. Всего по приказу от 17 декабря в лагерях НКВД было расстреляно более 7000 «беглецов».
1 января 1938
Истек первоначальный срок «кулацкой» операции по всему СССР, и Тениссон рапортовал в Москву об окончании работы карельской «тройки». К Новому году она вынесла не менее 4540 смертных приговоров. Из них на долю заключенных приходится 1716 (1200 приговоров, вынесенных по двум «белбалтлаговским» лимитам, и 516 приговоренных в конце декабря по «приказу о беглецах»), трудпоселенцев приговорено к расстрелу 593, остальные - 2231 – «вольные» жители Карелии.
Эти цифры вызывают некоторое недоумение: общее число смертных приговоров в отношении «вольных» и трудпоселенцев должны были бы уместиться в рамки трех региональных лимитов 1937. Однако, не умещаются, ибо в сумме эти лимиты составляют всего 2000, а общее число «вольных» и трудпоселенцев, приговоренных к казни, – 2824. То есть, «перерасход» регионального лимита составил к концу декабря не менее, чем 824 смертных приговоров. Как это могло случиться? За такое самоуправство можно было запросто лишиться должности, а то и жизни. Историк А.Б. Рогинский предполагает, что в декабре 1937 Тениссону удалось получить от Ежова еще один дополнительный лимит, не менее, чем на 1000 человек, не отразившийся ни в каких известных нам документах; возможно, разрешение было дано устно. Если это так, то текущий общий лимит на расстрелы достиг в декабре 3000, а возможно, и превысил эту цифру.
13 января 1938
Из Москвы поступило распоряжение возобновить работу «тройки» и продолжить ее до 1 февраля.
16 января 1938
НКВД Карелии запросил новый дополнительный лимит «по 1-й категории» на 300 человек.
17 января 1938
Запрос о дополнительном лимите удовлетворен.
31 января 1938
Политбюро приняло решение о продлении массовых операций НКВД. «Кулацкая» операция продлевается до 15 февраля, а в 22 регионах СССР, - в том числе и в Карельской АССР, – до 15 марта. Карелии выдан еще один дополнительный лимит: 500 человек «по 1-й категории» и 200 «по 2-й». «Альбомный» порядок рассмотрения дел по «национальным», а также «харбинской» операциям продлены до 15 апреля.
31 января 1938
Карл Тениссон отозван с поста наркома внутренних дел Карелии (28 апреля он будет арестован как «участник латышской контрреволюционной организации и латышский шпион» и умрет в Бутырской тюрьме во время следствия).
19 марта 1938
По просьбе нового наркома внутренних дел Карелии С.Т. Матузенко и секретаря обкома Н.И. Иванова, Политбюро выделяет республике еще один, последний, дополнительный «лимит» по кулацкой операции: 600 человек «по 1-й категории» и 150 «по 2-й», – и разрешает продлить операцию до 15 апреля.
12 апреля 1938
Последнее заседание Комиссии НКВД и прокурора СССР («московской двойки»), на котором рассматривались и утверждались альбомы, поступившие из Петрозаводска. После этого «двойка» прекратила работу с карельскими альбомами, вероятно – в связи с окончанием 15 апреля срока «альбомного порядка рассмотрения» для Карельской АССР. На заседании 12 апреля были рассмотрены два альбома «по финской линии», каждый из которых содержит справки на 100 человек, и – отдельно – 30 справок, относящихся к разным «линиям» (возможно, отложенных на предыдущих заседаниях Комиссии). По «финским» альбомам вынесено 188 смертных приговоров, и 12 человек приговорено к 10 годам лагерей. По «смешанному» комплекту справок – 24 смертных приговора (в отношении одного из них, уроженца Ирана и, вероятно, иранского подданного, расстрел был заменен высылкой из СССР) и 6 лагерных приговоров.
Альбомы, оставшиеся нерассмотренными, в сентябре были возвращены в Петрозаводск для рассмотрения дел Особой тройкой НКВД КАССР, созданной в Карелии (как и в других регионах СССР) специально для этой цели по приказу наркома Ежова №606 от 17 сентября 1938.
Аресты по «национальным линиям», однако, продолжались и после прекращения 12 апреля 1938 «альбомного порядка рассмотрения» карельских дел - до конца июля в рамках «национальных» операций в Карелии было арестовано еще около 1000 человек. Осенью дела этих арестованных также рассмотрит Особая тройка.
15 апреля 1938
Последнее заседание карельской «тройки», прошедшее в рамках «кулацкой операции» как таковой. Рассмотрены дела на 226 человек. Больше половины из них - 126 человек – трудпоселенцы Медвежьегорского района: немцы и поляки, выселенные в 1936 в Карелию из западных областей Украины в ходе «очистки приграничной полосы». 187 человек приговорены к расстрелу, 39 – к лагерям на срок от 8 до 10 лет.
Операция в Карелии по приказу №00447 закончена. С 7 августа 1937 по 15 апреля 1938 «тройка» заседала 42 раза. Итог ее работы к середине апреля таков: всего расстреляно 6671 человек, из них – 2080 заключенных Белбалтлага (1200 по «белбалтлаговским лимитам» и не менее 782 – вне «лимитов», как «беглецы»). Остальные расстрелянные приговорены в рамках региональных «лимитов»: это 4591 человек - 3816 «вольных» жителей Карельской АССР и 775 трудпоселенцев. Имело ли место превышение числа разрешенных казней или нет, зависит от размеров гипотетического неизвестного «дополнительного лимита», выданного, по-видимому, в конце 1937 года. К лагерным срокам приговорены 1047 человек – даже на три человека меньше, чем было разрешено.
Июнь 1938
Снят с должности и отправлен на низовую работу член карельской «тройки», и.о. первого секретаря обкома ВКП(б) КАССР Н.И.Иванов.
28 июня 1938
Карельская «тройка» в обновленном составе (Матузенко, Михайлович и новый первый секретарь карельского обкома Г.Н.Куприянов) возобновляет работу по рассмотрению дел «беглецов». На заседании 28 июня рассмотрено 42 дела заключенных и – вопреки всем приказам и распоряжениям – одно дело «вольного» жителя Сорокского района по обвинению в «участии в повстанческой организации». Все заключенные приговорены к расстрелу, житель Сорокского района – к 10 годам лагерей. Отдельные случаи приговоров карельской «тройки», вынесенных «вольным» гражданам после окончания «кулацкой операции» в Карелии, зафиксированы также в начале июня и фиксируются в дальнейшем; всего таких случаев 5, двоим вынесен смертный приговор, трое осуждены на 10 лет лагерей.
20 сентября-10 октября 1938
Работа Особой тройки НКВД Карелии (Матузенко, Куприянов, Михайлович), назначенной рассматривать дела по «национальным» и «харбинской» линиям, возвращенные из Москвы в Петрозаводск после упразднения Комиссии НКВД и прокурора СССР («двойки»). С 20 сентября по 10 октября Особая тройка провела восемь заседаний, на которых рассмотрела более 1809 дел и вынесла не менее 1700 смертных приговоров. Около 100 человек Особая тройка приговорила к лагерным срокам от 3 до 10 лет.
10 ноября 1938
Последнее заседание карельской «тройки по беглецам»: на нем осуждены 294 заключенных, все приговорены к расстрелу.
Всего с 28 декабря 1937 по 10 ноября 1938 карельской тройкой осуждено 1459 заключенных Белбалтлага. Однако не все они были осуждены по «приказу о беглецах»: 52 заключенным были предъявлены политические обвинения, никак не связанными с побегами, а еще в 44 делах просто записано: «осужден в рамках приказа №00447». Очевидно, этих 96 человек осудили в рамках «региональных» лимитов «кулацкой операции», предназначенных вообще-то для «вольных». В пользу этого говорит и то, что все 96 человек осуждены до 15 апреля 1938, и то, что шестеро из них приговорены не к ВМН, а к 10 годам лагерей. Остальные 1363 осужденных осуждены, по-видимому, во исполнение «приказа о беглецах», и всем им «тройка» вынесла смертный приговор.
16 ноября 1938
Телеграмма наркома внутренних дел Карелии С.Т.Матузенко Ежову: «16 ноября с.г. рассмотрение дел тройкой приостановил. Матузенко».
17 ноября 1938
Постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) о прекращении всех массовых операций и роспуске всех внесудебных органов, кроме Особого совещания при НКВД.
25 декабря 1938
Н.И.Ежов смещен с поста наркома внутренних дел СССР.
27 декабря 1938
Последний в Карелии массовый расстрел эпохи Большого террора: в урочище Сандормох казнены 189 заключенных Белбалтлага из числа осужденных «тройкой» 10 ноября (дата и место расстрела других приговоренных на последнем заседании «тройки» неизвестны, известно лишь, что еще 62 заключенных были расстреляны в Беломорском районе; возможно, в отношении остальных 43 человек приговор не был приведен в исполнение).
26 декабря 1938
Арестован нарком внутренних дел Карелии С.Т.Матузенко. 28 января 1940 он будет приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу.
Начало 1939
Арестован бывший член карельской «тройки» Н.И.Иванов; прокурор Карельской АССР Г.С.Михайлóвич снят с должности и, вероятно, тоже арестован. Дальнейшая судьба обоих нам неизвестна.
Таким образом, за время Большого террора по приговорам внесудебных органов были расстреляны как минимум 10779 человек. Еще 1410 были приговорены к лагерным срокам. В расчеты не включены осужденные в Карелии по политическим обвинениям в этот период решениями регулярных судебных органов, Особого совещания НКВД СССР и «милицейской» («паспортной») тройки НКВД Карелии, а также жители Карелии, ссыльные карельские трудпоселенцы и заключенные ББЛ, осужденные решениями внесудебных органов других регионов. Из этих цифр видно, что в Карельской АССР «кулацкая операция» проводилась с особой жестокостью: по всей стране соотношение числа казненных к числу приговоренных к лагерям составляет приблизительно 1:1, в Карелии же – 7:1. Даже если исключить из подсчетов «белбалтлаговские» дела, по которым, согласно директивам, иного приговора быть не может, это соотношение остается исключительно высоким, около 4,4:1. Чем объяснить эту «карельскую аномалию», мы не знаем.
Пропавший этап (документы)
Обнаружение захоронения в урочище Сандормох неразрывно связано с историей поиска следов «первого соловецкого этапа» – заключенных Соловецкой тюрьмы особого назначения, вывезенных с островов в конце октября 1937 года и бесследно исчезнувших. Состав этапа был неординарным: в него попали люди, представлявшие культурную, научную и партийно-государственную элиту многих краев, областей, автономных и союзных республик СССР.
Среди вывезенных - основоположник удмуртской литературы Кузебай Герд, один из лидеров «боротьбистов» (украинская левосоциалистическая партия периода революции и Гражданской войны) и впоследствии, до ареста в 1934, нарком финансов УССР Михаил Полоз, организатор Гидрометеорологической службы СССР Алексей Вангенгейм, архиепископ Самарский Петр (Руднев), и многие другие, чьи имена были достаточно известны. Отчасти поэтому исчезновение этих людей породило массу слухов и легенд, а поиски их следов продолжались десятилетиями.
Предыстория
С начала 1937 года на Соловках началось ужесточение режима. В соответствии с приказом НКВД от 28 ноября 1936, Соловецкое отделение ББК ГУЛАГа 20 февраля 1937 реорганизовано в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН), подчинявшуюся непосредственно 10-му (тюремному) отделу Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. Часть заключенных, находившихся на Соловках, была переведена на тюремный режим и временно, до завершения строительства тюремных корпусов, сосредоточена в Соловецком кремле, часть вывезена на материк (в Белбалткомбинат, Ухтпечлаг, Воркутлаг и др.), на лагерном режиме оставили только заключенных, работавших в сельхозе, на дорожно-ремонтных работах и в строительстве. Судя по воспоминаниям свидетелей событий, с лета 1937 многих заключенных, содержавшихся в кремле, вывезли оттуда и переводили с одной командировки на другую, после чего некоторых возвращали в кремль, но уже на тюремный режим. Прекратилась переписка с родными.
В августе начальник 10-го отдела ГУГБ Я.М. Вейншток телеграфировал начальнику Соловецкой тюрьмы И.А. Апетеру: «…Усильте агентурное наблюдение содержащихся кремле. Примите меры [к] быстрому выявлению организаторов, которых [по] мере выявления переводите на тюремное положение. Максимально изолируйте заключенных кремля от содержащихся вне кремля. Письма в адрес заключенных, коим разрешена переписка, перлюстрируйте и передавайте. Письма от заключенных принимайте, но не отправляйте до особого указания. Усильте охрану кремля, особенно выходов. Усильте бдительность военизированной охраны. Создайте дежурный боевой резерв. Девятнадцатого [августа] выедет [из] Ленинграда дивизион, сто пятьдесят бойцов и комсостав. На днях начнем разгружать Соловки от наиболее опасного состава [в] пределах тысячи двухсот человек. Подробно ориентирует вас директива наркома, высылаемая сегодня…»
Начало операции
19 августа 1937 всем начальникам тюрем ГУГБ была разослана телеграмма Ежова, в которой содержались следующие указания:
1. С 25 августа начать и в 2-х месячный срок закончить операцию по репрессированию наиболее активных контр-революционных элементов из числа содержащихся в тюрьмах ГУГБ, осужденных за шпионскую, диверсионную, террористическую, повстанческую и бандитскую деятельность, а также осужденных членов антисоветских партий (троцкистов, эсеров, грузмеков, дашнаков, итихатистов, муссаватистов и т.д.) и прочих контрреволюционеров, ведущих в тюрьмах ГУГБ активную антисоветскую работу. В Соловецкой тюрьме ГУГБ репрессированию подвергнуть также бандитов и уголовные элементы, ведущих в тюрьме преступную работу.
2. Все перечисленные контингенты после рассмотрения их дел на Тройках при УНКВД подлежат расстрелу.
3. Утверждается следующее количество подлежащих репрессированию по тюрьмам ГУГБ для содержания осужденных: Соловки 1200; Суздаль 55; Уральск 75; Челябинск 25; Ярославль 30; Владимир 15; Мариинск 15; Вологда 15; Дмитровск 10. Всего 1440 чел.
4. Установить следующий порядок оформления дел репрессируемых: Начальники тюрем ГУГБ, на основании материалов оперативного учета и личных дел составляют на каждого подлежащего репрессированию подробную справку с указанием в ней: фамилии, имени, отчества, за какие преступления, на какой срок и кем осужден, преступная деятельность (подлежащего репрессированию) в тюрьме, в том числе побеги, к-р выпады и злостные нарушения режима. Справки подписываются пом.нач.тюрьмы по опер.работе (при отсутствии оперуполномоченным) и начальником тюрьмы ГУГБ. Справки на каждого подлежащего репрессированию заключенного вместе с имеющимся на него в оперчасти тюрьмы делом, направляется тюрьмой ГУГБ на рассмотрение соответствующей республиканской, краевой или областной Тройки. Копии справок направляются в 10-й отдел ГУГБ. Тройка по рассмотрении представленных ей этих материалов выносит приговор, который и заносит в протокол. Выписка из протокола в отношении каждого осужденного приобщается к делу. Дела и протоколы возвращаются начальнику тюрьмы для приведения приговора в исполнение…
Таким образом, в отношении заключенных тюрем (как, впрочем, и в отношении заключенных лагерей) следствие вообще не проводилось. Основанием для включения в расстрельные списки служила «справка» начальника тюрьмы, составлявшаяся на основании агентурных данных и формулировок приговора по первичному делу. «Лимиты», указанные в телеграмме, не имели отношения ни к «территориальным» лимитам приказа №00447, ни к «лагерным» лимитам 409-й директивы; они касались именно тюрем. Львиная доля тюремного лимита – 1200 человек - пришлась на СТОН.
Оформление приговоров
Оформление приговоров было поручено Особой тройке УНКВД Ленинградской области, – ведь Соловецкая тюрьма была экстерриториальна, она не подчинялась ни Карельскому, ни Архангельскому управлениям НКВД. Начальнику УНКВД по Ленобласти Л.М.Заковскому была послана копия телеграммы Ежова от 19 августа.Но Апетер, очевидно, запаздывал со справками: 3 октября Вейншток новой телеграммой обвиняет его в «срыве операции» и требует немедленно сообщить о количестве подготовленных справок. Телеграмма московского начальства, похоже, подстегнула Апетера, и уже через шесть дней ленинградская «тройка» смогла приступить к рассмотрению основной массы соловецких справок.Этими справками она занималась на трех заседаниях – 9, 10 и 14 октября; в эти три дня были приговорены к расстрелу 1116 соловецких заключенных. Из них и был составлен «первый соловецкий этап». Справки еще на 84 человека, необходимых для закрытия лимита, Апетер, вероятно, все-таки не успел подготовить: «тройка» рассматривала их и выносила приговоры 10 ноября, когда первый этап был уже расстрелян.
Подготовка
16 октября 1937 заместитель начальника АХУ УНКВД ЛО капитан ГБ М.Матвеев получает предписание Заковского расстрелять 1116 осужденных, содержащихся в Соловецкой тюрьме. Матвеев незамедлительно выезжает в Кемь, чтобы спланировать операцию.
Выбор места
Место казни было определено заранее – один из расстрельных полигонов Белбалтлага. Почему там, а не прямо на Соловках? Ведь массовые расстрелы заключенных обычно производились на месте, недалеко от лагерей и тюрем, где они содержались. Были такие расстрельные полигоны и на Соловецких островах, главным местом казней здесь служили окрестности штрафного изолятора на Секирной горе, в 12 км от Соловецкого кремля, где содержалось большинство переведенных на тюремный режим. Но все-таки расстрелов в таких огромных масштабах на островах никогда раньше не производилось, и провести акцию в режиме полной секретности, как строжайше предписывали инструкции, не представлялось возможным. Апетер и его заместитель по оперативной части П.С. Раевский опасались «расконспирации»: ведь приговоренные до самого последнего момента не должны были догадываться, куда и зачем их везут, – в противном случае могли возникнуть эксцессы в ходе исполнения приговора. Не должны были догадаться об этом и их товарищи, остававшиеся в тюрьме. Поэтому по дороге в Кемь Матвеев заезжает в Медвежью Гору, в Управление ББК, где, посоветовавшись с местными чекистами – зам. начальника 3-го отдела А.Ф.Шондышем (именно он отвечал за «кулацкую операцию» в целом) и начальником 5-го отделения И.А.Бондаренко, занимавшегося «борьбой с побегами» (т.е., в данный период, в основном фабрикацией дел о «подготовке к побегу»), остановил свой выбор, вероятно, по их совету, на расстрельном полигоне Белбалтлага, расположенном в 16 км от Медвежьей Горы.
Конвойная и расстрельная команды
Для сопровождения этапа от Соловков до Медвежьей Горы был выделен специальный конвой в составе 37 человек из числа военнослужащих 3-й роты 225-го ленинградского конвойного полка и три бригады из числа 51-го железнодорожного полка, прикомандированные к ним на время проведения операции; командовал конвоем техник-интендант 1-го ранга Ошмарин. (Позднее к нему присоединились командир конвойного полка Г.П.Фриновский и политрук дивизиона железнодорожного полка Лычарин). А в Медвежью Гору для осуществления казней выехала по запросу Матвеева из Ленинграда опербригада НКВД из 12 человек во главе с помощником коменданта УНКВД по Ленобласти Г.Л.Алафером. Здесь она была усилена несколькими чекистами из Управления ББК.
Этап Соловки-Попов остров-Медгора
Не позднее 21 октября 1937 этап из 1111 заключенных, приговоренных к казни, был на баржах переправлен с Соловков в Кемь, на Попов остров, где располагался Кемский пересыльный пункт. Почему 1111, а не 1116? Дело в том, что четверых осужденных на Соловках не обнаружилось: за время, прошедшее после отправки Апетером справок, на них пришли запросы из региональных управлений НКВД (вероятно, для взятия с них показаний по каким-то текущим делам), и их увезли из тюрьмы – двоих в Киев, одного в Одессу, одного в Ленинград. Приговор «тройки» их, конечно, все равно догнал, и всех их расстреляли, – но уже не на Соловках и не в Карелии. А пятый просто не дождался отправки на казнь – он умер «своей смертью» еще 8 октября.
Из Кемперпункта на Попов острове осужденных отправляли по железной дороге в Медвежью Гору, – не всех одновременно, а в разные дни пятью разными эшелонами. Эшелоны формировались в соответствии с протоколами троек: именно эти протоколы служили списками, по которым выкликали на этап. Первые два эшелона, вышедшие из Кеми 21 и 22 октября, увезли тех, чьи имена значились в протоколах от 9 октября 1937 (протокол № 81 на 208 человек и №82 на 180 человек). Остальные были оставлены на Поповом острове. Это произошло, скорее всего, не из-за нехватки эшелонов (от Кеми до Медгоры по железной дороге чуть больше 260 км, так что собственно перевозка не могла занять больше суток), а потому, что в следственном изоляторе НКВД Белбалтлага в Медвежьей Горе не хватало места: он был рассчитан всего на 300 человек, а к 23, самое позднее, к 24 октября в нем скопилось 388 приговоренных. Первый расстрел, по протоколу №81, был произведен только 27 октября.
Перед расстрелом
Делалось это так: заключенных по одному вызывали из камеры, якобы на медосмотр перед этапом, и приводили в специальную комнату, где сначала сверяли со списками их «установочные данные» – фамилия, имя, отчество, статья, срок и т.д. После сверки трое чекистов набрасывались на заключенного, связывали руки назад и оттаскивали в другое помещение – «накопитель», где связывали ноги и усаживали на пол. В случае сопротивления или крика заключенного «обездвиживали» ударом дубинки по голове – так, что он терял сознание. Когда в «накопителе» собиралось до 50–60 человек, их грузили в машины (в распоряжении расстрельной команды было два крытых грузовика и одна легковая автомашина) и везли к месту расстрела за 16 км от Медвежьей Горы, в лесное урочище, позднее получившее название Сандормох. Тем временем в изоляторе готовили следующую партию приговоренных.
Казнь
По прибытии автомашин на место расстрела, заключенных по одному вытаскивали из машины и сталкивали в заранее вырытые ямы, где их ждали с револьверами «ленинградцы» капитан Матвеев и младший лейтенант Алафер и два медвежьегорских чекиста из ББК – Шондыш и Бондаренко. Покончив с очередной партией, одна часть расстрельной команды возвращалась в Медвежью Гору за следующей, а другая рыла новые ямы. Всего за день (точнее, за ночь – операция проводилась в темное время суток и оканчивалась к 4–5 часам утра) расстрельщикам удавалось провести до четырех таких рейсов.
ЧП 27 октября
В первый день казни, 27 октября, в одном из рейсов по дороге случилось нечто вроде бунта: один из заключенных (оказавшись связанными по рукам и ногам в кузове грузовика, люди уже догадывались, куда и зачем их везут) ухитрился вытащить спрятанный в одежде нож, перерезал свои веревки, набросился на конвой и ранил одного из «ленинградцев». Тем не менее, запланированный на этот день расстрел 208 человек, приговоренных по протоколу №81, был осуществлен. Правда, Матвеев прервал расстрелы на целых четыре дня: опасность «расконспирирования» операции показалась ему слишком большой, ведь Повенецкий тракт до поворота к расстрельному полигону – дорога довольно оживленная и проходит через несколько населенных пунктов.
Из протокола показаний Миронова на суде по делу Матвеева и др.:
«Однажды в пути следования грузовая машина с людьми испортилась и встала в деревне Пиндуши. В это время один из осужденных стал кричать, что могла услышать проходившая публика. Для того чтобы нерасконспирировать нашу работу нужно было принять соответствующие меры, но стрелять в машине не было никакой возможности, завязать полотенцем рот также нельзя было, так как арестованные лежали сплошным покровом на дне кузова и я, чтобы усмирить кричавшего осужденного, железной тростью как холодным оружием проколол осужденного насквозь тем самым прекратил крик»
Из протокола показаний Долинского на суде по делу Матвеева и др.:
«В конце ноября или в начале декабря м-ца 1937г. в комнате связывания рук, когда один осужденный устроил большой эксцесс, я боясь что его крик донесется до изолятора, в котором находилось свыше трехсот человек, приговоренных к вмн и они могут устроить бунт, нанес ему один удар колотушкой.»
За эти три дня, 28, 29 и 31 октября, тремя эшелонами в Медвежью Гору с Попова острова были доставлены и остальные приговоренные: 265 человек по протоколу №83 (все еще от 9 октября), 248 человек по протоколу №84 от 10 октября и 210 человек по протоколу №85 от 14 октября. Таким образом, к 1 ноября в Медвежьей Горе накопилось 903 приговоренных. Размещение такого числа смертников в небольшом деревянном изоляторе ББК представлялось опасным. Есть предположение, что тех, кого подвезли последними эшелонами, день-другой держали прямо в вагонах, на запасных путях.
Дальнейшее промедление грозило срывом операции, и 1 ноября Матвеев возобновил расстрелы. Были приняты дополнительные меры безопасности: перед «вязкой» приговоренных стали раздевать до нижнего белья, гораздо шире и жестче, чем раньше, применялось «обездвижение». В результате многим проламывали черепа, и они гибли еще до погрузки; их тела отвозили в урочище отдельным, последним рейсом и там закапывали; в ходе раскопок 1990-х были обнаружены останки без следов пулевых ранений, но с травмами черепа и другими повреждениями.
Отчет
1, 2, 3 и 4 ноября 1937 были расстреляны, соответственно, 210, 180, 265 и 248 человек. На том история «первого соловецкого этапа» закончилась. После окончания операции Матвеев написал Заковскому докладную записку, в которой фактически заявил о непригодности данного расстрельного полигона для осуществления массовых казней.
Но еще до 10 ноября, когда в Ленинграде приговорили еще 84 человека, оставшихся от первого лимита в 1200 заключенных, Соловецкой тюрьме особого назначения был выделен новый лимит – еще на 425 человек.
Второй соловецкий этап (документы)
С подготовкой справок по этому лимиту Апетер управился быстрее, уже 25 ноября 1937 ленинградская «тройка» рассмотрела их. 2–3 декабря 425 заключенных, вместе с 84 приговоренными по первому лимиту, вывезли с Соловков на материк (так называемый «второй соловецкий этап») и 8–10 декабря они были расстреляны. Где это в точности произошло, нам неизвестно. Во всяком случае, не в Сандормохе и, скорее всего, вообще не в Карелии, – на актах о приведении приговора в исполнение стоит подпись главного ленинградского «исполнителя», коменданта УНКВД по ЛО А.Р.Поликарпова. Они были расстреляны в окрестностях Ленинграда, но где конкретно, выяснить не удалось. Возможно, где-то на территории Ржевского артиллерийского полигона; возможно (по версии А.Я.Разумова), что расстрел был произведен в районе Лодейного Поля, где незадолго до того располагалось управление недавно расформированного Свирьлага.
Третий соловецкий этап
3 января 1938 Вейншток сообщает и.о. начальника Соловецкой тюрьмы П.С.Раевскому (Апетера арестовали еще 11 декабря 1937), что ему выделен еще один, третий, лимит на 200 человек. Их дела «тройка» рассматривала 14 февраля, а расстреляли их, по-видимому, 17 января (в большинстве актов о расстреле, хранящихся в делах этих двухсот заключенных, почему-то вообще не проставлена дата). Расстреляли их на Соловках, никуда не вывозя (это было невозможно, так как в декабре навигация закончилась), в районе пос. Исаково; фактически были расстреляны не 200, а 198 человек, – двое то ли умерли раньше, то ли убыли с Соловков по оперчекистским запросам.
Участь палачей
О расстрелах соловецких заключенных после февраля 1938 не сохранилось ни документов, ни воспоминаний, – но мы не исключаем, что такие расстрелы были. Достоверно же нам известно лишь о судьбе тех, кто тогда, осенью 1937 и зимой 1938, определял участь заключенных на Соловках.
Апетер Иван Андреевич был арестован 11 декабря 1937; в августе 1938 его расстреляли как «латышского шпиона».
Раевский Петр Семенович, заместитель Апетера по оперчасти - это он фактически готовил все справки на заключенных для «троек», - после ареста Апетера некоторое время исполнял обязанности начальника тюрьмы. В 1939 его арестовали за «вредительство» и участие в «антисоветской повстанческо-террористической организации» и приговорили к восьми годам лагерей. В 1955 был полностью реабилитирован, восстановлен в партии и в звании подполковника. Умер своей смертью в 1967.
Вейншток Яков Маркович, начальник 10 отдела ГУГБ НКВД. 28 марта 1938 был переведен на работу в Наркомат водного транспорта, на должность замнаркома (почему-то многих чекистов, включая Ежова, прежде чем их арестовать, направляли на работу именно в этот наркомат). Вейнштока арестовали в сентябре 1938, а 22 февраля 1939 расстреляли по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.
Антонов-Грицюк Николай Иосифович, заместитель Вейнштока, ставший 28 марта 1938 начальником отдела вместо него, Николай Иосифович Антонов-Грицюк, оставался на этой должности до октября 1938; 23 октября его арестовали и расстреляли в один день (и, вероятно, по одному делу) с Вейнштоком.
Матвеев Михаил Родионович приказом по УНКВД ЛО 20 декабря 1937 года за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» был награжден ценным подарком. В 1939 он был приговорен к 10 годам лагерей за «превышение служебных полномочий», но уже в 1941 досрочно освобожден и продолжил работу в органах госбезопасности. Кавалер ордена Красной Звезды и ордена Ленина. Умер в 1971.